....
жили они вдвоём...
баб аня и дед михаил...
она была младшей сестрой моего деда
самой младшей
маминого отца
в юности
переболев тяжело:
не то менингит
не то какая-то сложная горячка…
оскудоумела
стала простоватой
сдала породу
вышла из неё
как говорили в семье
вроде даже как в обиду или упрёк
и посему
выйдя из семьи
ушла в народ...
да там и осталась...
зато была человечной и мягкой
пахла очень вкусно
такой надёжностью и матерью
и ещё чем-то таким...
не объясняемым…
а доброты была необыкновенной
неописуемой
наверное сродни дурочки и была
потому как могла отдать людям всё
и отдавала
и люди пользовались этим без зазрения совести
ну а ей не убывало...
мне она приходилась двоюродной бабушкой
но это я вычислила уже сама
потОм...
а в семье отрицали их к нам принадлежность
и спросить было некого:
все врали и темнили...
поездки к ним в деревеньку ту были праздником
причём для нас троих:
для них и меня
....
сначала на автобусе до иртыша
из городишка...
потом - парОм...
потом - в гору... на утёс
через кладбище
и там деревенька та тихая... махонькая
сосны и песок...
а за околицей - лес
и в лесу - санаторий
в котором и работала баба аня...
так называлась специальная больница
интернат для калек
в основном сирот полных
войны и детства
была я там впервые разок по незнанию
было мне тогда лет пять
а может и того меньше
и забрела я туда от скуки
болтаясь одна сама по деревне
и была так страшно потрясена
что окончилось плачевно:
меня таскали к бабке какой-то мутной
сливать...
....
испугали меня мешки такие странные страшные на деревьях
которые вдруг заговорили
и я не могла понять:
как так?!
мешочек...
висит...
и говорит...
пока не поняла
что это не мешочек
а то что было когда-то человеком... >>>>>
людьми
но что-то не так с ними стало >>>>>>>>>>>>
поломались вроде как
или может такой специальный сорт людей что-ли
в мешочке...
это и было раздраем взорвавшим мой мозг
понимала я что это люди
а людьми они не были...
но как же они не были людьми?!
если они ими были!
а так: было это то что от них осталось
и доживало вдали от целых людей и мира свой век тяжкий...
такой изломанный век...
такие изломанные люди...
я не могла тогда задумываться о боли или уродстве...
махонькая была
но...
само ли видение тех гирлянд несчастий на деревах
иль может...
дух их страдальческий страшный ужасающий
безмолвно кричащий со всех сторон >>>>>>>>
но...
пробило меня...
накрыло...
выкосило...
уронило...
и потеряла я прямо там сознание
как баба аня говорила:
сомлела...
и вот...
откачали меня
а я не могла ни слова вымолвить:
испугалась вусмерть...
и потащили... куда-то... шибчутко...
и сливали...
помню запах огня и воска да ведро с водой
куда лили с ковша тот воск
и губы бабки той
и шёпот её завораживающий...
и кружащий...
и тикающий в мозгу...
и испуг мой выканчивающийся...
и помню и как баб аня рыдала
что сгубила маську то братову...
нет прощения за то
что так страшно болью я ужалилась
да с её недогляда...
и дивилась она:
как так то?!
как могла я испугаться?!
ведь даже людей не пугает
а меня то как?!
чем?!
она не понимала в силу своей недалёкости
что то что было для неё и всей деревни привычным
обычным обыденным
было спрятано так далеко здесь от глаз людских
и люди не имели вообще понятия о таких вещах
и жили счастливо своими целыми жизнями
и не догадывались
и не задумывались вообще о том о чём не могли знать...
ну а дети...
эх...
дети вообще не понимают что там и как
нет у детей соображения...
как и жалости нет...
котят вот в игре давят да курятам бОшки свернут разу не думая...
и тут я вроде и дитё а так убилась о боль...
и причитала она в круг что недоглядела...
как будто мой снятый испуг на себя стянула...
деда моего она боялась
и почитала как отца
хотя практически не виделись они
но был он как пострах такой невидимый
ну навроде бога что ли:
нет его но знают что есть и боятся
так и она:
тряслась при мысли что ей за этот недогляд будет...
я дала тогда ей своё честное слово
что никогда никому не скажу
и не сказала
сейчас практически впервые рассказываю
но в семье её не сдала никогда
ни разу...
мы с ней были закоперщиками
и поняв что я не рассказываю никому:
а понять было бы легко
иначе бабка моя подняла бы визг дичайший >>>>>>>>>>>>>
не из-за меня а просто так
найдя любое заделье
чтобы просто поизголяться да суд свершить над нами
недалёкими...
ну и в барыню строгую поиграть... >>>>>>>>>>>>>>>>
....
так вот...
уяснив быстро что я совсем своя
и не сдам и схороню для себя
она стала мне рассказывать истории этих людей
ведь она их знала множество
впитывала годами
а рассказать некому было
а рвалось из неё
и искало свободы...
а кому интересно то всё слушать?!
а дед недопонимал
да и почти глухой был
не докричишься и по надобности
а уж куда с секретом?!
тут вся деревня узнает секрет
но не дед...
да и не нужно ему оно было
уж какие секреты?!
он и так с ними денно и нощно маялся
не понимая ничего
кроме служения своего
а ей вот…
ей нужно было выплеснуться...
и она щедро меня одаривала этими россказками
нашла огромное ухо...
и изливала из души в душу
и потому любила она меня страшное дело как
и ждала - едва дожидалась каженный раз моего приезда
как явления свыше
чтобы груз боли на меня скинуть
как на исповеди...
она ходила за ними
она была их всем
они без неё бы сгинули
они бы так и остались там висеть
никому не нужные...
....
она была убеждена в этом
и ни разу не отступила
как часы
как солнце
как ночь
она всегда была рядом
без единого дня своей жизни
а какая могла быть иная жизнь?!
они ею и были...
она даже рожала там
среди них
а она была их жизнью...
они стали единым целым:
она была их руками ногами
и всем тем чего кому не хватало...
только она
аннушка
их аннушка
они вросли друг в друга
и она это знала...
чуяла…
она могла своих детей голодными бросить на соседку
но не тех частью которых она была
которые были её сутью и стали её жизнью
и которых становилось год от года всё меньше и меньше...
а она сама как бы становилась всё меньше и хрупче
с уходом каждого из них...
как будто господь забирал из неё те силы
которые на них и дал...
и жизнь её убывала...
как в часах таких... песочных...
….
потом…
я тоже там бывала
я их любила…
жалостью такой любила или её любовью жалела
я их чуяла и знала о них уже всё то что и она знала
и привыкла я...
но становилось и мне невмоготу
от приезда до приезда:
я росла…
а деревья опустевали...
мы не говорили о тех кого уже нет
никогда
ей было невыносимо больно терять их...
её родненьких...
её уродненьких...
почему-то
когда вижу или слышу про картину <грачи улетели>
я сразу вижу тот страшный сад
адский...
как чистилище...
место ожидания...
там не было жизни...
там было как на вокзале
всё временное и зыбкое...
призрачное...
ведь там не жили
там ждали...
приходила разнарядка от бога как билет
и увозили в маленьком детском гробике следующего пассажира...
в никуда...
в безвременье...
их поезд шёл в одну сторону…
только в одну…
помню однажды я забрела на склад
вслед за дедом
и увидала множество детских гробиков
и рулон красной ткани
и перепугалась
я думала что что-то случилось
и побежала к баб ане
ведь дед то не мог объяснить
мычал только
а я подумала что дети какие-то умерли
много детей и сразу
и почему-то сразу подумалось что рядом пионерский лагерь
и там что-то случилось с детьми...
какая-то лихоманка что-ли
раз так много гробиков…
....
когда я ворвалась к ней в сестринскую
она ажн с лица схлынула… побелела
так перепугалась потому как не поняла поначалу меня заполошную:
о чём я?!
а потом засмеялась
и говорит:
ой
так это для моих
чтобы всегда под рукой было
они ж слабенькие у меня…
мрут…
и тут
и взгляд её погрустнел
и голос стих...
она же вроде обрадовалась поначалу
что дети то с лагеря живы
что там не помер никто… слава богу
и что меня она утешила
но и дошло до неё
что тогда для иных те гробики...
для ейных…
и болезно вздохнув добавила:
где мы такие маленькие ладненькие гробики то возьмем?!
ну при оказии и сработал плотник сразу много
было и того больше...
быстро идут...
сказать к слову
я рассказываю как раз о тех днях
когда дни мешков были уже отсчитаны....
уже далеко от войны было
и так они зажились...
загостились...
гости переходили в погосты...
помню я те тропинки...
и шум сосен...
грустный...
и под ветер спиной стоящую баб аню...
....
помню эти моменты
как прикуривала она козью ножку...
которую крутил дед...
как ни странно
в такие минуты руки его не дрожали
ведь не для себя он её крутил
а она не для себя её раскуривала
и поняла я тогда чем она пахла на моё удивление:
да табаком и пахла...
она то и не курила а только раскуривала
и потОм по кругу своим пацанам носила...
и так и курили они свою вродебую трубку мира...
одну на всех...
молча...
в тишине...
затяжку за затяжкой...
шаг за шагом...
и думали наверное что этот мир они как раз успели спасти...
и трубку свою заслужили...
и уже ничего они не могли
кроме как
думать и вспоминать...
вспоминать и думать…
как ни крути
жизни
или <ножки>
а без жизней они жили…
все жизни их остались в прошлом
а тут ничего кроме их живых останков не было…
такая жизнь теперь была
б е з ж и з н н а я
нежизнь
шаг за шагом
огонёк вспыхнул
дымок пыхнул
глаза потухли
шаг за шагом
с годами шагов тех становилось меньше…
да короче…
зато на каждого затяжек больше...
пополам с грустью
за тех кого уже не было рядом…
даже в этой нежизни
анна была повязана с этой больницей
не на жизнь...
но на смерть…
как повенчанная со своими калеченными
она
наша анна
сама еле выкарабкавшаяся когда-то с того света
осталась здесь же жить
служить да учиться
работать да помогать
мыть да стирать
да за больными ходить
семья была рада
что так далеко запрятали ущербность
подальше от глаз людских
....
там где она была
все до единого были приезжими
пришлыми
кроме самой анны
а посему глаз семье никто не колол
и не было ни слухов ни сплетен
концы были напрочь в воде…
а тут и война…
как другая жизнь…
кто там об анне вспомнит
как страницу перелистнули
как и не было её
анны то той…
жизни той…
война...
однажды начавшись
здесь не закончилась никогда...
….
прибывали раненые
калеки...
человеческие ошмётки...
и некоторых потом нашли
и некоторых из них даже забирали
а многие остались
и даже сами делали так чтобы их никто не нашел
но были там и другие
те которые по контузии увечью и потере памяти
не могли уже вспомнить
кто они и откуда…
а были и такие
кто и вспоминать не хотел
но у каждого была своя боль и правда...
а ещё было у всех общее:
искорёженные судьбы
порою больше чем тело
таким был и наш дед миша...
и он кстати был счастливчиком
как ни страшно звучит…
без документов и памяти
неизвестный солдат которому всюду стоят памятники
безымянный боец
найденный в могиле на фронте
при перезахоранении...
разгребая могилу
засыпанную на скорую руку
нашли странного мертвяка
он оказался тёплым в массе окоченевших трупов
только так и определили что жив
был он вроде как мёртвый
весь израненный и без жизни
и без документов
и без знаков отличия...
тогда был порядок такой:
когда отступали
то своих быстро закапывали
а всё по чему можно было опознать или признать
забирали с собой или зарывали отдельно
чтобы… не дай бог… документы не попали к врагам...
<счастливчиком> и оказался наш дед миша
мёртвый живой или живой мёртвый
и не знали толком что делать то с ним:
ни бросить ни похоронить
ведь и в самом деле:
ни живой ни мертвый
никто… никакой...
и отправили в глубокий тыл умирать
вроде как достойно дожить…
смерть встретить годно…
не в яме...
а он выжил…
анна наша выхОдила его...
очень тяжелый был
не в себе
не мог говорить
мычал
заикался
еле слышал
да ещё и падучая
видать после контузии приключилася
(баб аня так говорила)
как будто и так было много того недоброго мало
красив был мишанька безбожно
как в издёвку...
анна то и сама красавицей была
да такой что и слов нет чтоб описать
а надо же:
слабина на голову…
ей даже несведомо было что она красива
а до болезни то знала...
ведь первой невестой на всю округу слыла
да уже и не помнила...
зато я знала
потому что видела те <карточки>
у нас дома были её фотографии
баб ани
анны <до>...
а вот у них самих как раз ни единой и не было
потому что эта жизнь была уже не их а чужая
или он сами были чужими в этой жизни
но как бы то ни было
были они отрезанными от той прежней жизни ломтями…
и на тех фотографиях из былого
когда анна всем там своя была
в том времени <до>
стояла она ладная такая
задира заводила и егозища
неслыханной красотищи
с чернющими косищами в пол
и глаза её как две огромных смородиновых бусины
озорством светились...
и подумать только:
её в той жизни не стало уж более четверти века как
а глаза её всё ещё так и горели
жизнью полыхали...
и мне сказали что это и было той их анной
которую они навсегда тогда потеряли…
говорили нехотя да губы поджав
с обидой за себя… за семью…
а о ней не плакали… не подумали…
а говорили что она всех подвела
а они вот мучаются… им болит…
а она всё одно не понимает… ей всё равно…
так говорили как виноватили
что из-за неё они и страдают
а в чём-то были они правы:
она всегда всему рада была и добрее её не было
они всегда злились и всем миром недовольны были…
правда с годами я поняла что не из-за анны злыми были
вот и фотографию ту мне не дали
как ни просила…
назло не дали…
да...
моей нынешней баб ани на том довоенном снимке никогда не угадать было
ясное дело...
да и она наверное тоже никогда не узнала бы той анны...
никогда они не были знакомы...
как и не встречались...
хотя и были одним и тем же...
и болело мне что все в родне и не знали её нынешней
и не хотели
а той же былой было не вернуть...
после болезни помутился рассудок
стала и себе незнакомой и людям
и сама себя не помнила
и многих вещей не узнавала
и близких помнила издали… смутно…
и училась заново жить
и рада семья была
что так далеко <стыдобу> ту запрятали…
все были амбициозны в этой семье
гордяки да с норовом
и о жалости едва ли слыхали
и слабых не жаловали
в её бывшей семье...
её списали да крест на ней поставили
заживо…
хоть и с тяжёлым сердцем...
поперву ещё пытались кому-то в жёны её всучить
по-свойски:
в надежде привозили к ней на смотрины
пару парней
хитро обтяпано да без толку
а тут и война грянула
и от нормальных то баб отбою у самых захудалых мужиков не было
кому глупенькая то нужна была?!
столько канители было всем с ней...
ну и кончилось то дело со сватовством
как и началось...
впустую...
конечно
потому и рады были что она там при деле:
не мыкается одна в городе
да и рук не тянет
и не позорит...
так и притерпелись все к разлуке...
списали вроде как…
отгрустили...
а она с чистого листа там начала
и прибилась
в новом месте...
в иной жизни…
вот и михаил...
случился в её этой новой жизни
нечаянно
сам в руки упал
никому не нужный
как и она...
как и она
как в насмешку
красавец
был двойником стриженова
такой красоты и тонкости
и видно было что из хорошего дома...
однажды увидал дудочку у кого-то в госпитале
взял
смотрел долго и с удивлением
силясь то ли понять то ли вспомнить
и вдруг решился и сыграл какую-то мелодию
при этом дурачок...
сам себе издёвка...
не помнил ничего
вообще ничего...
писал очень красиво иногда и вдруг
ни с того ни с сего...
только через день не мог даже крестика поставить...
и руки тряслись
и голова практически плясала...
когда тогда в себя пришел после беспамятства
то увидал анну и прикипел
так и мычал:
ааахааа
ааа
не мог < анна > выговорить
стал за ней ходить как пес...
и бунтовал
и не давался себя усмирить уговорить
пока анну свою не видел...
быстро все поняли
что очень они в паре полезны и пригодны
и так и стали они работать
вдвоём
она то всё одно слабая
у него то силы поболе
и стали их ставить всюду на одну работу как в одну упряжь…
так и срослись они...
срослись да слюбились…
сладилось у них
и хоть и глупташи
а природа своё взяла:
пусть и долго друг к другу шли они
но пришли же...
нашла любовь свой выход а может вход:
она затяжелела и их записали
и так и сложилась:
самая счастливая <ячейка советского послевоенного общества>...
сельсовет к которому санаторий был привязан выделил им надел
и помог поставить дом
всем миром…
всё тем же миром и детей помогали растить
ведь родилось у них два сына
с разницей в пару-тройку лет
и были сыновья их сказочными...
один - рыжик
в блондина михаила
другой - чернявый
в цыганистую анну
народ любил их деток
помогал шибко
причём детей растили всем сходом:
санаторием
селом
школой…
а когда пацаны подросли
то уже они стали родителями своих недотёп…
и взрослели они быстро однако
пришлось им доглядывать за мамкой и папкой
старались маленькие мужички
помогали...
объясняли...
устраивали…
а спустя лет семь после войны
нашла мишу его семья
к счастью оказалось что не был он в той жизни ни женат
ни связан ни обязан... и то - счастье
и был он очень хорошего рода
очень даже...
был кларнетистом и учёным...
привезли ему и документы
и даже наградную планку с медалями и двумя орденами
а один был выдан посмертно молоденькому лейтенанту
принявшему командование на себя взамен павшего командира
и поднявшему батальон в атаку…
и приняв огонь противника на себя...
как и смерть по сути...
потрясением для родителей и сестры было увидать его в таком состоянии
он смотрел на них и растерянно обводил всех вопрощающим взглядом
силясь вспомнить этих незнакомых людей...
и чувствовал себя в чём-то винным...
а для них всё стало болью...
драмой...
горем...
он сам
его полное отчуждение и им незнакомость...
....
и кем был он для них...
и кем стал…
обострилась вся боль тех долгих лет
что они его искали…
они искали своего мишеньку
милого мальчика
нежного и культурного и эстета…
и карточка у них была
как доказательство того…
чего того?!
того что того уже нет и не вернуть…
история как и с фотографией анны:
ничего общего у прекрасного портрета там
и…
тем что было… здесь…
этот деревенский мужичонка
такой беззащитный и бесхитростный
даже скорее жалкий
живущий просто и трудно
как вся страна тогда и жила
и баба его
простая и без намёка на манеры или ухоженность
горластая
(он плохо слышал и она приучилась кричать)
он сам
работяга
замотанный и потный
мычащий и лапами махающий
(руками говорил вместо слов)
и сколько помню его
всегда в гимнастерках...
там всех инвалидов так и одевали
в гимнастёрки
а поскольку мёрли да и толком то не изнашивали…
то и было их в избытке
в вот штанов как раз не сыскать
потому как ног практически ни у кого не было
а гимнастёрочки… да завались…
и носил дед только их
те гимнастёрки старого военного образца
но с разными штанами:
ведь ему богатая анькина родня исправно скидывала обноски...
и брюки он носил после деда
но рубашки - никогда:
только гимнастёрочки...
а может считал себя ещё в бою
ведь для него война не окончилась...
он остался вечным солдатом
при своих...
может даже и сейчас всё ещё тащил на себе тех
кого тогда рванул за собой из окопа в бой
только этим повезло меньше чем ему...
говорю же:
наш был во всём везунчиком…
даже с руками и ногами ему повезло остаться…
чёрт с ней с памятью…
у тех ведь была память
и?!
далеко на ней не уедешь
на памяти то…
а так глядишь:
ч е л о в е к
анна такая же была…
ему под стать:
как есть баба
в широкой юбке и галошиках и какой-то кацавейке
всегда правда чистенькие но очень простенькие
скромненькие и без претензий
они вообще в силу своей открытости были лёгкими
такими… всякому - свои… народные…
они и были
н а р о д о м
такими и увидала михаилова родня моих...
бывшая его родня...
счастья и не случилось особого…
им объяснили кто такая анна
да и дед туда на встречу ездил
мне рассказывали при оказии люди
что и как тогда было
сами мои того уже и не помнили
как и не с ними было…
не держались <глупости> в головушках их
а тем людям из той незнакомой михаиловой жизни
пояснили про анну
что не дурочка безродная
и что и семья есть у неё крепкая… серьёзная
все - важные люди
более того даже с графьёв...
и что всем здесь они - свои
и оба - не сироты… не безродные… не обездоленные…
ни в чём не нуждаются
никем не брошенные
и семья они
и им хорошо
и при деле...
очень горькой была радость родителей михаила
скорее
н е р а д о с т ь или б е з р а д о с т ь
от встречи с дитём вновь обретённым...
был правда один просвет в том горе
как в бочь с дёгтем ложу мёда всиропили:
внук очень впечатлил…
такой ангелочек светлый
при двух глупых затерянных людях...
он целыми днями мыкался с родителями
и рос при мешках…
с зачатия…
даже не с рождения...
хотя и родился он среди них
они его не пугали
(как меня)
а были его семьёй
и пока родители за ними ходили
он их развлекал и тешил
а они его обожали…
до слёз
которые он тут же им и утирал…
он был сыном этого страшного полка обрубков...
таким счастливым было его а потом и брата детство
столько любви и родителей...
а тогда удивил он дедов тех чужих неслыханно:
в два годика читал <у лукоморья> с памяти
пел песни геройские
и речи товарища сталина картавил наизусть...
может от этого и всплеснулась надежда
и всполошились они
что можно было бы забрать мальца с собой
дать ему достойную жизнь...
ан нет…
сразу было сказано:
что отсутствие памяти
это не то же что отсутствие сердца или души
и что не позволят никого забирать
разлучать или больно делать
так и сказали:
хотите?!
всех забирайте
но - ни единого отдельно...
помявшись и помаявшись
измаявшись
уехали… навсегда…
горем таким видать надорвавшись
своим…
опять же…
позавидовав мишаньке что ему то всё равно…
он и не понимает всего своего горя
зато они вот так мучаются…
и больше никто не тревожил их… никогда…
были они смешными...
мои двоюродные старики
и зачастую даже для меня тогда ещё ребенка
непредсказуемыми и нелогичными
такими глупыми взрослыми детьми
и один мычал а другая смеялась…
в с е г д а . . .
и никто не ругался в том доме
н и к о г д а . . .
с годами поняла и я что умишка то у них не было
с двоих не наскрести на половину одного нормального...
на самом деле помню
как я в мои лет пять могла попросить баб аню
пойти доить корову вместо неё
и ведь она с радостью отправляла меня
дав мне огромное ведро
и я дура топала доить
а корова… сволота то… была хороша…
спереди - бодалась а сзади - лягалась
и почти прибила меня копытом
и зашибла бы лягнув однажды
да благо что попала в ведро а не в меня
а я вместе с тем ведром и укатилась...
а баб аня не понимала этого:
ей что я одна шла доить что она мне помогала
ибо без неё всё-таки ну никак не получалось
но ей было одинаково хорошо…
да лишь бы я рада была
как и все кто был рядом...
или помню как мы с дедом решили с крыши сарая в сено прыгать
ну ясен пень...
по моей задумке каверзной...
прыгали мы… прыгали...
и тут андрей зашёл:
пришёл стариков проведать сын старший
и белый стал да тихо так мне говорит:
там оставайтесь...
я замерла и деда держу
а тот уже почти летит
и такого торможения радости
ну никак не понимает и не принимает...
серчает да бунтует...
а андрейка снизу из сена вынимает вилы которые вверх смотрели
приставили их так наоборот к стогу
а ведь мы уже раза по три-четыре сиганули…
прыгали на одной ноге со смертушкой...
и таких моментов было не счесть...
я могла подговорить или уговорить их на что угодно...
на новый год в июле...
на ловлю ведьм ночью...
на засыпАние болота кирпичами
которые дед у соседа запросто мог забрать
и разу не подумав спросить…
на отпускание всех кроликов на волю…
в том числе и соседских
на шитьё платья для царевны… конечно же мне…
причём из штор которые с окон сдирались…
благо что со своих а не с соседских…
могла попросить деда картошку поискать
и он выкапывал её в июне при сборе в сентябре
и видя что она там с изюмину
назад зарывал чтобы дальше вроде росла
и искал дальше
и так перекапывая куст за кустом всё поле
и оставив без картошки всю семью
потому что она просто чахла...
а я то не могла знать этого как и он
я была маленькой...
а он - дурачком…
но вот так я могла их рвануть на любой подвиг…
за любой идеей…
на всё...
нечем им было думать...
нечем...
а сердце то не думает
оно просто любит...
и жили они весь мир любя
и никогда беды ни в чём не подозревали...
потому как сами были светлыми… добрыми
и верили только в добро
и ни в чём не могли зла усмотреть или беды...
так и деток своих отправляли на иртыш одних купаться
лет двадцать назад
в их пару-тройку лет
а соседи или уже паромщик заворачивали...
а она не могла сказать никому <нет>
не хотела расстраивать
а он был вообще воплощением счастья...
счастье что господь чувал...
не дремал...
не смежил там на раз ока...
надорвался точно с ними...
да и со смеху тож...
смешного было много...
они не понимали что творили
и были притчей во языцех...
помню как раз была я у них
и только к дому подходила
как меня уж люди заприметили
да всё село кричит:
городская приехала к чугунку…
ну что опять такое?!
да ничё...
бывало на дню два раза дед миша отжигал номера…
как в тот раз…
всем разам - разище…
на печь насадку под чугунки нужно было менять
в санатории
отправили его в соседнее село к кузнецу
а телегу не дали потому как в разъезде была
да и то решили что мишка сдюжит
он то сколь годков тягости таскал
привыкши был…
так что не беда что тяжёлая
а тащить то как?!
она ж чугунная…
что тяжело - малое дело
главное другое - как?!
такая плита под два чугуна на печь ставить
две дырищи там...
ну и как нести то?!
ну умный дурак и придумал… словчил:
он в одну прорезь голову вставил
и радостный
с той своей хитрости… ума и находчивости нараз
прёт этот чугунный хомут на шеёнке то...
доволен не то слово как
воет на пол леса песни свои…
дикие да радостные
завыват…
ором орёт…
сам то не слышит себя
вот и орёт… дурниной
как у нас говорят...
....
долго ли коротко ль
но только когда до санатории то допёр
то оказалось что голову не может вынуть...
и смех и грех…
мыкались мыкались...
а он уж с ног валится
мало того что в пекло замотался
с вёрст двадцать оттоптал в одну сторону
и столько в обратную
да по пеклу то
да с бандурой на шее
да на вытянутых руках
так ведь и ни сесть и ни лечь и ни сполоснуться…
а ведь
пОтом залитый...
да даже в нужник не смог зайти...
с таким то ярмом
да и в лес не мог не всегда мог с хренью той
в деревах ведь запутался...
ну слава богу анна облегчила как припёрся с дурындой той…
в крынку надул страдалец…
нда…
ну те то двадцать вёрст чисто каторжные были…
и…
ну а дальше?!
тут уже привезли кузнеца
и тот разбил плиту сплюнув с горечью...
а что с дурака возьмёшь?!
и никто не догадался бы такой номер второй раз вывинтить
но не дед миша…
но не наш же…
спустя пару часов повторилось всё точь-в-точь сызнова
с головой в дыре чугунной
только вместо плиты напялил сам чугунок...
это он уже дома соседям сходу показывал как и что произошло
ну а на печи всё кипело
и не мог содрать же собственную плиту <калёну та>
(раскалённую)
ну дык
(так)
и ухватил чугунок чтобы глупым людям показать как всё было…
показал…
ей богу…
не смешно второй раз было...
ой не смешно...
баб аня на его башке развалила тот чугунок в сердцах...
не такая уж и дура была
сообразила что даже дуракам уж очень много позорищу нараз...
да и видала как кузнец трескал тот чугун…
как сёмки...
но на многие годы
хватило всем той потехи
смеяться и не забывать...
шибко дразнились ребятишки деревенские
за что я их лупцевала когда приезжала
ведь и меня дразнили
да и их детям доставалось за родителей
в их пору…
интересно у людей получается:
никто не бросит вроде в беде дураков
но никто и не забудет что они - дураки
и глаза будут вытыкать...
при случае
да и по злобе и без...
походя...
просто так…
а они не помнят того
помню что я помнила и злобилась…
обидно было что дразнят
а сами на порог и - просить
то одно то другое…
а баб аня смеялась что не злые они…
а просто… народ…
как отлают иль высмеют то самим легче…
и глядишь подобреют
и пусть…
но я того <пусть> не спускала…
так и жили они… ровно…
на людей не серчали
всему были радёхоньки
жизни не знали по за деревней
иного мира не нужно и было им
не сдюжили бы…
когда в санатории все ихние умерли
<свои> как они говорили
там остался дом инвалидов
свозили самых тяжелых со всей страны
потом был опять какой-то интернат
и дом престарелых для полных сирот старых...
ведь сироты и калеки не кончатся...
работа для неё всегда была
сердца её хватало на всех
ум её на заморачивался таким количеством боли людской и драм:
что?
да как?
да почему?
да если бы...
да кабы...
потому не грустила она а тянула
с любовью к ним всем
с терпением да добротой...
а дед пошёл уже на обжиг кирпичей:
там были его руки кстати...
а ему так хоть облегчение огромное вышло
по такой оказии
ибо тяжко он намаялся
отслужил своё не своё
ведь... почитай...
столько лет горюшко горькое горемычное на руках да на горбу таскать...
людское то...
ой много того горя было
да тяжкое оно было
ой тяжкое...
тут и смертушка вусмерть сама умаялась...
баб аня сказала:
будя...
померло наше горе
нынче послабление уж...
так как муравьишки и прожили...
дети вымахали
отслужили-отучились-оженились
и уехали из деревни
но что бы ни делал один из них
поблизости с родителями был всегда другой
так они правильно решили
и не бросали стариков
приезжали хоть и изредка
но не забрасывали и не забывали
внуки их правда не жаловали
как и невестки
так что им было до того?!
и с того...
те уже были чужие...
из другой неведомой жизни...
незнакомой и потому им не нужной...
жили они со своим селом
....
померли почти в одночасье
она смехом подавилась закашлявшись
да и померла как стояла… только осела… на пол…
схоронили…
отнесли к <ейным> на погост...
и нужно было ему ровно пару недель
чтобы понять как он осиротел...
и что это навсегда...
и прилёг он
да видать призадумался со всей своей силушки
и понял… насколько он один
что… вообще… один…
и теперь уже всё… сам остался самёхонек
и уже не вернется она
как ни жди он…
было нечего боле ждать здесь
всё уже кончилось…
для них...
вышли жданки все…
до последней…
до самой последней жданочки...
и сама не сможет к нему прийти уже…
а ждёт его… там… где-то…
и лишь сам он к ней пойдёт
туда где ждёт она его
ждёт… тоскует…
зовёт своего мишеньку…
и что коли боженька отмеряет тот назначенный час
<то ослобонит его отседова>
отпустит к ней…
заберёт домой…
нахлынула на него эта черная тоска
одиночество сиротливое
расплакался он
и видать так сильно захотел к своей родненькой
что боженька прозрел и призрел сиротинушку…
так и побёг мишанька старенький вслед за ней…
за родименькой… за аннушкой
соседка зашла попроведать
как и каждый день ходила...
а он с баб аниным фартушком к груди прижатым
зажатым в кулачонках...
еще тёпленький…
а в глазницах - слёзоньки
маленький
худенький
такой взъерошенный как воробышек
не ухоженный как брошенный
отстал от бабы своей невзначай
отбился да нашёлся...
догнал…
горемычненький…
былиночка жизнью истрёпанная...
соседка
тёть люда
от счастья заплакала
что отмаялся...
божьи люди...
царствие вам небесное...
и поклон земной...
за вашу доброту и огромное сердце...
ведь сердце глупым не бывает…
п.с.
в нашей семье их тема была под полным запретом
их не посещали
а им было запрещено выезжать из своей деревни
они ни разу не видели никого из своей родни
как и не было…
думаю
может и к счастью...
но о них никогда и никто даже не упоминал
и думаю даже не думал
это было полным табу
я знаю как так бывает
когда ты семье не нужен
ведь и я тоже была чем то вроде них
как паршивая овца
обо мне так же старалось не говорить
как и мне запрещалось о них
надо же...
в такой семье...
столько позорищ
хлопот
и заразы нараз:
то эти юродивые
то ещё хлеще:
отпрыск ведьмы затесался...
мать мою уничтожали
за такой подарок человечеству
ну а меня гнобили и прятали как могли
но всё одно
я вроде как бы с натяжкой но могла значится
мне позволялось <быть>
так и быть:
быть
хотя бы ребёнком...
а тем более их
неполноценных <дефектных> полностью вычеркнули
списали
их как бы и не было вообще
ну… нет и никогда не было...
дед туда ездил изредка
и то
не к ним а в сельсовет
который с ним созванивался:
нужно же было иногда
и решения принимать
и документы оформлять
и этим и занимался дед
а сельсовет помогал сохранять видимость нормальности этих двух...
лебезили перед моим дедом и нашей семьей...
все… всегда… и страшно…
ну а дед...
ему были ни чувства ни сантименты не нужны и чужды
он мог съездить к ним и их не видеть
что и делал
бабушка могла поехать только в ситуации острой необходимости
например чтобы меня туда закинуть
вроде как на помойку выкинуть… сбагрить
и то когда мне было года три-четыре...
моя мама в те годы в острой необходимости
отправляла меня к своей матери
в доброй вере
а та меня всё время с глаз убирала
любыми способами и при каждой оказии
вот и отвозила меня к старикам
при первом удобном случае
но к ним в избу не заходила сама
брезговала
руки не подавала
и старалась не смотреть
не видеть и не слышать…
ясное дело:
их же вроде как и не было…
а потом…
с моих лет пяти
и от самих поездок избавилась...
мне в руки давали двадцать копеечек
и выгоняли из дому...
двадцать копеек означало
пятачок - на автобус
пятачок - на паром
и так же - обратно
как раз
на билет в деревню…
и обратно…
когда-нибудь…
хотя мне говорили что лучше бы - никогда…
я тоже бы не хотела…
только у нас то слово означало разное…
я была маленькой
и не думала что можно желать говоря это слово…
но я не об этом…
я знала что моим старикам никогда и никто ничего не дарил…
ясное дело:
их же не было…
но я знала какое это счастье когда тебе дарят гостинец
я сама ждала приездов своей мамы
и она привозила много подарков
мне правда ничего не давали из них…
но мама же об этом не знала
а я была маленькая…
ну кто бы мне поверил?!
что из всего того что она привозила
мне не доставалось ни конфеточки…
и конечно моим старикам тем более никто бы ничего не дал…
а я то знала как оно бывает…
наверное
когда тебя угощают
и потому…
подрастая я научилась хитрить:
и на эти двадцать копеечек
я умудрялась или глюкозы им прикупить или сахарной ваты…
радовались они… жуть…
как дети…
таким заморским вкусностям… городским…
мы всё делили честно на троих
всё было уже пожухлым и отсыревшим
пока довозила-доносила завернув в газетку
но вкуснотищи сказочной...
только там…
с ними…
было так вкусно...
потом…
никогда больше не ела…
не могла
н е н а в и д е л а
как ту боль и несправедливость
которую понимаешь с годами…
помню один раз
мне не было ещё шести...
так вот
случилось что рыдала я очень горько
когда попала под дождище
и вата моя
та… сахарная… потекла
пока я до порога заветного дотащилась
захлебываясь горемычными слезищами
и я…
так и стояла...
вся в сиропе и дожде
и стекали с меня сладкие капли…
капали...
и помню как плакала...
страшно плакала...
и баб аня плакала со мной и за меня...
и облизывала мои руки... ладошки...
и дед подключился...
а я плакала от обиды
и так втроем стояли мы и выли
от жалости друг к другу…
три сиротинушки...
а сандальки от воды взбудеденились
и натёрли так страшно лапки
и была я вся в кровавых волдырях на тех лапках
и дед бегал за лопухами
и принёс и мне их на ножки наматывали
и обматывали и меня
и на руках носили потому как ходить не могла...
а им то я как пёрышко была после их мешков...
и так потом на печи и лечили мне натоптанные ножки...
на которые мне дед с бабкой дули…
да меня убаюкивали…
зато вот так я берегла на билетиках по пятачкам
тут да сям те копеечки
и шла пешком вёрст с десяток
сначала до автобусной остановки
из дома маминых родителей
а по дороге покупала гостинцы:
в старой церкви была аптека
и там была та глюкозочка...
которой мои так дивились…
и радовались
тем десяти маленьким кругляшочечкам
в прозрачном скрипучем целлофане...
или через дорогу наискосок была огромная кухня
столовая по-моему…
и там со двора продавали сахарную вату
и вот…
покупала я подарочки
и топала дальше…
хоть и далеко…
очень далеко для такой крошечной крохи
как за тридевять земель
но радостно…
да с гостинцами…
все пятнадцать вёрст по дороге за автобусом вослед…
до самого парома…
ведь денег на билетик у меня уже не было...
зато с дороги я никогда не сбивалась
некуда было там сбиться
дорога одна была
иногда меня подкидывали на телеге
или на седло брали верховые
и меня знали все пастухи да травники и ягодники
меня знал весь народ...
чьих я была
и к кому шла с гостинцами
красной шапочке на зависть…
это той бедолаге было тяжело в своей франции…
там были волки
а у нас были люди добрые…
злых там не было
по той дороге...
и вот уже и иртыш…
а паромщик не брал с меня денюжку
он был друганом деда миши...
и был рад такой подарок старикам переправить…
закинуть рыбку…
как он говорил...
и считай я уже и дома...
оставалось потом с плёса на утёс махнуть…
через кладбище
и с добрых пяток километрушков
последних уж
от утёса до избы...
было долго и тяжело
и всё равно… радостно…
и я сделала бы это всегда и снова
несмотря на мозольки кровавые и слёзы
снова и снова
назло мозолькам и родне
потому что даже ребёнком стыдно мне было за всю свою родню
которая ими гнушалась...
а они конечно ничего этого не понимали
и к счастью никогда не осознали своей никчемности...
митяй
помню был у них один... митяй...
хохмач...
столько лет <отвисел>...
как баб аня говорила:
наш соловей-разбойник
высоко вишу - далеко свищу
и вдруг говорит он однажды
по-моему в августе
потому что за брусникой уже хожено было разок
и в иртыше нельзя было купаться а это аккурат после медового спаса
и мои дни там были сочтены
потому как к сентябрю меня возвращали матери
и посему всем нам было грустненько...
серенько так было... всюду...
что на улице
что на сердце
да и задождивилось уже
вот потому и запомнила когда это было...
так вот...
говорит митяй...
вдруг
да тоже грустно так
а до этого с неделю молчал
как баб аня говорила:
не в духах...
и мимо него неслышно мелькала
и тут... на те:
анна... попроси мишку на иртыш меня свозить...
анна поняла что-то своё и перечить не стала
но стало ей тягостно
потому и шепнула мне...
потихоря
что сердце у неё щемит...
по-плохому...
а телеги не было...
в разъездах была
и дед попёр на горбу митяя
на иртыш
от <санатории> это очень далеко
как на свои ножки то меряно...
особливо когда на горбу то...
там... на бережку...
скрутили ему...
митяю
самокрутку...
скурил почитай один... всю...
долго курил...
да попили беленькой... все
да потом баб аня его поплавала
подоткнув юбку
и на руках его в воде держа...
под руки...
ну... в этот момент меня отогнали
вернее чуток раньше
потому как когда его из мешка вынимали
меня не пустили смотреть
но допоняла я своим умом... докумекала
почему дед миша и баб аня вместе работали
увидала тогда впервые:
дед тянул из мешка
а баб аня держала мешок снизу...
штанов не было на нем...
только гимнастёрочка...
точь-в-точь как у деда...
и вот когда его вынимали да корячились
то митяй и просит баб аню:
ань...
ты не клади эту паскуду со мной...
хоть туда уйду без говна...
....
она кивнула...
да слезу утёрла...
да губы поджала...
а я запомнила
было странным такое слышать
про какую-то паскуду...
что это за паскуда такая?
и куда он уходить собрался?
и как?
без ног то...
ну меня отогнали тут же
спохватившись что я уши развесила...
и я отсиделась в сторонке
сжираемая гнусом...
а они то сами у костра были...
дед гармошку растянул...
у паромщика взял...
и расплакался митяй...
бубнил там что-то...
не слышала об чём...
но... все всплакнули и поняла я
что посидели душевненько...
долго сидели...
баба аня раскорячилась
и митяй между её ног в одеяло закутанный
сидел на песочке
и она его вроде как дитё держала да баюкала в своей юбке цыганской
да вихри ему приглаживала...
и плакал он...
сильно...
и меня очень это сильно пугало...
слезы его...
и сказал он им
что почти все его смертные желания окончены...
час видать пришёл
потому как ночью нынче снилось ему
как он молодой и здоровый и с руками и ногами
на лугу ходил в траве густой
и озеро видел с лодочкой
и просил простить что мишку так сневолил...
в последний раз взнуздал...
так и сказал:
ослобоню я тебя миха...
уйду нынче...
лодочка ждёт...
давненько я её ждал...
дождался...
все были смурные
и хлюпали... шмыгали так...
и унёс его дед в санаторию
потащил впереди...
на утёс было тяжко переть...
дед кожилился...
а мы плелись следом
и баб аня плакала и гладила меня всё время по голове
и попросила никому не рассказывать
что я видела и слышала...
я конечно пообещала...
вообще...
всё всегда было никому нельзя рассказывать
всё было огромной тайной
как и сам санаторий
как они говорили:
с а н а т о р и я . . .
но как и всё что вокруг дел происходило
мне пояснили сызмальства
что это - военная тайна
самая главная в мире военная тайна...
и я её... эту тайну берегла
нашу грустную тихую послевоенную тайную тайну
но только в тот раз я видела баб аню впервые такой тихой и молчащей
ушедшей в мыслях...
совсем-совсем другой...
потом
много позже я поняла:
она знала тайну смерти
она её каким-то непонятным чувством постигла
она знала что митяй попрощался
что уходит...
и с ним уходит ещё что-то из её жизни...
и ей болело... очень...
но не могла она его задержать...
наверное так деревья плачут вослед свои листикам...
но стоят дальше...
она знала что он помрёт нынче
потому как она достала из шкапчика своего
иконочку такую бумажненькую
и попросила меня не приходить к ним... туда
если что-то случится
завтра или может через пару дней
так и сказала чтобы я ни ногой
потому как хоронить митяя будут
и будет грустно...
я тогда ведь
маленькая была
и многое оставалось где-то...
вне моего понимания...
и то многое я допонимала уже сама будучи взрослой
и став женщиной
как и то
что там
тоже хоть корявенькая но своя личная жизнь точилась...
иль теплилась... тлела...
и тайны и интриги и драмы...
всё было...
мужиков то не было
не было баб развязных иль гулящих
а дети в деревне да в округе родились...
не переводился род людской...
для меня обычным было...
дети да дети...
я сама без отца росла
а маленькой
как бы ты ни хотел папу
но не понимаешь особо связи той прямой... зависимости:
мама... папа... ребёнок...
и не знаешь что такое женщина... мужчина...
а только дяденьки и тётеньки...
но...
вот в деревнях тех
практически состоящих из баб откуда то брались дети
всё время нарождались
маленькие...
безотцовщина...
а ведь если подумать...
они практически от всего мира были отрезаны
порой и по полгода
когда парОм не шел...
мужиков не было...
не было?!
ан нет...
были...
может у них рук-ног не было
но для детей рук-ног и не надо было...
к чему я?!
а вот к чему:
спустя пару дней снесли на погост митяя
таки был он прав...
а когда пришли мои домой после похорон
то ворвалась к нам соседка
тёть люда
близкая баб анина...
вбежала в чёрной накидке и с воплем:
как ты могла мне не сказать?!
что он помирать собрался...
баб аня тихо поджав губы... отрезала:
приказ не вышел...
уж прости...
не хотел митяй никого видеть...
и тут теть люда заплакала...
да горько так...
и говорит:
эх аня аня...
а о дочери моей ты подумала?!
неужто не могла сказать ему по-людски проститься?!
тебя бы послушал...
ведь к богу пошёл...
что там скажет?!
ась?!
баб ань устало зевнула и попросила что б та уж перестала:
есть как есть люд...
и показала глазами на меня
и увела её в сени... прощаться... вроде как
ой долго они там прощались...
ой долго...
я не дождалась...
похолодало...
лило как с ведра
как горе смывало и боль
и печь топилась
и дед меня закинул на ту печь
и уснула я в таких огромадных перинах
а мысли мои были ещё огромаднее...
голову разрывало от таких событий
от думочек...
было мне удивительно
что все знали когда умирают
и обговаривали всё чин-чинарем
толково и обстоятельно
но странным делом
все мысли мои крутились вокруг тети люды
я чуяла что что-то там такое... хитрое...
заковыристое...
как в кино...
какая-то драма...
индийская наверное...
прямо такая разиндийская вся драмища...
....
вот эттт да...
и тут... в деревне... в урмане...
это надо же!?
и я опять в центре расклада...
в самой-самой серёдочке тайны...
и я просто примирала от желания всё узнать и понять
я чуяла что мне немножечко хотя бы нужно дорасти
чтобы всё понять...
срочно нужно было расти...
ведь я была оказывается в такой гуще событий
мои дед и баба были такими важными людьми
самыми наипервейшими и главными
потому что они много чего про всех знали
вот тебе и деревенские дурачки...
как разведчики в кино...
точно....
и ведь опять же...
все эти тайны...
которые меня перерастали и томили...
но делали меня сразу разведчиком...
и митяй вновь маячил перед глазами...
особенно теперь:
баб ань принесла его пожиточки домой
и прежде чем тёть люда нам обломала посиделки
мы стали разбирать его сокровища
едва начали...
как я увидала фото...
неее...
то что я видела это был наверное актёр
красавец страшной убойной силы...
ну да все митяя любили
и говорили:
был бы красавцем
если бы целым то был...
а он и был...
но мне ребёнку невдомёк было
что крылось за намёками
и когда тёть люда тут истерила
я подумала что обиделась она
за то что на берег её не позвали...
и вот уже сама додумала я так мудро
для моих то лет шести
что все хотели с ним под гармошку петь
точно...
а что ж еще то?!
дед то хоть и мог играть
но у него могли руки начать в каждую минуту трястись
игрок был ненадёжный
да к тому же не пел...
ну с беленькой мог завыть...
ну с неё то каждый может...
а митяй... пел...
вот тёть люда и обиделась что не позвали...
такие я выводы сделала
такие мысли у меня умные были... ладные...
только позже до меня дошло
лет через -цать
да и уже слегка я правду знала
что тётя люда неведомым образом родила дочь
от митяя...
как?
ясное дело:
не без помощи анны и михаила...
уже не узнаем как
да и нам то к чему...
к чему ворошить этот ворох боли и грусти?!...
но тогда мужа она оплакивала
которого бог ей не дал
и отца своей дочери
который у той всё-таки был...
