litbook

Критика


ВЕСЬ ДАРНИЦКИЙ УЕЗД0


                                            ВЕСЬ ДАРНИЦКИЙ УЕЗД


   Игорь Мамушев, Окраина света: Стихи. – Киев: Музычна Украина, 1993.
   Игорь Мамушев, Неприкосновение: Стихотворения, новеллы. – Киев: Музычна Украина, 1994.
   Игорь Мамушев, Дни пилигрима. – Киев: ВиАн, 1996.
   Игорь Мамушев, Город для ветра, или Сон бабочки: Стихотворения, новеллы. – Киев: ВиАн, 1997.


     Опасаюсь, что, если начать со столь необычного посыла, редакция «Знамени» эту рецензию отвергнет. Но иногда лучше быть непонятым, чем неправым.


     Так вот: многие значительные общественные достижения обосновывались на необходимости определить сложные личные и родственные отношения. Мои – незначительные, но все же… Внешне поэт Игорь Мамушев похож на одного моего знакомого, циника, космополита и эстета, который когда-то отбил у меня приятную женщину (он человек обаятельный и не грубиян). С другой стороны, среди прямых московских родственников есть небезуспешный музыкант (а пианист Мамушев, как сказано, закончил Киевскую консерваторию). С третьей стороны, две непрямые генетические линии в роду действительно тянутся на Украину. Хотя, с четвертой, что бы мы, читатели, имели, если бы А.С.Пушкин сразу определил и выяснил отношения с отцом, братом и пишущим дядей, а, допустим, Александр Солженицын – с Исаем? Вот то-то и оно, что, как это ни покажется цинично, часто, как Ф.М.Достоевский, создаешь роман, имея центром родового возбуждения и боли некую сумасшедшую тетку (Куманину, например).


     Это я к тому, что, когда автору шести неопубликованных романов позволяют языком критики высказать несколько мыслей о стихах, это не только замечательно, но и неспроста. Хотя из пушки по воробьям уже стрелял так часто, что это вызывает в душе справедливую злость.


     Злость поначалу вызвал и Игорь Мамушев. Точнее, его стихотворения. Первые две книги, изданные в киевском музыкальном издательстве, полны жеманства, красивостей и того стремления высказаться иносказательно и общо, которое, как кочки на молодом болоте, драпирует только тухлую воду: идешь весь в зыблемых ощущениях и не знаешь, правильно ли ступил:

         Приливы теплых вечеров, упавших листьев вялость,
          рука записывает грусть, глаза тоскуют ввысь…
           … Надпей меня, строка, втяни по букве
           горчайший среди сладких – сок тоски…
                … Мне в лужи бы заглядывать, так нет:
                коверкаюсь, паясничаю, тщусь
                в кого-нибудь влюбить свой силуэт
                и доказать, что жив и что не снюсь…
                … О пустяках вздыхать уже нет сил,
               и я беру на пробу звон разлуки,
               которую во сне исколесил
               и вызвонил до дна обидной скуки…

    Строки надерганы из разных стихотворений, но все в том же духе: точно видишь сон во сне, а плоти нет. Яви нет. Зато навалом той неземной, высосанной из пальца, искусственной метафизики, которая, хоть бы и у Данте, так скучна, утомительна, неприятна. Создается некий фантом, химера, мираж.  Мне скажут: так  ведь поэт же, поэтический язык! Так ведь и я не крокодил, способен уразуметь красоту воздушного шара, если у него есть очертания. Мне скажут: так ведь красота же! Я отвечу: бессодержательность. Мне скажут: ну не всем же быть Аввакумами. Я отвечу:  но и Бальмонт, несмотря на свои  26  иностранных языков и  всемирное верхоглядство, допускал в  свои  стихи мысль и ясность (иногда). Можно говорить расплывчато, красиво, языком сна, но иногда следует спохватиться и высказаться точно. Газ, правда, в отличие от остальных стихий, трудно увидеть и заключить в объем, но ведь и обоняние развито отнюдь не у всех критиков.


     Но на третьем сборнике с особенностями поэзии Мамушева пришлось помириться: поэт, похоже, попутешествовал, набрался свежих впечатлений, и строки кое-где стали обретать мускулатуру, образы стали четче, выражения энергичнее, живее и проще. Как раз тот – бальмонтовский – случай, когда обогащение содержания поэзии идет за счет новых жизненных впечатлений и расширения кругозора, хотя внутренняя работа души и мысли оживляется совсем немного: в мир сна впущены тревога и конфликт, европейцы несколько раз толкнули нашего музыканта и поэта локтем: мол, шевелись. Может, даже спросили, сколько  э т о  стоит в пересчете на франки. И в элегиях И. Мамушева появились при том же однообразии ритмики, колорита и динамики плохо темперированного клавира отдельные современные заземленные слова и выражения:

                      Дождь вечером пойдет, а в ночь приснится
                              отец, потянет сыростью в окно;
                              я долго буду плакать и молиться,
                              а после пить  дешевое вино…


     Ну вот: хотел процитировать еще что-либо дурно-динамическое – и не нашел, уперся вот в такое:
                              
                               Осень морем тихим, словами, разлукою
                            вострубила, над золотом города
                            удалилась в высокий простор…

                          … Тростинка на ветру о Куперене
                          чуть вспоминает: на воде следы
                          прошедшего Спасителя мерцают,
                           пейзаж подлунный сыт осенним днем…

                          … Ресниц потухший свет и блеклость
                         лица немого, святый поцелуй…
                           

     Словом, все заткано кисеей.  Или даже мхом – кому как нравится. Хотя, конечно, если бы И.Мамушев  выяснял отношения не со мной,  а,  скажем, с какой-нибудь литературной  дамой,  склонной к велеречивости (а таковых просто чертова пропасть), то  услышал бы и читал сейчас о своем высоком поэтическом вдохновении, о  том, как Поэт, человек прекрасной души, вносит Гармонию и Красоту в наш беспощадный коммерческий век, что адепты высокой Музыки, Живописи, Искусства спасут нас от пошлости, что Прекрасное… ну и так далее.


     Муза «грусти и уныния» у Мамушева – горожанка. Цивилизованная, обутая, одетая, неголодная.  Народно-поэтического в ее основе ровно ничего нет. То есть в построениях  А.Парщикова или Л.Рубинштейна или даже в стихах Ю.Кузнецова  архетипического тоже негусто, и все-таки это отпочкование от некоего общего ствола культуры (выражение общего начала через индивидуальный язык), в то время как стихи И.Мамушева хоть и пестрят именами художников, музыкантов и всеми возможными культурологическими впечатлениями, пока что смутны, неопределимы: частный опыт восприятия и самовыражения. Стихи. Ничего нельзя понять. Барышни будут в восторге. Потому что такой им, как правило, и представляется поэзия:  когда алгеброй нельзя поверить гармонию. Очень гармоничный, непротиворечивый и неуловимый поэт. И конечно, синтез двух искусств, музыки и поэзии, многолетние занятия музыкой отпечатались на стихотворениях таким образом, что на фронтисписе сборника можно было бы тиснуть: «Только для посвященных.  Вытирайте ноги!»


     Вот я и вытер. И дальше по залам-страницам не пошел бы, если бы к двум последним сборникам Игоря Мамушева  не было подверстано по полтора-два листа лирических прозаических зарисовок, обозначаемых термином «новеллы». А жанр «новеллы», хоть классической, хоть современной, если и допускает всегда  налет таинственности, недосказанности, то уж в смысле сюжетности, строгости в отборе лексических средств и конструктивной стройности даст  сто очков вперед тому поэтическому бормотанию, которое у Мамушева этим термином обозначено. По сути, это те же «элегии», но еще более бесхребетные, потому что в них автор уже не берет на себя труд даже рифмовать: просто понеслось лексически неотобранное говорение – и пусть его: все равно никто ничего не поймет.


     Да и эпиграфы из Г.К.Честертона и «Откровения» Иоанна Богослова, предпосланные последнему сборнику, как бы подчеркивают загодя, что автор нам предложит сейчас самое безбожное надувательство. Так оно и случилось. Откройте заветную тетрадку со стихами любой пишущей десятиклассницы – и вы там весь этот набор красивостей найдете. И даже красивше:

                            туманны окна на сусальном фоне
                            немого сентября, и мутно-зелен
                            весь Дарницкий уезд…


                                                                            Алексей ИВИН
   (журнал «Знамя», №5 за 1998 год).             
 

Рейтинг:

0
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
    Регистрация для авторов
    В сообществе уже 1132 автора
    Войти
    Регистрация
    О проекте
    Правила
    Все авторские права на произведения
    сохранены за авторами и издателями.
    По вопросам: support@litbook.ru
    Разработка: goldapp.ru