Орфей поёт. О, чистых звуков стая!
Всё выше слух! Так дерево растёт!
В молчании, себя перерастая,
преображенье сбрасывает гнёт.
Выходят звери, логова оставив,
из светлых, зачарованных лесов;
их гонит не инстинкта хищный зов,
и не от страха они тихи стали,
но чтобы слушать. Мирным их сердцам
рёв, рыки, вопли кажутся ничтожны.
И где вчера ещё дрожали тени
в убежище из тёмных вожделений,
куда войти едва ли было можно,
в глубинах слуха ты им создал храм.
IIПочти дитя, она из счастья двух
начал слиянных – лиры с песнопеньем –
светло сияла сквозь покров весенний,
и ложем ей желанным стал мой слух.
Спала во мне. Всё было сном её:
деревьев ослепительные кроны,
даль изумлённая лугов зелёных,
и даже восхищение моё.
Мир сном творит. Поющий бог, спасти
как можешь ты её от завершенья?
Смотри, она воскресла – снова спит.
Где смерть её? Опять мотив звучит
на смену угасающему пенью.
Как от меня уйдёт?.. Дитя почти...
IIIБог может. Но скажи мне, как поэт
пройдёт за ним сквозь струны лиры тесной?
Где ум и сердце не повиты песней,
для храма Аполлона места нет.
Мелодию ты учишь как закон,
который служит похвалы залогом.
Но знай: она – существованье Бога.
Когда мы суть? Когда направит Он
на судьбы наши Землю и светила?
То, юный друг, не суть, когда влюблён
и голосом владеет страсти сила, –
забудешь, что поёшь. Оно пройдёт.
Петь в Истине – другой, нежнейший, тон.
Дыханье в Боге. Веянье. Полёт.
IVО блаженные, в Дух облекитесь;
пусть он, даже не зная вас,
тронет слегка ваши светлые лики
и отразится в сиянии глаз.
О вы чуткие, о благие,
ваших сердец не иссяк родник.
Цели для стрел вы и луки тугие,
ваша слеза возрожденью сродни.
Вам ли бояться тяжести горя?
Всё, что земное, оставьте земле:
тяжкие горы, тяжкое море.
Даже деревья, взрослея, как дети,
тяжестью полнят глубины аллей.
Но эти дали... но этот ветер...
V
Не ставьте монумента. Только роза
пусть каждый год для памяти цветёт.
Ведь жив Орфей. Его метаморфоза
из века в век. И нас не увлечёт
другое имя. В каждой песне вечен
Орфей поющий. Он придёт, уйдёт.
И разве мало, если розы венчик
хотя бы на день он переживёт?
О, как ему уйти, чтоб – в память вам!
И сам страшится он исчезновенья.
Здесь всё склоняет слух к его словам,
а там, где он теперь, уже не слышно
звучанья лиры. Он в повиновенье
и в то же время – всех и вся превыше.
VIIIТолько славя, может Нимфа Плача
жалобно просить источник слёз,
чтоб, оплакав наши неудачи,
прежним светом омывал утёс,
вознесённый ко вратам алтарным.
Над её плечами с давних пор
ощущенье – быть ей лучезарней
и моложе братьев и сестёр.
Скорбь умеет, Радость тоже знает.
Только Жалоба лишь изучает,
старых бед перебирая бездну.
Вдруг – слаба, неопытна, юна –
бросит наших голосов созвездье
в небеса, сияния полна.
XIIСлавен дух, что нас соединит:
только связью с небом мы и живы.
Нашим бденьям спутник молчаливый –
времени медлительная нить.
Своего призвания не зная,
следуем наитию души.
Нам глубины звёздные сигналят,
и благая весть спешит...
Ясность ритма. О, звучанье силы!
Вечные старанья не твои ли
держат этот музыкальный ритм?
Как бы ни возделывали пашню,
семя станет колосом не раньше,
чем земля им поле одарит.
XIIIСочность груши, персика, банана,
яблок спелость... Жизнь и смерть во рту
этим разговор ведут... Я знаю...
По лицу ребёнка я прочту –
как смакует их. И так всегда.
А они, своё теряя имя,
со словами новыми сравнимы,
что текут из мякоти плода.
Что ж, рискните яблоком назвать
эту сладость, что внутри густеет,
наливаясь, еле слышно зреет,
чтобы светлой и прозрачной стать,
в двуединстве: солнечным явленьем
и земным. О радость ощущенья!
XIVЛюбуемся цветком, листом, плодом.
Но эта щедрость – дар не только лета.
Их разноцветье зародилось где-то
во тьме и, может, полнится трудом
умерших, непреложным их стараньем.
Что знаем мы об их участье в том?
О древнем их искусстве – глины ком
обогащать своей телесной тканью.
Теперь спроси: в охоту ль им
плод вытеснять наружу – труд неволи,
нам угождая, господам своим?
Иль господа они? – и в этой роли
даруют от щедрот своих обильных
для нас немые поцелуи сильных.
XVЖди... предвкушая... Дев череда.
Тихая музыка, гул приглушённый...
Тёплые девы, вы так безмолвны.
Ну-ка, станцуйте вкушенье плода!
Па апельсина. Забыть невозможно,
как, погружённый в себя, он закрыт
в сладостной сути, затем осторожно,
к вам обращаясь, меняет вид.
Па апельсина. Всполохи мантий
зрелым сиянием щедро лучатся
под небом родным. Распахнитесь жарой
запаха в запахе! Близкими станьте
соку, который наполнен счастьем
под упругой, как жар, кожурой!
