Об Онегине
И первое, что пришло мне в голову, когда я начала перечитывать роман, - сходство дуэлей Пушкина и его героя. Можно сказать, что реальный Пушкин в своей дуэли с Дантесом в чем-то повторил Онегина и Ленского. Возьмем календарное течение событий. Дуэль Онегина с Ленским проходила сразу после именин Татьяны, которые приходятся на 12 января (по старому стилю). Дуэль Пушкина также проходила зимой и тоже в январе, хотя и чуть позже, 27 января. Согласитесь, что она могла бы быть и в любое другое время года и в любой другой месяц зимы, но случилась именно тогда и ровно в том месяце, когда стрелялись пушкинские герои. Есть картина Репина, иллюстрирующая дуэль Онегина и Ленского. Картина, надо сказать, очень неудачная. Спиной к зрителю на утоптанной снежной площадке стоит Онегин в длинном черном пальто и шляпе. Он вытянул правую руку с пистолетом, другую руку заложил за спину, его поза очень устойчива – он стреляет прицельно, с целью убить. Ленский стоит к зрителю лицом. Он много субтильнее плотного Онегина, одет в светлую шинель и светлый же картуз, плащ скинут на снег. Правая рука с пистолетом вытянута как-то слишком картинно, ощущение, что его пистолет направлен в сторону от противника. Еще минута - и пуля Онегина его подкосит.
Если вы захотите посмотреть картинки, иллюстрирующие дуэль Пушкина, то наткнетесь на очень схожую с нами рассмотренной. Только на месте Онегина стоит Дантес в белом мундире и сапогах, а напротив него, примерно на том же расстоянии, что и Ленский на картине Репина, – Пушкин. Он как-то очень странно закинул голову и вытянул правую руку с пистолетом. Смотрит он вовсе не на противника, а куда-то совсем в другую сторону. Обе картинки далеки от художественного совершенства, но они свидетельствуют о том, что в нашем сознании реальная пушкинская дуэль сливается с дуэлью его героев, Онегина и Ленского. Причем Пушкин, если говорить опять же о привычном стереотипе сознания, ассоциируется с Ленским, а Дантес с Онегиным[1].
Эту ассоциацию Пушкин-Ленский вывел на поверхность Лермонтов в стихотворении «На смерть поэта» (1837).
И он убит — и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сраженный, как и он, безжалостной рукой.
В этом представлении, как кажется, содержится двойное несоответствие. Первое. Дантес не хотел убивать Пушкина, незадолго до того он породнился с семьей Гончаровых, стал мужем сестры жены Пушкина, Екатерины. Пара ждала прибавления. Дуэль с Пушкиным вредила и его начавшейся карьере, так как поединки были запрещены царем и сурово карались. Действительно, после дуэли карьера Дантеса, так удачно начавшаяся, прервалась, он вынужден был покинуть Россию.
Зачинщиком дуэли был Пушкин. Он, как и его герой Ленский, горел желанием покарать «развратителя». На оскорбительное письмо Пушкина, отправленное барону Геккерну, приемному отцу Дантеса, ответить можно было только вызовом. Условия дуэли были, по настоянию Пушкина, очень жесткими, смертельными – на двадцати шагах, с барьером в десяти шагах (у Онегина с Ленским - на тридцати двух шагах). Еще раз повторю, что цели убить Пушкина у Дантеса не было. Можно сказать, что Дантес убил Пушкина «нечаянно», как роковым образом случается на подобных поединках.
Пушкин ведь тоже мог его убить. Стрелок он был отменный, в юности, в Южной ссылке, каждодневно упражнялся в стрельбе из пистолета, позже носил тяжелую палку, вырабатывая «твердость» руки, и все это лишь для того, чтобы в нужный час не промахнуться. Ему было с кого списывать героя «Выстрела» Сильвио, ежедневно стрелявшего из пистолета в ожидании оставленного за ним выстрела. Уже раненный, упавший на снег, поэт стрелял по Дантесу из другого пистолета, так как ствол предыдущего был забит снегом, стрелял с очень близкого расстояния. Дантес при этом вел себя совсем не трусливо, не протестовал против замены оружия противником, не закрывался своим пистолетом от выстрела, как того требуют правила - его секундант, виконт д’Аршиак, реагировал на сие нервно – и в результате был легко ранен в руку. Если говорить об Онегине, он тоже совсем не хотел убивать Ленского. Ленский был его друг. Единственный друг среди всех обитателей «соседственных селений», к коим отношение у обоих друзей было сходное. Ленскому, как и Онегину, ни соседские пиры, ни разговоры «не нравились».
Оба сильно отличались от соседей, чей групповой малопривлекательный и даже окарикатуренный портрет Пушкин дает в 6-й главе, описывая «бал» на именинах Татьяны. Друзья резко отличались от деревенских помещиков - своей образованностью, интеллектом, свободой взглядов и мыслей. Пушкин называет деревню «пустыней», в которой один Евгений мог оценить «дары» Ленского, его ум, свободолюбие, поэтический талант.
Оба они были практически совсем одиноки на земле. Онегин лишился отца и дяди, похоже, у него вообще не было других родственников. Ленский, по всему видно, тоже был одинок, кончив курс в Геттингенском университете в Германии, он приходит на кладбище, чтобы помянуть своих родителей и соседа, отца сестер Лариных.
Дуэль между Онегиным и Ленским была ужасной ошибкой, недоразумением. Ленский оказался, если использовать слова Онегина, обращенные к Татьяне в конце романа, «несчастной жертвой». Некоторые считают (как и автор рассмотренной нами иллюстрации), что Онегин стрелял в Ленского прицельно, стремясь убить. Он-де «первым» стал поднимать свой пистолет.
Это заблуждение. В комментарии Лотмана говорится, что те, кто хотел убить противника, стреляли, стоя у самого барьера, близко подойдя к своей «мишени», тут уж они убивали наверняка.
Итак, я попыталась показать, что в смертельном исходе дуэли не были виноваты ни Онегин, ни Дантес. Так случилось помимо их воли, можно сказать, что так распорядилась судьба.
Идем дальше.
Как относится Пушкин к «убийце Ленского»? Но прежде как он относится к Ленскому? Действительно ли Ленский – это Пушкин? Как кажется, и да, и нет. Во время написания своего романа в стихах Александр Сергеевич уже изживал в себе те черты, что были свойственны Ленскому и его поэзии. Ленский – «святая душа», верил, «что друзья готовы за честь его принять оковы».
Но столь же неколебимая вера в друзей была свойственна и юноше Пушкину. И если во время написания «Онегина...» Пушкин с такой болью пишет о друзьях, повторяющих «стократ ошибкой» нелепицы о нем, то это следствие очень сильной обиды конкретно на одного человека, к дуэли с которым поэт готовил себя, пребывая в двух следующих друг за другом ссылках, на Юге и в Михайловском. «Враг» же обретался в Москве, это был пресловутый Федор Иванович Толстой-Американец, пустивший о юноше Пушкине сплетню, что того высекли в канцелярии военного губернатора Санкт-Петербурга Милорадовича, куда он был приглашен в связи со своими «крамольными» стихами. Пушкин поклялся вызвать Федора Толстого на дуэль тотчас по освобождении из ссылки, что и сделал. Того не было дома, а потом их помирили, и Толстой-Американец, человек непредсказуемого нрава, но умный и хваткий (вылитый Зарецкий из «Онегина»!), впоследствии даже стал «сватом» Александра Сергеевича.
Вообще надо понимать, что в Михайловскую ссылку приехал совсем не тот романтический юноша, бредивший поэмами Байрона, что отправлялся когда-то на Кавказ и в Крым с семьей генерала Раевского. Тогда на корабле, плывущем из Феодосии в Гурзуф, ночью, двадцатилетний Пушкин написал элегию «Погасло дневное светило», в которой были все атрибуты поэзии Ленского: «разлука и печаль», и «туманна даль», и даже «поблеклый жизни цвет» (в элегии: «желаний и надежд томительный обман»).
Позднее все эти романтико-байронические мотивы и поэтические клише проявились в полную силу в южных поэмах Пушкина. Но уже в Одессе его мировоззрение меняется, он начинает видеть «изнанку» романтического героя, оказавшегося «безнадежным эгоистом», подвергает сомнению свои прежние идеалы и ценности. Можно даже говорить о мировоззренческом кризисе Пушкина на рубеже 1823-1824 гг, на что неоднократно указывал в своих лекциях известный пушкинист Сергей Михайлович Бонди[2].
В Михайловском Пушкин окончательно прощается со своей юностью; начатый еще в Кишиневе в 1823 году «Евгений Онегин» - совсем не романтическая поэма, это роман в стихах, главный герой которого далек от романтического героя и даже противопоставлен ему[3]. Возраст Пушкина времен его пребывания в Михайловском (1824-1826) совпадает с возрастом героя-протагониста. Онегину в деревне 25-26 лет.
Поэтому я бы сказала так: 18-летний Ленский в пушкинском романе – это отчасти сам юный Пушкин (не будем касаться его прочих прототипов, таких как Кюхельбекер или Веневитинов), что до Онегина[4], то Пушкин вложил в него много от себя зрелого. Всячески открещиваясь от отождествления героя с автором, начав роман как иронический рассказ о «молодом повесе», Пушкин постепенно проникается к герою симпатией, меняет тон повествования, говорит о своей дружбе с Онегиным. Одна из черт, которая нравилась поэту в Евгении, - «неподражательная странность».
Эта-то «странность» сближает Онегина с Ленским и отпугивает от него соседей-помещиков, а также воображаемых читателей из высших слоев, с которыми Пушкин вступает в спор, защищая своего героя: «Зачем же так неблагосклонно вы отзываетесь о нем?..» Затем, что «важным людям важны вздоры, И что посредственность одна. Нам по плечу и не странна»? Если со «странным» Ленским соседи готовы примириться, вследствие его молодости, богатства и положения «жениха», то вокруг Онегина в деревне курсируют дикие слухи («пьет одно стаканом красное вино»), слагается мнение, что он «опаснейший чудак»[5].
Не сомневаюсь, что таким же «чудаком», и тоже «опаснейшим» (ибо находился под надзором полиции, слыл «революционером» и «безбожником») считался в соседстве и Пушкин. Практически из соседей общался он только с семьей Прасковьи Александровны Осиповой-Вульф. Семья Осиповой в жизни Пушкина – аналог «семейства Лариных» для Ленского.
Как близок автор к своему герою, можно убедиться из таких характеристик, взятых из первой главы: «Я был озлоблен, он угрюм; Страстей игру мы знали оба: Томила жизнь обоих нас; В обоих сердца жар угас; Обоих ожидала злоба Слепой фортуны и людей На самом утре наших дней»[6]. Не правда ли, очень похожи автор и его герой, просто близнецы?
Но что же получается? Я пыталась показать, как похож Ленский на молодого Пушкина и как близок Онегин Пушкину зрелому. Но Ленского и Онегина, практически своих «двойников», Пушкин приводит к дуэли. Ужасная коллизия, в прямом смысле самоубийственная.
Трудно представить, как пережил ситуацию Онегин, убивший не чужого человека, не врага, а «друга». Понятно, что платой для него стало каждодневное явление «окровавленной тени» Ленского. В целях спасения он должен был покинуть деревню и отправиться путешествовать. Но и для самого Пушкина такой конфликт между родственными его душе героями наверняка был психологически тяжел.
В конце этой первой части моего эссе скажу о том, как по-разному герой пушкинского романа, Евгений Онегин, и убийца Пушкина, Жорж Дантес, отнеслись к трагической дуэли.
После убийства Ленского о нем как-то слишком быстро забыли. По-видимому, он действительно был одинок, не имел родных. Вообще кусок, связанный с памятью о Ленском, написан как-то смутно, словно его писал сам юный поэт, избегавший прямых слов и названий.
Бывало, в поздние досуги
Сюда ходили две подруги,
И на могиле при луне,
Обнявшись, плакали оне.
Под «подругами», по-видимому, подразумеваются сестры Ларины. Кто же еще будет плакать о Ленском? Однако дорожка к могиле скоро заросла. Ольга – невеста убитого - плакала «недолго», уже той же весной вышла замуж за улана и уехала с ним в полк. О Ленском теперь «никто не помнит». «О нем два сердца, может быть, еще грустят», - передает Пушкин мысли Татьяны. Опять сказано очень расплывчато.
Что это за «два сердца»? Татьяна имеет в виду себя и... кого еще? Ольгу, изменившую памяти поэта столь быстро? А может, «второе сердце»... это Онегин? И правда, как ему забыть Ленского? Убитый его рукой поэт теперь навечно станет его спутником, и, конечно, никакими средствами не сможет Евгений заглушить душевную боль от совершенного.
Обращусь к Дантесу. Из России после убийства Пушкина он был выслан, посему вернулся во Францию в маленький городок Сульц, где находилось его родовое поместье. Не сразу, но сумел сделать карьеру и стать сенатором; после ранней смерти Екатерины, умершей родами в 1843 году, остался молодым вдовцом с четырьмя детьми. Больше не женился.
В историческом журнале «Дилетант» некоторое время назад публиковалась заметка одного российского журналиста, побывавшего в Сульце. Он рассказывает, что видел в доме Дантеса чугунного человека с красной деревяшкой в области сердца. Каждое утро Дантес упражнялся в стрельбе. Журналист пишет, что чугунная кукла поразительно напоминала Пушкина.
Если это так, то история с Пушкиным для Дантеса не закончилась дуэлью. Незапланированное убийство поэта разрушило его блестяще начатую карьеру, вынудило покинуть Санкт-Петербург, отказаться от притязаний на Натали Пушкину, вернуться на потеху сплетникам в провинциальный городок, к разбитому корыту... Нужно было снова, уже с семьей на руках, начинать карьеру. Ежедневно стреляя по чугунной мишени, не видел ли Дантес в ней того, кого считал «виновником» своего «петербургского крушения»? Не вымещал ли на нем свою злость, свои тогдашние разбитые надежды?
Это всего лишь моя гипотеза. Мы не знаем на самом деле, как Дантес оценивал случившееся спустя годы... При всем при том мне трудно представить, что Жорж грустил об убиенном, что сожалел о случившемся и испытывал муки совести. Как-то в это не верится, не тот персонаж...
О Татьяне
Пятая глава романа в стихах Пушкина почти целиком посвящена Татьяне.
Ее предваряет эпиграф из самой известной баллады Жуковского «Светлана»: «О, не знай сих страшных снов, Ты, моя Светлана!»
И действительно, в начале главы описываются святочные гаданья (с них начинается баллада Василия Андреевича) а затем «сон Татьяны», оказавшийся - в противовес сну Светланы - вещим. Мне кажется, современный читатель (да и не только современный) не очень понимает, зачем было нужно помещать в роман этот сказочный сон. Мало кто вдумывается в его смысл. Считается, что сон придает образу Татьяны дополнительный народный, или «фольклорный» колорит, рисует ее «русскою душою». Но вчитавшись в то, о чем нам говорит Пушкин, мы поймем, что сон сам по себе – как семантический и художественный сегмент текста - важен для понимания произведения.
Сегодня, перечитывая «Евгения Онегина», я подумала с удивлением, что мимо этой потрясающей картины прошли все: создатели либретто оперы Петра Ильича Чайковского (сам Чайковский и его помощник Шиловский), те, кто в советское время делал фильм-оперу, англичане, выпустившие замечательный фильм «Евгений Онегин» с Рэйфом Файнсом в главной роли. Все они словно не заметили «сна Татьяны» или посчитали его орнаментальным фольклорным довеском. Никто не увязал этот сон со смыслом происходящего в романе, не включил его в образную систему фильма или оперы. Таковы стереотипы сознания. Но давайте вернемся к началу пятой главы.
Итак, начав рассказ о пребывании Онегина в деревне с лета, Пушкин «по календарю» приводит нас к зиме. На третье января, в ночь, выпал снег, а там «настали святки».
Напоминаю: Святки – это 12 дней, от Рождества до Крещенья, то есть с 25 декабря по 6 января. Это время считается периодом разгула темных сил (младенец еще не крещен, не оберегаем «крестной силой»). Потому именно на Святки обычно гадали на «женихов» (все же гаданье – обряд языческий).
В балладе «Светлана» девушки гадают в Крещенский вечерок. Это значит, они собираются в канун Крещенья, в ночь на 5 января – как раз в самый разгар беснований всяческой нечисти, которая будет разогнана наступившим утром.
В начале главы говорится, что Татьяна любила зиму, любила она и «мглу крещенских вечеров». И дальше:
По старине торжествовали
В их доме эти вечера:
Служанки со всего двора
Про барышень своих гадали
И им сулили каждый год
Мужьев военных и поход.
Логично будет предположить, что и Татьяна Ларина гадала «на жениха» именно на Крещенье, в Крещенский вечерок. Верила ли Татьяна «гаданьям»? Верила. Как верила преданьям «простонародной старины». Ей, этой возросшей на сентиментальных французских романах 18-го века барышне, были свойственны суеверия. Она боялась перебежавшего дорогу зайца, месяца с левой стороны, верила в вещие сны... Пушкин, надо сказать, сам был человеком суеверным. И «приметы» его не обманывали.
На венчанье Пушкина с Гончаровой у жениха упало кольцо на пол, потом погасла свеча - приметы были «не к добру», их печальный смысл подтвердился впоследствии. Цыганка нагадала Александру Сергеевичу «смерть от белой головы», Дантес был блондином. Если бы Пушкин не повернул назад, когда на выезде из Михайловского дорогу возку перебежал заяц, он приехал бы в Петербург как раз к выступлению своих друзей-декабристов и мог бы кончить жизнь или на виселице, или на каторге.
Считается, что суеверия стоят в стороне от религии. Однако они одного с ней корня и покоятся на триаде Достоевского: чудо, тайна, авторитет.
В сегодняшней Москве тысячные толпы стояли перед Храмом Христа-спасителя, чтобы приложиться к «Дарам волхвов». К чему, к чему приложиться? Да, да, к легендарным, вошедшим в поговорку Дарам волхвов. К вещи явно мифической, сказочной, как и те «маги», кто эти «дары» принес в пещеру, где родился младенец. Что это, если не суеверие, не признание за «амулетом» чудодейственной силы? Но люди хотят в это верить – и исцеляются, исцеляются там, где могли бы легко заразиться по гигиеническим причинам.
Итак, Татьяна гадает на Святках, в Крещенский вечерок. Один из способов гаданья – вынимать из чаши с водой брошенные туда украшения, происходит сие действо под пение «подблюдных песен», на какую песню будет вынуто твое колечко или сережка, то тебе и суждено. Татьяна вынула свое колечко под такую песню:
Там мужички-то всё богаты,
Гребут лопатой серебро;
Кому поем, тому добро
И слава!
Увы, эта песня сулит вовсе не богатство, как можно было бы предположить. Она предрекает смерть – и Пушкин сам говорит об этом в сноске.
Можно представить, как испугалась Татьяна этого предсказания! Зато следующее должно было ее позабавить – услышав шаги ночного прохожего, она в легком платьице сбегает с крыльца и спрашивает: «Как ваше имя?» Таким образом узнавали имя суженого.
Настигнутый, видно, был из крестьян, имя у него оказалось мужицкое - Агафон. Помещичья дочка никак не могла получить мужа с таким именем.
Самое главное святочное гаданье проводится ночью, как правило, в бане, где накрывается стол на два прибора, ставятся «зеркало с свечою» («Светлана»). В полночь в зеркале девушке может пригрезиться лик суженого.
Именно так гадала Светлана, но это гаданье не для слабонервных, оно считается страшным и даже опасным, мало ли что может проделать с тобой разгулявшаяся нечистая сила? Светлану она завлекла далеко от дома, в жилище мертвеца, который прикинулся ее женихом... У Пушкина этого страшного гаданья испугались сразу оба - Татьяна и сам автор.
Мне кажется, Пушкин не хотел ступать на проторенную Жуковским тропу, Василий Андреевич три раза переводил Бюргерову балладу «Ленора» (легшую в основу «Светланы»), где за девушкой является мертвый жених и уносит ее с собой в могилу.
Пушкину было интересней строить свой сюжет, идти своим путем, «чудный сон» героини впрямую не связан с гаданьем. Хотя сон в Крещенскую ночь – это в принципе то же гаданье, недаром под подушку Татьяна кладет себе зеркало (чтобы увидеть во сне жениха), а когда она утром пробуждается от ночного кошмара, к ней подбегает сестра с вопросом: «Кого ты видела во сне?» Что же предвещал «чудный» сон Татьяны? Почему он занимает, на мой взгляд, важное место в структуре романа?
Исследуем, как говорил платоновский Сократ.
Начало сна фольклорно, в духе народных сказок: Татьяне на снеговой поляне встречается умный и говорящий, можно даже сказать, человекоподобный медведь. У Пушкина давно уже было пристрастие к этому зверю. В поэме «Цыганы» сбежавший от общества в цыганский табор Алеко (Александр) выбирает из предложенных ему профессий хождение по селам с медведем. А мог ведь и «железо ковать», но выбрал медведя. Медведь помогает Татьяне перейти через ручей, а потом бежит за ней и, когда она, обессиленная, падает, несет ее до одинокого шалаша «своего кума». В шалаше – видит Татьяна в щелку из сеней - пируют чудовища, та самая нечистая сила, что бесчинствует до Крещенья. И среди этих монстров Татьяна узнает Онегина. Мало того, он на пиру Хозяин, видно, он-то и есть тот самый «кум» медведя. Татьяне уже не так страшно, она немного растворяет дверь – и Евгений, ее заметив, идет к ней. Монстры - за ним. Увидев деву, чудища протягивают к ней свои клыки, усы, рога и хоботы с криком «мое!»
Но Евгений недаром был их господином, он грозно говорит: «Мое!» - и шайка испаряется, оставив Таню наедине с Евгением. Дальше следует начало любовной сцены: Онегин кладет Таню на скамью и клонит голову к ней на плечо. Но любовной сцене мешает появление Ольги и Ленского. Онегин недоволен их появлением, он замахивается на Ленского, бранит незваных гостей. Спор разрастается, Онегин выхватывает нож и поражает Ленского. Раздается «нестерпимый крик», хижина шатается – на этом сон заканчивается. Что все это значит? Мартын Задека, автор старинного сонника, не помог Татьяне истолковать ее «чудный сон». Попробуем сделать это за него.
Медведь в сказках – герой не очень страшный, такой он и у Пушкина, даже чуть смешной «косматый лакей», помогающий барышне перейти через ручей и несущий ее «на лапах» до жилья, где можно обогреться. Это своеобразный «связник». Чего с чем? Этого света с тем.
Ибо Татьяна попадает на пир дьявольских сил, в инфернальный мир. Для сказки обычны два поворота – заблудившиеся попадают к разбойникам (этот поворот разработан Пушкиным в балладе «Жених») или в «инопространство», к колдунье, бабе-яге... В сказочной балладе Бюргера «Ленора» девушка попадает в могилу к мертвому жениху (куда чуть не попала Светлана). Могила - это в сущности то же – чужое инфернальное пространство, другой мир. Туда-то, в другой мир, и попадает Татьяна в своем «чудном» сне. Защитника от населяющей этот мир нечисти она видит в Хозяине пира, человеке, ей знакомом, который одновременно «мил и страшен ей».
Почему мил? Да потому что Татьяна его любит, считает, что он послан ей Богом, именно таким она представляет себе своего избранника. Почему страшен?
Да потому что она ощущает «чужеродность» Онегина, воспитанного иной средой, на других – европейских - образцах, на «байронической» литературе, до Татьяны еще не дошедшей; чуткая дева интуитивно понимает его непохожесть на окружающих, но не может ее рационально объяснить. Кто его, такого необыкновенного, породил? что он с собой несет – зло или добро?
Кто ты? Мой ангел ли хранитель Или коварный искуситель? – вопрошает она в письме после их первой встречи. Иными словами, она спрашивает: ты Ангел или Демон?
Позднее, уже после отъезда Онегина, ее размышления о его «природе» продолжатся в его кабинете за чтением его книг, когда она снова не знает, кто он: Созданье ада иль небес,
Сей ангел, сей надменный бес... Напомню, что сон Татьяны несет эту тему и, удалив его из структуры текста, мы теряем в семантической и художественной целостности.
В Татьянином сне Онегин предстает в роли повелителя бесов, что однако не делает его одним из них. Он – над ними, ибо они подчиняются его командам: «он знак подаст - и все хохочут» и т. д. При всем при том он властвует именно над бесами, то есть наделен демонической силой, силой от Демона. И однако для Татьяны в ситуации «другого мира» он не опасность, а защита. Ибо может спасти ее от притязаний бесовской нечисти.
Не мною замечено, что соседи-помещики, собравшиеся в праздник именин в дом Лариных, весьма напоминают монстров Татьяниного сновидения. В своем сне Татьяна словно предвидит, что в будущем на нее будут претендовать «чудовища» в человеческом обличье - «уездный франтик Петушков», задорный Буянов, гусар Пыхтин. Их предложения руки и сердца «коррелируют» с желанием бесов сделать ее своей. Но избранником Татьяны в обоих мирах – инфернальном и человеческом - остается Онегин.
Любовь Татьяны роковая, пожизненная, и никуда ей от нее не деться. Итак, Онегин говорит бесовской нечисти: «Мое», и увлекает Татьяну на скамью. Во сне Татьяна свободна для эротических картин (Пушкин понимал это задолго до Фрейда). Она «чуть жива» – оно и понятно: ей страшно, и однако она не сопротивляется Онегину, который «клонит голову свою ей на плечо». Но эротическая сцена обрывается в самом начале. Непрошенные, входят Ольга и Ленский. Татьяна безмолвна, а Онегин вступает с Ленским в пререкания и ударяет его ножом.
Любовь обрывается в самом начале, ей не суждено осуществиться, и причина этого – в ссоре Онегина с Ленским. Вещий сон Татьяны верно предсказал грядущие события. Онегин станет убийцей «ее брата», так она называет Ленского, жениха своей сестры.
Но вещий он не только из-за этого, а еще и потому, что бросает на любовь Татьяны тень катастрофы, кошмара, погибели. После этого сна она уверена, что «погибнет» и что именно Онегин принесет ей гибель
Несколько дней после Крещенья ночной кошмар гнетет девушку, но вот наступает 12 января, день ее святой покровительницы Татьяны. На этом празднике из совершенного пустяка, из детского желания Онегина «взбесить» Ленского вырастет дуэль между двумя приятелями, она состоится через день после именин, 14 января. Ночной кошмар Татьяны обернется явью.
Убийство поэта сделает невозможным дальнейшее пребывание Онегина в деревне. Тоненькая ниточка интереса, протянувшаяся от него к Татьяне (а он явно выделял ее из двух сестер Лариных, в своей «исповеди» он говорит, что любит ее «любовью брата и, может быть, еще нежней)», была разорвана. Сам Онегин впоследствии вспоминает об этом так: «Еще одно нас разлучило... Несчастной жертвой Ленский пал... Ото всего, что сердцу мило, Тогда я сердце оторвал»... Смерть Ленского, с одной стороны, удалила их друг от друга, с другой, накрепко связала общими «кровавыми» воспоминаниями и переживаниями. Возникшая словно на пустом месте страсть вернувшегося из путешествия Онегина к Татьяне, вышедшей замуж за генерала и ставшей «законодательницей зал», – на самом деле начала зреть еще в деревне, и только дуэль с Ленским, закончившаяся так трагично, помешала ей развиться...
В последней 8-й главе роли героев кардинально меняются: «повелительницей» того мира, где по приезде из путешествия оказывается Онегин, а именно: петербургского света, становится Татьяна, и Евгений – полностью отдается ее власти. Происходит своеобразная «раздемонизация» героя, он превращается в обыкновенного влюбленного, зависящего от предмета своей любви.
Если говорить о Татьяне, то для нее сюжет «погибели» не осуществился. Возможно, если бы Онегин остался в деревне, Татьяна не смогла бы совладать со своим чувством – и бросилась бы навстречу своей гибели, и Евгений не смог бы ей противостоять. В отсутствии же Онегина, бывшего для нее единственным избранником, ей в сущности все равно, с кем соединять свою судьбу: «для бедной Тани Все были жребии равны». Как говорится, генерал так генерал.
Из сказанного можно сделать вывод: «чудный сон», который Пушкин посылает своей героине, в сжатом и метафорическом виде содержит всю последующую фабулу отношений Татьяны и Онегина – роковую невозможность взаимного счастья.
Тешу себя мыслью, что, прочитав мою статью, режиссеры схватятся за голову и возьмутся за ум. Иначе говоря, начнут включать «сон Татьяны» в образную и семантическую ткань спектакля, удивляясь, что до сих пор они этого не делали. Бог им в помощь!
Примечания
[1] И это при том, что Дантес был много моложе Пушкина, он родился в 1812, в один год с Натали, к моменту дуэли ему было 25 лет (Пушкину - 37). То есть по возрасту Пушкин ближе к Онегину, чем к юному Ленскому.
[2] Называю С.М. Бонди как «приоритетного автора» этой теории, ходили слухи, что литературовед ДБ подсылал на лекции СМ своих «агентов», а потом выдавал мысли профессора за свои, излагая их в книгах.
[3] В «Евгении Онегине» Пушкин приходит к открытию нового художественного метода, который будет назван «реализмом», и Онегин – уже персонаж вполне реалистический.
[4] Здесь тоже можно говорить о прототипах, как то: Александр Раевский, Алексей Вульф. Но нас в данном случае нас интересует сам автор как прототип своего героя.
[5] Приехав в деревню, Онегин освободил крестьян от барщины, и уже одно это делало его в глазах соседей «опасным».
[6] Отличала Онегина от ординарных светских людей его «хандра», отсутствие интереса к жизни...
Напечатано в журнале «Семь искусств» #2-3(50)февраль-март2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=50
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer2-3/Chajkovskaja1.php
