Специфичность восприятия Розановым русской литературы объясняется его экзистенциальным методом познания действительности. Все отзывы художника о творчестве русских писателей и поэтов можно рассматривать как ступень Розанова в понимании мира. Именно этим, на наш взгляд, объясняется небывалый в истории русской критической мысли бунт Розанова против Гоголя: «через всю мою литературную деятельности проходит борьба с Гоголем». (В.В.Розанов «Мимолетное». В.В.Розанов. «Когда начальство ушло…», М., 1997, «Республика».) Действительно, ни о ком с такой яростью и страстью не писал мыслитель, никого так грозно не обвинял и ни о ком не сказал он столько горьких и безотрадных слов.
Гоголь мучил Розанова всю жизнь, отношение к писателю у него принимало болезненно-агрессивный характер. Не кроется ли эта болезненность в восприятии и оценке писателя в некотором мистическом совпадении биографий (мы этого коснемся ниже) и не являлся ли Гоголь для Розанова тем кривым зеркалом, один взгляд на которое возвращал Розанову его собственный образ? К. Мочульский верно заметил: «От Гоголя все "ночное сознание" нашей словесности: нигилизм Толстого, бездны Достоевского, бунт Розанова. "День" ее ‑ пушкинский, златотканый покров, ‑ был сброшен; Гоголь первый "больной" нашей литературы, первый мученик ее». Впервые Розанов дает критический анализ творчества Гоголя в работе о Достоевском. Думается, такое совпадение имен неслучайно: Гоголь и Достоевский. Один из них (Гоголь) был бесом Розанова, другой – кумиром. Достоевский считал, что вся русская литература вышла из «Шинели» Гоголя, Розанов всю жизнь будет доказывать обратное, уверяя общественность в том, что русская литература существует вопреки ему. Но Достоевскому принадлежит и другое мнение: «Явилась потом смеющаяся маска Гоголя; с страшным могуществом смеха, — с могуществом, не выражавшимся так сильно еще никогда, ни в ком, ни в чьей литературе с тех пор, как создалась земля. И вот после этого смеха Гоголь умирает перед нами, уморив себя сам, в бессилии создать и в точности определить себе идеал, над которым бы он мог не смеяться». Мы полагаем, что это высказывание отчасти носит программный характер для Розанова и предвосхищает его оценки творчества и личности Гоголя. Розанов убежден, что такое отношение к действительности, как у Гоголя, не повторялось у последующих писателей, и, более того, вызвало их противодействие. «Не в нашей только, но и во всемирной литературе он стоит одиноким гением, и мир его не похож ни на какой мир». (В.В.Розанов «О Гоголе». – В кн. Розанов В.В. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М.Достоевского. М., «Республика». С. 140.) Розанов противопоставляет ему Пушкина как символ жизни и выдвигает одно из основных своих обвинений писателю: «Мертвым взглядом посмотрел Гоголь на жизнь и мертвые души только увидал он в ней» (В.В.Розанов «О Гоголе»). Именно с него и начинается то презрение к душе человеческой, которое, по мнению Розанова, будет присуще сатирическому направлению в русской литературе. И если Грибоедов в «Горе от ума» смеялся лишь над московскими обывателями, то «…Гоголь дал право каждому русскому хохотать над Россией». (В.В.Розанов «Мимолетное. 1914». в кн.. Розанов В.В. Когда начальство ушло. М., «Республика». С. 456.) Большинство читателей и критиков приняло гоголевские «мертвые души» за социальное обличение пороков николаевской России, так и не поняв сути его смеха, за которым, на взгляд Розанова, скрывался ужас небытия. Розанов полагает, что искажение действительности является истинным миром творчества Гоголя и движущей силой его мастерства. Доминирующая идея писателя поражает Розанова цинизмом вывода: «…Истина, что человек может только презирать человека» (В.В.Розанов «О Гоголе», с. 141). И уж вовсе как приговор писателю звучат слова публициста о том, что, обладая фантастическим воображением, Гоголь развратил души своих читателей и разорвал привычную канву жизни. Называя его «гением разложения», Розанов стремится доказать, что Гоголь не просто ненавидел Россию, но способствовал ее гибели. «Нигилизм немыслим без Гоголя и до Гоголя», ‑ пишет Розанов, подводя своеобразный итог влиянию писателя, в одной из последних своих книг ‑ «Мимолетное. 1915». За светлым гением Пушкина следует совсем другое направление в русской литературе. «Дьявол вдруг помешал палочкой дно, и со дна пошли токи мутных болотных пузырьков… Это пришел Гоголь. За Гоголем все. Тоска. Недоумение. Злоба, много злобы. «Лишние люди». Тоскующие люди». (В. В. Розанов «Опавшие листья», к. 1-й.) Так Розанов характеризует появление Гоголя в литературе. В мире писателя нечем дышать — неслучайно публицист использует определение «удушливый». Гоголь у Розанова – это колдун из «Страшной мести», задушивший все живое в России и окруживший всех «мертвыми душами». Розанова ужасает тот тип русского, который вывел писатель в своих произведениях: «…низкие поползновения, подлые аппетиты его, уровень душонки человеческой. Правда, что он «клеветник», как дьявол…». (В.В.Розанов «Мимолетное. 1914». В кн. В.В.Розанов. «Когда начальство ушло…». М., «Республика», 1997. С. 220.) Творчество его ‑ это не просто литературные произведения, это ответ на вечно мучающий всех вопрос – что есть Россия? Розанов находит этот ответ в поэме «Мертвые души», и этот ответ повергает его в отчаяние: «Какая же судьба около Чичикова?» – Гоголь создал карикатуру России, превратив в анекдот русскую действительность.
Едва ли не больше всего в Гоголе Розанова раздражает смех. Надо заметить, что Розанов своеобразно относится к этой категории. Смех для него не просто воплощение отрицания всего для него дорогого, но мистическое олицетворение другого мира. Смех – неотъемлемая часть сатанизма для Розанова. В отличие от персонажей Гоголя (колдун из «Страшной мести») и Достоевского (Ставрогин в «Бесах») мыслитель не боится смеха, он лишь отрицает его, как одну из частей Зла. «Ни разу в жизни я не смеялся. В душе»,— признается сам Розанов. (В.В.Розанов «Мимолетное. 1915», с. 41, в кн. В.В.Розанов «Мимолетное», М., «Республика», 1994.). Смех для него проявление самого низменного, что есть в человеческой душе, а сатира, по его словам, «происходит из ада и преисподней, да и вообще, кто же делает из смеха содержание своей жизни?» (В.В.Розанов “Мимолетное. 1914», с. 283, в кн. В.В.Розанов «Когда начальство ушло…», М., «Республика», 1997.) Надо заметить, что отнюдь не смех был содержанием гоголевской жизни. Так же, как Розанова ужасает смех, Гоголя ужасала роль сатирика земли русской, навязанная ему революционно-демократической критикой. Писатель видел для себя иное предназначение в нравственном подвиге и молитве. Столь отрицательно относясь к смеху, Розанов видит в Гоголе воплощение ада. Он не верит писателю, считая последние его произведения очередной насмешкой. Гоголь от Сатаны, уверен Розанов. И если Мережковский в своей работе «Гоголь и Черт» доказывает, что писатель всю жизнь боролся с Чертом, то Розанов придерживается противоположного мнения: «В нем был легион бесов», — перефразирует Розанов Евангелие от Луки (VIII, 27-36), давая определение писателю. Сомнение вызывает у мыслителя и его религиозность. Болезненно-мнительный Гоголь, испытывая страх смерти, искал успокоения в христианстве. Розанов же убежден, что причина душевных терзаний писателя в метаниях между язычеством и христианством, в страхе перед религией. Розанов верно подметил, что Гоголь шел к религии через страх, а не через любовь. Но публицист не верит в нравственное перерождение, видя в этом лицемерие Гоголя, потому что тот «…демон, хватающийся боязливо за крест» (В.В.Розанов. «Опавшие листья», к. 1-й, с. 273, в кн. В. В. Розанов. «О себе и жизни своей», М., 1990.) Где только не ищет Розанов разгадку Гоголя, обвиняя его даже, правда, гипотетически в некрофилии. Половой вопрос является одним из самых важных для мыслителя. Гоголь, не знавший плотской любви, живописует в своих произведениях молоденьких и хорошеньких мертвых женщин. Розанов предполагает: «…половая тайна Гоголя находилась где-то тут…» («Опавшие листья», к. 1-й). Затем он задается вопросом, чем же ему все-таки одолеть Гоголя и отвечает, шокируя читателя: «Чем же я одолел Гоголя (чувствую)? Фаллизмом. Только. Ведь он совсем без фалла». (В.В.Розанов «Мимолетное. 1915», с. 119.) Розанов резко критиковал христианство за аскетизм и безбрачие. Как известно, его работы на эту тему были запрещены святейшим Синодом. Преклонение Розанова перед фаллосом – это воспевание Жизни и торжество Добра и Света. Воспринимая Гоголя, как посланника Тьмы, сеющего разложение и смерть, он попробовал противопоставить ему жизнь, ведь «…у Гоголя поразительное отсутствие родников жизни — и «все умерло» («Мимолетное. 1915»). Увы, и это было тщетно. Подобное кощунственное предположение в сексуальной патологии не остудило пыла ненависти, который охватывал Розанова при оценке Гоголя.
Попытка выявить основу гоголевского демонизма в творчестве привела мыслителя к выводу о специфике душевного состояния художника. Ссылаясь на Платона в статье «Отчего не удался памятник Гоголю?» (1909), Розанов предполагает наличие безумия у некоторых выдающихся людей, приводящего их к глубоким откровениям в жизни. Гоголь, по его мнению, обладал этим метафизическим качеством. В нем с детства «…жило, росло и развивалось это гениальное, особенное, исключительное безумие. Которое перед концом всем овладело, разлилось “вовсю”…» (В.В. Розанов «Отчего не удался памятник Гоголю?», в кн. В.В. Розанов. «Мысли о литературе», М., 1989, с. 295-6.). Это безумие трансформировалось в его душе в метафизическую тоску, которая и определила специфические черты его творчества. Он лишил Россию всего величественного и монументального, считает Розанов, потому что все поверили в ирреальный, извращающий действительность мир Гоголя, как в единственно-верный, и никто не смог противостоять этому. «Тайна Гоголя, как-то связанная с его «безумием», заключается в совершенной неодолимости всего, что он говорил; в унизительном направлении, мнущем, раздавливающем, дробящем» (В.В. Розанов «Отчего не удался памятник Гоголю?»). Только один Розанов понял это и поднялся на борьбу с Гоголем против его наветов на Россию. Обличая Гоголя, Розанов отдает должное магическому слову писателя. Он считает, что художественное своеобразие Гоголя настолько велико и сильно, «…что невозможно забыть ничего из сказанного Гоголем, даже мелочей, даже ненужного. Такою мощью слова никто другой не обладал». (В.Розанов. Легенда о Великом инквизиторе Ф.М.Достоевского. М., 1996. С. 8.) Обладая изумительной живописностью слова, писатель, по мнению Розанова, сумел исказить реальность и внушить своему читателю, что это и есть правда. Сила гоголевского текста настолько велика, что остается навсегда в памяти. Но так же, как за зловещими карикатурами Гоголя нет ничего живого, мертво и его слово, убежден Розанов: «и где бы мы ни открыли книгу, на какую бы смешную сцену ни попали, мы увидим всюду эту же мертвую ткань языка, в которую обернуты все выведенные фигуры. Как в свой общий саван» (В.В. Розанов. «О Гоголе»). У Гоголя, продолжает Розанов, слово статично так же, как и его герои, его текст не развивается, он лишь лепит форму, в которой нет ощущений жизни. Болезненное воображение писателя творит «второй мир поверх действительного и к этому второму миру силится приспособить первый». Нельзя согласиться с этим высказыванием Розанова, ибо он не просто обедняет и унижает творчество Гоголя, но и всю мировую литературу в целом. Творческий процесс неподвластен реальности, всегда иррационален и глубоко субъективен. Фантасмагории Гоголя, воплощенные в сугубо ему присущие гротескные формы, лишь подтверждают его гениальность. Однако Розанов «оставался пораженный какой-то странной эстетической слепотой по отношению к творчеству автора «Мертвых душ». Пытаясь противостоять клевете Гоголя на Россию, Розанов даже апеллирует к Л. Толстому, которого тоже не очень чтит. Он развернул русскую литературу к идеалу, пытаясь увести ее от иронии и ядовитой сатиры. Но и это не возымело должного активного воздействия на русское общество, оно уже было безнадежно, как считал Розанов, отравлено произведениями Гоголя. После него, горько констатирует публицист, «…мы потеряли спасение России. Потеряли. И до сих пор не находим его, и найдем ли – неведомо. (В.В.Розанов. «Мимолетное». М., 1994. С. 301.) Розанов до конца дней своих считал Гоголя нигилистом и клеветником, самодовольным лжецом, обладающим дьявольской силой убеждения. Он писал чрезвычайно резко о художнике, не верил публицистике Гоголя так же, как и его нарочитой и неискренней религиозности.
Революция 1917 года привела Розанова не только к полному краху его убеждений, но, увы, не разрешила новых противоречий, возникших по отношению к писателю. С одной стороны – Гоголь способствовал, по его мнению, семнадцатому году, с другой – Розанов отчетливо осознал его правоту. С горечью он понимает всю ненужность своей «защиты» России от писателя и принимает свое поражение: «Я всю жизнь боролся и ненавидел Гоголя и в 62 года думаю: «Ты победил меня ужасный хохол!» (Из письма Розанова к П.Б.Струве, 1918 г.). Именно Гоголь первый увидел «преисподнее содержание» русской души. Революционная действительность показала Розанову всю тщетность его жизненных устремлений и разбила его уверенность не только в столпах русской государственности, но и в русском народе, истинное лицо которого он мог наблюдать в Петрограде 17-18-х годов.
Розанов, как и Гоголь, умер от голода, как и Гоголь он пытался перед смертью сжечь часть своих произведений (четыре недостойных, как считал перед кончиной Розанов, книги о евреях), и даже могилу Розанова тревожили так же, как и могилу Гоголя. Не кроется ли в цепи этих роковых совпадений указание на мистическое окончание этого великого спора Розанова с Гоголем? Для нас это лишь предположение. Несмотря на резкость Розанова, его заслуга перед Гоголем в другом – он первый, кто кардинально изменил ракурс исследований творчества этого одного из самых загадочных писателей XIX века.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #4(51)апрель-май2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=51
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer4/Kazakova1.php
