Известный киевский поэт, представляя на презентации свою книгу, откровенно назвал её книгой избранного. Наверное, так оно и есть. Но, учитывая, что автор находится в самом расцвете творческих сил и даже ещё не на середине жизненного пути, вернее будет назвать её книгой первого избранного.
Избранное неразрывно связано с отбором. Ясно, что выбирать есть из чего, и Дмитрий Бураго осуществляет этот отбор со свойственными ему основательностью, деликатностью и вкусом.
Избранное – это ещё и избрание, и избранничество. И все эти высокие понятия включены и выражены в названии книги. «Киевский сбор». И сбор поэтического урожая, и целительный врачующий душу и тело словесный отвар, и причастность к киевскому литературному братству, и комплот киевских же истории, духовности, географии, топонимики, ментальности. И многое другое.
Книга оформлена скупо, выразительно и благородно. Даже ещё не открывая её, многое можно почувствовать и предчувствовать. Только глядя на обложку.
А внутри находишь поэзию, которую равно хорошо и читать, и слушать. Можно заслушаться. А потом и зачитаться.
Стихи Дмитрия Бураго, как правило, включены в исторический контекст и географический ландшафт. Знакомясь с ними, совершаешь своеобразное путешествие в пространстве и времени. Неизменно захватывающее и безупречно поэтически оформленное.
Голос поэта звучит то одически торжественно и величаво:
Начинается город с верлибра, начинается Киев с дождя…
То пластично, гибко и подвижно:
Приюти меня речь, приручи.
Поручи, препиная дорогу,
выговаривать горечь по слогу,
чтобы были слова горячи…
При этом его поэтические формулы глубоки, чеканны и зачастую универсальны.
«… в гостях у собственных воспоминаний…» –
так мог бы сказать о своём творчестве любой поэт. Но так сказал только Дмитрий Бураго.
Он поэт киевский по ощущениям и всемирный по чувствам. Он укоренён в киевскую культуру и открыт культуре мировой, с которой на ты.
Когда автор говорит:
Сотрапезник, соратник, сородич,
сопричастник житью-бытию… –
он, по сути, обращается к самому себе. Потому он так зорок к приметам городского быта, ведь даже самые незначительные его изменения свидетельствуют поэту о неумолимом ходе времени, течение которого он так остро ощущает.
За пазухой Серебряного века
перенесли двадцатое столетье…
И далее:
Ничто, казалось бы, не предвещало
перехода в следующее столетье…
Но вот уже вошли в полную силу новый век, даже новое тысячелетье. А поэт всё так же следует по выбранной дороге, по предвечному пути слова.
Вот и стучит дорога, словно печатный пресс.
Русь, ты сбылась из слога. Слогом твой будет крест.
Несмотря ни на что, общую тональность книги можно, пожалуй, охарактеризовать как оптимистический пантеизм. Но это не означает, что порой в ней не звучат нотки трагической самоиронии.
Мы сами по себе – предметы ритуала.
Продлённое родство, отсрочка до поры…
Я очень люблю заглядывать в оглавление книги. Ведь совокупность названий стихов, их зачинов сама по себе представляет впечатляющую картину. Небольшой срез-перечень для книги Дмитрия Бураго: Колокол – Речь – «Спиши меня на гордость и обман…» – «Живу на барабанной пустоте…» – Спичечный поезд – Пастушок-шепоток – Попугай Сократ – Шут – «Кто тебе ветер …» – Перелётное небо – «У бессонницы упрямая звезда…» – Снежный кот – Постмодернизм … И т. д., и т. п… Впечатляет, не правда ли?
Авторский Post Scriptum, прозаический текст, которым Дмитрий Бураго завершает свою книгу, – одновременно и подведение её итогов, и ключ к её пониманию. Этот текст мог бы книгу предварять и тем самым настраивать на восприятие стихов, но автор предпочёл этому прямое поэтическое высказывание и обращение к читателю, и только в самом конце приоткрыл некоторые коды к шифру своих стихов.
Ограниченный объём рецензии не позволяет достаточно детально остановиться на основных темах поэтического творчества поэта, проанализировать его образную систему, стиль, словарь и много других аспектов и нюансов. Но это вполне может самостоятельно сделать вдумчивый читатель, если должным образом подготовится к чтению этой книги.
Такой осмысленной встречи я им (книге и читателю) от души желаю.
