МОЛЕНИЕ О ДОЖДЕ
кормить с руки что облакам подобно
слагая знаки молний что подобны
словам кормящих кормчего с руки
читать земле огромленное небо
ДИКОВИНЫ
1
Вот лес, что себя созерцает. Сам-друг.
Кедровые кроны и клеверный луг.
Кружение птицы и зверя следы.
И полное небо озёрной воды.
Всё это сам-лес, как и прочее, что
Укрыто листвой и не видел никто.
Но есть и в лесу золотая гора,
И тяга земная, и в небе дыра.
Заветное слово подскажет строка.
И ключ повернётся в замке родника.
Под гром и сверканье перуновых стрел
Откроется миру, что лес проглядел –
И вдруг обернулся лучом из норы…
По чёрному краю небесной дыры
Кремнистой дорогой вели егеря,
Как редкого зверя, Лесного Царя.
2
Цветенье калмыцкого мыла
В каком-то весёлом году!
Болотница гребнем ловила
Зеркального карпа в пруду.
Поймала! Про гребень забыла.
По пояс вросла в зеркала
И в заросли дикого мыла
Какого-то чёрта звала.
Промчались весёлые годы
В разливе зеркальных ночей.
Размыли весенние воды
Запруду у Чёрных Ключей.
И носит нечистая сила
Свой гребень вокруг родника,
И в заросли дикого мыла
Русалка зовёт лесника.
ЗАРЕВЫЕ СНЕГА
Деревня. Детство. Бабы с мужиками.
Культурный слой – как тоненький ледок.
И Суриков с потешными полками
Идёт войной на снежный городок.
И всё слышней моление о чуде
В звучании трёхсложного стиха.
Везут в санях проверенные люди
Боярыню – подальше от греха!
И белый снег летит над красным бором.
И всюду снег. И ночь белее дня.
И вот уже по выбранным просторам
Везут в санях на родину меня.
И всё светлей, всё ярче – как виденье –
Над синей поймой розовая рань.
Уймись, печаль! Сгори, стихотворенье!
Не рви мне сердце, душу мне не рань!
БЕЛАЯ ГОРА
Немой вопрос, читай, движенье скул.
И всё. И всхлип полуночной метели.
А было всё так просто. Ветер дул –
И все слова в безвременье летели.
Росла земля, как новый материк,
И свет играл кристаллами в экране.
И не казался детским первый крик
В переводном убийственном романе.
Кому теперь распутывать сюжет
В скупых чертах простецкого портрета?
Растёт зима! И равных больше нет.
И целый мир как первых эстафета.
И всё обыкновенно, как тогда,
В другой стране, в мифические годы,
Куда ушли слоны и поезда,
А вышли «ныне дикия» народы.
И двадцать первый век берёт своё.
И на снегу чернеют газырями
Охотники, и кружит вороньё,
Когда играют волки с егерями.
И ветер – в паутине мировой –
Во времени блокирует Ерёму.
Горит звезда над белою горой,
И ничего не светит астроному.
ЭЛЕГИЯ
Ливень разжигает пламя клёна.
В низком небе тучи хороводят.
Я забыл всех ближних поимённо –
Не зовут и в гости не приходят.
Осенью, как водится, былое
Вечерами в чайнике дымится.
В зеркале тоска. Но что такое?
Я не юнкер, чтобы застрелиться.
Просто я душою с небом вровень.
Старый клён в окно стучит ветвями.
Вот к зиме срублю его под корень –
Станут все года его дровами.
Пусть горят не жарко – всё же чурки.
Строфами уложатся поленья.
Полыхай, огонь моей печурки,
Теплоту вдохни в стихотворенья.
Я же стану к Библии прилежен.
Полюблю… Наверное, блудницу.
Буду к ней взыскателен и нежен
И весною выпущу, как птицу.
Подниму светильник над распадом.
Закипай, вода, в огне листвяном!
Быть тебе, как прежде, снегопадом,
Ну а мне, как должно, – покаянным.
Я поэт, которых было много,
Пасынок заморского аэда.
Если что и светит, то дорога.
И продолжить нечего на это.
Но, как тот охальник во Гоморре,
Дара не растрачу ради хлеба.
Синевы, чтоб слышать голос моря,
И зимой достаточно у неба.
Вдалеке всё что-то так и ропщет,
Или просто ливень льётся речью –
Говорит, но высказать не хочет,
Как и я – скажу, но не отвечу.
НОЧНЫЕ ОКНА
Мир связан, как чулок, из белой пряжи.
За окнами так долго льётся свет.
И длительность его сознанье свяжет,
Что это ночь и выхода здесь нет.
Идут снега из арок небосвода…
Кто выдумал всё это? Боже мой!
Достал меня, как спичку, из народа,
И сжёг простое солнце надо мной.
Крадётся ночь по городским дорогам,
Проходит все пределы тишины,
Как человек, мечтающий о многом,
Не знает и не чувствует вины.
За окнами светло от снегопада –
От пепла отгоревших осенин.
И хорошо, что сожалеть не надо,
Что ты живой и в мире не один.
