Когда сутолока повседневности становится похожа на разрозненные сюжеты из прочитанных книг, когда герой случайного романа не тянет на Ромео, Тристана или графа Монте-Кристо, когда и сама героиня нисколько не напоминает нежный цветок, потому что курит, как паровоз, носит демонстративно протертые на округлостях джинсы, материт из окна Пегасика зарвавшихся таксистов и, к неподдельному огорчению мамы, давно перестала ждать принца или хотя бы дипломата средней руки... Именно тогда судьбу можно встретить даже там, куда Макар телят не гонял. То есть в буквальном смысле, где угодно. Везде. Да хотя бы вот в таком захолустье, куда ее отправили поработать не то редактором, не то литературным поденщиком у даровитого на идеи провинциального автора.
Пегасик постукивал на неровностях дороги расшатанной подвеской и норовисто взбрыкивал на разбитых провинциальных дорогах, заставляя хозяйку подпрыгивать в продавленном кресле и уже в полете подкручивать баранку, возвращая строптивого скакуна в колею.
— У тебя Нива, вот и езжай на ней, — сказал главред с долей ехидства, когда она потребовала билет в СВ. — Бензин оплатим по чекам.
— Бензин авансом, — отрезала наездница и прикурила новую сигарету еще до того, как старая оплавила фильтр. — И жить у этого извращенца я не буду. Так что расстарайся с гостиницей, не сочти за труд.
— Люкс, не меньше? — ухмыльнулся главный, почти с нежностью глядя на свою бесценную редакторшу, язвительную, как сто чертей, без которой в ближайшие недели ему придется обходиться.
— Одноместный сойдет, — милостиво согласилась она и выстрелила в грудь начальнику упругой струей дыма. — С видом на Кремль.
— А почему не в Кремле?
Несмотря на ее паршивый характер и злой язык, главный ее ценил безмерно и втайне бесхарактерно подумывал на очередной корпоративной вечеринке все-таки рискнуть… Но круглая попа, облаченная в неизменные голубые джинсы, рубашка с расстегнутым воротом, широкий ремень, стягивающий подозрительно тонкую талию, вызывающе высокая грудь и неизменная деревянная заколка, с трудом сдерживающая копну иссиня-черных волос были не определяющими ее достоинствами, пусть даже и весьма существенными на его взгляд. В моменты раздумий о своей лучшей редакторше он старался акцентировать внимание на ее деловых качествах, обходя блудными мыслями попу и грудь. Она была не на шутку талантлива, хотя он привычно обобщал литературные способности своих подчиненных в емком слове "бездари". Но ее талант был особый, опасный, как бритва в руках Джека Потрошителя, и яркий, как меч джедая. Талант видеть мир в ядовито-кислотных красках сарказма, в крайнем случае, иронии, почти никогда — юмора. И уж точно никогда — быть лояльной к миру.
Она расписывала приходящие в редакцию самотеком многочисленные рукописи "под орех", и никто из маститых или начинающих авторов не избежал убийственно едких трех страниц внутренней рецензии, хотя от своих рецензентов главный требовал ровно две страницы, три тысячи шестьсот знаков с пробелами и ни запятой больше. Ей же позволялись три вольные страницы при полном игнорировании количества знаков с пробелами. По субботам с друзьями, которым он таскал ее убийственные тексты, после футбола в арендованном школьном зале он, как в первый раз, умирал от смеха над образами и оборотами и знал, что она не пропустит ни одной сомнительной фразы, ни одной банальности, ни одной фактической ошибки. Она была литературной смертью сотен начинающих авторов и причиной головной боли многих именитых. Они звонили, требовали справедливости для себя и суда Линча для нее, ссылались на изданные сборники и фолианты, заискивали перед главредом и рассказывали одинаковые страшные истории об умирающих с голоду детях. Вежливый ответ про отсутствие интереса у редакции вызывал к жизни неизменные истерики и ливневые потоки угроз. Но главный своих бойцов не сдавал, и редакторша продолжала совершать вечный подвиг, отсекая одну за другой головы неумирающей гидре графомании.
— Можно в Кремле, — кивнула она с таким невозмутимым лицом, что он решил, что дальше играть рискованно. — И пусть гвардейцы приходят по двое не раньше двадцати трех по Москве.
— Обойдешься без мужиков! — Он с весенней обидой посмотрел за окно, где мартовское солнце воровато присаживалось между домов, как бомж за помойкой. — Сублимируй!
Она и так сублимировала с начала года, когда решилась порвать с очередным лысеющим принцем в новеньком пежо и с амбициями Рона Хаббарда. Он старательно обращал ее в новую веру психологической независимости от всего и вся, и она, в конце концов, поддалась его уговорам и вместо обещанного получасового секса подарила ему часовой разбор полетов предыдущих двух месяцев их неземной любви. Вызванный этой отповедью тик правого глаза у принца не пробудил в ее женской душе ни сочувствия, ни потухшего огонька страсти, и она без сожаления вернула незадачливого принца туда, откуда извлекла в конце дождливого ноября. В комплексы неудавшегося мессии и в голубой пежо. В пежо ему было самое место.
С тех самых пор она успешно, но безрадостно сублимировала, писала в блог упаднические хокку под именем Персефоны и мечтала уехать на Мыс Доброй Надежды недели на две, не меньше.
— У тебя день на сборы. Можешь завтра взять библиотечный, а послезавтра с утра выдвигайся в путь. В бухгалтерию зайди прямо сейчас, они тебе выдадут кое-что на проживание.
— Кое-что пусть оставят себе на чай, — по привычке придралась к словам непокорная редакторша. — Мне, пожалуйста, деньгами в местной валюте. Тогда я завтра смогу себе джинсы купить, а то эти вот-вот умрут.
Она повернулась к главному тем самым местом, на котором умирали от старости истертые до прозрачности джинсы. Он внимательно осмотрел предлагаемый для рецензирования светло-голубой рельеф и не смог решить, носит она под ветхой тканью белье или нет.
— Юбку хоть раз себе купи! — почти простонал он, одержимый кошачьим томлением, стиснул зубы и утопил недокуренную сигарету в переполненной пепельнице. — Что ты все время в штанах, как пацанка.
— Отдельных представителей вида юбки очень выбивают из рабочего процесса, — отмахнулась она, но встретила недоумевающий взгляд и смилостивилась: — Бубликов. Ты совсем классику позабыл.
Она небрежно уронила обгоревший фильтр в урну и без всякого почтения обогнала шефа в дверях. "Что за стерва!" — с привычной тоской подумал главный и воровато представил идущую перед ним пацанку в огромном бокале с мартини вовсе без джинсов. "В этот раз на майском корпоративе…"
— На майском корпоративе, видимо, все-таки придется появиться, — вслух рассуждала она, взяв за правило разговаривать с собой в машине и дома, чтобы наконец научиться диктовать рецензии, а не вяло мямлить, слушая неузнаваемый собственный голос в замкнутом пространстве. — Этот тип определенно харизматичен, но бегать к нему в отдел нет никакой возможности. К тому же, он не курит и делает вид, что целиком погружен в работу. Но к маю его испытательный срок закончится, и уже к пятнадцатому он научится курить, пить и тискать верстальщиц. Вот тогда-то и надо будет брать его тепленьким. Если не перехочется, конечно!
Она вздохнула и снова в полете подправила траекторию движения Пегасика. Он успешно приземлился на все четыре колеса и услужливо подвез хозяйку к бензоколонке на окраине города, стыдливо помаргивая лампочкой опустевшего бензобака.
— Скотина ты прожорливая! — ласково сказала хозяйка и залила бак по самую горловину.
Отъехав от колонки несколько метров, она снова выбралась из машины, чтобы наполнить пустой бачок омывателем.
И в этот момент ее и настигла пресловутая судьба, чьи извилистые и неисповедимые пути почему-то не пошли тропой макаровых телят, как это резонно было бы предположить.
Высокий каблук со всего маху пробил ледяную корку, и нога в стильном и дорогом кожаном сапоге оказалась в луже по самую щиколотку. Женщина взвизгнула, как собачонка, и отпрыгнула в сторону, завершив визг набором витиеватых ругательств. Сапог неумолимо намокал и темнел, она потрясла ногой, разбрызгивая талую воду, и тут увидела его.
Он был слишком хорош для такого сомнительного места, и она даже прищурилась, чтобы разглядеть его получше. Да-да, последняя модель нокии, тысяч тридцать пять, не меньше. Огромный сенсорный экран с расходящимися от центра лучами трещин. И вся эта немыслимая роскошь оказалась вморожена в лужу возле мусорных баков.
Она аккуратно допрыгала на одной ноге до твердой поверхности, держась за капот грязного Пегасика, постучала каблуком промокшего насквозь сапога по ледяному саркофагу нокии и присела, поддернув вверх полы дубленки. За каким чертом ей понадобился сломанный телефон, она в ту пору еще не знала. Любопытная женщина разобрала осколки льда и выдернула покалеченный аппарат из позорной смерти в новую жизнь.
Все еще стоя на одной ноге, которая неумолимо замерзала в обоих направлениях: от лодыжки к пальцам ног и вверх до колена, она сняла заднюю крышку с двумя приклеенными розовыми сердечками и вытащила на свет божий сим-карту. Симка была сухая и по виду совершенно новенькая, выжившая в нештатных условиях благодаря герметичности дорогого корпуса и вопреки ударившему накануне морозу. Женщина покрутила ее в окоченевших пальцах и спрятала в ладони, отогревая после заточения во льду, а ненужную более оболочку швырнула за высокий сугроб. В какой-то момент мысль об ошибке мелькнула в ее голове, но как всякая неудобная мысль стремительно умерла.
Ничего предосудительного в том, чтобы воспользоваться чужой сим-картой для общения с прокурором, она не видела. Ей предстояло жить в этом городе, пока работа не будет завершена. Перед отъездом она отправит ненужную более сим-карту туда, откуда она была извлечена — на помойку.
Она вытащила обе собственные нокии, прикинула, которую из них оставить без привычной связи, выбрала с помощью считалки про месяц, вышедший из тумана, и вставила под аккумулятор найденную симку.
Пароля карта не потребовала, что показалось ей хорошим знаком. После нехитрых манипуляций она узнала, что на счету осталось лежать двенадцать пятьдесят шесть, потеря которых едва ли заботила гламурную хозяйку сильнее безвременной смерти модного аппарата. Телефонная книга была пуста, как голова школьниц, присылающих в редакцию современной прозы любовные романы про немыслимую страсть страдающих от одиночества олигархов и целомудренные грезы не менее одиноких горничных. Покопавшись во всех возможных настройках, женщина расслабилась и с беспечностью не верящей в судьбу реалистки решила, что ей необычайно подфартило сегодня и, сунув телефон в сумку, погнала Пегасика дальше в город, забыв об омывателе.
Минут через пять из сумки раздался трубный звук пришедшей смс. Разыскав в свалке полезных вещей оба аппарата, она быстро обнаружила нарушителя тишины. Пришедшее на его экран сообщение призывно подмигивало желтым конвертом и содержало до крайности возмутительный текст.
"Нашлась, стерва!"
Номер отправителя был "золотой", как принято было называть приятную последовательность одинаковых цифр, и совершенно ей незнакомый.
Она еще раз перечитала негостеприимный текст, пожала плечами, проехала пост ГАИ и решительно ворвалась в провинциальные джунгли, обгоняя еле плетущиеся машинки с одинаковыми региональными номерами. Навигатор вместе с ней плутал по улицам с именами деятелей революции и передовиков социалистического труда, раздражая глупыми приказами, как главред на оперативке, и через полчаса потребовал остановиться возле грязно-розового здания с модным словом "отель" на фасаде. Одноместный номер на втором этаже с видом на запруженную машинами площадь имени бог знает кого был записан на ее фамилию, и пока она заполняла карточку приезжего с сомнительными вопросами о цели визита и пожеланиях к сервису, телефон протрубил повторно.
"Думаешь, молчание тебя спасет?"
Тот же номер, та же угрожающая интонация. Она скорчила сама себе сокрушенную рожицу и продолжила писать в карточке.
"Не зли меня!" — потребовал незримый враг, и испугавшийся телефон тут же пожаловался на минимальный уровень заряда.
— Ладно, не буду! — вслух ответила она и полезла в сумку за адаптером. — Хлебосольный ты мой!
"Что за игры, Лулу?" — спросил внезапно смягчившийся собеседник, и она в изумлении уставилась на экран, чувствуя, что забава становится не смешной.
Никто не знал, что она уже приехала. И определенно никто в этом городе не мог знать, что ее зовут Лулу.
В ее паспорте много лет было записано неправильное имя Ева. Ей оно шло ровно так же, как Адам — Майку Тайсону. О чем думал отец, называя новорожденную дочку этим библейским именем, она не имела понятия. Видимо, мать сказала в окошко роддома: "у нас девочка!" и он, думая только о словарных статьях и историческом процессе, сказал: "пусть будет Ева", и черноволосая малышка с угольками огромных глаз стала зваться райской блондинкой. Куда смотрела мать, позволив ей стать Евой, было неясно. Вернее, абсолютно очевидно. Она смотрела в рот великому энциклопедисту, копающемуся в архивной пыли и не всегда отличающему собственного ребенка в толпе одновозрастных малышей. Лет до пяти девочка жила Евой, борясь и негодуя, скандаля и добиваясь своего, сверкая черными глазами по мало-мальски значимому поводу и ненавидя яблоки лютой ненавистью, заложенной, видимо, в ее генетическом коде с начала времен. А потом сестра отца, уклонившись от летящего блюдца с печеным яблочком, сморщенным видом которого пытались обмануть малышку, во всеуслышание заявила, что Евой тут и не пахнет. И что это исчадие ада произошло либо от обезьяны, как резонно заметил Дарвин, либо напрямую от Лилит. За обезьяну тетка ответила упавшей на ногу сахарницей, а вот пять букв в имени Лилит произвели на юную фурию магическое действие. Она улыбнулась и уселась на диване с видом раскаявшейся грешницы, сложив на коленях пухлые ручки.
— Лилит? — переспросила пораженная мать, не сводя с дочери испытующего взгляда. — Лиличка? Лулу?
На Лулу девочка поморщилась, но возмущения не выказала. Пусть лучше будет стерва Лулу, чем слюнявая Ева. Так родилась следующая эпоха в жизни Евы Евгеньевны, обретшей себя в демоническом образе первой женщины, припрятанной Творцом от бесхребетного Адама исключительно для себя.
Но спустя тридцать лет после обретения имени Лулу не готова была увидеть его на экране мобильного телефона. То есть раньше тысячи раз видела, а сейчас растерялась.
"Что тебе надо?" — отстучала она по кнопкам, забыв о последствиях общения с незнакомцами, подробно описанных во множестве народных сказок и антинародных романах о маньяках.
"Объявилась! И что мы теперь будем делать?" — тон невидимого собеседника снова стал угрожающим.
"Делай, что хочешь. А я устала, мне надо отдохнуть", — не замедлила ответить Лулу, раскуривая сигарету прямо в номере с наглухо задраенными на зиму окнами.
"Ах, устала? Ноги в руки и домой!" — не замедлил поступить приказ.
"Уже бегу!" — огрызнулась она, даже в переписке не желая дать мужчине видового преимущества.
"Ты спятила? Забыла, с кем говоришь?" — незамедлительно пришел изумленный ответ.
По властным интонациям она безошибочно вычислила мужчину, считающего себя не меньше, чем альфа-самцом. Видимо, пора было начать ритуал знакомства, и она продолжила диалог.
"Забыла. А ты кто?"
Спустя минуту телефон зазвонил. Вернее, заорал, как потерпевший. "Золотой" номер пульсировал на экране, бился в эпилептическом припадке, и строгая Ева Евгеньевна холодно спросила в трубку: "Алло?" — и недобро улыбнулась своему отражению в зеркале.
Однако, нейтральными интонациями взбешенный мужской голос ей обмануть не удалось.
— Дай мне эту дуру! — потребовал он без приветствия.
— Ее здесь нет! — не стала врать и изворачиваться Лулу.
— Дай, а то хуже будет!
— Куда уж хуже, — сказала Лулу, неуместно подумав о том, что по весне сублимация особенно отвратительна. — Сижу в этой дыре и отвечаю на идиотские звонки.
— Сама вызвалась ей помогать, — не проникся сочувствием к ее проблемам мужчина. — Тебя кто просил лезть?
Лулу понимала, что вопрос этот риторический, и собеседник ждет ответа от другой женщины, но ей вдруг захотелось продолжить этот странный диалог.
— Никто. И благотворительность не в моем характере.
— Захочешь поговорить — позвони в службу психологической помощи, — верно разгадал ее маневр собеседник. — А сейчас позови эту шлюху.
— Эта шлюха потеряла телефон! — Лулу, обиженная на оборванную светскую беседу, не желала дальше играть. — А мне досталась симка. Поэтому ищите свою дуру по другим каналам, а мне больше не звоните.
Не дослушав раздавшийся из динамика рык, она сбросила вызов и выключила на аппарате звук. В голове вертелась пара новых упадочных хокку, и она торопливо записала их в черновой файл, чтобы завтра со свежей головой перечитать и отправить в дневник Персефоны. Телефон вспыхивал и гасил экран, высвечивая уже знакомый номер. Когда терпение звонящего иссякло, она внесла его номер на симку под именем "Чокнутый любовник Лулу", криво усмехнулась двусмысленности и убрала телефон под подушку.
Вечером в захудалом ресторане при гостинице, отзвонив маме и успокоив ее виртуозным враньем о шикарных условиях проживания в старинном русском городке с добрыми традициями гостеприимства, оставив на голосовой почте главреда сообщение об отвратительном городишке, дешевом бараке, мерзкой погоде и препоганом настроении, она обнаружила шестьдесят восемь неотвеченных вызовов и груду непрочитанных смс. Читать следовало с начала, чтобы не утратить исторической перспективы, за которую всегда ратовал отец, и она приступила, отправляя между делом в рот кусочки жареной форели.
"Если эта коза еще раз возьмет трубку, оторву голову обеим!"
Она долго примеряла к себе слово "коза", но в роль вжиться так и не смогла и перешла к следующему сообщению.
"Думаешь, мной просто можно пользоваться?"
Судя по обиженным интонациям, именно так и поступила ее сбежавшая тезка. Воспользовалась мужиком по полной программе, а потом выкинула за ненадобностью, как телефон.
"Давай пообедаем завтра и все обсудим!"
А вот и просительные интонации, и дипломатическая готовность к уступкам. Но как дышал, как дышал! Рвал узду из рук, стучал копытом, взвивался на дыбы! А теперь готов унижаться, лишь бы она снизошла и удостоила.
"Закажу столик в Устрице. Или в Ницце?"
"Детка, перестань дуться!"
"Ты спишь?"
"Хватит строить недотрогу!"
"Дура, неужели нельзя по-хорошему договориться?"
"Черт бы тебя драл!"
"Все равно нам придется поговорить. Лулу, позвони!"
Следом пришло сервисное сообщение о поступлении тысячи рублей на счет абонента. Лулу на всякий случай проверила баланс. Так и есть, ее телефон стал богаче на тысячу, а влюбленный болван — беднее.
Может быть, впервые в жизни ей стало жаль человека в костюме и при деньгах, потратившего целый день на завоевание гламурной стервы. Мужчина проходил все круги ада и безнадежно попадал на первый.
"Спасибо за аванс. Но эта дура им не воспользуется", — ответила она, уже будучи безоговорочно на его стороне.
"Где ты?" — пришел сухой вопрос.
"Ужинаю. Рыба хороша, а гарнир не удался", — уклончиво сообщила Лулу.
"Ты же не любишь рыбу".
"Я — не она", — с облегчением повторно призналась Ева Евгеньевна.
"А где она?" — с тупым упрямством спросил "золотой номер".
"Она выбросила телефон, а я нашла", — необходимость рассказывать историю с начала ее безмерно раздражала.
"Расскажи это своим подружкам!" — не поверил собеседник.
Лулу прикинула, кому бы могла рассказать об этой идиотской переписке, и поняла, что поделиться глупостью ей не с кем. Над подобным можно посмеяться с близкой подругой, но список претенденток на это звание она обнулила еще в старших классах школы.
"Это никому не интересно, кроме нас с тобой!"
Видимо, объединив их интересы в последней фразе, она дала ему ложную надежду.
"Я соскучился, приезжай!"
Последние сто лет никто не говорил ей таких емких слов. И был бы у нее адрес…
Она отмела малодушную мысль о сексе с незнакомцем и доверительном разговоре после с тлеющей сигаретой в пальцах и теплым пледом на остывающих после любовной скачки телах.
"За кого ты меня принимаешь?" — неискренне возмутилась она, выйдя из-под горячего душа в прохладу гостиничного номера.
"За продажную девку, которая не стоит вложенных в нее денег!"
Похоже, игра в оскорбленную невинность выводит его из душевного равновесия. Но она вовсе не собиралась его злить. Ей никак не удавалось стать собой и начать нормальный человеческий диалог. Впрочем, нужен ему этот диалог, как пожарнику качели. Он хочет назад свою женщину, в которую вкладывался раньше и готов вкладываться еще, если она станет паинькой.
"А много ли ты вложил?"
Конечно, это не ее дело, но ведь любопытство — черта всех без исключения женщин и верная погибель всех без исключения кошек. Она готова была рискнуть. Завтра ей предстояло поехать к семидесятилетнему автору, штампующему бестселлеры про сексуальных, гомосексуальных, бисексуальных и даже асексуальных маньяков, почерпнутые из его обширной прокурорской практики. За именем на броской обложке его книг была канва и эротические сцены от силы на один авторский лист, за Евой Евгеньевной — еще одиннадцать листов блестящего текста и стилевая отшлифовка жестоких изнасилований и нежных любовных игр. С завтрашнего дня ей опять начнут сниться сны сомнительного содержания, и в отсутствии принца или героя ее ночи превратятся в сплошную пытку. Она ненавидела книги этого старика, но он был на гребне коммерческого успеха, и даже ее разгромные рецензии не спасли читателя от его прокурорского опыта выжимать грязь из любой истории. А теперь ее послали в командировку не дать автору нарушить сроки и экстренно выпустить новый роман, опередив конкурирующее издательство с его ироническим детективом.
"Полтинник тебе не деньги?"
"Да что нынче купишь на полтинник?" — задумчиво отстучала она.
"Надо было машину записать на себя!"
"Пятьдесят тысяч долларов?" — уточнила очнувшаяся Лулу.
"Евро!"
"Хорошо быть богатым человеком!"
Не скопившая ни рубля редакторша вспомнила Пегасика, припаркованного под окном розового отеля и вздохнула. Мужчины подобных подарков ей не делали, даже если суммировать все их затраты на кафе, цветы и золотые цепочки с семнадцати до тридцати пяти лет.
"Не жалуюсь!"
"А на что жалуешься?" — неожиданно для себя ляпнула она.
"На тебя!"
"На меня все жалуются. Но что выросло, то выросло!"
Ей было за себя не стыдно, а лишь очень одиноко в одноместном номере гостиницы, выходящем окнами на площадь, по которой то и дело курсировали надсадно звенящие трамваи.
"Нашла, чем гордиться!"
"Ты меня не знаешь!" — обиделась Лулу.
"Хватит ныть! Лучше делом займись!"
Каким делом ей следовало заняться, чтобы заглушить тоску? Мозг воспользовался чужим вопросом и подкинул несколько шаблонных ответов, только чтобы завуалировать главный. Но его она знала уже давно и была категорически не согласна.
"Только дураки всегда довольны! Как будто у тебя нет проблем!"
"Есть. В левом притоке рыба всплыла", — поделился он, словно нарочно вызывая ее на откровенность.
"Почувствовала весну?" — с несвойственной ей наивностью предположила Лулу и тут же пожалела, что не взялась перепроверять фактический материал.
"Дура! Передохла. Кверху брюхом всплыла!"
— Я дура, а рыбе все равно хуже! — вслух успокоила себя Лулу и прикурила новую сигарету. — Как бы и мне не всплыть вслед за рыбой, коли так дела пойдут.
А дела в редакции шли с натугой. Сокращение штата завалило выживших сотрудников тоннами рукописей. Бесконечная нервозность главреда, затвердившего два слова "срок" и "доход" и ждущего от коллектива сокращения первого и роста второго, выводила всех из душевного равновесия. Ева Евгеньевна вместо незаконченной социально-бытовой повести за себя писала хокку за мифическую Персефону, романы за старика, рецензии по должностной инструкции — и понимала, что вот-вот сломается.
"Ты волнуешься за рыбу?" — уточнила она, чтобы снова не попасть впросак.
"Рыбнадзор предъявит иск из-за утечки, штрафы будут семизначные!"
"Надеюсь, ты не разоришься".
"Издеваешься?"
"Трудно выразить истинные эмоции в смс".
"Ты не Лулу!" — неожиданно прозрел он, как будто она не потратила на аргументы уйму времени.
"Я Ева".
"Угу, а я Адам".
Она зачем-то доверилась ему, назвала свое имя, а он взялся острить. Ну и черт с ним совсем! Утром придется тащиться к старому развратнику и провести у него целый день, а вечером в номере дорабатывать материал. У нее есть только две недели, а работа над книгой еще не началась. Ей некогда заниматься ерундой, переписываясь с нарушителем экологической чистоты в левом притоке неизвестной реки. У нее сегодня последняя ночь, когда можно выспаться без тревожащих снов.
"Я иду спать, Адам".
"А мне еще работать".
"Похоже, только тебе одному. Город погасил огни, а трамваи звенят, как стаканы в плацкартном вагоне. Зачем спящему городу трамвайный патруль?"
"Ты не Лулу. Кто ты?"
"Спокойной ночи, Адам!" — усмехнулась провокаторша и выключила ночник в изголовье.
"Ева, я напишу тебе утром?"
"Я буду занята".
"Думаешь, что можешь водить меня за нос?"
— Я думала, ты умнее! — вздохнула Лулу над его недоверчивым сообщением. — Спи!
Она сунула телефон под подушку и свернулась калачиком. Ей снился Пегасик в сияющем белом фраке с сизыми стеклами тонировки и гвардейской ленточкой на антенне. Снилось маленькое черное платье, призывно помахивающее подолом из недр гардероба. В ее сне город был южным, с розовыми свечками цветущих каштанов, а сама она была блондинкой и вовсе не тяготилась непривычной ролью. Мужчины смотрели в ее сторону с интересом, женщины с завистью, а она чувствовала необыкновенную легкость, как в детстве, когда стоит только сделать шаг — и уже тянет взлететь.
В дверь постучали и гнусавый голос проорал, что уже шесть тридцать, и она просила ее разбудить.
— Встаю! — закричала в ответ Лулу, чтобы отвязаться от гостиничного будильника, и накрылась с головой.
Но совесть вкупе с желанием курить сделала свое дело, и, урвав для себя лишь десять минут безделья, редакторша натянула новые джинсы и запустила расческу в спутанные волосы. Уже в Пегасике, разгоняя по стеклу грязные водяные потоки, она вспомнила, что оставила оба телефона в номере. Впрочем, телефоны ей были не нужны. Вызывать службу спасения к семидесятилетнему прокурору, который мог оказаться извращенцем, как его персонажи, ей едва ли понадобится. Она справится с ним голыми руками, если старикашка перейдет границы. Пусть рискнет намекнуть ей на воплощение одного из своих мерзких сюжетов! С разыгравшимся воображением и расшатанными нервами, она проехала город насквозь и, переругиваясь с навигатором, покатила в сторону прокурорской усадьбы.
Гадкий старикашка на поверку оказался милейшим садовым гномом, сморщенным, как печеное яблоко, и болтливым, как гимназистка. Она с порога расслабилась и утратила бдительность, по-птичьи крутила головой, рассматривая фотографии на стенах, пила ароматный чай с мелиссой из огромного фарфорового бокала с пасторалями на выгнутых боках и не могла ни слова вставить в поток его скрипучего щебетания. Он рассказывал байки и небылицы, много смеялся, иногда сам с собой, вспомнив что-то из далеких лет, делал ей комплименты, и Лулу никак не могла представить его в ярко-синей униформе обвинителя на процессе какого-нибудь Чикатило. Добродушный дедушка фонтанировал идеями, как лев, раздираемый Самсоном, водой, и, в конце концов, Лулу распахнула крышку нетбука и принялась бойко стучать по клавишам, пришпиливая мысли автора к виртуальной бумаге, чтобы в конце дня разложить задумки в нужной последовательности. Разработанного заранее плана книги тот не придерживался вовсе, отчего у хорошо подготовленной и уложившей в голове сюжет Лулу слегка сносило крышу и развеивало сквозняком все, что было заботливо накоплено под ней. Зато творческий процесс мчался галопом, и к обеду она уже была готова к написанию доброй четверти романа.
Обед в усадьбе оказался нисколько не похож на привычное поедание супа, первого и второго из общепитовских тарелок для обслуги, каковой, по сути, и являлась приезжая редакторша. При входе в столовую она на несколько секунд остолбенела и потеряла дар речи. И тут же позавидовала гоголевскому дару детального описания блюд и трапез, коим отличались нелюбимые всеми в школе "Мертвые души". Кризис, слегка придушивший гастрономические изыски россиян, обошел прокурорскую усадебку стороной.
— Грешен, люблю покушать, — приговаривал старичок, накладывая из горшков и плошек в огромные блюда, никак не похожие на обеденные тарелки, реквизитного вида разносолы.
Лулу, ранее не изводившая себя диетами и постами, выуживала тяжелой мельхиоровой вилкой то рыжий грибочек, то миниатюрный розовый патиссон, то зубчик маринованного чесночка и отдавала себе отчет, что лежащее в тарелке всего лишь холодная закуска, за которой последует горячее, потом суп, потом рыба и мясо. Об обязательном чаепитии, которыми также грешил хозяин не реже раза в час, ей было даже страшно подумать, потому что между супом и рыбой ее должна была настичь позорная смерть, пришедшая двумя веками ранее за Иваном Андреевичем Крыловым.
— Кушай, кушай, деточка, — приговаривал прокурор, подцепив зубцом вилки толстую корочку на запеченных в сметане грибочках. — В женщине должно быть тело. Много аппетитного тела.
Не так ли рассуждали маньяки из его кровавых триллеров? Ева Евгеньевна затосковала над куском ароматной кулебяки и покосилась в сторону супницы, над которой вился густой запах украинского борща.
— А захочешь вздремнуть после обеда — милости прошу. В мансардочке и горенка приготовлена.
Так вот оно что! Сейчас он накормит ее, как глупую рождественскую гусыню, усыпит ее тело и бдительность, а там уж и до постановочных сценок недалеко. Лулу перебрала наихудшие варианты развития событий в период ее послеобеденного сна, но оторваться от борща с пампушками не могла. Рыбные блюда явились к столу расстегаями, которые пришлось попробовать, чтобы угодить хозяину, а запеченная телятина в луковом соусе была той последней каплей искушения, мимо которой женщина пройти не могла.
— Отдохнешь или продолжим? — лукаво улыбнулся старичок, подметив, как редакторша непослушными пальцами распустила ремень на стремительно раздавшейся талии.
— Продолжим, — проявила силу воли она и выхватила из блюдца кусочек лимона, который на некоторое время вывел ее из желания провалиться в сон.
Трудиться над книгой они продолжали часов до шести. К этому моменту съеденное в обед успешно распределилось по всему организму, отложив жульен, расстегаи, сало и картошку со сливочным маслом на черный день ниже ремня. "Эдак я за две недели без проблем начну соответствовать его женскому идеалу. Тут-то он со мной и расправится", — подумала Лулу, со вздохом принимая приглашение на чай с черничным пирогом.
В семь она с усилием поместила себя за руль Пегасика и поспешно стартовала, разбрызгивая грязь из-под колес. Старичок, благодушно сложив ручки на груди, смотрел ей вслед и улыбался совсем не прокурорской улыбкой.
В отеле Лулу рухнула на кровать в расстегнутых джинсах и погладила себя по голому животу. Ну и дед! Все его маньяки были тощие, злющие, как цепные псы, с исковерканной душой и изгаженным голодным детством. Как ему удавалось придумывать эти асоциальные образы под водочку, от которой Лулу с грустью отказалась, с маринованными патиссонами, под жаркое и селедку под шубой, она решительно не понимала. Она выпуталась из тесных джинсов, как весенняя гадюка из старой кожи, и нажала на пульте телевизора большую красную кнопку. Кстати о кнопках... Московский телефон, извлеченный из-под подушки, был не запятнан посторонними связями. Зато второй снова хвастался неотвеченными вызовами и закрытыми конвертами смс. Она спустилась к первому, пришедшему в девять утра, и распечатала письмо.
"Перебесилась? Готова поговорить?"
Снова он за свое! Неужели так трудно понять, что гламурная Лулу бросила его окончательно и даже сердечки на подаренном аппарате отклеивать не стала, так и втоптала в грязь острым каблучком? Что за мужики! Их гонишь в дверь, они в окно лезут! А хитрая красотка, наверняка, освоила дареный полтинник евро и перешла по социальной лестнице выше, где начальный взнос полагался в районе сотенки. Ева Евгеньевна, всегда ощущавшая в себе стерву Лилит, ухмыльнулась, не завидуя следующему наивному самцу, к финансовым потокам которого присосалась карминовым ртом коварная пиявка. А этот, оставленный, должен бы радоваться, что так удачно отделался от меркантильной вампирши. Так нет же, его душевная рана воспалилась и требует нового кровопускания. Почему же ей, Еве-Лилит, никогда не хотелось выпотрошить вот такого болвана, только разок или два "поехав в номера". При правильном приложении ума и сексуальности от них было не сложно получить все, что пожелаешь. Но проблема заключалась в том, что больше всего московская редакторша в затертых джинсах хотела себе свободы не ездить в номера, не отчитываться о покупках и встречах и не отвечать на ревнивые звонки.
"Опять в молчанку играешь?"
"Юля, не зли меня! Возьми трубку"
Ну слава Богу, Юля, а не какая-нибудь Луиза и Лукреция. Мысли после обильного ужина и черничного праздника желудка уносились в запредельные дали, во времена Александра Борджиа, непотизма, инцеста и других атрибутов загнивающей эпохи. Лулу встряхнулась, как кошка под дождем, и распечатала новый виртуальный конверт.
"Давай рассуждать, как взрослые люди! Вольво записана на тебя, шуба твоя мне ни к чему. Я тебя не бил и не собираюсь. Просто объясни, какого черта?"
Вот это что-то новенькое. Во-первых, сообщение тянет аж на две смс, и, похоже, такими длинными фразами с изменщицей Юлей пострадавший раньше не общался. Во-вторых, для грядущей инвентаризации отношений ему не нужны прошлые дары. Он милостиво оставляет их, как сувениры, в память о большом и светлом чувстве, с недавних пор утраченном одной из сторон. Он всего лишь хочет понять. Но почему он думает, что в этой самой Юле есть что-то, что можно понять и стоит пытаться понять? Как будто она вся не состоит из длинных ног, круглой попы, упругой груди третьего размера, смазливой мордашки и крашенных в модный оттенок волос, прикрывающих пустую черепную коробку избалованной мужской похотью девчонки.
"Юлька, я жду тебя в Устрице!"
"Позвони…"
"Сколько можно меня наказывать?"
"Давай попробуем сначала!"
Кажется, пришло ее время бросать кости. Она на минуту задумалась над пустым окошечком нового сообщения и неторопливо вывела на экране:
"Ты же взрослый человек и понимаешь, что сначала не получится".
"Где ты была?"
"В гостях у милейшего старичка. Возможно, ты его знаешь".
"Со старичками проще?"
"У тебя негативное мышление. Мы весь день разговаривали".
Она отправила ответ и в обиде на себя поняла, что оправдывается, как будто этот ревнивец был ее мужчина, уличивший ее в измене, а не какой-то влюбленный болван, мечтающей вернуть девицу сомнительных моральных качеств в свою постель.
"Что этот козел тебе обещал?"
"Этот козел обещал мне пятьдесят тысяч рублей аванса и уважение главного. Ну и чувство глубоко удовлетворения, что я делаю свою работу высокопрофессионально".
"Ева?"
"Нет, Дженна Джеймсон!"
По-видимому, имя порнозвезды мировой секс-индустрии он знал не по обзорам в Живом Журнале, потому что в переписке тут же образовалась пауза длиной в сорок минут. Почуяв, что его напряженное молчание может затянуться, Лулу хихикнула, представив, как он пересматривает фактический материал по теме, вслух обозвала его обреченным богомолом и взялась приводить в порядок наработанные за день тексты.
Нетбук приятно подмигивал синим огоньком вайфая, и дело шло на редкость споро. Увлекшись работой, она увидела новое сообщение от незнакомца лишь когда отложила компьютер и села в кровати, расправив затекшую спину.
"Если ты не Юля, то зачем мне пишешь?"
"Я отвечаю из вежливости и устала повторять, что я не она и никогда ею не была. Мне нужна была симка в этом регионе, эта подвернулась буквально под ногу. Телефонная книга пуста, на счету денег не было. Будь умнее и сам не пиши".
"Ты ее видела?" — пришел недоверчивый ответ на ее подробный отчет.
"В гробу я ее видела!" — огрызнулась она на его непобедимое мужское упрямство.
"У тебя нет денег купить другую карточку?" — съязвил он, мгновенно отреагировав на грубость.
"А у тебя нет силы воли перестать бегать за бабой, которая тебя использовала и выкинула?"
После такого ответа она сама запустила бы аппарат в стену, разыскала бы хамку и популярно объяснила ей и про силу, и про волю. Но собеседник на удивление покладисто проглотил ее реплику.
"Я куплю тебе симку в обмен на эту. Через час у центрального супермаркета".
"У меня уже есть одна с тысячей рублей. Нет резона менять шило на мыло".
"Я могу заблокировать ее в любую секунду!" — незамедлительно пришла угроза.
А вот это уже интересно! Карточка записана не на коварную изменщицу, а на него. Значит, можно кое-что разыскать на просторах Интернета. Лулу попробовала зайти в личный кабинет на сайте оператора, но оказалось, что пароль доступа не задан. Она тут же отправила запрос, задала пароль и, почему-то вдруг занервничав, вошла в систему управления найденной симкой. Коломийцев Алексей Егорович. Ну надо же. Столько апломба, и такое милое имя Алеша. Она закрыла страницу с отчетом по платежам и полезла в Гугл пробить Алексея Егоровича по базам данных. Поиск в социальных сетях ничего не дал. Алексей Егорович не играл в детские игры с одноклассниками, одногруппниками, коллегами по работе и бывшими пассиями. И то ладно, не совсем идиот. Трудится на ниве бизнеса, с Рыбнадзором борется, герой.
"Так что насчет встречи?" — высветилось на экране.
Был только один шанс узнать, связана неизвестная ему Ева с хорошо известной ему Юлей хоть какими-то узами, кроме отпечатков пальцев на сломанной нокии, окончившей свой технологический путь в сугробе, — заставить ее прийти на встречу. Или выманить, пообещав золотые горы.
"Я куплю у тебя эту симку дорого!"
"В офисе продаж тебе восстановят ее бесплатно!"
"Я хочу именно эту!"
"А я хочу кадиллак эскалейд и тур на две недели на Мыс Доброй Надежды!" — не стала мелочиться она.
"Ого!" — Он помолчал, видимо, подсчитывая рентабельность такого обмена, а следом в который раз "догадался": "Ты точно не Лулу! Она в жизни таких сложных слов не произносила".
"Ты будешь удивлен, сколько сложных слов я знаю. Сыграем?"
"Так что насчет карты?" — не повелся он.
"Я назвала свои условия!" — продолжила ерничать она.
"Лада Самара и Сочи на 21 день в сезон!" — предложил он.
"Торг здесь неуместен! Или ты в города решил сыграть?"
"Ни одна женщина не стоит кадиллака!"
"Ты торгуешься за бесплатную сим-карту, но моя цена для тебя неподъемна".
"Ты не знаешь моих возможностей!"
Самодовольный наглец был убежден, что может поразить ее видавшее виды воображение.
"А ты меня даже не видел. Дженна отдыхает".
"Набиваешь себе цену?"
"Ты скучный и жадный. Я иду спать!"
Она непритворно зевнула и решила в эту ночь эротическую сцену не писать.
"Я практичный. Выбери лучший ресторан".
"Если я съем хоть ириску, я лопну".
"Просто прогуляемся? Весна…"
"Просто поспим. Завтра мне ехать к старичку. Работы много, а времени в обрез".
"Чем ты с ним занимаешься?"
Вопрос показался ей ехидным и ревнивым — с какой стороны посмотреть. Этот тип, Алексей Егорович, рассекреченный оператором большой тройки, считает, что симка дает ему право…
"Завтра займемся изнасилованием. Сегодня уже сил не хватило. Очень выматывает за полный день".
Она представила лицо виртуального собеседника и, корчась от смеха, полезла в душ. Что он себе сейчас напридумывает, вскипая мозгами, да еще в марте, да без женщины! Ей снова стало его немножко жаль и даже захотелось позвонить и все объяснить толком с самого начала, кто она и что делает в этом захолустье. И вернуть уже чертову симку, которая вот-вот сведет несчастного Коломийцева с ума еще до того, как Рыбнадзор предъявит иск на многие сотни тысяч неясно в какой валюте.
Но он не стал развивать скользкую тему изнасилования с участием старичка, он продолжил гнуть свою линию, все еще надеясь выведать что-то о предательнице Юле и увидеть на нахалку, заполучившую его номер.
"Ну, хоть кофе выпьем?"
"У тебя или у меня?"
"Ева, если ты опасаешься… Можем пообедать в публичном месте".
"Видишь ли, Алеша, две недели до самого вечера я буду безнадежно занята. А к ночи я слишком выматываюсь, чтобы вести светские беседы".
"Откуда ты знаешь мое имя?"
"Алексей Егорович, телефон записан на Вас, не будьте занудой!"
"Ты безусловная стерва, но не дура!"
Ей показалось, что он улыбается. Причем не вымученно, а искренне, широко, вполне человечно. Ей понравилось это ощущение от его далекой улыбки, и она решила, что эротическую сцену, пожалуй, она сегодня проработает во сне. С Алексеем Егоровичем и Евой. Почему-то Алеша и Лилит или Алеша и Лулу никак не хотели сходиться вместе в ее воображении. А Ева как-то очень гармонично вписывалась в объятия равнодушного к судьбе всплывшей рыбы Алексея Коломийцева. Пусть бы в нем для полного счастья было два метра росту, темные с рыжиной волосы, стального цвета глаза, хорошо развитый торс под дорогим пиджаком и чистый московский выговор без сленга и просторечных ударений в элементарных словах, вроде "позвонишь" или "каталог". Этой ночью выдуманному герою будет позволено возить ее по самым дорогим ресторанам Кейптауна на кадиллаке и, возможно, снять с нее маленькое черное платье в президентском номере отеля. Ева Евгеньевна улыбнулась далекому романтическому образу героя и спрятала телефон под подушку, прижав ее заалевшей щекой к старому пружинному матрасу. До стука в дверь оставалось почти восемь часов эротических снов.
Наутро она кинула обе нокии в сумку и погрузилась в Пегасика, даже не помышляя о завтраке. Пегасик фыркал, не желая исполнять прихоти хозяйки без пары ласковых, но она протерла контакты под крышкой трамблера, пнула его в колесо носком сапога, назвала ржавым ведром и под бормотание навигатора тронулась в путь.
Прокурор встретил редакторшу, как родную, и, накормив обильным завтраком, продолжил фонтанировать идеями, к концу второго творческого дня перевалившими за первую книгу и уже тянущими на начало следующей. Обед, которого Лулу ждала с интересом и содроганием, был столь же разнообразным и обильным, как и накануне. На этот раз ей удалось попробовать всего понемногу и выйти победительницей в борьбе за собственную талию. Хотя по объему съеденной еды оказалось опять с перебором, но спать уже не хотелось, и она спокойно выпила вечерний чай с куском яблочной шарлотки, не ругая себя за обжорство.
Телефон корректно молчал, всего лишь трижды за день доставив короткие сообщения.
"Доброе утро, Ева! Как спалось?"
"Ты не передумала насчет обеда?"
"Вечером в ресторан или в театр?"
Читая последнее сообщение по дороге в город, она даже присвистнула от изумления. Приглашения в театр от брошенного любовника глупой Юли она совсем не ожидала. Похоже, собеседник убедился, что Ева действительно не прикрывает эту дуру. В отношениях виртуальных собеседников наметился некоторый прогресс, если таковыми можно было считать третьи сутки странной переписки двух незнакомых людей.
"Вечером я продолжу работать!"
"Столько работать вредно. Давай встретимся".
Он стал проявлять настойчивость, но свободолюбивая Лулу, которой следовало возмутиться мужскому произволу, только удовлетворенно улыбнулась. Ей нравился этот напор. И мужчина тоже, хотя он упрямо разыскивал идиотку, втоптавшую телефон в грязь и променявшую провинциальное благополучие на новую ступень финансового успеха.
"Если не буду работать — подведу людей. И плакал мой аванс и уважение главного".
"Пара часов погоды не сделает".
"Еще как сделает. Как твоя рыба?"
"Не морочь мне голову. В какой ты гостинице?"
"Я не принимаю гостей по ночам".
"То есть встретиться ты не хочешь?" — обиженно пискнул телефон.
И тут Лулу придержала коней. Если не хочет — зачем ей переписка? Если хочет — почему надо прятаться за рассказами о работе? Кому она не доверяет, ему или себе?
Из большого зеркала в прихожей на нее смотрела все еще привлекательная молодая женщина в короткой ночной рубашке, с распущенными волосами и настороженным взглядом темных глаз. Не будь она такой самодостаточной и уверенной в себе, она бы уже мчалась на свидание к этому нахалу, готовому утешиться в своем недавнем горе с незнакомкой. И все же в этом отражении было что-то не так. Лицо, скрытое под маской Лилит, было лицом Евы. Только знать об этом было не положено ни родным, ни друзьям, ни, тем более, мужчинам, столкнувшимся с ней на перекрестках судьбы. И Ева беспечно размечталась о свидании вопреки презрительной гримасе Лилит, глянувшей на нее в зеркале.
"Дай мне время", — попросила она у собеседника и закурила, глядя в окно на трясущийся по рельсам трамвай.
Он благородно не беспокоил ее целый час, а потом напомнил о своем существовании звонком.
Ева вздрогнула, узнав светящийся номер, и сказала "слушаю!" неожиданно сорвавшимся голосом.
— Подумала? — без предисловия спросил собеседник и тоже прислушался к звукам из динамика. — Это трамвай?
— Полночи грохочет, — вздохнула Ева, сидя с нетбуком на коленях в кровати. — А раньше я могла стоя спать в метро в часы пик.
— Не заговаривай мне зубы, — бесцеремонно оборвал ее жалобы Алексей Егорович. — В городе только одна приличная гостиница стоит возле трамвайной линии. Я заеду за тобой.
— Дедукция в действии, — насторожилась Ева. — Я не хочу есть.
— Тогда кофе?
— А потом всю ночь колобродить?
— Это как захочешь.
— Мне вставать рано.
— Тогда проще не ложиться.
— Я устала.
— Просто скажи, чтобы я больше не звонил.
Так было бы проще всего. Сказать "не звони" и провести остаток командировки в привычном трудоголическом порыве.
— Возле входа стоит пятнистая, как далматин, нива. Через полчаса я буду готова.
— Это ж надо! — усмехнулся он и повесил трубку.
Ева Евгеньевна снова поискала себя в зеркале. Вот такая, чуть растерянная, с девичьим румянцем при мысли о предстоящем свидании, она бы ему понравилась. Но в обычной жизни она совсем не такая. Она жесткая, холодная и язвительная, гроза молодых авторов и озабоченных коллег. Даже симпатяга главред уже третий год не решается подвалить к ней на корпоративе, наученный горьким опытом подчиненных. А она смотрит свысока на шайку болтливых самцов, уверенных в своей неотразимости, и знает, что ни один не задержится в ее постели на достаточный для формирования устойчивой привычки срок.
Тогда зачем ей роман на десять дней в чужом городе с человеком, которого она даже не видела ни разу?
Лулу наморщила лоб, изыскивая убедительную причину для встречи. Весна? Сублимация? Любопытство? Причина не придумывалась, но был очевидный и удобный повод: карточка с тысячей рублей на счету, которая ей не нужна, потому что звонить в этом городе заезжей редакторше совершенно некому. Она вернет сим-карту и оставшиеся дни сможет посвятить написанию романа. И сейчас у нее есть двадцать минут до встречи, когда еще можно успеть настучать пару страниц.
Лулу натянула чистые джинсы и водолазку, извлекла из телефона злосчастную симку и сбежала по лестнице мимо унылой администраторши, уткнувшейся в молодежный канал на большом экране подвешенного за стойкой телевизора.
Пегасик оказался заляпанным по самую крышу, но сквозь грязь легко угадывались черные пятна на белом кузове, хаотично разбросанные по бокам машины. Она привычно пнула ногой колесо, собираясь между делом осмотреть улицу, и тут обнаружила, что сбоку почти у самого диска торчит здоровенный гвоздь.
— Что ты за железяка! — ругалась Лулу, начисто забыв о назначенном свидании, и вытащила из багажника домкрат. — Где тебя угораздило подцепить гвоздь? Ты это нарочно, да? Как будто я добровольно в эту дыру забралась. Было бы лучше ржаветь три недели возле трансформаторной будки? А я пешком ходи! Нет уж, все равно поедешь завтра к прокурору, как миленький поедешь!
Пегасик угрюмо молчал, пока она отвинчивала колесо и ворчала, как старуха. Мимо катились машины с непривычными региональными номерами и противно звенели допотопные трамваи. Окна отеля гасли одно за другим, навевая мысли о теплой постели и очередном эротическом сне по мотивам прокурорского романа. Она захлопнула крышку багажника и сдернула когда-то белые перчатки с резиновыми вставками на ладонях. Руки под ними были мокрые и грязные, как у автослесаря.
— Ева?
— Нет, Дженна Джеймсон!
— Я так и понял, глядя, как ты сексуально управляешься с домкратом.
— Мужчине не пришло в голову помочь? — съязвила вымотанная женщина.
— Мужчина хотел увидеть тебя в деле.
— Увидел? — Она с презрением окинула взглядом порше кайенн с номером 222, загораживающий пробегающий мимо трамвай. — Понты дороже денег?
— Не всем же быть патриотами, — не остался в долгу Алексей Коломийцев, разглядывая пятнистое чудо отечественного автопрома.
— Чуть не забыла, я же тебе симку принесла.
Она извлекла из заднего кармана джинсов крохотный прямоугольник и протянула собеседнику.
— Я обещал тебе взаимовыгодный обмен, — вспомнил он и положил в ее чумазую ладонь новенькую нокию.
— Там карточка с безлимитным тарифом. Правда, номер снова записан на меня, но я же ничего, кроме твоего имени, не знаю.
— Мне не надо! — заупрямилась гордая редакторша. — Найдешь, кому подарить.
— Уже нашел!
— Как хочешь. — Она без всякого почтения сунула телефон в задний карман и оглянулась на Пегасика. — Мне вставать рано, я пойду.
— Иди, — пожал плечами он, оставшись на проезжей части рядом с Нивой.
Ева шла к подъезду, чувствуя на себе его цепкий взгляд, и почему-то ужасно замерзала, как будто кусок улицы оказался во власти арктического ветра. Алексей Егорович все еще смотрел ей вслед, когда она закрывала за собой дверь, и Ева готова была плакать от обиды на весь мир.
"Детский сад какой-то! Взрослый мужик..."
Администраторша и ухом не повела, когда постоялица протопала мимо нее по ковровой дорожке к лестнице, звонко стуча каблуками, взлетела на свой этаж и хлопнула дверью так, что, казалось, полстены заходило от удара. В ванной она срывала с себя одежду и долго отогревалась под вялой струей горячей воды. "Что за дура! Ну что ты за дура, Лулу! Зачем ты вообще поперлась на это свидание?" Дальше риторических вопросов мозг работать отказывался и буксовал, как севший на брюхо автомобиль. Перегревался, прокручивал одну и ту же фразу и ни в какую не хотел развивать мысль о неудавшемся командировочном романе.
В комнате было прохладно и накурено, и она нырнула под одеяло, закуталась, втянула на колени нетбук. В джинсах на спинке кровати что-то придушенно пискнуло и затряслось, как прихлопнутая мышеловкой воровка. Ева протянула руку, и телефон сам соскользнул в ладонь. Красивый, блестящий, последняя модель, с огромным экраном, на котором смс с текстом: "Ева, почему ты не захотела мне понравиться?" смотрелось космической глупостью. И глупость заключалась не в самом вопросе, а в том, что он догадался, хотя и не понял причины. Не разглядел, что она испугалась, как девчонка!
Ева фыркнула, непочтительно затолкала телефон под подушку и принялась отстукивать по клавишам: "Ужас сковал ее тело. Животный страх с запахом жженых волос и оплывшего огарка свечи в подвале, где ей пришлось прятаться".
Черт возьми, она как будто пишет о себе. Про подвал своих чувств, которые прогорают зря, испуганно скрываются от мира и от симпатичного типа, который, конечно, не похож на мачо под два метра с шикарной каштановой шевелюрой... Но ведь она с самого начала знала, что рост не главное, и не обязательно мужчине носить копну волос, да и цвет его глаз ничего не решает. И почему она взъелась на него за порше кайенн, как какая-нибудь Клара Цеткин! Пегасик, надо признать, не предел ее мечтаний, хотя и милый. А она — не подруга революционера, чтобы презирать богатых. Может Коломийцев себе позволить порше — пусть катается.
Телефон помолчал, а потом снова подал признаки жизни. Растерявшая весь свой пыл Лулу воровато покопалась под подушкой и извлекла игрушку со светящимся экраном.
"Ты даже не попыталась. Злишься из-за этой дуры?"
"Мне все равно, с кем ты проводишь время".
"Попробуем завтра еще раз?"
Ну это вообще ни в какие ворота! Не успеешь захлопнуть дверь, а он уже медведем ломится в окно, как будто "теремок" резиновый. До чего самонадеянный и упрямый тип!
"Сегодня и так еле выкроила минутку".
"На Ниву ты потратила времени больше, чем на меня!"
"Нива мне родная".
"Значит, в восемь, и оденься, как девушка".
"Который из нарядов Дженны тебе нравится?"
"Ева, если ты все время будешь огрызаться, ничего не получится".
"Ты не осчастливишь меня шикарным ужином?"
"При такой эффектной внешности у тебя отвратительный характер!"
"Ну так верни свою ангельскую Лулу!"
Ева поторопилась выключить телефон, злорадно дождалась момента, когда он мигнул и погас, спрятав глупую переписку во тьме забвения, и с ожесточением застучала по клавишам нетбука, нагнетая до крайности психологическую обстановку в романе.
А на следующий день масла в огонь подлил зловредный прокурор, словно прочитал их виртуальный диалог.
— Тебе бы, дочка, мужика хорошего, — ни с того, ни с сего заявил он за обедом, и Ева поперхнулась щами и долго кашляла, задыхаясь и вытирая слезы.
— Хороший мужик — понятие абстрактное, — сдавленным голосом вымолвила она и отхлебнула клюквенный морс. — Одной нужен мешок денег, другой краны чинить и полки вешать, а третьей — поговорить...
— Понятно, что каждому свое, — кивнул гном. — Да только список желаний ты сама должна составить.
— Составила уже, — цинично хихикнула Ева и снова закашлялась. — Мыс Доброй Надежды и кадиллак. Ну и чтобы косая сажень в плечах, как у Брюса Уиллиса, и размах планов, как у Александра Македонского.
Она не понимала, чего вдруг разоткровенничалась перед прокурором, и это ее нервировало сверх всякой меры. Прокурор же, напротив, источал елейную любовь ко всему живому и какое-то немыслимое благолепие. И не скажешь, что всего час назад они закончили сцену, где маньяк вырезал на плече жертвы слова "Кара Господня". Надо сказать, вырезал профессионально, точно, по трафарету, хирургическим скальпелем и с применением обезболивающего, чтобы не орала. Как милейший дядечка после этих кошмаров мог с удовольствием вкушать яства со стола и участвовать в чужой судьбе гуманистическими советами, она решительно не понимала.
— Если не побрезгуешь, — сказал прокурор и захрустел соленым огурцом, опустошив вторую рюмку, — у меня есть почти тайная комнатка. Мне в ней делать нечего, а вот дочка моя очень эту комнатку уважает.
На этот раз Ева Евгеньевна умудрилась ничем не подавиться и быстро пролистала в голове сказку о Синей Бороде. Правда, на Синюю Бороду прокурор не тянул. Если только его дочь уважала красить волосы в индиго и душить легкомысленных редакторш, которых папаша щедро откармливал в столовой? Из сказочных героинь только Мальвина подходила под описание синеволосой, но в своей тайной комнатке она запирала мужчин для жесточайших пыток дисциплиной и учебным процессом. Ева на мужчину, годного для запирания прокурорской Олюшкой, не походила вовсе, даже несмотря на неизменные джинсы и клетчатые рубашки.
— Так вот, — не торопясь, продолжил собеседник. — Олюшка у меня большая модница, и в ее гардеробной выбор как в лучших парижских салонах. А по комплекции она на тебя похожа. Я отведу тебя, а ты выбери платье по вкусу. Едва ли мужчина с кадиллаком, которого ты ждешь, захочет встречаться с пацаненком. А ты как есть мальчишка, хоть и с округлостями.
— Я не жду никакого мачо с кадиллаком, — поморщилась строптивая москвичка. — Это метафора, которая ни к чему не обязывает.
— Ну не с кадиллаком, так с порше, — терпеливо закивал не в меру проницательный старичок. — Как ни назови, суть одна. Ты должна быть похожа на женщину и вести себя, как женщина. С тобой должно хотеться шампанское в постели пить, а не пиво в подъезде.
Гордая и независимая Ева Евгеньевна отнекивалась, как могла. Ссылалась на занятость, на мифического мужчину, который ждал с цветами перед дверью московской квартиры, но старичок почти насильно привел ее в гардеробную дочери.
— Выбери, и продолжим работать.
Щедрый гном решительно ушел, шаркая теплыми тапочками по деревянным полам, и Ева осталась одна.
Ей бы следовало восхититься изобилием одежды, но она перебирала вешалки со странной брезгливостью, как будто это была униформа для красотки из борделя. И все-таки, все-таки...
Руки сами выдернули это платье из вереницы умопомрачительных моделей для приемов, приложили к груди, погладили сияющий материал. Черт с ней, с Дженной! Еве Евгеньевне представилось, что ветер с Мыса Доброй Надежды рвет с нее юбочку, как нетерпеливый любовник, и мучительно захотелось соленых брызг и грохота волн о скалы.
Все у нее не как у людей! На свидание бегает одетая, словно разносчик газет, зато скалы покорять ей надо непременно в красном, соперничая с падающим за горизонт солнцем. Интересно, какой он — горизонт южного полушария? Вдруг, вопреки законам физики, вообще полукруглый или очень близкий, потому что рядом полюс. Ну или нет там никакого горизонта, только простор и нескончаемое, слитое с небом море, а за ним край света, лежащий на спинах трех слонов, попирающих гигантскую черепаху.
Джинсы надоевшей лягушачьей кожей валялись на полу, а она крутилась перед зеркалом, как записная модница, и все никак не могла налюбоваться на себя в красном. Вернее, на красное на себе. Платье переливалось от темного к светлому, будто шкура животного, туго, но не вызывающе, обтягивало грудь, обнимало за талию и разбегалось вниз свободными волнами. Она переступала босыми ногами по полу, приподнималась на носочки, быстро оборачивалась на свое отражение через плечо, пыталась застать свою красоту врасплох, и недовольно поводила обнаженными лопатками. Красота если и не спасала мир, то уж точно расцвечивала во все оттенки алого.
Платье было безупречным, и она в нем — умопомрачительной. Не Лилит и не Ева. Не стерва и не скромница. Не невинность и не порок. В ней щедро было замешено все, что Творец пожелал добавить в Женщину, чтобы сделать Мужчину управляемым. Когда Мужчина видел такую Женщину, он забывал о поисках истины и древе познания, об утраченном Рае и угрожающе близком Аде. О боли, крови, предательстве и бедности. Он вожделел и покорялся. Он отдавал почти всего себя, требуя взамен всю ее. Всю, без остатка.
Она тряхнула длинной челкой и всмотрелась в лицо женщины в красном платье. Готова ли она отдать всю себя? Не за отпуск в Африке и поцелуи со вкусом океана, а просто так, за размытые перспективы в будущем, за непонимание, ссоры, обиды, неотвеченные звонки и равнодушные сообщения на автоответчике. Готова ли она получить почти безраздельную власть над мужчиной? На неделю или месяц, пока он будет увлеченно смотреть и платить в ресторанах, пока он не пресытится высокой грудью, вздорным нравом и запахом ее сигарет в машине. Пока он не поймет, что она не аленький цветочек, а чудовище, глумливо вылепленное горшечником и обманывающее наивных мужчин соблазнительными женскими формами.
— До того ты хороша, Евушка, что будь я лет на десять моложе... — Ева от неожиданности крутанулась на пятках, взметнув пламенеющую юбку чуть не до талии, и бесшумно вошедший в гардеробную прокурор сыто заулыбался и посмотрел глазами истинного знатока извращений. — Ты снять-то его сможешь? Оно к тебе, похоже, как кожа, приросло.
Ева испуганно уронила ладони на живот и растянула губы в настороженной улыбке, все еще ощущая дрожь в спине.
— Я сейчас сниму, извините.
— Не тушуйся. Я за тем и привел тебя, чтобы ты выбрала. Оно твое... будет, если исполнишь мою просьбочку.
— Просьбу?
Ева привычно завела руки за спину и изогнулась, пытаясь дотянуться до молнии, и, как громом пораженный, улыбчивый гном вдруг выпучил глаза и сглотнул слюну, наблюдая, как выразительно округлился ее бюст и заиграли смуглые ключицы. "Ну надо же, и он вожделеет, старый сморчок! Опасный наряд!" — сокрушенно подумала она и зацепила пальцами язычок молнии. Она не торопилась расстегивать платье в его присутствии, а он являл собой соляной столб, даром что не был похож на жену Лота.
— Сними, — взмолился старичок и вздохнул. — Дай хоть посмотрю на тебя. Уж сколько лет не видел молодое тело, а где вдохновение черпать?
— Вдохновение на пытки? — уточнила Ева и, позабыв об осторожности, расстегнула платье. — Ваш герой их мучает, жжет, режет...
Платье поползло с плеча, и Ева ладонью согнала его вниз к локтю, открыв чашечку сиреневого бюстгальтера взору молчащего хозяина.
— Так?
— Сними, — снова простонал он. — Совсем сними.
Платье, еще минуту назад крепко обнимавшее ее за талию, как в замедленной съемке соскользнуло вниз по бедрам, закрыло колени, обвило щиколотки и замерло на полу. Ева покосилась вниз и переступила через свою новую кожу, нисколько не похожую на потертый джинс.
Прокурор пошел вокруг нее по дуге, как голодный хищник, держась на расстоянии метра и жадными глазами ощупывая женское тело. Ева обхватила себя за локти и следила за ним сначала взглядом, потом вывернула шею, стараясь увидеть, что ему надо за спиной. Но через минуту он появился из-за другого плеча и замкнул круг, остановившись напротив.
— Платье мое? — догадалась Ева, разглядев давно забытое томление в его лице.
— Туфли к платью, — хрипло сказал старичок и протянул к ней маленькую раскрытую ладонь, как нищий на паперти. — Туфли возьмешь, а я потрогаю.
— Вы же не думаете...
— Я должен почувствовать! — умолял он всем своим видом. — Как мне вжиться в его образ, если я столько лет без женщины?
Ева подалась вперед и подставила плечо под его руку, готовая отскочить в любую секунду. Но он и не думал злоупотреблять. Дотронулся и замер, чуть покачиваясь, вбирая ее тепло и молодость. Ева стояла, как истукан, стараясь не распалять лучшего автора родного издательства и не спугнуть опасное вдохновение в его блуждающих зрачках. Наконец, он нашел в себе силы отклеить ладонь от ее плеча, прошелся сухими пальцами вниз до кисти, с легким нажимом потрогал упругий живот, спустился по бедру, и вдруг торопливо отступил, давая ей дорогу к лежащим на полу джинсам.
— Кому же ты такая достанешься, Ева, — почти прошептал он, дискутируя сам с собой, и пошел прочь из гардеробной, но, вспомнив свое обещание, вернулся к стеллажам с обувью, тщательно осмотрелся и ткнул пальцем в красные туфли. — Вот эти примерь! И оденься, нам до заката работать.
— Ладно, — неожиданно высоким голосом пискнула она и подхватила джинсы, как будто только сейчас усомнилась в прокурорских намерениях.
Платье в ярком подарочном пакете и коробку с витиеватым названием итальянской фирмы потряхивало на рытвинах на пассажирском сидении. Ева Евгеньевна строго взглядывала на подарки и изумленно — в свои глаза в зеркале заднего обзора.
Что это с ней приключилось? Порочный гном трогал ее в порыве умирающей мужественности, а она, как девочка за конфетку, давала себя трогать за модные итальянские обноски, оставшиеся от незнакомой Олюшки. Это даже не секс за свидание и ресторан! Это ведь черт знает что такое! Какое-то мартовское извращение, наваждение из истории о маньяках, не иначе!
Навигатор заикнулся про потерянный маршрут, и бывшую Лулу как током ударило, насколько он прав. Она совершенно сошла с ума, сбилась с дороги и бредет, как юная дурочка, не разбирая, что там впереди.
Ко всем ее сомнениям телефон весь день оскорбленно молчал, хотя Ева несколько раз вытаскивала его из сумки и озабоченно встряхивала, как ртутный градусник. Но уровень сигнала был максимальный, а звонков и сообщений не поступало. Она втайне перезагрузила аппарат, но с коммуникабельностью у него лучше не стало. На экране черной пустотой светилась обида обманутых ожиданий Алексея Егоровича.
Такой итог неудавшегося романа был закономерным. Пацанка, даже с шикарной грудью и кормой, как у нее, с потрясающей копной вьющихся темных волос, с большими выразительными глазами, и при этом не умеющая себя вести, как нормальная женщина, смолящая сигарету за сигаретой и думающая о принце на кадиллаке, как о сексуальном объекте на пару недель, а не как о мечте своей юности, не могла быть востребована в реальном мире пугливых главредов, нудных Ронов Хаббардов и вышедших в тираж старичков-прокуроров. Максимум, на что она могла рассчитывать, — затащить симпатичного коллегу из соседней редакции на майской вечеринке в пустую переговорную. Может, эта интрижка продлится месяц, а если обоим повезет, то месяцев пять. За это время коллега заматереет, приобретет светский лоск благодаря ее усилиям и обратит свой пресыщенный взор на девочек с ресепшн, старшей из которых не было и двадцати трех.
"Ну и пусть катятся к своим секретаршам и к своим Лулу!" Впервые в жизни она произнесла собственное имя с отвращением, прислушалась к его трубному звуку и решила, что больше никогда не откликнется на эту собачью кличку.
Навигатор, ругаясь на нарушение скоростного режима и противоречивые повороты, с трудом привел ее на гостиничную площадь. Место у бордюра напротив чахлого деревца, растущего из чугунной решетки, было занято. Она воткнула машину между джипом и таврией, изрядно попотев с тугим рулем, и вывалилась из дверцы с сигаретой в пальцах и лицом Кассандры, напророчившей себе безвременную смерть.
— Я подумал, что у тебя нет платья, потому ты и не хочешь на свидание.
— Почему это ты решил, что у меня нет платья?
— Потому что ты приехала работать. И джинсы сидят на тебе, как будто ты в них родилась.
— Ошибаешься! У меня шикарное платье, — фыркнула она, не зная, куда отнести реплику про джинсы — на счет издевки или комплимента.
Она перегнулась через водительское сидение и потянулась за пакетами, а мужчина подошел так близко, что даже через дубленку она ощутила, что их почти уже ничто не разделяет.
— Что ты хочешь, Леша? — спросила она через плечо.
— Поужинать с тобой.
— Зачем?
— Просто хочу!
Это был ее собственный аргумент, произнесенный мужским голосом с неподражаемой интонацией не привыкшего к отказам человека.
— И даже тот факт, что я не хочу есть...
— Иди переоденься, я подожду.
Он отступил, давая ей мнимую свободу, и Ева, подхватив свои пакеты и сумку с нетбуком, почти бегом бросилась к дверям гостиницы, в последний момент сообразив, что забыла поставить Пегасика на охрану. Пегасик от обиды молча замигал фарами и почти отвернулся.
На водные процедуры ей хватило трех минут, на превращение из золушки в принцессу — еще две. На макияж... Она остановилась перед зеркалом и внимательно вгляделась в свое лицо. Немолода. Возле глаз наметились "птичьи лапки", и когда-то нежную ямочку на щеке пересекла жесткая мимическая морщинка, а в глазах появилось что-то далеко не девичье. То ли тоска по утраченной юности, то ли неверие в то, что после сорока жизнь только начинается. А у нее не юность и пока не сорок. Ей рано начинать все сначала, а продолжать нечего.
Карандаш для бровей и тушь привычно замелькали в пальцах, и через две минуты на нее смотрела неуловимо преобразившаяся женщина. Чуть более уверенная в себе, как увидел бы посторонний. Махнувшая на себя рукой "будь что будет", — как сформулировала бы она. А вот решить, что делать с волосами, она никак не могла. Крутилась перед зеркалом со щеткой в руке, примеряла заколку так и эдак, отпускала волосы на плечи и снова сворачивала в узел, даже взялась заплетать косу, что было совсем уж глупо. Были бы под рукой ножницы... Она окончательно разозлилась на себя и на нахального Коломийцева, подкараулившего ее на улице и захватившего врасплох. Наконец, заколка воткнулась в волосы, оттянув голову назад, отчего лицо приобрело надменное выражение. Ева влезла в туфли, накинула на платье дубленку, сунула в карман подаренную нокию и никакой сумки брать не стала, давая мужчине полный карт-бланш.
Очередная администраторша проводила неодобрительным взглядом выглядывающую из-под дубленки красную юбку и совершенно неуместные в марте туфли на шпильке, но Ева, устремленная в предстоящий вечер, процокала мимо нее, как скаковая лошадь перед стартом. Обходительный Алексей Егорович распахнул пассажирскую дверь, и женщина оказалась в хорошо нагретом просторном салоне чужого автомобиля.
— Ты действительно не знаешь Юльку? — спросил он, вклинившись в идущий поток машин, и Еве разом захотелось оказаться одной под одеялом с нетбуком на коленях.
— Ты действительно хочешь поговорить со мной о своей подружке? У меня редакторское образование, а не психологическое. Ничего позитивнее, чем "да пошел ты, Леша!", я тебе не скажу.
— И тебя на самом деле зовут Ева? — уточнил он, пропустив грубость мимо ушей.
— Как будто ты не задал этот вопрос в гостинице!
Гордая красавица с горящими глазами в вызывающе-красном платье сунула замерзшие ладони под коленки и отвернулась к окну. В салоне ритмично защелкала аварийка, и попавшие на узкой дороге в ловушку машины принялись оскорблено гудеть и объезжать по обочине перекрывший дорогу джип.
— Ты снова не хочешь мне понравиться, — вздохнул Алексей Егорович. — На этот раз я вообще ничего не понимаю.
— Я тоже! — зло огрызнулась Ева. — Чего ты добиваешься? Легкой победы над командировочной дамочкой? Думаешь, твоя нокия — достаточная цена?
— К нокии я готов прибавить ужин! — Ева в ярости обернулась и увидела, что он смеется, довольный тем, что смог поддеть ее. — Не все же тебе глумиться надо мной.
— Да когда я!..
Он не стал ждать новой вспышки ее возмущения и притянул к себе за шею, как котенка, нежно и властно.
— Даже не пытайся! — сказал он очень серьезно, когда она вознамерилась дать ему отпор. — Я все равно уже хочу то, что вижу.
Зато из-за стекол тонированного джипа ничего не было видно вовсе, и Ева смогла себе позволить выйти из образа Лилит и побыть самой обыкновенной женщиной, без сопротивления покорившейся силе мужского обаяния и мужской вседозволенности.
— Ты возмутительный тип! — переведя дыхание, сказала она, не снимая ладоней с его плеч.
— Это не новость.
— Ты и не собирался вести меня ужинать!
— Собирался, но ты не хочешь.
— Я не из таких, которые доступны на первом свидании, — не слишком уверенно напомнила себе она после следующего поцелуя, который длился целую вечность.
— А я не из таких, кому нужно ждать второго свидания, если первое с самого начала удалось, — уверил ее Алексей Егорович. — Вон в том доме моя квартира. Если проголодаешься — закажем доставку из ресторана.
Утром на темно-синих простынях в огромной кровати, как в океане без берегов, она первым делом поискала телефон на прикроватной тумбочке и набрала номер прокурора.
— Что, деточка, — с улыбкой Чеширского Кота, которая закачалась в воздухе над кроватью, промурлыкал мудрый гном, — все прошло удачно?
— Даже слишком, — чуть громче, чем шепотом, сказала она, прикрывая трубку ладонью. — Я приеду, как только смогу.
— Значит, еще не скоро!
Понятливый прокурор оказался прав, и до усадебки она добралась только через три дня, когда Рыбнадзор снова вспомнил о трагической кончине рыбы то ли в левом, то ли в правом притоке, и Леше пришлось выпустить покоренную Еву из постели, чтобы ехать лично разбираться в трагическом однообразии рыбных судеб.
— Чай с лимоном или просто лимон? — хитро улыбался старик, сопровождая Еву по знакомым коридорам в кабинет. — Съешь кисленького, а то меня зависть гложет. Уж больно ты сияешь!
— А вы не ревнуйте, не ревнуйте, — отмахивалась редакторша, старательно хмуря счастливые брови. — Обычные командировочные глупости!
— Как же мне не ревновать! Роман-то не со мной!
— Как раз роман с вами, хоть и не дописанный, а с этим типом вообще непонятно что!
— А что бы ты хотела? Марш Мендельсона и троих детей? — бестактно догадался прокурор.
— Вот еще! — фыркнула строптивая Ева. — С чего бы мне спятить на пороге старости? Это просто секс.
— Да разве мало тебе было просто секса в Москве? — усмехнулся въедливый гном. — Подумала бы уж о себе, времечко-то тикает.
— Давайте подумаем о нашем маньяке и его жертвах, — хмуро откликнулась она, открывая крышку нетбука. — Сможете с полным правом поиграть и в психоаналитика, и в маньяка, и в служителя закона, и в изнасилованных девиц.
— В служителя закона, деточка, я не играю! А про мозгоправа хорошая мысль! — Он размашисто почесал за ухом, как уличный барбос, и добавил в пузатый бокал горячей заварки. — И вправду, психоаналитиков мы с тобой еще не писали.
Сроки горели в адском пламени, совесть держала за горло двумя руками и требовала выбросить из головы романтические бредни, а неожиданно лишившаяся воли Ева каждый вечер торопилась в холостяцкое логово господина Коломийцева и врала главреду про напряженный творческий процесс. Впрочем, в слова "творческий процесс" она вкладывала совсем иное содержание и с тоской отсчитывала сначала дни, а потом часы до своего отъезда.
А потом вдруг внезапно и неумолимо осознала, что командировка закончилась. Конечно, можно было продлить ее на целую ночь, встать утром в пять, вывести Пегасика на трассу и в десять уже быть в редакции, но как уйти из объятий мужчины под утро она представить не могла.
Ева в печали горбилась на высоком табурете и невидящими глазами смотрела в его надежную спину, не слушая ставшие почти родными рассказы о сдохшей рыбе и несовершенном экологическом законодательстве. И рыба, и законодательство, да и сам Леша, тянущийся за приправой для курицы или лихо переворачивающий на сковороде кругляшки баклажанов, казались ей разрозненными отрывками ненаписанного романа, сюжет которого никак не складывался в единую цепь событий.
— Надеюсь, ты уже проголодалась? — весело спросил безразличный к судьбе загубленной им рыбы бизнесмен в забавном поварском фартуке, и последний поджаристый кружок баклажана соскользнул со сковородки в большое блюдо. — Чуешь, как пахнет наша курица?
— Лешка, — сказала она и, пряча тоску, посмотрела в весеннюю ночь. — Я оставила у гнома флэшку с книгой. И пока он не уснул, надо срочно за ней сгонять.
— Поедим и сгоняем, — без тени сомнения согласился он. — Курице еще минут десять.
— Он спать ляжет, а меня линчуют без этого текста. Так что я быстренько...
— Вот ты дуреха! Ну, пойдем одеваться, черт с ней, с курицей, потом поедим.
— Нет-нет, я сама, я быстро! — Она с проворством шурующей в курятнике лисы соскочила с табуретки, не дав ему времени опомниться. — Я практически телепортируюсь, а ты пока дожаришь это пернатое чудо.
— Ночью одна по незнакомой местности? — усомнился заподозривший неладное Леша.
— У меня навигатор.
— Ну уж тогда возьми мою машину!
— Ты с ума сошел! Пегасик меня ни за что не простит.
Она уже натягивала сапоги в коридоре, избегая смотреть в его понимающее лицо.
— Ева?
— Что?
— Ты осторожнее на дороге. — Он помолчал, давая ей возможность признаться в своей трусости. — Не лихачь.
— Я всегда осторожна!
Она уклонилась от прощального поцелуя в макушку, зацепила сумку с документами и нетбуком и опрометью бросилась во двор, не дожидаясь неповоротливого лифта.
Пегасик сонно заворчал и пару раз фыркнул, напоминая, что построение войск намечено на пять утра, и какого дьявола... Но она, не став прогревать двигатель до рабочей температуры, пришпорила верного коня и выскочила на затихающую улицу.
Вот и развязка с заляпанным указателем: направо пойдешь — в Москву попадешь, налево пойдешь — себя потеряешь. Ей бы прямо, как всегда, привычно, без затей, но прямой дороги из этой истории не было, и мифическая флэшка болталась в кармане сумки, о чем мужчине на наполненной вкусными ароматами кухне было знать не положено.
Светофор прищурился и распахнул зеленый циклопий глаз, покладистый Пегасик на прощанье подмигнул ему правым поворотником и взял курс в сторону Москвы, безбожно нарушая скоростной режим. На выезде из города Ева вдруг спохватилась и, не меняя взятого аллюра, принялась рыться в недрах сумки в поисках телефона. У нее затряслись руки и слезы закапали из глаз, когда на экране замигал невесть откуда взявшийся конвертик нового сообщения, но она всхлипнула и решительно нажала на кнопку выключения аппарата. С этим городом, с романом, с поцелуями и всплывшей рыбой было покончено навсегда.
— Ничего себе! — не смог сдержаться главред, когда она отодвинулась от стола и закинула ногу на ногу. — Я, конечно, говорил про юбку, но не про такую же...
— Юбка как юбка! — Ева осмотрела свои коленки, затянутые в дорогие колготки, и перевела невинный взгляд на шефа. — То тебе унисекс не нравится, то домостроем от тебя разит.
— Ну, это как-то слишком... вызывающе, что ли! Не в твоем стиле.
— Очень даже в моем! — Ева вспомнила красное платье, забытое в чужой спальне, и прикрыла ноги планшетом. — Конечно, текст еще сырой, но ты уже можешь составить представление. По-моему, получится очень неплохо.
— Когда у тебя было просто неплохо? Замучил тебя наш маньяк?
— Он даже милый, — усмехнулась она и задумчиво посмотрела в окно. — Даже слишком милый... Наверняка наворотил дел за свою жизнь.
— Ну, это нас с тобой не касается. Нам сюжетных расследований достаточно.
— Еще как достаточно, — пробормотала Ева, не сводя глаз с большой белой рыбины, проплывающей по синей полосе неба кверху брюхом. — Как ты думаешь, стоит мне связываться с Ковальчуком из прикладной литературы?
— В каком смысле связываться? — оторопел от ее бесстыдного вопроса главный.
— В буквальном, физиологическом. Затащить его в постель на корпоративе или пусть живет невинным?
— Ну, знаешь, Лулу! Ты совсем уже... — Потерявший всякое соображение шеф не смог подобрать слова, чтобы выразить всю степень своей обиды и трагизм рухнувших надежд. — Лучше возьми отпуск и съезди куда-нибудь проветриться. А то рассуждаешь, как твои маньяки. А ты ведь женщина!
— Точно, женщина, — очнулась она и сдернула с коленей планшет. — Тогда зачем я работаю у тебя, как вол? И вообще, может, я за него замуж хочу!
— За Ковальчука? Да он ведь женился неделю назад на Валечке из производственного отдела!
— На Валечке? — Ева вспомнила желтые кудри верстальщицы Валечки и расхохоталась. — Вот и хорошо! Все равно на кадиллак в нашей конторе ему в жизни не заработать.
— Ева Евгеньевна! — Главред всерьез обеспокоился психическим здоровьем своей лучшей редакторши. — Оформляй-ка ты отпуск и езжай в Европу.
— Лучше на Мыс Доброй Надежды, — возразила она, повергнув шефа в состояние близкое к инфаркту, и неторопливо выплыла из кабинета, снова переключив его голову на мысли о слишком короткой юбке и наличии белья под ней.
На ее рабочем столе высилась привычная стопка рукописей, увенчанная странным свертком из фольги, а коллеги при ее появлении внезапно замолчали и зашуршали бумажками.
— Это что? — спросила рассеянная Ева и обвела кабинет блуждающим взглядом. — Бомба?
— Это курица, — сказал за плечом знакомый голос из другой жизни. — Не знаю, как ты, но я еще не ужинал, а уже время обедать. Баклажаны я брать не стал, они с чесноком. Ты мне простишь эту вольность в выборе еды?
— Леша, — выдохнула самая ядовитая редакторша отдела художественной прозы и без сил опустилась на край соседнего стола. — А как же рыба?
— Ты хотела рыбу? Избаловал тебя прокурор осетриной высшего сорта.
— Твоя рыба, в притоке...
— Так она уже сдохла, — усмехнулся циничный бизнесмен и подошел вплотную к ее непривычно голым коленкам. — А я пока нет. Давай ты хоть немножко попереживаешь обо мне. У тебя когда обеденный перерыв?
— У меня отпуск, — как в тумане сказала она, цепляясь пальцами за пуговицы на его рубашке. — Поедешь со мной на Мыс Доброй Надежды?
— Не смогла дождаться, когда я сам сделаю тебе предложение, феминистка несчастная?
Он поставил ее перед собой и обнял так, будто не видел полжизни. Ева прижалась к его груди и перестала слышать хихикающих коллег, автомобильные гудки на стоянке и его обстоятельный рассказ о том, что рыбная эпопея с левым притоком закончилась, обвинения с его завода благодаря своевременным финансовым вложениям в инспектора сняты, и он может ехать со своей сумасшедшей женщиной в ослепительно красном платье хоть на рыбалку, хоть в ЮАР, хоть под венец, если она согласна.
— Что ты молчишь-то? — закончив монолог, с подозрением спросил Леша, заглядывая ей в глаза. — Эй, Ева!
— Да, — невпопад вздохнула не верящая в любовь женщина и надкусила яблоко судьбы. — Конечно, согласна.Когда сутолока повседневности становится похожа на разрозненные сюжеты из прочитанных книг, когда герой случайного романа не тянет на Ромео, Тристана или графа Монте-Кристо, когда и сама героиня нисколько не напоминает нежный цветок, потому что курит, как паровоз, носит демонстративно протертые на округлостях джинсы, материт из окна Пегасика зарвавшихся таксистов и, к неподдельному огорчению мамы, давно перестала ждать принца или хотя бы дипломата средней руки... Именно тогда судьбу можно встретить даже там, куда Макар телят не гонял. То есть в буквальном смысле, где угодно. Везде. Да хотя бы вот в таком захолустье, куда ее отправили поработать не то редактором, не то литературным поденщиком у даровитого на идеи провинциального автора.
Пегасик постукивал на неровностях дороги расшатанной подвеской и норовисто взбрыкивал на разбитых провинциальных дорогах, заставляя хозяйку подпрыгивать в продавленном кресле и уже в полете подкручивать баранку, возвращая строптивого скакуна в колею.
— У тебя Нива, вот и езжай на ней, — сказал главред с долей ехидства, когда она потребовала билет в СВ. — Бензин оплатим по чекам.
— Бензин авансом, — отрезала наездница и прикурила новую сигарету еще до того, как старая оплавила фильтр. — И жить у этого извращенца я не буду. Так что расстарайся с гостиницей, не сочти за труд.
— Люкс, не меньше? — ухмыльнулся главный, почти с нежностью глядя на свою бесценную редакторшу, язвительную, как сто чертей, без которой в ближайшие недели ему придется обходиться.
— Одноместный сойдет, — милостиво согласилась она и выстрелила в грудь начальнику упругой струей дыма. — С видом на Кремль.
— А почему не в Кремле?
Несмотря на ее паршивый характер и злой язык, главный ее ценил безмерно и втайне бесхарактерно подумывал на очередной корпоративной вечеринке все-таки рискнуть… Но круглая попа, облаченная в неизменные голубые джинсы, рубашка с расстегнутым воротом, широкий ремень, стягивающий подозрительно тонкую талию, вызывающе высокая грудь и неизменная деревянная заколка, с трудом сдерживающая копну иссиня-черных волос были не определяющими ее достоинствами, пусть даже и весьма существенными на его взгляд. В моменты раздумий о своей лучшей редакторше он старался акцентировать внимание на ее деловых качествах, обходя блудными мыслями попу и грудь. Она была не на шутку талантлива, хотя он привычно обобщал литературные способности своих подчиненных в емком слове "бездари". Но ее талант был особый, опасный, как бритва в руках Джека Потрошителя, и яркий, как меч джедая. Талант видеть мир в ядовито-кислотных красках сарказма, в крайнем случае, иронии, почти никогда — юмора. И уж точно никогда — быть лояльной к миру.
Она расписывала приходящие в редакцию самотеком многочисленные рукописи "под орех", и никто из маститых или начинающих авторов не избежал убийственно едких трех страниц внутренней рецензии, хотя от своих рецензентов главный требовал ровно две страницы, три тысячи шестьсот знаков с пробелами и ни запятой больше. Ей же позволялись три вольные страницы при полном игнорировании количества знаков с пробелами. По субботам с друзьями, которым он таскал ее убийственные тексты, после футбола в арендованном школьном зале он, как в первый раз, умирал от смеха над образами и оборотами и знал, что она не пропустит ни одной сомнительной фразы, ни одной банальности, ни одной фактической ошибки. Она была литературной смертью сотен начинающих авторов и причиной головной боли многих именитых. Они звонили, требовали справедливости для себя и суда Линча для нее, ссылались на изданные сборники и фолианты, заискивали перед главредом и рассказывали одинаковые страшные истории об умирающих с голоду детях. Вежливый ответ про отсутствие интереса у редакции вызывал к жизни неизменные истерики и ливневые потоки угроз. Но главный своих бойцов не сдавал, и редакторша продолжала совершать вечный подвиг, отсекая одну за другой головы неумирающей гидре графомании.
— Можно в Кремле, — кивнула она с таким невозмутимым лицом, что он решил, что дальше играть рискованно. — И пусть гвардейцы приходят по двое не раньше двадцати трех по Москве.
— Обойдешься без мужиков! — Он с весенней обидой посмотрел за окно, где мартовское солнце воровато присаживалось между домов, как бомж за помойкой. — Сублимируй!
Она и так сублимировала с начала года, когда решилась порвать с очередным лысеющим принцем в новеньком пежо и с амбициями Рона Хаббарда. Он старательно обращал ее в новую веру психологической независимости от всего и вся, и она, в конце концов, поддалась его уговорам и вместо обещанного получасового секса подарила ему часовой разбор полетов предыдущих двух месяцев их неземной любви. Вызванный этой отповедью тик правого глаза у принца не пробудил в ее женской душе ни сочувствия, ни потухшего огонька страсти, и она без сожаления вернула незадачливого принца туда, откуда извлекла в конце дождливого ноября. В комплексы неудавшегося мессии и в голубой пежо. В пежо ему было самое место.
С тех самых пор она успешно, но безрадостно сублимировала, писала в блог упаднические хокку под именем Персефоны и мечтала уехать на Мыс Доброй Надежды недели на две, не меньше.
— У тебя день на сборы. Можешь завтра взять библиотечный, а послезавтра с утра выдвигайся в путь. В бухгалтерию зайди прямо сейчас, они тебе выдадут кое-что на проживание.
— Кое-что пусть оставят себе на чай, — по привычке придралась к словам непокорная редакторша. — Мне, пожалуйста, деньгами в местной валюте. Тогда я завтра смогу себе джинсы купить, а то эти вот-вот умрут.
Она повернулась к главному тем самым местом, на котором умирали от старости истертые до прозрачности джинсы. Он внимательно осмотрел предлагаемый для рецензирования светло-голубой рельеф и не смог решить, носит она под ветхой тканью белье или нет.
— Юбку хоть раз себе купи! — почти простонал он, одержимый кошачьим томлением, стиснул зубы и утопил недокуренную сигарету в переполненной пепельнице. — Что ты все время в штанах, как пацанка.
— Отдельных представителей вида юбки очень выбивают из рабочего процесса, — отмахнулась она, но встретила недоумевающий взгляд и смилостивилась: — Бубликов. Ты совсем классику позабыл.
Она небрежно уронила обгоревший фильтр в урну и без всякого почтения обогнала шефа в дверях. "Что за стерва!" — с привычной тоской подумал главный и воровато представил идущую перед ним пацанку в огромном бокале с мартини вовсе без джинсов. "В этот раз на майском корпоративе…"
— На майском корпоративе, видимо, все-таки придется появиться, — вслух рассуждала она, взяв за правило разговаривать с собой в машине и дома, чтобы наконец научиться диктовать рецензии, а не вяло мямлить, слушая неузнаваемый собственный голос в замкнутом пространстве. — Этот тип определенно харизматичен, но бегать к нему в отдел нет никакой возможности. К тому же, он не курит и делает вид, что целиком погружен в работу. Но к маю его испытательный срок закончится, и уже к пятнадцатому он научится курить, пить и тискать верстальщиц. Вот тогда-то и надо будет брать его тепленьким. Если не перехочется, конечно!
Она вздохнула и снова в полете подправила траекторию движения Пегасика. Он успешно приземлился на все четыре колеса и услужливо подвез хозяйку к бензоколонке на окраине города, стыдливо помаргивая лампочкой опустевшего бензобака.
— Скотина ты прожорливая! — ласково сказала хозяйка и залила бак по самую горловину.
Отъехав от колонки несколько метров, она снова выбралась из машины, чтобы наполнить пустой бачок омывателем.
И в этот момент ее и настигла пресловутая судьба, чьи извилистые и неисповедимые пути почему-то не пошли тропой макаровых телят, как это резонно было бы предположить.
Высокий каблук со всего маху пробил ледяную корку, и нога в стильном и дорогом кожаном сапоге оказалась в луже по самую щиколотку. Женщина взвизгнула, как собачонка, и отпрыгнула в сторону, завершив визг набором витиеватых ругательств. Сапог неумолимо намокал и темнел, она потрясла ногой, разбрызгивая талую воду, и тут увидела его.
Он был слишком хорош для такого сомнительного места, и она даже прищурилась, чтобы разглядеть его получше. Да-да, последняя модель нокии, тысяч тридцать пять, не меньше. Огромный сенсорный экран с расходящимися от центра лучами трещин. И вся эта немыслимая роскошь оказалась вморожена в лужу возле мусорных баков.
Она аккуратно допрыгала на одной ноге до твердой поверхности, держась за капот грязного Пегасика, постучала каблуком промокшего насквозь сапога по ледяному саркофагу нокии и присела, поддернув вверх полы дубленки. За каким чертом ей понадобился сломанный телефон, она в ту пору еще не знала. Любопытная женщина разобрала осколки льда и выдернула покалеченный аппарат из позорной смерти в новую жизнь.
Все еще стоя на одной ноге, которая неумолимо замерзала в обоих направлениях: от лодыжки к пальцам ног и вверх до колена, она сняла заднюю крышку с двумя приклеенными розовыми сердечками и вытащила на свет божий сим-карту. Симка была сухая и по виду совершенно новенькая, выжившая в нештатных условиях благодаря герметичности дорогого корпуса и вопреки ударившему накануне морозу. Женщина покрутила ее в окоченевших пальцах и спрятала в ладони, отогревая после заточения во льду, а ненужную более оболочку швырнула за высокий сугроб. В какой-то момент мысль об ошибке мелькнула в ее голове, но как всякая неудобная мысль стремительно умерла.
Ничего предосудительного в том, чтобы воспользоваться чужой сим-картой для общения с прокурором, она не видела. Ей предстояло жить в этом городе, пока работа не будет завершена. Перед отъездом она отправит ненужную более сим-карту туда, откуда она была извлечена — на помойку.
Она вытащила обе собственные нокии, прикинула, которую из них оставить без привычной связи, выбрала с помощью считалки про месяц, вышедший из тумана, и вставила под аккумулятор найденную симку.
Пароля карта не потребовала, что показалось ей хорошим знаком. После нехитрых манипуляций она узнала, что на счету осталось лежать двенадцать пятьдесят шесть, потеря которых едва ли заботила гламурную хозяйку сильнее безвременной смерти модного аппарата. Телефонная книга была пуста, как голова школьниц, присылающих в редакцию современной прозы любовные романы про немыслимую страсть страдающих от одиночества олигархов и целомудренные грезы не менее одиноких горничных. Покопавшись во всех возможных настройках, женщина расслабилась и с беспечностью не верящей в судьбу реалистки решила, что ей необычайно подфартило сегодня и, сунув телефон в сумку, погнала Пегасика дальше в город, забыв об омывателе.
Минут через пять из сумки раздался трубный звук пришедшей смс. Разыскав в свалке полезных вещей оба аппарата, она быстро обнаружила нарушителя тишины. Пришедшее на его экран сообщение призывно подмигивало желтым конвертом и содержало до крайности возмутительный текст.
"Нашлась, стерва!"
Номер отправителя был "золотой", как принято было называть приятную последовательность одинаковых цифр, и совершенно ей незнакомый.
Она еще раз перечитала негостеприимный текст, пожала плечами, проехала пост ГАИ и решительно ворвалась в провинциальные джунгли, обгоняя еле плетущиеся машинки с одинаковыми региональными номерами. Навигатор вместе с ней плутал по улицам с именами деятелей революции и передовиков социалистического труда, раздражая глупыми приказами, как главред на оперативке, и через полчаса потребовал остановиться возле грязно-розового здания с модным словом "отель" на фасаде. Одноместный номер на втором этаже с видом на запруженную машинами площадь имени бог знает кого был записан на ее фамилию, и пока она заполняла карточку приезжего с сомнительными вопросами о цели визита и пожеланиях к сервису, телефон протрубил повторно.
"Думаешь, молчание тебя спасет?"
Тот же номер, та же угрожающая интонация. Она скорчила сама себе сокрушенную рожицу и продолжила писать в карточке.
"Не зли меня!" — потребовал незримый враг, и испугавшийся телефон тут же пожаловался на минимальный уровень заряда.
— Ладно, не буду! — вслух ответила она и полезла в сумку за адаптером. — Хлебосольный ты мой!
"Что за игры, Лулу?" — спросил внезапно смягчившийся собеседник, и она в изумлении уставилась на экран, чувствуя, что забава становится не смешной.
Никто не знал, что она уже приехала. И определенно никто в этом городе не мог знать, что ее зовут Лулу.
В ее паспорте много лет было записано неправильное имя Ева. Ей оно шло ровно так же, как Адам — Майку Тайсону. О чем думал отец, называя новорожденную дочку этим библейским именем, она не имела понятия. Видимо, мать сказала в окошко роддома: "у нас девочка!" и он, думая только о словарных статьях и историческом процессе, сказал: "пусть будет Ева", и черноволосая малышка с угольками огромных глаз стала зваться райской блондинкой. Куда смотрела мать, позволив ей стать Евой, было неясно. Вернее, абсолютно очевидно. Она смотрела в рот великому энциклопедисту, копающемуся в архивной пыли и не всегда отличающему собственного ребенка в толпе одновозрастных малышей. Лет до пяти девочка жила Евой, борясь и негодуя, скандаля и добиваясь своего, сверкая черными глазами по мало-мальски значимому поводу и ненавидя яблоки лютой ненавистью, заложенной, видимо, в ее генетическом коде с начала времен. А потом сестра отца, уклонившись от летящего блюдца с печеным яблочком, сморщенным видом которого пытались обмануть малышку, во всеуслышание заявила, что Евой тут и не пахнет. И что это исчадие ада произошло либо от обезьяны, как резонно заметил Дарвин, либо напрямую от Лилит. За обезьяну тетка ответила упавшей на ногу сахарницей, а вот пять букв в имени Лилит произвели на юную фурию магическое действие. Она улыбнулась и уселась на диване с видом раскаявшейся грешницы, сложив на коленях пухлые ручки.
— Лилит? — переспросила пораженная мать, не сводя с дочери испытующего взгляда. — Лиличка? Лулу?
На Лулу девочка поморщилась, но возмущения не выказала. Пусть лучше будет стерва Лулу, чем слюнявая Ева. Так родилась следующая эпоха в жизни Евы Евгеньевны, обретшей себя в демоническом образе первой женщины, припрятанной Творцом от бесхребетного Адама исключительно для себя.
Но спустя тридцать лет после обретения имени Лулу не готова была увидеть его на экране мобильного телефона. То есть раньше тысячи раз видела, а сейчас растерялась.
"Что тебе надо?" — отстучала она по кнопкам, забыв о последствиях общения с незнакомцами, подробно описанных во множестве народных сказок и антинародных романах о маньяках.
"Объявилась! И что мы теперь будем делать?" — тон невидимого собеседника снова стал угрожающим.
"Делай, что хочешь. А я устала, мне надо отдохнуть", — не замедлила ответить Лулу, раскуривая сигарету прямо в номере с наглухо задраенными на зиму окнами.
"Ах, устала? Ноги в руки и домой!" — не замедлил поступить приказ.
"Уже бегу!" — огрызнулась она, даже в переписке не желая дать мужчине видового преимущества.
"Ты спятила? Забыла, с кем говоришь?" — незамедлительно пришел изумленный ответ.
По властным интонациям она безошибочно вычислила мужчину, считающего себя не меньше, чем альфа-самцом. Видимо, пора было начать ритуал знакомства, и она продолжила диалог.
"Забыла. А ты кто?"
Спустя минуту телефон зазвонил. Вернее, заорал, как потерпевший. "Золотой" номер пульсировал на экране, бился в эпилептическом припадке, и строгая Ева Евгеньевна холодно спросила в трубку: "Алло?" — и недобро улыбнулась своему отражению в зеркале.
Однако, нейтральными интонациями взбешенный мужской голос ей обмануть не удалось.
— Дай мне эту дуру! — потребовал он без приветствия.
— Ее здесь нет! — не стала врать и изворачиваться Лулу.
— Дай, а то хуже будет!
— Куда уж хуже, — сказала Лулу, неуместно подумав о том, что по весне сублимация особенно отвратительна. — Сижу в этой дыре и отвечаю на идиотские звонки.
— Сама вызвалась ей помогать, — не проникся сочувствием к ее проблемам мужчина. — Тебя кто просил лезть?
Лулу понимала, что вопрос этот риторический, и собеседник ждет ответа от другой женщины, но ей вдруг захотелось продолжить этот странный диалог.
— Никто. И благотворительность не в моем характере.
— Захочешь поговорить — позвони в службу психологической помощи, — верно разгадал ее маневр собеседник. — А сейчас позови эту шлюху.
— Эта шлюха потеряла телефон! — Лулу, обиженная на оборванную светскую беседу, не желала дальше играть. — А мне досталась симка. Поэтому ищите свою дуру по другим каналам, а мне больше не звоните.
Не дослушав раздавшийся из динамика рык, она сбросила вызов и выключила на аппарате звук. В голове вертелась пара новых упадочных хокку, и она торопливо записала их в черновой файл, чтобы завтра со свежей головой перечитать и отправить в дневник Персефоны. Телефон вспыхивал и гасил экран, высвечивая уже знакомый номер. Когда терпение звонящего иссякло, она внесла его номер на симку под именем "Чокнутый любовник Лулу", криво усмехнулась двусмысленности и убрала телефон под подушку.
Вечером в захудалом ресторане при гостинице, отзвонив маме и успокоив ее виртуозным враньем о шикарных условиях проживания в старинном русском городке с добрыми традициями гостеприимства, оставив на голосовой почте главреда сообщение об отвратительном городишке, дешевом бараке, мерзкой погоде и препоганом настроении, она обнаружила шестьдесят восемь неотвеченных вызовов и груду непрочитанных смс. Читать следовало с начала, чтобы не утратить исторической перспективы, за которую всегда ратовал отец, и она приступила, отправляя между делом в рот кусочки жареной форели.
"Если эта коза еще раз возьмет трубку, оторву голову обеим!"
Она долго примеряла к себе слово "коза", но в роль вжиться так и не смогла и перешла к следующему сообщению.
"Думаешь, мной просто можно пользоваться?"
Судя по обиженным интонациям, именно так и поступила ее сбежавшая тезка. Воспользовалась мужиком по полной программе, а потом выкинула за ненадобностью, как телефон.
"Давай пообедаем завтра и все обсудим!"
А вот и просительные интонации, и дипломатическая готовность к уступкам. Но как дышал, как дышал! Рвал узду из рук, стучал копытом, взвивался на дыбы! А теперь готов унижаться, лишь бы она снизошла и удостоила.
"Закажу столик в Устрице. Или в Ницце?"
"Детка, перестань дуться!"
"Ты спишь?"
"Хватит строить недотрогу!"
"Дура, неужели нельзя по-хорошему договориться?"
"Черт бы тебя драл!"
"Все равно нам придется поговорить. Лулу, позвони!"
Следом пришло сервисное сообщение о поступлении тысячи рублей на счет абонента. Лулу на всякий случай проверила баланс. Так и есть, ее телефон стал богаче на тысячу, а влюбленный болван — беднее.
Может быть, впервые в жизни ей стало жаль человека в костюме и при деньгах, потратившего целый день на завоевание гламурной стервы. Мужчина проходил все круги ада и безнадежно попадал на первый.
"Спасибо за аванс. Но эта дура им не воспользуется", — ответила она, уже будучи безоговорочно на его стороне.
"Где ты?" — пришел сухой вопрос.
"Ужинаю. Рыба хороша, а гарнир не удался", — уклончиво сообщила Лулу.
"Ты же не любишь рыбу".
"Я — не она", — с облегчением повторно призналась Ева Евгеньевна.
"А где она?" — с тупым упрямством спросил "золотой номер".
"Она выбросила телефон, а я нашла", — необходимость рассказывать историю с начала ее безмерно раздражала.
"Расскажи это своим подружкам!" — не поверил собеседник.
Лулу прикинула, кому бы могла рассказать об этой идиотской переписке, и поняла, что поделиться глупостью ей не с кем. Над подобным можно посмеяться с близкой подругой, но список претенденток на это звание она обнулила еще в старших классах школы.
"Это никому не интересно, кроме нас с тобой!"
Видимо, объединив их интересы в последней фразе, она дала ему ложную надежду.
"Я соскучился, приезжай!"
Последние сто лет никто не говорил ей таких емких слов. И был бы у нее адрес…
Она отмела малодушную мысль о сексе с незнакомцем и доверительном разговоре после с тлеющей сигаретой в пальцах и теплым пледом на остывающих после любовной скачки телах.
"За кого ты меня принимаешь?" — неискренне возмутилась она, выйдя из-под горячего душа в прохладу гостиничного номера.
"За продажную девку, которая не стоит вложенных в нее денег!"
Похоже, игра в оскорбленную невинность выводит его из душевного равновесия. Но она вовсе не собиралась его злить. Ей никак не удавалось стать собой и начать нормальный человеческий диалог. Впрочем, нужен ему этот диалог, как пожарнику качели. Он хочет назад свою женщину, в которую вкладывался раньше и готов вкладываться еще, если она станет паинькой.
"А много ли ты вложил?"
Конечно, это не ее дело, но ведь любопытство — черта всех без исключения женщин и верная погибель всех без исключения кошек. Она готова была рискнуть. Завтра ей предстояло поехать к семидесятилетнему автору, штампующему бестселлеры про сексуальных, гомосексуальных, бисексуальных и даже асексуальных маньяков, почерпнутые из его обширной прокурорской практики. За именем на броской обложке его книг была канва и эротические сцены от силы на один авторский лист, за Евой Евгеньевной — еще одиннадцать листов блестящего текста и стилевая отшлифовка жестоких изнасилований и нежных любовных игр. С завтрашнего дня ей опять начнут сниться сны сомнительного содержания, и в отсутствии принца или героя ее ночи превратятся в сплошную пытку. Она ненавидела книги этого старика, но он был на гребне коммерческого успеха, и даже ее разгромные рецензии не спасли читателя от его прокурорского опыта выжимать грязь из любой истории. А теперь ее послали в командировку не дать автору нарушить сроки и экстренно выпустить новый роман, опередив конкурирующее издательство с его ироническим детективом.
"Полтинник тебе не деньги?"
"Да что нынче купишь на полтинник?" — задумчиво отстучала она.
"Надо было машину записать на себя!"
"Пятьдесят тысяч долларов?" — уточнила очнувшаяся Лулу.
"Евро!"
"Хорошо быть богатым человеком!"
Не скопившая ни рубля редакторша вспомнила Пегасика, припаркованного под окном розового отеля и вздохнула. Мужчины подобных подарков ей не делали, даже если суммировать все их затраты на кафе, цветы и золотые цепочки с семнадцати до тридцати пяти лет.
"Не жалуюсь!"
"А на что жалуешься?" — неожиданно для себя ляпнула она.
"На тебя!"
"На меня все жалуются. Но что выросло, то выросло!"
Ей было за себя не стыдно, а лишь очень одиноко в одноместном номере гостиницы, выходящем окнами на площадь, по которой то и дело курсировали надсадно звенящие трамваи.
"Нашла, чем гордиться!"
"Ты меня не знаешь!" — обиделась Лулу.
"Хватит ныть! Лучше делом займись!"
Каким делом ей следовало заняться, чтобы заглушить тоску? Мозг воспользовался чужим вопросом и подкинул несколько шаблонных ответов, только чтобы завуалировать главный. Но его она знала уже давно и была категорически не согласна.
"Только дураки всегда довольны! Как будто у тебя нет проблем!"
"Есть. В левом притоке рыба всплыла", — поделился он, словно нарочно вызывая ее на откровенность.
"Почувствовала весну?" — с несвойственной ей наивностью предположила Лулу и тут же пожалела, что не взялась перепроверять фактический материал.
"Дура! Передохла. Кверху брюхом всплыла!"
— Я дура, а рыбе все равно хуже! — вслух успокоила себя Лулу и прикурила новую сигарету. — Как бы и мне не всплыть вслед за рыбой, коли так дела пойдут.
А дела в редакции шли с натугой. Сокращение штата завалило выживших сотрудников тоннами рукописей. Бесконечная нервозность главреда, затвердившего два слова "срок" и "доход" и ждущего от коллектива сокращения первого и роста второго, выводила всех из душевного равновесия. Ева Евгеньевна вместо незаконченной социально-бытовой повести за себя писала хокку за мифическую Персефону, романы за старика, рецензии по должностной инструкции — и понимала, что вот-вот сломается.
"Ты волнуешься за рыбу?" — уточнила она, чтобы снова не попасть впросак.
"Рыбнадзор предъявит иск из-за утечки, штрафы будут семизначные!"
"Надеюсь, ты не разоришься".
"Издеваешься?"
"Трудно выразить истинные эмоции в смс".
"Ты не Лулу!" — неожиданно прозрел он, как будто она не потратила на аргументы уйму времени.
"Я Ева".
"Угу, а я Адам".
Она зачем-то доверилась ему, назвала свое имя, а он взялся острить. Ну и черт с ним совсем! Утром придется тащиться к старому развратнику и провести у него целый день, а вечером в номере дорабатывать материал. У нее есть только две недели, а работа над книгой еще не началась. Ей некогда заниматься ерундой, переписываясь с нарушителем экологической чистоты в левом притоке неизвестной реки. У нее сегодня последняя ночь, когда можно выспаться без тревожащих снов.
"Я иду спать, Адам".
"А мне еще работать".
"Похоже, только тебе одному. Город погасил огни, а трамваи звенят, как стаканы в плацкартном вагоне. Зачем спящему городу трамвайный патруль?"
"Ты не Лулу. Кто ты?"
"Спокойной ночи, Адам!" — усмехнулась провокаторша и выключила ночник в изголовье.
"Ева, я напишу тебе утром?"
"Я буду занята".
"Думаешь, что можешь водить меня за нос?"
— Я думала, ты умнее! — вздохнула Лулу над его недоверчивым сообщением. — Спи!
Она сунула телефон под подушку и свернулась калачиком. Ей снился Пегасик в сияющем белом фраке с сизыми стеклами тонировки и гвардейской ленточкой на антенне. Снилось маленькое черное платье, призывно помахивающее подолом из недр гардероба. В ее сне город был южным, с розовыми свечками цветущих каштанов, а сама она была блондинкой и вовсе не тяготилась непривычной ролью. Мужчины смотрели в ее сторону с интересом, женщины с завистью, а она чувствовала необыкновенную легкость, как в детстве, когда стоит только сделать шаг — и уже тянет взлететь.
В дверь постучали и гнусавый голос проорал, что уже шесть тридцать, и она просила ее разбудить.
— Встаю! — закричала в ответ Лулу, чтобы отвязаться от гостиничного будильника, и накрылась с головой.
Но совесть вкупе с желанием курить сделала свое дело, и, урвав для себя лишь десять минут безделья, редакторша натянула новые джинсы и запустила расческу в спутанные волосы. Уже в Пегасике, разгоняя по стеклу грязные водяные потоки, она вспомнила, что оставила оба телефона в номере. Впрочем, телефоны ей были не нужны. Вызывать службу спасения к семидесятилетнему прокурору, который мог оказаться извращенцем, как его персонажи, ей едва ли понадобится. Она справится с ним голыми руками, если старикашка перейдет границы. Пусть рискнет намекнуть ей на воплощение одного из своих мерзких сюжетов! С разыгравшимся воображением и расшатанными нервами, она проехала город насквозь и, переругиваясь с навигатором, покатила в сторону прокурорской усадьбы.
Гадкий старикашка на поверку оказался милейшим садовым гномом, сморщенным, как печеное яблоко, и болтливым, как гимназистка. Она с порога расслабилась и утратила бдительность, по-птичьи крутила головой, рассматривая фотографии на стенах, пила ароматный чай с мелиссой из огромного фарфорового бокала с пасторалями на выгнутых боках и не могла ни слова вставить в поток его скрипучего щебетания. Он рассказывал байки и небылицы, много смеялся, иногда сам с собой, вспомнив что-то из далеких лет, делал ей комплименты, и Лулу никак не могла представить его в ярко-синей униформе обвинителя на процессе какого-нибудь Чикатило. Добродушный дедушка фонтанировал идеями, как лев, раздираемый Самсоном, водой, и, в конце концов, Лулу распахнула крышку нетбука и принялась бойко стучать по клавишам, пришпиливая мысли автора к виртуальной бумаге, чтобы в конце дня разложить задумки в нужной последовательности. Разработанного заранее плана книги тот не придерживался вовсе, отчего у хорошо подготовленной и уложившей в голове сюжет Лулу слегка сносило крышу и развеивало сквозняком все, что было заботливо накоплено под ней. Зато творческий процесс мчался галопом, и к обеду она уже была готова к написанию доброй четверти романа.
Обед в усадьбе оказался нисколько не похож на привычное поедание супа, первого и второго из общепитовских тарелок для обслуги, каковой, по сути, и являлась приезжая редакторша. При входе в столовую она на несколько секунд остолбенела и потеряла дар речи. И тут же позавидовала гоголевскому дару детального описания блюд и трапез, коим отличались нелюбимые всеми в школе "Мертвые души". Кризис, слегка придушивший гастрономические изыски россиян, обошел прокурорскую усадебку стороной.
— Грешен, люблю покушать, — приговаривал старичок, накладывая из горшков и плошек в огромные блюда, никак не похожие на обеденные тарелки, реквизитного вида разносолы.
Лулу, ранее не изводившая себя диетами и постами, выуживала тяжелой мельхиоровой вилкой то рыжий грибочек, то миниатюрный розовый патиссон, то зубчик маринованного чесночка и отдавала себе отчет, что лежащее в тарелке всего лишь холодная закуска, за которой последует горячее, потом суп, потом рыба и мясо. Об обязательном чаепитии, которыми также грешил хозяин не реже раза в час, ей было даже страшно подумать, потому что между супом и рыбой ее должна была настичь позорная смерть, пришедшая двумя веками ранее за Иваном Андреевичем Крыловым.
— Кушай, кушай, деточка, — приговаривал прокурор, подцепив зубцом вилки толстую корочку на запеченных в сметане грибочках. — В женщине должно быть тело. Много аппетитного тела.
Не так ли рассуждали маньяки из его кровавых триллеров? Ева Евгеньевна затосковала над куском ароматной кулебяки и покосилась в сторону супницы, над которой вился густой запах украинского борща.
— А захочешь вздремнуть после обеда — милости прошу. В мансардочке и горенка приготовлена.
Так вот оно что! Сейчас он накормит ее, как глупую рождественскую гусыню, усыпит ее тело и бдительность, а там уж и до постановочных сценок недалеко. Лулу перебрала наихудшие варианты развития событий в период ее послеобеденного сна, но оторваться от борща с пампушками не могла. Рыбные блюда явились к столу расстегаями, которые пришлось попробовать, чтобы угодить хозяину, а запеченная телятина в луковом соусе была той последней каплей искушения, мимо которой женщина пройти не могла.
— Отдохнешь или продолжим? — лукаво улыбнулся старичок, подметив, как редакторша непослушными пальцами распустила ремень на стремительно раздавшейся талии.
— Продолжим, — проявила силу воли она и выхватила из блюдца кусочек лимона, который на некоторое время вывел ее из желания провалиться в сон.
Трудиться над книгой они продолжали часов до шести. К этому моменту съеденное в обед успешно распределилось по всему организму, отложив жульен, расстегаи, сало и картошку со сливочным маслом на черный день ниже ремня. "Эдак я за две недели без проблем начну соответствовать его женскому идеалу. Тут-то он со мной и расправится", — подумала Лулу, со вздохом принимая приглашение на чай с черничным пирогом.
В семь она с усилием поместила себя за руль Пегасика и поспешно стартовала, разбрызгивая грязь из-под колес. Старичок, благодушно сложив ручки на груди, смотрел ей вслед и улыбался совсем не прокурорской улыбкой.
В отеле Лулу рухнула на кровать в расстегнутых джинсах и погладила себя по голому животу. Ну и дед! Все его маньяки были тощие, злющие, как цепные псы, с исковерканной душой и изгаженным голодным детством. Как ему удавалось придумывать эти асоциальные образы под водочку, от которой Лулу с грустью отказалась, с маринованными патиссонами, под жаркое и селедку под шубой, она решительно не понимала. Она выпуталась из тесных джинсов, как весенняя гадюка из старой кожи, и нажала на пульте телевизора большую красную кнопку. Кстати о кнопках... Московский телефон, извлеченный из-под подушки, был не запятнан посторонними связями. Зато второй снова хвастался неотвеченными вызовами и закрытыми конвертами смс. Она спустилась к первому, пришедшему в девять утра, и распечатала письмо.
"Перебесилась? Готова поговорить?"
Снова он за свое! Неужели так трудно понять, что гламурная Лулу бросила его окончательно и даже сердечки на подаренном аппарате отклеивать не стала, так и втоптала в грязь острым каблучком? Что за мужики! Их гонишь в дверь, они в окно лезут! А хитрая красотка, наверняка, освоила дареный полтинник евро и перешла по социальной лестнице выше, где начальный взнос полагался в районе сотенки. Ева Евгеньевна, всегда ощущавшая в себе стерву Лилит, ухмыльнулась, не завидуя следующему наивному самцу, к финансовым потокам которого присосалась карминовым ртом коварная пиявка. А этот, оставленный, должен бы радоваться, что так удачно отделался от меркантильной вампирши. Так нет же, его душевная рана воспалилась и требует нового кровопускания. Почему же ей, Еве-Лилит, никогда не хотелось выпотрошить вот такого болвана, только разок или два "поехав в номера". При правильном приложении ума и сексуальности от них было не сложно получить все, что пожелаешь. Но проблема заключалась в том, что больше всего московская редакторша в затертых джинсах хотела себе свободы не ездить в номера, не отчитываться о покупках и встречах и не отвечать на ревнивые звонки.
"Опять в молчанку играешь?"
"Юля, не зли меня! Возьми трубку"
Ну слава Богу, Юля, а не какая-нибудь Луиза и Лукреция. Мысли после обильного ужина и черничного праздника желудка уносились в запредельные дали, во времена Александра Борджиа, непотизма, инцеста и других атрибутов загнивающей эпохи. Лулу встряхнулась, как кошка под дождем, и распечатала новый виртуальный конверт.
"Давай рассуждать, как взрослые люди! Вольво записана на тебя, шуба твоя мне ни к чему. Я тебя не бил и не собираюсь. Просто объясни, какого черта?"
Вот это что-то новенькое. Во-первых, сообщение тянет аж на две смс, и, похоже, такими длинными фразами с изменщицей Юлей пострадавший раньше не общался. Во-вторых, для грядущей инвентаризации отношений ему не нужны прошлые дары. Он милостиво оставляет их, как сувениры, в память о большом и светлом чувстве, с недавних пор утраченном одной из сторон. Он всего лишь хочет понять. Но почему он думает, что в этой самой Юле есть что-то, что можно понять и стоит пытаться понять? Как будто она вся не состоит из длинных ног, круглой попы, упругой груди третьего размера, смазливой мордашки и крашенных в модный оттенок волос, прикрывающих пустую черепную коробку избалованной мужской похотью девчонки.
"Юлька, я жду тебя в Устрице!"
"Позвони…"
"Сколько можно меня наказывать?"
"Давай попробуем сначала!"
Кажется, пришло ее время бросать кости. Она на минуту задумалась над пустым окошечком нового сообщения и неторопливо вывела на экране:
"Ты же взрослый человек и понимаешь, что сначала не получится".
"Где ты была?"
"В гостях у милейшего старичка. Возможно, ты его знаешь".
"Со старичками проще?"
"У тебя негативное мышление. Мы весь день разговаривали".
Она отправила ответ и в обиде на себя поняла, что оправдывается, как будто этот ревнивец был ее мужчина, уличивший ее в измене, а не какой-то влюбленный болван, мечтающей вернуть девицу сомнительных моральных качеств в свою постель.
"Что этот козел тебе обещал?"
"Этот козел обещал мне пятьдесят тысяч рублей аванса и уважение главного. Ну и чувство глубоко удовлетворения, что я делаю свою работу высокопрофессионально".
"Ева?"
"Нет, Дженна Джеймсон!"
По-видимому, имя порнозвезды мировой секс-индустрии он знал не по обзорам в Живом Журнале, потому что в переписке тут же образовалась пауза длиной в сорок минут. Почуяв, что его напряженное молчание может затянуться, Лулу хихикнула, представив, как он пересматривает фактический материал по теме, вслух обозвала его обреченным богомолом и взялась приводить в порядок наработанные за день тексты.
Нетбук приятно подмигивал синим огоньком вайфая, и дело шло на редкость споро. Увлекшись работой, она увидела новое сообщение от незнакомца лишь когда отложила компьютер и села в кровати, расправив затекшую спину.
"Если ты не Юля, то зачем мне пишешь?"
"Я отвечаю из вежливости и устала повторять, что я не она и никогда ею не была. Мне нужна была симка в этом регионе, эта подвернулась буквально под ногу. Телефонная книга пуста, на счету денег не было. Будь умнее и сам не пиши".
"Ты ее видела?" — пришел недоверчивый ответ на ее подробный отчет.
"В гробу я ее видела!" — огрызнулась она на его непобедимое мужское упрямство.
"У тебя нет денег купить другую карточку?" — съязвил он, мгновенно отреагировав на грубость.
"А у тебя нет силы воли перестать бегать за бабой, которая тебя использовала и выкинула?"
После такого ответа она сама запустила бы аппарат в стену, разыскала бы хамку и популярно объяснила ей и про силу, и про волю. Но собеседник на удивление покладисто проглотил ее реплику.
"Я куплю тебе симку в обмен на эту. Через час у центрального супермаркета".
"У меня уже есть одна с тысячей рублей. Нет резона менять шило на мыло".
"Я могу заблокировать ее в любую секунду!" — незамедлительно пришла угроза.
А вот это уже интересно! Карточка записана не на коварную изменщицу, а на него. Значит, можно кое-что разыскать на просторах Интернета. Лулу попробовала зайти в личный кабинет на сайте оператора, но оказалось, что пароль доступа не задан. Она тут же отправила запрос, задала пароль и, почему-то вдруг занервничав, вошла в систему управления найденной симкой. Коломийцев Алексей Егорович. Ну надо же. Столько апломба, и такое милое имя Алеша. Она закрыла страницу с отчетом по платежам и полезла в Гугл пробить Алексея Егоровича по базам данных. Поиск в социальных сетях ничего не дал. Алексей Егорович не играл в детские игры с одноклассниками, одногруппниками, коллегами по работе и бывшими пассиями. И то ладно, не совсем идиот. Трудится на ниве бизнеса, с Рыбнадзором борется, герой.
"Так что насчет встречи?" — высветилось на экране.
Был только один шанс узнать, связана неизвестная ему Ева с хорошо известной ему Юлей хоть какими-то узами, кроме отпечатков пальцев на сломанной нокии, окончившей свой технологический путь в сугробе, — заставить ее прийти на встречу. Или выманить, пообещав золотые горы.
"Я куплю у тебя эту симку дорого!"
"В офисе продаж тебе восстановят ее бесплатно!"
"Я хочу именно эту!"
"А я хочу кадиллак эскалейд и тур на две недели на Мыс Доброй Надежды!" — не стала мелочиться она.
"Ого!" — Он помолчал, видимо, подсчитывая рентабельность такого обмена, а следом в который раз "догадался": "Ты точно не Лулу! Она в жизни таких сложных слов не произносила".
"Ты будешь удивлен, сколько сложных слов я знаю. Сыграем?"
"Так что насчет карты?" — не повелся он.
"Я назвала свои условия!" — продолжила ерничать она.
"Лада Самара и Сочи на 21 день в сезон!" — предложил он.
"Торг здесь неуместен! Или ты в города решил сыграть?"
"Ни одна женщина не стоит кадиллака!"
"Ты торгуешься за бесплатную сим-карту, но моя цена для тебя неподъемна".
"Ты не знаешь моих возможностей!"
Самодовольный наглец был убежден, что может поразить ее видавшее виды воображение.
"А ты меня даже не видел. Дженна отдыхает".
"Набиваешь себе цену?"
"Ты скучный и жадный. Я иду спать!"
Она непритворно зевнула и решила в эту ночь эротическую сцену не писать.
"Я практичный. Выбери лучший ресторан".
"Если я съем хоть ириску, я лопну".
"Просто прогуляемся? Весна…"
"Просто поспим. Завтра мне ехать к старичку. Работы много, а времени в обрез".
"Чем ты с ним занимаешься?"
Вопрос показался ей ехидным и ревнивым — с какой стороны посмотреть. Этот тип, Алексей Егорович, рассекреченный оператором большой тройки, считает, что симка дает ему право…
"Завтра займемся изнасилованием. Сегодня уже сил не хватило. Очень выматывает за полный день".
Она представила лицо виртуального собеседника и, корчась от смеха, полезла в душ. Что он себе сейчас напридумывает, вскипая мозгами, да еще в марте, да без женщины! Ей снова стало его немножко жаль и даже захотелось позвонить и все объяснить толком с самого начала, кто она и что делает в этом захолустье. И вернуть уже чертову симку, которая вот-вот сведет несчастного Коломийцева с ума еще до того, как Рыбнадзор предъявит иск на многие сотни тысяч неясно в какой валюте.
Но он не стал развивать скользкую тему изнасилования с участием старичка, он продолжил гнуть свою линию, все еще надеясь выведать что-то о предательнице Юле и увидеть на нахалку, заполучившую его номер.
"Ну, хоть кофе выпьем?"
"У тебя или у меня?"
"Ева, если ты опасаешься… Можем пообедать в публичном месте".
"Видишь ли, Алеша, две недели до самого вечера я буду безнадежно занята. А к ночи я слишком выматываюсь, чтобы вести светские беседы".
"Откуда ты знаешь мое имя?"
"Алексей Егорович, телефон записан на Вас, не будьте занудой!"
"Ты безусловная стерва, но не дура!"
Ей показалось, что он улыбается. Причем не вымученно, а искренне, широко, вполне человечно. Ей понравилось это ощущение от его далекой улыбки, и она решила, что эротическую сцену, пожалуй, она сегодня проработает во сне. С Алексеем Егоровичем и Евой. Почему-то Алеша и Лилит или Алеша и Лулу никак не хотели сходиться вместе в ее воображении. А Ева как-то очень гармонично вписывалась в объятия равнодушного к судьбе всплывшей рыбы Алексея Коломийцева. Пусть бы в нем для полного счастья было два метра росту, темные с рыжиной волосы, стального цвета глаза, хорошо развитый торс под дорогим пиджаком и чистый московский выговор без сленга и просторечных ударений в элементарных словах, вроде "позвонишь" или "каталог". Этой ночью выдуманному герою будет позволено возить ее по самым дорогим ресторанам Кейптауна на кадиллаке и, возможно, снять с нее маленькое черное платье в президентском номере отеля. Ева Евгеньевна улыбнулась далекому романтическому образу героя и спрятала телефон под подушку, прижав ее заалевшей щекой к старому пружинному матрасу. До стука в дверь оставалось почти восемь часов эротических снов.
Наутро она кинула обе нокии в сумку и погрузилась в Пегасика, даже не помышляя о завтраке. Пегасик фыркал, не желая исполнять прихоти хозяйки без пары ласковых, но она протерла контакты под крышкой трамблера, пнула его в колесо носком сапога, назвала ржавым ведром и под бормотание навигатора тронулась в путь.
Прокурор встретил редакторшу, как родную, и, накормив обильным завтраком, продолжил фонтанировать идеями, к концу второго творческого дня перевалившими за первую книгу и уже тянущими на начало следующей. Обед, которого Лулу ждала с интересом и содроганием, был столь же разнообразным и обильным, как и накануне. На этот раз ей удалось попробовать всего понемногу и выйти победительницей в борьбе за собственную талию. Хотя по объему съеденной еды оказалось опять с перебором, но спать уже не хотелось, и она спокойно выпила вечерний чай с куском яблочной шарлотки, не ругая себя за обжорство.
Телефон корректно молчал, всего лишь трижды за день доставив короткие сообщения.
"Доброе утро, Ева! Как спалось?"
"Ты не передумала насчет обеда?"
"Вечером в ресторан или в театр?"
Читая последнее сообщение по дороге в город, она даже присвистнула от изумления. Приглашения в театр от брошенного любовника глупой Юли она совсем не ожидала. Похоже, собеседник убедился, что Ева действительно не прикрывает эту дуру. В отношениях виртуальных собеседников наметился некоторый прогресс, если таковыми можно было считать третьи сутки странной переписки двух незнакомых людей.
"Вечером я продолжу работать!"
"Столько работать вредно. Давай встретимся".
Он стал проявлять настойчивость, но свободолюбивая Лулу, которой следовало возмутиться мужскому произволу, только удовлетворенно улыбнулась. Ей нравился этот напор. И мужчина тоже, хотя он упрямо разыскивал идиотку, втоптавшую телефон в грязь и променявшую провинциальное благополучие на новую ступень финансового успеха.
"Если не буду работать — подведу людей. И плакал мой аванс и уважение главного".
"Пара часов погоды не сделает".
"Еще как сделает. Как твоя рыба?"
"Не морочь мне голову. В какой ты гостинице?"
"Я не принимаю гостей по ночам".
"То есть встретиться ты не хочешь?" — обиженно пискнул телефон.
И тут Лулу придержала коней. Если не хочет — зачем ей переписка? Если хочет — почему надо прятаться за рассказами о работе? Кому она не доверяет, ему или себе?
Из большого зеркала в прихожей на нее смотрела все еще привлекательная молодая женщина в короткой ночной рубашке, с распущенными волосами и настороженным взглядом темных глаз. Не будь она такой самодостаточной и уверенной в себе, она бы уже мчалась на свидание к этому нахалу, готовому утешиться в своем недавнем горе с незнакомкой. И все же в этом отражении было что-то не так. Лицо, скрытое под маской Лилит, было лицом Евы. Только знать об этом было не положено ни родным, ни друзьям, ни, тем более, мужчинам, столкнувшимся с ней на перекрестках судьбы. И Ева беспечно размечталась о свидании вопреки презрительной гримасе Лилит, глянувшей на нее в зеркале.
"Дай мне время", — попросила она у собеседника и закурила, глядя в окно на трясущийся по рельсам трамвай.
Он благородно не беспокоил ее целый час, а потом напомнил о своем существовании звонком.
Ева вздрогнула, узнав светящийся номер, и сказала "слушаю!" неожиданно сорвавшимся голосом.
— Подумала? — без предисловия спросил собеседник и тоже прислушался к звукам из динамика. — Это трамвай?
— Полночи грохочет, — вздохнула Ева, сидя с нетбуком на коленях в кровати. — А раньше я могла стоя спать в метро в часы пик.
— Не заговаривай мне зубы, — бесцеремонно оборвал ее жалобы Алексей Егорович. — В городе только одна приличная гостиница стоит возле трамвайной линии. Я заеду за тобой.
— Дедукция в действии, — насторожилась Ева. — Я не хочу есть.
— Тогда кофе?
— А потом всю ночь колобродить?
— Это как захочешь.
— Мне вставать рано.
— Тогда проще не ложиться.
— Я устала.
— Просто скажи, чтобы я больше не звонил.
Так было бы проще всего. Сказать "не звони" и провести остаток командировки в привычном трудоголическом порыве.
— Возле входа стоит пятнистая, как далматин, нива. Через полчаса я буду готова.
— Это ж надо! — усмехнулся он и повесил трубку.
Ева Евгеньевна снова поискала себя в зеркале. Вот такая, чуть растерянная, с девичьим румянцем при мысли о предстоящем свидании, она бы ему понравилась. Но в обычной жизни она совсем не такая. Она жесткая, холодная и язвительная, гроза молодых авторов и озабоченных коллег. Даже симпатяга главред уже третий год не решается подвалить к ней на корпоративе, наученный горьким опытом подчиненных. А она смотрит свысока на шайку болтливых самцов, уверенных в своей неотразимости, и знает, что ни один не задержится в ее постели на достаточный для формирования устойчивой привычки срок.
Тогда зачем ей роман на десять дней в чужом городе с человеком, которого она даже не видела ни разу?
Лулу наморщила лоб, изыскивая убедительную причину для встречи. Весна? Сублимация? Любопытство? Причина не придумывалась, но был очевидный и удобный повод: карточка с тысячей рублей на счету, которая ей не нужна, потому что звонить в этом городе заезжей редакторше совершенно некому. Она вернет сим-карту и оставшиеся дни сможет посвятить написанию романа. И сейчас у нее есть двадцать минут до встречи, когда еще можно успеть настучать пару страниц.
Лулу натянула чистые джинсы и водолазку, извлекла из телефона злосчастную симку и сбежала по лестнице мимо унылой администраторши, уткнувшейся в молодежный канал на большом экране подвешенного за стойкой телевизора.
Пегасик оказался заляпанным по самую крышу, но сквозь грязь легко угадывались черные пятна на белом кузове, хаотично разбросанные по бокам машины. Она привычно пнула ногой колесо, собираясь между делом осмотреть улицу, и тут обнаружила, что сбоку почти у самого диска торчит здоровенный гвоздь.
— Что ты за железяка! — ругалась Лулу, начисто забыв о назначенном свидании, и вытащила из багажника домкрат. — Где тебя угораздило подцепить гвоздь? Ты это нарочно, да? Как будто я добровольно в эту дыру забралась. Было бы лучше ржаветь три недели возле трансформаторной будки? А я пешком ходи! Нет уж, все равно поедешь завтра к прокурору, как миленький поедешь!
Пегасик угрюмо молчал, пока она отвинчивала колесо и ворчала, как старуха. Мимо катились машины с непривычными региональными номерами и противно звенели допотопные трамваи. Окна отеля гасли одно за другим, навевая мысли о теплой постели и очередном эротическом сне по мотивам прокурорского романа. Она захлопнула крышку багажника и сдернула когда-то белые перчатки с резиновыми вставками на ладонях. Руки под ними были мокрые и грязные, как у автослесаря.
— Ева?
— Нет, Дженна Джеймсон!
— Я так и понял, глядя, как ты сексуально управляешься с домкратом.
— Мужчине не пришло в голову помочь? — съязвила вымотанная женщина.
— Мужчина хотел увидеть тебя в деле.
— Увидел? — Она с презрением окинула взглядом порше кайенн с номером 222, загораживающий пробегающий мимо трамвай. — Понты дороже денег?
— Не всем же быть патриотами, — не остался в долгу Алексей Коломийцев, разглядывая пятнистое чудо отечественного автопрома.
— Чуть не забыла, я же тебе симку принесла.
Она извлекла из заднего кармана джинсов крохотный прямоугольник и протянула собеседнику.
— Я обещал тебе взаимовыгодный обмен, — вспомнил он и положил в ее чумазую ладонь новенькую нокию.
— Там карточка с безлимитным тарифом. Правда, номер снова записан на меня, но я же ничего, кроме твоего имени, не знаю.
— Мне не надо! — заупрямилась гордая редакторша. — Найдешь, кому подарить.
— Уже нашел!
— Как хочешь. — Она без всякого почтения сунула телефон в задний карман и оглянулась на Пегасика. — Мне вставать рано, я пойду.
— Иди, — пожал плечами он, оставшись на проезжей части рядом с Нивой.
Ева шла к подъезду, чувствуя на себе его цепкий взгляд, и почему-то ужасно замерзала, как будто кусок улицы оказался во власти арктического ветра. Алексей Егорович все еще смотрел ей вслед, когда она закрывала за собой дверь, и Ева готова была плакать от обиды на весь мир.
"Детский сад какой-то! Взрослый мужик..."
Администраторша и ухом не повела, когда постоялица протопала мимо нее по ковровой дорожке к лестнице, звонко стуча каблуками, взлетела на свой этаж и хлопнула дверью так, что, казалось, полстены заходило от удара. В ванной она срывала с себя одежду и долго отогревалась под вялой струей горячей воды. "Что за дура! Ну что ты за дура, Лулу! Зачем ты вообще поперлась на это свидание?" Дальше риторических вопросов мозг работать отказывался и буксовал, как севший на брюхо автомобиль. Перегревался, прокручивал одну и ту же фразу и ни в какую не хотел развивать мысль о неудавшемся командировочном романе.
В комнате было прохладно и накурено, и она нырнула под одеяло, закуталась, втянула на колени нетбук. В джинсах на спинке кровати что-то придушенно пискнуло и затряслось, как прихлопнутая мышеловкой воровка. Ева протянула руку, и телефон сам соскользнул в ладонь. Красивый, блестящий, последняя модель, с огромным экраном, на котором смс с текстом: "Ева, почему ты не захотела мне понравиться?" смотрелось космической глупостью. И глупость заключалась не в самом вопросе, а в том, что он догадался, хотя и не понял причины. Не разглядел, что она испугалась, как девчонка!
Ева фыркнула, непочтительно затолкала телефон под подушку и принялась отстукивать по клавишам: "Ужас сковал ее тело. Животный страх с запахом жженых волос и оплывшего огарка свечи в подвале, где ей пришлось прятаться".
Черт возьми, она как будто пишет о себе. Про подвал своих чувств, которые прогорают зря, испуганно скрываются от мира и от симпатичного типа, который, конечно, не похож на мачо под два метра с шикарной каштановой шевелюрой... Но ведь она с самого начала знала, что рост не главное, и не обязательно мужчине носить копну волос, да и цвет его глаз ничего не решает. И почему она взъелась на него за порше кайенн, как какая-нибудь Клара Цеткин! Пегасик, надо признать, не предел ее мечтаний, хотя и милый. А она — не подруга революционера, чтобы презирать богатых. Может Коломийцев себе позволить порше — пусть катается.
Телефон помолчал, а потом снова подал признаки жизни. Растерявшая весь свой пыл Лулу воровато покопалась под подушкой и извлекла игрушку со светящимся экраном.
"Ты даже не попыталась. Злишься из-за этой дуры?"
"Мне все равно, с кем ты проводишь время".
"Попробуем завтра еще раз?"
Ну это вообще ни в какие ворота! Не успеешь захлопнуть дверь, а он уже медведем ломится в окно, как будто "теремок" резиновый. До чего самонадеянный и упрямый тип!
"Сегодня и так еле выкроила минутку".
"На Ниву ты потратила времени больше, чем на меня!"
"Нива мне родная".
"Значит, в восемь, и оденься, как девушка".
"Который из нарядов Дженны тебе нравится?"
"Ева, если ты все время будешь огрызаться, ничего не получится".
"Ты не осчастливишь меня шикарным ужином?"
"При такой эффектной внешности у тебя отвратительный характер!"
"Ну так верни свою ангельскую Лулу!"
Ева поторопилась выключить телефон, злорадно дождалась момента, когда он мигнул и погас, спрятав глупую переписку во тьме забвения, и с ожесточением застучала по клавишам нетбука, нагнетая до крайности психологическую обстановку в романе.
А на следующий день масла в огонь подлил зловредный прокурор, словно прочитал их виртуальный диалог.
— Тебе бы, дочка, мужика хорошего, — ни с того, ни с сего заявил он за обедом, и Ева поперхнулась щами и долго кашляла, задыхаясь и вытирая слезы.
— Хороший мужик — понятие абстрактное, — сдавленным голосом вымолвила она и отхлебнула клюквенный морс. — Одной нужен мешок денег, другой краны чинить и полки вешать, а третьей — поговорить...
— Понятно, что каждому свое, — кивнул гном. — Да только список желаний ты сама должна составить.
— Составила уже, — цинично хихикнула Ева и снова закашлялась. — Мыс Доброй Надежды и кадиллак. Ну и чтобы косая сажень в плечах, как у Брюса Уиллиса, и размах планов, как у Александра Македонского.
Она не понимала, чего вдруг разоткровенничалась перед прокурором, и это ее нервировало сверх всякой меры. Прокурор же, напротив, источал елейную любовь ко всему живому и какое-то немыслимое благолепие. И не скажешь, что всего час назад они закончили сцену, где маньяк вырезал на плече жертвы слова "Кара Господня". Надо сказать, вырезал профессионально, точно, по трафарету, хирургическим скальпелем и с применением обезболивающего, чтобы не орала. Как милейший дядечка после этих кошмаров мог с удовольствием вкушать яства со стола и участвовать в чужой судьбе гуманистическими советами, она решительно не понимала.
— Если не побрезгуешь, — сказал прокурор и захрустел соленым огурцом, опустошив вторую рюмку, — у меня есть почти тайная комнатка. Мне в ней делать нечего, а вот дочка моя очень эту комнатку уважает.
На этот раз Ева Евгеньевна умудрилась ничем не подавиться и быстро пролистала в голове сказку о Синей Бороде. Правда, на Синюю Бороду прокурор не тянул. Если только его дочь уважала красить волосы в индиго и душить легкомысленных редакторш, которых папаша щедро откармливал в столовой? Из сказочных героинь только Мальвина подходила под описание синеволосой, но в своей тайной комнатке она запирала мужчин для жесточайших пыток дисциплиной и учебным процессом. Ева на мужчину, годного для запирания прокурорской Олюшкой, не походила вовсе, даже несмотря на неизменные джинсы и клетчатые рубашки.
— Так вот, — не торопясь, продолжил собеседник. — Олюшка у меня большая модница, и в ее гардеробной выбор как в лучших парижских салонах. А по комплекции она на тебя похожа. Я отведу тебя, а ты выбери платье по вкусу. Едва ли мужчина с кадиллаком, которого ты ждешь, захочет встречаться с пацаненком. А ты как есть мальчишка, хоть и с округлостями.
— Я не жду никакого мачо с кадиллаком, — поморщилась строптивая москвичка. — Это метафора, которая ни к чему не обязывает.
— Ну не с кадиллаком, так с порше, — терпеливо закивал не в меру проницательный старичок. — Как ни назови, суть одна. Ты должна быть похожа на женщину и вести себя, как женщина. С тобой должно хотеться шампанское в постели пить, а не пиво в подъезде.
Гордая и независимая Ева Евгеньевна отнекивалась, как могла. Ссылалась на занятость, на мифического мужчину, который ждал с цветами перед дверью московской квартиры, но старичок почти насильно привел ее в гардеробную дочери.
— Выбери, и продолжим работать.
Щедрый гном решительно ушел, шаркая теплыми тапочками по деревянным полам, и Ева осталась одна.
Ей бы следовало восхититься изобилием одежды, но она перебирала вешалки со странной брезгливостью, как будто это была униформа для красотки из борделя. И все-таки, все-таки...
Руки сами выдернули это платье из вереницы умопомрачительных моделей для приемов, приложили к груди, погладили сияющий материал. Черт с ней, с Дженной! Еве Евгеньевне представилось, что ветер с Мыса Доброй Надежды рвет с нее юбочку, как нетерпеливый любовник, и мучительно захотелось соленых брызг и грохота волн о скалы.
Все у нее не как у людей! На свидание бегает одетая, словно разносчик газет, зато скалы покорять ей надо непременно в красном, соперничая с падающим за горизонт солнцем. Интересно, какой он — горизонт южного полушария? Вдруг, вопреки законам физики, вообще полукруглый или очень близкий, потому что рядом полюс. Ну или нет там никакого горизонта, только простор и нескончаемое, слитое с небом море, а за ним край света, лежащий на спинах трех слонов, попирающих гигантскую черепаху.
Джинсы надоевшей лягушачьей кожей валялись на полу, а она крутилась перед зеркалом, как записная модница, и все никак не могла налюбоваться на себя в красном. Вернее, на красное на себе. Платье переливалось от темного к светлому, будто шкура животного, туго, но не вызывающе, обтягивало грудь, обнимало за талию и разбегалось вниз свободными волнами. Она переступала босыми ногами по полу, приподнималась на носочки, быстро оборачивалась на свое отражение через плечо, пыталась застать свою красоту врасплох, и недовольно поводила обнаженными лопатками. Красота если и не спасала мир, то уж точно расцвечивала во все оттенки алого.
Платье было безупречным, и она в нем — умопомрачительной. Не Лилит и не Ева. Не стерва и не скромница. Не невинность и не порок. В ней щедро было замешено все, что Творец пожелал добавить в Женщину, чтобы сделать Мужчину управляемым. Когда Мужчина видел такую Женщину, он забывал о поисках истины и древе познания, об утраченном Рае и угрожающе близком Аде. О боли, крови, предательстве и бедности. Он вожделел и покорялся. Он отдавал почти всего себя, требуя взамен всю ее. Всю, без остатка.
Она тряхнула длинной челкой и всмотрелась в лицо женщины в красном платье. Готова ли она отдать всю себя? Не за отпуск в Африке и поцелуи со вкусом океана, а просто так, за размытые перспективы в будущем, за непонимание, ссоры, обиды, неотвеченные звонки и равнодушные сообщения на автоответчике. Готова ли она получить почти безраздельную власть над мужчиной? На неделю или месяц, пока он будет увлеченно смотреть и платить в ресторанах, пока он не пресытится высокой грудью, вздорным нравом и запахом ее сигарет в машине. Пока он не поймет, что она не аленький цветочек, а чудовище, глумливо вылепленное горшечником и обманывающее наивных мужчин соблазнительными женскими формами.
— До того ты хороша, Евушка, что будь я лет на десять моложе... — Ева от неожиданности крутанулась на пятках, взметнув пламенеющую юбку чуть не до талии, и бесшумно вошедший в гардеробную прокурор сыто заулыбался и посмотрел глазами истинного знатока извращений. — Ты снять-то его сможешь? Оно к тебе, похоже, как кожа, приросло.
Ева испуганно уронила ладони на живот и растянула губы в настороженной улыбке, все еще ощущая дрожь в спине.
— Я сейчас сниму, извините.
— Не тушуйся. Я за тем и привел тебя, чтобы ты выбрала. Оно твое... будет, если исполнишь мою просьбочку.
— Просьбу?
Ева привычно завела руки за спину и изогнулась, пытаясь дотянуться до молнии, и, как громом пораженный, улыбчивый гном вдруг выпучил глаза и сглотнул слюну, наблюдая, как выразительно округлился ее бюст и заиграли смуглые ключицы. "Ну надо же, и он вожделеет, старый сморчок! Опасный наряд!" — сокрушенно подумала она и зацепила пальцами язычок молнии. Она не торопилась расстегивать платье в его присутствии, а он являл собой соляной столб, даром что не был похож на жену Лота.
— Сними, — взмолился старичок и вздохнул. — Дай хоть посмотрю на тебя. Уж сколько лет не видел молодое тело, а где вдохновение черпать?
— Вдохновение на пытки? — уточнила Ева и, позабыв об осторожности, расстегнула платье. — Ваш герой их мучает, жжет, режет...
Платье поползло с плеча, и Ева ладонью согнала его вниз к локтю, открыв чашечку сиреневого бюстгальтера взору молчащего хозяина.
— Так?
— Сними, — снова простонал он. — Совсем сними.
Платье, еще минуту назад крепко обнимавшее ее за талию, как в замедленной съемке соскользнуло вниз по бедрам, закрыло колени, обвило щиколотки и замерло на полу. Ева покосилась вниз и переступила через свою новую кожу, нисколько не похожую на потертый джинс.
Прокурор пошел вокруг нее по дуге, как голодный хищник, держась на расстоянии метра и жадными глазами ощупывая женское тело. Ева обхватила себя за локти и следила за ним сначала взглядом, потом вывернула шею, стараясь увидеть, что ему надо за спиной. Но через минуту он появился из-за другого плеча и замкнул круг, остановившись напротив.
— Платье мое? — догадалась Ева, разглядев давно забытое томление в его лице.
— Туфли к платью, — хрипло сказал старичок и протянул к ней маленькую раскрытую ладонь, как нищий на паперти. — Туфли возьмешь, а я потрогаю.
— Вы же не думаете...
— Я должен почувствовать! — умолял он всем своим видом. — Как мне вжиться в его образ, если я столько лет без женщины?
Ева подалась вперед и подставила плечо под его руку, готовая отскочить в любую секунду. Но он и не думал злоупотреблять. Дотронулся и замер, чуть покачиваясь, вбирая ее тепло и молодость. Ева стояла, как истукан, стараясь не распалять лучшего автора родного издательства и не спугнуть опасное вдохновение в его блуждающих зрачках. Наконец, он нашел в себе силы отклеить ладонь от ее плеча, прошелся сухими пальцами вниз до кисти, с легким нажимом потрогал упругий живот, спустился по бедру, и вдруг торопливо отступил, давая ей дорогу к лежащим на полу джинсам.
— Кому же ты такая достанешься, Ева, — почти прошептал он, дискутируя сам с собой, и пошел прочь из гардеробной, но, вспомнив свое обещание, вернулся к стеллажам с обувью, тщательно осмотрелся и ткнул пальцем в красные туфли. — Вот эти примерь! И оденься, нам до заката работать.
— Ладно, — неожиданно высоким голосом пискнула она и подхватила джинсы, как будто только сейчас усомнилась в прокурорских намерениях.
Платье в ярком подарочном пакете и коробку с витиеватым названием итальянской фирмы потряхивало на рытвинах на пассажирском сидении. Ева Евгеньевна строго взглядывала на подарки и изумленно — в свои глаза в зеркале заднего обзора.
Что это с ней приключилось? Порочный гном трогал ее в порыве умирающей мужественности, а она, как девочка за конфетку, давала себя трогать за модные итальянские обноски, оставшиеся от незнакомой Олюшки. Это даже не секс за свидание и ресторан! Это ведь черт знает что такое! Какое-то мартовское извращение, наваждение из истории о маньяках, не иначе!
Навигатор заикнулся про потерянный маршрут, и бывшую Лулу как током ударило, насколько он прав. Она совершенно сошла с ума, сбилась с дороги и бредет, как юная дурочка, не разбирая, что там впереди.
Ко всем ее сомнениям телефон весь день оскорбленно молчал, хотя Ева несколько раз вытаскивала его из сумки и озабоченно встряхивала, как ртутный градусник. Но уровень сигнала был максимальный, а звонков и сообщений не поступало. Она втайне перезагрузила аппарат, но с коммуникабельностью у него лучше не стало. На экране черной пустотой светилась обида обманутых ожиданий Алексея Егоровича.
Такой итог неудавшегося романа был закономерным. Пацанка, даже с шикарной грудью и кормой, как у нее, с потрясающей копной вьющихся темных волос, с большими выразительными глазами, и при этом не умеющая себя вести, как нормальная женщина, смолящая сигарету за сигаретой и думающая о принце на кадиллаке, как о сексуальном объекте на пару недель, а не как о мечте своей юности, не могла быть востребована в реальном мире пугливых главредов, нудных Ронов Хаббардов и вышедших в тираж старичков-прокуроров. Максимум, на что она могла рассчитывать, — затащить симпатичного коллегу из соседней редакции на майской вечеринке в пустую переговорную. Может, эта интрижка продлится месяц, а если обоим повезет, то месяцев пять. За это время коллега заматереет, приобретет светский лоск благодаря ее усилиям и обратит свой пресыщенный взор на девочек с ресепшн, старшей из которых не было и двадцати трех.
"Ну и пусть катятся к своим секретаршам и к своим Лулу!" Впервые в жизни она произнесла собственное имя с отвращением, прислушалась к его трубному звуку и решила, что больше никогда не откликнется на эту собачью кличку.
Навигатор, ругаясь на нарушение скоростного режима и противоречивые повороты, с трудом привел ее на гостиничную площадь. Место у бордюра напротив чахлого деревца, растущего из чугунной решетки, было занято. Она воткнула машину между джипом и таврией, изрядно попотев с тугим рулем, и вывалилась из дверцы с сигаретой в пальцах и лицом Кассандры, напророчившей себе безвременную смерть.
— Я подумал, что у тебя нет платья, потому ты и не хочешь на свидание.
— Почему это ты решил, что у меня нет платья?
— Потому что ты приехала работать. И джинсы сидят на тебе, как будто ты в них родилась.
— Ошибаешься! У меня шикарное платье, — фыркнула она, не зная, куда отнести реплику про джинсы — на счет издевки или комплимента.
Она перегнулась через водительское сидение и потянулась за пакетами, а мужчина подошел так близко, что даже через дубленку она ощутила, что их почти уже ничто не разделяет.
— Что ты хочешь, Леша? — спросила она через плечо.
— Поужинать с тобой.
— Зачем?
— Просто хочу!
Это был ее собственный аргумент, произнесенный мужским голосом с неподражаемой интонацией не привыкшего к отказам человека.
— И даже тот факт, что я не хочу есть...
— Иди переоденься, я подожду.
Он отступил, давая ей мнимую свободу, и Ева, подхватив свои пакеты и сумку с нетбуком, почти бегом бросилась к дверям гостиницы, в последний момент сообразив, что забыла поставить Пегасика на охрану. Пегасик от обиды молча замигал фарами и почти отвернулся.
На водные процедуры ей хватило трех минут, на превращение из золушки в принцессу — еще две. На макияж... Она остановилась перед зеркалом и внимательно вгляделась в свое лицо. Немолода. Возле глаз наметились "птичьи лапки", и когда-то нежную ямочку на щеке пересекла жесткая мимическая морщинка, а в глазах появилось что-то далеко не девичье. То ли тоска по утраченной юности, то ли неверие в то, что после сорока жизнь только начинается. А у нее не юность и пока не сорок. Ей рано начинать все сначала, а продолжать нечего.
Карандаш для бровей и тушь привычно замелькали в пальцах, и через две минуты на нее смотрела неуловимо преобразившаяся женщина. Чуть более уверенная в себе, как увидел бы посторонний. Махнувшая на себя рукой "будь что будет", — как сформулировала бы она. А вот решить, что делать с волосами, она никак не могла. Крутилась перед зеркалом со щеткой в руке, примеряла заколку так и эдак, отпускала волосы на плечи и снова сворачивала в узел, даже взялась заплетать косу, что было совсем уж глупо. Были бы под рукой ножницы... Она окончательно разозлилась на себя и на нахального Коломийцева, подкараулившего ее на улице и захватившего врасплох. Наконец, заколка воткнулась в волосы, оттянув голову назад, отчего лицо приобрело надменное выражение. Ева влезла в туфли, накинула на платье дубленку, сунула в карман подаренную нокию и никакой сумки брать не стала, давая мужчине полный карт-бланш.
Очередная администраторша проводила неодобрительным взглядом выглядывающую из-под дубленки красную юбку и совершенно неуместные в марте туфли на шпильке, но Ева, устремленная в предстоящий вечер, процокала мимо нее, как скаковая лошадь перед стартом. Обходительный Алексей Егорович распахнул пассажирскую дверь, и женщина оказалась в хорошо нагретом просторном салоне чужого автомобиля.
— Ты действительно не знаешь Юльку? — спросил он, вклинившись в идущий поток машин, и Еве разом захотелось оказаться одной под одеялом с нетбуком на коленях.
— Ты действительно хочешь поговорить со мной о своей подружке? У меня редакторское образование, а не психологическое. Ничего позитивнее, чем "да пошел ты, Леша!", я тебе не скажу.
— И тебя на самом деле зовут Ева? — уточнил он, пропустив грубость мимо ушей.
— Как будто ты не задал этот вопрос в гостинице!
Гордая красавица с горящими глазами в вызывающе-красном платье сунула замерзшие ладони под коленки и отвернулась к окну. В салоне ритмично защелкала аварийка, и попавшие на узкой дороге в ловушку машины принялись оскорблено гудеть и объезжать по обочине перекрывший дорогу джип.
— Ты снова не хочешь мне понравиться, — вздохнул Алексей Егорович. — На этот раз я вообще ничего не понимаю.
— Я тоже! — зло огрызнулась Ева. — Чего ты добиваешься? Легкой победы над командировочной дамочкой? Думаешь, твоя нокия — достаточная цена?
— К нокии я готов прибавить ужин! — Ева в ярости обернулась и увидела, что он смеется, довольный тем, что смог поддеть ее. — Не все же тебе глумиться надо мной.
— Да когда я!..
Он не стал ждать новой вспышки ее возмущения и притянул к себе за шею, как котенка, нежно и властно.
— Даже не пытайся! — сказал он очень серьезно, когда она вознамерилась дать ему отпор. — Я все равно уже хочу то, что вижу.
Зато из-за стекол тонированного джипа ничего не было видно вовсе, и Ева смогла себе позволить выйти из образа Лилит и побыть самой обыкновенной женщиной, без сопротивления покорившейся силе мужского обаяния и мужской вседозволенности.
— Ты возмутительный тип! — переведя дыхание, сказала она, не снимая ладоней с его плеч.
— Это не новость.
— Ты и не собирался вести меня ужинать!
— Собирался, но ты не хочешь.
— Я не из таких, которые доступны на первом свидании, — не слишком уверенно напомнила себе она после следующего поцелуя, который длился целую вечность.
— А я не из таких, кому нужно ждать второго свидания, если первое с самого начала удалось, — уверил ее Алексей Егорович. — Вон в том доме моя квартира. Если проголодаешься — закажем доставку из ресторана.
Утром на темно-синих простынях в огромной кровати, как в океане без берегов, она первым делом поискала телефон на прикроватной тумбочке и набрала номер прокурора.
— Что, деточка, — с улыбкой Чеширского Кота, которая закачалась в воздухе над кроватью, промурлыкал мудрый гном, — все прошло удачно?
— Даже слишком, — чуть громче, чем шепотом, сказала она, прикрывая трубку ладонью. — Я приеду, как только смогу.
— Значит, еще не скоро!
Понятливый прокурор оказался прав, и до усадебки она добралась только через три дня, когда Рыбнадзор снова вспомнил о трагической кончине рыбы то ли в левом, то ли в правом притоке, и Леше пришлось выпустить покоренную Еву из постели, чтобы ехать лично разбираться в трагическом однообразии рыбных судеб.
— Чай с лимоном или просто лимон? — хитро улыбался старик, сопровождая Еву по знакомым коридорам в кабинет. — Съешь кисленького, а то меня зависть гложет. Уж больно ты сияешь!
— А вы не ревнуйте, не ревнуйте, — отмахивалась редакторша, старательно хмуря счастливые брови. — Обычные командировочные глупости!
— Как же мне не ревновать! Роман-то не со мной!
— Как раз роман с вами, хоть и не дописанный, а с этим типом вообще непонятно что!
— А что бы ты хотела? Марш Мендельсона и троих детей? — бестактно догадался прокурор.
— Вот еще! — фыркнула строптивая Ева. — С чего бы мне спятить на пороге старости? Это просто секс.
— Да разве мало тебе было просто секса в Москве? — усмехнулся въедливый гном. — Подумала бы уж о себе, времечко-то тикает.
— Давайте подумаем о нашем маньяке и его жертвах, — хмуро откликнулась она, открывая крышку нетбука. — Сможете с полным правом поиграть и в психоаналитика, и в маньяка, и в служителя закона, и в изнасилованных девиц.
— В служителя закона, деточка, я не играю! А про мозгоправа хорошая мысль! — Он размашисто почесал за ухом, как уличный барбос, и добавил в пузатый бокал горячей заварки. — И вправду, психоаналитиков мы с тобой еще не писали.
Сроки горели в адском пламени, совесть держала за горло двумя руками и требовала выбросить из головы романтические бредни, а неожиданно лишившаяся воли Ева каждый вечер торопилась в холостяцкое логово господина Коломийцева и врала главреду про напряженный творческий процесс. Впрочем, в слова "творческий процесс" она вкладывала совсем иное содержание и с тоской отсчитывала сначала дни, а потом часы до своего отъезда.
А потом вдруг внезапно и неумолимо осознала, что командировка закончилась. Конечно, можно было продлить ее на целую ночь, встать утром в пять, вывести Пегасика на трассу и в десять уже быть в редакции, но как уйти из объятий мужчины под утро она представить не могла.
Ева в печали горбилась на высоком табурете и невидящими глазами смотрела в его надежную спину, не слушая ставшие почти родными рассказы о сдохшей рыбе и несовершенном экологическом законодательстве. И рыба, и законодательство, да и сам Леша, тянущийся за приправой для курицы или лихо переворачивающий на сковороде кругляшки баклажанов, казались ей разрозненными отрывками ненаписанного романа, сюжет которого никак не складывался в единую цепь событий.
— Надеюсь, ты уже проголодалась? — весело спросил безразличный к судьбе загубленной им рыбы бизнесмен в забавном поварском фартуке, и последний поджаристый кружок баклажана соскользнул со сковородки в большое блюдо. — Чуешь, как пахнет наша курица?
— Лешка, — сказала она и, пряча тоску, посмотрела в весеннюю ночь. — Я оставила у гнома флэшку с книгой. И пока он не уснул, надо срочно за ней сгонять.
— Поедим и сгоняем, — без тени сомнения согласился он. — Курице еще минут десять.
— Он спать ляжет, а меня линчуют без этого текста. Так что я быстренько...
— Вот ты дуреха! Ну, пойдем одеваться, черт с ней, с курицей, потом поедим.
— Нет-нет, я сама, я быстро! — Она с проворством шурующей в курятнике лисы соскочила с табуретки, не дав ему времени опомниться. — Я практически телепортируюсь, а ты пока дожаришь это пернатое чудо.
— Ночью одна по незнакомой местности? — усомнился заподозривший неладное Леша.
— У меня навигатор.
— Ну уж тогда возьми мою машину!
— Ты с ума сошел! Пегасик меня ни за что не простит.
Она уже натягивала сапоги в коридоре, избегая смотреть в его понимающее лицо.
— Ева?
— Что?
— Ты осторожнее на дороге. — Он помолчал, давая ей возможность признаться в своей трусости. — Не лихачь.
— Я всегда осторожна!
Она уклонилась от прощального поцелуя в макушку, зацепила сумку с документами и нетбуком и опрометью бросилась во двор, не дожидаясь неповоротливого лифта.
Пегасик сонно заворчал и пару раз фыркнул, напоминая, что построение войск намечено на пять утра, и какого дьявола... Но она, не став прогревать двигатель до рабочей температуры, пришпорила верного коня и выскочила на затихающую улицу.
Вот и развязка с заляпанным указателем: направо пойдешь — в Москву попадешь, налево пойдешь — себя потеряешь. Ей бы прямо, как всегда, привычно, без затей, но прямой дороги из этой истории не было, и мифическая флэшка болталась в кармане сумки, о чем мужчине на наполненной вкусными ароматами кухне было знать не положено.
Светофор прищурился и распахнул зеленый циклопий глаз, покладистый Пегасик на прощанье подмигнул ему правым поворотником и взял курс в сторону Москвы, безбожно нарушая скоростной режим. На выезде из города Ева вдруг спохватилась и, не меняя взятого аллюра, принялась рыться в недрах сумки в поисках телефона. У нее затряслись руки и слезы закапали из глаз, когда на экране замигал невесть откуда взявшийся конвертик нового сообщения, но она всхлипнула и решительно нажала на кнопку выключения аппарата. С этим городом, с романом, с поцелуями и всплывшей рыбой было покончено навсегда.
— Ничего себе! — не смог сдержаться главред, когда она отодвинулась от стола и закинула ногу на ногу. — Я, конечно, говорил про юбку, но не про такую же...
— Юбка как юбка! — Ева осмотрела свои коленки, затянутые в дорогие колготки, и перевела невинный взгляд на шефа. — То тебе унисекс не нравится, то домостроем от тебя разит.
— Ну, это как-то слишком... вызывающе, что ли! Не в твоем стиле.
— Очень даже в моем! — Ева вспомнила красное платье, забытое в чужой спальне, и прикрыла ноги планшетом. — Конечно, текст еще сырой, но ты уже можешь составить представление. По-моему, получится очень неплохо.
— Когда у тебя было просто неплохо? Замучил тебя наш маньяк?
— Он даже милый, — усмехнулась она и задумчиво посмотрела в окно. — Даже слишком милый... Наверняка наворотил дел за свою жизнь.
— Ну, это нас с тобой не касается. Нам сюжетных расследований достаточно.
— Еще как достаточно, — пробормотала Ева, не сводя глаз с большой белой рыбины, проплывающей по синей полосе неба кверху брюхом. — Как ты думаешь, стоит мне связываться с Ковальчуком из прикладной литературы?
— В каком смысле связываться? — оторопел от ее бесстыдного вопроса главный.
— В буквальном, физиологическом. Затащить его в постель на корпоративе или пусть живет невинным?
— Ну, знаешь, Лулу! Ты совсем уже... — Потерявший всякое соображение шеф не смог подобрать слова, чтобы выразить всю степень своей обиды и трагизм рухнувших надежд. — Лучше возьми отпуск и съезди куда-нибудь проветриться. А то рассуждаешь, как твои маньяки. А ты ведь женщина!
— Точно, женщина, — очнулась она и сдернула с коленей планшет. — Тогда зачем я работаю у тебя, как вол? И вообще, может, я за него замуж хочу!
— За Ковальчука? Да он ведь женился неделю назад на Валечке из производственного отдела!
— На Валечке? — Ева вспомнила желтые кудри верстальщицы Валечки и расхохоталась. — Вот и хорошо! Все равно на кадиллак в нашей конторе ему в жизни не заработать.
— Ева Евгеньевна! — Главред всерьез обеспокоился психическим здоровьем своей лучшей редакторши. — Оформляй-ка ты отпуск и езжай в Европу.
— Лучше на Мыс Доброй Надежды, — возразила она, повергнув шефа в состояние близкое к инфаркту, и неторопливо выплыла из кабинета, снова переключив его голову на мысли о слишком короткой юбке и наличии белья под ней.
На ее рабочем столе высилась привычная стопка рукописей, увенчанная странным свертком из фольги, а коллеги при ее появлении внезапно замолчали и зашуршали бумажками.
— Это что? — спросила рассеянная Ева и обвела кабинет блуждающим взглядом. — Бомба?
— Это курица, — сказал за плечом знакомый голос из другой жизни. — Не знаю, как ты, но я еще не ужинал, а уже время обедать. Баклажаны я брать не стал, они с чесноком. Ты мне простишь эту вольность в выборе еды?
— Леша, — выдохнула самая ядовитая редакторша отдела художественной прозы и без сил опустилась на край соседнего стола. — А как же рыба?
— Ты хотела рыбу? Избаловал тебя прокурор осетриной высшего сорта.
— Твоя рыба, в притоке...
— Так она уже сдохла, — усмехнулся циничный бизнесмен и подошел вплотную к ее непривычно голым коленкам. — А я пока нет. Давай ты хоть немножко попереживаешь обо мне. У тебя когда обеденный перерыв?
— У меня отпуск, — как в тумане сказала она, цепляясь пальцами за пуговицы на его рубашке. — Поедешь со мной на Мыс Доброй Надежды?
— Не смогла дождаться, когда я сам сделаю тебе предложение, феминистка несчастная?
Он поставил ее перед собой и обнял так, будто не видел полжизни. Ева прижалась к его груди и перестала слышать хихикающих коллег, автомобильные гудки на стоянке и его обстоятельный рассказ о том, что рыбная эпопея с левым притоком закончилась, обвинения с его завода благодаря своевременным финансовым вложениям в инспектора сняты, и он может ехать со своей сумасшедшей женщиной в ослепительно красном платье хоть на рыбалку, хоть в ЮАР, хоть под венец, если она согласна.
— Что ты молчишь-то? — закончив монолог, с подозрением спросил Леша, заглядывая ей в глаза. — Эй, Ева!
— Да, — невпопад вздохнула не верящая в любовь женщина и надкусила яблоко судьбы. — Конечно, согласна.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #1(49) январь 2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=49
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer1/Smolina1.php
