Она была добрая колдунья. Со странным, но легким для запоминания библейским именем Ямима. Больше всего на свете любила маленьких детей, поэтому у всех ее сказок и рассказов был хороший конец. Писать их она начала очень рано. Но еще до рассказов, а точнее, параллельно с ними, она вела дневник, о котором никто не знал. Ее дочери Рама и Дана считали, что им известно о матери все. Ведь и сами они, и их дети, и внуки часто становились героями ее рассказов, знали их почти что наизусть. На ее книгах росли тысячи детей Израиля, не только ее собственные. А младшая дочь, Дана, даже написала вместе с мамой несколько книг. Но чтобы не у книжных героев, а у самой матери были тайны, об этом дочери даже не подозревали.
Ямима Черновиц в своем рабочем кабинете
Жизнелюбивая, спонтанная, оригинальная, смешливая Ямима Черновиц, прожив почти целый век и написав пятьдесят книг, про дневник не сказала ни слова, а вела его почти четверть века. И вот дочери нашли его в деревянном сундучке, в глубине шкафа, под грудой больших и маленьких папок с рукописями и документами.
И Рама и Дана родились в Израиле. Русского языка не знают и в России никогда не бывали. Но так как мама Ямима Черновиц и папа Йосéф Авидар родились в России, все, что связано с этой страной, всегда было интересно и старшим и младшим. Как уж они меня нашли, я не помню.
Мемориальная доска в Тель-Авиве в память Ямимы и Йосефа
Дана рассказала мне, что и Ямима и Йосеф, люди очень скромные, никогда не считали, что кто-то им чем-то обязан, и что у них исключительные биографии. Но Ямима воспитала несколько поколений израильских детей. А папа, как настоящий мужчина, и строил, и воевал, и много командовал. Завидовал немножко маме, самому-то мало довелось учиться, а она и в детстве и в юности училась очень много. И в России и в Израиле. Аттестат зрелости в гимназии "Герцлия" вручал ей поэт Хаим-Нахман Бялик. Она с юмором рассказывала в какой-то телевизионной программе, как тихо пробормотала тогда, опустив глаза долу, одно словечко: "Тода" (спасибо), а про себя прошептала: "Боженька, подари мне хоть одну искорку от его таланта".
Ямима среди друзей (в центре, улыбается). Справа, чуть выше –
директор легендарной гимназии "Герцлия" Барух Бен-Иехуда, 1935
Получать высшее педагогическое образование Ямима отправилась в Берлин. Когда позднее стала преподавать, ей показалось, что она недоучилась, и решила ехать в Вену, изучать психологию, а там ее ждала Судьба. Вернулась она в Израиль уже с Йосефом, и стала добавлять к своей фамилии и его – Авидар-Черновиц. Но все равно ее больше знали и знают по девичьей фамилии.
Конечно, Ямима и в рассказах писала о своем детстве и годах отрочества, но одно дело художественный рассказ и совсем другое – личный дневник.
Ямима и Йосеф много работали для своей страны, Израиля. Ямима воспитывала и образовывала детей без всякого труда. Сама шутила, что роста она маленького, поэтому ей не составляет труда ни наклониться к ребенку, ни утереть ему слезы, ни побеседовать с подростком, убедить его, что он сможет стать таким же бесстрашным и сильным как Трумпельдор. В душе она всегда оставалась ребенком, неимоверная фантазерка, в жизни немного наивная, открытая добру, не переносила фальши и жестокости. Дети были ее жизнью, их мир, их восприятие вещей и явлений оставались для нее главным чудом бытия. Она у детей училась и уважала их, для них же писала книги, которые переиздавались столько раз, что точно никто не может сосчитать.
Ямима Черновиц стала лауреатом разных премий, даже главной, Государственной, премии Израиля. Но от всех этих церемоний, почестей, славы она уставала. Лишь бы работалось, писалось, лишь бы суметь разбудить интерес, расшевелить мысль, достучаться до сердца.
Йосеф Авидар (1906-1995) был полной ее противоположностью. Высокий, молчаливый, строгий. Настоящий генерал. Никого не ругал. Только посмотрит – и ясно, что-то ты сделал не так. Для домашних он был личным Трумпельдором, героем, потому что и у него вместо кисти на правой руке была металлическая перчатка. Два его слова по-русски знали все, даже правнуки: "жулик" и "красавица".
Ямима приехала в Эрец-Исраэль в 1921 году, а Йосеф – в 1925. Вот что Ямима поведала о "своем генерале" на одной из встреч с ребятами – своими читателями, где я имела счастье присутствовать, видеть писательницу, слышать и чуть-чуть записывать за ней. Йосеф сначала был каменщиком, что не помешало ему вскоре, через год, стал командиром в Хагане, в отрядах еврейской самообороны. Он выполнял много важных поручений, даже оружие доставал – делал все, чтобы сначала создать государство Израиль, а потом, чтобы оно стало сильным и уважаемым. Но это будет потом, а во время беспорядков 1929 года и кровавых столкновений с арабами Йосеф был военным комендантом Хаганы в Иерусалиме. Через два года, во время занятий с молодыми бойцами на горе Скопус, ему тогда было 26 лет, граната, которую он держал в руке, разорвалась, и ему отрезало кисть правой руки. Вот откуда металлическая перчатка. Потребовалась операция, и его отправили в Вену. Там-то они с Ямимой и встретились. А настоящим генералом, причем одним из первых в Израиле, он стал в Войну за независимость. Потом они вместе много ездили по свету.
Генерал Йосеф Авидар, муж Ямимы Черновиц
Йосеф Авидар был послом Израиля сначала в Москве, с 1955 по 1958 годы, а потом в Аргентине, с 1961 по 1965 год (после возобновления дипломатических отношений с Израилем, расторгнутых Аргентиной в связи с похищением с ее территории Адольфа Эйхмана).
Йосеф Авидар (высокий, в центре) – посол Израиля в СССР. Рядом справа – Климент Ворошилов
Что делает человек, выходя на пенсию? Отдыхает. Но Йосеф, мы же помним, немножко завидовал Ямиме. Она, мол, такая ученая, а у него систематического образования вообще не было. И седой генерал стал студентом Иерусалимского университета, доучился до степени доктора философии, и тоже написал несколько книг. До конца жизни он занимался общественной работой.
Йосеф умер в 1995 году, а Ямима в 1998, прожили они одинаковое число лет, 89. Если вам доведется побывать на старом кладбище в Тель-Авиве, на улице имени Трумпельдора, вы найдете могилы Черновицей – отца и матери Ямимы. Они ушли с разницей в год, когда Ямиме не было еще и двадцати лет. Она всю жизнь тосковала по ласке матери, и ей очень не хватало мудрых советов и поддержки отца. Но Ямима обещала им не плакать…
И вот она сидела и писала про мальчика, который посадил деревце, а оно засохло под палящими лучами солнца. "И сама я – деревце, корни которого остались в чужой земле. Трудно".
После смерти их разъединили. Йосеф Авидар, как положено высокому чину, одному из первых командиров Хаганы и одному из первых генералов армии, похоронен на горе Герцля. А Ямима покоится на кладбище Гиват-Шауль.
И вот когда Ямима ушла от них насовсем, Рама и Дана нашли ее дневник. И по нему начали знакомиться с мамой заново. С мамой – девочкой лет десяти, одиннадцати, двенадцати, еще в России, а потом на дорогах Европы и постарше – в Эрец-Исраэль – в Иерусалиме и Тель-Авиве.
Ямима Черновиц долго не понимала, что семья у нее особенная. И не могла предугадать, что и об отце Шмуэле и о дяде Хаиме, и о ее брате Якове, и о ней самой, целая династия, будет написано во всех еврейских энциклопедиях.
Мы еще вернемся к этой семье, а пока полистаем детский дневник Ямимы. Именно тогда закладывались основы характера, вырабатывалась привычка думать и запоминать, умение отбирать из разных событий главные и предавать их бумаге. Мы прослеживаем одновременно и жизнь обычной еврейской девочки, жадно впитывающей впечатления, и одаренной натуры, в которой рано проклюнулись первые ростки писательского таланта. Я думаю, что это последний неопубликованный и неизвестный дневник, начатый во времена Гражданской войны в России. Дневник десятилетней еврейской девочки. Иногда мне казалось, что я смотрю фрагменты порою документального, порою игрового фильма, сценарий которого написал чудесный ребенок.
***
22 ноября 1919 года. Киев
Так сильно стреляют, что вот-вот выпадут все оконные стекла. В городе считают, что скоро придут большевики. Хорошо, что дома есть и мука и дрова. Если бы папа вернулся, мы бы ничего не боялись. Все возвращаются, только папа еще не вернулся. Мне хотелось написать рассказ, но папа сказал, чтобы я написала свои впечатления от поездки с полуострова Крым в Киев. А вчера мой учитель адон (господин) Левин рассердился на меня и сказал, что раньше я лучше готовила домашние задания... Но ведь так страшно, когда все время слышишь стрельбу. Когда был погром, я почувствовала, что я еврейка, и подумала, что горжусь этим. Но мне кажется, что погромы тут никогда не кончатся и только в Эрец-Исраэль нам будет лучше. Кто знает, когда мы туда попадем?.. Врач сказал, что там и маме станет легче (в дневнике девочка то и дело возвращается к теме легочного заболевания мамы – Ш.Ш.). День и ночь, даже во сне, я мечтаю о нашей красивой святой земле. Я хотела бы стать там крестьянкой, а моя подруга Хана мечтает об Англии и чтобы быть там артисткой на сцене. Она говорит: "Пусть я проживу пустой жизнью, но с удовольствиями". Как можно жить такой жизнью?
***
3 декабря 1919
Проснулась в пять утра от ужасной стрельбы. Большевики стоят под городом и стреляют в Деникина, а мы между двумя лагерями. Я разожгла печь и сварила картошку, а потом пошла учиться к адону Левину. (Судя по всему, они жили в одном доме – Ш.Ш.). Сегодня воскресенье – и первый день праздника Ханука и день рождения папы, но мы не смогли купить ему подарка, потому что нельзя выйти из дому. Я помню, как в Москве, в детском саду (это был знаменитый еврейский детсад Шошаны Персиц и Ицхака Альтермана, родителей поэта Натана Альтермана – Ш.Ш.), мы ходили по кругу и пели "Зажигайте свечи в память Маккабим" (приводится весь текст песни "Адлику нейрот", которую дети поют по сей день).
***
8 декабря 1919
Адон Левин уезжает, и я пойду в гимназию. До сих пор я училась только дома и немножко боюсь. Я уже играю на пианино разные красивые и милые песни. А сейчас читаю Пушкина, Лермонтова и Гоголя, к сожалению, совсем нет книг на иврите.
Начался год 1920-й.
11 февраля Ямима и ее подруга ходили в театр слушать оперу "Фауст" и тут же решили сами поставить что-нибудь театральное, может, "живые картинки"? А в марте был праздник Пурим. Ямима и ее старший брат Яков, ему скоро четырнадцать, получив от мамы вместо подарков деньги, отнесли их знакомой девочке, дочке портнихи. Папы у нее не было совсем. Портниха болела тифом. Они были такие бедные, что не могли купить дров, чтобы обогреть дом. Как в каждом дневнике, где хочется сразу рассказать обо всем, неожиданный переход: "У нас идут репетиции. Хана меня предала и подружилась с другой девочкой, и сейчас они вместе мечтают о будущем – теперь о счастливой и богатой жизни в Америке".
***
6 мая 1920 года, Киев
Лето начинается плохо. Вдруг стало известно, что большевики оставляют город и тогда вместо них придут поляки. Нет ни одного еврея, кого бы радовала такая новость, потому что поляки все рушат и разбивают. Мы пошли с братом Яковом к нашим знакомым, Горенштейнам. Они богачи. Только они рады приходу поляков. При поляках они сохранят свои деньги и что им за дело, если убьют сотни других евреев? Я почти заплакала, что у нас есть такие люди, которые живут как собаки, держась за свою кость. Яков сказал мне: когда ему очень плохо, он залезает на крышу и там пишет. И я полезла на крышу и мне хочется написать что-нибудь.
"В одном городе жил музыкант и звали его Йосеф. И было у него двое детей – Моше и Рахель. Их мама Ривка хотя и шила для богатых людей, платили ей мало. И вот настали совсем голодные дни. Йосеф брал свою скрипку и уходил играть. Он играл целыми днями, и ни один прохожий не давал ему ни копейки. Голодно стало в доме. Заболел музыкант Йосеф. А когда почувствовал, что ангел смерти простирает над ним свои крылья, позвал сынишку Моше и наказал ему беречь мать и сестру. Но и мать вскоре умерла. Взял Моше отцовскую скрипку и тоже пошел играть для людей. И такие у него получались жалостливые мелодии, будто сама скрипка плакала. Однажды проходил мимо директор оперного театра, заслушался его игрой и отправил мальчика учиться. И стал Моше, сын музыканта, знаменитым. И не знали они с сестрой его Рахелью голода никогда. А отца с матерью помнили и почитали до конца дней своих".
Книги Ямимы Авидар-Черновиц
Свой первый рассказ, написанный на иврите, Ямима послала в детский журнал. И было ей чуть больше десяти лет. Чтобы понять, откуда у Ямимы и ее брата Якова так рано проявились и тяга к знаниям, и способность осмысливать происходящие события и явления, и описывать их, и даже иметь дело с редакциями, в столь юном возрасте, надо хоть немного рассказать об их семье.
Дядя, Хаим Черновиц, был старше своего брата, Шмуэля, отца Ямимы, на восемь лет. Их поколение к городу Черновцы или Черновицы уже не имело никакого отношения. Так они считали, но, возможно, их фамилия все-таки идет от какого-нибудь черновицкого предка? Сами они родились в Себеже Витебской губернии, сегодня это Беларусь. Хаим прославился многими достоинствами. Ученый-талмудист и сионистский публицист известен по псевдониму "Рав Цаир" (в пер. Молодой раввин, 1870-1949). Это он открыл в Одессе иешиву, модернизированную впоследствии в Высшую школу иудаизма, где преподавали, как известно, поэт Бялик и историк Йосеф Клаузнер. Перу Хаима Черновица принадлежат как глубочайшие исследования Талмуда, так и публицистика о проблемах жизни еврейского народа в диаспоре. И его книги и тома знаменитого когда-то ежемесячника "Биццарон" ("Крепость" в переводе), основателем которого был он, Рав Цаир, продолжают пользоваться спросом в библиотеках.
Знаменитый Рав Цаир (Хаим Черновиц, 1870-1949), ученый-талмудист и д-р философии, дядя Ямимы
Позвольте короткое отступление. Как-то в библиотеке, где я работала, в мой кабинет вошел человек по имени Нахум, который уже года два вел в библиотеке проект о происхождении еврейских семей. Начинал он всегда со школьниками, потом приобщал родителей и дедушек с бабушками. Бабушка одного мальчика родилась в начале XX века в Риме, а второго – в каком-то польском местечке – то ли Сонц, то ли Слонц, родители не помнили… Про Рим это просто. А вот про еврейскую общину с неясным названием в Польше Нахум материалов не находит, но он узнал, что местечко упоминалось в журнале "Биццарон". "Какое совпадение, – говорю, – я только что листала "Биццарон" и читала про его основателя, которого звали Рав Цаир, а на самом деле Хаим Черновиц".
А он вдруг отвечает – с широкой улыбкой на худом лице: "Так это мой родной дед!"
А мы всё Нахум да Нахум, ходит тут с детьми, в энциклопедиях роется, а что он Черновиц, никто не знал. Вот как оно в Израиле случается. Рядом внук великого талмудиста, а ты и не ведаешь. Его, в свою очередь, очень удивило, что я знаю годы жизни его деда, а он не помнил. Так о Черновицах материалы собираю ведь я, а не вы… Так мы подружились.
Это про дядю Ямимы. Но рано взял в руки перо и его младший брат, Шмуэль, ее отец, придумавший себе странный псевдоним "Сфог" ("губка"). Воспитанные в одной семье, братья пошли разными путями. И Шмуэль получил религиозное образование, но от Талмуда его отвлекли идеи Просвещения. Став журналистом, он сотрудничал с редакциями почти всех известных периодических изданий на иврите начала XX века. И кочевал вместе с ними. Из Варшавы в Вильно (Вильнюс), там у них с женой Беллой родились дети, Яков, Ямима и Александр. Из Вильно переехали в Одессу, потом Пинск, Москва, Омск. В Сибирь сионистская организация посылала его для оказания помощи еврейским беженцам Первой мировой войны, а параллельно, в феврале 1917 года, он стал и редактором русской газеты, пока не отозвали в Москву. Большевики постепенно закрывают всю еврейскую прессу на иврите, и вместе с семьей Шмуэль переезжает в Киев. К той поре относятся дневники Ямимы.
***
3 июня 1920
Кажется, мы собираемся в Варшаву, а оттуда в Эрец-Исраэль. Ах, как мне хочется покинуть этот проклятый Киев! Как чудесно будет ехать в школу верхом на ослике, купаться в море и работать в поле. (Крестьянский труд у этой сугубой горожанки – мечта жизни! – Ш.Ш.) Боженька, дай мне немножко пожить в Эрец-Исраэль и там умереть, рядом со святыми могилами наших праотцев! Только тебе, мой милый дневник, могу я доверить свои мысли. Прочь, серые небеса! Пропустите меня к синему и прекрасному небу Эрец-Исраэль!
***
(Прошло несколько недель, без даты)
Большевики здесь уже три месяца, а мы все никак не уедем, и я учу иврит с адоном Дискиным. Сегодня мы с ним читали рассказ Шолом-Алейхема "Что станется со мной?". Я смеялась не переставая. Учили и грамматику... (Но это дело она не очень любит – Ш.Ш.)
***
9 сентября 1920 года Ямиме исполнилось одиннадцать. В ноябре записывает:
Я больна. У меня инфлюэнца (так называли грипп) и в очень тяжелой форме. А на улице снег и холод. Госпожа Трегубова сшила мне красивое пальто, и вот оно висит перед глазами и как будто дразнится: пойдем, погуляем, но нет никакой надежды, нет ботинок. Папа почти ничего не зарабатывает в последнее время, а то, что раньше заработал, мы уже проели (в оригинале "съели"). Бедный папа. Он такой бледный. Целыми днями он бегает за какой-то бумажкой, чтобы освободили от военных работ. А сегодня пришел очень сердитый, даже посуду об пол разбил...
У Ямимы была и особая тетрадь, в которой она писала свои сочинения. Папа прочел и похвалил. "Ему так понравились мои рассказы, что он сказал, что они написаны с чувством. Я рада. Он мой самый строгий критик".
Папа занят, и ей нечего читать. Тогда она снова стала играть, решила готовиться в консерваторию. Одновременно пишет пьесы.
***
6 декабря 1920
Вчера у нас было представление. Показывали мою пьесу "Дочь морского царя". Я тоже играла, роль аристократа. Все восторгались и вызвали меня "на бис". Мы собрали 8000 рублей. Пойдем к художнику и заплатим ему, чтобы нарисовал декорации к "Русалочке" Андерсена. Сейчас Ханука, а у нас шаром покати, ничего нет, даже свечек. Когда уже настанут хорошие времена?..
***
Через полгода в Варшаве ее поведут в театр. Она записывает по-русски. Сокращаю, но не правлю, и вы поймете – почему.
"Я была в театре на постановке "Диббука" (по пьесе Ан‑ского) и пришла зачарованная. Я видала это в Ровне. Б-же, какая разница! Там я слушала совсем равнодушно. Здесь не только я, но и вся публика захватывала дыхание. Возле нас сидела барышня, на вид такая польская. В третьем действии она так разревелась, что пришлось остановить игру. В последних рядах кто-то так разрыдался, что пришлось вывести из залы. И даже я с трудом сдерживала слезы. Потом я пришла домой, легла, но целую ночь мне снился театр..."
Речь, согласитесь, настолько трогательная и уморительно смешная, что эти перлы хочется повторить: девочка "пришла зачарованная", а "вся публика захватывала дыхание", особенно сидевшая рядом "барышня, на вид такая польская"…
***
Но мы опередили события.
Чтобы уехать, мама хочет распродать все вещи. Но куда – пока что в Варшаву или прямо в Эрец-Исраэль? Пока брат Яков работает в библиотеке и получает 15 тысяч рублей (много это или мало, скоро узнаем, когда она запишет, сколько стоил фунт хлеба – Ш.Ш.). И сам платит адону Дискину за уроки иврита.
И братья Яков и Александр оставят каждый свою страницу в летописи жизни и истории Израиля. Яков (он взял себе псевдоним "Цур") учился в университетах Флоренции и Франции. Перед Второй мировой войной он изъездил всю Европу и страны Ближнего Востока, занимаясь легальной и нелегальной сионистской работой. Удивлялся спокойствию и наивности евреев. Как могли они думать, что чума фашизма пройдет мимо них, как маленькое черное облачко? В книге "Близится день" Яков Цур рассказывает, как он, посланец еврейского Сохнута, оказался в Южной Африке и набрел на роскошную усадьбу одинокого литовского еврея. Хозяину не мешало, что его английский был смешон, правда, его идиш был сочным и богатым, как и он сам. "Что чувствует одинокий еврей в сердце чужой страны?" – спросил радушно принятый посланец из Эрец-Исраэль. "Я расскажу тебе притчу, – сказал хозяин усадьбы. – Шел еврей лесом. Вдруг видит, гонится за ним медведь. Он – бежать, но тут перед ним разверзлась яма. Он спрыгнул в нее, а на дне – змея. Вот-вот ужалит. Подтянулся на каком-то выступе, а там медовые соты. И пчел боится, но пока их нет, полизывает мед. Вот так и мы, евреи: сверху медведь, снизу змея, а мы пока что лижем сладкий мед". Яков Цур был первым израильским дипломатом в Южной Америке, затем послом во Франции. Написал книги "Парижский дневник", "Портрет галута", "Близится день" и другие.
Отец Ямимы умер в 1929 году, в возрасте 50 лет, от малярии. А в 1935-м та же болезнь чуть не свела в могилу ее младшего брата, Александра, Алекса. Две недели он находился между жизнью и смертью. Ямима, старше его на три года, была в отчаянии. Но Алекс выжил. Во время Второй мировой войны он был в Еврейской бригаде и дослужился до звания майора, затем стал юристом, работал и послом в Панаме, и юридическим советником в Иерусалимском университете.
С каким волнением читала старшая дочь, Рама, страницы дневника, где Ямима описывает, как она боролась за ее жизнь. Только Алекс начал поправляться, как заболела она сама, крошечная Рама. Отец был в Вене. Ему предстояла еще одна операция. Консилиум врачей не оставлял матери надежды. Но Ямима не сдавалась. Дни и ночи боролась за жизнь дочурки и спасла ее. "Солнечный лучик проник в сердце, моя девочка снова смеется..."
Марка в память писательницы Ямимы Черновиц
Дорога жизни Ямимы Черновиц внешне представляется такой легкой и прямой. Рано выбрала свой путь, рано нашла себя в творчестве, добилась всего, о чем мечтала, описала в своих книгах города, мошавы и кибуцы Израиля, его героическую историю и увлекательную географию. Знала "в лицо" каждое дерево, травинку, цветок и лепесток. Дожила до того дня, когда ее именем назвали методический Центр по изучению и преподаванию детской и юношеской литературы. Его так и называют: "Центр Ямимы".
В 2003 году "Центр Ямимы" при участии Рамы Зута, дочери писательницы, издал её дневники,
о которых мы рассказываем, на иврите
Дневник же, который она никому не показывала, открывает нам всю сложность и непростоту становления ее характера, не только счастливые минуты, как правило, связанные с книгами, театром, но и тяжелейшие испытания, в которых зрела ее человеческая и писательская душа. Можем ли мы сегодня представить себе, что в Израиль не долетают за три-четыре часа, а добираются пешком, на телеге, поездом, пароходом, как удастся, почти целый год? Мы редко задумываемся над такими вещами.
Эмблема Центра имени Ямимы Черновиц
***
Февраль 1921 года
Решено ехать в Рожин, а оттуда в Эрец-Исраэль. Это тайна. Никто об этом не знает. Я возьму с собой только свою тетрадь с рассказами, дневник и альбом. Жизнь такая дорогая: фунт хлеба стоит 1000 рублей! В Рожине папа получит муку и крупу бесплатно. Скоро мы уберемся из этого ада.
***
Они выехали из Киева в марте 1921-го и семь месяцев, до октября, с великими трудностями добирались и добрались... до Варшавы. "Б-же мой, какую мы проделали дорогу!" Их телегу останавливали, обыскивали, они замерзали, однажды сбежал возница, а потом отца избили, дважды их арестовывали, во второй раз привели на какой-то большой двор и солдаты смеялись над ними и обзывали "жидами". Есть было нечего. Буханку хлеба делили на 70 человек. А тут еще отцу передали письмо от его дяди из Палестины: тот их пугал арабским разбоем и ужасной безработицей. Куда же они так торопятся? Что их ждет? И в этом настроении Ямима записывает: "Мне не на чем больше писать рассказы, тетрадка кончилась, пишу на каких-то обрывках, мы не учимся вообще, я только написала новый рассказ... Может, папе на конгрессе предложат какую-нибудь работу в Эрец-Исраэль." (Шмуэль оставил их одних, то есть жену с тремя детьми, в каком-то очередном еврейском местечке и отправился на сионистский конгресс в Карлсбаде – Ш.Ш.)
И все-таки 11 ноября они, о счастье, уже в Вене, оттуда в Триест, а там морем до Александрии, что в Египте, но столько дней и ночей в давке, духоте.
***
"И на каких только языках тут не говорят: итальянский, французский, арабский, идиш, русский, польский. А я читаю на иврите замечательную книгу "Любовь к Сиону" (писателя А. Мапу, 1807-1867 – Ш.Ш.). Как жаль, что она уже кончается... Завтра утром нас поведут в баню, а одежду отправят в дезинфекцию. Я видела египетских женщин во всем черном. Их вообще не видно".
Затем Эль-Кантара, мост через Суэцкий канал.
***
"Ночью едем по Синайской пустыне. Так это здесь евреи ходили 40 лет! А мы ехали 18 часов. Дорога в Эрец-Исраэль прекрасна, а сколько было радости увидеть первых халуцим, строящих подъезды к еврейским мошавам".
***
29 ноября 1921 года пароход причалил в Хайфском порту. Два дня оформляли документы, и вот их первое жилище на земле Израиля – Бейт-Ган.
***
"Нас встречала вся мошава (поселение, колония – Ш.Ш.), мальчики и девочки смотрели на нас, как на какое-то чудо (возможно, городские дети были здесь в диковинку или просто одеты были иначе? – Ш.Ш.)… Якова отец повез учиться в Иерусалим. Я завидую ему, но не могу оставить маму, ей плохо. Здешняя еда ей не подходит: только хлеб и оливковое масло. Я тоже не могу привыкнуть. Но я написала рассказ..."
"Я проснулась в три часа. Ночь была так таинственна. Светила полная луна. И эта круглая луна и горы вокруг создавали картину неописуемой красоты. По-моему, писатель должен вставать в три часа утра, и тогда к нему придет Муза".
Ямима Черновиц, детский писатель и педагог
...В одном из последних интервью по израильскому телевидению Ямиму Черновиц, ей уже было много лет, попросили рассказать, как складывается ее обычный день. "Иногда, – сказала она, – я захожу в банк взять деньги". – "Но ведь деньги можно получить в каспомате". Ямима пожала плечами: "Я со стеной не разговариваю!"
***
Первая публикация в "Евр. камертоне" (приложении к газете "Новости недели"), 9.1.2014
Иллюстрации из архивов семьи и автора, а также с сайта:
http://www.itamar-books.co.il/newsletter/newsletter.asp?mode=nl&newsletter=111
Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #1(80) 2014 berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=80
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Starina/Nomer1/Shalit1.php
