* * *
После их смерти я в комнате редко бывал —
той, где отец... и другой, там, где мать умерла.
Встретили в той, где я нынче живу, свой финал
тёща и тесть, но ведь это другие дела.
Мать переехала, дочь у меня родилась,
хлопоты всякие как-то и мать отвлекли.
Всё забывается, если намаешься всласть...
всё растворяется в некой туманной дали.
Мать поменяла жилплощадь, оставшись одна,
ну, я старался, как мог и умел, ей помочь.
С внучкой дружила, подружкой считала она...
В полном беспамятстве встретила вечную ночь.
Сдуру в блокнотик тех лет я решил заглянуть,
чувствую: зря я полез разбирать закрома.
Большую часть телефонов могу зачеркнуть —
так вот, наверное, медленно сходят с ума.
* * *
...Твою погибель, смерть детей
С жестокой радостию вижу...
1817
Я люблю смотреть, как умирают дети...
1913
В восемнадцать или двадцать лет, конечно,
Вряд ли точно выверишь слова.
Нет возмездия, и жизнь продлится вечно...
Не болит об этом голова.
О расплате даже крошечные мысли
В эти годы разум не гнетут.
Если есть, то где-то с краешка повисли:
Не сейчас... не с нами... и не тут.
В этом возрасте — и слава Богу, право,—
Осторожность глупая чужда.
Нет семьи, детей по лавкам не орава,
Жизнь прекрасна, далека беда.
Разве видишь ты себя, мой друг, во прахе
Из-за пустякового словца?
Даже мыслей нет совсем о Божьем страхе
Лет за девятнадцать до конца.
* * *
Земную жизнь свою, в её тщете и скорби,
Прожив едва не всю... испив почти до дна,
Я всё своё несу, как нищий в утлой торбе,
Другая местность мне — сокрытая — видна.
С улыбкою иду, утратив всё земное.
С укором не гляжу на сноба и ханжу.
Что у меня отнять? Ведь всё моё — со мною.
Каким сюда пришёл, таким и ухожу.
Какою б ни была — к любой готов расплате.
Судьбу, какая есть, другой не заменю.
Пусть рубище моё — заплата на заплате,
Но совесть сохранил и не предал огню.
Я вижу хуже — да, но очи есть другие,
Я ими вижу путь, и там, в конце пути...
Но не могу сказать о том вам, дорогие.
А свет, открытый всем, и дальше мне свети!
* * *
Уезжаю завтра... уплываю,
Я уже билеты приобрёл.
В гавани стоит — четвёртый с краю —
Старый пароход «Морской орёл».
Сброшу грусть, что грудь мою томила...
Балтика... Атлантика... делов...
И Оркнейских, и Азорских мимо...
Мимо Атлантидских островов.
Невидаль... Не первые, однако...
Многие прошли такой маршрут.
Сколько их — узревших отблеск Знака...
Право на него — тяжёлый труд.
Может, заслужил, а может, случай —
Не за деньги я купил билет.
Я по жизни, в общем, невезучий.
Сколько ждал я... сколько долгих лет.
Скоро посмотрю в иллюминатор
Моего смешного корабля,
Ну а там — не полюс, не экватор,
Там другие небо и земля.
* * *
Не стихи мне дóроги, не строчки,
Не «спасибо» чахлое за них...
Написал — и выкинул листочки,
Те, что принимали этот стих.
Напечатал — и смахнул с дисплея.
Голова не этим занята:
Жизнь начать, о старой не жалея,
С чистого, как говорят, листа.
Это всё, конечно, иллюзорно.
В общем, я всегда об этом знал.
Но мечтать об этом не зазорно
Изредка... хотя бы раз в квартал.
Громкую... звенящую... лихую...
Светлую, подобную лучу.
Если призадуматься, какую
Выбрал бы,— я лучше промолчу.
Тихую... без жгучих откровений,
Жаркую... подобную огню.
Я подумал несколько мгновений —
И скажу, пожалуй, что ценю:
Тот порыв, наперекор всем спорам,
Уносящий душу в синеву
Ровно на мгновение... в котором,
Может быть, я только и живу.
* * *
Всё расхищено, предано, продано...
1921
Написала: «...расхищено, предано...»
Чуть не век пролетел с этих пор.
Что случилось — нам всем это ведомо:
Как сейчас, актуален укор.
Покосилось и рухнуло здание,
Что построили здесь на костях.
Но на чудо её упование
Живо, точно столетье — пустяк.
* * *
Есть путь у зла, он прям и широк,
Он раньше других возник.
А у добра много троп и дорог,
И все как одна — в тупик.
Идти столбовою дорогой не в лом,
Не стоит большого труда
Рядом с дышащим жарко злом —
Оно не предаст никогда.
Тягаться узеньким тропкам добра
С трассою зла? — Да брось...
...Извилистым...
гибким, как плоть ствола...
Бегущим и вкривь, и вкось.
* * *
Можно жить ещё проще... проще...
Плоти мира касаясь едва.
Я смотрю, как в осенней роще
Опадает с дерев листва.
Как ненужные побрякушки...
Скоро здесь закружит метель.
Но ведь тоже — совсем не простушки,
Зиму встретят сосна и ель.
В этом вечном своём зелёном
Через снежный шагнут порог.
Но навряд ли дубам и клёнам
Преподать желают урок.
Вот и я — не носитель истин,
Мало вижу, вглядевшись вдаль...
Не жалею опавших листьев,
И деревьев голых не жаль.
Но я следую их примеру,
Отрясая ненужный хлам —
Память, мудрость, надежду, веру...
Лишь любовь пока что не сдам.
Никакой нет больше обузы,
Мне на плечи не давит гнёт...
...Выцыганиваю у Музы
Самый сладкий... последний мёд.
* * *
Упаси меня, Боже,
В стихах от налёта трагизма...
Та, что дышит в затылок,
Упряма она и капризна.
Ей нащупать бы только
Хоть малую щель в обороне...
Не пытаюсь вглядеться:
Что может почудиться, кроме
Влажной тени, скользящей
По следу неточного слова?
Подогнать их друг к другу
Пытаюсь я снова и снова.
Осторожным движеньем
Сбиваю их в гибкую стаю...
Но чуть ближе, чуть дальше,
А Муза ли, Смерть ли — не знаю.
Кинотеатры из детства:
Волшебный, таинственный ящик
С лентой прожитой жизни,
Теперешней и предстоящей,
Предстаёт предо мною
В своей красоте безупречной,
Намекая на вечность...
А жизнь не желает быть вечной.
