"Гла-МУР-на-гла-МУР-на-глаМУР-на
Гла-МУР-на-а-МУР-ная мгла.
Вам, видимо, сделалось дурно" -
Мурлыкал в усы из угла
Следящий за мною, огромный
Но скромный достаточно Кот.
"Я умер?" — спросил я. "О, ровно
О, ровно наоборот!"
И доктор в халате стерильном
Зачем-то меня мастерил
Из смерти, из слез, истерии
Он к жизни меня возвратил.
Воскрес как Иисус. Но распята
Той пагубной страстью душа.
"Мне, Доктор, обратно не надо!
Мне, доктор, и смерть хороша!"
Он вышвырнул властной рукою
Меня за больничный порог,
Где все расцветало весною,
Которой я видеть не мог.
Мне липкого счастья не надо -
Улиточной слизи людской!
Я шел бы по Дантевским адам.
А Лида бы шла по Тверской!
Мы шли бы убийственно мимо,
Как две всем известных прямых.
Но в том, примирительном Риме
Дорожки расходятся их.
Не надо мне денег и славы!
Мне просто не хочется жить.
И горькую терпкую "Яву"
Я начал зачем-то курить.
Губами коричневый фильтр
Я мучил, в отсутствии чувств.
И он становился как клитор
(И все остальное) на вкус.
Я трубы курю, задыхаясь,
Отравой дымов городских.
Но только тебя я вдыхаю
Обратно из легких своих.
Удушливой жаркой надеждой
Однажды меня обдало -
"Отныне все будет как прежде" -
Шептал мне шальной дьяволок.
Ты снова вернулась, Иная -
Не Девочка, но Госпожа.
И холод хлыста постигая,
Я сим не тебя ублажал.
Ни рабское тлеянье дрожи,
Ни этот морозный оргазм.
А ту Самую Невозможность,
Известную только богам.
Не ту безнадежную бездну,
Что стала утробой твоей.
Что ей человечая нежность?
Что ненависть вечная ей?
…………………………………………………
Хайль русской кровавой Волге
Русалок, лубочных Ванд!
А логика — смерть в иголке,
Как Вещь-в-Себе, а не в Вас.
…Не Вечное Возвращенье,
А глупый клубок лубка.
Бог мертв. А убить Кощея -
Ивана ищи, Дурака!
……………………………………….
Хаос — Христос понятий,
Пришедший себя распять.
Но даже Хаос распятый -
Это Хаос опять.
Хаос закрывает доступ
К своей интернет сети.
Но снова оплачен хостинг
Кем-то из ПРО-ПА-СТИ.
Англичанина Холмса.
В кокаиновый холм
Воткни утонченным носом
Стодолларовый кокон.
Как пух в Аду Одуванчик,
Хаос превращу в пыльцу.
Я просто твой мертвый мальчик.
Ты знаешь, мне смерть к лицу.
Тебя ласкают живые,
В масках, в перчатках кож.
Живые всегда чужие.
А ад на тебя похож.
В своих мазохищничеств Хаос
Мою беззащитную жизнь
Утаскиваешь, насыщая
Свой эк-зи-сте-ци-фашизм.
Над опытом пыток Фон Мазох
Единственный сделал мазок.
С тех пор мой истерзанный разум
О большем и мыслить не мог.
Ты — Хаос. Ничто Нигилизма.
Ты Аннигиляций Итог.
Холодная Девочка Лида —
Ты вся Диктатура Ничто.
Ты прячешь в своем садо-мазо
Изысканный аскетизм.
Ты равно страшна и прекрасна,
Когда имитируешь жизнь.
Еще Лиде (отрывок) 1
В тревожной агонии джазовой
Другой над тобою дрожал.
Мне виделись монстры безглазые.
И каждый тебя ублажал.
Ни ревности боле, ни жалости.
Беги! Я тебя не держал.
Но в метафизической жадности
Тебя я любить продолжал.
Ты станешь наркозно-нетрезвою
Средь хищных огромных Стерекоз,
Вонзаясь как нож или лезвие
В мой выдранный с мякотью мозг.
Я словно мангуст в дегустации
Твоих неразборчивых уст.
Есть благостность в сей имитации,
В пустой констатации чувств.
В механике совокупления
Ценю безысходности нерв.
Преступником в пре-исступлении,
Преступный паду кавалер.
Как мох махаонистым хохотом,
Кошмарной улиткой скрутись.
Ты в липкую матрицу похоти
Мою не утаскивай жизнь!
Еще Лиде (отрывок) 2
Ты куколка-вуду
Для Лиды
Усталого блуда.
Она была чудо,
Иуда,
А ты был Иисус,
Но не был объектом для чувств.
Ты стал ни к чему
Почему-то.
Лишь тело
В холодном дому
Бродило
Распято на буднях.
Ты чуял в себе
Ее хищное жало.
В дурной бесконечности
Ты обожал ее.
Дрожали Армстронгом
Джазовым стены.
Ты тоже дрожал,
Истекающий спермой.
Хрипел скарлатиново
Хаос осенний.
Ты выполз из детства
С разорванным сердцем.
Она улыбалась -
Невеста-Освенцим.
Булавкой
Ловкою
"Love -
Яволь!" -
Пишет кровкою
Другого
Его.
— "Убей меня, "боже",
Но видеть не дай мне,
Как она
Гибельно
Улыбалась,
Вышептывая дерзкими
Чужими губами:
"Бай-ми
Гуд-бай-ми-
Милый,
Гуд-бай-ми…"
Еще Лиде (отрывок) 3
Другая какая-то Родина,
Чужая кошмарная мать.
Любого Зигфрида и Одина
Здесь каждый желает предать.
Мерцание камеры газовой.
И догвили вместо вальгалл.
И вместо Европы — Евразии
Хохочущий смрадный оскал.
Вонзит в меня нож или лезвие
Любви твоей хищной оскал.
Ты в позе, как будто в поэзии,
Что чёрт языком изласкал.
Ты станешь наркозно-нетрезвою
Средь хищных огромных стрекоз.
Ты бросишь меня, ибо брезгуешь
Любовью, как истинный монстр.
Я словно мангуст в дегустации
Твоих неразборчивых уст.
Есть благостность в сей имитации,
В пустой констатации чувств.
В механике совокупления
Ценю безысходности нерв.
Преступником в пре-исступлении,
Преступный паду кавалер.
Как мох махаонистым хохотом,
Кошмарной улиткой скрутись.
Ты в липкую матрицу похоти
Мою не утаскивай жизнь!
И вылечи сверхчеловечье
влеченье! Калеча — калечь.
Мы станем частицами речи.
Ты вычистишь русскую речь.
Твоя револьверно-венерность
И трепетность нервных манер.
Ты вся формируешь инферно,
Как фешн иной Люцифер.
Ты вся — дьяволица, убийца,
Ты тянешь в последний аид
Того, кто посмеет влюбится,
В кошмарное дно Атлантид.
В обличье русалки утянет
Его королевична Дна.
И в мёртвые склизкие сети заглянет
Холодная злая луна.
Часть речи. Часть речи. Часть тела.
Лежит червячок рас-чле-нён.
В кровавом пальто как Отеллло
Средь демонов и Дездемон
Я в нежное женское рабство
Отдался как преданый паж.
Теперь же распятый на части,
Я вписан в кровавый пейзаж.
Я умер. Твоим расчленением
Мне предан особенный смысл.
Кровавое стихотворение
С кошмарной бумаги не смыть.
И здесь, на родном пепелище,
Влекомый любовью одной,
Мой призрак однажды отыщет
Ту щель, что прельщала тобой.
УМРИ, ЛИСА, УМРИ
Промолчу как безъязыкий зверь.
Чтоб узнать, что у меня внутри.
Разложи меня как тряпочку в траве,
И скажи: «умри, лиса, умри».
Покатились по лесу глаза,
Чтоб на себя не посмотреть.
Ты сказал: «умри, лиса, умри».
Это значит нужно умереть.
Промолчу как рыба и мертвец,
Чтоб тебе спокойно говорить.
Разложив меня как тряпочку в траве:
«МРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИ».
Ржавым будущим по мне прошлась коса.
Полумесяц вынул острый нож.
Все сказали мне: «УМРИ, ЛИСА, УМРИ, ЛИСА».
Все убьют меня, и ты меня убьешь.
Я уже не слышу голоса.
Если хочешь, все же повтори:
«РИЛИСАУМРИЛИСАУМРИЛИСА
САУМРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИ».
Не узнаешь своего лица,
Попадая вновь все в тот же ритм.
Только не УМРИЛИСАУМРИЛИСА,
А УМРИ И САМ УМРИ И САМ И САМ УМРИ.
Посмотри в мои красивые глаза,
Я хочу тебе их подарить.
Помолись: «УМРИЛИСАУМРИЛИСАУМРИЛИСА»
ИЛИ САМ УМРИ И САМ УМРИ И САМ УМРИ.
Я затем даю себя убить,
Чтоб в шубийство кутаясь в мороз,
Ты бы мог рукой пошевелить,
Как когда-то шевелился хвост.
Перед зеркалом ты рыжий шерстяной,
Словно зверь с чудовищем внутри.
Ты однажды отразишься мной.
Я скажу тебе: «УМРИ, ЛИСА, УМРИ».
Вассал уродства
Вассал Уродства живопискнул
Салютом плюнул маслом некрасиво
Отрочество и рвоты рвавший честность
Бушуя шубу брил противник шерсти
Пажи его распяты
Пажи его распяты в пасти.
У Госпожи испиты соки власти.
Ее меха в шкафах тревожит хаос.
И юный хам с ней может, улыбаясь.
Ее плетей, повешенных в чулане,
Еще сильней послушный шелест манит.
Но не порок, не тайная опасность,
Не злобный бог терзают ум несчастный.
Ни след страстей прошедшего безумства,
Ни новых дней взрослеющее чувство,
Ни сил закат, и не привычка к роли
Его искать толкают этой боли.
Скорее страх, что ясность наступила,
Что пыль и прах, что будет или было,
Что он застыл в бесчувствия кошмаре.
Он зла мотыль, засушенный в гербарий.
Он одолеть судьбу уже не сможет.
И только плеть слегка его встревожит.
Ни пустота, ни глупость, ни порочность.
Скорей тщета материи непрочной,
Его нутра дурная параллельность,
Его добра и зла отдельность.
Космата зла мучительная самость.
Ему мала учитанная данность.
И мир-тюрьма. А он лишь Гамлет тени.
Сойти с ума – не хватит вдохновенья.
А Госпожа ленива и надменна.
Ее ножа он ждал самозабвенно,
Ее плетей волнительных ударов,
Ее ночей пленительных кошмаров,
Ее любви предательской и хищной,
Когда в крови униженный и нищий
Он не умрет, а только заскучает.
Он наперед давно об этом знает.
Сложности лжи. Человек повешенный (детское)
Летом вскипало тело.
Гарь расползалась вширь.
Странно в ушах звенело,
будто точат ножи.
Что-то случится. Ужас
в каждом углу обитал.
— Хватит, кому ты нужен?
— Тому, кто меня искал.
Между землей и небом
что-то случится, мам.
Кто-то закинул невод.
Я еще не был там.
— Мало ли где ты не был! -
старуха кричит.— Не спеши!
Оттепель. Столько снега,
сколько осталось жить.
Сложности лжи. Лужи.
Действия не совершить.
Стало страшней и хуже.
Лес за окном дрожит.
Свечка дрожит и скатерть.
Пыль дрожит на полу.
В будке дрожит собака.
Крыса дрожит в углу.
— Я осознать не смею
утра другого дня.
Что-то мне давит шею.
Не обнимай меня.
Некуда, мама, скрыться.
Мама, все громче звон.
Мама, я вижу лица
с обратных своих сторон.
Словно вокруг болото -
страшно ступить ногой.
Слышишь, стучат в ворота,
это пришли за мной.
2.
Он бледен и строен,
он равносторонен,
Как воздух, почти безлик.
Город застроен.
Судья похоронен.
Кофе на пол пролит.
Ночью приснится
злая столица.
А утром, платье зашив,
будет старуха
на кухне молиться
за упокой души.
А он беспечен.
А он без песен.
А он обесточен и пуст.
И чьи-то речи
ему на плечи
не лягут, как мертвый груз.
3.
— Мама, я вижу лица
с обратных своих сторон.
В дырах их глаз двоится.
Каждый был повторен.
Свечка дрожала, скатерть,
пыль тряслась на полу,
в будке тряслась собака,
крыса тряслась в углу.
Напоминает что-то
лес за любым окном.
Кто-то стучит в ворота.
Стук этот мне знаком.
4.
Медленно время длится
или оно прошло.
Все, что будет, случится
не вовремя и назло.
Стало страшней и хуже.
Впрочем, так было всегда.
Гарь оседала в лужи.
Черной была вода.
В доме темно и сухо.
Сломаны в нем часы.
Был у какой-то старухи
когда-то какой-то сын.
Случилась весна. За нею
лето, его предел -
зима. И выпало снега,
сколько он захотел.
Ночной портье
В бараке для пленных лишь частые драки
Могли ненадолго развлечь офицеров.
Немецкая речь с завываньем собаки —
Как смех Люцифера.
И наголо бритая аристократка,
Красивая крыска надменно-английская
Была как туристка, актриска. Украдкой
Она улыбалась. Плевала на выстрелы.
Ее приглашает на танец гестаповец.
И голая грудь, и подтяжки фашистские.
Ее непристойная стильность растаптывать
Готова готовых убить ее и влюбившихся.
— «В Валгаллу из них бог отправит которого?
С таким бы я стала!»
Она увидала красивого, гордого.
Она улыбалась.
И снова на танец приводит гестаповец.
Ревнует к другому он.
Его убивает и дарит красавице
Соперника голову.
Гестаповец спал с ней с любовницей-пленницей?..
Она отдавалась? Сдавалась? Имела его?
Он клялся ей в верности, в револьверности,
Боясь ее смелости.
Германия словно в предсмертной агонии.
И пули нулей. И капитуляция.
И пленницу то ли, то ли любовницу
в детском платьице
Увозят на родину. За вагонами
Как преданный пес бежал гестаповец.
Она стала всем его: галлюцинацией.
Она была явью, была его прошлым.
Лишенный ее, он был уничтожен.
Он стал ничем, пустотой с лицом
Другой пустоты, он грезил ей.
Он стал работать Ночным портье,
Порочным животным и мертвецом.
Он ночью имел ее членом черта.
А днем превращался в ничто, работал.
Однажды увидел с чертами ее красотку:
«Кто ты?»
Она смотрела на него, как смотрят
На врагов и любовников.
Она была с музыкантом-мужем.
Сняли номер, отчужденные двое.
А гестаповец был ей нужен.
Он чувствовал, как она хочет, воет.
— «Сучка, уже отрастила волосы.
В шубе, в колье бриллиантовом. Брили
Тебя, помнишь? Голую били.
Ты узнала меня по глазам, по голосу?
Я пустой остаток, кусок нашей страсти».
— «Я узнала тебя по запаху наших пороков».
Он бросил работу. Она — родину и богатство.
Отец ее проклял.
Они заперлись на конспиративной квартире,
О которой знал узкий круг эсэсовцев,
скрывающихся от суда.
Они трахались на полу, в ванной, в сортире.
Ничто не вызывало стыда.
Они вылизывали друг друга, глотая остатки еды.
Он порезал ногу о стекло,
побитое их истериками.
Она ползала по полу и целовала его следы.
Все было постелью их.
Их покидали силы. Улица
Улыбалась полицейскими ружьями.
Она держала его хуй на лице,
Как девочка плюшевую игрушку.
Однажды они не выдержали и вышли.
Она одела то детское платье, его порадовать.
Пули летели, словно гнилые вишни.
Тела их неловко и кукольно падали.
Вот сказка о любви пленницы и фашиста.
Красавица и гестаповец. Туристка — Ночной портье.
Редко страсть оказывается фальшивой,
В отличие от бриллиантового колье.
Кензо-Джангл
Карусели костяные.
Я отправлюсь в твой Освенцим.
Там в печах тела людские
Источают запах Кензо.
Инфернальный запах Кензо.
Аромат Освенцим-Джангл.
Я услышу твое сердце
В печке общего пожара.
В грыже трещин Интерзоны.
В дыме женщины и ганджи.
В женской зоне Пуазона
Все мы встретимся однажды.
Расписные пятна крови.
Пистолетных вальсов тени.
Смутных хаосов основы
Постигаю постепенно.
Эта зона — зона знаков.
Только смятые шинели.
Лишь один остался запах.
Не того ли мы хотели?
Утомленное сознанье
Уступает тьме сомнений,
Где пустые тени маний
Станут правдою мгновенно,
Будут яростно-опасны,
Так дыряво бесконечны,
Так отчаянно согласны
Нас проглатывать навечно.
Я расшатанной избушкой
Постою на страшной горке.
И нечайной погремушкой
Прогремлю в нестрашном морге.
В деревянном мародерстве
Разольюсь ведерком крови
Оловянному упорству
Пики страшные готовят
У колодца коромысла
Как отрубленные руки
Изумленные повисли
Над людской неясной мукой.
Вот и я б с куском скелета
Инвалидного остался,
И тебя до злого лета
Незаметно не дождался.
"НОРМА" – Ворона NEVERMORE
Все упирается в РЫБУ, в некрофилический натюрморт.
В девочку, протекающую "PSYCHIC TV".
"НОРМА" – Ворона NEVERMORE
в будущем /в перспективе/.
Сорокин. Проза. Текст. Тоталитаризм.
Запад. Модно. Любовь. Хороший.
Норма, чистая как "Аве Мария".
Умирающий после фильма "Строшек".
Повесившийся после просмотра фильма
известного немецкого режиссера.
Все ходят бешеные и бессильные
и бессмысленные до упора.
Все упирается в РЫБУ, в некрофилический натюрморт.
Вокалист "JOY DIVISION"
повесился. Дивизия радости – это морг.
Гормональная неподвижность.
Микробов ноль. Грязеживости студень.
Видеосмерть. Видели? Видели?
Без валидола смотрите идолов.
Смерть позволительна. Идолы неподсудны.
Вводили иглами ядовитое.
Двоилось видимое в дьяводали.
Вдали Дали читал Овидия
Сквозь яви дьяволов и дьяволиц.
Но как бы ни было удивительно,
Неубедительна боль внутри.
Самоубийственное видео –
Иди и смотри.
Дев овдовевших душа завидует –
Они выдавливали ему любовь.
А он удавливается на видео,
Дав удлиненную видеоболь.
Все упирается в РЫБУ, в некрофилический натюрморт.
В девочку, протекающую "PSYCHIC TV".
"НОРМА" – Ворона NEVERMORE
В будущем /в перспективе/
Милейший чёрт
Кольцо всевластья на отрубленной руке.
И пьяные уроды в кабаке
Закусывали мою смерть
Теперь и впредь.
Но мёртвой было мне
Улыбчивое счастье -
Сияло в бездно-дне
Кольцо всевластья.
Туда глядела не напрасно, не
Зря, теперь оно на мне.
"Быть иль не быть?" -
Не в том вопрос,
Так молвил чёрт,
Что мне кольцо принёс.
Милейший чёрт.
Петельки
Эти улицы, словно петельки,
Узелочки мертвецких лиц.
Нас притягивает эстетика
Обязательных виселИц.
Сюрреальные тени власовсцев,
Соловецких ли мертвецов…
Нас затягивает сверхбезвластие
Тех неласковых Соловков…
Папа-Дьявол (3)
1
Папа-Дьявол. Тюрьма. Гильотина.
Он блюдёт колдовской рацион.
Кровь младенцев. И красные вина.
И коньяк на десерт. И лимон.
"Буржуазно!" — изрёк Инквизитор:
"Ананасы в шампанском! Эстет!
Суд отменит излишество пыток.
И нажарит улиток в обед.
Пусть приносит любой уголовник
За свободу за Вашу залог!
Вы получите вечность условно.
И в дорогу вишнёвый пирог".
2
Папа-Дьявол подвалы покинул.
И при том, что прослыл подлецом,
Он направился сразу к Лже-Сыну,
Что его называл Лже-Отцом.
Мама, вынюхав грамм кокаина,
И швырнув обручальным кольцом,
Посадила в коробку Лже-сына,
И прикрыла в консерве тунцом.
Но, отвергнув дурное насилье,
Тот сбежит с недовольным лицом.
Бож.Коровка встречает Лже-Сына
И ведёт его в Аттракцион.
Он сидит в колесе Обозренья.
А с него весь видать Обозрев,
Где гуляют в кошмарном прозренье
Василиск, Одуванчик и Лев.
И Креветка, скрутившись средь устриц,
Им цитирует, с наглостью дет-
Скою, что говорил Заратустра,
Ну и что, соответственно, нет.
3
Папа-Дьявол запрыгнул неловко
В Колесо, где сидели вдвоём
И Лже-Сын и та Божья Коровка,
Что все годы мечтала о нём.
Вот они в Колесе Обозренья.
А с него весь видать Обозрев,
Вот Коровка в любовном томленье,
Папе-Дьяволу в ухо влетев,
Прошептала: "Мне очень неловко,
Но признаться придётся сейчас —
"Я свершенно не Божья Коровка.
Мне нужна только кровка и власть".
— "Вы Коровка? Нет, Вы — королева!
Я куплю Вам бриллианты и мех!
Вы скорее Лилит, а не Ева!
Вы вообще превосходите всех!"
Папа-Дьявол сказал — "Ваше право
Отказать мне и прочь улететь.
Только знайте — лишь Вы мне по нраву.
И за Вас я готов умереть!"
Бож.Коровка — "Я Вас не покину!
Вы на жизнь мне открыли глаза!
Пусть ползут по земле муравьиной
Муравьи, пусть хрустит Стрекоза
Тривиальным дурным вертолётом
В этом Догвиле мглы хохломской.
Хаос Ос, опадающий в соты
Русской тьмы, он давно мне чужой.
Муравьи, Мотыли да Улитки -
Покалеченной Яви Нули.
Бытие их — болотная пытка,.
Щучья воля их мучить велит.
Их движенье мне кажется низким,
Землянистым. И мне по душе
Насекосмос, где звёзды искристы,
Где читают стихи Бомарше…"
Папа-Дьявол уносит Лже-Сына
С Бож.Коровкой в свои небеса,
Там где бесы пьют красные вина
И младенцам дают леденца…
4
мать предательством этим убита.
Что ей в космос унылый глядеть?
Тлеет месяц кошмарной улиткой
Консервируя мреянье в Смерть.
мать взяла кружевные колготки,
Завязала тугим узелком,
И повесилась, вышла из гонки.
Разметалась над Чёрт-Колесом.
И кружится со скоростью дикой
Сумасшедшее Чёрт-Колесо.
Василиск, Одуванчик и Тигр
В искажённое смотрят лицо.
И дрожат от нелепости страшной
Очевидности Небытия
Кружевными колготками ветер завяжет
Белокурые косы ея…
…………………………………………….
Как клыкаста дурная потеха.
Хохотал над толпой Махаон.
… Просто куколка в комнате смеха…
Закрывается Аттракцион.
Саломея
Проще проснуться с отрезанной головой,
Чем с красивым лицом.
ПРИНЕСИ МНЕ ГОЛОВУ В СПИЧЕЧНОМ КОРОБКЕ,
ГОЛОВУ С МАЛЕНЬКИМИ ИСПУГАННЫМИ УШАМИ,
С КУСОЧКОМ ЖИЗНИ, ВИСЯЩИМ НА ВОЛОСКЕ,
ПРЕВРАТИВШИМСЯ В ПАМЯТЬ.
КРОВЬ НА РУКАХ, НА ПЛАТЬЕ, НА КАБЛУКЕ.
КОГДА ИНЫЕ И ВЗГЛЯНУТЬ НА ТЕБЯ НЕ ПОСМЕЮТ,
ПРИНЕСИ МНЕ ГОЛОВУ В СПИЧЕЧНОМ КОРОБКЕ,
И Я БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, САЛОМЕЯ.
