Шемас Хини
Шеймас Хини родился в 1939 году в Северной Ирландии. Изучал английский язык и литературу в университете Квинс в Белфасте, преподавал в педагогическом колледже Сент-Джозеф. Позже, уже став знаменитым поэтом, читал лекции в Гарварде и Оксфорде. В 2003 году в университете Квинс открылся центр по изучению поэзии имени Шеймаса Хини.
Первый поэтический сборник Хини был опубликован в 1965 году. С тех пор вышло множество его книг — поэзия, проза, драматургия, переводы, в том числе «Беовульф» и стихи Пушкина. В книжных магазинах Великобритании его произведения составляли две трети всех книг, написанных ныне живущими поэтами. В 2011 году Хини подарил все свои рукописи Национальной библиотеке Ирландии.
Шеймас Хини был лауреатом многих литературных наград, в 1995 году был удостоен Нобелевской премии. «Только поэзия способна установить такой порядок вещей, который одинаково подчиняется и воздействию внешнего мира, и внутренним законам поэтического естества», — сказал он в своей нобелевской речи.
Шеймас Хини умер 30 августа 2013 года в Дублине.
Докер
Вон там, в углу, уставился в стакан.
Карнизом кепки спрятан крепкий лоб,
и челюсть, словно передок саней,
замкнула речь в тисках поджатых губ.
Кулак проломит череп молотком
католику – начнись оно опять.
Над пинтой пива пены воротник
ему милее Римского стократ.
Стук молотка – сухая дробь команд,
и Бог – прораб, который знает как
устроить жизнь в две смены – труд, досуг.
А к Воскрешенью подадут гудок.
Сидит он, туп и строг, как Кельтский крест,
к молчанию и креслу он привык:
притихнут ночью дети и жена,
услышав кашель и в парадной стук.
Солнечный свет
Солнце освещает двор,
пустоту его,
насоса раскалённое железо,
из которого, как мёд,
капли медленно стекают
в мятое ведро с верёвкой,
и, как сковородка, солнце
отбывает длинный полдень,
охлаждаясь у стены.
Вот её, в порезах, руки
над доскою месят тесто.
Раскалившаяся печь
шлёт проклятие угара
в угол, где стоит она,
фартук весь в муке, и боком
подоконника касаясь.
Вот она муку сметает
со стола крылом гусиным,
вот сидит, расставив ноги –
ногти белые и в пятнах
полукружья полных икр.
Пауза. И ждёт покорно
двух часов, пока ватрушки
подойдут – пробьют часы.
Вот она, любовь: похожа
на совок из жести,
потопивший блеск свой
в банке с гречкой.
Из Глэнморских сонетов
Распаханные гласные: сырая
земля, и разогревшийся февраль,
тесьмой тумана в борозды спадая,
подставил гулу тракторному даль.
Дыханье акров не уловишь ухом.
Счастливец, кто бы их пройти посмел
и суть земли, открывшейся под плугом,
смог воплотить. Возделан мой надел!
Видавший виды лемех ест подзол
любого слова. Куст, что не зацвёл –
от запаха полей я оживаю.
Что ж, подожди... Проросшие виденья
уже шагают к станциям весенним
и кружит память снегопадом в мае.
Луиза Глик
Луиза Глик (или Глюк, Louise Glük) родилась в Нью-Йорке в 1943 году.
Окончив колледж Сары Лоуренс и Колумбийский университет, Луиза Глик преподавала поэзию во многих учебных заведениях Америки. Её первый сборник стихов "Первенец" (1968), написанный в форме монологов, отличался злостью и агрессивностью. С годами её поэтическое мастерство становится все более и более изобретательным. В 1985 году Луиза Глик получает национальную премию критиков за сборник "Триумф Ахилла", в котором она обращается к архетипическим образам из классических мифов, волшебных сказок и Библии. За книгу "Дикий ирис" (1992) Луиза Глик была награждена Пулитцеровской премией.
Сегодня она признанный поэт, автор многих поэтических сборников и книги эссе "Доказательства и теории".
Из цикла «Вечерние молитвы»
I know what you planned…
Я знаю, что Ты задумал, что Ты имел в виду,
заставив меня полюбить этот мир так,
что невозможно от него отвернуться, отказаться
навсегда –
он ведь здесь, вокруг, когда я закрываю глаза:
птичье пение, запах сирени весной, роз – летом.
Ты собираешься всё это отнять, каждый цветок,
всякую связь с землёй.
Зачем Ты ранишь меня, зачем хочешь оставить
напоследок опустошённой, если не для того,
чтобы, истосковавшись по надежде,
неспособная увидеть,
что ничего мне уже не остаётся,
я, в конце концов, выбрала Тебя.
Once I believed in you…
Когда-то я верила в Тебя. И посадила смоковницу.
Здесь, в Вермонте,
где почти нет лета. И загадала: если приживётся,
значит, Ты есть.
Получилось, что Тебя нет. Или Ты обитаешь
только в тёплых странах:
Сицилии, Мексике, Калифорнии,
где растут неправдоподобные абрикосы
и нестойкие персики. Наверное,
в Сицилии можно увидеть Твоё лицо, а здесь
мы едва различаем подбой Твоего покрывала.
А я так и не научилась
делить урожай помидоров с Иоанном и Ноем.
Если есть справедливость в том, другом мире,
обделённые природой здесь, такие, как я,
получат львиную долю всего
по чему они так изголодались –
их жадность будет лишь хвалой Тебе.
И никто не восславит Тебя больше, чем я
(ведь я так долго сдерживала это желанье),
и не заслуживает больше, чем я,
сесть по правую руку от Тебя, – если она существует, –
вкушая скоропортящуюся вечную смокву.
Ей не выдержать транспортировки.
Your voice is gone now…
Твой голос затих, я едва слышу тебя.
Твой звёздный голос теперь только память,
и земля опять потемнела,
когда Ты нахмурился.
Трава вечером темнее там,
где падает тень от клёна.
И всё молчит, так что я поняла –
мне нет к Тебе доступа,
я для Тебя не существую,
Ты вычеркнул моё имя.
Как же Ты презираешь нас,
если веришь, что только утраты
могут доказать нам Твою силу:
первый дождь, осыпающий белые лилии.
Когда Ты уходишь, то насовсем,
вычитая видимую жизнь из вещей.
Но не всякую жизнь,
не то мы от Тебя отвернёмся.
Марк Стрэнд
Родился в 1934 году в Саммерсайде на Острове Принца Эдварда. Юность провел в США, а также в Южной и Центральной Америке. В 1957 году получил степень бакалавра в Антиох Колледже. Обучался живописи и получил степень бакалавра искусств в 1959 году. В 1960—1961 годах был лауреатом стипендии Фулбрайта, в рамках этой программы изучая итальянскую поэзию 19-го века.
В следующем году посещал курс литературного творчества в группе для молодых писателей штата Айова и получил степень магистра искусств в том же году. В 1965 году читал лекции в Бразилии. Впоследствии преподавал во многих американских университетах и колледжах. С 1997 по 2005 год был профессором социологии в университете города Чикаго. С 2006 года — профессор английского языка и литературы в Колумбийском университете штата Нью-Йорк.
В 1981 году был избран членом Американской Академии Словесности. В 1990 году стал поэтом-лауреатом США, в этой должности его в 1991 году сменил его друг Иосиф Бродский, впоследствии написавший эссе о творчестве Стрэнда, где он назвал его и Чарльза Симика «поэтами безмолвия». В 1999 году Стрэнд стал также лауреатом Пулитцеровской премии.
Иосиф Бродский о Марке Стрэнде:
«Не говоря о приемах, Марк Стрэнд в основном поэт бесконечности, а не сходства, сердцевины и сути вещей – а не их применения. Никто не умеет"вызывать" молчание, отсутствие, пустоту лучше, чем этот поэт, в чьих строках вы слышите не сожаление, а скорее уважение к тому неосознанному, что окружает и поглощает нас. Перефразируя Роберта Фроста, обычное стихотворение Стрэнда начинается с узнавания и превращается в грёзу – грёзу бесконечности, подсказанную серой подсветкой неба, кривизной дальней волны, упущенной возможностью, моментом сомнения».
Что же всё-таки было?
Лучше бы не пришлось объясняться:
«Пожар! Но мы ведь не можем ничем
помочь, потому что мы в поезде. Правда?»
Я не знаю
как это так получается:
ты сидишь рядом,
думая о своём,
когда вдруг я вижу из окна – пожар.
Я тормошу тебя и кричу:
«Пожар! Но мы ведь
не можем ничем помочь,
потому что мы в поезде. Правда?»
Ты смотришь на меня странным взглядом,
как будто я сказал что-то лишнее.
Откуда тебе знать:
может быть, у меня тайная страсть к пожарам,
и я путешествую поездом,
чтобы не нужно было их тушить?
А может быть – поезда
разжигают любовь к огню?
Или: мне кажется,
что ты – переодетый пожарный.
Наверное, я опять ошибся,
и ты, как раз, любишь
хороший пожар,
как знать?
Скорее всего, ты думаешь о чём-то другом.
Например: если некуда пойти,
не стоит садиться в поезд.
Да и я,
глядя на своё отражение в окне,
мог и придумать про пожар.
Конечная станция
Мы добились, чего хотели.
Похоронили мечты, предпочтя им взаимные обвинения.
Узаконили горе, и объявили страсть к разрушению привычкой.
И вот, мы здесь.
Обед готов, но кусок не лезет в горло.
Мясо стынет в белом озере тарелки.
Вино не пригублено.
В нашей жизни есть свои плюсы:
ничего не обещано, ничего не отнято,
не нужно быть добрым или тактичным,
некуда идти и незачем оставаться.
Брак
Ветер поднимается с разных сторон
и медленно набирает силу.
Она кружится в густом воздухе.
Он шагает сквозь облака.
Она готовится,
встряхивает волосами,
подводит глаза,
улыбается.
Солнце сушит ей губы,
кончик языка их увлажняет,
он стряхивает пылинки с костюма,
поправляет галстук
и закуривает.
Скоро они встретятся.
Ветер несёт их друг к другу.
Они машут.
Ближе, ближе.
Обнимаются.
Она разбирает постель.
Он стягивает брюки.
Они женятся,
и рождается ребёнок.
Ветер разносит их
в разные стороны.
– Какой сильный ветер! – думает он,
поправляя галстук.
– Как я люблю ветер! – восклицает она,
надевая платье.
Ветер дует во всю мощь.
Всё дело в ветре.
Слова для зимы
Скажи себе,
когда станет холодно
и мир затянется серой плёнкой,
что ты будешь продолжать идти,
прислушиваясь к той же мелодии, –
не важно где:
под куполом темноты
или среди снежной равнины
под немигающим лунным взглядом.
Сегодня ночью, как только потянет холодом,
скажи себе,
что это лишь мелодия,
которую наигрывают твои кости.
И скоро ты сможешь, наконец,
прилечь под костром зимних звёзд.
А если случится так,
что ты не сможешь идти вперёд
или вернуться,
и конец застанет тебя
там, где ты окажешься,
скажи себе
в эту последнюю пронизывающую стужу,
что не хотел бы ничего изменить.
Из книги «Тёмная гавань»
II
Я пишу из мест, которых ты никогда не видела,
где не ходят поезда и не садятся самолёты,
там, на западе,
где тяжёлые изгороди сугробов у каждого дома,
где ветер рычит в пустое лицо луны,
где люди неприхотливы,
и моды, если доходят, то с опозданием,
и принимаются с досадой, как тяжкое бремя.
В семь часов вечера там загорается горстка огней
и к десяти потухает.
на кладбище звёзд каждому снится – он ангел,
парящий над сладко-пахнущим городом.
По воскресеньям нет служб в местной церкви,
и любая причуда доступна.
Дни, как страницы в семейном альбоме:
свадьбы и длинные встречи с родными,
ангельский хор у горящей жаровни,
и все смотрят в сторону – не в силах поверить.
Роберт Лоуэлл
Роберт Лоуэлл родился в 1917 году в Бостоне, получил филологическое образование в Гарварде и в Кэньон-колледж в Огайо, после чего занялся преподаванием. Пацифист по убеждениям, он отказался служить в армии в годы Второй мировой войны, за что был на короткое время заключен в тюрьму. Впоследствии, в 1960-х годах, он протестовал против войны во Вьетнаме.
Уже в двадцать лет Лоуэлл был автором стихотворений, которые через несколько лет вошли в его первую книгу «Страна непохожести», 1944. Следующая книга Лоуэлла — «Замок лорда Уири», 1947 — принесла ему широкую известность, за неё автору была присуждена Пулитцеровская премия. Постепенно его стихи становились всё менее формальными, он отказался от традиционных размеров и ритмов. Самым главным для Лоуэлла в те годы было выработать его неповторимый поэтический «голос». Его тексты тех лет стали образцом так называемого «исповедального направления», в них поэт ведет прямой разговор с читателем.
Следующая книга поэта, которая называлась «Дельфин», стала второй книгой Лоуэлла, удостоенной Пулитцеровской премии. В 1976 году вышел в свет большой том его избранных стихотворений.
Поэт скончался от сердечного приступа в нью-йоркском такси в 1977 году.
Последнее лето в Милгейте
Воздух опоздания продувает обновлённую спальню.
Солнце поджигает навощенные полы.
Возраст примиряет нас со скукой,
и смерть уже не кажется неотвратимой.
Я всё еще помню больше, чем пережил:
когда-то это было мерилом вечности –
оставаться верным любимому существу,
в упавших яблоках, казалось, таились духи.
Блестел необитаемый гранит Мэйна,
каждая скала – наше общее надгробие…
Рядом со мной смотрящая вдаль жена, дети,
суровое небо Кента, облака как огромные грибы.
В нехолодные годы трава остается зелёной
до самого Нового Года. Я, жена, дети.
Рождество
Слишком часто теперь твой голос радостен,
я всегда слышу: здравый смысл, осторожность…
Ты открываешь мне самого себя – правду, только правду –
до тех пор, пока всё так честно, как никогда.
У нас есть сюрприз для тебя к Рождеству.
Я написал своим, чтобы нам не звонили сегодня.
И пришлось убрать твои фотографии.
Пришлось. Выбора не было.
Наша ёлка, выпав из природы,
сбрасывает иголки на голую шишку выключателя.
Это худшее время не кажется несчастливым.
Зелёный сок всё ещё капает на сухую кору,
торчащие иглы, подрагивая, ловят сквозняки, как живые.
Я тоже вздрогнул. И потому причислен к живым.
Платье из кружев
Листья – незатейливый узор.
Примеряешь нечто эфемерное:
кусочки блестящего серебра на вьющемся кружеве,
если упадёшь, то с металлическим звоном.
Трудно понять, отчего так хорошо:
настроение, навеянное игрушками, –
ощущаешь себя лучшей женщиной в мире.
Охладите зелёные тени, разгладьте редкое солнце.
Сбор урожая превратил разбухшую от грязи рубашку в лохмотья.
Агония твердит, что мы не можем жить под одной крышей,
под одним именем. Это приговор –
я потерял всё, но чувствую прилив сил,
прошёл пять миль и всё ещё хочу идти,
всё ещё хочу засыпать с тобой рядом... быть молодым.
Дерек Уолкотт
Дерек Уолкотт, тринидадский поэт и драматург, родился 23 января 1930 года в Кастри на острове Сент-Люсия в семье учителей. В 1953 г. семья поэта переезжает на Тринидад, где Уолкотт учится сначала в колледже Санта Марии, а потом – в университете Вест-Индии в Кингстоне на Ямайке (1953), студентом начинает печататься. Получив литературную стипендию Рокфеллеровского фонда, работал в Нью-Йорке. Позднее стажировался и работал в Англии, впоследствии стал профессором Бостонского университета, где преподавал литературу и писательское мастерство.
Первые стихи Уолкотт напечатал собственноручно в 1948 и продавал на улицах Кастри. Первая книга «Посреди зеленой ночи: Стихотворения 1948...1960» (In a Green Night: Poems 1948...1960) вышла в 1962. Она засвидетельствовала, что житель архипелага стал вровень с наилучшими поэтами бывшей метрополии. Поэт пишет преимущественно на английском языке, а иногда прибегает к диалекту креолов.
Затем появились сборник «Отверженный» (The Castaway, 1965), автобиографическая поэма «Другая жизнь» (Another Life, 1973), книги стихов «Звёздно-яблочное царство» (The Star-Apple Kingdom, 1979), «Удачливый путник» (The Fortunate Traveller, 1981), «Середина лета» (Midsummer, 1984), Собрание стихотворений (Collected Poems, 1986), «Арканзасское завещание» (The Arkansas Testament, 1987).
В 1981 г. Д. Уолкотт получил грант «для гениев» ($250 000) от Фонда Джона Д. и Кетрин Макартур.
В 1992 г. Дереку Уолкотту была присуждена Нобелевская премия «за блестящий образец карибского эпоса в 64 разделах». «Новый Омир» – величественное стихотворное произведение, путешествие по временам и пространствам, своего рода лирическое обозрение истории Вест-Индии в течение нескольких веков.
Иосиф Бродский о Дереке Уолкотте:
«Метрическое и жанровое его разнообразие у меня просто вызывает зависть... Его стихотворения – это сплав речи и океана».
Из поэмы «Иная жизнь»
Почему?
Хочешь знать почему?
Так спускайся к воде,
там, где хижины – в ряд,
сшиты проволокой старой –
из колотых досок, стоят,
когда кровь вытекает
у солнца из кисти
в лазоревый ковш,
и тогда ты поймёшь;
или следуй тропою
худых поросят
мимо кучи навоза в деревню,
где от мерного грохота волн
колыхается глина
с предсмертным шипеньем,
и краб
перепуганной буквой
скользит в свою щель,
понимаешь теперь?
Или въевшийся запах вдохни
затхлых, словно вода
тихой заводи, тряпок
и углов просоленной лавчонки,
где бочки с треской
пахнут юбкой старухи,
и тогда ты узнаешь, как глухо
тиски горизонта
на горле сомкнутся, когда
заблиставшая первой
из спичечной серы звезда
ловит гул насекомых,
кружащих вокруг
фонаря,
как над язвою – мухи.
Надоело? Тогда загляни
в кинотеатрик, пока там огни
не зажглись, до сеанса иллюзий,
и ты вздрогнешь от хлюпа
воды под рассохшимся днищем
осевшей в песок старой шхуны.
А ещё тишина
среди грозно построенных
в марши отрядов
банановых рощ,
сладкий запах подмышек
кокосовых пальм,
вонь из мёртвых разинутых ртов
отлетевших орехов,
оскаленных ртов
на полоске длиной в бесконечность.
Поправка к завещанию
В шизофреника превратил меня стиль
этой прозы внаём. Что же, я заслужил
свою ссылку. По песку, вслед за лунным серпом, столько миль
исходил,
до кости обгорев,
чтобы с кожей сошла к океану любовь.
Поменять язык, как родиться вновь.
Старой правды не оправдать.
Утомив горизонт, волны пробуют вспять,
им навстречу чаек проржавленный крик –
как тогда, в Шарлотсвилле, зловеще парят
над телами прогнивших пирог.
Как я верил тогда, что люблю свой народ бескорыстно!
Передумывать поздно – нет мест у корыта.
Наблюдаю теперь победителей, рвущих, как псы,
друг у друга объедки удачи.
Я полжизни прожил,
и с обугленных рук
кожа сходит, слоится, как лук
из загадки Пер-Гюнта.
В сердце пусто, нет страха конца.
Слишком многих я знал мертвецов.
Всё похоже у них,
даже смерть. И в огне
плоть уже не страшит
ни горнило печное,
ни зольник земли,
ни плывущий из облака в облако призрак луны,
отбеливший берег опять в чистый лист.
Безразличие – та же ярость. Только молчит.
Мария Чурсина
Мария Чурсина родилась в Москве, в 1969 году. В 12-летнем возрасте с матерью эмигрировала в США, где с отличием окончила Нью-Йоркский университет, после чего недолго проучилась в аспирантуре Иерусалимского университета по специальности «востоковедение». В 1991 году возвращается в Москву, где сотрудничает в английской редакции газеты «Moscow News».
В 2000 году она трагически погибла.
Английские стихи Мария Чурсина писала в возрасте 16-17 лет. В эту подборку вошли переводы стихов из единственного издания, вышедшего в 2001 году «Ink-Link» («Путём письма»).
* * *
Табунки слов
изящно выгибают спинки,
переступая копытцами,
и вымирают,
как мох на холмах.
Что же мне теперь
жевать кончики прядей,
дрожа над каждой гласной,
по капле упавшей в строку?
Приклеить пальцы к вискам,
чтобы читать, как слепые,
то отдалённое бульканье,
что может выплеснуться
на бумагу – слизкое,
как только что пойманная рыба,
выгибаясь и шлёпая.
А потом эти рыбьи глаза
закатятся в мёртвые полости.
* * *
Попросту дыра,
дыра в небе,
плюющая носовыми платками,
словно вишнёвыми косточками,
распускающимися белыми цветами
по пути на землю.
Падая сюда, на землю,
где туман кутает мысли.
Где мы сидим над тетрадками
на этой отметке местности.
Мы владеем героями,
выбираем материал для чтения,
и уютно занимаемся любовью.
Составляем списки содеянного.
Приди, приди цветение вишни!
Сюда, предмет эфирных устремлений!
Дай окунуться в твоё озеро,
аккуратно сложенное в кармане.
Более, чем что-либо другое,
мы заслужили свою глупость.
* * *
Истинный ритм
бесстрашная схватка
борение с небом
гул в голове
и глубокий покой –
тогда это она, поэзия.
Это её поступь.
Изнуряющая пирамида слов.
Магия твоей речи
правит мной,
ранит меня.
Магия твоей речи
таинственно колеблется,
как трепещущая бабочка.
Не как птица –
как мошка.
* * *
Дом – это где
я хочу сидеть.
Ты – это тот,
кого обнимать
под нашей
важной лампой.
Ты – это тот.
* * *
Зелень этой травы – рама
для коричневой скамейки.
Трава и скамейка. Ветер.
Беззаботный перезвон колокольчиков.
Я смотрю искоса
и, пробегая взглядом по стволу,
делаю свинцовые выводы.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #1(49) январь 2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=49
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer1/Mizrahi1.php
