Историко-литературные сюжеты
ГЁТЦ ХИЛЛИГ
ОБ ОДНОЙ ЗАБЫТОЙ СТЕНОГРАММЕ
В середине октября 1938 года Антон Семенович Макаренко выступал с лекциями в городе на Неве. Одна из них проходила в Областном доме учителя. Аудиторию составили учителя начальных и средних школ Ленинграда и Ленинградской области. Вступительное слово, посвященное характеристике творчества педагога-писателя, произнес известный литературовед Цезарь Самойлович Вольпе (1904–1941).
Стенографический отчет об этой встрече был впервые опубликован в «Учительской газете» от 15 и 18.12.1940 г. и перепечатан во всех советских и постсоветских собраниях сочинений А. С. Макаренко. Однако в этих публикациях текст лекции был в той или иной мере сокращен и изменен, а «вступительное слово тов. Вольпе о творчестве Антона Семеновича Макаренко» во всех этих изданиях отсутствует. Причиной, скорее всего, явились цензурные соображения, поскольку Ц. С. Вольпе считался фигурой политически неблагонадежной.
В 1929–1933 годах он был главным редактором ленинградского журнала «Звезда». В 1933 году на свой страх и риск, несмотря на цензурный запрет, напечатал в № 5 «Путешествие в Армению» Осипа Мандельштама, за что был уволен. Брат Цезаря Самойловича Абрам был репрессирован.
О датe и обстоятельствах смерти Ц. С. Вольпе до сих пор нет точных сведений. И всё же можно отталкиваться от того, что он «погиб в возрасте тридцати семи лет осенью 1941 г. при переправе через Ладожское озеро из блокадного Ленинграда». (Из предисловия к сборнику работ Ц. С. Вольпе «Искусство непохожести», М., Советский писатель, 1991. Составитель: Фредерика Львовна Николаевская-Вольпе.) «Проконсультировавшись у московских и петербургских историков, я выяснил, что судно, на котором эвакуировался Ц. С. Вольпе, разбомбили немецкие самолеты, и оно затонуло вместе с пассажирами» (Виктор Снитковский, Бостон).
Стенограмма, в которой воспроизводится «вступительное слово тов. Вольпе», впервые была опубликована в составленном мною сборнике: Макаренко А. С. Публичные выступления (1936–1939 гг.), Елец, 2012, стр. 292‒296, однако без информации об авторе данной речи. На след этого лица меня навел петербургский макаренковед Зиновий Тененбойм в январе 2014 г.
То обстоятельство, что встречу с Макаренко было поручено провести не педагогам, а литературоведам, несомненно, связано с тем, что Антон Семёнович во второй половине 30-х годов был известен прежде всего как писатель; «классиком советской педагогики» он стал только в послевоенные годы.
Привожу начальную часть стенографического отчета, содержащую выступление Ц. С. Вольпе:
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: т. ГОРЕЛОВА.
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Товарищи, разрешите вечер, посвященный творчеству Антона Семеновича Макаренко, считать открытым. (Апл.)
ХИЛЛИГ Гётц – доктор философских наук, приват-доцент истории педагогики Марбургского университета (ФРГ), руководитель лаборатории «Макаренко-реферат», вице-президент Международной макаренковской ассоциации, иностранный член НАПН Украины и РАО. Автор около 250 публикаций о Макаренко. Постоянный автор «Ковчега» с № XXVIII (3/2010). Живет в Марбурге.
© Хиллиг Г., 2014
Все вы с увлечением читали такие замечательные произведения Антона Семеновича, как «Педагогическая поэма», «Книга для родителей», «Флаги на башнях», поднимающие целый ряд крупных для учителя вопросов в области воспитания детворы.
Мы обратились к Антону Семеновичу с просьбой приехать в Ленинград; он дал согласие и приехал.
Порядок сегодняшнего нашего вечера намечается следующий:
1) вступительное слово тов. Вольпе о творчестве Антона Семеновича Макаренко;
2) выступление Антона Семеновича Макаренко;
3) выступления учителей и студентов, желающих побеседовать о творчестве А. С. Макаренко, и
4) заключительное слово А.С. Макаренко.
Нет возражений против такого порядка дня? (Нет.) Тогда разрешите предоставить слово тов. Вольпе.
ВОЛЬПЕ. Товарищи, я не буду поднимать тех педагогических вопросов, которые стоят в связи с книгами А. С. Макаренко. Я думаю, что товарищи сегодня на всех этих проблемах будут подробно останавливаться и спорить по существу этих вопросов. В мою задачу входит – охарактеризовать литературный смысл этих работ.
Я хотел бы начать со следующего.
Существуют книги, по отношению к которым нам безразлично, что представляет собою писатель. Когда мы читаем эти книги, нас никак не беспокоит ни физиономия писателя, ни что он думает, ни его вкусы и пристрастия. Книги А. С. Макаренко относятся к противоположному типу книг. Может быть потому, что он сам является героем своей первой книжки, а может быть потому, что он сам в этой области работает, но для нас прежде всего возникает вопрос о писателе. Это очень существенно, потому что от этого зависит в известной степени и восприятие его книг.
В «Книге для родителей» автор выступает, например, с определенными предложениями, с определенными формулами, имеющими обязательный характер, с выводами из целого ряда наблюдений в виде небольших новелл. В «Книге для родителей» есть разные эпизоды, часть этой книги посвящена вопросу об однодетной семье; причем из этого рассказа вытекает очень категорическое предложение – ни в коем случае нельзя, чтобы в семье был один ребенок. Если вы не можете произвести еще ребенка, найдите себе второго ребенка. Есть ли это точка зрения, которую отстаивает А. С. Макаренко? – Нет, это говорится больше с провокационной целью.
Еще один факт. – Там есть эпизод, посвященный уходу отца из семьи. Отец бросает семью, посылая затем ей деньги. Деньги эти унижают человеческое достоинство матери, возбуждают неуважение к ней со стороны детей. В конце концов она бросает отцу эти деньги в лицо, и, когда он спрашивает: «Как это понимать?» – она говорит: «Понимайте это как пощечину».
Вывод из этой новеллы, казалось бы, такой, что отцы ни в коем случае не должны бросать свою семью и, если вы женились, то на всю жизнь оставайтесь в этой семье. И тут же опять встает вопрос – что же, это есть точка зрения А. С. Макаренко? – Мне кажется, при обсуждении этого приходится иметь в виду одну особую форму книжек, при которой писатель, возмущенный такой постановкой вопроса, противопоставляет ей свою собственную. Можно принять эти простые рецепты за истину, и тогда очень нетрудно против них и выступать. Но, мне кажется, вопрос здесь сложнее.
Второй вопрос, который возникает с темой книги, связан с тем, что «Книга для родителей» не отвечает всем вопросам, которые этой темой раскрываются. Правда, писатель пишет, что будет еще второй том. Но мне Антон Семенович говорил, что он предполагает выпустить четыре тома: I т. – коллектив и семья, II т. – нравственное воспитание, III т. – вопросы интернационального [профессионального. – Г. Х.] воспитания и IV т. – вопросы эстетического воспитания в широком плане.
Таким образом, если подходить к этой книжке с точки зрения того, все ли вопросы там разрешены из числа стоящих в семейном коллективе, – то надо сказать, что не все разрешены. В критической литературе делали нападения на нее и по этой линии.
Форма этой книжки такова: она представляет собой небольшие новеллы с постскриптумами, написанными статейным языком. После живого беллетристического рассказа выводы, преподнесенные статейным языком, режут слух, привыкший к свободному изложению. Вот почему некоторые родители и читатели склонны обвинять А. С. Макаренко в менторском тоне. Я думаю, что это вытекает из самого принципа композиции. Может быть, он откажется от этого принципа композиции, а может быть, он эти резюме так и оставит, потому что они в этой книге являются очень органической частью, и вообще, когда мы имеем дело с разным планом литературы, лучше всего пользоваться разным языком. Есть масса классических примеров, когда язык служил лучшим средством композиции (возьмем, скажем, «Мертвые души», где два языка Гоголя создают два движения вещи).
Затем, мне кажется, потому что книжка преследует такую очень точную задачу, все отступления в новеллах производят впечатление некоторых длиннот. Скажем, когда рассказывается о библиотекаре, то идет подробное описание книг и как они себя чувствуют. По контексту эти куски могли бы и не быть. И вот эти куски являются наиболее уязвимой стороной в плане литературной конструкции.
«Книга для родителей» также написана от первого лица и также представляет нам писателя, выступающего с определенной программой.
Исключением из этой струи книжек его повесть «Честь». Это повесть, которая разрослась в роман, и я думаю, что это – наиболее слабое произведение Антона Семеновича. Там есть очень хорошие куски, но вся вещь в целом написана в той манере, которая совершенно не дает возможности представить нам автора. А так как эта книга претендует все-таки на постановку проблемы чести, как представляли себе, что такое честь, до Октября, как все это трансформировалось во время Октябрьской революции, то читатель ждет прямых ответов на поставленный вопрос, произведение должно на эту тему ответить. Но так как само развитие действия не связано с этой темой, то писателю приходится заставлять героев разговаривать на эти темы. Это делает вещь неподвижной, и те сильные стороны, которые существуют в произведениях Макаренко, в этой вещи пропали. Вот почему данное произведение разительно отличается от всех остальных. Там есть, конечно, замечательные куски. Например, там дан замечательный портрет Теплова, но, потому что тема чести не центральная для этого материала, – если брать события с точки зрения их идейного смысла, – потому что тема чести не разрешена в этом произведении – именно поэтому данное произведение можно выделить из тех вещей, о которых мы говорим, и это произведение, в котором личность писателя Макаренко в наименьшей степени получила отражение.
Обращаюсь теперь к двум другим произведениям А. С. Макаренко: первая книжка – «Педагогическая поэма» и вторая – «Флаги на башнях». Первая рисует жизнь и быт колонии им. Горького, вторая – колонии [коммуны. – Г. Х.] им. Дзержинского. События, развивающиеся по второй книжке, относятся к периоду с 1928 по 1936 г., после чего А. С. Макаренко был назначен руководителем по борьбе с безнадзорностью и из колонии им. Дзержинского ушел.
Первая книжка, я бы сказал, гораздо драматичнее по сюжетному развитию и по самому характеру материала, потому что там вы ощущаете, что стоит вопрос о существовании колонии; там имели место такие трагические эпизоды, которые заставили ставить вопрос о существовании колонии, и можно думать, что дело может рухнуть.
Во второй книжке этого нет. Вторая книжка – это уже работа на готовом опыте. А. С. Макаренко перешел работать в колонию [коммуну. – Г. Х.] им. Дзержинского, переведя туда некоторое количество колонистов колонии им. Горького; остальные тоже стали к нему перекочевывать, и перекочевало около 75% . Так что это было продолжение работы, и в этом смысле это благополучный коллектив, коллектив, в котором есть отдельные сложные драматические события и отдельные сложные задачи, но в общем – коллектив этот совершенно уверенно идет к выполнению намеченной задачи, задачи построения завода, который выпускает советские «Лейки» , фотографические аппараты. Задача эта произведением решается. Читается оно с необычайным интересом и отличается теми же свойствами, как и «Педагогическая поэма».
Если говорить о том, что представляют собой эти вещи как художественные произведения, то я бы сказал, что они относятся к тому виду художественной литературы, которая появилась у нас в самые последние годы. Это книги новых писателей, выросших уже в советской действительности, и советская действительность характеризуется ими прежде всего.
Здесь я хотел бы сделать такое маленькое отступление.
Несколько времени тому назад в «Правде» была статья, в которой была подвергнута жесткой критике опера Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда». Она была охарактеризована, как «Сумбур вместо музыки» . Смысл этой критики очень важен в истории наших литературных споров. Критика эта имела огромное значение и для самого Шостаковича. После этого он написал пятую симфонию – одно из замечательных произведений нашей эпохи, которое обе столицы нашего Союза слушали с необычайным энтузиазмом. И вот, характеризуя «Леди Макбет», статья в «Правде», собственно говоря, характеризовала определенный путь в современном искусстве. Шостакович тогда полагал, что задача революции в области искусства есть задача революции в области изобразительных средств. Следовательно, задача композитора-новатора в том, чтобы разложить классическую гармонию. Именно в этом он видел революцию форм. Если бы повезли «Леди Макбет» за границу, то так называемые «левые» художники с удовольствием бы ее слушали и говорили: «Да, это очень интересно, но ведь это то, что есть и у нас. У нас делают то же». «Правда» боролась за то направление нашего искусства, которое придало бы нашим художникам настоящее отличительное лицо, которое сделало бы художников художниками Советского Союза. И когда у нас встал вопрос о народности искусства, то это была борьба не только за доступность и популярность искусства. Конечно, очень хорошо, когда писатель пишет просто. Но дело не только в популярности искусства, а дело в каких-то отличительных признаках, которые за границей невозможны, аналогичных которым за границей произвести не могут.
Я позволю себе проиллюстрировать это одним примером.
Во время происходившего у нас кинофестиваля одна критика [критик. – Г. Х.] мне рассказывала, как в Нью-Йорке она смотрела «Чапаева» . Это совпало со временем обострения кризиса в Америке, и поэтому кинематографы были, как правило, совершенно пусты, и только в двух кинематографах на Бродвее, главной улице Нью-Йорка, стояли огромные очереди, билеты можно было достать [только] за 3 дня. Там шел «Чапаев». «Чапаев» шел так, как он был выпущен, т. е. на русском языке, а внизу были сделаны надписи на английском языке для американцев. И вот она рассказывает, что когда Чапаева спрашивают: «Ты за какой Интернационал – за Второй или за Третий?», и он, не желая провалиться, говорит: «Я за тот, в котором Ленин», – то весь зал начинает со страшной силой аплодировать. А как удивительно слышать в американском кинотеатре аплодисменты! Они аплодировали тому, чего они сами произвести не могут – социалистическому содержанию советского искусства.
Еще один пример, относящийся к этому же факту.
Маршак мне рассказывал, что одна маленькая девочка ходила смотреть «Чапаева» 17 раз. Ей говорят: «Пора и честь знать. Ты и книжку прочла, и фильм смотрела не один раз. Что же ты ходишь?» Она посмотрела на спрашивающих и говорит: «Знаете, я надеюсь, что он все-таки выплывет!» (Смех, аплодисменты.)
Это небольшой факт, но он имеет принципиальное значение: он показывает, что сила этой картины исключительно велика – зритель не может говорить, что люди, делающие такое дело, могут погибнуть. И это есть тоже содержание нашего искусства. И вот, когда мы говорим о народности советского искусства, мы говорим именно об этой стороне, которая отражает лицо советского искусства. И у нас есть такие книги. Они написаны по большей части людьми, которые сделали большое дело в истории нашего строительства.
Я бы назвал 3 книжки: первая – «Чапаев» Фурманова, которая построена на материале личной работы Фурманова в чапаевской дивизии; вторая – «Как закалялась сталь» Островского и третья – «Педагогическая поэма» А. С. Макаренко, потому что эта книга также есть результат огромного дела, о котором читаешь с совершенным удивлением и о котором потом, я думаю, с полным основанием, будут складывать легенды.
Эти книжки написаны часто не профессионалами. А. С. Макаренко говорил мне, что когда он написал эту книжку, он не считал ее художественным произведением и забросил на чердак, и только потом кто-то из его друзей ее оттуда вытащил.
Я должен сказать, что если говорить о книжках А. С. Макаренко, то следует отметить, что в литературном плане они обладают огромным достоинством – мы обнаруживаем в них необычайное умение автора видеть человека насквозь. В нескольких словах писатель дает такое представление о герое своего произведения, что вы потом ни с кем его не смешаете. Это есть и в «Педагогической поэме» и во «Флагах на башнях».
Следующее большое достоинство произведений А. С. Макаренко – необычно живой диалог. Благодаря этому умению, писатель Макаренко и создал вещи, которыми наша художественная литература с полным основанием гордится и которые она отмечает как наиболее важные симптоматические явления, характеризующие становление стиля нашей народной литературы.
Разрешите мне на этом свое краткое вступительное слово закончить. (Апл.)
