37,5
Иногда немножко поболеть бывает приятно. Не так, как в детстве, когда градусник, много теплого компота с вишней, горькие полоскания, тревожная мама, толстый Бианки с картинками про путешествия Мыша и легкие угрызения совести перед пропущенной школой и ворохом домашних заданий. Папа старается шаркать за дверью потише, по телику показывают любимые киношки, а я думаю о том, что все равно скоро лето, и дача, и речка, и у меня красивый желтый сарафан с попугаями, при мысли о котором перестает саднить в горле.
Сейчас перед электрическим сказочником сидит муж и путешествует по саваннам ЮАР в сопровождении Крылова, по бандитскому Петербургу на пару с Димой Певцовым и в шестой раз тонет с «Титаником», промахиваясь вилкой по пельменю. Ему хорошо там, и, успокоенная, я собираюсь немного поболеть одна.
Повод «не махнуть» в «Проспект» или «Шиколат» с кучкой слегка или основательно незамужних подруг («Эх, Анька, твои-то мужики – золото, как на подбор! Везет, что скажешь!»). Не танцевать до легкой боли в спине на следующий день.
Не читать певучие итальянские слова, втайне любуясь, как по-новому, тверже и темпераментней, звучит мой голос (воистину язык страны и характер ее жителей – одно целое).
Не зажимать между зубами пробку от «Шабли», пытаясь в десятый раз идеально выговорить «синтетический». (Вчера боролась с этим словом, читая новости на радио, специально не буду его заменять – буква «Ч» нас не остановит!)
Не купить финские ботинки (наконец-то мой размер!) со скидкой в 20%.
Не болтать в кофейне, сочувственно листая очередную волосы-дыбом-поднимающую или за-сердце-хватающую страничку чужой истории.
Наконец, прогулять любимые стрип-танцы, после которых хочется раздеть, расцеловать и бесконечно любить того единственного человека в зеркале с моими глазами.
Мне хорошо со всеми вами... Но не сегодня. Палочка с ароматом жасмина наполняет воздух привкусом востока. Средневековая Италия в фильме Паоло Пазолини неплохо сочетается с глотком красного сухого Casiliero del Diabollo. Осталось отключить ICQ, звук у мобильника и кутаться в большой плед с желтыми листьями. Такими же, как на сухой ветке за окном хрущевки. Только те еще слегка раскачиваются под простудным ветром и кашляющим скрипом качелей. Может, у осени тоже 37,5?
6 лет
Прочитала в новостях, что одному парню-студенту дали 6 лет за то, что он вырастил на съемной квартире 20 кустов конопли. Заботливо поливал их, удобрял, пропалывал каждый божий день. Поддерживал в комнате нужную температуру и освещение. А ему – бац! – и 6 лет за такие садоводческие изыски. Пришла к друзьям. Они пьют вкусный чаек и жуют английские ириски. Делюсь с ними новостью. Они странно переглядываются и называют парня дураком. Мол, такие дела в особом шкафу надо делать. Шкаф стоит где-то 30 тысяч, имеет специальные полочки, освещение, влажность воздуха и т. д. Только это подозрительно будет, если этот шкаф просто заказывать, лучше переделать под такое мероприятие бабушкину гардеробную, например.
«У меня есть специальный чердачок в бане», – подмигивает один, который музыкант. Другой, юрист, листает странички дорогого мобильника и демонстрирует хихикающим собравшимся вышеупомянутый шкаф. Его знакомый успел вырастить там целый куст, но по ложной тревоге от него избавился. Хладнокровная камера запечатлела момент вырубки источника гедонизма.
Минут через 5, позабыв о несправедливости современного мира и его законов, они закуривают гидропон из большой пластмассовой бутыли, дно которой заменяет черный мешок с веревкой. Когда бутыль наполняется дымом, мешок растягивается, когда вдыхаешь дым, мешок прилипает к стенкам бутыли. Обыкновенная физика, пятый класс. Я мерзну и еду домой. Там залезаю в пенную ванну с запахом ванили, крашу ногти красным и забиваю маленькую черную трубочку зеленым лекарством от усталости. Наконец согреваюсь. Осенний вечер начинает казаться гостеприимным.
Малыш, или 8 (347) 2хххххх
– Привет, малыш! – телефонная трубка заговорила приятным мужским голосом.
– Привет, – ответила я.
Голос был незнакомый, но с удивительно приятными бархатистыми нотками.
Малышом в последний раз меня называли в школе. Я была выше всех примерно на голову, и ироничная кличка пришлась как нельзя кстати.
– Как дела, мое солнышко?
– Отлично.
Солнышко только что выбежало из душа, удерживало одной рукой сползавшее с головы полотенце, а из ванной тянулись мокрые следы. Нужно было ставить мясо в духовку, скоро придут гости.
– А я тебе стих посвятил, малыш. Увидимся? Хочу почитать тебе, может, песня получится.
Я пыталась попасть одной ногой в пушистый тапок, а рукой вытаскивала телефонный шнур из когтистых лапок Василия Семеныча.
– Что-то ты грустная. Не заболела? – участливо спросил голос.
Мне еще не посвящали песен, а мужские голоса давно не звучали участливо. Что-то подсказывало, что это не розыгрыш.
– Немного. Прости, сегодня не получится встретиться, – сказала я.
– Что случилось? Я сейчас заеду, – заволновался голос.
– Нет-нет, я пока занята. Позвони вечером.
– Малыш, я знаю, ты еще сердишься, но знай, что я очень тебя люблю.
Я нажала на рычаг сброса, и в трубке раздались гудки. Подслушанный кусочек чужой жизни. Украденные у кого-то слова любви. Ну и пусть. Не хватило духа сказать человеку, что он ошибся номером. Уж больно тепло и заботливо звучала пластмассовая телефонная трубка.
Сегодня выходной. Скоро придет подруга со своим мужем.
Я ставлю мясо в духовку, беру на колени Василия Семеныча и сажусь смотреть фильм о чужой любви. Звонит телефон. В трубке его голос.
– Малыш мой, здравствуй. Я так соскучился. Можешь меня не впускать, я все равно буду ждать под твоими окнами…
– Послушайте, вы – очень хороший и милый. И ваша девушка должна быть очень счастливой. Вы просто набираете не тот номер. Мне уже давно не посвящают песен, не сидят под окнами, и по утрам меня будят только голодный кот и будильник… Но, пожалуйста, скажите еще раз, что вы меня любите!..
В трубке раздались гудки.
Он позвонил снова через два дня.
8-916 –хххххх, или Куда не приводят мечты
Сегодня попыталась совместить два в одном. Заботливую, практичную жену-хозяйку и творческую личность. С утра пораньше вооружилась пылесосом, кремом для обуви, утюгом. Обувь блестит, выглаженные вещи наконец обрели свои плечики, ковровый ворс дышит свежестью, а пыль из углов безжалостно выметена. Рыба в духовке благоухает заморскими травами, белое вино (праздник – воскресенье!) разлито по маминым хрустальным бокалам. Муж наконец счастлив, холодильник тоже, Россия поможет Исландии, Обаму не убьют на выборах, а вице-мэра Пекина, может, и не казнят за растрату олимпийских денег. Даже дождя сегодня не ожидается.
Перехожу от мещанских радостей к творческим потугам. Нет, чуть позже, – надо распланировать день на завтра (кажется, кое-кто созрел для рекламы на радио, пара встреч, английский с ребенком, фитнес, купить хлеба, вечером засесть писать роман).
Поцелуй в щеку, стук входной двери. Муж ушел на дежурство. Ура-ура. Иногда совсем неплохо.
Теперь в вечернем меню – любимые кубинские ритмы (погромче!), камин, кофе с медом, сигареты (прямо на кухне, потом проветрить!), подруга с комедией, бутылочкой сухого и парой историй на десерт. И, может быть, звонок... Из далекого, московского.
Низкий, чуть торопливый голос, он опять мешает русские слова с английскими. Немного простужен – ходит в белом плаще нараспашку без зонта по московской осени, шуршит листьями в парке и скупает дорогие репродукции известных картин, пока нагловатый водитель нетерпеливо курит, удивляясь причудам этих денди. Звонок, после которого чеховское «В Москву» – как присказка. Или – уже... не в Москву? «Абонент заблокирован». Небо начинает угрожающе крениться и наливаться осенними слезами. Кажется, Гисметео опять врет.
За роман сяду завтра... Нужно будет просто основательно сосредоточиться. По крайней мере хозяйка из меня уже получается.
Двадцать девятое февраля, или Женские мысли вслух
Этого дня вообще нет в календаре. Вернее, он появляется раз в четыре года, на 24 високосных часа продляя зиму. Отодвигая сизое облако дождя, угрожающее городу первыми весенними лужами, промокшими носками, постепенно обнажающимися коленками и пиком обострения психических заболеваний.
Словом, день не должен был быть, но он случился. Чужой день, в чужом городе… Когда я поняла, что завтра весна. Когда почувствовала, что нет сил больше глядеть из окна 14-го этажа на голубей, слетевшихся на соседнюю крышу такой же однотипной многоэтажки в Сокольниках. Ждать звонков от редакторов столичной прессы – потенциальных работодателей. И чего всех (нас) так в Москву тянет… Написать бы вот роман какой. Побродить по Патриаршим часа два, можно даже без «отвратительных желтых цветов», а вдруг встречу там – по застывшей в глазах тоске узнаю – это Он. И чего ему в такую метель дома не сидится.
– Девушка, вы торопитесь?
– А что? – привычно осторожно спросила я.
– А вы в Москве живете или проездом? Представляете, такая ситуация. У меня, видите ли, лишний билет в «Современник»… Вернее, не лишний, – мы с другом выиграли в викторине, да он не пришел… (Взгляд открытый, внимательный, как у старого знакомого, – мелькнула мысль – неужели встречались в недавнее мое беспокойное студенчество, на треть протекавшее в Москве. Да нет, непохоже. А на дне этих глаз рыжие огоньки пляшут – или солнце так падает закатное.) Не хотите ли составить компанию?..
Наверное, эту фразу из американских лав-сториз он повторил уже раза три. Даже притопывать начал от нетерпения. А пепел на землю он стряхивает красиво. Красные искры врезаются в снег.
– Почему бы нет? У меня как раз сегодня нет планов на вечер, – выудила я встречную книжную фразу. (Сегодня придут в гости родственники, должен звонить любимый по межгороду, да еще нужно придумать тему статьи.) – А живу в Сокольниках, – зачем-то прибавила я.
– О, а мне приходится приезжать сюда каждый день из Зеленограда. Но ничего, привык.
– А все-таки зачем вы спросили, живу ли я в Москве?
– Да вот влюблюсь в вас, а вы уедете…
Договариваемся на полседьмого у театра. Интересно, что из этого может выйти.
* * *
Иногда я встречаюсь со своим другом по интернет-переписке. Он грек, родился в Лондоне, а в Москве у него бизнес. Грек – красивый, темпераментный, погруженный в жизнь вип-уровня. Он водит меня по ресторанам в стиле помпезного 18 века, где официанты принимают его за итальянца и говорят «бон джорно». Мы пьем саке в суши-барах, а весельчак повар из Венесуэлы жонглирует ножами, а потом запускает в нас сырым яйцом, которое аккуратно разбивается под стулом, никого не забрызгав.
Еще грек любит современное искусство, философию и Кубу. В его московской квартире четыре огромные комнаты, белая мебель и засохший арбуз в холодильнике. На стеклянном журнальном столике компакт-диски с русской попсой и телефонная книжка, распухшая от номеров русских красавиц. Я не строю иллюзий на его счет. Мне даже нравится эта откровенность. С ним интересно, а мой английский совершенствуется день ото дня. Только какой-то механизм в организме не запускается. Тот, который управляет сердцебиением, появлением румянца на щеках, смехом и слезами без причины.
Вчера мне позвонил гид по Праге, с которым я познакомилась в турпоездке полгода назад. Он приехал в Москву на пару дней и горел желанием меня увидеть. Мы изредка флиртовали по телефону и еще реже отправляли друг другу игривые стишки по электронной почте. Я помнила, что он был уже «убелен» сединами, хотя оставался сексуально привлекательным, и наверняка не одна туристка торжественно раздевалась в его двухместном номере какой-нибудь трехзвездочной пражской гостиницы.
Итак, гид по фамилии Спица встречал меня в предпоследний день последнего зимнего месяца с букетом роз. Судя по его долгому поцелую моей руки, я поняла, что он скучает в Москве, последний тур не доставил ему удовольствия от общения с юными созданиями, и сейчас он настроен совсем не на дружескую беседу.
Седины показались мне в этот раз вовсе не сексуальными, но охапка роз в моей руке и его крепкий локоть, на который мне пришлось опереться, убеждали меня в обратном. Поблуждав по занесенному снегом парку, мы выпили кофе, напокупали книг, покатались с горки, снова выпили кофе, он смешно поцеловал меня в щеку, снова кофе.
Он считает, что перед ним невозможно устоять, так как владеет какой-то суперсексуальной методикой. Я считаю, что устоять можно всегда. Гид не согласен, и на завтра мы вновь договариваемся о встрече. Он говорит, что не тронет меня и пальцем, если я не захочу. А я и не захочу. Теперь еще и из принципа перед такой самоуверенностью.
Времени перед театром много, и я решаю доехать до ВДНХ, посмотреть, какие там сегодня выставки и не нужен ли кому рекламный ролик. Если все пойдет по плану, устроюсь в рекламное агентство. В самом разгаре – агропромышленная выставка. Веселый крикливый клоун, прыгая от холода, зазывает публику на лотерею, организованную какой-то компанией типа «Беларусь-трактор». Главный приз, наверное, и есть трактор. Остальные – наборы инструментов. Захожу в полотняное здание, сооруженное специально для выставки, пишу свои данные на бумажке, опускаю ее в барабан. Минут через двадцать получаю приз.
Я бреду с ящиком инструментов к театру. Пошел снег.
Позвонил Вадик из родного города и сказал, что не намерен меня больше ждать, в Москву не приедет и решил строить свою жизнь с другой женщиной. Прямо так и сказал – строить свою жизнь. Как в старом советском фильме про студенческую молодежь, которая с песнями уезжала на строительство БАМа.
На днях в метро у меня вытащили кошелек. Там были почти все деньги и мобильная сим-карта. Которой я пользуюсь в своем городе. На ней же – номера телефонов всех друзей и коллег, которые я так и не перенесла в телефон. И – теперь уже бывшего – любимого.
Я пришла в отдел сотовых операторов в Сокольниках, чтобы восстановить карту. Сделать это из другого города оказалось почти невозможным, но молодой человек – работник службы – действительно хотел мне помочь и сбился с ног, обзванивая местные службы. Наконец он оставил мне визитку со своим мобильным. Высокий, симпатичный, улыбчивый. На беджике указано, что он – Кирилл.
От него веет энергией и оптимизмом. Мне хочется отблагодарить Кирилла, и я решаю как-нибудь подарить ему бутылку мартини. А лучше – пригласить куда-нибудь поужинать. Почему бы нет?
За локоть меня схватила девушка в поношенном пальто, и чьи-то руки захлопали по моей спине. Юлька. Бывшая одногруппница по театральному вузу. Всегда была талантливой и слегка сумасшедшей. В Москву уехала давно, толком никуда пока не устроилась, проводила время в тусовках со странными типами, считавшими себя последними гениями эпохи и злоупотреблявшими транквилизаторами. «Мы аскеты и довольствуемся малым», – гордо заявила Юлька, с жалостью посмотрев на меня. Видимо, поняв, что путь аскезы – не то, что меня сейчас больше всего волнует. На душе почему-то остался неприятный осадок, словно окликнули из забытого, да и не особенно нужного прошлого.
У театра меня ждет симпатичный потенциально интересный мужчина со знакомыми глазами, который красиво стряхивает пепел. После спектакля мы будем целоваться, глядя на пушистый, падающий хлопьями снег, и я, смеясь, передам ему ящик с инструментами. Потом – кофе, кино, холостяцкая квартирка в Зеленограде, черные загогулины носков под кроватью, плита со следами убежавшего кофе. Мы – романтики и смотрим на звезды, трогательно заботимся друг о друге и пишем страстные эсэмэски. Еще он может помочь с жильем или одолжить денег на обратный билет. Я люблю сидеть на его подоконнике и курить, он учит меня так же красиво стряхивать пепел.
Я иду мимо театра к Чистым прудам. Кидаю на обледеневшую скамейку ящик с инструментами, сажусь сверху. Напротив каток, и пары скользят по льду в ранних зимних сумерках, как призраки. Звучит музыка. Какая-то известная, очень красивая и почти забытая. С высоких деревьев блестками осыпается снег, в театр спешат последние посетители, а люди на коньках плывут и кружатся на льду, как потерявшиеся перелетные птицы. Которым нужно танцевать, чтобы не замерзнуть, танцевать, несмотря ни на что. Потом, рано или поздно, они все равно превратятся в прозрачные ледяные скульптуры и замрут навсегда.
В театре гаснет свет. Наверное, мой ящик тоже хорошо скользит. Я взбираюсь на крутую ледяную горку в парке и сажусь на него верхом. Он несется вниз, инструменты грохочут, меня обдают снежные брызги, а я слышу свой радостный хохот. Я еще слышу его, кувыркаясь с ледяной бесконечной кручи, летя куда-то сквозь клубящийся снежный дурман вдогонку разлетевшимся дрелям и сверлам. Туда, где снег блестками осыпается с призрачных ледяных скульптур и где еще громче звучит прекрасный мотив, который никак не удается вспомнить.
