Июльская ночь плотно спеленала тьмой редкий березовый лесок и стайку ребят, расположившихся вокруг небольшого костерка. Дрова, покрытые седым пеплом, догорали, и не было в них уже той силы и мощи, что бывает в молодом костре. Бесшумный трепет пламени изредка нарушался треском умирающих в огне веток, которые иногда подкидывал в костер кто-то из ребят. В этой осененной тихим отблеском огня ночи как-то сами собой стихли ребячьи разговоры. Их лица стали задумчивыми, а глаза, с отсветами в них костра, завороженно смотрели на пляшущие язычки пламени.
Сергей Петрович, воспитатель четвертого отряда, несмотря на недовольство Анны Тихоновны, директора пионерского лагеря «Орленок», иногда выводил своих пионеров за территорию лагеря, на лесную поляну: послушать птиц на вечерней зорьке, посидеть у костра, обсуждая ребячьи проблемы. Это, по его мнению, должно было научить детей лучше чувствовать природу, понимать друг друга, сделать их добрее и тоньше. И сейчас, словно поддавшись общему настроению, он также стал задумчив.
– ...А я всегда у костра вспоминаю про рыбалку, – завел разговор Юра Косарев, худющий мальчуган с лицом, густо усеянным веснушками. – Мне было тогда пять или шесть лет, когда папа первый раз взял меня на рыбалку. Рыбу я почему-то не помню, а вот костер и речку запомнил... – и он, словно извиняясь, обвел ребят глазами.
– А я маму вспоминаю, когда смотрю на огонь, – грустно и чуть нараспев проговорила Леночка Волина. Черноволосая хохотушка, она, казалось, сейчас вот-вот расплачется. И словно в подтверждение этого она добавила: – И мне всегда хочется плакать...
И хотя ребята знали, что мама Лены врач, что она сейчас у себя дома, в городе, но девочку все равно было чуть-чуть жаль.
– А у меня был котенок Прошка, – сказал крепыш Слава Носов. – Хорошенький такой, пушистый... Один раз я гулял с ним во дворе, а дворники там жгли сухие ветки и листья. Огонь был такой сильный, что Прошка испугался, исцарапал меня и убежал. И он к нам больше не вернулся. Я его все время вспоминаю... Сергей Петрович, а может Прошка ко мне вернуться? Уже почти три месяца его нет, и я сильно скучаю...
И столько было в голосе мальчугана надежды, что старый учитель не мог не успокоить его: должен вернуться. Кончится лето, похолодает, и он непременно вернется. Ведь он был тебе другом, а друга нужно ждать всегда...
– Сергей Петрович, – подала голос тихая и обычно застенчивая Ксюша Сенина, – а у вас когда-нибудь терялись ваши друзья, ну, там, собаки, кошки? Вам их было жалко?
– Милые дети, – думал учитель, – весь мир пока для вас состоит из контрастов: черный – белый, хороший – плохой, жалко – не жалко... Уже потом вы поймете, что между ними бывает столько оттенков...
– Давным-давно, ребята, когда я еще учился в школе и был чуть старше вас, подарили мне маленького и очень симпатичного щенка, – начал свой рассказ Сергей Петрович. – Ему было около трех месяцев. Смешной, с тупым рыльцем, он был весь белый, и только на лбу у него было большое черное пятно. Я назвал его Белышом...
Рос он быстро, весело, и вскоре стал моим самым большим другом. Даже товарищи мои стали обижаться, что я больше времени провожу с Белышом, чем с ними. Но вскоре мы поняли нрав Белыша... Больше всего от него страдали соседские куры: он не давал им прохода, и ветер постоянно носил по двору куриный пух. А вскоре появились жертвы: одну курицу загрыз мой маленький друг, вторую... Уследить за ним было невозможно. Отношения с соседями испортились: они требовали избавиться от собаки, грозились отравить... Мы с отцом были вынуждены посадить его на цепь. Но это не решило всех проблем, поскольку глупые куры, гуляя по общему двору, забывались, заходили на территорию Белыша и... становились его добычей.
Однажды к нам в гости пришел старинный приятель отца – охотник со стажем. Увидев молодого щенка на цепи, возмутился:
– Охотничью собаку держать на привязи, как дворнягу – позор!
– А что делать? – учитель оглядел своих пионеров, словно оправдываясь, и продолжил рассказ. – И хотя конфликты с соседями продолжались, но уступить просьбам охотника и отдать ему щенка не хотелось. Жалко! Мы все так привыкли к нему...
В одну из майских ночей к нам во двор прибился молодой подраненный пес. Первым его обнаружил отец. Он накормил пса, перевязал, и уже через неделю тот весело бегал по двору под завистливым взглядом Белыша. Рэкс – такую кличку мы дали нашему новому питомцу – оказался помесью овчарки и сибирской лайки. Рост и сила его вызывали уважение даже у наших обиженных Белышом соседей. А главное, он был совершенно равнодушен к их курицам. Так и жили у нас на дворе Рэкс и Белыш, как сводные братья...
Сергей Петрович заметил, как подобрели лица ребят, как засветились на них улыбки.
– ...Но очень скоро приключилась новая беда, – продолжил свой неспешный рассказ учитель. – Белыш каким-то образом изловчился перекусить свой ошейник (а может быть ему помог в этом большой и сильный Рэкс!), и, получив столь желанную свободу, в придачу к прежним курицам он умудрился загрызть красавца-петуха, любимца всего двора. Чаша терпения переполнилась! Сосед дважды выбегал с ружьем во двор для расправы над Белышом-разбойником, и только наша с отцом дружная защита да умение щенка вовремя скрыться под сараем, спасли его от неминуемой гибели. Но вечно так не могло продолжаться: я ходил в школу, отец – на работу, и однажды Белыш мог просто не успеть удрать от разъяренного соседа... А свою охотничью натуру он изменить, увы, не мог. И потому одним сентябрьским утром, когда я был в школе, отец решил-таки сделать подарок своему приятелю-охотнику: привязал Белыша на поводок и увел со двора...
Его не было около месяца. Как потом выяснилось – это было время его карантина. Новый хозяин держал заметно подросшего щенка на цепи, приучая к себе, к своим домашним; водил на прогулку в лес, на озеро, и только потом взял с собой на охоту. Белыш не подкачал, и с первого раза проявил себя как настоящий охотничий пес: он не боялся выстрелов, смело лез в воду за убитой дичью... Но едва хозяин решил, что режим привыкания уже завершен и освободил его от цепи, как Белыш удрал от него, и появился у нас на дворе. Как я ему был рад! Я целовал его тупую рожицу, трепал отвислые уши, катался с ним на траве...
Настороженно встретил его мой отец, а жена соседа устроила такой скандал, что многие, кто слышал ее крик, наверное, подумали, что этот молодой пес решил расправиться с ней, как и с ее курицами и петухом. Я видел, как нервно, одну за другой, курил папиросы отец, а потом, выругавшись с досады, повел беглеца Белыша к воротам:
– Уходи! Пошел! Фу! – он хотел закричать на него строго, может быть даже со злостью, чтобы пес быстрее ушел с опасного для него двора, но голос его оставался добрым и предательски дрожал. Наконец он присел к Белышу, погладил его и умоляющим голосом сказал, да нет, попросил:
– Уходи, дурачок! Иди к хозяину, он ждет... – и слегка подтолкнул его к дороге, ведущей с нашего двора.
Я видел, как растерянно оглядывался мой дружок, не понимая, почему его так усиленно гонят с родного двора те люди, которых он так любил и надеялся, что они любят его также. Почему его преданность так никто и не оценил? А как он пронзительно смотрел мне в глаза, надеясь услышать веселые команды, чтобы также, как прежде, носиться по двору за глупыми курицами и шутливо кусать за ухо здоровяка Рэкса. Но нет, и Рэкс, и курицы оставались на дворе, а его, такого доброго, ласкового и любящего своих хозяев песика, выгоняли прочь... Едва сдерживая слезы, я смотрел на расстроенного щенка и... молчал. И Белыш, наконец, понял, что теперь он здесь лишний и чужой, несколько раз дернул своей тупорылой головой и на глазах у него навернулись неутешные собачьи слезы... Понурив голову, он засеменил со двора. Уже оказавшись далеко за калиткой, он остановился и снова обернулся, бросив, как мне показалось тогда, полный горя и обиды прощальный взгляд. Не сдерживая больше слез, я убежал в дом, а когда снова вышел на крыльцо, то Белыша уже не было...
Ребята, слушая своего воспитателя, застыли в горестном молчании, на глазах у многих блестели слезы, а Ксюша, не выдержав, заревела в голос. Сергей Петрович легонько обнял плачущую девочку и погладил по голове:
– Успокойся, не плачь, моя девочка, – почти шепотом проговорил он. – В жизни у каждого человека есть свои грустные минуты, свои потери, и если у вас найдутся слезы сострадания, значит у вас добрая душа, значит в вас жив человек...
– Сергей Петрович, – ломким голосом, превозмогая слезы, спросил Слава, – а он не вернулся к вам? Где он сейчас?
– Нет, Славик, больше Белыш к нам не приходил. Он, видимо, понял, что наш двор стал для него чужим. К тому же старый охотник отвез его в тайгу к своему знакомому егерю, с которым постоянно охотился, а мне потом рассказывал об успехах Белыша в охоте...
...Много лет прошло с тех пор. Нет моего отца, нет охотника, наверное, умер и Белыш – всё-таки короток век собачий... Но память о нем я сохраню на всю свою жизнь. В первые годы по ночам я часто ронял слезы в подушку, как только вспоминал этот долгий собачий взгляд, полный молчаливого укора. Да и сейчас иногда от воспоминаний сердце сжимается, словно вина у меня перед ним... Нет, я не предал его, мы отдали его в хорошие руки... И все же, ребята, нельзя перепоручать любовь тех, кто тебе ее доверил, будь то человек или твой четвероногий друг...
