Проблема отношения к старым сооружениям как к памятникам ушедшего времени возникает повсеместно. Реставрировать? Реконструировать? Ремонтировать? Консервировать? Перестраивать?.. – все варианты подходов перечислить невозможно. Особенно важны эти вопросы для старых мегаполисов. Эта статья - не критика, это не предложения. Это – озабоченность, боль и эмоциональные вопросы…
Памятник, как правило, понятие музейное. Требуется беречь, ухаживать, «сдувать пылинки». Можно ли обеспечить музейный режим жизни архитектурного памятника, включенного в реальную структуру современного города? Особенность архитектурных памятников – их неотделимость от среды, среды обитания, которая не может окаменеть, законсервироваться. Среда повсеместно непрерывно видоизменяется, что порождает животрепещущие проблемы жизни людей в контакте с Домом (умышленно пишу в этом контексте с большой буквы). Дому нужно выжить в постоянно изменяющемся мире, и человеку жить в нем, использовать его в повседневной жизни. А это уже не музей!
Для затравки начну не со столичных проблем, где о них обычно мало говорят вслух. Хотя для Москвы, например, это большая и больная тема. Только за последние два десятилетия в Москве были снесены сотни исторических зданий, и десятки были подменены новоделами. Начну с примера благостного небольшого почти патриархального района Лос-Анджелеса, крупнейшего мегаполиса Калифорнии. Прогуливаясь или проезжая по тихим улицам старых районов Лос-Анджелеса, например, Санта-Моники, можно периодически увидеть щиты и транспаранты: «Историческая застройка? Голосуйте против!». В очередной раз власти обсуждают законодательные инициативы, запрещающие снос и перестройку старых сооружений. В ответ – демонстрации, пиаровские акции: поддержать или отклонить. Всеобщим голосованием достигается видимость решения, но проблема не исчезает. В Лос-Анджелесе - дом 1920-х годов, построенный, например, по проекту Джона Байера, - памятник истории. Замечательное место, великолепный внутренний дворик с большим бассейном. Внутри дома - переплетение маленьких комнат с узкими проходами и низкими потолками. Владельцам не дано право что-либо перестраивать. А как жить сегодня состоятельной семье в таком многомиллионном особняке? Подобные проблемы могут возникнуть применительно к особняку Ллойда Райта, домам академика Жолтовского или жилым кварталам Корбюзье.
Тбилиси. Стою на вершине горы Мтацминда и любуюсь панорамой старого города, формировавшейся веками. Черепичные крыши и вьющиеся ленточки улиц. Вид божественно хорош. Я не удерживаюсь и начинаю эмоционально вслух восторгаться захватывающей картиной. Мой приятель, житель этих районов, нервно переминается с ноги на ногу. А потом ворчливо говорит: «Представь, как моей матери каждый день принести с базара продукты, ходить в магазин… Ты можешь на машине подъехать к дому и оставить машину у подъезда. А нам надо все тягать на руках». Хорошо - прогуливающемуся туристу, медленно перемещаясь, вживлять себя в такую красоту, хорошо ехать на неспешной арбе XVII-XVIII века, а сегодня – в начале XXI века?
Отмечу одну существенную разницу в жизненном восприятии владельцем архитектурного памятника или, например, музейного полотна. Владельцу Рембрандта не придет в голову поверх полотна нарисовать нечто новое, современное. Даже в угоду тяжести воздействия сюжета или любви жены к постмодернизму. При несоответствии с возможностями и вкусом обладатель исторической ценности может продать ее музею, выставить на аукцион и на вырученные деньги приобрести нечто другое, соответствующее новым вкусам и желаниям. Выход приемлемый для всех: не страдает историческая ценность, удовлетворены потребности владельца. Это не безвыходная тюремная камера («золотая клетка»), а поле возможностей… А старый дом? Где тот музейный покупатель, компенсирующий историческую составляющую? Возникла старая аналогия с таможенными требованиями к советским эмигрантам: запрещался вывоз вещи под предлогом музейной ценности, но ни один музей или госхранилище не предлагали приобрести изделие. Где выход, соответствующий новым вольным желаниям и потребностям владельца?
Пространство современных городов застроено, как правило, сплошь. Застройка всегда консервативна, а жизнь и быт изменяются во все увеличивающемся темпе. Эта разномасштабность неизбежно создает труднопреодолимые проблемы. Время превращает сооружения в памятники. Если умозрительно представить себе, что какой-нибудь городок может без перестроек просуществовать пару сотен лет, то можно без сомнений представить его как историческую ценность вне зависимости от качества построек. Изменяющиеся условия жизни превращают дома в лачуги, хоть, может быть, и большого размера. Вновь задаем вопросы: Заменять? Обновлять? Сохранять? Ответ на первый взгляд естественно прост: подходить выборочно. Но со временем накапливается все больше выборочно выделенных сооружений, которые хотелось бы сохранить, и приходится искать другие решения. С другой стороны, субъективные решения приводят к потере неординарных сооружений, которые хотелось бы сохранить. Особая опасность в том, что право выбора очень персонифицировано, а порой просто узурпируется власть имущими, решения которых исходят вовсе не из художественных и исторических требований.
На короткие мгновения присвоим себе могущество властелина времени и повернем, например, московскую жизнь вспять. Подобно архитектору-реставратору снимем наслоения веков с города. Вернемся во времена не столь древние по европейским меркам, ну хотя бы перенесемся в царствование Ивана IV, привычно обзываемого Грозным. Вертикали кремлевской колокольни и собора Покрова на рву. В верстах пяти крепостные стены Спасо-Андроникова монастыря с одноглавым Спасским собором и малозаметными кельями. Уже за городом, на юго-востоке - в Коломенском и Дьякове, новые шатровые колокольни церквей Вознесения и Иоанна Предтечи. А на остальном пространстве – не густо посеянные барские поместья да хаты холопов. Ничто не тронуто временем. Только радуйся! Даже невозможно огорчиться отсутствием златоглавых куполов XVII-XVIII веков, ансамблей в стиле классицизма. Нет зданий Шехтеля, сооружений времени конструктивизма. Нечего говорить об опекушинском Пушкине или андреевском Гоголе. Всему этому как бы не было места и не пришло время в мысленно воссозданной истории Москвы, не запятнанной перестройками последних пяти веков…
Прекрасен и редок XVI век в Москве, но не менее украшают ее постройки модерна или конструктивизма. Приходится мириться с тем, что время не позволяет сохранить полностью все достижения прошлого. Можно сохранить архитектурную подлинность (в большинстве случаев тоже условно – материалы имеют ограниченный срок службы), но невозможно сохранить окружающую среду, обстановку, этнографическую тождественность. Представьте себе даму в опере или на современной корпоративной вечеринке в наряде периода балов Екатерины II или в расшитом жемчугом чепце и сарафане. Даже в интерьере прошлых веков это будет выглядеть безвкусно. Замечательное платье невесты, - а это же платье для свадьбы дочери? Внучки? Хочется сказать - в музей! Но мы уже отметили, что реальный город это не музей.
Идеального подхода, вероятно, нет. В каждом случае приходится искать компромисс, учитывая все возможные Pro et Contra. Соответственно, каждый результат по разным оценкам оказывается со своими плюсами и минусами.
Облик города - это не только здания и планировка районов и улиц, это вся совокупность жизни - с людьми, транспортом, снабжением, торговыми комплексами. В свое время восстановили уютный уголок стыка старых московских улиц Пречистенки и Остоженки с фрагментами утопающих в зелени особняков XVI-XVII веков (Фиг. 1). Приятно подойти к ним, взглянуть на входы, в значительной мере поглощенные приросшим за века культурным слоем земли, на возвышающиеся над крышей башенки изобретательно сложенных печных труб. Еще бы увидеть здесь традиционно необходимого в то время трубочиста!
Фиг. 1
Но жизнь того века другая, да и восстановленный фрагмент - по сути многоэтапный ново-стародел, так как за сотни лет руки мастеров неоднократно приспосабливали постройки под требования и нужды быстро меняющегося времени. Дело не только в сохранении старого наследия, но и в честности реставрации. Стилизованные новые постройки «под старину» зачастую производят впечатление ряженых. Что является «настоящим», за что надо бороться? - эти вопросы постоянно инициируют споры.
Не является пи такой попыткой подмены старины – вида и быта – реконструкция, например, одной из улиц бывшей московской Рогожской ямской слободы, на которой внешне сохранен патриархальный характер улицы ямщиков XVIII-XIX веков (Фиг. 2). Только история названий этой улицы говорит уже о длинном пути. Первоначально во времена Бориса Годунова – Тележная, на плане 1739 года это Ямская-Рогожская улица, в XIX веке – 1-я Рогожская, с 1919 года – Школьная улица. История повсеместно многократно клеймила знаками времени площади, улицы, сооружения… После комплекса ремонтных работ, проведенных в 1970-80-х годах, улица стала по преимуществу пешеходной. Все комплиментарно красиво. Но стоит приоткрыть любую дверь парадного (приятно так назвать вход в старый дом), как ты попадаешь в грубо сляпанный блочный новодел. То ли «ряженые», то ли потемкинская деревня… Говорят, что это правильный контакт истории и современности. Такой подход можно воспринять как «туристическую» реставрацию, имеющую весьма отдаленное отношение и к истории, и к реставрации. При этом обращает особое внимание, что одновременно с этой «турреставрацией» аналогичная улица была полностью уничтожена при прокладке обновленной магистрали между Андроньевской площадью и Рогожской заставой.
Фиг. 2
Достоверность реставрации порой вызывает сомнения, и установить ее точность задним числом очень проблематично. Вспоминается процесс реставрации комплекса Крутицкого подворья. Изразцовая часть, Слава Богу, хорошо сохранилась. А «реставрация» остальной части разновековых построек – фантазии на вольную тему. Несколько не связанных между собой строений после расчистки кладки стен были размечены краской в духе фрагмента прилегающего здания. Выровняли, подправили прорези оконных проемов, выложили новые наличники, оштукатурили – вот и дом XVIII века. А если озаботиться восприятием любознательного человека, не обремененного памятью о годах стилизации под старину, – только ложное представление о масштабе свидетеля многовековой истории города…
Градостроительной ошибкой сталинского правительства было решение о сносе храма Христа Спасителя. На этом месте не удалось построить помпезный и технически неосуществимый дворец Советов. Но почему при новом строительстве решили строить громаду архитектора К. Тона (Фиг. 3), а не изящный Алексеевский монастырь, стоявший на этом месте с XIV века? Хочется задать вопрос сторонникам рестроительства: что главное в таких решениях – политика политиков от архитектуры или архитектурная политика?
Фиг. 3
В самом центре Москвы заново построено здание гостиницы «Москва» в архитектурных образах 30-х годов прошлого века. Столь ли замечательно оно было, чтобы даже не объявить конкурс на новое архитектурное решение или, наконец, решение в стиле Охотного ряда XVIII-XIX веков? Ну или, как минимум, построить это здание по оригинальному проекту архитекторов Л.Савельева, О.Стапрана (Фиг. 4) без переделок, внесенных А. Щусевым по заданию политбюро ВКП(б) (боюсь, что многие молодые читатели уже не поймут весомость этой аббревиатуры)? Да еще и обогащенных гениальным первым зодчим СССР И.В. Сталиным специфическим «выбором» вариантов одного из фасадов.
Фиг. 4
Многолетние горячие споры породил снос здания Военторга на Воздвиженке и замена его стилизованным архитектурным комплексом, фрагментарно напоминающим «Дом Экономического общества офицеров», построенный в 1916 году по проекту архитектора С.Б. Залесского в стиле позднего модерна. В контексте критики «исторического варварства разрушителей», хочу отметить, что многострадальный дом 1916 года был построен на месте усадьбы Матюшкиных-Базилевских, неоднократно перестраиваемой с середины XVIII века. А весь этот квартал на Воздвиженке в дополнение к указанному старому имению включал еще уникальное по красоте и «московскости» имение Разумовского-Шереметева, от которого сохранился до наших дней только фрагмент - «наугольный» дом. Так что если быть последовательным охранителем старины, то углубиться следовало совсем в другие архитектурные седины и отстаивать следовало бы совсем не здание Военторга…
Но такова уж разновековая Москва, что в каждый момент кажется непереносимым очередное изменение, а через полвека–век с не меньшим энтузиазмом и убежденностью случается изъясняться в любви к обруганному предыдущими поколениями сооружению.
Архитекторы без труда (а главное, без излишнего напряжения мысли) могут спроектировать что-либо в стиле былых времен, хоть римских терм или колизеев (в зоне Средиземноморья в «Колизеевековье» их было построено более полутора тысяч). В Америке, да и в старой Европе, таких проблем стилизации под старину, как правило, нет. Если сегодня возникает потребность в строительстве, архитектурное решение обычно воплощается в новых формах, которые будущие поколения, возможно, могут захотеть сохранить как символ времени строительства, как новое слово архитектурной мысли. Даже в такой трагической ситуации, как разрушение нью-йоркских башен Всемирного торгового центра, было принято решение о строительстве на этом месте оригинального комплекса. Римейк не всегда удачен в сиюминутном искусстве кино, но почти никогда - в задумываемой на века архитектуре.
Музеи в неприкосновенности сохраняют свидетельства времени. С прицелом на будущее в современных американских музеях появляются экспонаты текущего времени: машины, телефонные аппараты, городские транспортные остановки, картины, только что законченные художниками. Они сохранятся в неизменности, но только Богу известно, сколько других предметов, которые в дальнейшем будут признаны наиболее достойно отражающими своё время, не попадут в музейные залы при таком первичном отборе. Нельзя вместить всю жизнь в стены музеев, а со временем (всего-то немного более ста лет, а по отношению к важным событиям и того меньше) каждый фрагмент жизни и быта становится достойным музейного хранения. Когда-нибудь последние сохранившиеся с хрущёвских времен пятиэтажки станут предметом внимания и забот музейных работников. В отдельных квартирах постараются восстановить обстановку с малогабаритной мебелью, полочками, антресолями и стеллажами от пола и до потолка, заполняющими каждую свободную щель. Только безграничная изобретательность позволяла обеспечить быт многопоколенной семьи в малометражной квартире. От души всё же надеюсь, что будущие российские посетители такого городского музея будут дивиться аскетизму, а не роскоши быта лучших дней советской эпохи.
Могут ли показаться устаревшей городская старая застройка? Вопрос всегда спорный, в особенности, когда нужно принять не поддающееся потом исправлению важное решение. Полемически, но без комментариев, привожу фотографию Васильевского спуска и. соответственно, вида на храм Василия Блаженного и Кремль со стороны Москвы-реки (Фиг. 5). Фотография сделана в 1931 году. Сегодняшний вид у каждого москвича (да и не только жителя столицы) в памяти…
Фиг. 5
Дом Пашкова, построенный в 1784 году архитектором В.И. Баженовым (Фиг. 6), - монументальный и одновременно уникально элегантный ансамбль, который порой можно воспринять как украшение сценической площадки. И еще одна проблема защиты памятников: замена окружения, поздняя застройка прилегающей территории – охранной зоны.
Читаем в старом путеводителе: Мы поднимаемся на бельведер дворца, расположенного на кромке одного из московских холмов. Вниз ярусами спускается регулярный парк, скрываясь нижним ярусом в пруде. Поражающий воображение архитектурно-парковый городской комплекс! Белые лебеди вальяжно проплывали вдоль неземной красоты зелени, расхаживали журавли и павлины. Толпами собирались здесь люди посмотреть на сад, на редких зверей и птиц. А там дальше – совсем не парковая красота: ансамбль московского Кремля.
Фиг. 6
Ваша память хранит адекватный этому образ ансамбля? Моя – нет! Само здание изменилось мало, но к нему добавились построенные поблизости в 1930-х годах корпуса библиотеки и хранилища. Изменились пропорции восприятия дома Пашкова. Нижние ярусы парка съедены наслоениями культурного слоя. Вода пруда ушла в грунт. Лебедей вытеснили машины… Добавились масштабные коробки прошлого века. Магия архитектурного произведения нивелировалась.
Взгляните на любой город: специально охраняемые сооружения распределены в пространстве, а между ними зияют разновременные дома, не привлекающие особого внимания. Памятник уже становится другим в новой обстановке. Для его восприятия в соответствии со временем создания нужна мысленная реставрация всех условий его возникновения. Иначе он уже будет до некоторой степени несовременен ни тому времени, когда построен, ни тому времени, когда воспринимается. Неизбежность, время…
С целью музеефикации во многих местах создаются национальные парки – резервации – куда переносятся наиболее интересные сооружения. В России заслужили славу, например, Кижи, с десятком перенесенных туда деревянных построек старой Северной Руси. От такого решения невосполнимо страдает подлинность сооружения и окружающей естественной среды, но это спасает многое от неизбежной гибели. Истинный памятник – это совокупность собственно постройки и обстановки ее существования. Рельеф местности, виды, окружающая застройка, характер жизни владельцев – все это естественные составляющие каждого архитектурного проекта.
Когда мы пытаемся бороться за жизнь каждого старого дома, мы, естественно, признаем неизбежность смены обстановки – уходят люди, создавшие памятники, уходят люди, вдохнувшие жизнь в некогда мертвый камень, изменяется окружение и городской быт. Даже самый строгий ценитель архаики вряд ли будет требовать перемещения на тройках, воды из колодцев или водораспределительных колонок на пересечениях улиц, выгребных ям в качестве туалетов, больших многоходовых печей в качестве лежанок и для приготовления пищи. Что именно более важно исторически - черты быта или особенности сооружений - совершенно неочевидно. Сохранение же только фрагмента истории сразу делает хлипкими требования невнесения изменений.
Несколько лучше шансы на сохранение в неприкосновенности ансамблей, расположенных обособленно, например, таких, как подмосковное Архангельское или даже средневековые замки на берегах Луары. Такие ансамбли могут существовать в режиме, более близком к понятию музея. Но время и там неизбежно вторгается в те или иные детали. Чуть озорной пример.
На вершине горы замок, обнесенный рвом. Зуммер видоискателя – ближе-ближе, красота размеренного шага эркеров дополняется проникновением в их назначение. Сохранить в неприкосновенности? Все, как в давние рыцарские времена, ничто не должно быть подвержено изменениям времени? Боюсь, что даже самый ревнивый охранитель старины невольно почешет затылок в сомнении…
Мы часто относимся к привычным городским закоулкам как части жизни, как к живому организму. Это наш собеседник, участник размышлений и прогулок. солнце, и дождь не одинаковы для нас в разных условиях, в разной среде. Они участвуют в нашей жизни не абстрактно, они взаимодействуют со средой нашего обитания.
Попробуем продолжить цепочку сопоставления жизни человеческой и жизни камня. Человек рождается. Умиляет всех своей свежестью, необыкновенностью, как бы появляющейся из ничего. Человек развивается, порой одаривает нас открытиями своего интеллекта, изящества, красоты… Проходят годы… Естественность стареющего индивидуума перестает поражать, не появляются новые проявления откровений. Годы-годы-годы. И урна с прахом. Добрая память, описания, воспоминания. Дети, и внуки с новым восприятием старых событий. Цикл жизни столь детерминирован, что было бы странно услышать протесты против этой неумолимости событий. Память живет, хотя уже материальной основы ее может и не проявляться…
Всякая аналогия условна… Человек живет, пока жива память о нем. Архитектура в своих лучших проявлениях может похвастаться этим же. О не вечности ее существования можно только высказывать сожаления. Мы привыкли не читать заклинания, когда видим, что человек стареет, яркий ум, красота угасают. Хотелось бы в каждом индивидууме продлить молодую подлинность, но при нашей небожественной власти над жизнью это невозможно. Может быть также нужно реальней подходить к предъявляемым жизнью требованиям изменений в тех областях, где ограниченность возможностей не столь очевидна.
Архитектура это тоже форма жизни. По принятым сейчас понятиям поколение это 20-30 лет. Стили архитектуры шагают последнее столетие примерно с той же размеренностью. Да, вероятно, в этом и нет мотива для особого удивления. Архитектура рождается творцами, несущими особенности своего времени, своего поколения. Вы смотрите на сооружение, вы не знаете имени архитектора, вы даже можете не знать названия города, но вы чувствуете в каждом неординарном сооружении дух времени. На сколько лет-десятилетий вы можете ошибиться в оценке времени постройки? Вероятно, как правило, не больше продолжительности одного поколения (естественно, существует сдвиг времени в месте рождения стиля и в местах плодов творчества последователей).
Нет сомнений, что не следует без крайней нужды перестраивать или разрушать ранее созданное. Сохранение архитектурных памятников это в какой-то степени сродни работе пластического хирурга. Рука может коснуться только того, что дополнительно выявит красоту и достоинство объекта в высоком понимании его истинной природы. Аналогия может быть привлекательна еще тем, что оптимально существование земного творения без вмешательства «пластики». Ценен каждый дом. В особенности ценны – бесценны - сооружения тех периодов и стилей, от которых остались немногочисленные образцы.
Жизнь – и людей, и творений их разума и рук - не стоит на месте. Жизнь плохо поддается искусственному управлению. Судьба ансамблей, домов – памятников – тоже. Очень проблематично присваивать себе право судить предыдущие поколения и поучать последующие. Факел поджигателя и ружье защитника обычно оказываются одинаково слабыми средствами решения культурных проблем. Глобальные проблемы решает история. Поэтому, вероятно, надо спокойно относиться к тому, что в живом городе время вносит коррективы в ранее созданное. Жалко, но что поделаешь?
Хотелось бы мне отменить расставанья,
Но без расставанья ведь не было б встреч,
Ах, ведь не было б встреч никогда…
Взгляд на сохраненное историей успокаивает: есть чему радоваться и восторгаться. Нет глобально другого подхода, как поддаться течению времени со всеми плюсами и возможными минусами. Ну а обгонять время вряд ли перспективно. Нельзя лишать последующие поколения историков возможности находить жемчужины, открывать памятники архитектуры, бороться за их сохранение и реставрацию.
P.S. Справка: обожаю старину. Восторженно гляжу на старо-европейские города и российские храмы (даже на иллюстрациях). Дома окружен старыми книгами, документами, журналами и газетами. Но понимаю сиюминутность и субъективность этого. У моего сына другое понятие и восприятие старого… Все очень личностно.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #4(51)апрель-май2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=51
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer4/Frejdgejm1.php
