Ах судьба ты егерская, переменная… Сегодня ты в фаворе у начальства, а завтра – изгой. Как ни странно, больше это касается настоящего егеря, великого знатока тайги, которую любит и бережет он, как мать родную.
Геннадий Римза – из таковых. По северному военному стажу ушел он с прапорщиков на пенсию в 35 лет. Вернулся в родное приморское село, вокруг которого тайга на десятки километров. То на равнинах, то тянущаяся в сопках – перевал за перевалом. В советские времена районный охотовед души в нем не чаял. И тайгу Гена обихаживал – солонцевал честно, копенки сена верстал для зверья копытного, и браконьера прищучивал без разбору чина. Там уже дело охотоведа – судить да рядить. Егерское дело – задержать незаконника и грамотно протокол составить.
Но пошли смутные российские времена. Тайгу в районе отдали в аренду новым русским. Один из таких арендаторов – местный солидный бизнесмен Пал Ваныч – тут же и положил глаз на Гену: ведомо, при таком егере посторонний охотник и браконьер в частное угодье не сунется.
И не совались. А кто совался – тут одного раза хватало. И сам больше не лез сюда с ружьем, и другим заказывал.
Однако же недолго проработал Гена у арендатора. Лютым тот сам оказался браконьером. На джипе или снегоходе со слепящими зверя прожекторами бил из карабина с оптикой и косулю, и сохатого. На медведя ходил с людской да собачьей оравой. И вообще часто с друзьями браконьерничал, похваляясь своим статусом хозяина тайги и безнаказанностью.
И тут нашла коса на камень. После пары Гениных предупреждений «хозяину» сбить охоту к незаконному промыслу, которые Пал Ваныч пропустил мимо ушей, егерь составил протокол на его братца, отстрелявшего без лицензии кабана, чем сильно разгневал работодателя. А потом и на него самого, Пал Ваныча. Вот тут и кончилась Генина служба у нового русского: враз сократили.
Оставшись без работы, завел на подворье хозяйство: корову, которая потом утроилась телками, в свою очередь ставшими коровами, свиней, кроликов – семью-то надо кормить. Неплохо получалось, наладились с женой Жанной молоко, творог да сметану в городе сбывать.
Так в усадебной суете прошло три года. И вдруг…
Приглашают Геннадия во Владивосток, на беседу. Как оказалось, по рекомендации бывшего главного охотоведа района. Большой чин открыл в тайге охотничье хозяйство и в открытую выложил Гене идею. Егерская служба во главе с ним, Геной, ставит дело так, чтобы зверь здесь водился приличный и в большом количестве, посторонних – ни единого. Но, случись, нагрянут нужные люди из Москвы, выстрел им ради адреналина обеспечить удачливый.
Подумал Гена – да и согласился. Во-первых, скучал сильно по тайге все это время, во вторых, обещали всякую охоту лицензиями снабдить. Вот уже четвертый год Гена в егерях. Теперь у него по три звездочки на лентах-погонах. То есть старший егерь. Чин большой в нем души не чает: зверья развелось в угодьях в изобилии, заезжие гости убывают в Москву с гордостью за «заваленного» медведя, кабана, косулю. То-то рассказов будет в первопрестольной…
Тайга – спасительница
Егерь Римза на казенном «Буране», объехав охотугодья, пополнив комбикормом несколько подкормочных площадок, возвращается домой. На хоздвор, в тепло егерской гостинки. Смотрит, на пробитой его снегоходом колее в ожидании и без ружья стоит мужик. Видно, не с браконьерским промыслом забрел в эти места. Останавливается егерь:
– Кто такой и почему в запрещенном месте?
– Заблудился. Хотел срезать путь на большак, а теперь и вовсе не могу на него выйти.
– Так трасса ого-го где, километров двадцать до нее будет. Садись, подвезу в попутном направлении, потом покажу, куда двигаться.
По пути разговорились. Оказалось, что, плутая, мужик проходил мимо зимовья, которое пристроили таежники у перевала Кедровый, и в отсутствие всяких там людей видел тощую, голодную, похоже, умирающую собаку. То ли заблудилась на охоте с хозяином, то ли хозяин бросил ее, как не оправдавшую надежд на охоте. Бывает нередко и такое…
На другой день Гена с напарником Витькой вышли в направлении зимовья. Скоро вышли на тропу, пробитую у самого перевала, и оказались возле зимовья. В самом деле, у тесовых дверей на заснеженной террасе лежала собака, не обратившая на егерей никакого внимания. Немного рыжая, немного лайка, немного дворняга. Уши стоят, но хвост вверх не спиралит. Положили рядом кусок мяса, кусок хлеба – ноль внимания. Не подходит к еде. Так и не подошла до ночи. Видно, сильно по хозяину тосковала. Чуть ли не по-человечески разговаривали с ней егеря, убеждая поесть, – только рычала жалобно. Лишь на другой день увидели егеря обглоданную косточку, а от хлеба и крошек не осталось.
Два дня откармливали полулайку. А на третий, сделав обход по низовьям, двинулись обратно. И… собака за ними. Егеря идут, собака бежит галсами – вверх-вниз. То следы кабанов увидит, припадет над ними. То дух козий учует – вон тоже следы метрах в пятидесяти. Видно, охотник добрый эта собака, но в недобрые руки попала. Люди идут – и собака за ними. Вот еще копытами снег продырявлен – тут уж собака надолго исчезла из обозрения егерей. С полчаса не было, подумали, что и от них отбилась.
Вышли егеря на перевал, смотрят – следы медведя. Явно бурого, матерого. По всем признакам, шатуна, которого не прельщают ни тепло берлоги, ни прелести спокойной зимней спячки. Такой не только на кабана и другую лесную живность пойдет, но и на человека. Тем более, кажется, подранок. Похоже, не сильно повезло охотникам с ним, а, может, наоборот – повезло: видно, вовремя отступили, вот он и не задрал их в ярости мщения. Но поосмотрелись егеря, прикинули, где тут поблизости может коротать свое выздоровление бурый, и не высмотрели его убежища. Только четыре могучих кедра стоят в отдалении да большущая береза рядом с ними век свой коротает. Не обнаружив опасности, сели мужики на валежину, сняли рюкзаки почаевничать. О собаке уже и забыли. Но лишь наполнили из термосов кружки, разломили остатнюю полубуханку хлеба, как вблизи раздался грозный медвежий рык. Сверху катился на них медвежище, оставляя после себя огромную снежную просеку. Едва успели приготовить к бою карабины, как медведь уже тут как тут. Метров пятьдесят остается. Егеря шлют в него выстрел за выстрелом, а медведь лишь приседает на задницу, очумело повертит головой – и снова курсом на людей. По пять патронов было в каждом магазине, а осталось у Гены два, у Витьки один. Бронированый какой-то медведь – даже убойный заряд не берет. То-то не пофартило охотникам или браконьерам. Не про них оказался бурый косолапый с непробиваемой шерстью и шкурой.
Вдруг летит к ним по тропе стремительно собака, резко берет к медведю и с ходу вцепляется ему в «штаны». Лишь на миг отвлекся на полулайку шатун, но этого оказалось достаточно для спасения егерей. Две пули двух выстрелов в упор легли в самое уязвимое место медведя – подставленное под карабины ухо. Упал, но не подмял под себя ни людей, ни собаку. А спасительница как ни в чем не бывало улеглась у ног приходивших в себя егерей и несколько раз победно гавкнула. Тут уж егеря не чаю себе налили в кружки, а беленькой. Во спасение душ!
И назвали собаку, ставшую примером преданности и верности человеку, Тайгой – сучкой оказалась. Живет она теперь в Генином дворе. В быту охраняет дом, а случись охота у вип-персон, Гена обязательно с ней. Даром что дворняга по рождению, но в охоте на всю округу нет ей равных.
Сирота-белогрудкаНо однажды… Был у Гены мартовский короткий отпуск. Ночью на подворье загавкали обе лайки, загремели цепями. Поднялся егерь с постели, включил свет во дворе. Никого! Собаки рвались к забору, и Гена открыл калитку. И тут же увидел небольшой картонный ящик. Шевелящийся и голосящий. Открыл крышку – а там малюсенький медвежонок. Скулит, лапами по дну загребает. Егерь за ящик – да в дом.
Разглядел гималайского месячного медвежонка-белогрудку. Понятно, браконьерская работа. Медведицу убили, а детеныша пожалели. Слава богу, не бросили в тайге и знали кому подбросить. Гена сообщил в «Приморпромохоту» о случившемся и получил наставление пестовать малыша, пока тот подрастет месяцев до четырех-шести, после чего и определят его судьбу. И стал медвежонок родной душой в семействе егеря, и нарекли его Потапкой.
Главной кормилицей Потапки стала дочь егеря тринадцатилетняя Машенька. Посадит его к себе на колени, соску в пасть – тот и кушает из бутылочки детскую молочную смесь.
А на полу он – ну просто человеческий ребенок-грудничок. Пытается встать на лапки, но только смешно так распластается на все четыре конечности и елозит ими в бесполезных попытках.
Спать очень любил. В такой же коробке укладут его в отдаленной комнате, машенькиной спальне, вздремнуть, так он что в берлоге. Дрыхнет – сопит, вздыхает в своих неведомых снах. Даже когда встал на ход Потапка, все норовил в «берлоге» спрятаться от надоедливых любопытных гостей и их обнимок. А то шмыгнёт под диван, только мордочкой любопытной с глазками-бусинками оттуда и обозначается. И лишь на призывный голос Машеньки косолапит к ней из любого угла домины. Да Гену сильно любил: видимо, чувствовал в нем своего спасителя. А Гена да Машенька, да жена егеря Жанна уже и медом, сгущенным молоком белогрудку-сиротку потчуют. Уже и кашкой молочной из чашки. Ложки только Потапке и не хватает. Впрочем, к чему она ему: итак языком все вылижит, только и загремит пустой алюминий по закоулочкам.
В четыре месяца увез его Гена в охотугодье. В жилом егерском доме отвел ему «спальню» – отдельную комнату. На волю под присмотром позволял небольшие гуленьки справить, что собакам егерским не понравилось: так и норовили на него с цепи сорваться. А Потапка, все больше чувствуя силу, сам на собак уже был готов накинуться. Нервно поглядывал мишутка на других егерей даже тогда, когда они его кормили в отсутствии Гены. Только его власть над собой и признавал, только на его голос мчался к нему вприпрыжку. А появлялась Машенька, Потапка со всех ног летел и к ней, тянулся мордочкой к ее щекам, облизывая их языком. Нарезал вокруг нее круги счастья и восторга.
Сегодня Потапка уже годовалый Потап. Живет он в одном из приморских сахари-парков. И, наверное, очень скучает по своему спасителю и Машеньке.
Лягушатники из ПоднебеснойКонец января жжет «китайскими морозами». К тому же слегка пуржит. И все же егерь во всем своем прикиде и снаряжении собрался в обход. Как чувствовал!
На втором километре от хоздвора увидел след человека, припорашиваемый снежком. Увидел, остановился. Что-то заставило Гену пристальнее вглядеться в этот след. Необычный по конфигурации и с неровными краями. Присел на корточки и обнаружил, что носки и передняя часть сапог словно уходили вперед после постановки ступни. Вывод: след в след шли два человека. Не крупных телом, но сноровистых, бывалых. Второй точно попадал в след первого – ни единого промаха в какую-либо сторону.
Егерь наладил лыжи за подозрительными людьми. Следы тянулись к скоротечной неширокой таежной речушке, которая не замерзла местами, несмотря на самую середину зимы и лютые в этом году морозы. Следы и привели к чистой воде, где егерь увидел следующую картину. В воде, как бы перегораживая русло, трепыхалось несколько мешочков, похожих на полиэтиленовые и с какими-то непонятными прибамбахами. Но и без вариантов стало понятно, что кто-то охотится на лягушек. Это нам, несведущим, кажется, что на эту деликатесную для восточных людей особь только лето – пора таких охот да забав. Но, оказывается, и зимой браконьер приспособился вылавливать их.
Увидел Гена продолжение следов – вверх по течению. И тут все понял окончательно. Надо мчаться туда без промедления, иначе не только лягушкам, зарывшимся в относительном тепле донной тины, но и самой речке не сдобровать. В полукилометре они, те двое, и нарисовались. Один коловоротом вертит во льду уже вторую лунку, другой какие-то таблетки в коробушку из кармана ссыпает.
Вовремя егерь настиг губителей. И не удивился, что это граждане сопредельной страны. Подъехал на лыжах, карабин снял с плеча, спрашивает:
– Что у тебя в руках за таблетки?
– Аналгина, капитана, силна галава балит, личить нада галава, капитана.
А сам мокрый до пояса, видно, он и устанавливал в речке те мешочки-ловушки.
Ужаснулся егерь: надо же, ради выгоды человек готов самим здоровьем своим, а то и жизнью пожертвовать…
– Бросай сюда «анальгину», – приказал он «мокрому». – Ты, – это уже второму, с охотничьим ножом, – инструмент собери и на берег. А лечить вас от головы будут в другом месте.
Второй начал озираться по сторонам, видно, в бега наладился. Тут и прогремел выстрел из карабина: егерь показал однозначность своих намерений.
– Не стреляй, капитана, – взмолился второй. – Русска тожи дурака бывает! – озверело посмотрел на Гену.
– Ну тогда вперед, – егерь решительно указал стволом карабина в обратном направлении.
Когда подошли к чистой воде, егерь приказал «мокрому»:
– Вытащи свои мешки, понесешь с собою.
Тот беспрекословно зашел в воду, собрал ловушки в кучу и сунул их в свой рюкзак.
Так и шли китайцы бессловесно под конвоем Гены, пока не показались строения охотугодья. Но вот один из них, представившийся Андлюшей, попросил остановиться.
– Капитана, давай пагавалим?
– Ну давай, только покороче, спешить надо. Вон друг твой обледенел, обморозиться может, тогда уже анальгином не обойдешься!
– Слушай, тавалиса! Отпусти нас – тысяцю долларов дам. А потом прииззай к нам в Уссурийск на китайский рынок – цо хоцис били. Тибе, егилю, силна нада!
Тут «мокрый» и обледенелый с ног и чуть ли не по пояс китаец сбил руками со штанов лед и приспустил их. Под ними оказались еще одни штаны необычного кроя и материала. Андрюша заулыбался, видимо, предвкушая скорый договорняк с егерем:
– Эта адезда нипламакаимая, всигда теплая и сухая – вазьмес скока нада!
Теперь стало понятно, почему «мокрый» не подавал признаков замерзающего. Егерь еще раз пальнул в воздух – и китайцы испуганно двинулись к строениям. Андрюша лишь крутнул большим пальцем у виска и чуть ли не про себя вымолвил: «Тоцьна, дурака! Тысяця долларов!..».
В доме-гостинке собрались егеря, взявшие под охрану браконьеров. Гена позвонил госинспектору. Вскоре он появился с представителями ФСБ и полиции. Китайцев увезли в Уссурийск. Как потом стало известно, Андрюшу, у которого был паспорт гражданина Китая и вид на предпринимательскую деятельность в России, незамедлительно передали китайским пограничникам. А «мокрый» оказался без паспорта – его оставили до выяснения личности и соответствующих согласований с сопредельной стороной.
