***
Блаженны нищие сумой –
ничем иным...
И бег бездомного домой
грозит сквозным
подъездом вытертых калош,
безлюдьем крыш,
где, отличив от правды ложь,
уже не спишь…
Блаженны нищие… Зачем?
В чём виден прок,
когда пророчащих в парче
ласкает ток
толпы заблудшей и слепой
людских теней?..
Горит свеча за упокой
прошедших дней,
где я с душой не говорил,
где лес из ряс,
где мне глаголющий привил
за бесом пляс…
Блаженны нищие вдвойне,
а я не нищ.
И, умываясь в серебре
былых кострищ,
кроплю языческой строкой
колоду лет…
А за божественной рекой
всё тот же Свет.
***
Наши флаги потрёпаны в битвах погибших племён.
Наши жёны примерили траур и стали красивы.
Паралипоменон. Я открыл Паралипоменон
и увидел всё те же миры и всё те же разливы.
Никогда человек не ступал по священной земле
без меча. Никогда человек не испытывал трепет
без разбитых зеркал. Никогда он не верил золе,
как не верит гончар материалу, из коего лепит.
Мы ласкали траву против шерсти, кропили вином
перекрёстки чужих, недоступных и правильных жестов.
И не знали, что смысл изначально ютился в одном
всепрощающем месте, где нет ни цветов, ни оркестров.
Это там зарождались падения звёзд. Это там
на руках убаюкали радугу синие птицы.
Это там золотыми лучами сияющий храм,
что всю жизнь в неразгаданных снах нам пытался присниться.
НА ПОЛОСЕ…
Ты видишь, как витиевата
разорванная летом вата
легко летящих облаков,
снующих глыбами, горбами,
параболами и губами,
лакающими молоко?
Они не признаны, но граций
всегда пленяло в них купаться
и целоваться, уходя,
вечерний сумрак заплетая
в косу сорвавшегося с края
косого ручейка дождя.
И я смотрю на них тоскливо
на белой полосе прилива…
ЧАНГУ
Бунин. Новелла. Собака пьёт
водку, которая не идёт
ни хозяину, никому…
Непостижимо уму моему
осознавать, что собака пьёт
водку, которая не идёт,
а обжигает гортань, скользя
вглубь организма.
Не пить нельзя…
Утро снимает прохладу с крыш.
Если не бредишь – должно быть, спишь,
или глаза боятся смотреть
дальше ресниц, где обычна смерть,
та, что безродна и голодна
водку из блюдца почти до дна
черпает сломанным языком.
К горлу опять подступает ком…
Это не кома – это предел
бывшего, ставшего не у дел.
Мимо часов проползает тень.
– Что это было?
– Вчерашний день!
Ты не находишь внутри зеркал
кромку лица, но его оскал
будит по памяти мотив,
ищущий взглядом аперитив.
Мягкий зевок меж клыков стёк
пьяной собаки, как намёк
на иллюзорность многих вещей
в частности…
да и жизни вообще…
