* * *
и неизвестно: важен ли сюжет,
когда — вот жизнь — сложна, но бессюжетна.
едва очерчена, как смутный силуэт
огромного и нужного предмета.
в ней — тьма всего. в ней лишь на первый взгляд
нет ничего, что б привлекало взоры.
но выбери любую наугад,
как денежку из рыхлой кучи сора,
и — онемеешь от красот и язв,
от скорбной красоты не смытых пятен.
пробьётся свет. к рукам прилипнет грязь.
но, собственно, с неё и начинал Создатель.
* * *
какое ровное дыханье у печали.
без перехватов. спазмов. без пробелов.
так начерти же веточкой на белом,
как некто бегло дышит за плечами.
печаль — светла. а некто беглый — нежен.
то — безучастен. то, как дымка,— зыбок.
осмелься же на кроткое «спасибо»
за всех, кто был. немотствовал. и нежил.
отмерен срок. а тот, кто за плечами,
положим, в белом — балует восходом.
так ощути же с гибельным восторгом:
какое ровное дыханье у печали.
* * *
а это одиночество двоих —
есть некто третий: мудрый и лукавый,
витиевато, как изгиб лекала,
оберегавший отчуждённость их.
примерный скряга, скудный геометр,
отмерявший на ощупь расстоянье
от притяжений и до расставаний,
умножив по наитию в уме
всё то, что было, на всё то, что есть,
и чётность чисел, где итога нету,
позволил брать за чистую монету,
но брать чужое — не большая честь.
* * *
живи один. исполнишься до края
многоголосьем, что вишнёвый сад.
твой ад — внутри. в миру — улики рая.
и каждый прав. поскольку виноват.
и ты — правее правых. и исполнен
молений и проклятий через край.
почти бесплотен. и — совсем бесплоден.
и этот ад — есть твой привычный рай.
и, сам с собою избегая сходства,
уже в миру, как айсберг тот — на треть.
зане известно чем грозит актёрство.
и не Христа, чтоб бесям подобреть.
* * *
дождь исполнился торжества
в этом мире — и жёстком, и чёрством,
плоть смягчил, но стоят дерева,
словно некто по поводу в чёрном.
как хотелось изысканных тог,
а досталось наследие рубищ.
ах, скорбишь не о том, и жалеешь не то,
и не тех и страшишься, и любишь.
точно кто-то с тобою чудит
и неведеньем тайно голубит...
жалко времени — а оно не щадит.
страшно смерти — а она тебя любит.
* * *
то умираешь, то живёшь.
как резонируют струною.
то переплавишься на вошь,
то станешь вровень с сатаною.
то укрощаешь, то творишь
державу сумрачных деяний,
то милосерд, как нувориш,
то ищешь жадных подаяний.
то въешься вглубь, то рвёшься вширь,
то задыхаешься от пресса.
то жаждешь каверзной души
не хуже беса.
* * *
вот женщина, которую ты губишь.
глаза — огромные и серые, как быт.
вот женщина, которую не любишь
за то, что должен полюбить.
вот женщина, приученная стойко
сносить лишенья, но её вина
доказана безоговорочно настолько,
насколько нелюбимая она.
она, как яблоко, доступна и запретна
у первых нерастраченных людей.
вот женщина, которую ты предал
тем, что остался предан ей.
* * *
быть милым — тяжкая обязанность.
а нелюбимым — это право.
как за актёрство крики «браво»
из зала на упавший занавес.
а право — ровня для судьбы.
и, право же, должно и вправе
возникнуть, как опасность справа,
когда вы тщетны и слабы.
и неизбывное, как Рим,
семью холмами вознесётся.
и — несомненно — жизнь даётся,
чтобы воспользоваться им.
* * *
я люблю этот мир так, как любит кочевье скиталец.
потому что любить — это ладное властное дело.
потому что исполнено святочных таинств
его братское броское тело.
я люблю этот мир. его аз. его веди и яти.
потому что любить — это броско, как барская роскошь.
потому что июльские росы — не яды,
но с божественным промыслом — россыпь.
я люблю этот мир. потому что он вскормлен, нет, выстрадан нами,
потому что душна, нет, тщедушна взаимность,
потому что торгуют на взвесь именами
и судьбою — за краткое
* * *
и только боль одна нелжива.
попробуй всласть не жировать,
когда укладывает жилу
под кружевные жернова.
и за умеренную плату,
когда предъявят крупный счёт,
на торжествующую плаху
хмельную голову кладёт.
и, будто волю, кормит вволю
зрачок исполненных красот,
когда не взять добычи вору
с полунагих твоих сирот.
* * *
«не бойся, малое стадо».
на этих чрезмерных лугах
дарована будет услада
надменней, чем низменный страх.
не выше ведь ветреной птицы
и хрупче глубинных корней,
но будет дано причаститься
от плоти нездешних кровей.
и даже не нервом, но нёбом
дано вразуметь — как остра
боль кроткого чистого неба
за тех, кого мучает страх.
