Имя Корнея Чуковского слабо вяжется с определением «одессит». Ни характерного местного колорита, ни воспевания Одессы с её дворами, Привозом, Молдаванкой и портом, ни ностальгии по юности и детству, проведённым в Южной Пальмире, в их ярком выражении мы не находим ни в художественной прозе, ни в дневниках писателя. Вот одно из описаний одесского дворика из автобиографической повести «Серебряный герб»: «Вот и его двор – очень длинный и узкий, сверху донизу набитый жильцами. Таких дворов немало в нашем городе. Все их жильцы копошатся не в комнатах, а тут же во дворе, у своих керосинок, корыт и кастрюль: тут они жарят скумбрию на подсолнечном масле, тут же, не отходя от порога, выливают грязные помои; тут же ссорятся, ругаются, мирятся – и непрерывно весь день с утра до вечера кричат на бесчисленных своих малышей, которые тоже кричат, словно дикие. Когда, бывало, ни войдёшь в этот двор, кажется, что там произошла катастрофа – обрушился дом, или кого-нибудь режут, – между тем это обыкновеннейший двор, до краёв заселённый южанами, которые просто не способны молчать». Взгляд, скорее, жителя столицы, чем одессита. Копошащиеся жильцы, крикливые южане, «дикие» дети, вся атмосфера окраинных кварталов и одесских доходных домов, в одном из которых провёл детство Коля Корнейчуков («Вот и дом Макри, вот и наша помойная яма, прикрытая железным листом», – говорит герой повести «Серебряный герб», приближаясь к дому, в котором живёт), чужда и враждебна умному, способному, талантливому мальчику. Оскорбления, притеснения, чувство вины и «позора» за свою незаконнорожденность, страх быть исключённым из гимназии наложились в сознании мальчика на нелёгкий быт семьи Корнейчуковых. С одной стороны – исключение из гимназии из-за происхождения и низкого социального статуса, которое заставило мальчика работать, с другой стороны – борьба с самим собой, с желанием забросить самообразование, приносящую небольшие деньги работу, огрубление нежной, восприимчивой души, которое привело к разрыву с семьёй, к самостоятельной полуголодной жизни. Сильный характер, умение переломить себя не позволили будущему писателю «пойти в босяки и сгинуть в морозную ночь под эстакадой в порту». Но постоянная боязнь такой судьбы, наверняка, осталась в подсознании Коли Корнейчукова, навсегда увязавшись с Одессой.
В нашем городе достаточно мест, связанных с именем Корнея Чуковского. В Одесском Литературном музее – экспозиция, посвящённая писателю. Одна из улиц – правда, в частном секторе, на десяток домов – названа его именем. Есть и мемориальная доска – на доме № 14 по Пантелеймоновской улице. Хотя «ни одного внятного подтверждения этого адреса нет», как отмечает Н. Панасенко в исследовании «Чуковский в Одессе». Вполне возможно, что это один из адресов отца Корнея Чуковского, Эммануила Соломоновича Левенсона, но не в Одессе, а в Санкт-Петербурге, взятый краеведами на вооружение из обнаруженного в Государственном архиве Одесской области свидетельства на проживание (паспорта), выданного Э.С. Левенсону. «Запись "Пантелеймоновская д. № 14" была сделана в Петербурге в 80-х годах (1880-х – Е.С.). И тут возможны два варианта: или это дьявольское совпадение, или здесь исток заблуждения, объяснение, почему в Одессе мемориальная доска появилась там, где она сейчас висит», – отмечает исследователь. Или, спросим мы, мистический факт, в котором проявилось нежелание Чуковского отождествлять себя с провинциальной Одессой своего детства? «Путаница»? Шутка с того света… К этому можно добавить, что оба дома, в которых квартировала семья Корнейчуковых – дом Макри по Ново-Рыбной (ныне Пантелеймоновской), 6 и дом Баршмана в Канатном переулке, 3 – не сохранились, словно всё, связанное с нелёгким детством писателя, должно было так или иначе невосстановимо кануть в небытие. Даже дом по улице Еврейской, 22, – в нём находился детский сад мадам Бухтеевой, который посещал пятилетний Коля Корнейчуков, – исчез с карты города. Зато здания, в которых блистал с докладами об искусстве молодой Чуковский, стоят до сих пор – главный корпус университета на Дворянской № 2, Клуб литературно-артистического общества (ныне здание Одесского литературного музея) на Ланжероновской № 2, зал «Унион» на Троицкой № 43.
Но необходимо помнить и то, что именно в Одессе, выковывался железный характер будущего писателя, именно здесь он выработал привычку к писательскому труду, открыл для себя мир литературы. Здесь, в Одессе, на заднем дворе дома Макри, маленький Коля с товарищем забирался в «каламашку» – похожий на корыто полукруглый ящик для вывоза снега и мусора, – в которой они часами рассказывали друг другу «истории о следопытах, людоедах, ковбоях, огнедышащих горах и африканских миражах», частично почёрпнутых ими из журнала «Вокруг света». Может быть, небылицы в «каламашке» стали первыми сказками Корнея Ивановича? Работая шпательщиком после исключения из гимназии, на крышах, которые Коля должен был очищать от ржавчины и старой краски, он писал английские слова, а потом «шагал над этими тарабарскими строчками, пытаясь затвердить их наизусть», декламировал стихи Эдгара По. «Однажды, когда я был в порту, меня поманил к себе пальцем незнакомый матрос и сунул мне в руки толстенную книгу… Вечером, после работы, я ушёл на волнорез к маяку и увидел, что это книга стихов, написанная неким Уолтом Уитменом… Я был потрясён новизною его восприятия мира… Я стал переводить Уолта Уитмена…», – вспоминает Чуковский в очерке «Как я стал писателем». Переводы Уитмена принесли ему первую славу в литературных кругах.
Высокий, сутулый, нескладный мальчишка с раскрытым растрёпанным томом стихов у маяка на молу, далеко выдающемся в Чёрное море – наверное, лучший памятник маленькому Чуковскому, будущему «лучшему критику Серебряного века», первому в России исследователю «массовой культуры», будущему доктору литературы Оксфордского университета, переводчику и сказочнику, который навсегда вошёл в русскую литературу и мировое литературоведение. Памятник, который никогда не поставят в Одессе…
