Оля пришла ко мне в мае, но поженились мы только в начале ноября, до этого она приглядывалась ко мне, оценивала. Свадьбу не играли, просто пригласили несколько друзей. И как-то сразу заговорили, что на Новый год надо бы съездить к Олиной сестре, «в Полину».
Когда я в первый раз услышал от Оли, что ее сестра живет «в Полине», я не понял.
– Где, где? – переспросил я, полагая, что недослышал.
– «В Полине Осипенко», – пояснила Оля. И уточнила: – В поселке имени Полины Осипенко. Летчицы такие были, знаешь, наверное?
Тут уж я понял. И вспомнил, конечно. Ну, как же! Осипенко, Гризодубова, Раскова!.. Героини, пролетевшие через всю Страну Советов и приземлившиеся в дальневосточных болотах. Еще в школе проходили. Но какой бюрократ назвал так поселок? Могли бы назвать просто – Осипенко. Ведь не назвали же Калинин городом имени Калинина? Ну, ладно, имени так имени. Съездить все равно надо. Я видел, что к сестре Оля очень привязана, других родственников у нее не было, и познакомиться с семьей сестры мне сам Бог велел.
Сестру звали Аля, Альбина. В Полине она жила давно, с тех пор, как распределили ее туда после окончания Института культуры и назначили директором Дома культуры. Там Аля и замуж вышла, за местного механизатора. Родились у них две дочки. Старшая Марина жила с родителями, а младшая Оля, названая в честь тети (то есть моей Оли), училась в Хабаровске на программиста и жила в тетиной квартире. С ней я уже был знаком, а Алиного мужа Володю и Марину видел только мельком, когда они приезжали к Оле в гости, еще до нашей женитьбы.
Однако Оля к моей идее отнеслась без особого энтузиазма.
– Туда добираться сложно, – пояснила она. – Сначала до Комсомольска на автобусе целый день, потом на поезде по бамовской ветке всю ночь, а потом от станции на попутке сто пятьдесят километров. Можно еще на самолете. Но отдельных рейсов в Полину нет, только попутные, и на них не всегда есть свободные места. Да и укачивает меня в самолете.
– А на автобусе не укачивает?
– Тоже укачивает. Но из автобуса можно выйти, попросить водителя. А из самолета не выйдешь. Да и делать там особо нечего, в Полине. Застрянем и будем куковать!
– А мы лыжи возьмем и гитару! Будем культурно проводить время. Надо все-таки съездить! Не хочу, чтобы твои родственники думали, что если я доктор наук, то зазнайка.
– Ну, ладно, – согласилась она наконец. – Тогда я договорюсь с Алей, чтобы Володя нас на машине встретил.
Зима подкатила быстро, вот уже и декабрь на дворе, Хабаровск в снегу, морозы под тридцать.
– А в Полине и за сорок будет! – пообещала Оля с какой-то затаенной радостью. Я знал, что раньше, когда она училась во Владивостоке, и потом, когда муж ее Сергей был еще здоров, Оля любила ездить к сестре, проводить летние и зимние каникулы в деревне, на реке, в лесу. – Надо будет одеться потеплее.
Когда до поездки осталось несколько дней, из Полины вдруг приехал Ваня, жених Олиной племянницы. В Полине он работал в милиции, помощником участкового, а в Хабаровске учился заочно в милицейской школе, куда и наезжал время от времени в порядке учебного процесса. С тех пор как Оля перебралась ко мне, Ваня, приезжая в Хабаровск, жил у невесты. Впрочем, это я их называю женихом и невестой, сами они себя таковыми не считали. На мой прямой вопрос Ваня ответил важно: «Я ее парень! Она моя девушка!» Такие вот категории у современной молодежи. Но Оля мне поведала, что на самом деле Ваня неоднократно делал «девушке» предложение, а та неоднократно ему отказывала. Однако, жить с ним жила.
Так вот. В этот раз Ваня приехал не по учебным делам, а специально, чтобы взять «девушку» под руку и повезти в Полину, где они планировали встретить Новый год с Алей и Володей, а значит и с нами. Ваня прибыл на милицейской машине, в компании бравых, таких же молодых коллег, и, узнав, что мы с Олей планируем взять с собой лыжи, тут же предложил свою помощь в их транспортировке:
– Для вас двоих мест, к сожалению, не будет, а лыжи возьмем, без проблем!
Был он худощав и белобрыс, слегка походил на актера Серебрякова, светлые глаза смотрели с уверенной наглецой. То ли профессия уже наложила отпечаток, подумал я, то ли именно такие парни в нее и идут.
Мы согласились. Добираться предстояло на перекладных, с лыжами было бы хлопотно, так что предложение пришлось нам кстати. Оля заикнулась, что можно и гитару отправить с той же оказией, но мне эта идея не понравилась. Гитара вещь деликатная, в чужих руках может и не доехать. Особенно, если среди Ваниных друзей окажется любитель «сбацать». Я уложил лыжи и ботинки в чехол, отнес в Олину квартиру, где в это время «гудела» с дороги милицейская компания, и мы занялись сбором остальных своих вещей.
До Комсомольска мы добрались без приключений, и Оля лишь однажды попросила водителя остановить автобус. В Комсомольске пересели на поезд. К огромному нашему удовольствию (и к удивлению), в этом захолустном бамовском составе нашелся вагон с купе «люкс», то есть с двухместными купе, и мы ехали, как совершенно белые люди, наслаждаясь обществом друг друга – только друг друга. Чем не свадебное медовое путешествие!
В дороге я делился с Олей сведениями, почерпнутыми накануне из Интернета, поскольку название «Поселок имени Полины Осипенко» к чему-то обязывало. Оказывается, до знаменитого женского перелета 1938 года поселок именовался Керби (по названию речки) и был известен как центр добычи золота. Героическая летчица Полина, увы, в следующем же году погибла в очередном тренировочном полете; ее подруга Раскова погибла в сорок третьем, на фронте, а вот Гризодубова войну пережила, командовала полком и даже участвовала потом в съемках фильма о своем перелете.
– А я родилась в этих местах, – сообщила в свою очередь Оля. – В поселке Хурмули. У меня папа геологом был, золото как раз искал, они с мамой все по экспедициям мотались. В Хурмулях у геологов база была.
– А сейчас чем славна Полина Осипенко? – спросил я. – Чем там народ занимается?
– Как и везде – пьют и браконьерствуют. Поселок на Амгуни стоит, река нерестовая… Володя раньше в леспромхозе работал, на лесовозе. Сейчас пытается частное дело открыть, оформил деляну, хочет дрова заготавливать да людям возить. В Полине ведь дровами топят!
Станция Постышево встретила нас белым безмолвием. Снег начинался от самых путей и уходил к горизонту, точнее к белым округлым сопкам, похожим на сахарные головы. Автомобильная дорога, пробитая меж окутанных морозным инеем елей и пихт, также была белой. На ее обочине стояло несколько разнокалиберных машин, ожидавших пассажиров. Нас с Олей ждал старенький минигрузовичок с довольно просторной, четырехместной кабиной. Володя, большой, улыбчивый, щурил на солнце и без того неширокие тунгусские глаза, выйдя из машины, издали махал нам рукой. Вместе с ним приехала и Аля. В отличие от тоненькой как былинка сестры, она смотрелась сдобной пышечкой, румяной от мороза, с выбивающимися из-под меховой шапки рыжими кудряшками. На Володе был короткий овчинный полушубок, на Олиной сестре – длинная, почти до земли дубленка. Оба были обуты в добротные серые валенки.
Мы обнялись, загрузили наши рюкзаки в крытый брезентом кузов и влезли в кабину.
– Что-то вы легко одеты, – заметила Аля, когда машина выехала на трассу. – Задубеете у нас в Полине!
– У нас в рюкзаках теплые вещи, – пояснил я. – Мы на лыжах будем бегать.
– Не больно-то у нас побегаете, по нашим снегам, – засмеялась Альбина. – А лыжи-то где?
– Лыжи Ваня с Олей привезут, – подключилась к разговору моя женушка. – Они на машине приедут.
– Да, Оля звонила, – кивнула сестра. – Сейчас утром они должны выехать, к вечеру прибудут. А вы бы утеплились все-таки. Там, под вашими сиденьями – валенки и одеяло. А то продрогнете в дороге.
– А долго ехать? – спросил я.
Володя обернулся, улыбка не сходила с его лица:
– Часа три. Быстрее нельзя, снег свежий, рыхлый. Вчера тут автобус ушел в кювет, лег на бок. Хорошо, никто не пострадал.
– А однажды и я в такую же аварию попала, – поддержала его Аля. – Тоже автобусом ехала. Так одна женщина ногу сломала.
Мы с Олей переглянулись. После теплого купе мы еще не успели остыть, но густой иней на жестяных стенках кабины подкреплял слова Володи и Альбины, и мы начали переобуваться.
– А с кем вы Маришу оставили? – поинтересовалась Оля, накинув мне и себе на плечи шерстяное одеяло и прижавшись к моему боку.
– С Катей, – ответила Аля. – Мы из детдома девочку взяли на каникулы, ее Катя звать. Полукровка. Мама нанайка умерла, а русский папа-пьяница куда-то сгинул. Девочка уже четыре года в детском доме, я ее беру иногда. Вот и сейчас взяла. Ребенку радость, Новый год в семье встретит!
– А сколько ей лет?
– Двенадцать.
Я слегка удивился. Зачем надо оставлять взрослую девушку на двенадцатилетнего ребенка? Что-то тут не досказано.
Эту недосказанность я понял, когда мы добрались до места и вошли в дом. Марину я видел до этого лишь мельком, один или два раза, когда семья Олиной сестры приезжала гостить в Хабаровск, и она показалась мне обычной миловидной девушкой лет двадцати пяти. Здесь же мне сразу стало ясно, что семья эта несет свой крест. Марина от рождения страдала тяжелой формой аутизма, не выучилась речи, и осталась на уровне двухлетнего ребенка, веселого и шаловливого. Разумеется, ее нельзя было оставлять одну в доме. Катя же оказалась приветливой стройной девочкой, с двумя черными косичками и миндалевидными карими глазами, делающими ее похожей на дикую козочку. Обе они обрадовались нашему приезду, как, впрочем, и серая кошечка, сразу прыгнувшая мне на плечи и принявшаяся с мурлыканьем меня оглаживать своей шелковистой мордашкой.
Дом был большой, многокомнатный, но одноэтажный. Обычный деревенский дом, срубленный лет шестьдесят назад из векового кедра. В этом доме вырос Володя, сюда он привел когда-то молодую жену, здесь умерла от рака еще не старая мама Альбины и Ольги. А отец их умер еще раньше, надорвав сердце тяжелыми маршрутами, спиртом и чифиром. В каждую комнату были проведены трубы отопления, которые шли от большой кухонной печи, но как всегда в таких домах от земли тянуло холодом, и, несмотря на то, что деревянные полы были устланы ковровыми дорожками, все ходили в меховых тапочках. Нам с Олей такие тапочки тоже выдали, но за три часа я так продрог в машине, что никак не мог согреться и, насмешив всех, уселся в конце концов прямо на чугунную печную плиту, еще сохранившую тепло после утренней топки. Тепло вливалось в меня снизу, и я блаженствовал. А тут еще Володя стопку водки мне налил, и стало совсем хорошо.
Альбина с Катей принялись на стол накрывать, Оля им помогала, а Володя ушел во двор – баньку затопить. Я скоро отогрелся на печи, влез опять в валенки и тоже вышел во двор – поискать туалет.
Посреди просторного двора стояли две машины: пикап, на котором мы приехали, и видавший виды «камаз». Мороз уже слегка отпустил, но снег упруго и празднично хрустел под ногами, и по этому хрусту и по белизне чувствовалось, что выпал он совсем недавно. А выпало его немало! Пробитая к бане тропинка утопала в снегу на добрый метр, да и на крышах дворовых сараев лежало не меньше. Не доходя до бани, над трубой которой уже вился синий дымок, тропинка раздваивалась и правое ее ответвление уходило куда-то вглубь, к чернеющему за баней забору. По-видимому, там и находилось искомое мной заведение. Пса во дворе не имелось, и я смело двинулся по тропинке.
Тишина была разлита вокруг, как молоко. Солнце сияло, серебрясь в белесом морозном небе. Ворона пролетела – тоже молча, без карканья, едва слышно прошелестела крыльями. Когда шел обратно, из баньки вышел Володя, как был – в рубашке, без шапки, разгоряченный.
– Ну, как тебе у нас? – спросил он с обычной улыбкой. – Отогрелся на печке?
– Нормально! – ответил я, улыбаясь в ответ. – Я тоже не на паркете вырос. Корову в детстве пас. А у вас есть корова?
– Нет, – покачал головой Володя. – Корову не держим. Поросенок есть. А корову сейчас не выгодно держать, корма дорогие. Дешевле молоко покупать.
– Где у тебя колун? – спросил я. – Помахать хочется. Не будешь возражать?
– Помаши, если хочется. Вон там лежит, у поленницы. Там и чурки увидишь.
Поленницу я нашел у забора. Собственно, из-за нее и забора-то было не видать, такой она казалась высокой и длинной – стена китайская, а не поленница, на всю зиму хватит. Однако еще и березовых чурок гора не маленькая высилась рядом, там же на кряжистом кругляке-колоде лежал колун с длинной ручкой. Эх, раззудись плечо, размахнись рука!.. Или я не мужик?
За обедом говорили о жизни. Мы расспрашивали, как идет у Володи дровяной бизнес, чем у Али закончился грант по культуре, который она выиграла в прошлом году, какие вообще перспективы у Полины Осипенко. Аля интересовалась моими дочерьми. Разбросала их у меня жизнь! Старшая в Москве, средняя в Токио, младшая в Калифорнии… Где и когда удастся их вместе собрать?.. Аля вдруг поглядела на нас с Олей как-то по-особенному, словно решаясь на что-то, и спросила:
– А не могли бы вы нам дать взаймы? Володя хочет новый грузовик купить, а у нас не хватает. В банке, сами знаете, какие проценты.
Володя смущенно щурил глаза, смотрел в пустую рюмку.
– И сколько надо? – спросил я.
– Триста тысяч. На год.
Мы с Олей посмотрели друг на друга, каждый прикидывал в уме, где и как мы можем набрать такую сумму.
– Наскребем, – сказал я, заранее зная, что Оля меня поддержит. – Только с условием: чтобы сто тысяч вы нам вернули к лету. Мы на Алтай планируем поехать, деньги будут нужны. А остальные можно и до конца года.
Володино лицо просветлело, он взглянул на меня с признательной улыбкой, рука потянулась за бутылкой.
– Годится! – облегченно улыбнулась и Альбина. – Сто тысяч и мы наскребем. А то прямо не знали, что делать. Старый-то грузовик совсем рассыпается, его еще в леспромхозе укатали.
Володя предложил выпить за нас с Олей, за нашу поддержку.
Выпили, закусили. Закуска, кстати, была местного происхождения. Володин брат завалил недавно медведя, поделился мясом. Медвежатину я пробовал впервые в жизни, вкус был специфический, но вполне приемлемый. Оля же налегала на сало и соленые огурцы. Соскучилась по деревенской еде.
Захмелев, Аля сказала с усмешкой:
– А видно вам деньги просто даются, раз вы так легко с ними расстаетесь.
Я посмотрел на нее с удивлением. Вроде и неглупая женщина, вроде и выпила не много, а язык не контролирует. Даже если так думаешь, зачем так говорить? Денег мы еще не дали, можем и обидеться. Но видно у них с Олей это была давняя и привычная тема, потому что Оля отреагировала спокойно:
– Перестань, Аль! Я знаю, что тебе стыдно просить деньги у младшей сестры, но мне ведь уже не пятнадцать. В нашем возрасте пять лет ничего не значат. Будет нам трудно, вы нам поможете, а сейчас у нас есть возможность. А деньги нам тоже трудом достаются. Мы же их не печатаем! Почему ты думаешь, что наша научная работа легче вашей?
Аля стушевалась и, чтобы сменить тему, взяла телефон и стала звонить дочери, узнать, как там движется процесс. Я не слышал, что там ей говорила в трубку дочь, но по выражению лица и по отдельным коротким репликам можно было понять, что процесс сильно застопорился, а если и движется, то не в ту сторону.
– Ну и что? – не выдержал первым Володя, когда Аля закончила разговор.
– Она говорит, что машина у них сломалась, и они ищут сейчас другую.
– Ну, балабон! – хлопнул себя по колену Володя. – Я всегда говорил, что этот Ванька балабон! Первым никогда не поздоровается, ходит по поселку, как пузырь надутый! Машина у него сломалась! Да у него руки не оттуда растут, и мозгов нету!
– Да подожди ты кипятиться! – шикнула на него Аля. – Парень как парень. Можно подумать, у тебя машина не ломалась. Неплохая пара нашей Оле. Выучится, офицером станет, дальше пойдет, остепенится.
– А мне кажется, Ваня ей не пара, – вступила в разговор Оля. – Как он начал к ней приезжать, так мне преподаватели стали жаловаться (я ведь тоже там преподаю, меня знают), что Оля стала плохо учиться, лекции пропускает, задания не выполняет. А в квартире все время пьянки и музыка гремит по ночам.
– Молодежь так теперь живет, – возразила Аля. – Ты отстала от жизни, а я с молодежью работаю, я знаю. Их нельзя свободы лишать. Диплом получит и ладно.
«Ни фига себе! – подумал я. – Вот так родная мама о своей дочери! Пусть не учится, пусть пьянствует – лишь бы диплом получила. Вернемся, надо будет с Олей поговорить. С племянницей надо что-то делать. С таким женишком она и до наркотиков может докатиться».
– Диплом получит, а дальше что? – не сдавалась Оля. – Ты же сама попросишь меня помочь устроить ее на работу. А как я смогу ее кому-то рекомендовать, если у нее в голове будет пусто?
– Ладно, – махнула рукой старшая сестра, – давай не будем раздувать эту тему. А то вон ребенок смотрит на нас испуганно, думает, что мы ссоримся.
Ребенок, то есть девочка Катя, сидел на противоположной стороне обеденного стола, рядом с Мариной, и действительно вид имел встревоженный. Я подумал, как жаль, что мы не знали, что здесь будет эта девочка, и ничего не привезли ей в подарок. Надо сходить завтра с утра в магазин и купить что-нибудь.
После обеда, который получился весьма поздним, нам с Олей предложили сходить в баньку. Сам я как-то к парной бане по жизни не пристрастился, но знал, что Оля любительница этого дела. У себя в квартире она даже устроила мини-сауну, парила своего инвалида-мужа и сама парилась. Ну а с любимой женкой и я был готов пройти термическую экзекуцию.
Описывать баню и процесс нахождения в ней я не стану, дабы не разгневать знатоков и ценителей сей русской забавы. Для меня главным удовольствием было то, что удовольствие получила моя женушка, да еще осталось непередаваемое ощущение от погружения разгоряченного тела в огромный пушистый сугроб. Такубоку вспомнился: «Зарыться в мягкий ворох снега пылающим лицом… Такой любовью я хочу любить!» Японец, а как сумел снег прочувствовать!
К вечеру Алина дочь позвонила маме сама и сказала, что сегодня они выехать уже не смогут. Выедут завтра утром и приедут к вечеру, к самому Новому году.
– Спроси про наши лыжи, – сказала под руку сестре Оля. Альбина посмотрела на меня вопросительно.
– Не надо, – остановил я ее. – Взяли так взяли. А если не взяли, то уже не возьмут. Не надо людей дергать.
Утром, после завтрака, мы в сопровождении Али прогулялись по поселку. Увидели обелиск, установленный в честь летчиц, миновали небольшую деревянную церковь и здание музыкальной школы, дошли до Дома культуры. Аля вошла внутрь, по своим предпраздничным делам, а мы с Олей направились в местный универмаг за подарком для Кати. Оля уже вызнала, что девочка увлекается рисованием, и мы купили ей набор хороших красок и кисточек.
На обратном пути свернули к реке. Амгунь была скована льдом и укрыта снегом, ее ровная, гладкая дорога уходила далеко за поселок. «Вот здесь бы на лыжах и побегать! – подумал я, – Но лыж нет и, пожалуй, уже не будет. Хорошо, хоть гитару мы Ване не доверили».
День тянулся непривычно долго. Смотрели телевизор, лепили пельмени, я опять помахал колуном… В общем, ждали Нового года. И ждали Олю с Ваней. Часов в шесть вечера вернулась Аля и сказала, что Оля ей позвонила. Они доехали до Комсомольска, и там опять сломалась машина, они остались у Ваниного друга, к Новому году не приедут.
– Врут они все! – еле сдерживая гнев, произнес, выслушав жену, Володя. – Просто залились уже под завязку, никто баранку держать не может. Знаю я эту ментовскую компанию! Им законы не писаны.
– Ну, с Ольгой я поговорю, как приедет, – пообещала Аля. А мы с Олей промолчали.
Новый год тем не менее встретили, как полагается, с шампанским, со звоном бокалов, с телевизором и моей гитарой. Гитара имела успех. Аля даже благосклонно сказала, что приняла бы меня в свою самодеятельность. Наверное, это была высокая оценка, потому как ее самодеятельность брала первые-вторые места на краевых конкурсах.
Оля и Ваня появились только второго января. Румяная с мороза, ясноглазая, Оля походила на Снегурочку. На очень смущенную Снегурочку. А с Вани все было как с гуся вода. О лыжах он даже не упомянул. Впрочем, я с ним и разговаривать не стал, не интересен он мне был. Разговаривал Володя, но тон его не был уже таким категоричным, как накануне. Наверное, не рисковал открыто ссориться с милицией. И только когда Ваня ушел, позволил себе эмоции:
– И папаша у него такой же засранец! Все менты засранцы!
На следующий день мы покидали Полину. Аля позвонила в поселковый аэропортик (ее везде знали), попросила посадить сестру с мужем на ближайший проходящий борт, и нам зарезервировали места. Провожали они нас вдвоем с Володей, сфотографировались на прощанье прямо у трапа. Обнялись, еще раз заверили друг друга в договоренности по деньгам. Прощай, Полина! А может, и до свидания.
В самолетике (это был шестнадцатиместный АН-28) Оля попросила у стюардессы два спецпакетика, прислонилась к моему плечу и сказала:
– Я так счастлива с тобой! Давай не будем никогда разлучаться!
– Давай, – согласился я. – Будешь ездить со мной в командировки, на конференции.
– А ты со мной.
– Само собой. И мы никогда не будем ссориться.
– Никогда!
Самолетик взлетел. Оля уткнулась в пакетик. Как хорошо было у меня на душе!
г. Хабаровск
