Как ты это узнал?
- Я размышлял и понял.
- Феноменально...
Братья Стругацкие, «Малыш»
Вышла, родненькая! И побежала, приплясывая, плечиками покачивая, отбивая немыслимую чечетку, руки нараспашку, в саркофаге своем расписном... Вышла книжка Михаила Юдсона "Лестница на шкаф". "Была ж такая!" – скажете вы и будете правы. Это новое издание, дополненное второй и третьей частями и закольцованное замыслом.
Все в этой книжке с двойным дном. И выходит второй раз, и описывает череду влечений по весям, а на самом деле бег на месте, и пред вами текст, положенный прочтению, но трудночитаемый... И поскольку почитают лишь то, что читают – незавидна участь новорожденной красавицы. Дочь еврейской души, зачатой от еврейского сына... Уникальное исследование русского языка, исхиляторство над русским языком в изгнании, срез двадцать первого века, под стать усилиям НИИ. Ведь что делают ученые? А препарируют, что можно, и потом каждую частичку по отдельности подвергают в азарте познания всяким испытаниям, иногда просто черт знает чему подвергают. Вспомните еще мои слова, когда книгу читать будете.
Почему это вы будете ее читать? Потому что Дмитрий Быков сказал, что это, возможно, главная книга современности. А он слов на ветер давно уже не бросает. Он аргументирует, совмещая рваные края действительности с нашим угловатым, несовершенным ожиданием. И это вызывает приступ веры в его слова. Премного вами благодарны, Дима. За вашей энциклопедически широкой спиной угадываются контуры Учителя.
Но позвольте робкими стопами приступить к заметкам о книге.
Никто, никогда не писал так сложно. Борис Натанович, светлая ему память, знавал тексты и привечал Юдсона. И началил: "Писать надо понятно..." Юдсон выслушивал навытяжку нарекание и шел писать сложно пуще прежнего. Зато внешнее смысловое кольцо незамысловато: счастье возвращения домой. Наш ответ Гомеру: Одиссей не мог вернуться домой, потому что изменился сам; не прошло и пяти тыщ лет, Юдсон изящно решил эту проблему с другой стороны. И нашел дом для любого путешественника, да что там – для всех, даром. Путешествует наш герой из России через Германию в Израиль и на Небеса. Пантиане так и не узнают, что их переселили, как вы полагаете?
Мы упрямые пантиане, мы хотим не только слушать себя и слышать о себе, мы хотим и читать – о себе... Даже немолодой, нездоровый мужчина с брюшком, представляет себя то Таис Афинской, то Наташей Ростовой... Нам не надо напоминать, что каждый из нас создан как Будда, в котором есть все, мы и так это знаем. И все вокруг: от шелеста дождя до шороха кустов, через которые больно продираться, должно отозваться настроением, воспоминанием, чтобы удостоиться нашего внимания. Так и создаются тексты, пронизанные преданием или пророчеством, а самые любимые из них те, которые о нас и за нас, те, что нам льстят, даже делая нам больно. Тексты, погружающие в тело и в душу героев, вдруг каким-то поворотом, какой-то гранью отражают меня, любимого, но так мило, с ретушью... Мне приятно, а главное, никто не узнает, что и Карамазов-старший это я, и Грушенька... Ох, и Смердяков – тоже я (чуть-чуть). Но конвенциональные (те, за которые платят) тексты не зеркало. Как игровое кино: как бы ни был залит кровью тарантиновый экран, со съемкой обычных, рутинных пыток – не сравнить. Народ, помнится, в обморок падал на заре интернетовской вседозволенности.
Книга Юдсона – зеркало. За нее не заплатят, а вот поколотить могут. Откликов не будет, потому что народ или читать не станет, или будет в обмороке. Есть вариант – не поймут. Будут кричать, багровея, "антисемит" (например). Но вот беда: человечество сможет понять, что оно такое, лишь увидев само себя. Конечно, увидеть убогого пантианина в зеркале – испытание. Это вместо Наташи Ростовой. Бр-р...
Увидеть себя со стороны сейчас, сегодняшним. Не в воспоминаниях – стройным, умным, не заглядывая в далекое будущее – дряхлым, глупым, а увидеть себя таким, как сейчас – с морщинами и жировыми отложениями нерешенных вопросов. Никто, никогда не будет благодарен благодетелю за то, что тот называет нас по имени и показывает нам наш лик. Но можно и не копаться в тексте, а бежать по нему, выбирая те дорожки, по которым душа скользит радостно, как на коньках. Книжка написана не на одном смысловом уровне, а на многих. Причем, иногда оплетка текста утолщается, а иногда это тоненький кабель, и явственно слышно пощелкивание при передаче данных.
Ворота цивилизации, двоичная система, передача данных. Неизбежность и неизбывность нуля и единицы. Заглянул в ноль – Эйнштейн, колупнул единицу – сукин сын, "22" – перебор!
Двоичная система явилась нам яркими игрушками: добро-зло, свет-тьма... Наглядные пособия, оснащенные розгами по заднице и линейкой по рукам, а по мере взросления вплоть до газовых камер. Дрессировка худо-бедно продвигается, а вот с осмыслением плохо. Ведь что любопытно: жонглировать "добро-зло", "верх-низ" – это запросто. Сначала придумали колесо, и сразу стало ясно: чем быстрее меняются местами верх-низ, тем разнообразней роскошь, а чем громче орать про добро и зло, тем больше возможностей эту роскошь приобрести. Через несколько тыщ лет человечество пристроило куда надо приводные ремни, освоило двигатель прогресса. А вот смысл... М-да... Так и тянется шаловливая рука к рубильнику, а ведь как работает и что это вообще – не знаем, да и в электричество не верим. А передача данных, тук-тук, идет своим чередом: ноль-один, ноль-один, один-ноль... (Никаких "един в трех лицах" или "четвертое измерение" – только единица и ноль.)
Это очень интересно, но нас занимают не численные выражения, а напряженность поля. Энергия, созданная Юдсоном между его нулем и его единицей, колоссальна. Здесь нет времени. В этом поле белковое вещество любого текста – "время" – испаряется, гибнет, а смыслы сжимаются, трамбуются. Происходит то уничтожение времени, которое мы не замечаем, но подозреваем подвох. Подозреваем текст в хранении неконвенционального оружия, заключенного в тайне взаимозаменяемости предания и пророчества. Подозреваем, что существует, работает в обе стороны канал между пророчеством и преданием. В романе нет слова "некогда". У фантаста Юдсона нет нужды в обращении к тому или иному временному отрезку, которое придает слову "некогда" смысл. Работа двоичной системы не сообщает автоматически происходящему двойное значение прошлого и будущего, а просто, отвлекаясь от временных рамок, выставляет свои непростые границы – единицу и ноль.
Между нулем и единицей Юдсона поместилось настоящее. Вот именно то "настоящее", которое мы так не хотим. От которого бежим отдохнуть в желтой пене прессы (называя сей акт кокетливо "актуалия", хотя абсолютно ничего актуального в новостях не бывает; ведь за важное, за насущное не заплатят гонорар), а если плохо пахнет, можно припасть к сериалу: телик умеет много гитик, но еще пока не передает запахов. Если же кто-то бежит от своего настоящего в книжку – рекомендуется на сон грядущий все, что хотите, только не "Лестница на шкаф".
Юдсон дает срез колоссального количества культурологических ассоциативных уровней, существующих сейчас. Пройденное и предстоящее в его романе непрерывно подпитываются друг другом, крепнет связь между нулем и единицей. Напряженность поля растет, питая слово автора невиданной доселе энергией и тем самым заряжает это слово потенцией настоящего. Не выделенная в пробирку чистая правда Толстого, не чеховский филигранный разбор душедвижений, не пытошное дотошное расчленение живого пантианина, как у Достоевского. Юдсон – это из области синтеза.
И как-то к синтезу еще не лежит душа... Сколько сотен лет прошло, а Спиноза до сих пор "мудрец" и не в школьной программе. На досуге не перечитывают "Приглашение на казнь". Не читают, а изучают, чтобы сдать экзамен, "Улисса". Гоголя до сих пор (позор!) ревизуем визуально, а ведь им предъявлена глубина "нуля", да еще и "единицу" нам показал, там, в луже, на донышке. Только плохо видно в темноте, это отражение, или... ("Нос").
Юдсон не Гоголь, скажете вы? Ну, конечно, Юдсона не будут ни изучать, ни просто – читать. Зато будут (надеется Д.Быков) раздраженно ругать. У меня своя надежда, что кто-то любит игру словосочетаний, мыслесплетений, ассоциативного эквилибра, смысловой звукописи. Может, кому-то захочется саркофаг колупнуть, разбить, найти трещинку, подглядеть. Может быть, кто-то почует под яркой лубочной раскраской слои других полотен. У меня теплится надежда, что те, кто как я, зачитываются Томасом Манном, прочтут и Юдсона.
Чтобы продемонстрировать последнее смелое заявление, позвольте раскрыть сыгранную с вами шутку: собрать в одно целое разобранную цитату из романа "Иосиф и его братья", которую вы проглотили, читая эти заметки, не заметив (вы же не Дима Быков):
"Нас занимают не численные выражения времени, а то уничтожение времени в тайне взаимозаменяемости предания и пророчества, которое придает слову "некогда" двойное значение прошлого и будущего, и тем самым заряжает это слово потенцией настоящего".
[1] Москва: Зебра Е, 2013. – 560 с.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #1(49) январь 2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=49
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer1/Manujlova1.php
