Наше знакомство случилось (именно случилось) в Одессе, в 1972 году, за четверть века до «Серебряного шара», который сделал его телезвездой, узнаваемой на улицах, объектом всеобщего поклонения и обожания. В ту далекую пору он был всего лишь молодым кандидатом юридических наук, широко известным в узких театральных кругах, автором небольшой книжки - «От Бродвея немного в сторону» - об американском театре. Он написал ее, ни разу не побывав в Америке - силой воображения. Облегчило работу то, что он имел доступ к иностранной прессе, поскольку служил в Институте международного рабочего движения, а языками - английским и французским - владел с детства. Один из советских парадоксов: к этому времени он, уже объездил 42 страны под эгидой этого Института, но в Америку его, американиста, до 1993 года не выпускали. Наверное, боялись, что он не вернется. Время-то было какое! Но уж за кого, а за Вульфа они могли быть спокойны. Конечно, он мог бы поехать по туристической путевке, но принципиально не хотел. К тому же для младшего научного сотрудника, получавшего 175 рублей в месяц, эта поездка была бы слишком накладной.
В Одессе он появился в 1972 году по приглашению... обкома партии(?) с циклом лекций по американскому театру. Сама эта тема в эпоху холодной войны была крамольной, неудивительно, что на эти лекции устремилась вся интеллектуальная Одесса. У него был плотный график, по две- три лекции день. Первый день я пропустила, пришлось брать больничный на три дня – испытанный способ. Впечатление, он и вправду производил необычное. Лекции он не читал по бумажке, а свободно рассказывал. У него был красивый бархатный голос, он слегка грассировал. О чем бы он ни говорил - об американском, французском, или о русском театре – это было захватывающе интересно. Он цитировал по памяти целые куски. Он погружал нас в мир, о котором мы, к стыду своему, не знали совсем или, знали очень мало. Одет он был с иголочки, манерами немного напоминал Вертинского. Что-то изящное, артистическое, от серебряного века было во всем его облике. Мы диву давались, каким чудом эта экзотическая птица залетела в наш одесский курятник.
Здесь я вынуждена сделать отступление, которого требует дальнейшее повествование.
За год до описываемых событий театр Маяковского привез в Одессу пьесу «Дядюшкин сон» по повести Достоевского. Я и не помышляла писать об этом спектакле: гастролеры такого ранга были «хлебом» моего шефа А.А. Щербакова. А тут он замотался и попросил его выручить: написать - в номер- рецензию, но не обо всем спектакле, а только, о роли Москалевой: таково было условие Бабановой. Условие несправедливое по отношению к коллегам. Просидев над образом Москалевой до 3-х часов ночи, я завалилась спать. Утром, перед работой я забросила статью в редакцию. Она вышла на следующий день. Мне говорили, что Бабанова лично приехала в редакцию, и забрала все имеющиеся в наличии газеты со статьей. В редакции недоумевали: зачем ей столько? Она хотела поблагодарить автора, но ей объяснили, что автор - внештатник, работает в библиотеке. Она позвонила и сказала много хороших слов. Это было тем более приятно, что неожиданно. В моей практике это случалось не так уж часто. Но жизнь шла своим чередом, и я вскоре забыла об этом эпизоде.
Вернемся к нашему герою. На второй день этого безумного марафона я вдруг почувствовала на себе его пристальный взгляд. Я инстинктивно оглянулась, но не нашла никого, кому этот взгляд мог быть адресован. Он заметил мое замешательство - Это вы написали статью о Бабановой?- спросил он, когда я подошла. У меня замерло сердце: обычно такие вопросы не предвещали ничего хорошего.- Она у вас с собой?- Вы думаете, я ее носила в сумочке целый год?- Вы могли бы принести ее завтра в театральное училище к 9 часам? У меня там лекция. Разумеется, я могла. Свои опубликованные статьи я хранила в отдельной папке, откуда и извлекла статью о Бабановой.
Но на следующий день вход в театральное училище для меня был наглухо заблокирован персонально завучем Баренбоймом. Оказалось, лекция Вульфа предназначена исключительно для преподавательского состава. Посторонним вход запрещен. Мои объяснения завуч игнорировал. Вульф выглянул, услышав перепалку. Ситуация мгновенно изменилась, меня тут же пропустили. В аудитории я обнаружила множество людей, которые имели отношение к преподавательскому составу еще меньшее, чем я.
Преодолеть тупой провинциальный снобизм одесской театральной «элиты» мне так и не удалось. Я давно уже была членом Союза журналистов и Театрального общества, широко печаталась в республиканской и центральной прессе, но для одесского «бомонда» так и осталась «библиотекаршей», без специального образования, прихотью Щербакова, на которую ему не раз указывали.
Вульф залпом прочитал статью, (всего 120 строк) - с любопытством взглянул на меня и произнес загадочную фразу: «Теперь я понимаю Бабанову».
В этот день я узнала о Бабановой больше, чем за всю предыдущую жизнь. Вульф мог говорить о ней бесконечно: он был ее другом и доверенным лицом, и входил в узкий круг бабановских фанов. Он был влюблен в Бабанову еще со студенчества, видел все ее спектакли, знал привычки и капризы великой актрисы. Тот факт, что она позвонила мне, он счел высшим знаком признательности, ей не свойственным. У нее не складывались отношения с Завадским, она подолгу не играла и перестала приезжать в театр вообще. Зарплату ей привозили на дом. Ради роли Москалевой она сделала подтяжку. Она опасалась показывать «Дядюшкин сон» в Москве: после долгого простоя она была не в форме. Поэтому решено было сначала прокатить спектакль в Одессе. Все получилось как нельзя лучше. Гастроли театра Маяковского прошли с большим успехом. Бабанова вернулась в Москву победительницей, окрыленная, помолодевшая, и поведала городу и миру, что в Одессе у нее была замечательная пресса. - Вы только подумайте! - какая-то библиотекарша напечатала лучшую в ее жизни статью в газете с каким-то ужасным коммунистическим заголовком («Знамя коммунизма» - Б.Е.). Заинтриговав театральную общественность, Бабанова не только не показала газету (непонятно для чего везла ее с собой в товарном количестве) но даже не сказала, где она была напечатана, как фамилия автора. Вульф перерыл все одесские русские газеты за 1971 год, но статью так и не нашел. Тут бы этой истории и закончиться, но его одолело любопытство, и он решил приехать в Одессу - найти там эту злополучную статью. Оформить командировку труда не доставляло. Остальное известно. Мою фамилию он узнал уже в Одессе. Воистину, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется».
Сработал Его Величество Случай: покажи Бабанова эту рецензию своим фанатам в Москве, удовлетвори она их любопытство, Вульфу не было бы необходимости лететь в Одессу, мы бы не познакомились, и у меня не было бы повода писать эту статью.
С тех пор Вульф приезжал в Одессу почти каждое лето. В аэропорту его встречал Ошеровский, главреж музкомедии, кто-то из театрального общества или чиновников, и увозил. На его внимание и время в Одессе претендовало множество разных людей. Мы встречались урывками, он звонил и обязательно приезжал на обед. Он обожал баклажанную икру и украинский борщ в моем исполнении. Однажды привез знаменитого критика Александра Свободина, которому поручено было отобрать кандидатуру на семинар молодых театральных критиков. Вульф рекомендовал ему меня. Мой борщ Свободину понравился, но моя кандидатура, естественно, не прошла. Ему предложили другую кандидатку с фамилией на - ко.
На дворе стояли беспокойные 70-е. Социалистическое хозяйствование загнало страну в экономический тупик. Украина, кормившая хлебом полмира, оказалась не в состоянии прокормить собственное население. Советских евреев меняли на американскую пшеницу. Каждая еврейская семья задавалась мучительным вопросом: ехать-не-ехать. Одесса бурлила. Я спросила мнение Вульфа. Он был решительно против эмиграции. Сам он эмиграцию для себя исключал совершенно. Когда наш отъезд уже был решен, он нашел способ увидеться: привез в Одессу «Сладкоголосую птицу юности» Теннесси Уильямса со Степановой и Васильевым. Этот сокращенный вариант спектакля шел в Доме офицеров. Вульф рассказывал, о чем шла речь в пропущенных кусках. В антракте он шепнул мне несколько одобряющих и ободряющих слов. Мы простились, не думая, что придется когда-нибудь увидеться.
Хотя биография Вульфа подробно описана, мне хотелось бы добавить несколько деталей, услышанных от него самого. Он родился в Баку в 1930 году в семье известного адвоката. Отец детей не хотел. У ребенка была няня, отец не подходил к его кроватке до четырех лет. Но однажды случилось так, что никого из взрослых не было рядом, ребенок плакал, и отец впервые взял его на руки. И что-то в нем перевернулось. Он стал сумасшедшим еврейским папой. Он приезжал из адвокатуры чтоб лично накормить сына - Виталик плохо ел и был очень худеньким. Отец хотел, чтобы сын поступил на юрфак и получил «солидную специальность» а сын мечтал о ГИТИСе. Последнее слово, разумеется, осталось за родителями: они привезли ребенка в Москву, поручили его родственникам, сняли ему комнату неподалеку, и отбыли в Баку. Виталик горько плакал, расставаясь. У него была серебряная медаль, он без экзаменов поступил на юридический факультет и закончил его с одной четверкой. Хотя юриспруденция, как и прежде, его не интересовала. Но его очень интересовал театр, которому он отдавал все свободное время. Свободного времени было много: в течение четырех лет он нигде не мог найти работу. Эти годы он считал счастливейшими в своей жизни: он запоем читал, заводил знакомства в артистическом мире и не пропускал ни одной московской премьеры. Поскольку найти работу так и не удалось, он решил поступить в аспирантуру. Но и тут ему не пофартило: он четыре года поступал и четыре раза ему отказывали в приеме. В 55-м году ему выдали справку о том, что В.Я Вульф сдал все вступительные экзамены на отлично, однако дирекция института не считает возможным принять его в аспирантуру. Этот «исторический документ в январе 1956 года насмерть сразил его отца. Виталий вернулся в Баку - он не мог оставить мать одну. Один год он проработал в бакинской адвокатуре, и окончательно убедился, что профессия адвоката - не для него. Однако, он все-таки поступил в заочную юридическую аспирантуру, и в 1962 году защитил кандидатскую диссертацию в Москве. В Баку он больше не вернулся. Но и после окончания аспирантуры, уже «остепененный», он пять лет нигде не мог найти работу, и едва сводил концы с концами. «Солидная профессия» обернулась хронической безработицей. Бесправовому государству не нужны были адвокаты. Спас его случай. Он увидел объявление: Институт международного рабочего движения при Академии наук СССР (см. выше) объявляет о вакансии младшего научного сотрудника. Он подал документы и был принят. Он понятия не имел, что он будет делать в этом Институте, но вскоре понял, что под его крышей можно беспрепятственно и даже с пользой для дела заниматься театром. Он являлся «в присутствие» два раза в неделю, по-прежнему много читал, начал заниматься переводами Теннесси Уильямса. Так понемногу, в процессе работы совершенствуя свой английский, он перевел пьесы Моэма, Юджина О’Нила. Но Уильямс был его любимым автором. Ему удалось скопить немного денег, и купить однокомнатную квартиру в Волковом переулке. Его забавляло это совпадение: Вульф (Волк, на идиш) живет в Волковом переулке. Мы с мужем были у него в этой маленькой квартирке, уставленной мебелью красного дерева. Особенно запомнился резной книжный шкаф, забитый книгами и бумагами. Настоящий «дорогой многоуважаемый шкаф». В этой квартирке он собирал своих друзей, там они с мамой счастливо прожили семь лет. В канун нового 1974 года Елена Львовна, украшая новогоднюю ёлку, упала. Виталий был в шоке. Он не открывал дверь и не отвечал на телефонные звонки. Ефремов забрался в квартиру, открыв окно через форточку, благо квартира была на первом этаже, и привел его в чувство. Он очень любил мать, и эта рана долго не заживала. Она занималась только его делами, хозяйство вела домработница. Оставаться в квартире, где все напоминало о матери, он не мог. Ефремов помог ему купить кооперативную квартиру, куда он вскоре и переехал.
Я тогда его спросила его, как же он будет теперь один? Может быть женится? Он ответил, что один он не будет. Говорили, что он молодости был женат. Предполагают, что это был фиктивный брак - он помог приятельнице выехать в Израиль. Его сексуальную жизнь связывают с известным режиссером Борисом Львом-Анохиным. В Нью-Йорке он увидел по телевизору «парад гордости» гомосексуалистов. Он брезгливо поморщился и сказал: «ну зачем они так». Он предпочитал не афишировать свою сексуальную ориентацию, этому его научили в России.
Жизнь брала свое. Виталий защитил докторскую диссертацию по американскому театру и получил степень доктора исторических наук. Купил иномарку и научился водить, но яичницу себе пожарить не мог. В своем Институте он поднялся до должности заведующего секцией. Материальное положение его улучшилось, хотя богатым он не стал. Впрочем, он к этому и не стремился. Его звезда взошла 29 сентября 1994 года, когда, по инициативе Влада Листьева в эфир вышла его передача «Серебряный шар». В феврале 1995 года они вдвоем с Листьевым съездили в Париж, а 1 марта Листьева убили. Для Вульфа (и не только для него) это была огромная потеря. Он был человеком Влада, и его откровенно эксплуатировали. Он сделал то, чего от него никто не ожидал: порвал с ВИДом и перешел на телеканал «Россия». С вдовой Листьева он сохранил самые теплые отношения. «Серебряный шар» шел 15 лет, всего Вульф сделал 240 передач. Уже тяжело больной он ездил на съемки и возвращался в больницу. Он записывал свои передачи с одного дубля.
В 2006 году Вульф был награжден орденом «За заслуги перед отечеством» 4-й степени. Путин сказал, что по дороге на работу он смотрит «Серебряный шар», и он ему нравится. Вульф был совершенно счастлив.
С «Серебряным шаром» он оказался в нужное время в нужном месте. На убогом казенном фоне советского телевещания, и пришедшей ему на смену массовой культуры с ее пошлостью, вседозволенностью, сексуальной распущенностью рассказы Вульфа о людях, чье служение искусству выдвинуло их из окружающей среды, не могло не привлекать. Людям хотелось больше узнать об этих небожителях. И как же отличались, талантливые, тактичные рассказы Вульфа от нынешних желтопрессных публикаций, в которых есть последние сведения, кто с кем спит и кто от кого сделал аборт, но нет ничего о творчестве. Вульф рассказывал о личной жизни звезд с любовью и тактом. Он создавал идолов - в этом было его призвание. Советская действительность явно проигрывали в этом отношении Голливуду. На роль идола в советском кино могла претендовать только Любовь Орлова. Валентина Серова, Лидия Сухаревская, Марина Неёлова были талантливыми актрисами, не более, но под пером Вульфа они становились идолами. Он сам верил в это, и заставил поверить телезрителей.
По мотивам своих передач он написал книгу «Идолы, Звезды, Люди», где поместил под одной обложкой Грету Гарбо и Марину Неелову, Элвиса Пресли и Юла Бриннера, Рудольфа Нуриева и Анатолия Кторова, Марину Ладынину и Франсуазу Саган. Можно поспорить с выбором, посетовать об отсутствии тех или иных имен, но нельзя сомневаться, что объемнее и полнее об этих актерах рассказать было трудно. Вульфа было лучше слушать, чем читать. Его эссе теряют в сравнении с прочитанными перед телекамерой. Потому что перед микрофоном вступал в силу его артистизм. «Говорящая голова» Вульфа была самодостаточной и могла обходиться без видеоряда. Он полностью успел реализовать себя в качестве телеведущего. Он поднял целый пласт русской театральной культуры, именуемый Индивидуальным Портретом.
Как критик он был достаточно жестким. Находясь в центре московской театральной тусовки, в окружении друзей-актеров и режиссеров, он то и дело задевал кого-то своим острым пером. Театральные люди - народ ранимый. Получить щелчок, или даже просто «фигуру умолчания» от Вульфа было больно и, порой, означало разрыв отношений. На Вульфа обижались многие: великая Майя Плисецкая; Галина Волчек, с которой его связывала дружба длиною в жизнь. И другие.
Впервые Вульф приехал в США в 1991 году по приглашению ТИШ-скул (театральной школы) Нью-йоркского Университета. Тогда-то мы встретились в Западном полушарии – впервые. У меня уже было 2 книги, у него - 12. И он уже был знаменитым у себя на родине. Он звонил мне каждый вечер - делился впечатлениями о просмотренном спектакле. Он никогда не заказывал один билет, и никогда сам не платил. Когда однажды ему предложили выкупить билет - он отказался. В один вечер у него бывало несколько приглашений, и он должен был выбирать. Однажды он не мог пойти на спектакль «Голубая комната» с Николь Кидман и «перебросил» мне билеты. Когда я обратилась в кассу, мне любезно ответили, что билеты будут вручены лично мистеру Вульфу. Узнав об этом, он очень огорчился. Однажды его визит случайно пришелся на мой день рождения. Он мне устроил праздник, мои друзья были им очарованы. Как-то он привел Галину Волчек, («Современник» гастролировал в Нью-Йорке). К счастью, у меня был борщ, и мы славно посидели. Он заочно познакомил меня с Аллой Демидовой, и мы с ней сделали интересное интервью. Моя беседа с ним самим вышла в «Новом русском слове».
Америку Вульф не любил, и не скрывал этого. Францию – любил, а Америку – нет. Что не мешало ему весьма интенсивно отовариваться в нью-йоркских магазинах мужского платья: он был, по собственному определению, «ужасный шмоточник». Тут в Нью-Йорке впервые возникла едва заметная трещина в наших отношениях. Она была связана с его «квасным патриотизмом». Он взял за правило, о чем бы ни шла речь: о спектакле или стиральной машине, об авто или костюме к слову и не к слову говорить: а у нас это тоже есть; или - подумаешь, у нас это лучше. Это очень напоминало детское стихотворение: «А у нас в квартире газ. А у нас водопровод, вот!» Он был патриотом. Его интересовали исключительно персонажи. Первой волны. Третью волну он в упор не видел и считал ее «колбасной». Исключения можно было сосчитать по пальцам одной руки. Как-то я устроила ему лекцию в Бней-Ционе. Он чувствовал себя непривычно скованно и делал резкие замечания, если кто-то из слушателей позволял себе шевельнуться или кашлянуть. А ведь это были пожилые люди. Дело было в том, что это была не его публика. Она была ему неинтересна. И с ней он был совсем другим Вульфом. Я видела запись его последнего выступления за год до смерти. Это был вечер вопросов и ответов. Он сидел на сцене в кресле. Память ему не отказала, но прежнего блеска уже не было: он заметно сдал. Но как внимала ему аудитория! Как ловила каждое его слово, как смеялась его не всегда удачным шуткам. Потерять свою аудиторию - вот чего он боялся.
Вот его ответы на вопросы.
К какой конфессии вы себя относите?
Я атеист.
Что вы больше всего любите?
Я люблю талантливых людей.
Где бы вы хотели жить?
В Москве.
Вы ощущаете свое еврейство?
Только в присутствии антисемита.
Он подарил мне три книги: «Степанова», «Идолы, звезды, люди» и «Письма» - переписка Степановой и Эрдмана со своими комментариями. Это была история любви. Я Степанову не любила - находила ее холодной и рассудочной. Но «Письма» полностью перевернули мое представление о ней как о человеке и женщине. Такую Степанову: влюбленную, самоотверженную, страдающую, готовую на любые жертвы ради того, чтобы быть вместе с любимым я не знала и даже не могла себе представить. Дарственная датирована 1997 годом. Значит, он еще раз приезжал в Америку. Я и забыла. Он жил в гостинице на Юнион Вест, я всегда вспоминаю о нем, когда прохожу мимо. Может быть, он не любил Америку, потому что там не было драматического театра? Великие драматурги были, а театра не было. А театр был его жизнью. Или потому что он видел - не мог не видеть - разницу между уровнем жизни россиян и американцев? Если бы он вел свой «Серебряный шар» 15 лет в Штатах, он был бы мультимиллионером. Он не мог не понимать этого.
Он умер 29 сентября 2011 года. Ему был 81 год.
Виталия Яковлевича Вульфа провожала в последний путь огромная толпа друзей и поклонников. Такого большого наплыва знаменитостей не наблюдалось со времени похорон Вячеслава Тихонова.
Его похоронили на Троекуровском кладбище недалеко от могилы Львова-Анохина, умершего в 2000 году.
26 декабря 2013
Напечатано в журнале «Семь искусств» #1(49) январь 2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=49
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer1/Ezerskaja1.php
