разрыв
он долго жил но стержень в нем погас
и под конец когда сошла былая
молва не помнил за кого из нас
он прежде принимал себя пылая
забыл кого из нас считал собой
когда самих почти следы простыли
оставшись в темноте пускай рябой
от редких дыр с их звездами простыми
еще надеждой тешили врачи
но для слепых с кем свет искал сквитаться
он больше не был той свечой в ночи
на чей огонь имело смысл слетаться
есть только эти мы каких-нибудь
других нельзя и как из плена игорь
единственный искал на волю путь
ему из нас остался узкий выбор
из связки извлеченное звено
исконной славы копия сырая
он жил когда все сгинули давно
с оригиналом сходства не сверяя
но неспособный ни к какой иной
телесной форме к плавникам и перьям
и если был как уверяли мной
мне от него верней отречься первым
***
нектар таскали и пыльцу
сквозь сотни трудных миль
но время подошло к концу
пора валиться в пыль
ум посерьезнее чем мой
велит свернуть дела
зачем тогда я был пчелой
зачем была пчела
ум посерьезнее чем мой
идеей обуян
что жизнь была один сплошной
оптический обман
что уж мираж в густом хвоще
и аист и вода
и никакой пчелой вообще
я не был никогда
а я уже лежу в пыли
и возразить нельзя
но все-таки цветы цвели
их хватит за глаза
все лето в толчее речной
я трогать их любил
вот почему я был пчелой
вот почему я был
баллада канатчиковой дачи
внезапно он впал в непонятки
и был на лечение взят
в приют где крутые порядки
лет может быть сорок назад
сестра выдавала таблетки
для восстановления сил
хранил их в бумажной салфетке
и новых исправно просил
в палате лежали больные
от жутких видений крича
с уколами в жопах иные
и не было к двери ключа
психический с фиксой в оскале
сновал среди коек как рысь
а к будке во двор не пускали
друзьям позвонить и спастись
тогда он решил притвориться
нормальным как эти врачи
нащупав где вроде граница
рассудка светилась в ночи
и мир показался понятным
известным как меньшее зло
с жестоким режимом палатным
расстаться ему повезло
он вырвался заживо с дачи
где дух у иллюзий в плену
а может все было иначе
и только казалось ему
что прежняя жизнь продолжалась
что осени краски пестры
и лишь мимолетная жалость
мелькнула в глазах у сестры
когда в простыне выносили
впотьмах санитары труда
чтоб в бедную землю россии
зарыть и забыть навсегда
где так и лежит он ненужный
свою отстояв правоту
и лес полыхает наружный
как фикса у психа во рту
***
когда-нибудь я вспомню все что знал
и все что вспомню рассую по полкам
и даже тем чего не вспомню толком
набью до люстр библиотечный зал
пусть служит мне последняя своя
просторная хоть и на склоне века
александрийская библиотека
где все из бывшей памяти слова
не упущу в реестре ни одно
из прежних лиц что радовали око
но горько будет мне и одиноко
глядеть в библиотечное окно
под визги сверл и циркулярных пил
сквозь стеллажей ажурные границы
от неудачи в поисках страницы
где было про тебя но я забыл
каплан
в овраге катаракт в краю поганом
где камни на сочувствие скупы
полуслепая женщина с наганом
лицом к лицу с немилостью судьбы
ну дурь курила бы или хромала
а то глазным изъяном подвела
кто ей диоптрий отслюнил так мало
что целясь в зло она не видит зла
и будущее алыми волнами
толпу смывает с пирса как котят
судьба одержит верх что будет с нами
хоть с тем же мной когда меня родят
в стране где вся навыворот плерома
под сажей божий промысел угас
история на месте перелома
срослась но кости вдребезги у нас
плеснешь в стакан но утешенье мнимо
и вымучен зовущий к бунту стих
на стогнах где всегда стреляют мимо
очкарики поводыри слепых
кони
над речкой стояла изба кузнеца
под копотью плотной и потом
никто различить не пытался лица
мы знали по грохоту кто там
страшней колдуна и кощея худей
он плуги прямил обувал лошадей
как ворон кувалда летала
под черную песню металла
ночные куранты над скудным жнивьем
в ноябрьской предательской жиже
мы слушать к плетню приходили втроем
ни порознь не смея ни ближе
там пламя ночами пылало года
и если он спал мы не знали когда
гремела печаль вековая
всю правду из недр выбивая
но только однажды он лег на кровать
покорной сказав половине
что больше коней не намерен ковать
что кони свободны отныне
и мы прибежав с ежедневным огнем
лицо человека открыли на нем
нездешним отмытое светом
мы вскоре окажемся все там
наутро сказала что будет ничья
и сгинула как не бывала
соперника вскоре нашли у ручья
украдкой родня отпевала
не мой ли черед позабросив дела
куда эта песня упрямо вела
где кони без шрамов на коже
свободны и всадники тоже
***
история струится на дворе
судьбы царица
как предсказал анри пуанкаре
все повторится
сам воздаяние себе и месть
свой суд без слова
едва отдышишься от жизни здесь
начнется снова
притерта биография к вещам
вся в адской саже
она как фридрих ницше обещал
у нас все та же
надежда свидеться соблазн обнять
живых кто ближе
но там ведь ты появишься опять
всегда все ты же
смерть дидоны
бросит серп землероб и каменотес кайло
в почерневшей лазури из ангелов никого
спят сопя светила лишь с берега шлет гора блик
но в сожженном зрачке ее отраженье ложь
странник нижнего неба куда ты всегда плывешь
золотой кораблик
если предок в пещере не изобрел огня
не барахтаться в браке до остального дня
полоснешь серпом и легко пребываешь холост
золотой на волне долговое письмо врагу
землероб ли да с каменотесом на берегу
собирают хворост
догори дорогая рубиново меркни спи
корабли на воде словно скифы в пустой степи
или блохи в руне олимпийским гонимы гневом
сокрушителям башен не стоила троя труда
всхлипнет море и вспомнит кем оно было тогда
затонувшим небом
на истлевшем сердце парусный светел след
искривляет время коралловый твой скелет
но на звездном заднике смазан в туман от ветра
только грунт елисейских раздолий реально тверд
только знает любовь кого заманила в порт
и кого отвергла
