***
Нервно куришь в коридоре,
На запястье – два браслета.
На одном браслете – море,
На другом браслете – лето.
Сыплет белым волчья шкура,
Однозначно не в Лондоне.
А глаза закроешь – губы
По плечу ведут к ладони.
Снег штрихует память. Банка
Исцарапана, помята.
На запястье у подранка
То полынь цветёт, то мята.
Дымно, солоно и сладко.
Ветер форточку кусает.
На снегу играет в прятки
С морем девочка босая…
***
Что в холодильнике на полке?
Два сердца, смёрзшихся в комок,
Цветные льдинки с барахолки,
Из одуванчиков венок.
А дальше? Комната щебёнкой
Давно засыпана, темна…
Дыханье спящего ребёнка
Соединяет – он, она.
А дальше? Вырастет, кроватку
Отправят в сумрачный подвал.
Тик-так, часы ослабят хватку –
Ты вечность перезимовал.
Уснула женщина в футболке,
Спит холодильник, спит плита.
И дочь у матери осколки
Вытягивает изо рта.
***
Вот письмо для почтальона.
От кого? Издалека.
Рвёт бумагу. Удивлённо
Видит белые снега.
Кто по снегу пишет снегом? –
Ели, домики, шоссе.
Человечки за ночлегом
Одинаковые все.
С белой кожей, кожей белой
Ослепляет – вот она.
Льдом берёзовым, омелой
В снежный ветер вплетена.
Перечти губами – тает.
Трогай белое, скучай,
Там, где лампа золотая,
Чёрный хлеб, зелёный чай.
***
Захару
Шли на мэйл «люблю» – или жми на пульт управленья,
Вдруг нашаришь кнопку большого офонаренья,
Открывай портал или рот под дымок с горчинкой,
Обнимайся с ведьминской чертовщинкой.
Город рубит, режет, шуршит, выбивает чеки,
А потом сквозь нас протекают горящие реки,
А потом находишь губы, они в бруснике…
Я смеюсь и гадаю на первой упавшей книге.
А потом сквозь нас протекает шипенье ночи –
Капучино, чивас, прочие тамагочи.
Мы сидим в кафе, ночь гуляет в синих лосинах,
В золочёных звёздах, в лопнувших апельсинах.
А ты знаешь её язык? потайные стрелки?
Шевеленье крыш, трубы, вышки, люки, мосты, провода, тарелки,
Кока-колу, бензин, химические растворы –
Или ты убежал из школы?
Или ты всё бросил, чтобы шептать «цалую»,
Чтоб собаку гладить, забыв четвёртую мировую,
Чтоб считать по родинкам – сколько ещё до взрыва?
Жми на пульт, не бойся, ну станем светом…
ТЕМПЕРАТУРА
Я пишу алкашу: дорогой, наплевать, что алкаш,
Не гуляй моим морем, вали в свой похмельный шабаш!
Ноябрина горчит, словно Пушкин в копчёном стекле,
И всё небо торчит на одной золочёной игле.
Танцы-шманцы, трава, конура,
Скайп, вконтакте, наушники, выруби, это игра,
Не лови, не ищи, трогай не, горячо, горячо…
Для чего тебе море, зачем ты мне дышишь в плечо?
Раскалённую кровь для чего серебришь языком?
Ты утонешь (придурок) – а я никогда, ни о ком…
Я могу растворить тебя в рыжих холмах, стать драконом корней,
Сквозь бетонку и пластик в рабочие мельницы дней,
Стать солёным вином в черепах, свистнуть: море, а ну-ка, гори!
Только дым у тебя на губах.
И в зрачках – фонари.
Я люблю тебя, ч-чёрт… поцелуями горло открыв.
Сорок градусов.
Сердце.
Разрыв.
***
У книжки загнута страница,
Поверх – ромашный лепесток.
Зимой замотанной приснится
Реки молочный водосток.
А рядом – ямка в трикотаже,
Коленка в солнечном меду,
И тени рыжие на пляже,
И земляника на ходу.
Песок, набившийся в сандали,
Разводы соли на спине…
Мы ничего не угадали –
Иди ко мне.
***
Ты колюч и глазами злюч, потому что спирт.
Сзади молния, тише, только чуть-чуть нажми…
Для чего серебряный ключ, мой фатальный флирт?
Что ты хочешь открыть ключом, мой амиго-ми?
Мой амиго-ми, мой кофейный вкус,
Мой небритый гоблин, чуть-чуть горчат
Поцелуи, перебивая пульс,
Где срывается волк с плеча.
У меня самой бегут под ключицей волки,
Солонее моря запах твоей футболки.
Я – огонь, да ты и зовёшь меня – эй, огонь!
Там под коркой, треснувшей в уголках,
Как ни прячь породу, как себе ни долдонь –
Холоднее, тише – всё сердце опять в волках.
Сколько раз, целуясь, ты рисовала волка
На сожжённой коже, чёртова кофемолка?
– Отпусти, пусти…
– Эй, куда же ты без меня?!
Сколько раз, скажи, выпрыгивала в окно?
И неслась по небу, ключиками звеня,
Керосин плескала на дно.
– Ты опять в метель сжигаешь своих волков?
– В медной турке чёрный ветер всего черней…
Закипает кофе в логовище снегов,
Закипает кровь, и мы закипаем в ней.
Потеряешь коня – оседлаешь волка.
Смерть ненавидит тех, кто умирает долго.
КИЕВ, ЛЕСТНИЦА В МЁРТВЫЙ ГОРОД
Сане Моцару со товарищи
Там лестница на троих: бутылка – один пролёт.
Качай в колыбели их, не прячь в ментовский кулёк.
Там троица у стола… но духа-сына-отца
Как ни вяжи в слова – всё разлетаются.
Большого взрыва гудёж, распад на минус и плюс –
Хватай билет, молодёжь, на чартер в божий союз.
Там лестница сразу вниз, где плавится мошкара,
Где мёртвый город подкис и сам течёт из горла.
Но трое стоят в кругу, три раненых, три бойца.
Качаясь, сквозь не могу, сквозь сына-духа-отца
Вот так же, моя страна, ты взорвана изнутри:
Где был отец – там дыра, где сын – легли пустыри.
И нам остаётся смех, и русский дух с бодуна,
И чокнутая на всех бутылка крови одна.
Крапивные волдыри, и ветер залит бухлом,
И ты говоришь – «умри», а я отвечаю – «в лом».
И пенится Оболонь, и хором поёт братва:
– Наш паровоз долетит до середины Днепра!
