На оккупированной территории Советского Союза в границах на 22 июня 1941 г. в период Холокоста погибло по новейшим исследованиям около 2 820 000 евреев [1], выжило около 170 000 [2]. Евреи немецкими захватчиками были поставлены вне закона, они подлежали тотальному уничтожению. Более того, семьи неевреев, помогавшие и прятавшие евреев, также подлежали уничтожению, что усложняло выживанию евреев. Автор этих строк, еврей по рождению, выживший на Украине во время Холокоста, задался целью исследовать, как выживали евреи в оккупированных регионах Советского Союза. Ведь при исследовании Холокоста обычно главное внимание уделяется выяснению того, где, когда, сколько и при каких обстоятельствах убито евреев. А сколько выжило и каким образом, как мне кажется, этому вопросу уделено недостаточно внимания. Но, ведь каждый выживший человек – целый мир! Кроме того, обычно, выживание евреев являлось актом сопротивления фашистскому режиму, который в противовес международным законам приговорил евреев, включая младенцев, детей, женщин, стариков, к тотальному уничтожению. Имеются воспоминания евреев, оставшихся в живых на оккупированной территории Советского Союза в период Холокоста, которые известны автору [3-16], и другие источники [17-71], из которых можно составить предварительные обобщающие способы выживания, а также отметить уникальные случаи выживания.
Способы выживания
Как показано в [2], наибольшее количество евреев на оккупированной территории СССР (около 110 тысяч) выжило в румынской зоне оккупации в гетто Транснистрии и городе Черновцы, где после разгрома немцев под Москвой и под Сталинградом, вступления в войну США, румыны, предчувствуя предстоящее поражение немцев, перестали расстреливать евреев и создали минимальные условия для их выживания. Много евреев из немецкой зоны оккупации, где евреи безжалостно расстреливались, находившейся близко от Транснистрии, сумели бежать туда и выжить. В лесистых регионах СССР (Белоруссия, Литва, Украинское полесье, лесистые области оккупированной России) евреи убегали в леса, примыкали к советским партизанам, образовывали еврейские партизанские отряды и семейные лагеря. По данным [1] в партизанских отрядах и семейных лагерях спаслось около 17,5 тысяч евреев. По данным [40] в партизанских отрядах и семейных лагерях находилось около 30 тысяч евреев, часть из которых погибла. Много евреев спасали Праведники народов мира различных национальностей, в том числе немцы. Много еврейских детей и детей из смешанных семей спасались в детских домах и семьях неевреев, где их записывали неевреями, часто меняя имена и фамилии [6,9], доставали для них подложные свидетельства о рождении. Часто еврейских детей спасали их нееврейские няни. Много евреев спаслось на так называемой «арийской», «русской» стороне (существовали такие термины), то есть по подложным нееврейским документам. Здесь проще было женщинам, так как еврейские мужчины обычно проходили обряд обрезания, что в подозрительных случаях выдавало их еврейство. Некоторые обрезанные мужчины, особенно военнопленные евреи из восточных и южных регионов, выдавали себя за мусульман (татар, азербайджанцев, таджиков), которые также проходят обряд обрезания. Излюбленным методом местных полицаев проверки подозрительных мужчин, мальчиков было оголение нижней части тела. Полицаи проверяли также подозрительных на характерную еврейскую внешность и их речь, которая часто выдавала евреев. Любимым требованием этих немецких наймитов было «скажи кукуруза», обычная еврейская картавость часто выносила подозреваемым смертный приговор. Некоторые евреи из западных областей Украины и Белоруссии сумели получить иностранные паспорта, что в определенных случаях помогало им выжить [21, 22]. Много евреев, особенно еврейских подростков, убегали из гетто, от расстрелов и ходили от села к селу, работали у селян, побирались, часто оседали у добрых людей, иногда выходили к фронту, переходили его, добирались до партизан и выживали. Для того чтобы скрыться от полицаев и немцев, евреи часто прятались в различных укрытиях, которых называли секретами, «схронами», «малинами» [9]. В качестве таких укрытий использовались подполы, подвалы, чердаки, хозяйственные постройки, замаскированные землянки, потайные комнаты, сундуки и прочее [9] Евреи прятались также в катакомбах и пещерах [23]. Евреев прятали родственники неевреи, знакомые, соседи [9]. В гетто во время периодических акций евреи прятались на время акций, чтобы в дальнейшем скрыться из гетто и выжить одним из выше рассмотренных способов [9]. Может показаться невероятным, но некоторые евреи спасались, уезжая в логово фашистов – в Германию [3]. При окончательном спасении евреев часто использовались несколько указанных выше способов. Например, евреи спасались сначала в укрытиях, потом их же спасали Праведники народов мира, которые могли их переправить к партизанам или в Транснистрию. Поэтому приведенное далее деление на определенные способы спасения является условным.
Спасение евреев немцами
Немцы, предприниматели и начальники различных ведомств, не согласные с фашистской идеологией, имели возможность под разными благовидными предлогами спасать одновременно большие группы евреев. Так например, в [17] показано, что Бертольд Бейц – коммерческий директор нефтяного общества «Бескиды» в Дрогобыче и фирмы «Карпатен Оль» в Бориславе спас более 1000 евреев, работавших в 1944 г. на нефтедобыче. Майор Эберхард Гельмрих спас в Дрогобыче свыше 70 еврейских девушек, посылая их в Германию домработницами с польскими или украинскими документами. Майор Плагге при отступлении немцев из Вильнюса спас свыше 200 евреев рабочих авторемонтного парка, а фельдфебель Антон Шмид там же и тогда же спас 140 евреев рабочих различных мастерских. В [17] приведены и другие примеры спасения евреев немцами на оккупированных территориях СССР.
Уникальный случай спасения большого числа евреев немецким офицером приведен в [24]. Студентка 3 курса КГУ Бронислава Грушко 2 августа 1941 г. оказалась в родном местечке Володарск-Волынский Житомирской области, где скопилось большое число эвакуирующихся евреев. На следующий день в местечко вошли немцы, и к ним в дом вошел офицер с солдатами. Бронислава хорошо знала немецкий язык и спросила офицера в должности капитана, что им надо. Офицер вежливо ответил, что они проверяют отсутствие оружия в домах. Когда он в этом убедился, немцы ушли. В течение 2-3 дней появились староста и полицаи, над евреями стали издеваться, было расстреляно 60 человек. Приходивший офицер, видно с симпатией относился к Брониславе, часто заходил к ним домой, беседовал на различные темы. До войны он был студентом 5 курса юридического факультета университета, звали его Вольдемар Крепс. Его отношение к девушке было уважительным, галантным. Вечером 20 августа он пришел попрощаться, и сказал, что на рассвете его часть покидает местечко, и впервые заговорил о евреях. Он сказал, что после их ухода придут каратели и начнется «решение еврейского вопроса». А он не может допустить и мысли о гибели Брониславы и других невинных людей. Он предложил план спасения. По имеющейся у него достоверной информации в близлежащем населенном пункте Кропивня находится советская воинская часть. Необходимо ночью нескольким мужчинам пробраться туда, рассказать, что в их местечке стоит только небольшой отряд полицаев, которые разбегутся при появлении русских солдат. Надо просить начальство части спасти евреев от неминуемой смерти. С трудом удалось упросить трех мужчин ночью пойти в Кропивню и обратиться к советскому начальству за помощью. На рассвете немцы ушли из местечка, а в 9 часов утра свершилось чудо – в местечко въехала большая грузовая машина с красноармейцами и тремя посланцами из местечка. На машину были погружены дети и старики. Большая часть местных евреев и все эвакуированные (говорили, что тысячи) в сопровождении наших солдат направились в Кропивню к советской части. В части их накормили и отправили на станцию Коростень. Там их погрузили в товарные вагоны и отправили в тыл. Бронислава попала в город Рудня, Сталинградской области, осталась жива. После разгрома немцев под Сталинградом Бронислава некоторое время работала переводчицей в лагере военнопленных. Надеялась найти своего спасителя Вольдемара Крепса, но увы…
Вот еще интересный случай, когда немецкий офицер из люфтваффе капитан Вилли Шульц спас 25 евреев из Минского гетто [41]. Вилли имел поручение от немецкой части заготовлять лес с использование еврейской бесплатной рабочей силы из Минского гетто. В это время в начале 1943 г. в гетто находились также немецкие евреи, депортированные из Франкфурта-на-Майне, в числе которых были Ильза Штайн с двумя сестрами. Ильза работала на лесозаготовках, которыми руководил Вилли, он оказывал ей внимание за знание немецкого языка и за миловидность. Вилли был противником фашистского режима, в меру возможностей сочувствовал и помогал евреям, имел намерение дезертировать, так как знал, что в части он находится под подозрением. Подруга Ильзы Лиза Гудкевич призналась ей, что она связана с подпольем, что она может помочь им бежать к партизанам, если Вилли отвезет подпольщиков на машине в лес. В конце марта 1943 г. Вилли на машине подъехал к воротам гетто, откуда выпустили на лесозаготовки 25 человек, в том числе Ильзу и ее сестер, Лизу с мужем и подпольщиков. Машина выехала из Минска к реке Птичь, на другом берегу которой их ждали партизаны. Полгода Вилли с Ильзой были в партизанском отряде, а потом их переправили в Москву, где в Подмосковье Вилли готовили к подпольной деятельности. К сожалению, в декабре 1944 г. Вилли умер от аппендицита. Ильза осталась в СССР, уехала в Биробиджан, где вышла замуж за Аркадия Яблонко. В 1954 г. они переехали в Ростов-на-Дону. Ее внук Роман Яблонко написал о ней и Вилли статью [41]. В 1990 г. Ильза посетила Германию. В 1994 г. немецким режиссером был снят документальный фильм «Еврейка и Капитан», но Ильза его не могла увидеть, так как умерла в апреле 1993г.
Спасение еврейских детей в детских домах, семьях неевреев, нянями
Случаи спасения еврейских детей в детских домах и приютах, а также праведниками неевреями описаны в [1,6,9] и в других источниках. В Минске в детских домах спаслось 500-600 еврейских детей, в детском доме №2 Киева находилось 12 еврейских детей, которых спасла заведующая Н.Н. Гудкова. [1]
И.А. Беркович (в девичестве Ременчук) [25] в возрасте 7 лет оказалась в Минском гетто вместе с мамой и сестричкой Ирой 2 лет в доме деда. При первом погроме осенью 1941 г. убили деда и его сестру, девочки с мамой спрятались в «малине» и остались живы. После погрома мама с детьми бежала из гетто и пыталась уйти к партизанам, но с детьми ее не взяли. Во время облавы их поместили в тюрьму, а оттуда перевели снова в гетто. Летом 1942 г. снова бежали из гетто, скрывались в бараках на окраине города на Аэродромовской улице. Однажды мама ушла в город, чтобы обменять на продукты оставшиеся вещи и не вернулась, видно попала снова в облаву. Соседи по бараку передали детей в детский приемник, где их определили в созданный при фашистах детдом. Автор этих записок в беседе с И. А. Беркович выяснял, не было ли сложностей с определением еврейских детей в детдом. Инна Анатольевна [26] мне разъяснила, что в середине 1942 г. заведующим детскими домами в Минском магистрате состоял Василий Иванович Орлов, который спас жизнь многих еврейских детей, за что ему присвоено звание Праведника народов мира. Кроме Орлова в спасении еврейских детей участвовали десятки людей [40]. И. А. Беркович в [25] рассказывает, что в их детдоме она знала о 4 еврейских девочках, о сестрах Гале и Соне Злоткиных, которые жили в детдоме под фамилией Зозуля, и об Ире Дреер и Неле Гербовицкой. Все они дождались освобождения 3 июля 1944 г. 17 июля этого же года их нашел отец, но он скоро погиб, и девочки Инна 10 лет и Ира 5 лет остались круглыми сиротами.
Дина Раздольская-Маркова [27] вместе с мамой, в возрасте полтора года в августе 1941 г. попала в Минское гетто. По словам мамы в 1942 г. Дина ослабела от голода, распухла, стала терять сознание. Отчаявшись, мама решилась на последнее: бросила дочь в проезжавшую мимо подводу с сеном. В дальнейшем, мама нашла ее в 1945 г. в одном из домов ребенка. Видно, нашедшие Дину в подводе добрые люди передали ее в этот дом, где ее приняли, и она выжила.
Елизавета Давыдова [28] в возрасте 14 лет с семьей попала в оккупацию в городе Могилеве, что в Белоруссии. Сразу же родителей и двух старших братьев арестовали, и они погибли, а она с младшим братом перебежала к своей тете, жившей в другом районе Могилева. Вместе с тетей она попала в гетто в районе Дубровинки. Из гетто понемногу уводили людей в неизвестном направлении. До них дошла очередь в октябре 1941 г. Подогнали машины и вывезли всех в район завода им. Дмитриева. Младшему брату в это время снова удалось бежать. Эта облава была последней, и среди евреев могли оказаться русские. На другой день пришел немец с переводчиком и предложил выйти из строя русским, попавшим сюда во время облавы. Тетя вытолкнула из строя Лизу и свою дочь и сказала: «Идите, может быть, вам удастся спастись». Они не были похожи на типичных евреев. Вместе с другими их выгнали с завода, они вернулись на старую квартиру, где когда-то жила Лиза. Там встретили брата, несколько дней скрывались в разных местах, жили на улице, ночевали в будках. Вскоре они узнали, что в Могилеве организован детский дом для сирот, и, так как наступала зима, чтобы не погибнуть от холода и голода, вынуждены были туда пойти. Но прежде чем идти, они придумали себе разные русские фамилии и дали слово, не признаваться, что они родня. Лиза стала Стефаненко Валентиной Михайловной. В детдом их приняли, но каждую неделю в нем были облавы. Их выстраивали и осматривали. Девочек заставляли произносить слова с буквой «эр», отбирали черноволосых и картавых. К счастью, Лиза не картавила и была белокурой. Мальчиков заставляли снимать штаны. В одну из таких облав забрали ее брата и двоюродную сестру. Она даже не могла с ними попрощаться, чтобы не вызвать подозрения. Она очень переживала, это заметили, ее вызвал директор, она ему все рассказала. Чтобы не вызвать беду на детский дом, директор достал для Лизы свидетельство о рождении на новую русскую фамилию и предложил ей уйти из детдома и из Могилева, что она и сделала, Ее приютила семья крестьянина Пчеленкова Каспа Емельяновича из деревни Беляево Корменского района Гомельской области, где она жила до освобождения. Затем она вернулась в Могилев, нашла свою тетю на Дальнем Востоке и уехала к ней.
Любовь Берлин [29] 9 лет вместе с мамой попала под расстрел на окраину Житомира в место, называемом Багуния, в сентябре 1941 г. Мама, увидев выкопанные огромные ямы и услышав стрельбу пулеметов, стала кричать, что Люба не ее дочь, что она русская, и попала случайно в их семью. Полицай отшвырнул Любу в сторону, а маму сразила пуля. Любу (она не была похожа на еврейку) и еще нескольких детей отвезли в полицию, а оттуда в детский дом, который, как ей помнится, назывался детский приют. Здесь она впервые встретилась с воспитательницей Валентиной Петровной Щениовской. В детский дом разными путями попало много еврейских детей. Люба взяла себе фамилию Муравицкая, а другим детям придумывала имя и фамилию на ходу Валентина Петровна, и этим удалось некоторых спасти. Привели как-то в сильный мороз девочку, она назвалась Сурой, а Валентина Петровна переименовала ее в Шуру Морозову. Ее потом удочерили хорошие люди. Но было все не просто, немцы устраивали облавы на еврейских детей, приезжали на душегубках, хватали подозрительных по несколько человек вместе. Люба по совету воспитательницы убегала к реке Тетерев, откуда она ее приводила, успокаивала, как могла. Она рисковала своей жизнью на каждом шагу. Люба заболела воспалением легких, и Валентина Петровна забрала ее к себе домой, где воспитательница жила с мамой и младшей сестрой. После освобождения она помогла Любе найти родственников, которые эвакуировались. После войны Люба часто заезжала к этой благородной женщине. В Израиле живут Нюся Бирман и Идес Пресман, которые также спаслись в этом детдоме.
Михаил Герсонович Бугаков проснулся утром 21 февраля 1942 г. в блокадном Ленинграде. Рядом лежали мертвые мама, брат и бабушка, умершие от голода и холода. Он тоже умирал. К счастью в это время к ним в комнату вошла соседка Дора Львовна Стругач, которая заметила живого шестилетнего Мишу по слабому шевелению. Она подхватила его, полуживого, вынесла из холодной комнаты и сдала в детский дом. В детдоме его оживили, а 7 апреля 1942 г. детдом эвакуировали по «дороге жизни» по льду Ладожского озера. Здесь его поджидала вторая смерть, так как вся автоколонна ушла под лед. Но чьи-то руки вытащили его из воды. Его переправили на другой берег, посадили в эшелон и вместе с другими детьми отправили в Краснодарский край. По трудной дороге многие дети умерли, но Миша остался жив и оказался в детдоме в станице Передовая Удобненского района Краснодарского края. Скоро сюда пришли фашисты, В одной из облав собрали 453 еврея, в том числе 100 детей, среди которых был и Миша. 14 декабря 1942 г. их повели на расстрел. Расстрел производили в станице Удобная над рекой Уруп возле силосных ям. Детей не расстреливали, а им смазывали губы ядом и бросали в яму. Мише снова повезло, каратель мазанул его не по губам, а по шее, яд не подействовал. Его бросили в яму, а потом он был прикрыт телами убитых. Ночью Миша с трудом выбрался из-под расстрелянных тел, прибежал в детдом. Воспитательница впустила постучавшего Мишу, проверила кругом, что никто не видел его, спрятала его в дальнем углу комнаты, до верха заполненной мебелью. Здесь он прожил до конца января 1943 г, когда Красная Армия освободила поселок. До освобождения воспитательница, имя которой он, к сожалению, не помнит, ночью выпускала его из комнаты поесть и справить нужду, потом снова запирала в забитой мебелью комнате. Она рисковала жизнью. После освобождения новая беда, детская психика дала сбой, он онемел. Был немой с 7 до 15 лет, потом понемногу начал говорить. Недавно Михаил побывал на месте расстрела, где стоит памятник 453 расстрелянным евреям, из которых в живых остался он один.
Дина Мироновна Проничева - выжившая героиня знаменитого романа Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». Она была свидетельницей на киевском процессе в 1946 г. над убийцами в Бабьем Яру. Она прошла Бабий Яр, гестаповские тюрьмы, случайно осталась жива. У нее в Киеве осталось двое малолетних детей – дочь и сын. После освобождения Киева она под бомбежкой добралась в город и стала искать детей [35]. Ей сказали, что дочь ее направили в детдом. О сыне сведений не было. Она ходила из детдома в детдом, везде и всюду, где только могла. Потом ей сказали, что детей, которые находились там, где ее дочь (речь идет о смешанных семьях, муж Проничевой, русский, был расстрелян немцами), расстреляли. Но вот 12 марта 1944 г. привезли детей на Соломенку. Она пошла туда, спросила Лидочку Проничеву. Ей вывели девочку, в которой она узнала свою дочь. Девочка сначала бросилась к матери, но потом остановилась, потому что отец, Проничев, учил ее: «Если встретишь маму, говори «тетя», потому что иначе нас всех расстреляют». Но мать ей сказала «Доченька, теперь уже можно сказать «мама», После этого девочка с криком «мамочка», бросилась ей на шею. Наблюдавшие эту трогательную сцену не могли сдержать слез. Через несколько дней настойчивая мама Дина Проничева в одном из детских домов нашла и сына. Так эта замечательная дочь еврейского народа не только сама спаслась, но и нашла детей, которые спаслись в детских домах.
В [12, стр. 256.] указано, что многие дети из Минского гетто уходили из гетто в семьи неевреев и детские дома и выживали. Например, в детдомах Минска времен оккупации среди 60 детей детдома № 2 еврейское происхождение имели 31 человек. Из 100 детей детдома № 3 еврейское происхождение имели 10 человек. Чтобы сохранить жизнь, детям давали русские имена и фамилии, по возможности доставали необходимые документы, учили их, как вести себя при проверках, прятали их. В [12, стр. 374] указано, что в Симферополе расстреляли 17 тысяч евреев, остались в живых 13-14 взрослых и 50 детей, которых спасла заведующая детским домом Прус.
Беременная Бронислава Битенская с 12 летним сыном оказалась в оккупации на Украине в местечке Новая Ушица Хмельницкой области [42]. Муж ее Борис Моисеевич Битенский врач-гинеколог местной больницы в начале войны был мобилизован. С большими трудностями Бронислава родила в гетто в декабре 1941 г. девочку. 20 августа 1942 г. евреев Новой Ушицы повели на расстрел в урочище Трихов. В колонне евреев шла также Бронислава Битенская с сыном и восьмимесячной девочкой, которую она завернула в пододеяльник. Проходя мимо цвинтаря (кладбища) она аккуратно положила сверток с девочкой в близлежащие кусты. Бронислава вместе с сыном и больше чем тысяча евреев были расстреляны немцами Сверток с девочкой нашли местные жители, девочка была передана бездетной украинской семье учителей Василию и Елене Мокрым. Худенькую и больную еврейскую девочку под именем Галя вырастили в это трудное время благородные учителя Мокрые. После окончания войны в местечко вернулся Борис Моисеевич Битенский, узнавший о гибели жены, сына и о спасении дочери. Он не счел возможным и гуманным забирать дочь, которую ему тайно показали через окно, оставил ее у приемных родителей, уехал из местечка, больше не подавал о себе известий. Галя выросла, окончила школу, университет, стала учительницей математики. Она вышла замуж, стала Вдовиной Галиной Васильевной, вырастила двух дочерей, радуется внукам. Только на старости лет, перед уходом в мир иной, ее приемные родители рассказали ей историю ее рождения и происхождения. За подвиг по спасению еврейской девочки Елене Ивановне и Василию Васильевичу Мокрым посмертно было присвоено звание Праведников Украины. Галина Васильевна Вдовина, узнав о своих корнях, празднует наравне с украинскими и еврейские праздники, ищет родственников родителей, родивших ее.
Во время еврейского погрома в гражданскую войну Надежда Бевзюк из села Тышковка Гайсинского района Винницкой области спасла еврейскую девочку – маму Эмилии Малиной - и стала ее приемной матерью [43]. Летом 1941 г. перед Отечественной войной мама Эмилии, проживавшая в Москве, отправила трехлетнюю Эмилию и ее восьмилетнюю сестру Дору к бабушке Наде в село Тышковка. Эмилия заболела дифтерией, ее отправили в больницу местечка Гайсин. Скоро началась война, в Гайсин вошли немцы. Родственники бабушки выкрали Эмилию из больницы, так как говорили, что немцы берут кровь у детей, и несли ее в мешке 20 км до Тышковки. Там ее забрала к себе Татьяна Драч, жившая с мужем Андроном и матерью бабушкой Секлетой. Приемные мать и отец объяснили Эмилии, что она еврейка, а немцы убивают всех евреев и тех, кто их прячет, так, что она должна сидеть тихо и не попадаться никому на глаза. В село вошли немцы, девочку прятали в разных местах, то в хлеву возле коровы, то в подвале с шуршащими мышами. Страх был велик, но она не плакала, сидела тихо. Однажды угнали в Германию маму Татьяну, а затем забрали на работу Андрона. Эмилия сидела на печи с бабушкой Секлетой, которая не двигалась и перестала отвечать на вопросы. Печь была нетопленной, еды – никакой. Девочка не выдержала, стала громко плакать. На плач пришла соседка, забрала девочку к себе, оказалось, что бабушка Секлета умерла. Весной 1944 г. вернулась мама Татьяна, а в августе 1944 г. после освобождения родители Эмилии забрали ее и сестру Дору, которую тоже прятали в селе, домой в Москву.
Поселок Клинцы Брянской области был оккупирован немцами в августе 1941 г. [44]. В конце ноября восьмилетнюю Раису Аршанскую вместе с мамой еврейкой отвели в тюрьму, где их продержали в холоде и голоде до 4 декабря 1941 г. Вечером в этот день полицейский Горбунов вывел ее из камеры и отвел к себе домой. Утром он ей сказал, что у нее больше мамы нет, чтобы она запомнила этот день. Рая жила в доме Горбунова 2 месяца, после чего он отвел ее к Татьяне Васильевне Поповой и сказал, чтобы она звала эту женщину мамой. У Поповой было еще четверо детей от 2 до 12 лет. Рая и Татьяна Васильевна боялись, что на нее донесут в полицию, что она скрывает еврейского ребенка. Поэтому Рая из дома не выходила, сидела с малышкой, помогала, как могла, так как жить всем было очень тяжело. В 1942 г. Рая вместе с детьми пошла в школу, но учительница часто отправляла ее домой, так как немцы с полицией проверяли классы. Однажды мальчик из класса обозвал ее «жидовкой лупатой», на этом ее школьная жизнь закончилась, так как все боялись, что ее и названную маму расстреляют. Были случаи, когда проверяли каждый дом. Две соседки знали, что Рая еврейка и не дочь Татьяны Васильевны. При проверках они уводили ее туда, где уже прошла проверка. Потом полицейский Горбунов помог ей переселиться на другую улицу, где ее никто не знал, но и здесь она не выходила на улицу. Так, благодаря замечательным русским людям, она прожила 2 года оккупации до прихода нашей армии.
Владимир Иткин 12 лет с братом 8 лет и сестрой 2 лет проживали вместе с мамой Александрой Дмитриевной после оккупации Таганрога в этом городе на улице Кузнечной [45]. Их папа Арон Гилярович, еврей, воевал в Красной Армии, мама у них была русской. Скоро появились объявления, что для защиты евреев от нееврейского населения, все евреи всех полов и возрастов, а также лица от смешанных браков евреев с неевреями, должны явиться 30 октября 1941 г. на Владимирскую площадь для переселения, имея при себе ценности, ключи и небольшой багаж. Евреям и лицам от смешанных браков надо зарегистрироваться и надеть на рукава повязки с шестиконечной звездой, а на грудь такую же звезду. Володя, как старший в семье мужчина, посоветовался с мамой Они, «как лица от смешанных браков» решили не регистрироваться и поняли, что были правы, когда узнали, что евреев и лиц от смешанных браков никуда не переселяли, а отвели в Петрушинскую балку и расстреляли всех, включая тысячи женщин, детей, стариков. Володя с мамой оборудовали в подвале дома тайную темную комнату, где дети прятались во время облав. В подвале было сыро, сестренка Галя простужалась, плакала, братья ее успокаивали. Несколько раз фашисты допытывались у матери, где ее дети. Она отвечала, что они эвакуировались с соседом. Часто приходили полицаи, спрашивали соседей, где дети Иткиных. Соседи по двору, порядочные и добрые люди, подтверждали, что дети уехали с соседом в эвакуацию. Благодаря маме и соседям около 2 лет дети прятались от смерти и все выжили.
Известный режиссер Кама Гинкас родился до войны в 1941 г. в городе Каунасе в Литве. [46]. Город был занят немцами на второй день войны. На остановке автобусов столпилось много евреев, собиравшихся эвакуироваться. Толпа литовцев-антисемитов напала на этих евреев, убивала их различными способами. Убийства евреев литовцами происходила и на других улицах Каунаса, и в других городах и местечках Литвы. Поэтому, когда немцы объявили о переселении евреев в гетто, чтобы спасти их от «справедливого гнева» литовского народа, то 99 % евреев Каунаса с детьми и пожитками, в их числе семья Гинкасов, отправилась туда. Им казалось, что проволока их спасет. Но со временем начались расстрелы в IХ форте, различные акции по уничтожению инвалидов, детей, инженеров и прочих. Стало ясно, что проволока не спасение, а ступень к уничтожению. Но оказалось, что не все литовцы убивают евреев, многие литовцы стали их спасать. Была семья интеллигентов – артистов и музыкантов Софьи Бинкене, которая спасала евреев. Так, например, Владас Варчикас, зять Софьи, надевал желтую звезду, пробирался в гетто вместе с колонной рабочих, уговаривал евреев бежать, говорил им, что не все литовцы стреляют евреев, многие спасают их. Такие люди выводили еврейских детей, передавали их в семьи неевреев. Родителям Камы Гинкаса предложили передать Каму в немецкую семью, собиравшуюся уезжать в Германию. Мать Камы не захотела, чтобы ее сын стал в дальнейшем ненавидеть евреев, и от такого предложения отказалась. Но надо было уходить из гетто, для чего Каму, дав ему снотворное, уложили в мешок с картошкой и вывезли на коляске, а мама вышла из ворот, где стоял подкупленный охранник. Сначала Кама прятался в семье Софьи Бинкене. Но здесь возникли проблемы – Кама в гетто научился говорить по-еврейски (на идиш) и, если кто стучал в двери, малыш отзывался по-еврейски, что было опасно, Хозяйка, тетя Зося, его научила говорить по-литовски. Каму скрывали в нескольких домах, в каких он уже не помнил. Об одном из этих домов напомнила ему в письме Антонина Вайчунене, в то время в девичестве Скачкаускайте, уже в наше время, когда Гинкас стал известным режиссером. Во время войны она была монахиней, работала в детдоме умственно отсталых детей и там прятала «еврейчиков». Антонина напомнила ему, как она грела его в своей постели, и как он ходил рядом, держась за ее юбку. Антонина ему рассказала, что она боялась смерти за скрывание еврейских детей, о чем она делилась со своей матерью. Мать, неистовая католичка, отвечала ей: «зато будешь знать, за что погибла». У матери был еще сын ксендз, который в другом районе тоже спасал евреев. Таким образом спаслись Кама Гинкас с родителями и другие евреи из Каунаса и других гетто. Евреи не забывали своих спасителей. Вся многочисленная семья Софьи Бинкене и другие стали Праведниками народов мира. Семья Камы дружила и дружит со своими спасителями. Для примера, когда спустя много лет, внучка Софьи Бинкене рожала, то выяснилось, что у нее резус отрицательный, что являлось угрозой роженице и ребенку. Нужно было лекарство из Израиля, а это было в 60-х годах, когда не было отношений с этой страной. И евреи, которых семья Бинкене спасала во время войны, сумели достать это лекарство, а отец Камы, врач по специальности, дежурил в больнице при родах, которые прошли успешно. Кама также оказывал помощь Антонине Вайчунене деньгами, посещал ее, поставил ей телефон.
Яков Этингер родился в Минске в 1929 г. в семье известного врача терапевта Лазаря Яковлевича Ситермана, доктора медицинских наук, профессора, директора клиники [47]. Мать Якова Вера Соломоновна до революции окончила знаменитые Бестужевские курсы. Семья была состоятельная, с рождения единственного ребенка у них жила на правах члена семьи няня Мария Петровна Харецкая родом из деревни Мышинцы, что недалеко от города Логойска Минской области. Когда началась война, они жили на даче, а отец работал в клинике, переполненной ранеными. Из-за занятости он приехал к ним на дачу 25 или 26 июня, чтобы их вывезти. К ним на дачу пришли командиры Красной Армии, успокоили их, рассказали, что наши взяли Варшаву и Кенигсберг. Как потом выяснилось, это были переодетые немецкие диверсанты, говорившие на отличном русском языке. Семья застряла на даче, а 28 июня Минск был захвачен немцами. Они вернулись в город, их квартира была уничтожена при бомбежке, они жили в квартире эвакуированного знакомого врача. 20 июля 1941 был развешан приказ коменданта о «создании жидовского жилого района в городе Минске» - гетто. В середине августа семья Якова была вынуждена переселиться в гетто, в котором скоро оказалось около 100 тысяч евреев из Минска и окружающих местечек. С первых дней создания гетто над отцом издевались, о чем писали в «Черной книге»[65], подготовленной к изданию И. Эренбургом и В. Гроссманом. 7 сентября гестаповцы увезли отца и повесили его в тюрьме. Погиб также и дядя Давид, брат матери, в числе собранных еще до создания гетто нескольких тысяч мужчин от 18 до 50 лет, Поздней осенью в гетто было холодно и голодно, няня украдкой приносила им продукты. Няня узнала, что 7 ноября ожидается большой погром, и Яков с матерью с трудом перебрались через проволоку и пробрались на их дачу, где они прятались под лестницей, еду им приносила няня. В дачный поселок приходили немцы, там было опасно оставаться, они были вынуждены вернуться в гетто, где число узников после погрома 7 ноября уменьшилось. Они поселились в деревянном доме недалеко от Юбилейной площади вместе с семьей врача Чорно и молодой парой беженцев из Польши. Няня продолжала пробираться к ним, помогать. Однажды в декабре 1941 г. ее обнаружил в квартире офицер полевой жандармерии и подозрительно спросил ее, еврейка ли она. Няня не растерялась и утвердительно закивала.
К счастью, пронесло, если бы офицер обнаружил в гетто нееврейку, он бы расстрелял ее на месте. В декабре, когда ожидался очередной погром, няня по просьбе мамы вывела Якова из гетто и прятала у знакомых, а потом привела в гетто. 2 марта 1942 г. немцы произвели в гетто очередную акцию уничтожения. Мама к этому времени устроилась на работу в больницу гетто, куда ходил также Яков. В эту акцию больницу, к счастью, не тронули. После мартовской акции число узников гетто снова уменьшилось, в гетто привезли 20 тысяч немецких евреев, которых расстреливали вместе с местными. После мартовского расстрела мама решила окончательно вывести Якова из гетто. Для этого, она через няню договорилась с доктором Владысиком, связанным с подпольем, и Якова вписали в паспорт няни, как ее сына Якова Кастусьевича Харецкого. Достали для него фальшивое свидетельство о рождении в городе Чаусы Могилевской области. 7 мая 1942 г., перед отправкой колонны подростков из гетто на расчистку улиц, Яков простился с мамой. Она ему сказала: «Мы, наверное, никогда больше не увидимся. Если останешься жить, поезжай в Москву, позвони профессору Эттингеру, другу отца. Я думаю, он тебе что-то посоветует и поможет. Прощай, не поминай лихом» Она еще раз обняла мальчика, у которого ком сдавил горло, а на глазах навернулись слезы. Колонну вывели из гетто, когда она проходила через какой-то двор, Яков сорвал желтую нашивку и незаметно для охраны перебежал в другой двор, где его ждала няня. Они сняли квартиру на окраине города по Мопровской улице, где никто не знал Якова и няню. Мама во время приняла решение о выводе мальчика из гетто. Через два с половиной месяца в конце июля 1942 г. она была убита вместе с 30 тысячами евреев. В этой акции для уничтожения применялись автомобили-душегубки. До последних дней няня пробиралась в гетто к маме, помогала с едой, приносила мальчику записки. Более двух лет Яков не выходил на улицу, но это не вызывало подозрений, так как другие подростки также боялись выходить на улицу, чтобы не попасть в облаву и на каторгу в Германию. Им помогала подруга няни Ольга Иванец, которая имела небольшое хозяйство в Пригородном районе. Няня изредка направлялась за 40 км в родную деревню за продуктами 21 октября 1943 г. уничтожили остатки Минского гетто, где всего погибло около 100 тысяч евреев. Благодаря мужеству и самопожертвованию няни – Марии Петровны Харецкой Яков остался жив. 3 июля 1944 г. Красная Армия освободила Минск, но на этом беды не миновали Якова. После освобождения Яков по совету матери уехал в Москву, был принят в семью профессора Эттингера, в 1947 г. он стал его приемным сыном Яковом Яковлевичем Эттингером. Скоро няня приехала в Москву и стала жить в семье Эттингеров. В 1950 г. профессор Эттингер был арестован из-за антисемитской политики Сталина и вскоре скончался в Лефортовской тюрьме. Яков, тогда студент-экстерн МГУ, и его приемная мать, были арестованы, как члены семьи изменников родины. Яков был вынужден 4 года провести в ГУЛАГЕ, откуда он вышел после смерти Сталина. Его няня умерла в Москве от тяжелой болезни в 1961 г. в возрасте 58 лет. 27 марта 1997 г. в Яд ва-Шеме в Иерусалиме было принято решение посмертно удостоить Марию Харецкую звания Праведника народов мира и наградить ее медалью Праведника народов мира. В Аллее Праведников теперь, наряду с другими, спасавшими евреев, есть и няня Якова – Мария Петровна Харецкая.
Сима Замураева, еврейская девочка 11 лет, в начале войны оказалась в городе Каунасе в детском лагере[48]. Ее бывшая няня Моника Войткявичене, литовка, добилась ее перевода в Алитусское гетто, где должны были быть ее родители. Но родителей в Алитусе не оказалось, так как 15 июня 1941 г. они с первым эшелоном были депортированы в Сибирь. При последней акции в Алитусском гетто Сима сумела незаметно выскользнуть из дома и спрятаться в яме с отходами. Но когда она стала выбираться из гетто, то нарвалась на карателей. Ей удалось убежать, хотя за ней гнались и стреляли вдогонку, и скрыться. Первое время она бродила, как затравленный зверь, вечерами пряталась в коровниках и свинарниках, Голод и холод заставляли заходить в хутора, просить еду, одежду, ночевку. Многие помогали, но были и такие, о которых и вспоминать не хочется. Через крестьян ей удалось связаться со своей няней, у родственников которой она нашла убежище. Она пряталась в подвалах, на сеновалах, на печи, за мешками с зерном. А няня оплачивала ее содержание. Ей часто приходилось менять свое убежище, так как находились люди, сообщавшие о ее месте нахождения. Советские войска освободили ее, но в 1946 году, когда она стала совершеннолетней, ее выслали в ссылку в Сибирь (к родителям), откуда она возвратилась только в 1958 г.
Моисей Грейман 10 лет в начале войны жил в городе Днепропетровске на Украине c родителями[48]. 25 августа 1941 г. немцы заняли город и начались издевательства над евреями. 12 октября появился приказ всем евреям явиться на площадь к центральному универмагу для переселения в другое место. С собой иметь необходимые вещи и еду на три дня. На следующий день он с отцом, мамой и бабушкой пришли на площадь, откуда их повели за город. Когда спросили, почему не ведут к вокзалу, сказали, что их посадят на промежуточной станции. Когда вышли в степь, усилилась охрана, их ввели в огороженный и охраняемый загон. Слышались выстрелы – вооруженная охрана расстреливала пытавшихся бежать. Из загона стали партиями выводить евреев в направлении балки. В одну из партий вошла и их семья. Когда до балки осталось метров 100, отец схватил Моисея и швырнул его в кусты. Он понял, что отец решил его спасти и начал бежать. Но потом решил вернуться за родителями и пошел обратно. Ближе к балке он услышал стрельбу, испугался и ушел в сторону города. Идти было некуда, решил идти домой. Вошел во двор и там встретил домработницу Саню, которая жила в их семье. Мальчик рассказал ей, что родители расстреляны. Саня сначала спрятала его в подвале, а потом отправила его к своим родителям в село Пшеничное. Родственники Сани согласились оставить его у себя. При любых опасностях он убегал и ходил от села к селу, а потом возвращался. Однажды в Пшеничное въехала полуторка с шестью солдатами в погонах. Дети думали, что это немцы - смущали погоны, но оказалось, что это наши. Радости не было конца, люди плакали. Моисей остался полным сиротой, не имел возможности учиться, Друзья отца помогли устроиться на завод в Днепропетровске учеником токаря, потом окончил ремесленный техникум, стал кузнецом и проработал на заводе им. Ленина 40 лет. Каждый год 13 октября он участвует в митинге, посвященному расстрелу евреев в Днепропетровске.
Юрию Вайнбергу в начале войны было 5 лет, проживал в городе Тернополе в семье аптекарей.[50] В гетто он с семьей пережил несколько акций. Они остались живы до начала 1943 г., как семья специалистов-медиков. Его дед Август Цвилинг, бывший отставной майор медицинской службы Австро-Венгрии, содержавший аптеку в городе Подволочиске, в это время также оставался жив. У деда была домработница Текля Прокофьевна Франкив из села Дорофеевка, которая в марте-апреле 1943 г. пришла в Тернополь, подкупила охрану, которая выпустила Юру из гетто. Ему наказали идти за Теклей на небольшом расстоянии и не оглядываться. Текля привезла его в Подволочиск к бабушке. Однажды ночью в конце мая он проснулся от плача бабушки. В доме были немцы с автоматами, а Текля говорила им, что мальчик ее сын, она украинка работает в еврейской семье домработницей, показывала крест с образом. Немцы поверили ей, отпустили Юру с ней, она спрятала его в кустах, а когда немцы ушли, завела в подсобное помещение аптеки. Текля хотела увести Юру в свое село Дорофеевку, но не могла сама это сделать, так как ее и мальчика в городе знали как внука аптекаря. Она договорилась со своей племянницей Марией Пундык, которая переодела Юру девочкой и вечером отвела в село Дорофеевка. Сначала Юра жил в семье Марии Пундык, где было еще 7 детей. Его поместили на чердак, вместе с ним двух девочек, примерно его возраста. Но они громко игрались, что было опасно. Его перевели к соседке Домке Цюпчик, где его прятали на чердаке сарая. У Домки прятаться было надежно, так как ее сын служил в полиции. Чтобы мальчику не был страшно одному, с ним находился пятнадцатилетний Мирослав Залыба, племянник Текли Франкив. Мирослав приносил Юре еду, вечером выводил гулять в огород. Так Юра Вайнберг остался жив, ходя все его родные в Тернополе и Подволочиске погибли. Его спасители рисковали своей жизнью. В милосердной украинской семье Франкив-Залыба на правах члена семьи Юра прожил 17 лет до 1960 г.
И еще об одном спасенном чудом еврейском мальчике рассказано в[51]. Леониду Гройсману в начале войны было меньше года. Он проживал с отцом Мотлом, мамой Итой, сестрой Таней 8 лет и братом Изей 9 лет в местечке Браилов Жмеринского района Винницкой области. Семья жила в достатке – отец работал заведующим мельницей, которую он когда-то сам и построил на маленькой речке Ров, в доме была няня тетя Дуня из соседнего села Семаки. У мамы была сестра Эстерка, мужу которой выделили машину для эвакуации, она уговаривала родителей уехать с ними, но отец не решился бросить нажитое… Немцы ворвались в Браилов в середине июля 1941 г. В сентябре немцы передали румынам часть территории, которую назвали Транснистрией[2]. В Транснистрии выжило много евреев [2]. Граница проходила по реке Буг и ее притоку реке Ров, которая протекала через Браилов. Так получилось, что основная часть местечка на восточной части реки, где жили евреи, отошла к немцам, а на другой стороне реки была румынская территория. В 6 км от Браилова в городе Жмеринка жило много евреев. В Браилове немцы начали издеваться над евреями, наложили контрибуцию, гоняли на тяжелые работы, создали гетто. 11 февраля 1942 г. была осуществлена первая акция расстрела. За день до акции друг отца Григорий Забаштанский предупредил его о намечаемом расстреле и 10 февраля перевел семью Гройсманов и сестру матери Шейву с грудным ребенком в Жмеринку. Руководитель еврейской общины Жмеринки доктор Гершман за крупную взятку поселил их в гетто. Перешли в Жмеринку и много других евреев из Браилова. Немцы узнали, что много евреев Браилова нашли убежище в Жмеринке, и в мае 1942 г. по требованию немцев доктор Гершман должен был вернуть 300 браиловских евреев обратно в Браилов. Их собрали под видом медкомиссии и погнали в Браилов. Леня Гройсман, 13 месяцев отроду, при сборе его семьи на медкомиссию еще спал, и соседка по дому уговорила его маму не будить малыша, и он остался в гетто. По пути в Браилов тетя Шейва, по рассказам, потеряла рассудок, прижимала к сердцу убитого полицаем Дубиной грудного ребенка. Отец Лени шел с опущенной головой, мать его просила спасти детей… Так в числе выданных и части оставшихся евреев Браилова погибла семья Лени. Леня выжил в числе трех с половиной тысяч выживших евреев Жмеринки. Он находился у разных сердобольных людей. В 1944 г. вернулась из эвакуации его тетя Эстерка, которая разыскала его и отнесла в Браилов. В семье тети он и жил в дальнейшем.
В последний год оккупации, со второй половины 1943 г., когда отношения части литовского народа к немцам стала ухудшаться, представители гетто Каунаса и Шауляя обратились к представителям литовцев с просьбой спасения детей, которых стали уничтожать в связи с превращением гетто в концлагеря. Литовцы откликнулись на это обращение, несколько десятков детей были выведены из гетто, приняты в семьи или устроены в детские учреждения.
Спасение евреев в Германии
Еврейская семья Израиля и Ребекки Перель с тремя детьми бежала от погромов из России в Германию в 1918 г. [3]. Семья обосновалась в нижнесаксонском городе Пайне под Брауншвейгом. В 1925 г. родился самый младший – Соломон. В 1935 г. одиннадцатилетнего Соломона исключили из школы в ходе «аризации», отца стали привлекать на принудительные работы. Семья была вынуждена в 1936 г. переехать в Польшу, в Лодзь. Когда началась война с Германией и немцы заняли Лодзь родители велели старшему и младшему сыну пробираться в Советскую Россию. Мать им сказала: «Живите!». В Гродно братья разделились: Исаак отправился в Вильно, а Соломона принял детский дом №1 в Гродно. Ему понравилось в советском детдоме, его даже приняли в комсомол, несмотря на буржуазное происхождение. Однако после 22 июня 1941 г. приятности закончились, немцы приближались к Гродно, и Соломон оказался в толпе беженцев на перерезанной немецкими мотоциклистами дороге на Минск. Все выстроились для проверки, евреев и политруков отгоняли в лесок, откуда слышались выстрелы. Не раздумывая, Соломон зарыл свои документы в ямку, вырытую каблуком. Он видел, как с подозрительных мужчин спускали штаны, и уличенных евреев уводили в лесок. Его охватил страх, но воля к жизни придала ему силы. Когда немецкий солдат обыскал щуплого подростка, Соломон на родном немецком языке сказал: «Я безоружен». Кто-то из толпы сказал, что он еврей, но немец дал затрещину доносчику – не может мальчик, прекрасно говорящий по-немецки, быть евреем. Соломон представился, как фольксдойче Йозеф Перьелль, потерявший родителей. Он надел немецкую форму и был временно прикомандирован к 12 танковой дивизии вермахта. Он стал любимцем полка, его задаривали шоколадом, его берегли, как талисман. Так Шлоймеле Перель исчез на 4 военных года и превратился в бравого Юппа Перьелля. Капитан фон Мюнхов, потомственный прусский офицер, полюбил сироту, собирался его усыновить. Юпп оказался к тому же полезным полку – ведь он хорошо говорил по-русски. К зиме капитан оказал Юппу услугу – он был отозван из армии и отправлен как герой Восточного фронта в элитный интернат «Сила через радость», находившейся под Брауншвейгом. В устройстве судьбы Юппа принял участие родственник капитана фон Мюнхова сам рейхсюгендфюрер Бальдур Ширах – руководитель молодежной организации НСДАП. Юпп надел униформу гитлерюгенд, нарукавную повязку со свастикой. Он легко учился – учеба, спорт, муштра заполняли все время. Все сверстники были крупными белокурыми юношами, он один среди них был чернявым и щуплым, зато из Восточного фронта. Никто и думать не смел, что он не немец – ведь ему покровительствует сам рейхсюгендфюрер Ширах! Юппу очень важно было не забывать о Соломоне, поэтому он никогда не ходил в душ со сверстниками, не снимал трусов при медицинских осмотрах. В декабре 1943 г. на рождественские каникулы Юпп, один из лучших учеников элитного интерната, не выдерживает гнета тоски и неизвестности и просит направления в отпуск в Лодзь, где проживали его пропавшие родители. Он приходит к огороженному гетто, не зная, что в доме, где жили его родители в гетто, сменились жильцы. В гетто ему нельзя, но через гетто проходил трамвай, где было отделение для арийцев, куда он садился. Он видел в гетто изможденных взрослых, но ни одного ребенка. Душа Соломона заставляла его проезжать через гетто 2-3 раза вдень. Он познакомился в Лодзи с девушкой, которая пригласила его к себе в дом, где Соломон жил с родителями до войны. Их квартира находилась этажом ниже квартиры девушки. Юпп торжествовал победу над девушкой, но душа Соломона оплакивала судьбу своей семьи. Юпп возвратился в интернат, проучился еще больше года. Весной 1945 г. жизнь Юппа Перьелля закончилась, на улицы разбомбленного Брауншвейга выбрался Соломон Перель, сын Ребекки и Израиля. Соломон Перель сейчас живет в Израиле, часто бывает в Германии, где на немецком языке издана книга «Я был гитлерюнге Соломон», посвященная памяти его погибшей семьи. Его выживший брат Исаак умер, когда он писал книгу. В 1993 г появился фильм Агнешки Холланд «Гитлерюнге Соломон»
Илия 5-6 лет, сын Соломона и Ханы Гальпериных, до 21 октября 1941 г. проживал в белорусском городке Кайданове вместе с родителями и младшими сестрой и братом. В этот день в городок ворвался латышский карательный отряд, собрал и расстрелял всех евреев мужчин. Из-за дождя женщин и детей оставили жить до утра. Вечером мама рассказала об этом старшему сыну, он ночью вышел украдкой из дома и уснул в кустах. Утром он увидел, как расстреляли маму, а сестричку и братика закололи штыками. Мальчик незаметно ушел в лес, а потом 9 месяцев скитался по селам, добывая пропитание попрошайничеством. В одном селе в июле 1942 г. «добрые» люди сдали его нацистам. Мальчик попал к тем самым латышским карателям, которые убили его семью. Они пожалели мальчика с белокурыми волосами, «как у настоящего арийца», несмотря на его еврейские корни. Так как латышские каратели были из области Курземе на западе Латвии, то Илия стал Ульдисом Курземниексом и полковым талисманом. Когда в 1943 г. полку присвоили статус подразделения СС, и солдатам выделили новую униформу, то не обделили и Ульдиса. Ему пошили новое обмундирование, сапоги и даже выдали игрушечное ружье. О мальчике Ульдисе упоминалось в нацистской хронике, как о «самом молодом нацисте Рейха», есть фото времен войны, где запечатлен Ульдис в форме СС с сослуживцами. Тогда уже Ульдис понимал, что живет двойной жизнью, и ненавидел своих попечителей, которые уничтожили его семью. Но в тоже время, как ребенку, ему нравилась униформа и игрушечное ружье, нравилось быть в центре внимания. Но все время он боялся, что раскроется его настоящее происхождение, и его убьют. В 1944 г., когда в Латвию вступили советские войска, Ульдис Курземниекс был передан в латышскую семью, которая, вероятно, эвакуировалась в Германию. В 1949 г. эта семья вместе с приемышем эмигрировала в Австралию. Там приемыш изменил свое имя и фамилию, и стал Алексом Курземом. Алекс обосновался в Мельбурне, работал электриком, женился, у него родились три сына. Прошло 60 лет, прежде чем Алекс поведал своему сыну Марку историю своего спасения. Много позже он с Марком выезжал в Белоруссию и Латвию, чтобы воскресить события далекого прошлого. Обо всем этом его сын Марк Курзем написал на английском языке книгу «Талисман: Необычная история еврейского мальчика и карательного отряда СС».
Раиса (Рива) Рыжик 14 лет в начале войны жила в местечке Островно Витебской области [52]. Семья пыталась уйти от немцев, дошла до Смоленска, но их обогнали немцы, и они вернулись в Островно. 19 июля в Островно было создано гетто, а 30 сентября 1941 г. около 300 евреев Островно вместе с многолюдной семьей Раисы были расстреляны. Раиса убежала из гетто к своей подруге Шуре Богдановой и попросила маму Шуры спрятать ее. Но мать Шуры испугалась, так как немцы расстреливали тех, кто прятал евреев, но она хотела помочь девочке и отдала ей паспорт Шуры, похожей лицом на Раису. Уйдя из дома Шуры, Раиса оказалась на окраине местечка, куда на машине привозили и расстреливали евреев. Она спряталась и с ужасом слышала выстрелы и крики невинных жертв. Вечером она пришла в деревню Вальково к председателю колхоза, который считался другом их семьи. Когда ее уложили спать, она услышала разговор, что утром этот «друг» хочет ее сдать в полицию. Ночью под благовидным предлогом она вышла из избы, ушла из деревни. В сараях с сеном она встретила трех евреев из Островно, которые рассказали ей некоторые подробности трагедии. Утром они разошлись, и Раиса пошла в деревню Панкратово, где жила семья, которой когда-то помогла ее семья. В этой семье она прожила 3-4 дня, ей сказали, что она плохо произносит букву «эр», это для нее опасно. В этой семье она узнала, что в село иногда заходят партизаны, и, что в соседний дом привозили вещи расстрелянных евреев Островно, которые хранятся в подвале. Скоро она встретила в селе партизан, командира Анатолия Калинина и его заместителя Станислава Конопьюка, которые были заброшены в тыл немцев для сбора окруженцев и организации партизанской борьбы. Среди партизан оказался еврей с Украины, который подтвердил, что она еврейка, хочет стать партизаном. Она была принята в партизаны, рассказала о спрятанных еврейских вещах. Партизаны вещи забрали, приодели бойцов отряда. Раиса улучшила произношение, ее стали посылать в разведку. После одной из ее разведок партизаны разгромили полицейский пункт. Раиса подружилась с окруженцем Сергеем Андриясовым армянином из Грозного, который ей помогал избавиться от картавости. К сожалению, скоро отряд выследили, и 14 ноября 1941 г. землянки были окружены карателями. Многие партизаны погибли, всего 14 человек удалось уйти на запасную базу, куда они пришли 17 ноября. Но 18 ноября их снова выследили, многие были расстреляны, но Раисе с Сергеем удалось спастись. Они шли от села к селу, представлялись братом и сестрой Богдановыми, ведь у Раисы был паспорт на эту фамилию. Ближе к зиме у торфяного завода близ местечка Чашники их приютила семья Лиды Зинченко с 2 детьми, где они прожили до начала мая 1942 г. В это время они пошли в Чашниково на базар, где попали в облаву. Им объявили об отправке на работу в Германию. Их отвезли в Витебск, а оттуда 7 мая в грузовом поезде повезли в лагерь. В лагере она встретила двух девушек из Островно, которые обратились к ней как Риве, как ее звали дома. Она им ответила, что они ошиблись, она Шура Богданова, и девушки отстали. Из лагеря их развозили по Германии и группами выгружали. Раиса с Сергеем попала в Мельрихштадт к фермерам, где они трудились на поле от зари до зари. Один из рабочих плохо относился к Сергею, ребята испугались разоблачения. Они бежали, но их поймали, избили и передали другим хозяевам в селении Бад-Кизингене. У этих хозяев был сын в СС, он приезжал и издевался над ними, Они снова бежали, их снова поймали, отправили в Швайнфурт, где Раиса работала у фермера Гайса, который хорошо к ней относился, а Сергей работал на заводе. Гайс разрешил Рае встречу с «братом», на которой Сергей рассказал ей, что скоро их освободят. И, действительно, 12 апреля 1945 г. американцы вошли в Швайнфурт. В августе 1945 года их отвезли в советскую зону в город Франкфурт-на-Одере в фильтрационный лагерь №232. Сережу после проверки забрали в армию, а Рае велели ехать в СССР по наличному паспорту на Шуру Богданову. В конце октября 1945 г. Раиса приехала в Витебск, в адресном столе нашла адрес эвакуировавшейся сестры отца Розы Гольбрах, пришла к ней, но та даже не предложила ей ночлег. Был еще адрес маминой сестры, тети Ханы, куда она пошла. Тетя жила с семьей 5 человек в 8 метровой комнате, она стала шестой. Тетя приняла ее хорошо, но когда она рассказала в отделении НКВД про оккупацию, то получила справку с желтой полосой, как ей разъяснили в паспортном столе – «желтый билет». По этой справке нельзя было прописаться и устроиться на работу. И это все ей за гибель семьи, за страдания… У родственников она прожила до февраля 1946 г., друзья семьи помогли все таки устроиться на работу. Но ей повезло. Однажды по дороге на работу она встретила офицера-капитана, он был очень похож на ее родного старшего брата Анатолия. Она спросила, не Рыжик ли его фамилия. Он в ответ: «А вы кто»? Когда она ему сказала, что она его сестра Рива, он не узнал ее. И лишь когда она назвала его по домашнему «Таня», он узнал ее. Поговорили, он должен скоро уехать к жене на Ставрополье, заберет ее к себе. Скоро она получила вызов от брата, жена которого была дочерью секретаря райкома партии, и приехала к нему. Ей надо было получить паспорт, и она пошла с братом к начальнику паспортного стола, все ему рассказала, показала справку с желтой полосой. Начальник попросил брата выйти, а ей говорит: «Пиши заявление, что приехала с эвакуации, потеряла документы», взял желтую справку и порвал ее. Скоро она получила паспорт, где значилась Раисой Рыжиковой. Сорок лет она молчала о своей трудной девичьей жизни в оккупации. 26 мая 1946 она вышла замуж за своего Сергея, который продолжал ее называть Шурой и с которым она прожила 30 лет в городе Грозном до его смерти в 1978 г. В 1948 г у них родился сын, которого они назвали Александром в память о Шуре Богдановой, которая спасла Раисе (Риве) Рыжик жизнь.
Лидия Мильготина (Левит) 13 лет до войны проживала в городе Винница на Украине вместе с мамой, братиком Борей 7 лет и сестренкой Рушкой 3 лет [53]. Отца «правоверного» коммуниста расстреляли в 1938 г. Мать работала за городом в детском санатории. После оккупации Винницы 19 сентября их вместе с другими евреями посадили на машины, отвезли в Пятничанский лес для расстрела. Братик плакал, говорил маме, что не хочет умирать. Мать кричала, что Лидия не еврейка, чтобы ее забрали, так, как она русская. Ее и еще нескольких человек, видимо случайно попавших в толпу евреев, забросили в машину и отвезли обратно в город. Лидия пошла в свою квартиру, которая уже была занята. Сосед Ваня отвел ее обратно к немцам, но немец не взял ее, видно судьба, ведь мама говорила, что она должна жить, чтобы обо всем рассказать ее братьям. Она пошла к знакомым грекам Хонолополо, которые хотели ее оставить у себя, но соседи возражали, грозились донести немцам, Лидия вынуждена была уйти. Она пришла снова в свой двор, к соседке, куда мама отнесла часть их вещей. Соседка посоветовала ей куда-нибудь уехать. В это время у нее в гостях была ее сестра из города Немирова, которая согласилась взять ее с собой в Немиров. Некоторое время она жила у этой женщины, помогала ее многодетной семье. Однажды хозяйка сказала, что едет в Винницу к сестре, пусть Лидия напишет записку, чтобы ей передали их ковер, который она продаст, деньги отдаст ей. Лидия написала записку, хозяйка приехала, сказала, что деньги за ковер потеряла, Она велела Лидии убираться куда угодно, забрала ее вещи. Лидия пошла обратно из Немирова в Винницу. Было уже холодно, несколько дней Лидия собирала в разрушенных домах доски, чтобы накормили и дали заночевать. В декабре 1941 г. она была вынуждена пойти в гетто города Винница, где встретила знакомого мальчика Юру Рахмана, Она работала в швейной мастерской, им помогала русская семья Бочковых, дети которых приносила им еду. Ходили тревожные слухи о предстоящих расстрелах, и однажды Лидия через заброшенный люк ночью выбралась из гетто. Ее приютила добрая пожилая женщина Федотова, единственный сын которой был на фронте. Она помогла ей устроиться в прачечную – Лидия не была, к счастью, похожа на еврейку. В одну из облав ее забрали в Германию, где она в Мюнхене работала домработницей в многодетной семье. Она трудилась с утра до темна, голодала. Потом ее отправили в деревню Вернсмюль в другую семью, где ее застал конец войны. Она вернулась в Винницу, квартира их была занята тем же Ваней. Она поселилась у соседки, нашла своих родственников в Одессе, куда и уехала. Ее удочерил дядя Борис Шаргородский, живший в Узбекистане. Там она кончила школу, институт, вышла замуж за Владимира Мильготина, у них в Ургенче Хорезмской области родились 2 сына. Она иногда приезжает в Винницу, на Хмельницкое шоссе, где во рвах лежит ее мама, братик Боря и сестричка Рушка вместе с тысячами расстрелянных евреев.
Михаил Березюк 14 лет в начале войны жил в городе Виннице на Украине с больной мамой, бабушкой и дядей [54]. Эвакуироваться не смогли из-за больной матери. После оккупации города им достались все издевательства, которые немцы приготовили евреям. Погиб его дядя, а потом, когда евреев весной 1942 г. собрали на стадионе, а потом их отпустили, умерла его мама. Скоро евреев снова собрали и расстреляли, погибла его бабушка. Михаил на сбор евреев не пошел, прятался по чердакам и подвалам, кормился, чем попало. Пошел на восток к фронту, но в селе Калиновка был задержан полицаем, избит и вместе с двумя винницкими евреями отправлен обратно в Винницу. Их отвезли в гестапо, а оттуда в тюрьму. Им объявили о предстоящем расстреле, но вместо этого оправили в район Калиновки, где они работали на ремонте взлетной полосы аэродрома вместе с местными евреями. Их содержали в конюшне, совершенно не кормили, каждое утро умирало 3-4 человека. Михаил зарылся в солому и, когда всех увели и убрали мертвецов, сбежал. Его приютила одна крестьянская семья, откормила, приодела, дала немного денег, он опять двинулся на восток. Шел лесами, вдоль дорог, иногда заходил в деревни, просил поесть, не говорил, что он еврей. Дошел до Киева, случайно зашел на какой-то рынок и попал в облаву. По малолетству у него не было никаких документов, ему удалось скрыть, что он еврей. Его вместе с другими погрузили в эшелон и отправили в Германию в Нюрнберг. Так как всю дорогу не кормили, он попытался выйти за ограждение. Его поймали и отправили вместе с другими провинившимися во Францию, затем на остров Джерси (Жерсей) в один из самых страшных лагерей – Иммельман, где от голода, холода, работы и побоев погибло до 70% заключенных. Затем его перевели в менее страшный лагерь Бринкфорд. Здесь некоторые заключенные признали его евреем, шантажировали, требуя и без того мизерную пайку. К счастью, его отправили пароходом обратно во Францию в лагерь в городе Сен-Поль, где заключенных водили на строительство пусковых установок ракет ФАУ. Во время одной из бомбежек он сумел удрать, и, до прихода американских войск в сентябре 1944 г., скрывался у французского фермера в селе Бланжи-Сюр-Тернауз. В общей сложности провел год в оккупации, в том числе более двух месяцев в тюрьмах и лагерях, а затем 2 года в немецких концлагерях. После освобождения – сборный пункт в городах Лиль, Авиньон, снова Лиль. В октябре 1945 отправка сначала в город Торгау (Германия) в фильтрационный лагерь, оттуда на родину в Винницу. В Виннице опять вызывали в КГБ на вторую фильтрацию. Окончил в дальнейшем в Киеве инженерно-строительный институт, работал в Воркуте, живет в Сыктывкаре.
Людмиле Волошиной в начале войны было 15 лет, она жила с родителями и с четырехлетним сыном старшей сестры в Донецке [55]. Две ее старшие сестры и брат были на фронте. Ее отец считал, что немцы, как культурная нация не будет убивать невоюющих людей, а то, о чем, сообщали газеты и радио, он считал пропагандой. Глаза отца раскрылись, когда ее родной дядя, выбрался из-под трупов расстрелянных немцами людей. Но было уже поздно, и зимой 1941 г. они оказались в оккупации. Немцы пометили всех евреев шестиконечной звездой, из города никого не выпускали без пропуска, начался голод. Родители не могли выходить за продуктами, и Людмила, в детстве не похожая на еврейку, уходила с соседями с саночками в деревни менять вещи на еду. Во время одного из походов она отморозила руки и ноги. Родители не выдержали, пошли сами за продуктами. Через два дня они вернулись, у мамы – выбиты зубы и вырваны волосы. Делать было нечего, Людмилу закутали в большой платок и снова направили с соседями в деревню. Когда они возвращались, ее встретила мама ее подруги и сказала, что ей нельзя идти домой – родителей с маленьким племянником расстреляли, дом забит досками, ее разыскивают. Эта благородная женщина взяла ее к себе и, через несколько дней, по чужому студенческому билету на имя Максимовой, вывела из города. По дороге ее задержала полиция, били, допытывались, кто такая, откуда. Она твердила, что жила в детдоме, который эвакуировался, но она не хотела уезжать. Ее сдали в жандармерию, месяц она была в тюрьме. Потом ее посадили в состав с женщинами, которых отправляли в Германию. Сначала она работала на заводе, а потом за саботаж была арестована и посажена в тюрьму на Александрплац. Оттуда ее перевели в женский концлагерь Равенсбрюк на каторжный труд в подземном заводе. Жестокие эсэсовки по любому поводу пускали в ход резиновые палки, избивали до полусмерти. Поднимали их в четыре утра, долго простаивали на аппельплаце, где их вместе с выносимыми умершими считали. Она до сих пор благодарит мадам Жюли, профессора и участницу сопротивления, которая научила их, малолеток, незаметно расслабляться и даже незаметно двигаться при долгих стояниях. С приближением фронта 30 апреля 1945 г. весь лагерь, кто еще мог двигаться, повели по дороге, справедливо названной ими дорогой смерти. На ней остались, не дожив одного дня до освобождения, много подруг. Когда колонна остановилась на ночь в цехах какого-то завода, мадам Жюли, предложила группе девушек спрятаться. Они спрятались на чердаке завода и в страхе слушали, как эсэсовцы громко оповещали – кто не выйдет, будет найден и расстрелян. К счастью, их не нашли, колонна ушла. Далее они прятались в воронках на поле, а потом в бункере. Утром они услышали, крики, чтоб выходили. Но они не выходили, опасаясь предательства, пока не услышали русскую речь, сомнения не было, это наши солдаты. Они упали на колени и целовали им сапоги. Это было 1 мая 1945 г. Сейчас Людмила Александровна Волошина живет в Москве, активно участвует в работе общества бывших узников, является доброй знакомой автора этих записок.
Брониславе Васильченко в начале войны было 13 лет, она жила с мамой еврейкой, работавшей закройщицей, и сестрами Маней и Любой в местечке Барановка Житомирской области на Украине [56]. Семья бедствовала, так как отец был репрессирован в 1937 г., и не смогла эвакуироваться. Скоро после начала войны в местечко вошли немцы, появились местные полицаи, начались издевательства над еврейским населением. Сестра Маня была замужем и беременна, муж на фронте. Она скоро ушла из местечка, и они остались втроем. Скоро маму вызвали на допрос, где ее избили, она заболела. Мама договорилась с знакомой из села Явное, и Брониславу с сестрой Любой на подводе, укрытых сеном, вывезли в это село, где их скрывали на чердаке всю зиму. Весной, женщина, скрывавшая их, сказала девочкам, что их мама ушла в Киев (на самом деле ее расстреляли), и им тоже надо туда пойти. Она дала им хлеба с молоком и показала дорогу, куда идти. Вечером они зашли в хату, где их обмыли, накормили и уложили спать. На второй день вечером они зашли в хату в другом селе, где хозяин назвал их «жиденятами» и хотел сдать в полицию, но они убежали и до утра простояли в лесу. Потом им удалось на машине доехать до Святошино, где они встретили двух женщин из Киева, которые меняли вещи на продукты. Они согласились взять девочек с собой в Киев. Так как Люба была похожа на еврейку, то она перевязала лицо, а говорила Бронислава. Они пришли в Киев, их пригласила к себе домой Розалия Феликсовна Гайле. Она девочек помыла, приодела, они пожили у нее неделю. Они искали сестру Маню, несколько раз заходили в паспортный стол. Однажды при возвращении они попали в облаву. Когда их переписывали, одна из русских девушек заподозрила, что они еврейки, но другая предложила ей молчать. Их направили на вокзал, дали по буханке хлеба и колечко колбасы, посадили в товарняк и неделю везли в Германию. В Германии они месяц собирали горох, после чего их привезли в распределительный лагерь, где их выбирали немки. Их чуть не разлучили, так как Любу выбрала немка, а Брониславу нет. Они начали плакать, и их вместе определили на работу в ткацкую фабрику в городе Вольфенбютеле. Они носили повязки с надписью «Ост» и номер, их называли русскими свиньями. Работали тяжело, немцы относились к ним по-разному, некоторые издевались, но были сочувствующие, которые подкармливали. Освободили их американцы, привезли в Советскую зону на Эльбу, где их после проверки отвезли на родину. Девушки приехали в Барановку, узнали, что маму расстреляли. Любу забрал дядя в Лугины Житомирской области, а Бронислава осталась в Барановке. Скоро туда приехала сестра Маня, которая скрывалась в Киеве. Она переехала в Запорожье вместе с Любой. Сейчас Маня с семьей живет в Америке, Люба – в Израиле, а Бронислава – в Запорожье.
Фира Гершанок 14 лет в начале войны жила с мамой, русской по национальности, в Киеве на улице Костельной 6 [57]. Когда Киев заняли немцы и 29 сентября 1941 г. всех евреев начали собирать как будто для переселения, мама пошла вместе с Фирой, но взяла с собой паспорт. Не доходя до узкой улочки, из которой уже не было возврата, маму и Фиру поманил к себе молодой немецкий солдат. Мама показала ему паспорт, он спросил на плохом русском языке, русская ли она и ее дочь. Когда мама ответила утвердительно, он сказал, чтобы они быстро отсюда ушли. Домой было опасно возвращаться, так как соседи знали, что отец Фиры еврей, и мама отвела ее на Бессарабку к матери одноклассницы Жени Полищук. Женя погибла при одном из обстрелов Киева. Мама также повела ее в Почаевскую церковь на Подоле, где ее крестили, и она стала Ириной Дмитриевной Гершанок. У матери подруги Фира прожила до апреля 1942 г., после чего она попала в облаву на Бессарабском рынке. Мама нашла ее на огромном дворе, передала ей еду, одежду и документ из церкви. Скоро их увезли в Германию в город Магдебург, где их отдавали хозяевам. Это была унизительная процедура – их щупали, заглядывали в рот, как при покупке лошадей. Фира попала в село Кальбе на реке Мильде в районе Зальцведель к хозяину Фрицу Шульцу, у которого еще был работник поляк Казимир. Работали они от зари до зари, Фира доила коров, готовила корм для птиц и свиней, работала на огороде, молотила снопы. Хозяйка часто избивала ее. Однажды, когда хозяйка избивала ее палкой, Фира не выдержала, вырвала палку, заплакала и побежала к ортбауерфюреру, пожаловалась. На ней видны были следы побоев. Тот выслушал ее, отвел ее к себе домой. Он жил с женой и ее матерью, у него еще работал француз из военнопленных. Здесь она работала до начала мая 1945 года, до освобождения их американцами. Американцы на машинах отвезли их до Франкфурта-на-Одере, где была советская зона. Там после проверки их отвезли на Родину. Она узнала, что в оккупации мама заболела и умерла зимой 1944 г.
Спасение евреев в укрытиях
Этот вид спасения имеет определенные особенности. Скрываться долгое время в укрытиях (а это время исчислялось месяцами, годами) можно было только в том случае, если была возможность общаться с людьми, которые поставляли воду, продовольствие и предметы первой необходимости. Для более коротких периодов скрывания необходимо было иметь минимально требуемый запас жизненно важных предметов. Часто евреи скрывались в укрытиях короткое время (несколько часов или дней) во время облав и расстрельных акций. После этого вставал снова вопрос спасения.
В [15] описан случай, когда евреи скрывались в подземелье 820 дней. Это было в Одессе, где погибло почти все еврейское население свыше 100 тысяч человек [2]. Люся Калика 18 лет с сестрой Ривой 20 лет и матерью жили в Одессе в квартире 15 в Авчинниковском переулке дом 7. В этой же квартире во второй ее половине жили две энергичные сестры еврейки Канатаровичи Ольга и Елена около 30 лет с матерью Марьям 70 лет. Квартира находилась на первом этаже. и под ней был давно не используемый подвал, о существовании которого никто не знал из соседей. После оккупации Одессы 16 октября 1941 г. семья Канатаровичей сумела изготовить для себя фальшивые документы, где указывалось, что они не евреи, а караимы. А караимов немцы и румыны не преследовали. Для этого жена брата сестер Канатаровичей, русская и архитектор по специальности, искусно исправила паспорта сестер и их матери. Семья Люси 24 октября вместе с другими евреями была изгнана из дома и находилась в тюрьме. К счастью 3 ноября 1941 г. их отпустили, и они вернулись из тюрьмы в свою квартиру. 10 января 1942 г. в Одессе был развешен приказ всем евреям до 12 января покинуть город и перейти в гетто на Слободку. Сестра Люси Рива и сестры Канатаровичи посчитали, что в гетто идти нельзя – это смерть. Решили спрятаться в секретном подвале размером 5 на 2,5 метра под их квартирой. Вход в подвал из кухни был забит досками и замаскирован. Был проделан новый лаз в подвал в комнате Люси возле окна, засыпанный опилками, на которых был поставлен диван. Через этот лаз сестры Канатаровичи должны были ночью передавать предметы жизнеобеспечения и убирать отходы. В подвал спустили ковер длиной 5 м, подушки, перину, одеяла, теплую одежду, запас продуктов и воды. Сначала в подвал спустились Люся с матерью и сестрой Ривой. Ночью сестры Канатарович на руках спустили их 85 летнюю тетю Меню, сестру их матери, с узкой железной кроватью для нее, потом 56 летнюю тетю Цилю, сестру их отца. На второй-третий день ночью к ним спустили дальнюю родственницу Люси – Маню с двумя детьми – Изей 3 лет и Людой 12 лет. Теперь их стало в тесном подвале 8 человек. Подвал был затхлый, сверху сыпалась земля. Сначала они считали минуты, часы, дни, потом мелькали месяцы, прошел год, второй… А ведь они рассчитывали прожить в подвале неделю-две. Были трудности с питанием, сестры Канатарович меняли вещи, которых становилось все меньше. Продавать вещи и закупать продукты сестрам помогала селянка Соня. Были обыски в квартире, надо было успокаивать старуху 85 лет и ребенка 3 лет, который постоянно плакал. У его матери Мани сдали нервы, она чуть не задушила ребенка и больше не могла сидеть в подвале. На 8-ой месяц сидения в подвале Русина, сестра селянки Сони, украла паспорт у своей соседки, у которой также было двое детей соответствующего пола, как у Мани. Подклеили фото Мани, и она вышла с детьми из подвала. Они дождались освобождения. В подвале осталось 5 человек. Жить становилось трудней, сгнил от сырости ковер и другие вещи, кончались продукты и их хуже кормили, но они держались. Зимой 1943 в их двор переехала семья из красавицы Дорины с мужем – румынским солдатом. Дорина подружилась с сестрами Канатарович, которые раскрыли ей секрет подвала. Дарина стала помогать им, и однажды она передала в подвал кастрюлю с мясным борщом, хлеб, сахар. В январе 1943 г. им стали передавать в подвал газеты, они узнали о поражении немцев под Сталинградом. Однако, не обошлось и без происшествий. За месяц до освобождения они чуть не погибли. Лаз был не полностью прикрыт, когда в квартиру постучались немцы, Сестер не было, а их матери Марьям не хватило сил передвинуть диван и закрыть лаз. К счастью немцы вошли во вторую половину квартиры, где жили Канатаровичи и там отодвигали другой их диван. Наши войска приближались к Одессе, и 10 апреля 1944 г. сестры Канатарович оттянули диван, открыли лаз и сказали: «русские войска в городе – выходите». Пятеро невольных узников вышли из заточения, где они прожили 820 дней.
В [23] описан удивительный случай выживания 38 евреев, в том числе годовалого ребенка и бабушки 75 лет, в течение 344 дней в пещере, расположенной в нескольких километрах от села Королевка в Западной Украине. Октябрьской ночью 1942 г. семья Зайда Штермер и его жены Эстер и их 6 детей вместе с родственниками семьей Додик и еврейскими соседями из села Королевка спрятались в близлежащей пещере, где они прожили около 6 месяцев. Их обнаружило гестапо, но они с трудом сбежали и около 2 месяцев скрывались и искали убежища. Старший сын Штермера, Ниссель обратился за помощью к своему другу Мунко Лабужину, служившему лесником недалеко от Королевки. Мунко посоветовал Нисселю скрываться в Пещере священника, вход в которую проходил через колодезь, находящийся недалеко от села Королевка. Ниссель вместе с братом Шалимом (Шулымом), двумя братьями Додик и их другом Карлом Курцем спустились в колодезь, нашли сбоку узкий лаз, через который проникли в гипсовую пещеру, где было несколько комнат. Они нашли также озерцо с питьевой водой. 4 дня спустя, 5 мая 1943 г. Штермеры, Додики, Карл Курц и их друзья всего 38 человек, прихватив припасы, спустились в пещеру. Чувство облегчения за постоянный приют сменилось тревогой, как они будут здесь выживать. Нужно было достать необходимый запас топлива и еды. Молодые люди ночью выбрались из пещеры, срубили 20 деревьев, разделали их и с трудом внесли в пещеру. Потом мужчины отправились ночью в село и выменяли за вещи и ценности муку, растительное масло, мыло и спички. Они жили в 4 комнатах, каждая из которых была длиной 25 м и шириной 2, 5 м. Одна из комнат была выделена под кухню. Их существование напоминало зимнюю спячку, они спали 22 часа в сутки, поднимаясь с нар, чтобы поесть и справить нужду. Одежда их превратилась в лохмотья, была постоянно сырой. Однажды в июле они обнаружили, что вход в пещеру завален землей и камнями. К счастью в 6 метрах от старого входа оказалась трещина, которую они раскопали и сделали новый вход. Осенью они выходили ночью на картофельные поля и выкапывали картофель. 10 ноября двое старших Штермеров ночью посетили знакомого, который согласился продать им топливо и продукты, в том числе 100 кг с лишним зерна. Он также решил подвезти на повозке купленое к лесу, недалеко от входа в пещеру. Когда молодые люди стали вносить припасы в пещеру, появились полицаи, которые окружили вход в пещеру и открыли стрельбу. К счастью ребята успели укрыться. Полицаи ушли и больше не вернулись. Началась зима, вход в пещеру был замаскирован снегом, припасов хватало до весны. Теперь, когда пули были не страшны, появилась опасность заболеть ослабленным беглецам, опаснее всего была желтуха и цинга. К счастью болезней со смертельным исходом не было. Наконец пришла весна. От их друга Мунко Штермеры узнали, что по ночам на востоке небо озаряют яркие вспышки, немцы отступали. Однажды утром в начале апреля у входа в пещеру появилась бутылка с запиской «Немцы ушли». Однако для безопасности измученные евреи вышли из пещеры только 12 апреля 1944 года, пробыв там 344 дня, все остались живы. В дальнейшем выжившие евреи через Польшу покинули Украину и оказались по другую сторону океана. Семья Штермеров эмигрировала в Канаду, где и сейчас проживают молодые члены семьи.
В [23] не сообщается, в каком регионе Западной Украины происходили события по спасению 38 евреев в пещере. Упоминается только село Королевка, не далеко от которого находился вход в гипсовую Пещеру священника. Автор настоящих записок провел исследование, чтобы определить регион, где находилась пещера, ее название, характеристики. Для этого я обратился к книге [31], из которой я узнал, что гипсовые пещеры в Западной Украине расположены в междуречье левых притоков Днестра Серет и Збруч в Тернопольской области Украины. В 1,5 км западнее села Короливка Чертковского района Тернопольской области находится вход в гипсовую пещеру Оптимистическая, которая по всей вероятности и есть Пещера священника, о которой идет речь в [23]. Пещеры тянутся на многие километры от входа, температуры внутри от 8 до 12 градусов, влажность от 80 до 100 %.
Последние узники Минского гетто 20 октября 1943 г. были вывезены в Тростенец и там расстреляны. Но до этого в октябре печник Пиня Добин подготовил подземное укрытие (пещеру), куда он вывел 28 человек. Как рассказывает Эдуард Фридман в [32] пещера была вырыта близ территории еврейского кладбища под бетонным перекрытием разрушенного дома. В двух отсеках оборудовали стеллажи для хранения продуктов, для хранения воды притащили несколько трехсотлитровых бочек. Чтобы замаскировать вход в укрытие Пиня Добин сделал лаз и приготовил материал для его замуровки внутри кирпичами. Сначала в пещере находилась семья Пини в составе старой матери, жены и двух сыновей Бориса и Семена. Семья Эдуарда Фридмана 8 лет включала его маму Марысю, ее двоюродную сестру Росю с сына Мариком. Были еще бухгалтер Берл и пожилой часовщик, Рахель с маленьким сыном, Муся и дочка швеи Леи. Были еще 2 девушки, дети – всего 28 человек. Мать Эдуарда была провизором, ей еще в 1942 г. предлагали уйти в партизанский отряд, а сына оставить в каком-то селе, на что она не согласилась. В гетто ее семья сменила много квартир, и каждый раз она сразу же принималась за оборудование «малины», что спасало их от неминуемой гибели. Первое время, чувствуя себя в относительной безопасности, люди в пещере жили дружно и верили, что дождутся освобождения. Дети играли, Марыся пела грустные песни, неунывающая Рахель шутила. Чтобы не выдать себя разговорами и шумом, днем спали, а ночью бодрствовали при свете коптилки, свечи или лучины. Не все могли вынести такую жизнь, умерли старушка Хая-Сура, бухгалтер Берл и другие. Их хоронили здесь же, в пещере. Через несколько месяцев все поняли, что могут погибнуть от жажды – в бочках кончилась вода. И тут не обошлось без чуда. Однажды печник Пиня обнаружил возле могилы бухгалтера мокрый песок. Он стал разгребать это место, и из-под земли стала сочиться талая вода, видно пришла весна, снег тает. Они пили радостно воду, заполнили бочки. Но тут возникла опасность затопления пещеры талой водой, все перебрались на верхние полки стеллажей. Однако, есть Бог на свете. Через несколько дней Пиня обнаружил, что вода стала спадать… Прошло около 5 месяцев и молодежь стала роптать и проситься, чтобы их выпустили из этой живой могилы, они хотели уйти в партизаны. Однако Пиня считал, что выход – верная смерть. Но все же 2 девушки уговорили его, они вышли и пропали. Попросилась на волю и родственница Пини – Рахель. Она ушла с Мусей. Этот выход был удачным, на Юбилейном рынке Муся встретила знакомую белоруску Гану, которая их привела домой, накормила, дала на дорогу хлеба, луку, чесноку и соли, рассказала, что гетто уничтожено. Потом и сам печник Добин установил связь с другой женщиной, которая жила рядом с кладбищем, она знала Гану. В следующий выход он приносит партизанскую листовку, из которой они узнали, что советские войска наступают, скоро надо ждать освобождения. О том, что Минск освобожден, они узнали на вторые сутки. Большинство из оставшихся в живых 13 человек выползли на свет божий на четвереньках. Воины, освободившие город, помогали им. Потом прибыло армейское командование и среди них, говорили, и сам Илья Эренбург. Вызвали военных врачей, ведь все они были ослепшие от постоянной темноты, ходить уже не могли. Когда выносили высохшего и скрюченного с не разгибающимися ногами Эдуарда Фридмана, то оказалось, что у девятилетнего дистрофика от голода и темноты выросла борода. Последних живых евреев Минского гетто отправили в госпиталь.
О спасении в схроне в гетто города Бучач Тернопольской области Украины рассказывает Виктор Гехт в [33]. 1-2 февраля 1943 г. состоялась самая страшная третья акция в Бучачском гетто, во время которого было расстреляно 2400 человек. Девятилетнему Виктору с отцом вместе с несколькими евреями удалось спастись в схроне. Это укрытие находилось в глухой комнате на лестнице между первым и вторым этажом. Заранее дверь этой комнаты на лестнице заделали и подкрасили под стену, лаз устроили из туалета. Набилось туда человек 20-30, стояли почти вплотную друг к другу. Немцы и полицаи укрытие не обнаружили, хотя проходили, через тонкую перегородку слышались голоса, крики, выстрелы. Тут же в доме убили несколько стариков. В какой-то момент в схроне заплакал маленький ребенок, и его мать, боясь, что их обнаружат, положила ему на голову подушку. Через некоторое время, когда снаружи все стихло, подняли подушку, но ребенок был мертв. Все стояли и плакали. Такой ценой в этом схроне все остались живы. 13 апреля 1943 г. в гетто города Бучач была проведена ночная акция, на горе Федор было расстреляно 1250 человек. Виктору с отцом и еще несколько человек спаслись в другом схроне, построенном под лестничной площадкой первого этажа перед первым лестничным маршем. Землю оттуда выносили ночью, копали лежа. Выкопали горизонтальный штрек с подпорками, чтобы площадка не обвалилась. Лаз в схрон был сделан со двора под решеткой люка для помоев. В этом штреке люди лежали вплотную друг к другу, почти не шевелясь. Над ними снова слышались топот сапог, крики, выстрелы, но и на этот раз их не нашли. В мае 1943 г. Виктору с отцом удалось бежать из гетто, их спрятала польская семья в яме, вырытой под полом рядом с печкой. Оттуда им пришлось бежать, так как их обнаружили родственники польской семьи. Они скрывались в окрестностях Бучача в оврагах, ямах, лесах, полях. Осенью 1943 г. Виктор с отцом перебрались на хутор к знакомой украинско-польской семье, хозяин Заривный. Здесь они и еще несколько человек снова прятались в укрытии. Над коровой в сарае сделали двойной потолок, набили туда соломы, и лежали почти без движения. Хозяева рисковали жизнью, спасая евреев. Так они прятались до 18 февраля 1944 г. Немцы отступали, освобождение было близко. Но однажды на хутор нагрянули немцы, погиб отец Виктора и родственница с ребенком. Виктору с бабушкой удалось спастись, они дождались освобождения. К сожалению, при освобождении Виктор случайно расстался с бабушкой, остался десятилетним один, и был принят сыном полка в Красную Армию.
Тамара, бабушка известных братьев-боксеров Виталия и Владимира Кличко была еврейкой [34]. До Отечественной войны она вышла замуж за украинца Родиона Кличко родом из села Вильшаны Городищенского района Черкасской области на Украине. У них родился сын, вместе с которым они проживали в городе Смеле Черкасской области у родителей Тамары. После оккупации города Смелы, немцы арестовали Тамару с сыном и родителями. Родиону удалось избежать ареста. За взятку он добился освобождения Тамары, но ему не хватило денег, чтобы освободить сына и родителей Тамары. Деньги за выкуп сына и родителей жены он должен был принести на следующий день. Но не успел. Всех троих расстреляли. Родион вместе с Тамарой бежали из города Смелы на родину в село Вильшаны. Здесь в отцовском доме он 2 года прятал Тамару, женщину небольшого роста, в сундуке на печи. Родион вырезал в сундуке дыру, чтобы Тамара могла дышать. После войны у Родиона и Тамары в 1947 г. родился сын Володя, будущий отец братьев-боксеров. Один из братьев-боксеров Виталий в сентябре 2006 г. приезжал в Вильшаны, где ему показывали сундук, в котором пряталась бабушка Тамара.
Арье Долинко [36] и его жена Циля жили в городе Пинске, что в Западной Белоруссии, где до войны проживало около 30 тысяч евреев. Немцы оккупировали Пинск 5 июля 1941 г. Через месяц 5 августа около 8 тысяч молодых мужчин, в том числе Арье, были собраны на «работу», приведены к ямам и начался их расстрел. Арье, раненому в живот, удалось бежать, добраться в город, где он был помещен в еврейскую больницу. Спустя несколько дней было уничтожено еще около 3 тысяч человек. В сентябре 1941 г. появились гражданские власти в лице гебитскомиссара и его заместителя, которые потребовали огромную контрибуцию золотом и вещами. В апреле 1942 г. в Пинске было создано гетто с невыносимыми для жизни условиями. Летом стали приходить сведения об уничтожении гетто в соседних городах Сарнах, Барановичах, Ровно. Многие из этих мест бежали в Пинское гетто. Многие евреи Пинска стали готовить укрытия. Выздоровевший Арье вместе с владельцем аптеки в гетто Шварцманом вырыли землянку под аптекой. В эти же дни в группе молодежи, куда входил и Арье, возникла идея уйти в партизаны, удалось достать оружие. Окрестные крестьяне известили, что в урочище Добрая Воля выкопаны для евреев огромные ямы. Группа решила уйти к партизанам во вторник 27 октября. Но немцы для дезинформации вызвали представителей юденрата и сказали, что евреям нечего беспокоиться – эти ямы предназначены для размещения бензиновых емкостей, там даже трубы лежат Пинск – рабочий город, еврейские рабочие нужны немцам. Евреи поверили немцам, часть группы с Арье решила отложить выход в лес. 28 октября вечером появилась новая дезинформация немцев – секретарша гебитскомиссара сообщила своей бывшей подруге, члену юденрата, что получена телеграмма самого Гитлера, чтобы евреям Пинска не причинили зла. И в эту ложь поверили евреи, которые так хотели жить… А в ночь на 29 октября гетто было окружено немцами. Утром в гетто вошли немцы, перевели специалистов в больницу, а всех остальных группами вели к ямам на расстрел. Арье с женой Цилей и группа евреев скрывались в вырытом укрытии до 2 часов дня 30 октября, после чего их нашли немцы. Арье показал офицеру рабочее удостоверение, что он работает в типографии, но офицер разорвал его, так как Арье не вышел на площадь. Их всех вывели из гетто и повели к ямам, дорога была усеяна убитыми евреями.. . Циля просила его побежать, чтобы их расстреляли на ходу, она не хотела раздеваться, но он решил повременить. По дороге мать Берты Шварцман, шедшая вместе с внучкой, попросила его сказать сопровождавшему их офицеру, что у нее в гетто закопана банка с золотом. Офицер кивнул, они пошли дальше. Они подошли к ямам, увидели и услышали душераздирающие сцены и звуки. Офицер подошел к Арье и велел ему сесть. Арье с трудом удалось уговорить офицера, чтобы также сели Циля и дочь Берты Шварцман, которая знала, где закопано золото. Скоро их на машине отвезли в гетто, где они до темноты искали в подземелье золото. Они нашли банку с золотом, но отдали немцам только часть его, сказали им, что завтра засветло они будут еще искать. Немцы отвели их в больницу, где находились оставленные в живых специалисты. Хотя немцы обещали завтра придти за ними, но к счастью не пришли. В больнице Арье встретил друзей, с которыми он работал в типографии, он был в рабочих списках. С трудом ему удалось добиться, чтобы Цилю также включили в эти списки как работницу переплетной мастерской. Из полторы тысячи евреев, бывших в больнице, только 146, в том числе Арье и Циля, были оставлены для работы и переведены в городскую тюрьму. 12 ноября их перевели в малое гетто из нескольких домов, окруженных проволокой. Свыше месяца они были в малом гетто, ходили на работу в типографию. Появились слухи о предстоящем расстреле малого гетто до нового года. Две группы ушли из гетто к партизанам, но Арье не взяли из-за Цили. Арье с Цилей 22 декабря 1942 г. не ночевали в гетто, а оставались на ночь в типографии, которая находилась в цокольном этаже дома. На первом этаже этого дома находился суд, а над судом на чердаке была пустая тесная комната. На первом этаже жила работница суда Варя Михейска, которую Арье с Цилей попросили разрешения укрыться на чердаке в пустой комнате, она разрешила. А на следующий день они узнали, что последнее гетто Пинска расстреляно… Эта женщина скрывала и кормила их 7 недель, они вместе с ней умирали от голода. 14 февраля 1943 г. они с оставили Пинск, с трудом по льду перешли реку Пину и добрались в село Велятичи к знакомому крестьянину, другу семьи Арье. Здесь они скрывались 12 дней на сеновале в коровнике. Друг-крестьянин рассказал им, что немцы отступают, недалеко партизаны, и они ушли вместе с сестрой друга в ее село Вичевка, недалеко от которой базировались партизаны. Они пробыли у сестры друга 10 дней, пока там не появились партизаны. По рекомендации партизана Мейлаха Бакальчука из Пинска они были приняты в отряд, где командиром был Мисюра – крестьянин из села Вичевка. В этом отряде около 75 процентов партизан были евреи, в том числе из Пинска. Отряд Мисюры входил в соединение украинских партизан под командованием генерал-майора Бегмы, Арье с Цилей работали в штабе соединения, они выпускали партизанскую газету. После окончания войны Арье с Цилей, как бывшие граждане Польши, переехали туда и в 1946 г. прибыли в Эрец Исроэль. В этом же году Арье написал книгу [36], которая была переведена на русский язык.
Автор этих записок Семен Додик был узником гетто в городе Бар Винницкой области на Украине [37]. Бар входил в немецкую зону оккупации и находился в 2-3 км от Транснистрии – румынской зоны оккупации [2], где в конце 1942 г. не расстреливали евреев, о чем знали евреи жители Бара. В Баре погибли все мои родные и родственники, а мне удалось спастись, перебежав в близко, расположенную Транснистрию. Но перед этим мне пришлось также воспользоваться укрытиями. Накануне последнего расстрела вечером 14 октября 1942 г. я 16 летний подросток с товарищем Фимой Тарло не ушли ночевать в гетто, а спрятались в подвале недостроенного дома возле колхозного двора, где мы днем работали. Утром мы заметили повышенную активность полицаев-шуцманов, крики, выстрелы и поняли, что готовится расстрел. Так как недостроенный дом находился на многолюдной улице, где нас могли обнаружить, то мы решили спрятаться в другом месте до вечера, а вечером попытаться перейти реку Ров, по которой проходила граница с Транснистрией. Для безопасности мы разошлись. Фиме удалось спрятаться на кладбище, а я вышел на окраину города ближе к границе. Ищу укрытие, вижу вдали скирду с соломой. Направился к ней, зарылся глубоко в солому. Через некоторое время я услышал крики, выстрелы – недалеко оказалось место расстрела. Ближе к вечеру к скирде подъехала подвода за соломой. Я услышал от возчиков «Бьють всих, и ликарив и ковалив» - убивают всех. Поздно вечером я дождался обхода пограничников, после чего перешел вброд реку Ров и направился в еврейское местечко Поповцы. После сложнейших жизненных коллизий я остался жив, вступил в партизанский отряд им. Кармалюка кавбригады им. Ленина под командованием Владимирова. В Транснистрию смог перебежать и выжить также и мой товарищ Фима Тарло [38].
Об одном уникальном случае спасении в укрытии рассказала автору бывшая узница гетто г. Бар Винницкой области, моя землячка Роза Каплан, сумевшая перебраться в Транснистрию и там выжить [39]. Во время второго расстрела в городе Бар, погибла мать и брат Розы. Когда она очутилась в Транснистрии, она думала, что и ее отец Петр Сигал тоже погиб. Но когда она возвратилась после освобождения в Бар, она встретилась с отцом. Оказалось, что отца приютил и спрятал их знакомый украинец Антон Новак. Антон до войны работал в детском саду, где заведующей была мать Розы, естественно, он хорошо знал ее отца. На сохранение Антона была оставлена квартира одного из эвакуированных, которая пустовала. В одной из комнат этой квартиры и был спрятан Петр Сигал. Об этом не знал никто, даже члены семьи Антона. Антон, по профессии столяр, изготовлял из дерева всякие поделки, которые он продавал на базаре, покупал продукты, которыми кормил семью и тайно от всех Петра Сигала. Антон общался и Петром вечером, когда он в одиночке столярничал. Петр пробыл в этом укрытии с 15 октября 1942 г. до освобождения Бара 20 марта 1944 г. Антону Новаку присвоено звание Праведника народов мира
Спасение евреев побегом и движением по селам к фронту
Многие евреи спасались побегом из гетто, мест сбора или расстрела. Далее они не всегда знали, что делать. Прятались в лесах, оврагах всяких укрытиях, шли на восток к фронту, или куда-нибудь. Но надо было поесть, заночевать. Заходили в села, города, иногда оставались у крестьян, помогали по хозяйству, прятались или шли дальше. Иногда доходили к фронту, переходили его или оставались в прифронтовой полосе, где дожидались освобождения. Иногда попадали в партизанские отряды или попадали в Транснистрию, где можно было выжить, по-разному бывало…
Якову Руднюку, жившему с семьей в Восточной Польше в городе Замостье, в сентябре 1939 г. было 10 лет, когда началась война Польши с немцами, и город начали бомбить [58]. Скоро Замостье оккупировали немцы, но через короткое время туда вошла Красная Армия, однако радовались не долго. Скоро стало известно, что граница между германской и советской зонами оккупации проходит по Западному Бугу, и Замостье снова переходит к немцам. Семья Якова эвакуировалась в город Дзержинск Ровенской области, кроме бабушки, которая не боялась немцев. Семье нравилась новая жизнь, где никто их не называл жидами. 22 июня 1941 г. началась новая война, в первый день на запад шло громадное количество танков и войск, они думали, что можно не уезжать, но через 5 дней немцы заняли их городок. Скоро немцы расстреляли отца Якова и брата Гершко, знакомая полька взяла в свою семью сестру Генечку, он с мамой был в гетто. Скоро его с группой евреев, украинцев и русских – коммунистов повели к выкопанным ямам и расстреляли. Он ничего не помнил, упал в яму. Ночью очнулся под сильной тяжестью, осознал, что жив, и стал выбираться из ямы. Добрался до густых камышей, где пролежал около 3 суток. Ночью пришел в себя, что делать, куда идти, стоит ли жить? Вспомнил наказ родных - беречь Генечку. Среди ночи постучал к школьному другу Володе, вид окровавленного мальчика испугал маму Володи, но она его помыла, перевязала ногу, накормила, переодела в одежду Володи и спрятали во дворе в стоге сена. Она ничего не сумела узнать о судьбе мамы, но узнала, что Генечка сама ушла из семьи польки. Яков ушел от Володи, встретил Люсю – дочь еврея из юденрата, которая пригласила его к себе, но ее мама не пустила его в дом. Он ходил по городу, пытаясь узнать что-нибудь о родных. Его догнал знакомый полицай Ткачук, дочь которого училась в одном классе с Генечкой, и тихо пригласил его к себе домой, когда стемнеет. Он вошел в дом с опаской, но ему бросилась на шею Генечка, ему стало спокойно. Ткачук рассказал ему, что маму расстреляли, но надо пережить это время с помощью добрых людей Он предложил 12 летнему Якову с сестрой уйти из городка, где их знают, не показываться оккупантам, доверять добрым людям. Ему предложили взять с собой еще 2 еврейских мальчиков 10 и 11 лет Гришу и Сашу, сирот, спасенных друзьями Ткачука, Дети ушли из городка в село Войтовцы, вечером выбрали самую на вид бедную хата и попросились на ночлег. Их накормили, уложили, а утром разбудили – в селе немцы. Обошли Войтовцы, пришли в другое село Великий Браталов Любарского района Житомирской области, снова нашли хату бедную, Яков постучал, вошел, в хате молодежь, в углу винтовка. Мальчик испугался, но девушка Соня Рудюк успокоила его, что это полицай Микола Попсуй – хороший человек. Дети прожили в этом селе более 2 месяцев, все село помогало им, только сказали, чтобы они не показывались старосте Ковалю, чтобы не подводить его. Но 14 января 1942 г. на старый Новый год Яков стал колядовать и вошел в хату старосты, где тот выпивал с полицаями. Староста велел его задержать, а потом пояснил, что так недолго и до беды, могут узнать предатели о еврейских детях, а это опасно для детей и села. Староста предложил детям разделиться, придумать себе легенды, не раскрывать правду. Дети ушли из села, разделились. Яков с Генечкой пришли в большое село Карповцы, где было 3 колхоза, попали на ночлег к пожилым людям, которым Яков все рассказал. Хозяйка предложила отвести Генечку к своей дочери, жене старшего полицая. Генечка была беленькая, не похожая на еврейку, а Яков – чернявый, очень похож. Ради безопасности сестры Яков ночевал в разных местах, говорил, что он цыган. Но ночью он сонный говорил на идиш, в селе стали говорить, что он еврей. Яков перебрался в барак с военнопленными, а потом ушел в Шепетовку, выдавая себя за сироту-поляка из Замостья, польский язык он знал хорошо. Без документов его однажды задержали, привели к коменданту на допрос. Комендант проявил интерес к Замостью, о котором Яков подробно рассказывал, и комендант ему поверил, Яков попросил выдать ему аусвайс, чтобы добраться до Владимира-Волынского, что было сделано. Далее Яков добрался до бывшей границы между СССР и Польшей, в городке Остроге нанялся батраком к поляку, который избивал его. Яков бежал, 2 месяца скитался по селам Ровенщины, задержался на хуторе села Тайкуры в семье Зубач, где крестьянствовал. Приходилось даже возить по селам украинских националистов. В феврале 1944 г. пришла Красная Армия, на хуторе шли бои, пришлось бежать, хутор был сожжен. После освобождения работал в Ровно в ОСОВИАХИМЕ. В селе Молочки отыскал с трудом Генечку, которая ушла от хозяйки, так как ее узнали мешочницы из Дзержинска. Они снова пришли в доброе село Великий Браталов. Потом он и сестра, учились в ремесленном училище. Далее за Генечкой приехал старший брат Енох, который служил в Красной Армии, они уехали в Польшу, а далее в Израиль, Яков остался в Советском Союзе, работал электрослесарем на шахте в Кузбассе. После войны встречался с бывшим полицаем Ткачуком, ушедшим в партизаны, спасшим Якова с сестрой.
Борис Михлин 13 лет в начале войны жил с семьей в городе Мстиславле Могилевской области [59]. Еще до войны у него умерла мама, и отец Мендель вторично женился на русской женщине, у которой родилось двое малолетних детей. Немцы заняли город в первой декаде июля 1941 г., а 15 октября 1941 г. 700 евреев Мстиславля были отведены на окраину города в овраг за Кагальным колодцем и расстреляны. Борису удалось сбежать из колонны евреев, ведомых на расстрел, спрятаться в кустах. Вечером он пробрался в город, пришел к мачехе, просил его принять, но она его и в дом не пустила. Он пошел в деревню Будовищи к другу отца Савелию Титову, там его накормили, но оставить отказались, так как здесь его знали. В темноте он ушел, бродил по окрестным деревням около 10 дней. Заходил в дома, просился на ночлег, говорил, что из детского дома, а что чернявый, так у него отец русский, а мать цыганка. Дело в том, что Борис посещал цыганские табора, которые останавливались на окраинах Мстиславля, знал немного цыганский язык, песни, пляски. Стало холодно, он решил возвратиться в Мстиславль за теплой одеждой, которая хранилась у мачехи. Когда он вошел в город его узнал сверстник Ленька Кузелевич, с которым он не ладил. Тот схватил его, и стал кричать, что поймал «жидяненка», Однако, другой мальчик Володя Беляцкий припугнул его, и Борис сумел вырваться. Когда Борис подошел к дому мачехи и стал стучаться туда, его схватила за руки их соседка медсестра Нина Бацукова, сказала ему, что сейчас здесь живут полицаи, велела ему спрятаться до вечера в нужнике. Вечером она принесла сверток с едой и велела уходить из города. Надо было пройти мосты через реку Вихру, это было опасно, но к счастью там не было охраны. Уже ночью он пришел в деревню Сапрыновичи, заночевал у женщины с двумя детьми, его оставили, он стал помогать по дому. Но через 3 дня его узнали, ему пришлось уйти. Пришел в деревню Вослинка, где попал в дом с молодыми женщинами, Там после расспросов он танцевал и подпевал по-цыгански. Накормили, уложили спать. В деревне Пустынки попросился на ночлег в дом, где хозяин его мало расспрашивал. Но на рассвете его разбудила хозяйка, велела срочно уходить, так как хозяин хочет его сдать. В одной из деревень на ночлеге встретился с военнопленным, с которым продолжал вместе путь на Черниговщину. Тот научил его ориентироваться, изготовлять теплые лапти. Скоро Борис решил уходить на Брянск, где по слухам были партизаны. Наступила зима, в одной из деревень на реке Десна, отсоветовали идти на Брянск – там много войск, поймают. Борис решил идти на Рославль, Смоленск. В одной из деревень пустила ночевать семья, где было 14 детей. Идя от деревни к деревне, глубокой зимой Борис оказался в деревне Свалы, Починковского района Смоленской области. Деревня небольшая, всего 57 дворов, попросился ночевать, в хату, где собрались бабы на посиделки. Долго его расспрашивали, снова он рассказывал, что мама у него цыганка, отец русский, снова танцевал и припевал по-цыгански, назвался Володей Цыганком. Женщинам он понравился, решили его содержать по очереди в разных домах. Цыганок оказался работящим, помогал по дому, даже умел подшивать валенки. Когда наступило лето, он стал пастухом, честно зарабатывая себе на хлеб. Даже у старосты, где было 11 детей, он ночевал. Однажды Борис заболел, страшно болел живот. И вот крестьяне деревни отвезли его к скрывавшимся в соседней деревне врачам-евреям. Врачи его осмотрели, говорят, что у него приступ аппендицита, надо оперировать, но это невозможно. Отвезли обратно, к счастью, отлежался, отлегло. Снова хотел идти к фронту, но узнал, что цыган тоже расстреливают, решил остаться. Узнал, что семью врачей-евреев, выдали и расстреляли…Осенью 1943 г. фронт подошел к деревне Свалы, которую заполнили немцы. Крестьяне деревни, а с ними и Володя Цыганок, ушли в ближайший перелесок. Когда бой стих, показались всадники со звездочками на фуражках – наши! Радость была безмерная, освобождение пришло 25 сентября 1943 г. Борис поблагодарил своих спасителей и отправился в Москву, где жили его дяди. Он очень жалел, что не помнил всех благородных людей поименно, которые давали ему ночлег и еду под страхом смерти.
Пятнадцатилетний Реувен (Роман) Плакса вместе с семьей из деревни Слива восточнее Минска были переведены после оккупации в гетто местечка Богушевичи [5, 40]. Мать настаивала, чтобы Роман со старшим братом бежали из гетто, что они осуществили в ноябре 1941 г. 400 евреев гетто в Богушевичах вместе с оставшимися членами семьи братьев скоро были расстреляны. Братья пошли на восток без документов, выдавая себя за освобожденных немцами из тюрьмы хулиганов. Они шли от села к селу, ночуя и питаясь в деревнях, иногда в лесах. Старший брат не был похож на еврея, но картавил, что могло его выдать полицаям, а Роман был чернявым, хотя волосы его были беловатыми. Однажды их встретил полицай, заподозрил Романа в еврействе. Брат стал его защищать, выбирая фразы, в которых не было буквы «эр». Полицай потребовал, чтобы Роман снял шапку, и, убедившись, что волосы у него беловатые, отпустил их. К большому счастью полицай не потребовал, чтобы Роман спустил штаны. 5 декабря 1941 г. они вышли в районе Могилева к Днепру, надо было перейти Днепр по охраняемому мосту. Без документов они не могли этого сделать, и пошли вдоль берега. Только 1 января 1942 г. они в Черниговской области переплыли Днепр на льдине. Снова пошли на восток и попали в Сумскую область недалеко от города Путивль, в то время, когда 20 мая 1942 г. этот город захватило партизанское соединение под командованием Сидора Ковпака. Но, чтобы попасть к партизанам, сначала пришлось переплыть реку Сейм в Курской области. Долгожданная встреча с партизанами произошла 13 июня 1942 г. Их заподозрили в шпионаже, но, когда они рассказали, что они евреи и откуда они идут, подозрения рассеялись. Партизаны проследили их путь, который оказался длиной около 1000 км, удивлялись, как без документов им удалось дойти к цели. Ребят приняли в партизаны, Роман стал известным партизанским пулеметчиком, участвовал во всех походах Ковпака. Брат был зачислен в разведку и погиб в одном из разведывательных походов в бою с полицаями. Роман Плакса живет в Израиле.
Борис Розен 12 лет вместе с родителями попал под немецкую оккупацию в Харькове в октябре 1941 г. [60]. Через 2 месяца Борис с семьей вместе с другими евреями по распоряжению немецких властей были отправлены с минимальным количеством вещей в гетто, расположенное в разбитых бараках в районе тракторного завода. Скоро истощились запасы продуктов, они питались кормовой свеклой, а также меняли вещи на продукты около ворот гетто. Обмен совершал Борис, так как охрана разрешала это делать детям. Однажды к Борису подошла местная жительница, назвавшаяся Улей, и пригласила его к себе домой не далеко от гетто. Из гетто можно было детям отлучаться для обмена и копки свеклы. Уля его накормила и сказала, что хочет сделать богоугодное дело и спасти его, так как их скоро всех расстреляют. Борис возвратился в гетто и рассказал все родителям, которые уже не могли ходить. Всю ночь они проплакали, а утром собрали его, дали ему с собой часть вещей, чайные ложечки, нитки «мулинэ», и он ушел из гетто. Больше он родителей не видел. Когда он приехал в Харьков после войны, соседи по дому ему рассказали, что в декабре-январе все население гетто расстреляли. Уля дала ему новое имя Володя Бойко и отправила его со знакомыми к сестре Валентине в село Цыбульники. В конце февраля 1942 г. в селе стало неспокойно, Бориса могли обнаружить. Валентина попросила его уйти, посоветовала идти в Одессу, по ее словам, еще не взятую немцами. Она собрала его в дорогу, рекомендовала города, через которые ему надо идти. Где пешком, а где в порожнем товарном вагоне, он проехал Люботин, Полтаву, Кременчуг, пересек Днепр, дошел до Каменки (Безымянки), что в Кировоградской области. Немцев там не было – глубинка. Бориса принял в свой дом Яков Михайлович Дорота, у которого были три дочери, да и с питанием плохо. Днем Борис скрывался, а ночью помогал хозяину в бригадной конюшне. В июне в селе появились полицаи, стало опасно для него и для семьи Дороты. Дорота дал ему на дорогу сало, которое его выручало, и Борис через станцию Долинская уехал в Николаев. В Николаеве женщина, у которой он поменял сало на хлеб, подсказала ему, как пересечь Южный Буг. По ее словам, за ним румынская оккупационная зона, а там недалеко и Одесса, которая тоже у румын, но ее скоро освободит Красный флот. Ночью лодочник за кусок сала переправил его через Южный Буг, а через несколько дней он оказался в Одессе. На базаре Бориса задержал румынский патруль, он был отправлен в полицию. Здесь офицер снял с него штаны и узнал, что он еврей. Его перевели в тюрьму, где были уголовники и политические. Когда уголовники хотели его избить, его защитил политический одессит Ветров, с которым Борис подружился и которому он рассказал о себе. Ветров ему сказал, что его отведут в еврейское гетто, откуда ему надо бежать. Из Одессы надо уходить на Воронеж, и указал примерный путь. Кроме того, Ветров дал ему адрес своей семьи в Одессе, куда он может зайти, рассказать о встрече с ним. Скоро Бориса отвели в гетто – трехэтажное здание на окраине Одессы, окруженное кирпичным забором. Из гетто Борис бежал с местным мальчиком, который ему подсказал, как найти семью Ветровых. Когда перелазили через забор, Борис поранил ноги осколками стекла. Он нашел квартиру Ветровых и пожил у них несколько дней, пока поджили раненые ноги, Ветровы помогли Борису с одеждой и обувью, он с благодарностью ушел от них. Снова он пошел обратно в Николаев, далее – Кривой Рог, Пятихатки, Кременчуг, Красноград, Лозовая, Барвенково, Славянск, Изюм, Боровая, Купянск, Валуйки, Новый и Старый Оскол, Касторная. Из Старого Оскола до Касторной машинист его прятал в тендере. От Касторной он пешком добрался до Воронежа. Был конец октября 1942 г. Борис сильно замерз и несколько часов шел до казацкой станицы Верхнетурово Нижнедевицкого района Воронежской области. Недалеко был фронт, к счастью здесь стояла австрийская часть, которая хорошо относилась к местным жителям. Бориса взяла к себе одинокая женщина тетя Паня, подкормила его, подлечила. В начале 1943 г. Красная Армия освободила их, но до марта этого года Борис жил у тети Пани, Трудно было с едой, они питались мороженой кониной. 20 марта Борис приехал в Воронеж, увидел милиционеров и заплакал. Милиционер посадил его в поезд, он доехал до Рязани, где в эвакопункте ему дали билет до Молотова (Перми). Там его направили в интернат, где жили эвакуированные ленинградские дети. Потом учился в Перми, там окончил авиатехникум. Только в 1963 г. нашел в Харькове старшего брата. Вот такой сложный путь по оккупированной немцами и румынами территории Советского Союза прошел 12-13 летний еврейский мальчик Борис Розен и остался жив. Выжить ему помогало 5 обстоятельств: он свободно говорил по-украински, достаточно хорошо понимал по-немецки – он знал идиш, всегда помогал людям, прятавшим его, перемещался и прятался один, очень хотел жить, чтобы учиться, бороться с идеологией фашизма.
Лидия Глузманова 13 лет в октябре 1941 года, когда немцы оккупировали Харьков, жила там с мамой Ривой Абрамовной и родственниками, отец был на фронте [61]. В начале ноября в городе был взорван немецкий штаб, немцы взяли и расстреляли 1000 заложников, среди которых была ее сестре Ева Бреславская. Как и все евреи Харькова, их семья была вынуждена в декабре перебраться в гетто в полуразрушенный барак у тракторного завода. В соседнем бараке находилась семья Бориса Ефимовича Луховицкого с его матерью, двумя сынами и русской женой Еленой Федоровной. Елена Федоровна решила вывести семью и оставила маме Лидии свой адрес. В январе 1942 г. им объявили, что их будут вывозить в Полтаву. Но чех, который дежурил возле барака, сказал им, что их повезут на расстрел, что надо бежать. Лида с мамой через выломанные доски в туалете выбрались из гетто, их заметила добрая женщина, которая пригласила их домой и спрятала. Этой ночью, после вывоза всех в Дробицкий яр, немцы собрали в одном из бараков инвалидов, стариков и детей не ходячих, и подожгли барак. Лида с мамой и милосердная семья с ужасом слушали крики, в воздухе стоял запах горелых тел. Утром им сказали, что идет облава на оставшихся евреев, вывели на дорогу в Харьков, перекрестили, дали печеные картофелины, и они ушли. Днем вошли в Харьков, пришли на Московский проспект, где жила эвакуировавшаяся тетя Лиды. Соседка Мария Васильевна Левкович приютила их на ночь и на следующий день. Она отдала матери свой аусвайс – документ, без которого опасно было ходить по городу. 5 февраля 1942 г. они прошли в свой двор, где их увидел немец, который жил в их квартире. Но немец отвернулся, как будто не заметил их. Их приютил на ночь дворник Филипп, который оказался порядочным человеком. Он их утром отвел к другу отца Михаилу Мартыненко, но тот не мог их приютить, так как его жена-актриса дружила с немцами. Он дал им денег, продуктов, извинился. Они пошли на улицу Артема 34, где жила семья Луховицких. Их приняли в эту семью, где муж скрывался в застеленной кровати, а дети в другой комнате. Здесь Лида с мамой скрывались до середины марта 1942 г. Однажды в дом вошли 2 немца, которые проверяли свисавшие телефонные провода на балконе. Они решили погреться с сели на кровать, где прятался муж хозяйки. Когда немцы ушли, Борис Ефимович дрожал, он боялся дышать. Елена Федоровна с сыном вынуждена была ходить по окрестным селам и менять вещи на продукты. В марте Лида с мамой тоже ушли за продуктами по селам Харьковской и Сумской области. Однажды они зашли в село Черноглазку Золочевского района, заночевали в хате, где хозяйка плакала, рассказывала, что мужа расстреляли немцы за связь с партизанами. Эта добрая женщина отдала им паспорт мужа, который они отнесли Борису Ефимовичу Луховицкому, который теперь мог также ходить по селам. Лида с мамой ходили от села к селу, стояли у церквей вместе с нищими. Однажды в селе Козачевка маму Лиды задержали полицаи, Лида убежала. Несколько месяцев Лиде пришлось бродить по селам одной. К счастью, однажды в селе Грунь Сумской области возле церкви Лида снова встретилась с мамой. После этой встречи они пришли в хутор Вязовое, где Лиду приютила бездетная пара Пантелеймон Захарович и Палажка Никифоровна Сук, а маму приютила их соседка Александра Сиплыва. Они работали на огороде, пасли коров. В марте 1943 г. в райцентре Груни в комендатуре появились списки, кого надо арестовать, где были Лида с мамой. Об этом узнал Пантелеймон Захарович, который работал в Груни на пилораме. Он ночью прибежал на хутор и отвел Лиду с мамой к своей сестре в село Буды, где их прятали в погребе. 24 августа 1943 г. село Вязовое и Лида с мамой были освобождены Красной Армией. В Харькове они встретились с семьей Луховицких, а в дальнейшем Лида вышла замуж за Петра – сына Луховицких. Елене Федоровне Луховицкой посмертно присвоено звание Праведника народов мира.
Спасение евреев по фальшивым документам
Ранее в разделе о спасении в укрытиях [15] было указано, что семье Канатарович в составе сестер Ольги, Елены и их матери Марьям, русская родственница, архитектор по образованию, сумела искусно исправить документы. Они стали по национальности караимами, вместо евреев, а караимов немцы не преследовали. Сестры сумели выжить в Одессе, и еще спасти в укрытии семью Каликов. Там же указано, что их родственница Маня, получила украденный паспорт с искусно вклеенной своей фотографией, что также позволило ей выжить вместе с двумя детьми.
Ада Могилевская с сыном Володей эвакуировалась из Одессы и 19 августа 1941 г. застряла в оккупированном в этот день Херсоне [62]. Она с сыном 12 лет поселилась в доме местных жителей Дорожинских, у которых был внук Николай, сверстник Володи. Скоро были вывешены антиеврейские указы о регистрации, ношении желтых звезд, принудительных работах, создании гетто. Ада сумела купить паспорт, где она значилась по национальности полькой, а свидетельство о рождения Володи, где была указана его еврейская национальность, уничтожила. Так как местные жители не знали, что они евреи, то они не регистрировались и не пошли в гетто. Знали о еврействе Ады и ее сына только Дорожинские, с которыми Ада и Володя подружились. Николай Дорожинский сумел извлечь из реки Днепр несколько мешков с пшеницей, которую потопили советские власти, чтобы она не досталась немцам. Этой пшеницей Николай подкармливал также Аду с сыном. Кроме того, так как Володя был похож на еврея, то по просьбе Ады он прятался в доме Дорожинских. Мальчики Володя и Николай подружились. Таким образом, Ада с Володей прожили до ноября 1943 г., когда фронт подошел к Херсону и остановился на Днепре. Немцы выгнали из Херсона взрослое население, в том числе Аду с сыном. Для того чтобы отвлечь внимание оккупантов от еврейской наружности Володи и помочь ему смешаться со сверстниками, Ада попросила бабушек Николая, чтобы он постоянно находился рядом с Володей и чтобы он взял с собой свое русское свидетельство о рождении. Ада вместе с обоими мальчиками оказалась в деревне Малая Дворянка Еланецкого района Николаевской области. В начале марта 1944 г. фронт приблизился к Малой Дворянке. Немцы собрали мужское население от 14 до 65 лет и под конвоем угнали их в сторону Одессы. Мальчики остались одни, только со свидетельством о рождении Николая, Володя теперь назывался братом Николая, Владимиром Николаевичем Дорожинским. Чтобы как то отвести подозрение о еврействе Володи, мальчики поменялись верхней одеждой, и Володя стал более похож на местных ребят. Так они шли по Николаевской, Одесской области, а потом по Бессарабии, где им удалось бежать. Они прятались, где возможно, побирались. Однажды они попали в облаву, и румынские власти передали их немцам, которые доставили их в румынский порт Галац. Там их погрузили в товарные вагоны и повезли на запад. В период нахождения в маршевой колонне и при последующих проверках в австрийском пересыльном лагере для евреев и в лагере перевоспитания при тюрьме в немецком городе Эрфурте они тщательно подвергались фильтрации по признакам национальности. Володя и Николай везде говорили, что они братья, и регистрировались по русскому свидетельству о рождении Николая. В результате оба получили «трудовые книжки» рабочих братьев Владимира Николаевича и Николая Николаевича Дорожинских, русских и православных. Они тяжело работали наравне со взрослыми, хотя им было 14-15 лет. Их освободили американцы, домой приехали по фильтрационным справкам, где Володя до 1948 года именовался Владимиром Николаевичем Дорожинским. Только по суду Володя снова стал В.А. Могилевским. Николаю Николаевичу Дорожинскому в 1999 г. присвоено звание Праведника народов мира, за то, что он спас жизнь еврею Владимиру Могилевскому.
Бася Шварц вместе с родителями до войны проживала в селе Студеницы, недалеко от Каменец-Подольского [63]. 13 июля 1941 г. село было оккупировано немцами. Начались издевательства над евреями, принудительные работы, гетто, желтые латы на спине и груди... 28 августа 1941 г. в Каменец-Подольском были расстреляны 16 тысяч евреев, из них 10 тысяч местных и 6 тысяч венгерских, среди них старшая сестра Баси Малка с двумя детьми. В апреле 1942 г. Басю забрали в рабочий лагерь Совий яр, где узники строили дорогу. 23 июля 1942 г. расстреляли всех евреев сел Студеница и Старая Ушица, и среди них родителей Баси. 13 сентября собрали на расстрел узников рабочего лагеря, всех, в том числе Басю вывели на площадь. Знакомый полицай, который учился вместе с Басей в одном классе, предложил Басе скрыться, но она отказалась оставить родственников и друзей. Их повели в лесок к яме и велели раздеться, что они и сделали. Но вдруг подъехал мотоцикл, расстрел был отменен, и их погнали пешком 50 км в рабочий лагерь в Каменец-Подольском, где они работал на ремонте дороги и на разборке еврейских домов. Так как в лагере практически не кормили, то некоторые узники, в том числе Бася, иногда отлучались в знакомые села за продуктами. 28 октября 1942 г. Бася ушла в село Колодиевка к своей подруге Ольге Радецкой, которая дала ей продуктов. На обратном пути в лагерь Бася узнала, что узников лагеря расстреливают, и она решила в лагерь не возвращаться. Бася решила пойти в родное село Студеница к своей близкой подруге Антонине Яровой. Она туда пришла уже поздно вечером, не хотела беспокоить хозяев, спряталась в сарае с коровой. Утром мама Антонины тетя Надя увидела ее и спрятала на чердаке, где она жила несколько дней. Но там было опасно, рядом комендатура, поэтому Бася ночью ушла через лес в село Колодиевку к Ольге Радецкой, где она тайно также прожила несколько дней. От Радецких она ушла к другу Николаю Петруку в село Гута-Чукорское. Николая дома не оказалось, забрали в Германию, но родители Николая ее не отпустили и тоже прятали. Басе нужен был документ, чтобы можно было уйти с родных мест, где ее знали, и устроиться на работу. Петруки узнали, что такой документ может сделать Иван Онуфрийчук из селе Чабановка, которого Бася хорошо знала. Бася пришла к нему, он сразу понял, что ей нужно и обещал помочь. Через несколько дней 11 декабря 1942 г. Бася получила документ: Васильевская, Ольга Николаевна, по национальности украинка, 1921 г. рождения. Направляется на станцию Вапнярка к своему брату. Подпись и печать гебитскомиссара. Теперь у Баси была возможность передвигаться. Как потом узнала Бася, за изготовление фальшивых документов по доносу Онуфрийчук был расстрелян. На следующий день с документом Бася направилась в город Бар, где проходила граница с румынской зоной оккупации. В этой зоне после поражения немцев под Москвой и Сталинградом не расстреливали евреев. Бася попыталась сразу же перейти границу в селе Балки, но это ей не удалось. Она пошла на биржу труда, чтобы устроиться на работу, но ей сказали, что для этого нужно разрешение гебитскомиссара. Бася пошла к нему, переводчица заподозрила, что она еврейка, шепнула ему. Бася на чистом украинском языке, сказала ему; «если бы я была жидовка, то разве я бы пришла к господину гебитскомиссару». Ответ понравился гебитскомиссару, и Бася устроилась на работу на табачную фабрику. 15 сентября 1943 г. подруга по работе Аня пригласила Басю пойти в село Балки к «румынам» за мылом. В этот раз Басю пустили через границу. Когда они уже хотели возвращаться, к Басе обратился незнакомый мужчина и сказал ей, что ей не следует возвращаться в Бар, так как ее подозревают, что она еврейка и собираются арестовать. Бася сказала Ане, что она не может возвращаться. У Ани в Балках жил брат, она дала его адрес Басе. Брат Ани дал Басе адрес знакомого еврея в местечке Копайгород в «румынской» зоне оккупации, куда пришла Бася и где она дождалась освобождении в марте 1944. Антонине Яровой (Самборской) присвоено звание Праведника народов мира за спасение еврейки Баси Шварц.
Спасение евреев Праведниками народов мира
При любом спасении евреев участвовали порядочные неевреи, не согласные с людоедской гитлеровской расовой идеологией. Многим из них присуждено звание Праведника народов мира, учрежденное Израильским мемориалом Яд ва-Шем в 1953 г. Звание Праведника народов мира присуждается специальной комиссией по ходатайству спасенных евреев, их семей, или друзей. Этому званию и награждению специальной медалью удостоены те, кто бескорыстно и, рискуя своей жизнью, спасал евреев в годы Холокоста. Это звание присуждено свыше 18 тысяч человек различных стран мира, в том числе и Германии[1]. В странах бывшего Советского Союза это звание присуждено всего около 4 тысяч человек [40], хотя на оккупированных территориях Советского Союза в границах на 22 июня 1941 г. погибло чуть меньше половины всех жертв Холокоста. Это связано с тем, что в Советском союзе присвоение звания Праведника народов мира из-за антисемитской политики советского руководства началось только после перестройки, когда большинство спасателей и спасаемых ушли из жизни или потеряли связи между собой. Ранее при рассмотрении различных случаев спасения евреев было указано, что часть спасателей награждена званием Праведника народов мира. Рассмотрим еще ряд уникальных случаев спасения евреев Праведниками народов мира.
Хотя в Литве было трудно спасать евреев из-за антисемитизма большинства населения, но и в такой атмосфере находились достойные люди. Одним из них был столяр с начальным образованием Ионас Паулавичус, который с женой и 2 детьми жил на окраине Каунаса[40]. Спасать евреев он начал случайно. Его сын узнал 14-летнего еврея Йонатана Файна, который до войны играл на скрипке на концерте в их школе. Ионас откликнулся на просьбу сына и предоставил Файну укрытие в их доме. После этого Ионас долго скрывал в своем доме семью Шемеш, после чего предложил отцу семьи привести из гетто в его дом несколько человек из интеллигенции, чтобы после освобождения можно было возродить еврейскую общину. Накануне освобождения он приютил еще нескольких евреев. Всего в семье Ионаса Паулавичуса спаслось 12 евреев, для которых были подготовлены 2 комнаты под землей рядом с их домом, их снабжали всем необходимым. После освобождения Ионаса прозвали «отцом евреев». Что заставляло этого человека рисковать семьей, спасая евреев. Он об этом ничего не говорил, а спасенные им евреи, отмечали его человечность и благородство, социалистическое и анти нацистское мировоззрение. Группа литовских антисемитов, узнавшая после освобождения о деяниях Ионаса Паулавичуса, не простила ему спасение евреев и убила его. Но убили не одного Паулавичуса за спасения евреев. Был еще спаситель Миколас Симелис, лесничий из местечка Вевис на юго-востоке Литвы, спасший 14 евреев в подвале своего дома Он тоже был убит антисемитами в 1945 г. [40]. Среди Праведников Литвы достоин воспоминания крестьянин Стряулис из деревни Шарнеляй в районе Тельшай [40] Он вместе с еще тремя помогавшими ему деревенскими жителями спас 22 еврея.
В Латвии известно имя спасателя евреев Яниса Липке, рабочего порта, который стал свидетелем уничтожения евреев в конце ноября 1941 г. [40]. Это настолько потрясло его, что он решил спасать евреев. Он уволился с порта, устроился на работу в подразделение немецких военно-воздушных сил, где также работали евреи из гетто. Он готовился переправить группу евреев через Балтийское море в Швецию, для чего Янис подготовил лодку, но дело раскрылось. Его и соучастника еврея Перла арестовали. Перла казнили, а Янису удалось освободиться. Янис купил ферму возле городка Добеле и там прятал евреев. Он также уговорил нескольких своих друзей прятать евреев. После освобождения 42 еврея были обязаны Янису Липке сохранением их жизни. В спасении евреев Янису Липке помогали его жена и сын.
Несколько легче было спасать евреев в Белоруссии, так как там антисемитизм и антисоветские настроения были слабее, чем в странах Балтии, а кроме того, наличие крупных лесов облегчало спасение [40]. В районе Кобыльников недалеко от озера Нарочь крестьянин Юзеф Тункевич прятал 14 евреев. В деревне около местечка Столбцы женщина в течение 2 лет прятала 6 евреев под полом сарая. В Ивье в качестве благодарности еврейской семье за доброе дело в период Советской власти польский сапожник Курбат прятал 15 евреев. Десятки евреев местечка Йоды, уцелевшие после акции уничтожения, нашли убежища у окрестных крестьян, с которыми их связывало многолетнее сотрудничество и дружба.
Спасать евреев в Западной Украине было трудно из-за местных националистов-антисемитов из ОУН-УПА. Но и здесь были благородные люди, рисковавшие жизнью ради спасения евреев. Витольд Фоменко из Луцка рос среди еврейских детей [40]. Когда начались расстрелы, он помог своим друзьям, многих обеспечил арийскими документами. За это он с отцом был арестован, только благодаря знакомству с начальником полиции, им удалось спастись. В дальнейшем Витольд арендовал дом, где скрывались евреи. Витольду Фоменко удалось спасти 36 евреев. В число праведников входили религиозные баптисты и католики. Благодаря им, спаслись десятки, а может быть сотни, евреев [40]. Многие евреи в Западной Украине спасались в глухих польских селах за рекой Случ. Поляк Николай Курята укрыл 50 евреев. Он построил для них землянки недалеко от своего дома. Когда на польские села стали нападать бандиты из ОУН-УПА, то евреи вместе с поляками оказывали им вооруженное сопротивление.
К сожалению, ни одна церковь не встала официально на защиту евреев. Но отдельные представители духовенства в Западной Украине спасали евреев. Так, митрополит Греко-униатской церкви Украины Андрей Шептицкий, хотя и приветствовавший вступление немцев во Львов и Киев, вместе со своим братом Климентием (удостоен звания Праведника народов мира) спасли от смерти около 200 евреев [64].
В восточных оккупированных немцами областях было много ассимилированных евреев, много смешанных семей, еврейских колхозов. Здесь евреев спасали их нееврейские родственники, сотрудники по работе, соседи Спасшийся В. Бендер из гетто города Хмельник Винницкой области свидетельствует [64], что он с братом прятался в родной деревне Куриловка, где семеро крестьян давали им убежища. В селе Благодатное Гуляй - польского района Днепропетровской области [65] нашли убежище 7 еврейских семей в составе 30 человек. О еврействе этих людей знали только главный бухгалтер колхоза Павел Зирченко и ветеринар Иван Волкозуб, которые помогли евреям устроиться на работу и таким образом спасли их. О многих эпизодах спасения евреев Праведниками народов мира рассказано ранее.
Спасение евреев в партизанских отрядах и семейных лагерях
Спасение евреев в партизанских отрядах описано в [1,5.9.12,16, 40] и в других источниках. Особенно много евреев спасалось в лесистых местах Белоруссии, Волыни, Полесья, России, Литвы. Евреи попадали в партизаны путем побега из гетто, во время восстаний в гетто и рабочих лагерях. По последним данным И. Арада [40] в Белоруссии воевало около 12 тысяч еврейских бойцов партизан, из них около 1650 воевали в отдельных еврейских подразделениях (отрядах, ротах и т. д.). В семейных отрядах и лагерях Белоруссии спасалось около 6 тысяч еврейских детей, женщин, стариков, инвалидов. В Западной Украине воевало около 2 тысяч евреев партизан, а в семейных отрядах и лагерях спасалось около 5 тысяч евреев, в остальных регионах воевало около 4 тысяч евреев партизан и около 250 евреев спасалось в семейных отрядах и лагерях. Всего евреев партизан было около 18 тысяч, а в семейных лагерях и отрядах спасалось свыше 11 тысяч евреев. Эти цифры включают также погибших, число которых достигает несколько десятков процентов. В Минском гетто существовала подпольная организация, которая с помощью подпольщиков неевреев выводила узников гетто к партизанам. Многих узников выводили из гетто еврейские связные, в качестве которых часто использовались женщины и дети [9]. По данным [1] из Минского гетто в партизанских отрядах и семейных лагерях находилось несколько тысяч узников.
Советское руководство до февраля 1943 г. в своих обращениях к партизанам никогда не упоминало о защите местного населения, в том числе и евреев. С учетом антисемитизма это не способствовала помощи евреям, которых часто партизаны грабили и не принимали в партизанские отряды. Но в феврале 1943 г. вышло постановление ЦК компартии Белоруссии, где в числе прочих ставилась задача спасения населения Белоруссии от ограбления и уничтожения [40]. Хотя в постановлении не упоминались евреи, но ведь они были частью населения, что позволило командирам партизан оказывать помощь евреям.
В Налибокской пуще [40] были большие семейные лагеря братьев Бельских и Шолома Зорина. Часть большой семьи Бельских из деревни Станкевичи в окрестностях Новогрудки в составе Тувия, его братьев Асаеля, Зуся и Арчика и других родственников не пошли в Новогрудское и Лидское гетто, а стали в конце 1941 г. бродить по селам и лесам в поисках убежища. В мае 1942 г. 30 человек, часть вооруженных, собрались в Бочковичских лесах Новогрудского района, избрали командиром Тувия Бельского, который считал главной задачей отряда спасение максимального числа людей. Асаэль стал начальником вооруженной части отряда, которая должна была охранять лагерь, доставать оружие и питание. К концу лета в лагере собралось 200-250 евреев из Новогрудка, Лиды и окружающих местечек. Вооруженные бойцы отряда проводили диверсии на коммуникациях, нападали на полицейские пункты. Летом 1942 г. Тувии стало известно, что по жалобе крестьян, у которых евреи добывали продовольствие, партизанский отряд Виктора Панченкова собирается уничтожить их лагерь. Он встретился с Панченковым, убедил его, что его отряд воюет с немцами, как и другие партизаны, договорился о сотрудничестве. Они совершили совместные боевые операции. Весной 1943 г. из Лидского гетто бежали в лагерь Бельских много евреев, отряд вырос до 750 человек, что потребовало перехода отряда с разрешения командующего партизанским районом генерала Чернышева в Налибокскую пущу. Во время облавы в июле-августе 1943 г. группа Бельского спаслась в большом лесном болоте. По окончании облавы из отряда Бельских выделили 100 вооруженных бойцов, которых присоединили к одному из отрядов бригады им. Кирова, а остальные под командованием Тувии были признаны семейным отрядом им. Калинина, который подчинялся штабу генерала Чернышева. Отряд Тувии имел много мастерских со специалистами, которые обслуживали отряды партизанского района. Отряд Бельского продолжал принимать евреев, бежавших в леса. В июне 1944 г, при соединении с Красной Армией в составе отряда Бельского было 1000-1200 человек. Это было настоящее еврейское местечко в лесу, даже с собственным кладбищем. После освобождения отряд Бельского был отправлен в Новогрудок, где его расформировали.
В другом семейном лагере в Налибокской пуще под командованием Шолома Зорина находились сотни евреев из Минского гетто. Шолом бежал из Минского гетто и вступил в отряд им. Пархоменко, где стал командиром подразделения разведки. Отряд Зорина возник в апреле 1943 г., когда в Налибокской пуще уже находились советские партизаны под командованием 1-го секретаря Барановичского комитета КП Белоруссии генерала Чернышева. В документе от 3 октября 1943 г. говорится; « 5 месяцев назад партия и правительство поручили командиру отряда Зорину организовать семейный лагерь для сохранения жизней евреев – женщин, детей, стариков – мужья, отцы и сыновья которых борются за народную свободу на фронтах Отечественной войны». Отряд Зорина зародился в лесу у деревни Скриматова, затем перебазировался в июне 1943 г. в Налибокскую пущу. Во время большой облавы в июле-августе отряд Зорина, как и отряд Бельского, спасался в болотистой части пущи на островке Красная Горка. В отряд Зорина были переданы небольшие еврейские семейные лагеря из других отрядов. После большой облавы были сожжены деревни у лесов, население уничтожено, и командование предложило отряду Зорина убрать урожай, что было успешно сделано. Отряд продолжал расти, в январе 1944 года там было 556 человек, из них 280 женщин. Для обеспечения отряда продуктами отряду было выделено несколько деревень. В отряде было свыше ста вооруженных партизан, часть которых охраняло лагерь и обеспечивало его продуктами, а остальные участвовали в боевых операциях вместе с другими отрядами. Отряд Зорина имел специалистов, которые обеспечивали хозяйственные нужды партизан, а также выплавляли взрывчатку из неразорвавшихся снарядов. В ноябре 1943 г. во время санкционированной операции по заготовке продовольствия 11 партизан отряда Зорина были расстреляны бойцами польского отряда им. Костюшко, находившимся под влиянием Армии Крайовой. Отряд им. Костюшко был расформирован, командование арестовано, одной из причин был расстрел людей Зорина. В июле 1944 г. во время отступления немцев бойцы отряда Зорина вступили в бой, где потеряли 7 человек, а Шолом Зорин был ранен и потерял ногу. При освобождении отряд, состоящий из 558 человек, из которых 137 имели оружие, был отправлен в Минск, где его расформировали. Бойцы отрядов Бельского и Зорина часто встречались, как хорошие соседи. С момента своего возникновения лагерь Зорина официально назывался еврейским семейным отрядом, 25 марта 1944 г. штаб генерала Чернышева изменил название отряда на «106 партизанский отряд».
В Нарочских лесах в составе бригады имени Ворошилова под командованием Маркова находилось 250-300 молодых евреев из Вильнюса в основном подпольщиков ОПО (Объединенной партизанской организации) [40]. По разрешению Маркова и Зиманаса (ответственного из Литовской партизанской бригады «Жальгирас») из них был создан в начале августа 1943 г. еврейский отряд «Месть» в составе бригады Маркова. Бойцы «Мести» участвовали в ряде операций бригады, в том числе в нападении на местечко Мядель. Отряд «Месть» существовал только около 7 недель. По распоряжению секретаря Областного (Вилейского) комитета Климова (находившегося в Нарочских лесах) еврейский отряд был расформирован. Бойцы, имевшие оружие, были переведены в отряд «Комсомольский», часть остальных бойцов была переведена в образованную производственную группу специалистов для обслуживания партизанских отрядов. Остальные партизаны были разоружены и брошены на произвол судьбы. А в конце сентября началась облава Нарочских лесов, многие из этих партизан погибли. И такие истории были с еврейскими партизанами…
В Рудницких лесах в 50 км к югу от Вильнюса партизаны появились летом 1943 г., когда здесь обосновалась спецгруппа парашютистов. А в начале сентября 1943 г. сюда перебазировался отряд советских литовских партизан под командованием Мицейки. В это же время туда пришли 70 еврейских подпольщиков из Вильнюса во главе с офицером полиции гетто Рингом. В конце сентября туда еще пришли около 75 подпольщиков во главе с Абой Ковнером и Хайкой Боровской Мицейки взял евреев под свое командование, назначил командиром еврейского лагеря Ковнера, а Боровскую комиссаром. В октябре проводники привели из лагерей новые группы, число еврейских партизан достигло 350 человек. Лагерь был разделен на 4 отряда: «Месть» под командованием Ковнера, «За победу» под командованием Каплинского, «Смерть фашизму» под командованием Правера и «Борьба» под командованием Ароновича. Местное, в основном польское и литовское, население относилось к советским партизанам плохо, были трудности со снабжением. Еврейские отряды со временем приобрели боевой опыт, проводили диверсии на дорогах, мостах, линиях связи, изымали у местных жителей оружие, участвовали в боях с немцами, полицаями, а также с враждебными польскими отрядами Армии Крайовой. В конце ноября 1943 г. в Рудницкие леса стали приходить подпольщики из Каунаса и до мая 1944 г. их собралось около 200 человек. В начале 1944 г. командование еврейских отрядов было заменено более опытными нееврейскими командирами, туда были добавлены неевреи. Однако здесь еврейские партизаны не были ущемлены, как в Нарочских лесах. Здесь был инцидент другого рода. По приказу начальника спецотдела Вильнюсской бригады Станкевича были расстреляны 6 евреев, бывших полицейских гетто, членов антикоммунистической организации Бейтар. Еврейские партизаны отнеслись к этому не однозначно. Аба Ковнер оправдал этот приговор. В Рудницких лесах число еврейских партизан было около 650, что составляло около 35 процентов от общего числа партизан [40].
В Волынских лесах на северо-западе Украины одна из первых партизанских групп возникла в районе местечка Серники в конце 1942 г. под командованием бывшего военнопленного еврея лейтенанта Абугова и местного коммуниста нееврея Мисюры. Среди 50 бойцов этой группы евреи из окружающих местечек были в большинстве. В феврале 1943 г. эта группа влилась в состав бригады полковника Бринского в качестве отряда имени Ворошилова под командованием Мисюры. К северу от группы Мисюры действовала интернациональная группа такой же численности под руководством Конищука и Собесяка, где евреи также были в большинстве. И эта группа влилась в отряд имени Ворошилова. Весной 1943 г. в бригаде Бринского было около 200 евреев. Действовали и другие еврейские партизанские группы, которые соединялись с советскими партизанами Ковпака, Сабурова, Алексея Федорова. В лесах Волыни находилось много еврейских женщин, детей, стариков, для которых командиры отряда имени Ворошилова устроили семейные лагеря и взяли на себя заботу об их охране и снабжении. Такой же лагерь был создан в Волынском соединении Алексея Федорова. По данным [40] в семейных лагерях Волыни находилось около 2,5 тысяч евреев, половина из которых спаслась. Там же воевало около 1 800 еврейских партизан
Много евреев воевало также в партизанских отрядах и соединениях Восточной Украины, Крыма, России.
Даниил Драпкин 12 лет до войны проживал с семьей из 8 человек, 5 детей, в поселке Жуковка Брянской области [66]. В сентябре 1941 г., когда немцы подходили к Жуковке, семья пыталась эвакуироваться, но была обойдена немцами, и вынуждена была возвратиться. Скоро в поселок вошли немцы, а спустя несколько дней начались издевательства, поборы, принудительные работы, перевод 50 еврейских семейств в здание полуразрушенного обозного завода, где было создано гетто. В январе 1942 г. начались расстрелы евреев, а в феврале оставшихся евреев, в том числе семью Дани, отправили пешком, как утверждали полицаи, в гетто Рославля. Но до Рославля не довели, а по дороге у оврага всех расстреляли. Даня упал вместе со всеми в овраг и был присыпан снегом. Он лежал в овраге больше суток и, наверное, мог погибнуть, но на его счастье мимо оврага проезжали партизаны из Дубровского отряда и услышали стон. Они разгребли снег и увидели окровавленного Даню. Даня открыл глаза и увидел людей, похожих на полицаев, они пытались с ним заговорить, но, он молчал, чего с полицаями разговаривать, партизанских знаков на них не было. Его привезли в штаб Жуковского отряда, где его узнал командир отряда, бывший военком Жуковки, которого знал и Даня. С командиром Даня, заговорил, рассказал ему все. Даня оказался раненым на вылет в ногу, которую перевязали, смастерили ему костыли, его приняли в партизаны. Некоторое время он лежал в штабе, передвигался на костылях, а когда нога зажила, он стал выполнять задания – стал связным между отдельными отрядами Рогнединской партизанской бригады. Однажды в начале 1943 г. при выполнении задания он ночевал в деревне Колпа Дятьковского района. Село стали прочесывать и обстреливать немцы, дом загорелся. Он выбежал из горящего дома и был вторично ранен в ногу навылет. Местная верующая женщина перевязала его, спрятала в бане и подкармливала. В деревне стояли власовцы, надо было остерегаться. Когда нога стала заживать на пасху 1943 г. по чьему-то доносу немцы стали прочесывать село и искать партизана еврея. Верующая женщина перевела Даню в избу, которую уже проверили, а потом в избу, где шло богослужение, битком набитую людьми. Немцы, услышав религиозные песнопения и увидев переполненную избу, миновали ее. В апреле 1943 г. Даня возвратился в штаб партизанской бригады, выполнял снова задания связного. Летом пришлось спасаться от немецкой блокады. В конце августа Даня заболел тифом. В это время разведка 10 армии по заданию проникла в штаб партизанской бригады и по просьбе ее командования перевела Даню в освобожденный райцентр город Киров, передала его в райком партии, где Даня отлежался. Райком направил его на работу в отделение связи. Потом Даня был направлен в детдом, где он экстерном сдал экзамены за неполную среднюю школу и поступил на учебу в техникум связи, а потом и в институт связи, жил в общежитиях. В дальнейшем он связался с архивом, откуда получил подтверждение его участия в партизанском движении в составе Рогнендинской партизанской бригады.
Георгию Фридману до войны было 10 лет, он жил с семьей в Минске [67]. В августе 1943 г он с сестрой 15 лет оказался в Минском гетто, где осталось мало узников. Там происходили последние акции расстрелов. Георгий решил с сестрой уйти к партизанам, но сначала надо было разведать, куда идти. Сначала он пошел на восток в район Тростенца, где до войны у них была дача, добрался до знакомой семьи. Его накормили и велели уйти, так как кругом немцы. Он вернулся в гетто и на следующий день пошел в обратную сторону на запад. Прошел около 20 км и встретил партизан из Семеновского отряда. Они стали его расспрашивать, посчитали его шпионом, сняли пояс и повели на расстрел. Но расстрел оказался шуточным, пули просвистели над головой, его отпустили. Он осторожно возвратился в гетто, а на следующий день он с сестрой и знакомая еврейка с двумя детьми его возраста, выбрались из гетто под проволокой, и знакомой дорогой пошли на запад. Снова встретили 2 подводы и верхового – партизан Семеновского отряда. Женщина спросила у них, есть ли у них в отряде ее родственник Ясилевич. Они подтвердили его наличие и согласились взять женщину с детьми с собой. Потом они встретили вооруженных польских партизан, которые задержали советских партизан с целью проверки. Скоро советские партизаны возвратились и все пришли в село Налибоки, где располагались партизаны. Женщина с детьми пошла в Семеновский отряд, а Георгий с сестрой были определены в семейный отряд Шолома Зорина. Они занимались хозяйственной деятельностью, стояли в дозоре, выплавляли из снарядов тол.
Борису Сребнику до войны было 7 лет [68]. Когда началась война, он с мамой возвратился в оккупированный Минск после не состоявшейся эвакуации. Они попали в Минское гетто. В ноябре 1941 г. мама вышла из гетто и навсегда пропала. После того как все имевшиеся вещи были обменены на продукты Боря в течение двух лет с мальчиком Маиком попрошайничал в русских кварталах. Он много раз был близок к смерти, но ему везло. В октябре 1943 г., когда состоялся последний погром в Минском гетто, Маик не мог уйти с Борей из гетто и погиб. Боря в этот день тоже чуть не погиб, но ему снова повезло, он увидел оцепление и не стал возвращаться в гетто. Блуждая по городу, Боря встретил мальчика Йоську, старше его с младшей сестрой, который сказал ему, что знает путь к партизанам, предложил пойти с ним. Трое суток они провели на свалке у товарной станции, собралось всего 10 ребят, из них одна девочка. Утром, убедившись, что гетто уничтожено, они отправились к партизанам. До партизан добирались трое суток, шли по бездорожью около 90 км. На исходе второго дня, когда Йоська сказал, что начинается партизанская зона, их задержали полицаи, сказали, что они жиды и их будут расстреливать. Полицаи поставили детей у кустов и стали щелкать затворами. Но это была только злая шутка переодетых под полицаев партизан над обездоленными детьми. Через сутки дети попали в расположение 5-го партизанского отряда 2-ой Минской бригады. Сначала их поместили в дом, приставили к ним молодую женщину Галю. Потом их раздали на постой по домам в деревне Поречье и в ближние деревни. Здесь не было немцев до начала лета 1944 г. Перед отступлением немцы провели облаву, партизаны ушли из сел в леса и болота. Ребята тоже прятались в течение 10 дней, однажды они попали под огонь немцев, но пули их миновали. После окончания облавы они все, кроме Йоськи, возвратились в Поречье. Скоро их освободила Красная Армия, детей определили в детдома. В октябре 1993 г. в 50-ю годовщину уничтожения Минского гетто, бывшие узники собрались у обелиска у Ямы. Феликс Липский, руководивший белорусскими узниками гетто, сказал Боре, что здесь есть люди, которые были в Поречье, указал на женщину, которая оказалась сестрой Йоськи. Рядом стоял мужчина, который оказался Йоськой. Он попал в плен к немцам и выжил.
Особые случаи спасения
После поражения немцев под Москвой и контрнаступления Красной Армии, освободившей обширные территории на фронте группы армий «Центр», советские войска приблизились к Витебску с северо-востока, и в лесах в районе местечка Сураж образовался 40 километровый разрыв фронта, так называемые «Суражские ворота» [40]..Через эти ворота в немецкий тыл были переброшены партизанские группы, различное оружие, а в обратном направлении в тыл вывели группы гражданского населения, в том числе евреев. Этот разрыв фронта существовал с апреля по сентябрь 1942 г., после чего он был закрыт немцами. Местные партизанские командиры, особенно комиссар отряда «Мститель» Иван Тимчук, помогли евреям местечек Куринец, Долгинова и других при помощи проводников партизан пройти через Суражские ворота через фронт и спастись. По данным [69] партизан Яковлев провел 218 евреев местечка Долгинова через «Суражские ворота» через фронт. По данным [40, стр. 715] таким образом, предположительно пересекли фронт 1000-1500 евреев. Борис Шейнин, родственник автора этих записок, с семьей и еще несколько евреев также спаслись путем перехода через фронт с помощью партизан.
Борис Шейнин 14 лет до войны жил вместе с семьей из 5 человек в районном центре Чихачево Псковской области [70]. Отец его заведовал аптекой. Летом к ним приехали на отдых из Ленинграда их родственники трое детей 10, 11 и 3 лет вместе с русской няней. Отец детей по фамилии Россильсон работал в Ленинграде на Кировском заводе. Когда началась война, в Чихачове был организован истребительный отряд, который скоро стал партизанским отрядом под командованием 1–го секретаря компартии Куприянова. Отец Бориса был включен в состав медицинской части партизанского отряда. Когда немцы заняли Чихачево, партизанский отряд перебазировался в глухую деревню Цыпово. Вместе с отрядом в Цыпово ушла семья Шейниных с малолетними гостями и няней, а также одна еврейская семья из Чихачево. В Цыпово евреи поддерживались русским населением с июля 1941 г. до мая 1942 г. В мае 1942 г. командир партизанского отряда Куприянов, рассказал отцу Бориса, что партизаны проходили через фронт, который имел разрыв после контрнаступления Красной Армии под Москвой. Отцу Бориса было предложено вместе с еврейским населением перейти фронт по пути, который подробно был ему подсказан. В дорогу собралась семья Бориса и гостившие трое детей с няней, всего 9 человек. Одна еврейская семья испугалась путевых трудностей, осталась в Цыпово, а в дальнейшем была немцами расстреляна. Шли они медленно и долго, трехлетнего ребенка частично приходилось нести на себе. Ночевали в редких деревнях, многие из которых были покинуты. Питались продуктами, которыми их снабдили сердечные жители Цыпово, а также овощами из огородов и погребов покинутых деревень. Шли лесистыми проселками, редко встречая местных жителей, чаще партизан. Когда дошли до реки Ловать, то встретили советских солдат, которые переправили их на пароме через реку. Далее дошли до станции Пено, где сели на товарный поезд, который привез их в Ярославль. Пешком шли больше месяца. В Ярославле в эвакопункте их посадили на пароход и отвезли в Сызрань. В Сызрани они встретили человека, который был знаком с отцом детей. Отец детей сейчас работал в танковой промышленности и был другом министра танковой промышленности генерала Зальцмана. Скоро отец детей приехал в Сызрань, забрал детей и няню, а также семью Бориса в Свердловск. Отец Бориса устроился на работу в аптеке в глухом районе вблизи Челябинска, где и проживала его семья всю войну.
Аврахам Суцкевер, известный еврейский поэт и писатель, вместе с женой 22 июня 1941 г. покинул горящий под бомбами Вильнюс [71]. Но на следующий день их догнали немцы, они вынуждены были возвратиться. В городе начались убийства евреев, издевательства над ними, было создано гетто. 31 августа была первая акция. 10 тысяч евреев были отправлены в поселок Понары, что в 7 км, от Вильнюса, где были еще до войны выкопаны огромные ямы, вблизи которых их расстреляли. Осенью Аврахам бежал из гетто в пригородный поселок, где его несколько месяцев прятала семья Яновы Бартушевич. В гетто скоро погибла его мать, а также рожденный женой ребенок. Скоро он возвратился в гетто. Работая однажды на станции, он увидел 10 вагонов с детьми от 5 до 10 лет, которых привезли из Смоленска на расстрел в Понарах. Прохожие просили конвоиров продать им детей. Скоро бойко пошла продажа, дети были распроданы. Несмотря на все трудности, в гетто была организована взаимопомощь. В гетто работали школы, был организован театр, другие культурные учреждения, в работе которых принимал участие и Аврахам. В январе 1942 г. в Вильнюс прибыл доктор Поль с сотрудниками для вывоза еврейских культурных ценностей. Аврахам начал работать в группе подготовки этих ценностей к вывозу. Было отправлено в Германию 20 тонн книг, картин, рукописей в 84 ящиках. При подготовке часть культурных ценностей были спрятаны Аврахамом и его товарищами. А фашисты продолжали убивать евреев Вильнюса в Понарах. В городе было создано два гетто, первое для нужных специалистов, второе для остальных. Из второго гетто периодически брали евреев на расстрел в Понарах. Немцы утверждали, что их берут на работу. Чтобы создать видимость правды, они послали группу евреев в район Пскова, откуда те стали присылать в гетто письма. Кроме того, они утверждали, что в Понарах создано третье гетто, которому, как и другим гетто, направляют продовольствие, это видели евреи гетто, занимавшиеся продовольствием. Это давало возможность некоторым обитателям гетто верить в обман. Но большинство евреев, особенно молодежь, не верило немцам, в гетто готовилось сопротивление.
Во время акции 24 декабря 1941 г. 20 евреев Вильнюса оказали сопротивление немцам и полицаям, многие из которых получили ранение. Весть об этом всколыхнуло гетто. Еще до нового 1942 г. в гетто была создана Объединенная Партизанская Организация (ОПО), куда входили представители коммунистического и сионистского подполья во главе с Ициком Виттенбергом. Самая низшая ступень – 4 бойца и командир, пятерка. 4 пятерки – отделение. Несколько отделений – батальон, были 2 батальона под командование Абы Ковнера и Иосифа Глазмана. 1 января 1942 г. ОПО выпустило воззвание «Не пойдем, как овцы на заклание». ОПО имело самодельный радиоприемник, распространило сведения о разгроме немцев под Москвой. Молодые евреи, работавшие на складах с оружием, смертельно рискуя, внесли в гетто 5 автоматов, 50 гранат, около 30 револьверов, несколько винтовок и тысячи патронов. Скоро через канализационный люк в гетто был внесен ящик с оружием, украденный у немцев. В гетто было налажено Ш. Каплинским изготовление взрывателей для гранат. В гетто был занесен при содействии подкупленных жандармов мешок пороха вместо мешка соли. Из пороха в лампочках делали гранаты. В гетто проходило тайное обучение подполья военному делу, в котором участвовал и Аврахам Суцкевер. Подпольщики гетто связались с нееврейским подпольем, а также с появившимися советскими лесными партизанами. Участники еврейского сопротивления создавали диверсии на военных объектах, оказывали помощь советским военнопленным, а также семьям советских командиров, живших в огороженном лагере. При помощи чеха, служившего в немецкой армии, представители ОПО были переправлены в гетто Белостока и Варшавы, где они информировали местных евреев об кошмарных массовых убийствах евреев Вильнюса и Литвы. В ОПО узнали, что готовится последняя акция уничтожения в Ошмянах, где собраны евреи окружающих мест. Туда была направлена Лиза Магун, которая рассказала о готовящемся расстреле. Она смогла вывести большую группу в лес к партизанам. ОПО создало типографию, выпустило листовки, которые распространялись в городе. 1 мая 1943 г. ОПО праздновало, в это время происходило восстание в Варшавском гетто, а Аврахам Суцкевер прочитал свою песню «Возьмем оружие».
Аврахам работал в здании института естествознания, где собирали предметы еврейской культуры для отправки в Германию. Однажды днем местный подпольщик по договоренности принес в большом чемодане пулемет, очень нужный подполью. С трудом вдвоем внесли его в подвал, где пулемет разобрали, часть деталей вынесли наверх и прикрыли картинами еврейских художников, вверху которых была картина Шагала. В это время к зданию подъехала машина, откуда вышли высокопоставленные немцы, которые должны были осмотреть антисемитскую выставку. Бездарная выставка немцам не понравилась, и устроители ее решили показать им еврейские картины, под которыми лежали детали пулемета. Аврахам и его друзья замерли, что будет… К счастью немцам не понравилась картина Шагала и они прекратили осмотр. 9 июля 1943 г. гестапо узнало о существовании в гетто подполья и потребовало выдачи руководителя ОПО Исаака Виттенберга под угрозой уничтожения гетто. Исаак при такой угрозе вынужден был сдаться, и 16 июля он погиб в застенках гестапо. В связи с раскрытием подполья руководство ОПО решило выводить вооруженных подпольщиков в лес к партизанам. Первая группа бойцов в составе 25 человек во главе с Иосифом Глазманом ушла в Нарочские леса в партизанскую бригаду Маркова. Группа с боями прорвалась к партизанам, потеряв 11 человек. Был организован еврейский партизанский отряд «Месть», который в дальнейшем был расформирован. Немцы готовили ликвидацию гетто. Часть евреев перевели в созданный в Вильнюсе концлагерь, остальных переводили в концлагеря в Риге и Эстонии. Штаб ОПО объявил мобилизацию всех партизан. В гетто были созданы баррикады, партизаны оказывали вооруженное сопротивление. Немцы стали взрывать дома, евреи были вынуждены выйти из укрытий, их вывозили в концлагеря. Бойцы ОПО группами стали вырываться из гетто и направляться в отряды партизан. Вечером 12 сентября 1943 г. Аврахам Суцкевер с группой из 30 человек вырвались из гетто и при помощи проводницы Зелды Трагер прорвались к партизанам, потеряв 1 человека. В гетто оставались еще около 200 партизан с несколькими пулеметами. Гетто было намертво окружено, партизаны решили вырываться через канализацию. Пулеметы были вывезены на кладбище под трупами убитых евреев. С большими трудностями оставшимся партизанам удалось через канализацию вырваться из гетто и, прихватив пулеметы, добраться до Рудницкой пущи, где базировались литовские партизаны под командованием Зиманиса. В Рудницкую пущу из Нарочских лесов перебрались также часть партизан из ОПО Вильнюса. Партизаны ОПО воевали в 4-х отрядах: «Борьба» и «Смерть фашистам» под командование Берла Шерешневского и Аарона Арановича (погиб в бою), эти отряды, кроме евреев, включали и партизан других национальностей. Исключительно еврейскими отрядами являлись «Мститель» и «За победу» под командованием Абы Ковнера и Шмуэля Каплинского, у этих отрядах был общий штаб. Эти отряды пустили под откос 18 вражеских эшелонов, взорвали электростанцию в Свенцянах, уничтожили много немцев и полицаев. Отряды также участвовали в освобождении Вильнюса. После освобождения Аврахам перебрался в Москву, где по свежим следам опубликовал в 1944 г. на языке идиш книгу «Из Виленского гетто». Эта книга [71] только через 64 г. была переведена на русский язык. По материалам этой книги и составлено описание этого замечательного человека. Аврахам с женой из Москвы уехали в Польшу, а оттуда перебрались в Палестину. С первых дней создания государства Израиль Аврахам воевал в войнах за независимость. Он скончался в Израиле 20. 01. 2010 г. в возрасте 97 лет. В 1946 г. Аврахам Суцкевер свидетельствовал на Нюрнбергском процессе о злодеяниях немецких нацистов в Вильнюсе и Литве.
Исаак (Изя) Резник (Резников) [72] 1926 г. рождения жил до войны в местечке Хмельник Винницкой области Украины на берегу Южного Буга. Он учился сначала в еврейской, а затем в украинской школе, окончив к началу ВОВ 6 класс. Отец его был опытным столяром и жестянщиком. До войны они жили вместе со старшим братом Мишей в достатке в благоустроенном доме, содержали корову, кур. Перед войной брат уехал в Одессу учиться в техникуме. Исаак кроме учебы много занимался домашней работой, получил трудовые навыки по специальностям отца. Немцы оккупировали Хмельник 16 июля 1941 года. Через 2 дня евреев собрали на площади, и объявили известные антиеврейские приказы, что жиды – вне закона, за каждое нарушение – смерть и т. п. Уже через несколько дней полицаи расстреляли двух евреев, а 12 августа 1941 г. поймали 367 мужчин и после издевательств расстреляли по дороге на Уланов. В этот день погиб родственник Изи дядя Яша. Изя с отцом стали ремонтировать церковь. В один из дней в церковь вошел комендант Винцерман и начал избивать мальчика, а затем и отца железной палкой. За ремонт староста церкви ничего им не заплатил, заявив отцу, зачем жиду плата – вас скоро убьют. В начале января 1942 года евреев переселили в гетто, которое к счастью находилось в районе, где жили Изя с семьей и его бабушка. 9 января немцы окружили гетто, в дома врывались полицаи. Мама побежала к бабушке, а Изя с отцом пытались выбраться из гетто и перебраться к знакомым украинцам. Но это им не удалось, и они спрятались в ближайшем подвале. Поздно вечером, когда все стихло, они перешли по льду реку Южный Буг и пришли в село Голодьки. Там в сарае Андрея Рыбака они зарылись в сено. Скоро к ним присоединилась мама Изи с пятилетней племянницей. В сарай постучал Андрей Рыбак и попросил их уйти, так как люди видели приход мамы. Они вынуждены были уйти, мама с племянницей в село Старая Гута, а Изя с отцом в село Новая Гута.
В понедельник 12 января Изя с отцом решили отправиться тайно в гетто в свой дом, чтобы оттуда на санках вывезти часть спрятанных вещей. Они уже возвращались в село, когда мальчику захотелось еще взять забытое одеяло. Отец неохотно разрешил ему. Когда Изя находился в доме, туда вошли два полицая, схватили его, отвели в полицию и поместили в конюшню, где находилось много евреев. В конюшне не было потолка, с крыши было сорвано несколько листов жести. Изя попросил молодого плотника Либермана подсадить его. Добравшись до обрешетки, он влез на крышу и съехал в сугроб. Он направился в село, но на самом краю местечка был пойман полицаем Кинелем, снова отведен в полицию и посажен в крепко охраняемый подвал. Продержали в подвале задержанных евреев 3 суток без еды и питья. 16 января их вывели на двор полиции и произвели селекцию, выделили специалистов столяров, кузнецов и прочих. Среди специалистов оказался его дядя брат мамы Арон Копейкис. Остальных, женщин с детьми, стариков, детей подростков повели в лес, где велели раздеться догола и погнали к огромной яме в 150-200 метрах. Чтобы не замерзнуть на сильном январском морозе Изя решил эти последние метры пробежать трусцой. Он прибежал первым в первой группе и продолжал усиливать бег. Скоро он услышал за спиной стрельбу и начал петлять между деревьями. Ему удалось убежать, добраться до села Старая Гута и влезть в какой-то сарай. Там он забрался в ясли, где согревался до вечера дыханием коровы. Вечером он побежал лесом в село Голодьки к знакомой Клавдии Заплетнюк, постучал в окно. Она открыла дверь, но когда увидела голого мальчика, испугалась, отпрянула, но минуту спустя, впустила его в хату, дала домотканую сорочку и велела лезть на печь. Через пару дней Изе при помощи Клавдии удалось связаться с отцом и мамой, которые прятались в соседнем селе с двумя малолетними племянниками. Теперь в Хмельнике было гетто, где содержались специалисты с семьями. В числе их был брат мамы Арон Копейкис, семья которого была расстреляна. Мама с детьми решила уйти в гетто, где она стала жить вместе с Ароном. По простоте она рассказала подругам, соседям, что ее муж и сын живые, прячутся в селах. Немцам в Хмельнике понадобился специалист – модельщик, которым был отец Изи. Дали требование юденрату, который по слухам знал, что он живой, найти его. Юденрат сообщил в полицию, что модельщик прячется где-то в селах, его стали искать, Изе с отцом пришлось уйти из села и три дня прятаться в лесу в голоде и холоде. Они почувствовали, что погибают и ушли в гетто. Начальник полиции Тарнавский до войны работал с отцом Изи на заводе, знал его как незаменимого специалиста, выдал ему удостоверение на право жить вместе с семьей. Однако все знали, что эта бумага на время, стали думать о спасении. Пошел слух, что в Жмеринке, где управляют румыны, евреев не убивают, многие стали переходить Южный Буг и перебираться к румынам. Изя с отцом стали работать на мебельной фабрике. Каждое утро жители гетто обязаны были регистрироваться в полиции. 12 июня 1942 г. при очередной регистрации стали отделять от специалистов жен и детей, отделили также маму Изи. Скоро в гетто въехали машины, отобранных, в том числе маму Изи, повезли на расстрел. Изя с отцом остались работать в гетто. Скоро к ним присоединилась родственница мамы Роза, которая плохо относилась к Изе. 3 марта 1943 г. отец Изи узнал, что гетто собираются уничтожить, они решили бежать в Жмеринку, но сначала надо убежать из гетто. Выбрались из дома и временно спрятались в подвале до вечера. Очень тяжело было стоять неподвижно в вонючем подвале много часов. Изя решает пойти на разведку, хотя отец предлагает подождать до темноты. Но как только он вышел из подвала, то был замечен полицаем и отведен к полиции, где на дворе были собраны все евреи гетто, разделенные на 2 группы – на специалистов и на членов их семей. Изю толкнули во вторую группу, но ему с трудом удалось перебежать в группу специалистов, где находился его дядя Арон Копейкис.
Члены семей специалистов были расстреляны, а 130 специалистов были помещены в подвал, где их держали до 6 марта, после чего перевели в организованный рабочий лагерь, размещенный в бывшей еврейской школе. Лагерь охраняли полицаи, утром к лагерю приходили охранники с различных предприятий и отводили специалистов на рабочие места. Изя снова работал на мебельной фабрике, постоянно думал, где отец.
Однажды на фабрику, где работал Изя, пришли немцы и потребовали выделить двух столяров-евреев для отправки на работу в рабочий лагерь в городе Винница. Был выделен Изя и старше его на 2 года Лева Кнейлос. Кроме них в Винницу были направлены жестянщики Зися Вайсман и Шмил Гольдберг. Скоро машина въехала в Винницу и остановилась возле дома с колоннами, Евреев ввели в вестибюль, сопровождающий офицер куда-то ушел. Охраны никакой, можно было убежать, Изя на это решился. Он вышел из здания, решил пойти в сторону Жмеринки, но не знал города, куда идти. Пройдя немного, он спросил прохожего, как пройти на дорогу к Жмеринке. К несчастью прохожий оказался полицаем, он схватил его за руку и отвел в тот же дом с колоннами, откуда Изя только недавно ушел. В это время офицер выводил привезенных евреев из здания, к ним и присоединился Изя. Полицай пытался что-то говорить немцу, но тот не понял и ударил его. Привезенных евреев привели к зданию заводоуправления мебельного комбината, где располагался рабочий лагерь. 24 еврейских узника готовили деревянные изделия для немецких оборонных объектов. В лагере был староста – румынский еврей, который отвечал за наличие узников. Действовала круговая порука – в случае побега любого из них все узники должны быть расстреляны. Поэтому узники не убегали, хотя охраняли их слабо. Так, например, один из узников имел в Виннице русскую жену, он по договоренности со старостой лагеря иногда уходил к ней, но к вечеру возвращался. Кроме основной работы Изя иногда бывал в доме, где жили немцы, выполняя домашнюю работу. Однажды, готовя дрова для начальства, Изя заметил на веранде газету. Начальство долго не показывалось, Изя решил взять газету на курево. Поднявшись на веранду, он заметил в кресле кожаную кобуру с пистолетом. Он схватил пистолет с обоймой и бегом побежал к уборной, где спрятал оружие под стропило крыши. Он рассказал об оружии товарищу, бывшему солдату польской армии, который научил его, как пользоваться пистолетом. Была осень 1943 г., наши наступающие войска подошли к Днепру, о чем знали узники лагеря, немцы нервничали. Однажды в воскресенье узник, ушедший к жене, вечером не возвратился в лагерь. Староста ждал его долго, но поздно вечером сообщил об этом немцам. С каждой минутой ждали приезда гестапо и уничтожения узников лагеря. Молодые узники начали разбегаться. Изя все не решался, на всякий случай он достал из уборной пистолет, снял с предохранителя. В комнате остался он один с товарищем, который не мог бежать и спрятался под нарами. Вдруг в комнату ворвался гестаповец, спрашивая, один ли он. Изя ответил, что второй под нарами. Немец нагнулся и начал вытаскивать за ногу соседа. Изя приложил к голове немца пистолет и нажал курок. Немец обмяк, а Изя выбежал из комнаты и перепрыгнул через ограду, столкнувшись с другим убегающим узником. Они оба побежали в сторону реки Южный Буг, где рыбак на лодке переправил их через реку. Изя направился в сторону села Голодьки, недалеко от Хмельника. В одном из сел его заметил староста, заподозрив в нем еврея. Он схватил мальчика, с намерением передать его немцам. Изе пришлось выстрелить в него и убежать. Он пришел в село Голодьки, а потом в другие села, где его прятали и кормили знакомые и незнакомые украинские селяне. В январе 1944 г. Изя встретил партизан, воевал в отряде им. Ленина до соединения с Красной армией в марте этого же года. 24 апреля 1944 г. Изя был призван в армию, воевал связистом до конца войны, был контужен, расписался на развалинах рейхстага на языке идиш. Служил в войсках до 1950 г., демобилизовался в Москву, где женился, работал на заводе, воспитал 3-х дочерей. В 1992 г. репатриировался в Израиль, где возглавил Хмельникское землячество.
Евгения (Женя) Гринберг [73] 7-и лет со своей сестрой Розой 15-ти лет 20 июня 1941 г. отправились из Москвы на летние каникулы к сестре своей матери, работавшей учительницей в селе Полуж Краснопольского района Могилевской области Белоруссии. Они приехали в село поздно вечером 21 июня, а утром узнали, что началась война. Эвакуироваться они не сумели и вместе с тетей и дедом попали в конце июля под немецкую оккупацию. Скоро они узнали, что в Краснополье расстреляли часть евреев. Холодной и голодной осенью Женя заболела рожистым воспалением ноги, у нее поднялась температура. Немцы и полицаи скоро отправили 2 еврейские семьи из Полужа, в том числе тетю, деда и сестру Жени, в Краснополье, где было организовано еврейское гетто. Немцы оставили Женю одну в доме, так как узнали от старосты, что у нее заразная болезнь - «рожа». Жене повезло, ведь немцы обычно «заразных» расстреливали. Совестливый староста возвратился к Жене ночью и увез ее к себе домой в деревню Заборье. Жена старосты посадила ее на печь и стала «заговаривать» ее болезнь, Жене стало вроде легшее. Однако, через несколько дней приехал полицейский и велел везти ее в Краснополье на допрос в полицию. Староста завернул ее в тулуп и повез в санях, так как уже выпал снег. По дороге староста ей сказал, что она должна говорить, что они с сестрой русские, ехали к бабушке, но их разбомбили, а люди, с которыми они жили, только их приютили, ведь вы совсем не похожи на евреев. Староста и с сестрой договорился, что и она будет тоже так говорить. Женя и сестра так и говорили, но в полиции им не поверили, и их перевели в Краснопольское гетто. Через некоторое время из-за заразной болезни Жени ее с сестрой перевели из гетто на жительство в дом еврейского врача, которая жила с сыном вне гетто, так как обслуживала немцев. Врача звали Мария Григорьевна Грушевская, она ничем не помогала сестрам, хотя малолетнюю Женю заставляла убирать дом, носить воду. Однажды, когда Женя грела воду, чтобы мыть полы, он опрокинула кастрюлю с кипятком и обварилась. В этом доме сестры пережили зиму, наступил апрель 1942 г., Женя выздоравливала, их должны были переводить обратно в гетто. Ходили слухи, что предстоит расстрел гетто. Сестра ей сказала, что в гетто она не пойдет, будет искать партизан. Вдвоем им не уйти, пусть Женя говорит, что она не знает, где сестра. Скоро за ними пришел полицейский, чтобы забрать в гетто. Однако, когда сестры не оказалось, он не стал одну девочку забирать в гетто. Без сестры Жене стало очень трудно: в чулане, где она спала по ночам бегали мыши, она боялась, нечего было есть, хотя врач, тетя Маня с сыном ели, но ей ничего не давали. Тогда Женя решила пойти в село Полуж, где жила раньше, что в 8 км от Краснополья, дорога прямая, она ее знала, там есть знакомая тетя Мотя. Она быстро шла по кустарнику, местами бежала вдоль дороги. Тетя Мотя ее накормила, дала и на дорогу. Добралась обратно до темноты. Так она летом несколько раз бегала к тете Моте, пока к той не вернулся муж, который начал работать в полиции. После этого в Краснополье ей стала помогать тетя Дуня-милиционерша (ее муж до войны был милиционер). Она часто брала Женю к себе, кормила, а Женя присматривала за ее 1,5 годовалой дочкой, у неё был еще сын 6 лет. В конце июня, начале июля тетя Маня, у которой жила Женя, сказала, что приехали каратели, будут расстреливать гетто. На следующий день возле дома, где жила Женя, собрались дети, играли. Женя вышла к ним, села с ними. Вдруг за ней пришли 2 полицейских и сказали Жене, что ее приглашают в полицию получать продукты. Но Женя никогда не получала продукты, она знала, что ее хотят расстрелять. Она заплакала, схватилась за колья забора, сказала, что она никуда не пойдет, она знает, куда ее хотят забрать. Заплакали дети вокруг нее, к ним выбежали родители. Один полицейский стал отрывать ее от забора, но другой сказал: оставь ее, завтра утром тихо ее заберем. Полицейские ушли, но Женя поняла, что из дома надо уйти. Поздно вечером она ушла к тете Дуне, которая удивилась, что она жива. Тетя Дуня рассказала, что все гетто, в том числе тетю и дедушку расстреляли, тетю Маню пока оставили. Каратели уехали, пока можно жить у нее. Она накормила Женю, уложила спать, но завтра велела перейти к тете Мане, потому, что боялась за своих детей – ведь тех, кто прятал евреев, расстреливали вместе с семьей. Спустя несколько дней, когда Женя ушла к тете Дуне и затем возвращалась к тете Мане, она увидела, что калитка дома тети Мани раскрыта, а двор заполнен немцами. Она бросилась обратно к тете Дуне. Та пошла туда, рассказала, что немцы забрали тетю Маню (еврейку-врача) с сыном, а дом заколотили. Тетя Дуня боялась ее держать, предложила прятаться за огородом в старой копне соломы. Тетя Дуня ей приносила еду не каждый день, а ведь была поздняя осень, наступала зима. Женя превратилась в грязную, постоянно дрожавшую девочку.
Однажды был солнечный день, Женя вылезла согреться и увидела стоявшую рядом женщину. Женя уже знала, что нужно не говорить, что она еврейка, тем более что она была беленькая и говорила на чистом русском языке. Она рассказала этой женщине, что она эвакуированная, но потеряла своих родных. Женщину звали тетя Настя, она была из сожженной немцами деревни, жила одна с двумя детьми. Она сказала «Будь, что будет, не замерзать же тебе здесь, у меня два мальчика, пусть будет третья девочка. Пойдем со мной». Это было спасением Жени. Чтобы как-то прокормить всех, женщина помогала людям копать картошку, перекапывала огороды, а чаще всего собирала очистки и другие отходы на помойке немецкой кухни, Все, что варила, приносила в чугунке. Ставила его на пол, а дети, как три голодных щенка, набрасывались на еду. От грязи, постоянного недоедания, холода тело Жени покрылось гнойными нарывами, поднялась высокая температура. Она бредила, временами теряла сознание. Тетя Настя почувствовала, что ей не помочь больной девочке. Она обратилась к знакомой местной жительнице с просьбой помочь. Та послала свою дочь, которая увидела Женю, поговорила с тетей Настей. Дома решили помочь, и на следующий день к тете Насте пришла эта девушка с братом, и забрали Женю к себе домой.
Так в конце ноября 1942 г. Женя оказалась в семье замечательных людей, в доме Николая Григорьевича Мельникова, его жены Анастасии Владимировны и их детей Зины и Володи. Впоследствии ей рассказали, что, когда Зина вернулась от тети Насти, она сразу сказала: «Мама, если мы не заберем девочку к себе, она там погибнет». Когда ее привезли, то сразу остригли, вымыли, одели во все чистое. Поговорили с ней, поняли, что ее надо прятать. Научили прятаться в нужное время. Больше всех за ней ухаживала Зина, вылечила ее домашними средствами.
Долго никто не знал, что Женя находится у Мельниковых. Но однажды, это было в августе 1943 г., когда немцы уже отступали, пришел Краснопольский староста Баев. После этого хозяйка дома сказала, что все срочно должны уходить в лес. Зина и Володя ушли сразу с отцом, После хозяйка велела Жене одеться теплей и выйти огородами, а она – калиткой. Чтобы Женя к ней не подходила, а следовала за ней на расстоянии. В лесу Жене рассказали, что кто-то донес, что Мельниковы прячут жидовочку, староста предложил завтра привести ее в полицию. После освобождения староста Баев был осужден на 25 лет. В лесу находилось много местных жителей, которых освободили в октябре 1943 г. Возвращаясь из леса, Женя проходила мимо противотанковых рвов, где были расстреляны евреи Краснополья.
Так много людей спасали 7-8 летнюю еврейскую девочку, рискуя своей жизнью. Это и тетя Мотя, тетя Дуня, тетя Настя и семья Мельниковых в составе Николая Григорьевича, Анастасии Владимировны и их замечательных детей Зины и Володи. 53 года спустя, в июне 1996 г. семья Мельниковых, Николай и Анастасия, и их дети, Зинаида и Владимир, мемориалом Яд Вашем удостоены звания и награждены медалью «Праведник народов мира».
Сестра Жени Вишнева (в девичестве Гринберг) Роза сначала попала в небольшой партизанский отряд, который влился в партизанское соединение под командованием А. Ф. Федорова. Она назвалась Розой Витко, чтобы отказаться от еврейской фамилии Гринберг, так как, не все партизанские отряды принимали в свой состав евреев. Она служила медицинской сестрой, награждена в партизанах медалями «За боевые заслуги» и «Партизан Великой Отечественной войны».
Автору этих записок Семену Додику [37] в начале ВОВ было 15 лет, он окончил 8-й класс в украинской школе города Бар, райцентре Винницкой области на Украине. Семья, как и большинство еврейских семей города не смогла эвакуироваться, и уже 16 июля 1941 г. попала в оккупацию. Евреи стали вне закона, их грабили, над ними издевались, заставляли бесплатно работать. Была создана управа, украинская полиция – шуцманы. В декабре 1941 г. в Баре было создано еврейское гетто, но евреи жили еще в своих домах. В это же время часть оккупированной территории Украины была передана Германией под управление своей союзнице Румынии. Эта территория называлась Транснистрией. Граница между немецкой зоной оккупации и Транснистрией проходила частично по реке Ров, протекавшей рядом с Баром. Часть территории бывшего Барского района на правом берегу реки перешла к румынам. Румыны тоже издевались над евреями, например, они депортировали в Траснистрию евреев из Бессарабии и Северной Буковины, но они после поражения немцев под Москвой и Сталинградом не осуществляли массовых расстрелов евреев, о чем знали евреи Бара.
С большим трудом пережили зиму, наступило лето 1942 г. Вокруг производились расстрелы еврейских местечек, евреи Бара с ужасом ждали своей очереди. В середине августа пошли слухи о расстреле, говорили, что в Бар вошла зондеркоманда. 19 августа 1942 г. еврейские кварталы были оцеплены украинскими шуцманами, евреев с вещами стали выгонять на стадион. Там немцы стали производить отбор работоспособных, остальных – инвалидов, женщин, детей, пожилых построили в колонны и погнали на Гармацкую дорогу к заранее выкопанным ямам, где расстреляли. В этот день вместе с свыше 3-мя тысячами евреев погибла мама Семена. Оставшихся в живых Семена с отцом и младшей сестричкой 12 лет Гитэлэ, тетю Майку с двоюродными сестрами Цилей и Полей вместе с оставшимися евреями отвели в гетто, окруженное колючей проволокой. На следующее утро в гетто въехали грузовые машины, из домов выгоняли жителей, отобрали около 200 молодых людей, посадили на машины и отвезли в организованный рабочий лагерь в селе Якушинцы в 10 км от города Винница. Среди узников лагеря оказался Семен Додик с двоюродными сестрами Цилей и Полей. Узники лагеря ремонтировали шоссе, ведущее к ставке Гитлера. Узников конвоировали жестокие литовцы, избивавшие их. Из лагеря Семену удалось бежать, к сожалению, не смогли бежать его сестры, которые погибли вместе с другими узниками. Семен бежал обратно в Барское гетто, где в начале октября 1942 г. еще были живы его отец с младшей сестричкой и тетя Майка. По сообщению отца ходят слухи о скором уничтожении гетто. Семен стал работать в сельскохозяйственной бригаде. Перед уходом на работу утром 14 октября отец предупредил Семена, что завтра ожидается акция, чтобы он по возможности не возвращался в гетто. Возвратившись с поля, Семен с другом Фимой Тарло заночевали возле колхозного двора в подвале недостроенного дома. Утром по обилию шуцманов и обрывкам разговоров они узнали, что гетто окружено. Они решили расстаться, спрятаться, а ночью перейти через речку Ров на румынскую территорию, где, как говорили, не убивают евреев. Они разошлись в разные стороны, Семен направился на окраину города к видневшейся скирде соломы. Фима ушел к польскому кладбищу, где он спрятался, а ночью перешел к румынам и остался жив. Семен осторожно прошел к скирде, которая находилась около одного километра от пограничной реки Ров, и зарылся глубоко в солому. Скоро он услышал звуки выстрелов и крики, оказалось, что недалеко находится место расстрела. В этот день в Баре расстреляли свыше 2 тысяч евреев, среди которых были отец и младшая сестричка Семена, и тетя Майка. Ближе к ночи Семен осторожно вылез из скирды и направился к реке. Он прошел немного вдоль реки, нашел место, заросшее травой, где мелко, перешел реку и оказался на «румынской» территории. Он знал дорогу к еврейскому местечку Поповцы, и к утру пришел туда. Семен рассказал жителям местечка, у которых было много родственников в Баре, об окончательном расстреле евреев. Семена приютила женщина с двумя малолетними детьми в своей комнате. В Поповцах было тесно, так как туда поселили много евреев, депортированных румынами из Бессарабии. Утром Семен уходил из дома, искал пропитание, голодал. Однажды в начале ноября еврей из Бара, убежавший от немцев, предложил Семену пойти в Барское гетто и найти там закопанные им драгоценности, которые можно будет поделить. Это было очень рискованное дело, но голодный и раздетый 16 летний мальчик решился на это. Ночью Семен переправился через реку Ров, пролез под проволоку в гетто и начал искать тайник. Вроде нашел место, стал копать, но ничего не нашел. Вдруг послышались шаги, видно шуцманы патрулировали гетто. Семен полез на чердак и втащил туда лестницу. Дело шло к утру, светлело, пришлось целый день лежать на чердаке с мокрыми ногами при небольшом морозе. Поздно вечером Семен слез с чердака, пальцев ног не чувствовал. С трудом вылез из гетто, обратно переправился через реку, стал возвращаться в Поповцы. По дороге зашел в украинскую хату, где попросил хозяйку согреться. Когда снял ботинки, оказалось, что часть пальцев обоих ног обморожены. Возвратившись в Поповцы, Семен уже не мог надеть ботинки, так как ноги распухли, стали дурно пахнуть. Пришлось искать другое жилье и пропитание на больных ногах, замотанных в тряпки. В это время в Копайгороде, что в 10 км от Поповцев собирали бригаду на лесоразработки, обещали кормить и жилье. Семен с огромным трудом поковылял туда. Председатель еврейской общины включил Семена в бригаду, выдал раздетому мальчику ношенную теплую куртку и немного оккупационных денег – марок. В составе бригады были в основном бежавшие из немецкой зоны оккупации бездомные евреи и один еврей, депортированный из Бессарабии. Бригаду отвезли в село Матийков и поселили в пустующей хате, принадлежащей бабе Федоре, с которой Семен подружился. Лесничий Голецкий относился к рабочим бригады сочувственно, не много требовал. Рабочие имели возможность общаться с местными жителями, подрабатывать у них, обменивать иголки-нитки на картошку и прочую еду. С трудом прожили зиму, наступили весна и лето 1943 г. Летом ноги у Семена поджили, он уже мог одеть ботинки. Наши наступали, осенью по слухам немцы оставили Киев. Пошли слухи, что появились партизаны. Поздней осенью румынские жандармы в поисках партизан нагрянули на хату, где жила бригада, арестовали всех и увезли в жандармский пост в селе Мытки, что в 2 км от Матийкова, поместили в подвал. Вызвали на допрос еврея из Бессарабии, говорившего по-румынски. Скоро его привели бледного, он говорил, что нас считают партизанами, будут расстреливать…
С тяжелым сердцем провели ночь, утром многим надо было в туалет, стали выводить двойками. Первая двойка возвратилась и сказала, что конвоир стоит сзади, не видит переднего, который может убежать. Решили, что убежавший должен явиться в еврейскую общину Копайгорода и рассказать, что нас хотят расстрелять. Предложили бежать Семену, так как он знал дорогу в Копайгород, он согласился. Побег Семену удался, за 3 часа он прошел около 15 км, явился в еврейскую общину Копайгорода и объяснил ситуацию. Руководство общины обратилось к начальнику жандармерии, по требованию которого евреев послали на лесоразработки, и которому подчинялся жандармский пост в Мытках, за помощью, организовав дорогое подношение. Начальник позвонил в Мытки, велел евреев отпустить и привезти в Копайгород. Здесь всех отпустили, Семен снова голодный, без жилья. В общине предложили поехать на работу, где будут кормить, будет жилье. Пришлось согласиться, отправили в Могилев-Подольский, где поместили в охраняемое помещение. Тут Семен узнал, что будут посылать в известный лагерь Печора, где много евреев погибает. Отказаться и убежать невозможно, кругом охрана. Скоро всех погрузили в грязные охраняемые вагоны, поезд тронулся. Поезд остановился на станции Жмеринка, открыли дверь вагона, возле нее шагал часовой. Семен попросил попутчиков приподнять его к окошку вагона, и, когда часовой отвернулся, Семен удачно выпрыгнул из вагона и скрылся. Семен пытался остаться в еврейском гетто Жмеринки, но ему отказал руководитель доктор Гершман. Семен решил пойти в село Матийков, к бабе Федоре, которой он часто помогал. Бабушка Федора согласилась его приютить, велела ему не показываться. Несколько месяцев Семен прятался у бабушки Федоры, пока в селе в начале февраля 1944 г. не появились партизаны, о которых он мечтал всегда. Он вступил в партизанский отряд имени Кармалюка кавбригады им. Ленина, совершавшей рейд по Винницкой области. В бою с немцами у села Носиковка Шаргородского района был ранен. В апреле 1944 г. после соединения с Красной Армией партизанское соединение было расформировано, а в мае этого года Семен был призван в Красную Армию. Воевал до Победы в 1945 г., был демобилизован в 1947 г. В этом же году сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости, поступил в институт, который окончил в 1952 г. в Москве. В дальнейшем он стал ученым, написал книги. После перестройки много работает в области изучения Холокоста, чтобы помнили об этих событиях, чтобы они никогда не повторились.
В гетто Западной Украины и Западной Белоруссии одним из возможных способов выживания было получение визовых документов или паспортов на гражданство в различных странах Южной Америки, Швейцарии, Румынии и других. Немцы часто не обращали внимания на эти документы, но чаще евреев при наличии этих документов размещали в лагерях с щадящим режимом типа Берген-Бельзен, Терезин [21,22], в которых были шансы выжить.
В оккупированных областях Советского Союза не было никаких организаций, спасавших евреев. В Польше была организация под названием «Совет помощи евреям» и под кодовым названием «Жегота» [74]. Эта организация помогала евреям, снабжала их «арийскими» документами, выводила детей из гетто, передавала их в нееврейские семьи, или детские дома, монастыри. В этой организации работала подпольно Ирена Сендлер – Праведница народов мира. Она спасла 2500 детей, данные которых сохранила в закопанных стеклянных банках. Западная Украина, которая до сентября 1939 г. входила в состав Польши, а при немецкой оккупации часть ее была включена в состав генерал-губернаторства, куда входила и польская территория, оккупированная немцами, также подпадала под деятельности «Жеготы». По данным [40] деятельность «Жеготы» распространялась на гетто Львова и Дрогобыча, что спасло определенное число евреев в этих городах. После освобождения Львова в первые дни в город возвратились около 2 тыс. евреев [40], которых скрывали неевреи и которые жили по арийским документам. Многим из них была оказана помощь «Жеготой».
На оккупированных территориях Северной Осетии и Кабардино-Балкарии до войны жило около 5 тысяч горских евреев [40]. Горские евреи Северной Осетии жили с двадцатых годов двадцатого столетия в селах Богдановка и Менжинск. Они считались местным христианским населением евреями чужаками. Около 700 этих евреев было расстреляно немцами в сентябре-октябре 1942 г. Горские евреи Кабардино-Балкарии проживали много столетий в окрестностях Нальчика, считались местным населением одним из коренных народов Кавказа, относились к ним дружелюбно. Представители этих горских евреев [40] обратились к председателю Национального Совета Кабардино-Балкарии (образованного немцами) Селиму Шадову с просьбой защиты, так как их собираются расстрелять как евреев, но они не евреи. Шадов обратился с ходатайством к высшему немецкому командованию, которое не было заинтересовано в конфликте с коренным кавказским населением. Командование предложило командующему айнзацгруппы В. Биркампу, курирующему еврейский вопрос, разобраться. Кроме того, на Кавказе в это время находился представитель Министерства Восточных оккупированных территорий Браутигам, специалист по народам Кавказа. Он сообщил Биркампу, что по его исследованиям, горские евреи с этнической точки зрения не обычные евреи, а маленький горный народ, который несколько сот лет назад принял иудаизм. По его мнению, местные народы дружат с этим народом и не поймут жестокого обращения с ним. Биркамп создал комиссию, которая посетила селения горских евреев и которая подтвердила доводы Шадова и Браутигама. Истребление горских евреев было отложено. Биркамп послал в Берлин свои соображения на утверждение. К счастью в Берлине рассмотрение вопроса о расовой принадлежности горских евреев длилось до мая 1943 года, и не закончилось, требовалось дополнительное исследование. А в январе 1943 года горские евреи были освобождены. Остались в живых около 4 тысяч горских евреев [40].
Город Моздок находился в руках немцев с августа 1942 г. до января 1943 г. Кроме евреев Моздока, оставшихся в оккупации, там находилось много местных и эвакуированных евреев, бежавших от расстрелов. Моздок находился в прифронтовой полосе, а там не трогали евреев. Гетто не было, евреи ходили свободно. В город не вошли айнзацгруппы, которые расстреливали евреев, и евреи уцелели [40].
В июле 1944 г. началось освобождение Прибалтики. Вследствие потребности в рабочей силе, 20-23 тысячи евреев из концлагерей Прибалтики было вывезено в Германию [40]. Очень много погибло в пути, на маршах, в местных лагерях от непосильной работы, голода и болезней. Осталось в живых после окончания войны меньше половины, около 8-10 тысяч человек. Всего в Литве выжило около 10 тыс. а в Латвии около 500 евреев [75].
В Белоруссии в партизанских отрядах и местными жителями спасено около 20 тыс. евреев [75]. В Киеве не менее 1 тыс. евреев было спасено неевреями. В Крыму в живых осталось около 500 евреев. По данным [75] в Транснистрии выжило около 70 тыс. евреев, из них около 35 тысяч из Буковины, около 20 тыс. из Молдавии (Бессарабии) и около 15 тыс. местных, в румынской зоне оккупации в городе Черновцы (Черновицы) выжило около 17 тыс.
Литература
1. Альтман И. А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР 1941-1945 г. М., Фонд «Ковчег», 2002.
2. Додик С. Д. Судьба евреев Транснистрии. Журнал «Корни» N24, октябрь-декабрь 2004, М.-Киев.
3. Люба Гурова. Гитлерюнге Соломон. «Еврейское слово» N7 (180), 11-17 февраля 2004.
4. Люди остаются людьми. Свидетельства узников фашистских лагерей-гетто. Вестник, выпуск 3. Черновцы, Украина, 1994.
5. В огне Катастрофы (Шоа) на Украине. Свидетельства и документы. Издание «Бейт Лехамей Ха-Геттоот», Израиль, 1998.
6. Передайте детям нашим о нашей судьбе. Сборник документов, дневников, воспоминаний. Симферополь, БЕЦ «Хесед Шимон», 2001.
7. Трагедия евреев Белоруссии в 1941-44 г.г. Минск, 1995.
8 Живыми остались только мы. Свидетельства и документы. Киев, Задруга, 2000.
9. Последние свидетели. Фонд «Ковчег», Коллекция «Совершенно секретно», М., 2002.
10. Макс Привлер. Трижды расстрелянный. Комплекс редакционных и издательских услуг Матвея Черного, Тель-Авив, 1998.
11. Самуил Гиль. Кровь их и сегодня говорит. Нью-Йорк, 1995.
12 Неизвестная черная книга. Яд Ва-Шем, ГА РФ. Иерусалим, М. 1993.
13. Люди остаются людьми. Свидетельства очевидцев. Вестник, выпуск 2. Черновцы, Прут, 1992.
14. Там же, выпуск 1, Черновцы, УССР, 1991.
15. Люся Калика. 820 дней в подземелье. М., Научно-информационный бюллетень «Холокост» N1(29), 2005.
16. Борис Забарко. Жизнь и смерть в эпоху Холокоста. Свидетельства и документы. Книга 1. Киев, 2006.
17. Мадиевский С. А. Другие немцы. Сопротивление спасателей в Третьем Рейхе. Дом еврейской книги, М., 2006.
18. Мы не можем молчать. Дети о Холокосте. М., МИК, Фонд «Холокост», 2005.
19. Мы не можем молчать. Школьники и студенты о Холокосте. Выпуск 2. М., Фонд «Холокост», «Академия», 2006.
20. Мы не можем молчать. Школьники и студенты о Холокосте. Выпуск 3. М., Центр и Фонд «Холокост», МИК, 2007.
21«Венгерская рапсодия» Жоржа Мантелло. Еврейское слово, N48 (321), 20 декабря-26 декабря 2006, М..
22. Яффа Элиах. Бог здесь больше не живет. Хасидские истории эпохи катастрофы. Гешарим (Мосты культуры), М., 2005.
23. Питер Лейн Тейлор. Под землей. Ридерз дайджест, стр. 100-106, М., апрель 2005.
24 Грушко Бронислава. «От гибели навстречу жизни». В книге [16], стр. 410-417
25. Инна Беркович. «Мама! Где ты?» В книге [9], стр. 70,71.
26. Свидетельство Инны Беркович. Архив автора.
27. Дина Раздольская-Маркова. Не помню ни одного мгновения. В книге [9], стр. 268,269.
28. Елизавета Давыдова. Я взяла себе фамилию Стефаненко. В книге [9], стр. 148, 149.
29. Любовь Берлин. Памяти Валентины Петровны Щениовской. В книге [9], стр. 81, 8.
30. И. Карпенко. Пяти смертям назло. Журнал «Лехаим», сентябрь 2006, стр. 98, 99.
31. Чикишев А. Г. Пещеры на территории СССР, М, , 1973.
32 Эдуард Фридман. Тринадцатый. В книге [9], стр. 343-345
33. Виктор Гехт. Как я стал сыном полка. В книге [9], стр. 114-118
34. Любовь Карнарук, Виктория Майстренко. Бабушка Тамара из сундука. Еврейское слово, N12 (334), 28 марта-3 апреля 2007, М..
35. Михаил Френкель. Чудом спасенная, или Бабье лето в Бабьем Яру. Еврейское слово, N38 (311). 4 октября-10 октября 2006, М.
36. Арье Долинко. Так погибли общины Пинска и Карлина… Возвращение, Москва, 2005.
37. Семен Додик. Судьба и жизнь мальчика из расстрелянного гетто. Калейдоскоп, М., 2004.
38. Тарлов Е. И. В памяти и в сердце. Запорожье, 2001.
39. Свидетельство Розы Каплан. Архив автора.
40. Ицхак Арад. Катастрофа евреев на оккупированных территориях Советского Союза (1941-1945). Центр «Ткума», Днепропетровск, 2007. Центр «Холокост», М., 2007.
41. Яблонко Роман. Судьба Ильзы Штайн. В книге «Мы не можем молчать». МИК и фонд «Холокост», М., 2005.
42. Письмо Михаила Айзена от 28.02.2008. Архив автора.
43. Эмилия Малина. Моей мамой была Татьяна Драч. В книге [9], стр. 231.
44. Раиса Аршанская. «Запомни этот день…» В книге [9], стр. 50, 51.
45. Владимир Иткин. Мы не пошли в Петрушинскую балку. В книге [9], стр. 170.
46. Кама Гинкас. Почему я выбираю «нет». В книге [9], стр. 119-126.
47. Яков Этингер. Няня, победившая фашизм. В книге [9], стр. 363-374.
48. Сима Замураева. Я бродила, как затравленный зверь… В книге [9], стр. 166.
49. Моисей Грейман. «Об этом страшно вспомнить…» В книге [16], стр. 395-398.
50. Юрий Вайнберг. «Все, кто меня спасал, рисковали быть расстрелянными» В книге [16], стр. 197-200.
51. Виктория Прессман .Еврейский талисман латышских эсэсовцев. Еврейское слово, №24 (346), 27 июня-3 июля 2007, М.
52. Раиса Рыжик. Записки из мертвого местечка. В книге [9], стр. 316-328.
53. Лидия Мильготина. В августе сорок первого. В книге [9], стр. 233-236.
54. Михаил Березюк. От Винницы до Бланжи-Сюр-Тернауз. В книге [9], стр. 68,69.
55. Людмила Волошина. Равенсбрюк. Уроки мадам Жюли. В книге [9], стр. 103,104.
56. Бронислава Васильченко. «Людей вывозили за местечко и расстреливали…» В книге [16], стр. 213-219
57. Фира Гершанок. «Нас затолкали в товарные вагоны и отправили в Германию». В книге [16], стр. 314-317.
58. Яков Рудюк. Скитания. В книге [9], стр. 288-303.
59. Борис Михлин. Я шел навстречу своим. В книге [9], стр. 240-257.
60. Борис Розен. Пять условий выживания. В книге [9], стр. 270-275.
61. Лидия Глузманова. «Мы испытали дикий ужас…». В книге [16], стр. 344-352.
62. Владимир Познанский. Подвиг юного праведника. Журнал «Лехаим», №12(128), декабрь 2002. М.
63. Александра Трихичева. Спасенная из ада. В книге [19], стр. 169-196.
64. Книга праведников. Фонд «Холокост», изд. «МИК», М., 2005, стр. 66.
65. Василий Гроссман и Илья Эренбург (редакторы). Черная книга. Тель-Авив, 1980
66. Свидетельство Даниила Драпкина. Архив автора.
67. Свидетельство Георгия Фридмана. Архив автора.
68. Борис Сребник. Мне все время везло. В книге [9],стр. 333-342.
69. Оксана Ширкина. Список Киселева. «Еврейское слово», № 20 (390), 3-9 июня 2008.
70. Свидетельство Бориса Шейнина. Архив автора.
71. Аврахам Суцкевер. Из Виленского гетто. М., Екатеринбург, изд. МИК, 2008
72 Исаак Резников. Феникс Хмельник – память сердца. Тель-Авив, 2003.
73. Евгения Гринберг. Девочка и смерть. В книге Катастрофа, последние свидетели, вторая книга воспоминаний, стр. 92-111. М, Дом еврейской книги, 2008.
74. Ежи Корчак. Укрощение страха. В журнале «Новая Польша», № 4(85), Варшава, 2007
75. Холокост на территории СССР. Энциклопедия, РОССПЭН, М. 2009.На оккупированной территории Советского Союза в границах на 22 июня 1941 г. в период Холокоста погибло по новейшим исследованиям около 2 820 000 евреев [1], выжило около 170 000 [2]. Евреи немецкими захватчиками были поставлены вне закона, они подлежали тотальному уничтожению. Более того, семьи неевреев, помогавшие и прятавшие евреев, также подлежали уничтожению, что усложняло выживанию евреев. Автор этих строк, еврей по рождению, выживший на Украине во время Холокоста, задался целью исследовать, как выживали евреи в оккупированных регионах Советского Союза. Ведь при исследовании Холокоста обычно главное внимание уделяется выяснению того, где, когда, сколько и при каких обстоятельствах убито евреев. А сколько выжило и каким образом, как мне кажется, этому вопросу уделено недостаточно внимания. Но, ведь каждый выживший человек – целый мир! Кроме того, обычно, выживание евреев являлось актом сопротивления фашистскому режиму, который в противовес международным законам приговорил евреев, включая младенцев, детей, женщин, стариков, к тотальному уничтожению. Имеются воспоминания евреев, оставшихся в живых на оккупированной территории Советского Союза в период Холокоста, которые известны автору [3-16], и другие источники [17-71], из которых можно составить предварительные обобщающие способы выживания, а также отметить уникальные случаи выживания.
Способы выживания
Как показано в [2], наибольшее количество евреев на оккупированной территории СССР (около 110 тысяч) выжило в румынской зоне оккупации в гетто Транснистрии и городе Черновцы, где после разгрома немцев под Москвой и под Сталинградом, вступления в войну США, румыны, предчувствуя предстоящее поражение немцев, перестали расстреливать евреев и создали минимальные условия для их выживания. Много евреев из немецкой зоны оккупации, где евреи безжалостно расстреливались, находившейся близко от Транснистрии, сумели бежать туда и выжить. В лесистых регионах СССР (Белоруссия, Литва, Украинское полесье, лесистые области оккупированной России) евреи убегали в леса, примыкали к советским партизанам, образовывали еврейские партизанские отряды и семейные лагеря. По данным [1] в партизанских отрядах и семейных лагерях спаслось около 17,5 тысяч евреев. По данным [40] в партизанских отрядах и семейных лагерях находилось около 30 тысяч евреев, часть из которых погибла. Много евреев спасали Праведники народов мира различных национальностей, в том числе немцы. Много еврейских детей и детей из смешанных семей спасались в детских домах и семьях неевреев, где их записывали неевреями, часто меняя имена и фамилии [6,9], доставали для них подложные свидетельства о рождении. Часто еврейских детей спасали их нееврейские няни. Много евреев спаслось на так называемой «арийской», «русской» стороне (существовали такие термины), то есть по подложным нееврейским документам. Здесь проще было женщинам, так как еврейские мужчины обычно проходили обряд обрезания, что в подозрительных случаях выдавало их еврейство. Некоторые обрезанные мужчины, особенно военнопленные евреи из восточных и южных регионов, выдавали себя за мусульман (татар, азербайджанцев, таджиков), которые также проходят обряд обрезания. Излюбленным методом местных полицаев проверки подозрительных мужчин, мальчиков было оголение нижней части тела. Полицаи проверяли также подозрительных на характерную еврейскую внешность и их речь, которая часто выдавала евреев. Любимым требованием этих немецких наймитов было «скажи кукуруза», обычная еврейская картавость часто выносила подозреваемым смертный приговор. Некоторые евреи из западных областей Украины и Белоруссии сумели получить иностранные паспорта, что в определенных случаях помогало им выжить [21, 22]. Много евреев, особенно еврейских подростков, убегали из гетто, от расстрелов и ходили от села к селу, работали у селян, побирались, часто оседали у добрых людей, иногда выходили к фронту, переходили его, добирались до партизан и выживали. Для того чтобы скрыться от полицаев и немцев, евреи часто прятались в различных укрытиях, которых называли секретами, «схронами», «малинами» [9]. В качестве таких укрытий использовались подполы, подвалы, чердаки, хозяйственные постройки, замаскированные землянки, потайные комнаты, сундуки и прочее [9] Евреи прятались также в катакомбах и пещерах [23]. Евреев прятали родственники неевреи, знакомые, соседи [9]. В гетто во время периодических акций евреи прятались на время акций, чтобы в дальнейшем скрыться из гетто и выжить одним из выше рассмотренных способов [9]. Может показаться невероятным, но некоторые евреи спасались, уезжая в логово фашистов – в Германию [3]. При окончательном спасении евреев часто использовались несколько указанных выше способов. Например, евреи спасались сначала в укрытиях, потом их же спасали Праведники народов мира, которые могли их переправить к партизанам или в Транснистрию. Поэтому приведенное далее деление на определенные способы спасения является условным.
Спасение евреев немцами
Немцы, предприниматели и начальники различных ведомств, не согласные с фашистской идеологией, имели возможность под разными благовидными предлогами спасать одновременно большие группы евреев. Так например, в [17] показано, что Бертольд Бейц – коммерческий директор нефтяного общества «Бескиды» в Дрогобыче и фирмы «Карпатен Оль» в Бориславе спас более 1000 евреев, работавших в 1944 г. на нефтедобыче. Майор Эберхард Гельмрих спас в Дрогобыче свыше 70 еврейских девушек, посылая их в Германию домработницами с польскими или украинскими документами. Майор Плагге при отступлении немцев из Вильнюса спас свыше 200 евреев рабочих авторемонтного парка, а фельдфебель Антон Шмид там же и тогда же спас 140 евреев рабочих различных мастерских. В [17] приведены и другие примеры спасения евреев немцами на оккупированных территориях СССР.
Уникальный случай спасения большого числа евреев немецким офицером приведен в [24]. Студентка 3 курса КГУ Бронислава Грушко 2 августа 1941 г. оказалась в родном местечке Володарск-Волынский Житомирской области, где скопилось большое число эвакуирующихся евреев. На следующий день в местечко вошли немцы, и к ним в дом вошел офицер с солдатами. Бронислава хорошо знала немецкий язык и спросила офицера в должности капитана, что им надо. Офицер вежливо ответил, что они проверяют отсутствие оружия в домах. Когда он в этом убедился, немцы ушли. В течение 2-3 дней появились староста и полицаи, над евреями стали издеваться, было расстреляно 60 человек. Приходивший офицер, видно с симпатией относился к Брониславе, часто заходил к ним домой, беседовал на различные темы. До войны он был студентом 5 курса юридического факультета университета, звали его Вольдемар Крепс. Его отношение к девушке было уважительным, галантным. Вечером 20 августа он пришел попрощаться, и сказал, что на рассвете его часть покидает местечко, и впервые заговорил о евреях. Он сказал, что после их ухода придут каратели и начнется «решение еврейского вопроса». А он не может допустить и мысли о гибели Брониславы и других невинных людей. Он предложил план спасения. По имеющейся у него достоверной информации в близлежащем населенном пункте Кропивня находится советская воинская часть. Необходимо ночью нескольким мужчинам пробраться туда, рассказать, что в их местечке стоит только небольшой отряд полицаев, которые разбегутся при появлении русских солдат. Надо просить начальство части спасти евреев от неминуемой смерти. С трудом удалось упросить трех мужчин ночью пойти в Кропивню и обратиться к советскому начальству за помощью. На рассвете немцы ушли из местечка, а в 9 часов утра свершилось чудо – в местечко въехала большая грузовая машина с красноармейцами и тремя посланцами из местечка. На машину были погружены дети и старики. Большая часть местных евреев и все эвакуированные (говорили, что тысячи) в сопровождении наших солдат направились в Кропивню к советской части. В части их накормили и отправили на станцию Коростень. Там их погрузили в товарные вагоны и отправили в тыл. Бронислава попала в город Рудня, Сталинградской области, осталась жива. После разгрома немцев под Сталинградом Бронислава некоторое время работала переводчицей в лагере военнопленных. Надеялась найти своего спасителя Вольдемара Крепса, но увы…
Вот еще интересный случай, когда немецкий офицер из люфтваффе капитан Вилли Шульц спас 25 евреев из Минского гетто [41]. Вилли имел поручение от немецкой части заготовлять лес с использование еврейской бесплатной рабочей силы из Минского гетто. В это время в начале 1943 г. в гетто находились также немецкие евреи, депортированные из Франкфурта-на-Майне, в числе которых были Ильза Штайн с двумя сестрами. Ильза работала на лесозаготовках, которыми руководил Вилли, он оказывал ей внимание за знание немецкого языка и за миловидность. Вилли был противником фашистского режима, в меру возможностей сочувствовал и помогал евреям, имел намерение дезертировать, так как знал, что в части он находится под подозрением. Подруга Ильзы Лиза Гудкевич призналась ей, что она связана с подпольем, что она может помочь им бежать к партизанам, если Вилли отвезет подпольщиков на машине в лес. В конце марта 1943 г. Вилли на машине подъехал к воротам гетто, откуда выпустили на лесозаготовки 25 человек, в том числе Ильзу и ее сестер, Лизу с мужем и подпольщиков. Машина выехала из Минска к реке Птичь, на другом берегу которой их ждали партизаны. Полгода Вилли с Ильзой были в партизанском отряде, а потом их переправили в Москву, где в Подмосковье Вилли готовили к подпольной деятельности. К сожалению, в декабре 1944 г. Вилли умер от аппендицита. Ильза осталась в СССР, уехала в Биробиджан, где вышла замуж за Аркадия Яблонко. В 1954 г. они переехали в Ростов-на-Дону. Ее внук Роман Яблонко написал о ней и Вилли статью [41]. В 1990 г. Ильза посетила Германию. В 1994 г. немецким режиссером был снят документальный фильм «Еврейка и Капитан», но Ильза его не могла увидеть, так как умерла в апреле 1993г.
Спасение еврейских детей в детских домах, семьях неевреев, нянями
Случаи спасения еврейских детей в детских домах и приютах, а также праведниками неевреями описаны в [1,6,9] и в других источниках. В Минске в детских домах спаслось 500-600 еврейских детей, в детском доме №2 Киева находилось 12 еврейских детей, которых спасла заведующая Н.Н. Гудкова. [1]
И.А. Беркович (в девичестве Ременчук) [25] в возрасте 7 лет оказалась в Минском гетто вместе с мамой и сестричкой Ирой 2 лет в доме деда. При первом погроме осенью 1941 г. убили деда и его сестру, девочки с мамой спрятались в «малине» и остались живы. После погрома мама с детьми бежала из гетто и пыталась уйти к партизанам, но с детьми ее не взяли. Во время облавы их поместили в тюрьму, а оттуда перевели снова в гетто. Летом 1942 г. снова бежали из гетто, скрывались в бараках на окраине города на Аэродромовской улице. Однажды мама ушла в город, чтобы обменять на продукты оставшиеся вещи и не вернулась, видно попала снова в облаву. Соседи по бараку передали детей в детский приемник, где их определили в созданный при фашистах детдом. Автор этих записок в беседе с И. А. Беркович выяснял, не было ли сложностей с определением еврейских детей в детдом. Инна Анатольевна [26] мне разъяснила, что в середине 1942 г. заведующим детскими домами в Минском магистрате состоял Василий Иванович Орлов, который спас жизнь многих еврейских детей, за что ему присвоено звание Праведника народов мира. Кроме Орлова в спасении еврейских детей участвовали десятки людей [40]. И. А. Беркович в [25] рассказывает, что в их детдоме она знала о 4 еврейских девочках, о сестрах Гале и Соне Злоткиных, которые жили в детдоме под фамилией Зозуля, и об Ире Дреер и Неле Гербовицкой. Все они дождались освобождения 3 июля 1944 г. 17 июля этого же года их нашел отец, но он скоро погиб, и девочки Инна 10 лет и Ира 5 лет остались круглыми сиротами.
Дина Раздольская-Маркова [27] вместе с мамой, в возрасте полтора года в августе 1941 г. попала в Минское гетто. По словам мамы в 1942 г. Дина ослабела от голода, распухла, стала терять сознание. Отчаявшись, мама решилась на последнее: бросила дочь в проезжавшую мимо подводу с сеном. В дальнейшем, мама нашла ее в 1945 г. в одном из домов ребенка. Видно, нашедшие Дину в подводе добрые люди передали ее в этот дом, где ее приняли, и она выжила.
Елизавета Давыдова [28] в возрасте 14 лет с семьей попала в оккупацию в городе Могилеве, что в Белоруссии. Сразу же родителей и двух старших братьев арестовали, и они погибли, а она с младшим братом перебежала к своей тете, жившей в другом районе Могилева. Вместе с тетей она попала в гетто в районе Дубровинки. Из гетто понемногу уводили людей в неизвестном направлении. До них дошла очередь в октябре 1941 г. Подогнали машины и вывезли всех в район завода им. Дмитриева. Младшему брату в это время снова удалось бежать. Эта облава была последней, и среди евреев могли оказаться русские. На другой день пришел немец с переводчиком и предложил выйти из строя русским, попавшим сюда во время облавы. Тетя вытолкнула из строя Лизу и свою дочь и сказала: «Идите, может быть, вам удастся спастись». Они не были похожи на типичных евреев. Вместе с другими их выгнали с завода, они вернулись на старую квартиру, где когда-то жила Лиза. Там встретили брата, несколько дней скрывались в разных местах, жили на улице, ночевали в будках. Вскоре они узнали, что в Могилеве организован детский дом для сирот, и, так как наступала зима, чтобы не погибнуть от холода и голода, вынуждены были туда пойти. Но прежде чем идти, они придумали себе разные русские фамилии и дали слово, не признаваться, что они родня. Лиза стала Стефаненко Валентиной Михайловной. В детдом их приняли, но каждую неделю в нем были облавы. Их выстраивали и осматривали. Девочек заставляли произносить слова с буквой «эр», отбирали черноволосых и картавых. К счастью, Лиза не картавила и была белокурой. Мальчиков заставляли снимать штаны. В одну из таких облав забрали ее брата и двоюродную сестру. Она даже не могла с ними попрощаться, чтобы не вызвать подозрения. Она очень переживала, это заметили, ее вызвал директор, она ему все рассказала. Чтобы не вызвать беду на детский дом, директор достал для Лизы свидетельство о рождении на новую русскую фамилию и предложил ей уйти из детдома и из Могилева, что она и сделала, Ее приютила семья крестьянина Пчеленкова Каспа Емельяновича из деревни Беляево Корменского района Гомельской области, где она жила до освобождения. Затем она вернулась в Могилев, нашла свою тетю на Дальнем Востоке и уехала к ней.
Любовь Берлин [29] 9 лет вместе с мамой попала под расстрел на окраину Житомира в место, называемом Багуния, в сентябре 1941 г. Мама, увидев выкопанные огромные ямы и услышав стрельбу пулеметов, стала кричать, что Люба не ее дочь, что она русская, и попала случайно в их семью. Полицай отшвырнул Любу в сторону, а маму сразила пуля. Любу (она не была похожа на еврейку) и еще нескольких детей отвезли в полицию, а оттуда в детский дом, который, как ей помнится, назывался детский приют. Здесь она впервые встретилась с воспитательницей Валентиной Петровной Щениовской. В детский дом разными путями попало много еврейских детей. Люба взяла себе фамилию Муравицкая, а другим детям придумывала имя и фамилию на ходу Валентина Петровна, и этим удалось некоторых спасти. Привели как-то в сильный мороз девочку, она назвалась Сурой, а Валентина Петровна переименовала ее в Шуру Морозову. Ее потом удочерили хорошие люди. Но было все не просто, немцы устраивали облавы на еврейских детей, приезжали на душегубках, хватали подозрительных по несколько человек вместе. Люба по совету воспитательницы убегала к реке Тетерев, откуда она ее приводила, успокаивала, как могла. Она рисковала своей жизнью на каждом шагу. Люба заболела воспалением легких, и Валентина Петровна забрала ее к себе домой, где воспитательница жила с мамой и младшей сестрой. После освобождения она помогла Любе найти родственников, которые эвакуировались. После войны Люба часто заезжала к этой благородной женщине. В Израиле живут Нюся Бирман и Идес Пресман, которые также спаслись в этом детдоме.
Михаил Герсонович Бугаков проснулся утром 21 февраля 1942 г. в блокадном Ленинграде. Рядом лежали мертвые мама, брат и бабушка, умершие от голода и холода. Он тоже умирал. К счастью в это время к ним в комнату вошла соседка Дора Львовна Стругач, которая заметила живого шестилетнего Мишу по слабому шевелению. Она подхватила его, полуживого, вынесла из холодной комнаты и сдала в детский дом. В детдоме его оживили, а 7 апреля 1942 г. детдом эвакуировали по «дороге жизни» по льду Ладожского озера. Здесь его поджидала вторая смерть, так как вся автоколонна ушла под лед. Но чьи-то руки вытащили его из воды. Его переправили на другой берег, посадили в эшелон и вместе с другими детьми отправили в Краснодарский край. По трудной дороге многие дети умерли, но Миша остался жив и оказался в детдоме в станице Передовая Удобненского района Краснодарского края. Скоро сюда пришли фашисты, В одной из облав собрали 453 еврея, в том числе 100 детей, среди которых был и Миша. 14 декабря 1942 г. их повели на расстрел. Расстрел производили в станице Удобная над рекой Уруп возле силосных ям. Детей не расстреливали, а им смазывали губы ядом и бросали в яму. Мише снова повезло, каратель мазанул его не по губам, а по шее, яд не подействовал. Его бросили в яму, а потом он был прикрыт телами убитых. Ночью Миша с трудом выбрался из-под расстрелянных тел, прибежал в детдом. Воспитательница впустила постучавшего Мишу, проверила кругом, что никто не видел его, спрятала его в дальнем углу комнаты, до верха заполненной мебелью. Здесь он прожил до конца января 1943 г, когда Красная Армия освободила поселок. До освобождения воспитательница, имя которой он, к сожалению, не помнит, ночью выпускала его из комнаты поесть и справить нужду, потом снова запирала в забитой мебелью комнате. Она рисковала жизнью. После освобождения новая беда, детская психика дала сбой, он онемел. Был немой с 7 до 15 лет, потом понемногу начал говорить. Недавно Михаил побывал на месте расстрела, где стоит памятник 453 расстрелянным евреям, из которых в живых остался он один.
Дина Мироновна Проничева - выжившая героиня знаменитого романа Анатолия Кузнецова «Бабий Яр». Она была свидетельницей на киевском процессе в 1946 г. над убийцами в Бабьем Яру. Она прошла Бабий Яр, гестаповские тюрьмы, случайно осталась жива. У нее в Киеве осталось двое малолетних детей – дочь и сын. После освобождения Киева она под бомбежкой добралась в город и стала искать детей [35]. Ей сказали, что дочь ее направили в детдом. О сыне сведений не было. Она ходила из детдома в детдом, везде и всюду, где только могла. Потом ей сказали, что детей, которые находились там, где ее дочь (речь идет о смешанных семьях, муж Проничевой, русский, был расстрелян немцами), расстреляли. Но вот 12 марта 1944 г. привезли детей на Соломенку. Она пошла туда, спросила Лидочку Проничеву. Ей вывели девочку, в которой она узнала свою дочь. Девочка сначала бросилась к матери, но потом остановилась, потому что отец, Проничев, учил ее: «Если встретишь маму, говори «тетя», потому что иначе нас всех расстреляют». Но мать ей сказала «Доченька, теперь уже можно сказать «мама», После этого девочка с криком «мамочка», бросилась ей на шею. Наблюдавшие эту трогательную сцену не могли сдержать слез. Через несколько дней настойчивая мама Дина Проничева в одном из детских домов нашла и сына. Так эта замечательная дочь еврейского народа не только сама спаслась, но и нашла детей, которые спаслись в детских домах.
В [12, стр. 256.] указано, что многие дети из Минского гетто уходили из гетто в семьи неевреев и детские дома и выживали. Например, в детдомах Минска времен оккупации среди 60 детей детдома № 2 еврейское происхождение имели 31 человек. Из 100 детей детдома № 3 еврейское происхождение имели 10 человек. Чтобы сохранить жизнь, детям давали русские имена и фамилии, по возможности доставали необходимые документы, учили их, как вести себя при проверках, прятали их. В [12, стр. 374] указано, что в Симферополе расстреляли 17 тысяч евреев, остались в живых 13-14 взрослых и 50 детей, которых спасла заведующая детским домом Прус.
Беременная Бронислава Битенская с 12 летним сыном оказалась в оккупации на Украине в местечке Новая Ушица Хмельницкой области [42]. Муж ее Борис Моисеевич Битенский врач-гинеколог местной больницы в начале войны был мобилизован. С большими трудностями Бронислава родила в гетто в декабре 1941 г. девочку. 20 августа 1942 г. евреев Новой Ушицы повели на расстрел в урочище Трихов. В колонне евреев шла также Бронислава Битенская с сыном и восьмимесячной девочкой, которую она завернула в пододеяльник. Проходя мимо цвинтаря (кладбища) она аккуратно положила сверток с девочкой в близлежащие кусты. Бронислава вместе с сыном и больше чем тысяча евреев были расстреляны немцами Сверток с девочкой нашли местные жители, девочка была передана бездетной украинской семье учителей Василию и Елене Мокрым. Худенькую и больную еврейскую девочку под именем Галя вырастили в это трудное время благородные учителя Мокрые. После окончания войны в местечко вернулся Борис Моисеевич Битенский, узнавший о гибели жены, сына и о спасении дочери. Он не счел возможным и гуманным забирать дочь, которую ему тайно показали через окно, оставил ее у приемных родителей, уехал из местечка, больше не подавал о себе известий. Галя выросла, окончила школу, университет, стала учительницей математики. Она вышла замуж, стала Вдовиной Галиной Васильевной, вырастила двух дочерей, радуется внукам. Только на старости лет, перед уходом в мир иной, ее приемные родители рассказали ей историю ее рождения и происхождения. За подвиг по спасению еврейской девочки Елене Ивановне и Василию Васильевичу Мокрым посмертно было присвоено звание Праведников Украины. Галина Васильевна Вдовина, узнав о своих корнях, празднует наравне с украинскими и еврейские праздники, ищет родственников родителей, родивших ее.
Во время еврейского погрома в гражданскую войну Надежда Бевзюк из села Тышковка Гайсинского района Винницкой области спасла еврейскую девочку – маму Эмилии Малиной - и стала ее приемной матерью [43]. Летом 1941 г. перед Отечественной войной мама Эмилии, проживавшая в Москве, отправила трехлетнюю Эмилию и ее восьмилетнюю сестру Дору к бабушке Наде в село Тышковка. Эмилия заболела дифтерией, ее отправили в больницу местечка Гайсин. Скоро началась война, в Гайсин вошли немцы. Родственники бабушки выкрали Эмилию из больницы, так как говорили, что немцы берут кровь у детей, и несли ее в мешке 20 км до Тышковки. Там ее забрала к себе Татьяна Драч, жившая с мужем Андроном и матерью бабушкой Секлетой. Приемные мать и отец объяснили Эмилии, что она еврейка, а немцы убивают всех евреев и тех, кто их прячет, так, что она должна сидеть тихо и не попадаться никому на глаза. В село вошли немцы, девочку прятали в разных местах, то в хлеву возле коровы, то в подвале с шуршащими мышами. Страх был велик, но она не плакала, сидела тихо. Однажды угнали в Германию маму Татьяну, а затем забрали на работу Андрона. Эмилия сидела на печи с бабушкой Секлетой, которая не двигалась и перестала отвечать на вопросы. Печь была нетопленной, еды – никакой. Девочка не выдержала, стала громко плакать. На плач пришла соседка, забрала девочку к себе, оказалось, что бабушка Секлета умерла. Весной 1944 г. вернулась мама Татьяна, а в августе 1944 г. после освобождения родители Эмилии забрали ее и сестру Дору, которую тоже прятали в селе, домой в Москву.
Поселок Клинцы Брянской области был оккупирован немцами в августе 1941 г. [44]. В конце ноября восьмилетнюю Раису Аршанскую вместе с мамой еврейкой отвели в тюрьму, где их продержали в холоде и голоде до 4 декабря 1941 г. Вечером в этот день полицейский Горбунов вывел ее из камеры и отвел к себе домой. Утром он ей сказал, что у нее больше мамы нет, чтобы она запомнила этот день. Рая жила в доме Горбунова 2 месяца, после чего он отвел ее к Татьяне Васильевне Поповой и сказал, чтобы она звала эту женщину мамой. У Поповой было еще четверо детей от 2 до 12 лет. Рая и Татьяна Васильевна боялись, что на нее донесут в полицию, что она скрывает еврейского ребенка. Поэтому Рая из дома не выходила, сидела с малышкой, помогала, как могла, так как жить всем было очень тяжело. В 1942 г. Рая вместе с детьми пошла в школу, но учительница часто отправляла ее домой, так как немцы с полицией проверяли классы. Однажды мальчик из класса обозвал ее «жидовкой лупатой», на этом ее школьная жизнь закончилась, так как все боялись, что ее и названную маму расстреляют. Были случаи, когда проверяли каждый дом. Две соседки знали, что Рая еврейка и не дочь Татьяны Васильевны. При проверках они уводили ее туда, где уже прошла проверка. Потом полицейский Горбунов помог ей переселиться на другую улицу, где ее никто не знал, но и здесь она не выходила на улицу. Так, благодаря замечательным русским людям, она прожила 2 года оккупации до прихода нашей армии.
Владимир Иткин 12 лет с братом 8 лет и сестрой 2 лет проживали вместе с мамой Александрой Дмитриевной после оккупации Таганрога в этом городе на улице Кузнечной [45]. Их папа Арон Гилярович, еврей, воевал в Красной Армии, мама у них была русской. Скоро появились объявления, что для защиты евреев от нееврейского населения, все евреи всех полов и возрастов, а также лица от смешанных браков евреев с неевреями, должны явиться 30 октября 1941 г. на Владимирскую площадь для переселения, имея при себе ценности, ключи и небольшой багаж. Евреям и лицам от смешанных браков надо зарегистрироваться и надеть на рукава повязки с шестиконечной звездой, а на грудь такую же звезду. Володя, как старший в семье мужчина, посоветовался с мамой Они, «как лица от смешанных браков» решили не регистрироваться и поняли, что были правы, когда узнали, что евреев и лиц от смешанных браков никуда не переселяли, а отвели в Петрушинскую балку и расстреляли всех, включая тысячи женщин, детей, стариков. Володя с мамой оборудовали в подвале дома тайную темную комнату, где дети прятались во время облав. В подвале было сыро, сестренка Галя простужалась, плакала, братья ее успокаивали. Несколько раз фашисты допытывались у матери, где ее дети. Она отвечала, что они эвакуировались с соседом. Часто приходили полицаи, спрашивали соседей, где дети Иткиных. Соседи по двору, порядочные и добрые люди, подтверждали, что дети уехали с соседом в эвакуацию. Благодаря маме и соседям около 2 лет дети прятались от смерти и все выжили.
Известный режиссер Кама Гинкас родился до войны в 1941 г. в городе Каунасе в Литве. [46]. Город был занят немцами на второй день войны. На остановке автобусов столпилось много евреев, собиравшихся эвакуироваться. Толпа литовцев-антисемитов напала на этих евреев, убивала их различными способами. Убийства евреев литовцами происходила и на других улицах Каунаса, и в других городах и местечках Литвы. Поэтому, когда немцы объявили о переселении евреев в гетто, чтобы спасти их от «справедливого гнева» литовского народа, то 99 % евреев Каунаса с детьми и пожитками, в их числе семья Гинкасов, отправилась туда. Им казалось, что проволока их спасет. Но со временем начались расстрелы в IХ форте, различные акции по уничтожению инвалидов, детей, инженеров и прочих. Стало ясно, что проволока не спасение, а ступень к уничтожению. Но оказалось, что не все литовцы убивают евреев, многие литовцы стали их спасать. Была семья интеллигентов – артистов и музыкантов Софьи Бинкене, которая спасала евреев. Так, например, Владас Варчикас, зять Софьи, надевал желтую звезду, пробирался в гетто вместе с колонной рабочих, уговаривал евреев бежать, говорил им, что не все литовцы стреляют евреев, многие спасают их. Такие люди выводили еврейских детей, передавали их в семьи неевреев. Родителям Камы Гинкаса предложили передать Каму в немецкую семью, собиравшуюся уезжать в Германию. Мать Камы не захотела, чтобы ее сын стал в дальнейшем ненавидеть евреев, и от такого предложения отказалась. Но надо было уходить из гетто, для чего Каму, дав ему снотворное, уложили в мешок с картошкой и вывезли на коляске, а мама вышла из ворот, где стоял подкупленный охранник. Сначала Кама прятался в семье Софьи Бинкене. Но здесь возникли проблемы – Кама в гетто научился говорить по-еврейски (на идиш) и, если кто стучал в двери, малыш отзывался по-еврейски, что было опасно, Хозяйка, тетя Зося, его научила говорить по-литовски. Каму скрывали в нескольких домах, в каких он уже не помнил. Об одном из этих домов напомнила ему в письме Антонина Вайчунене, в то время в девичестве Скачкаускайте, уже в наше время, когда Гинкас стал известным режиссером. Во время войны она была монахиней, работала в детдоме умственно отсталых детей и там прятала «еврейчиков». Антонина напомнила ему, как она грела его в своей постели, и как он ходил рядом, держась за ее юбку. Антонина ему рассказала, что она боялась смерти за скрывание еврейских детей, о чем она делилась со своей матерью. Мать, неистовая католичка, отвечала ей: «зато будешь знать, за что погибла». У матери был еще сын ксендз, который в другом районе тоже спасал евреев. Таким образом спаслись Кама Гинкас с родителями и другие евреи из Каунаса и других гетто. Евреи не забывали своих спасителей. Вся многочисленная семья Софьи Бинкене и другие стали Праведниками народов мира. Семья Камы дружила и дружит со своими спасителями. Для примера, когда спустя много лет, внучка Софьи Бинкене рожала, то выяснилось, что у нее резус отрицательный, что являлось угрозой роженице и ребенку. Нужно было лекарство из Израиля, а это было в 60-х годах, когда не было отношений с этой страной. И евреи, которых семья Бинкене спасала во время войны, сумели достать это лекарство, а отец Камы, врач по специальности, дежурил в больнице при родах, которые прошли успешно. Кама также оказывал помощь Антонине Вайчунене деньгами, посещал ее, поставил ей телефон.
Яков Этингер родился в Минске в 1929 г. в семье известного врача терапевта Лазаря Яковлевича Ситермана, доктора медицинских наук, профессора, директора клиники [47]. Мать Якова Вера Соломоновна до революции окончила знаменитые Бестужевские курсы. Семья была состоятельная, с рождения единственного ребенка у них жила на правах члена семьи няня Мария Петровна Харецкая родом из деревни Мышинцы, что недалеко от города Логойска Минской области. Когда началась война, они жили на даче, а отец работал в клинике, переполненной ранеными. Из-за занятости он приехал к ним на дачу 25 или 26 июня, чтобы их вывезти. К ним на дачу пришли командиры Красной Армии, успокоили их, рассказали, что наши взяли Варшаву и Кенигсберг. Как потом выяснилось, это были переодетые немецкие диверсанты, говорившие на отличном русском языке. Семья застряла на даче, а 28 июня Минск был захвачен немцами. Они вернулись в город, их квартира была уничтожена при бомбежке, они жили в квартире эвакуированного знакомого врача. 20 июля 1941 был развешан приказ коменданта о «создании жидовского жилого района в городе Минске» - гетто. В середине августа семья Якова была вынуждена переселиться в гетто, в котором скоро оказалось около 100 тысяч евреев из Минска и окружающих местечек. С первых дней создания гетто над отцом издевались, о чем писали в «Черной книге»[65], подготовленной к изданию И. Эренбургом и В. Гроссманом. 7 сентября гестаповцы увезли отца и повесили его в тюрьме. Погиб также и дядя Давид, брат матери, в числе собранных еще до создания гетто нескольких тысяч мужчин от 18 до 50 лет, Поздней осенью в гетто было холодно и голодно, няня украдкой приносила им продукты. Няня узнала, что 7 ноября ожидается большой погром, и Яков с матерью с трудом перебрались через проволоку и пробрались на их дачу, где они прятались под лестницей, еду им приносила няня. В дачный поселок приходили немцы, там было опасно оставаться, они были вынуждены вернуться в гетто, где число узников после погрома 7 ноября уменьшилось. Они поселились в деревянном доме недалеко от Юбилейной площади вместе с семьей врача Чорно и молодой парой беженцев из Польши. Няня продолжала пробираться к ним, помогать. Однажды в декабре 1941 г. ее обнаружил в квартире офицер полевой жандармерии и подозрительно спросил ее, еврейка ли она. Няня не растерялась и утвердительно закивала.
К счастью, пронесло, если бы офицер обнаружил в гетто нееврейку, он бы расстрелял ее на месте. В декабре, когда ожидался очередной погром, няня по просьбе мамы вывела Якова из гетто и прятала у знакомых, а потом привела в гетто. 2 марта 1942 г. немцы произвели в гетто очередную акцию уничтожения. Мама к этому времени устроилась на работу в больницу гетто, куда ходил также Яков. В эту акцию больницу, к счастью, не тронули. После мартовской акции число узников гетто снова уменьшилось, в гетто привезли 20 тысяч немецких евреев, которых расстреливали вместе с местными. После мартовского расстрела мама решила окончательно вывести Якова из гетто. Для этого, она через няню договорилась с доктором Владысиком, связанным с подпольем, и Якова вписали в паспорт няни, как ее сына Якова Кастусьевича Харецкого. Достали для него фальшивое свидетельство о рождении в городе Чаусы Могилевской области. 7 мая 1942 г., перед отправкой колонны подростков из гетто на расчистку улиц, Яков простился с мамой. Она ему сказала: «Мы, наверное, никогда больше не увидимся. Если останешься жить, поезжай в Москву, позвони профессору Эттингеру, другу отца. Я думаю, он тебе что-то посоветует и поможет. Прощай, не поминай лихом» Она еще раз обняла мальчика, у которого ком сдавил горло, а на глазах навернулись слезы. Колонну вывели из гетто, когда она проходила через какой-то двор, Яков сорвал желтую нашивку и незаметно для охраны перебежал в другой двор, где его ждала няня. Они сняли квартиру на окраине города по Мопровской улице, где никто не знал Якова и няню. Мама во время приняла решение о выводе мальчика из гетто. Через два с половиной месяца в конце июля 1942 г. она была убита вместе с 30 тысячами евреев. В этой акции для уничтожения применялись автомобили-душегубки. До последних дней няня пробиралась в гетто к маме, помогала с едой, приносила мальчику записки. Более двух лет Яков не выходил на улицу, но это не вызывало подозрений, так как другие подростки также боялись выходить на улицу, чтобы не попасть в облаву и на каторгу в Германию. Им помогала подруга няни Ольга Иванец, которая имела небольшое хозяйство в Пригородном районе. Няня изредка направлялась за 40 км в родную деревню за продуктами 21 октября 1943 г. уничтожили остатки Минского гетто, где всего погибло около 100 тысяч евреев. Благодаря мужеству и самопожертвованию няни – Марии Петровны Харецкой Яков остался жив. 3 июля 1944 г. Красная Армия освободила Минск, но на этом беды не миновали Якова. После освобождения Яков по совету матери уехал в Москву, был принят в семью профессора Эттингера, в 1947 г. он стал его приемным сыном Яковом Яковлевичем Эттингером. Скоро няня приехала в Москву и стала жить в семье Эттингеров. В 1950 г. профессор Эттингер был арестован из-за антисемитской политики Сталина и вскоре скончался в Лефортовской тюрьме. Яков, тогда студент-экстерн МГУ, и его приемная мать, были арестованы, как члены семьи изменников родины. Яков был вынужден 4 года провести в ГУЛАГЕ, откуда он вышел после смерти Сталина. Его няня умерла в Москве от тяжелой болезни в 1961 г. в возрасте 58 лет. 27 марта 1997 г. в Яд ва-Шеме в Иерусалиме было принято решение посмертно удостоить Марию Харецкую звания Праведника народов мира и наградить ее медалью Праведника народов мира. В Аллее Праведников теперь, наряду с другими, спасавшими евреев, есть и няня Якова – Мария Петровна Харецкая.
Сима Замураева, еврейская девочка 11 лет, в начале войны оказалась в городе Каунасе в детском лагере[48]. Ее бывшая няня Моника Войткявичене, литовка, добилась ее перевода в Алитусское гетто, где должны были быть ее родители. Но родителей в Алитусе не оказалось, так как 15 июня 1941 г. они с первым эшелоном были депортированы в Сибирь. При последней акции в Алитусском гетто Сима сумела незаметно выскользнуть из дома и спрятаться в яме с отходами. Но когда она стала выбираться из гетто, то нарвалась на карателей. Ей удалось убежать, хотя за ней гнались и стреляли вдогонку, и скрыться. Первое время она бродила, как затравленный зверь, вечерами пряталась в коровниках и свинарниках, Голод и холод заставляли заходить в хутора, просить еду, одежду, ночевку. Многие помогали, но были и такие, о которых и вспоминать не хочется. Через крестьян ей удалось связаться со своей няней, у родственников которой она нашла убежище. Она пряталась в подвалах, на сеновалах, на печи, за мешками с зерном. А няня оплачивала ее содержание. Ей часто приходилось менять свое убежище, так как находились люди, сообщавшие о ее месте нахождения. Советские войска освободили ее, но в 1946 году, когда она стала совершеннолетней, ее выслали в ссылку в Сибирь (к родителям), откуда она возвратилась только в 1958 г.
Моисей Грейман 10 лет в начале войны жил в городе Днепропетровске на Украине c родителями[48]. 25 августа 1941 г. немцы заняли город и начались издевательства над евреями. 12 октября появился приказ всем евреям явиться на площадь к центральному универмагу для переселения в другое место. С собой иметь необходимые вещи и еду на три дня. На следующий день он с отцом, мамой и бабушкой пришли на площадь, откуда их повели за город. Когда спросили, почему не ведут к вокзалу, сказали, что их посадят на промежуточной станции. Когда вышли в степь, усилилась охрана, их ввели в огороженный и охраняемый загон. Слышались выстрелы – вооруженная охрана расстреливала пытавшихся бежать. Из загона стали партиями выводить евреев в направлении балки. В одну из партий вошла и их семья. Когда до балки осталось метров 100, отец схватил Моисея и швырнул его в кусты. Он понял, что отец решил его спасти и начал бежать. Но потом решил вернуться за родителями и пошел обратно. Ближе к балке он услышал стрельбу, испугался и ушел в сторону города. Идти было некуда, решил идти домой. Вошел во двор и там встретил домработницу Саню, которая жила в их семье. Мальчик рассказал ей, что родители расстреляны. Саня сначала спрятала его в подвале, а потом отправила его к своим родителям в село Пшеничное. Родственники Сани согласились оставить его у себя. При любых опасностях он убегал и ходил от села к селу, а потом возвращался. Однажды в Пшеничное въехала полуторка с шестью солдатами в погонах. Дети думали, что это немцы - смущали погоны, но оказалось, что это наши. Радости не было конца, люди плакали. Моисей остался полным сиротой, не имел возможности учиться, Друзья отца помогли устроиться на завод в Днепропетровске учеником токаря, потом окончил ремесленный техникум, стал кузнецом и проработал на заводе им. Ленина 40 лет. Каждый год 13 октября он участвует в митинге, посвященному расстрелу евреев в Днепропетровске.
Юрию Вайнбергу в начале войны было 5 лет, проживал в городе Тернополе в семье аптекарей.[50] В гетто он с семьей пережил несколько акций. Они остались живы до начала 1943 г., как семья специалистов-медиков. Его дед Август Цвилинг, бывший отставной майор медицинской службы Австро-Венгрии, содержавший аптеку в городе Подволочиске, в это время также оставался жив. У деда была домработница Текля Прокофьевна Франкив из села Дорофеевка, которая в марте-апреле 1943 г. пришла в Тернополь, подкупила охрану, которая выпустила Юру из гетто. Ему наказали идти за Теклей на небольшом расстоянии и не оглядываться. Текля привезла его в Подволочиск к бабушке. Однажды ночью в конце мая он проснулся от плача бабушки. В доме были немцы с автоматами, а Текля говорила им, что мальчик ее сын, она украинка работает в еврейской семье домработницей, показывала крест с образом. Немцы поверили ей, отпустили Юру с ней, она спрятала его в кустах, а когда немцы ушли, завела в подсобное помещение аптеки. Текля хотела увести Юру в свое село Дорофеевку, но не могла сама это сделать, так как ее и мальчика в городе знали как внука аптекаря. Она договорилась со своей племянницей Марией Пундык, которая переодела Юру девочкой и вечером отвела в село Дорофеевка. Сначала Юра жил в семье Марии Пундык, где было еще 7 детей. Его поместили на чердак, вместе с ним двух девочек, примерно его возраста. Но они громко игрались, что было опасно. Его перевели к соседке Домке Цюпчик, где его прятали на чердаке сарая. У Домки прятаться было надежно, так как ее сын служил в полиции. Чтобы мальчику не был страшно одному, с ним находился пятнадцатилетний Мирослав Залыба, племянник Текли Франкив. Мирослав приносил Юре еду, вечером выводил гулять в огород. Так Юра Вайнберг остался жив, ходя все его родные в Тернополе и Подволочиске погибли. Его спасители рисковали своей жизнью. В милосердной украинской семье Франкив-Залыба на правах члена семьи Юра прожил 17 лет до 1960 г.
И еще об одном спасенном чудом еврейском мальчике рассказано в[51]. Леониду Гройсману в начале войны было меньше года. Он проживал с отцом Мотлом, мамой Итой, сестрой Таней 8 лет и братом Изей 9 лет в местечке Браилов Жмеринского района Винницкой области. Семья жила в достатке – отец работал заведующим мельницей, которую он когда-то сам и построил на маленькой речке Ров, в доме была няня тетя Дуня из соседнего села Семаки. У мамы была сестра Эстерка, мужу которой выделили машину для эвакуации, она уговаривала родителей уехать с ними, но отец не решился бросить нажитое… Немцы ворвались в Браилов в середине июля 1941 г. В сентябре немцы передали румынам часть территории, которую назвали Транснистрией[2]. В Транснистрии выжило много евреев [2]. Граница проходила по реке Буг и ее притоку реке Ров, которая протекала через Браилов. Так получилось, что основная часть местечка на восточной части реки, где жили евреи, отошла к немцам, а на другой стороне реки была румынская территория. В 6 км от Браилова в городе Жмеринка жило много евреев. В Браилове немцы начали издеваться над евреями, наложили контрибуцию, гоняли на тяжелые работы, создали гетто. 11 февраля 1942 г. была осуществлена первая акция расстрела. За день до акции друг отца Григорий Забаштанский предупредил его о намечаемом расстреле и 10 февраля перевел семью Гройсманов и сестру матери Шейву с грудным ребенком в Жмеринку. Руководитель еврейской общины Жмеринки доктор Гершман за крупную взятку поселил их в гетто. Перешли в Жмеринку и много других евреев из Браилова. Немцы узнали, что много евреев Браилова нашли убежище в Жмеринке, и в мае 1942 г. по требованию немцев доктор Гершман должен был вернуть 300 браиловских евреев обратно в Браилов. Их собрали под видом медкомиссии и погнали в Браилов. Леня Гройсман, 13 месяцев отроду, при сборе его семьи на медкомиссию еще спал, и соседка по дому уговорила его маму не будить малыша, и он остался в гетто. По пути в Браилов тетя Шейва, по рассказам, потеряла рассудок, прижимала к сердцу убитого полицаем Дубиной грудного ребенка. Отец Лени шел с опущенной головой, мать его просила спасти детей… Так в числе выданных и части оставшихся евреев Браилова погибла семья Лени. Леня выжил в числе трех с половиной тысяч выживших евреев Жмеринки. Он находился у разных сердобольных людей. В 1944 г. вернулась из эвакуации его тетя Эстерка, которая разыскала его и отнесла в Браилов. В семье тети он и жил в дальнейшем.
В последний год оккупации, со второй половины 1943 г., когда отношения части литовского народа к немцам стала ухудшаться, представители гетто Каунаса и Шауляя обратились к представителям литовцев с просьбой спасения детей, которых стали уничтожать в связи с превращением гетто в концлагеря. Литовцы откликнулись на это обращение, несколько десятков детей были выведены из гетто, приняты в семьи или устроены в детские учреждения.
Спасение евреев в Германии
Еврейская семья Израиля и Ребекки Перель с тремя детьми бежала от погромов из России в Германию в 1918 г. [3]. Семья обосновалась в нижнесаксонском городе Пайне под Брауншвейгом. В 1925 г. родился самый младший – Соломон. В 1935 г. одиннадцатилетнего Соломона исключили из школы в ходе «аризации», отца стали привлекать на принудительные работы. Семья была вынуждена в 1936 г. переехать в Польшу, в Лодзь. Когда началась война с Германией и немцы заняли Лодзь родители велели старшему и младшему сыну пробираться в Советскую Россию. Мать им сказала: «Живите!». В Гродно братья разделились: Исаак отправился в Вильно, а Соломона принял детский дом №1 в Гродно. Ему понравилось в советском детдоме, его даже приняли в комсомол, несмотря на буржуазное происхождение. Однако после 22 июня 1941 г. приятности закончились, немцы приближались к Гродно, и Соломон оказался в толпе беженцев на перерезанной немецкими мотоциклистами дороге на Минск. Все выстроились для проверки, евреев и политруков отгоняли в лесок, откуда слышались выстрелы. Не раздумывая, Соломон зарыл свои документы в ямку, вырытую каблуком. Он видел, как с подозрительных мужчин спускали штаны, и уличенных евреев уводили в лесок. Его охватил страх, но воля к жизни придала ему силы. Когда немецкий солдат обыскал щуплого подростка, Соломон на родном немецком языке сказал: «Я безоружен». Кто-то из толпы сказал, что он еврей, но немец дал затрещину доносчику – не может мальчик, прекрасно говорящий по-немецки, быть евреем. Соломон представился, как фольксдойче Йозеф Перьелль, потерявший родителей. Он надел немецкую форму и был временно прикомандирован к 12 танковой дивизии вермахта. Он стал любимцем полка, его задаривали шоколадом, его берегли, как талисман. Так Шлоймеле Перель исчез на 4 военных года и превратился в бравого Юппа Перьелля. Капитан фон Мюнхов, потомственный прусский офицер, полюбил сироту, собирался его усыновить. Юпп оказался к тому же полезным полку – ведь он хорошо говорил по-русски. К зиме капитан оказал Юппу услугу – он был отозван из армии и отправлен как герой Восточного фронта в элитный интернат «Сила через радость», находившейся под Брауншвейгом. В устройстве судьбы Юппа принял участие родственник капитана фон Мюнхова сам рейхсюгендфюрер Бальдур Ширах – руководитель молодежной организации НСДАП. Юпп надел униформу гитлерюгенд, нарукавную повязку со свастикой. Он легко учился – учеба, спорт, муштра заполняли все время. Все сверстники были крупными белокурыми юношами, он один среди них был чернявым и щуплым, зато из Восточного фронта. Никто и думать не смел, что он не немец – ведь ему покровительствует сам рейхсюгендфюрер Ширах! Юппу очень важно было не забывать о Соломоне, поэтому он никогда не ходил в душ со сверстниками, не снимал трусов при медицинских осмотрах. В декабре 1943 г. на рождественские каникулы Юпп, один из лучших учеников элитного интерната, не выдерживает гнета тоски и неизвестности и просит направления в отпуск в Лодзь, где проживали его пропавшие родители. Он приходит к огороженному гетто, не зная, что в доме, где жили его родители в гетто, сменились жильцы. В гетто ему нельзя, но через гетто проходил трамвай, где было отделение для арийцев, куда он садился. Он видел в гетто изможденных взрослых, но ни одного ребенка. Душа Соломона заставляла его проезжать через гетто 2-3 раза вдень. Он познакомился в Лодзи с девушкой, которая пригласила его к себе в дом, где Соломон жил с родителями до войны. Их квартира находилась этажом ниже квартиры девушки. Юпп торжествовал победу над девушкой, но душа Соломона оплакивала судьбу своей семьи. Юпп возвратился в интернат, проучился еще больше года. Весной 1945 г. жизнь Юппа Перьелля закончилась, на улицы разбомбленного Брауншвейга выбрался Соломон Перель, сын Ребекки и Израиля. Соломон Перель сейчас живет в Израиле, часто бывает в Германии, где на немецком языке издана книга «Я был гитлерюнге Соломон», посвященная памяти его погибшей семьи. Его выживший брат Исаак умер, когда он писал книгу. В 1993 г появился фильм Агнешки Холланд «Гитлерюнге Соломон»
Илия 5-6 лет, сын Соломона и Ханы Гальпериных, до 21 октября 1941 г. проживал в белорусском городке Кайданове вместе с родителями и младшими сестрой и братом. В этот день в городок ворвался латышский карательный отряд, собрал и расстрелял всех евреев мужчин. Из-за дождя женщин и детей оставили жить до утра. Вечером мама рассказала об этом старшему сыну, он ночью вышел украдкой из дома и уснул в кустах. Утром он увидел, как расстреляли маму, а сестричку и братика закололи штыками. Мальчик незаметно ушел в лес, а потом 9 месяцев скитался по селам, добывая пропитание попрошайничеством. В одном селе в июле 1942 г. «добрые» люди сдали его нацистам. Мальчик попал к тем самым латышским карателям, которые убили его семью. Они пожалели мальчика с белокурыми волосами, «как у настоящего арийца», несмотря на его еврейские корни. Так как латышские каратели были из области Курземе на западе Латвии, то Илия стал Ульдисом Курземниексом и полковым талисманом. Когда в 1943 г. полку присвоили статус подразделения СС, и солдатам выделили новую униформу, то не обделили и Ульдиса. Ему пошили новое обмундирование, сапоги и даже выдали игрушечное ружье. О мальчике Ульдисе упоминалось в нацистской хронике, как о «самом молодом нацисте Рейха», есть фото времен войны, где запечатлен Ульдис в форме СС с сослуживцами. Тогда уже Ульдис понимал, что живет двойной жизнью, и ненавидел своих попечителей, которые уничтожили его семью. Но в тоже время, как ребенку, ему нравилась униформа и игрушечное ружье, нравилось быть в центре внимания. Но все время он боялся, что раскроется его настоящее происхождение, и его убьют. В 1944 г., когда в Латвию вступили советские войска, Ульдис Курземниекс был передан в латышскую семью, которая, вероятно, эвакуировалась в Германию. В 1949 г. эта семья вместе с приемышем эмигрировала в Австралию. Там приемыш изменил свое имя и фамилию, и стал Алексом Курземом. Алекс обосновался в Мельбурне, работал электриком, женился, у него родились три сына. Прошло 60 лет, прежде чем Алекс поведал своему сыну Марку историю своего спасения. Много позже он с Марком выезжал в Белоруссию и Латвию, чтобы воскресить события далекого прошлого. Обо всем этом его сын Марк Курзем написал на английском языке книгу «Талисман: Необычная история еврейского мальчика и карательного отряда СС».
Раиса (Рива) Рыжик 14 лет в начале войны жила в местечке Островно Витебской области [52]. Семья пыталась уйти от немцев, дошла до Смоленска, но их обогнали немцы, и они вернулись в Островно. 19 июля в Островно было создано гетто, а 30 сентября 1941 г. около 300 евреев Островно вместе с многолюдной семьей Раисы были расстреляны. Раиса убежала из гетто к своей подруге Шуре Богдановой и попросила маму Шуры спрятать ее. Но мать Шуры испугалась, так как немцы расстреливали тех, кто прятал евреев, но она хотела помочь девочке и отдала ей паспорт Шуры, похожей лицом на Раису. Уйдя из дома Шуры, Раиса оказалась на окраине местечка, куда на машине привозили и расстреливали евреев. Она спряталась и с ужасом слышала выстрелы и крики невинных жертв. Вечером она пришла в деревню Вальково к председателю колхоза, который считался другом их семьи. Когда ее уложили спать, она услышала разговор, что утром этот «друг» хочет ее сдать в полицию. Ночью под благовидным предлогом она вышла из избы, ушла из деревни. В сараях с сеном она встретила трех евреев из Островно, которые рассказали ей некоторые подробности трагедии. Утром они разошлись, и Раиса пошла в деревню Панкратово, где жила семья, которой когда-то помогла ее семья. В этой семье она прожила 3-4 дня, ей сказали, что она плохо произносит букву «эр», это для нее опасно. В этой семье она узнала, что в село иногда заходят партизаны, и, что в соседний дом привозили вещи расстрелянных евреев Островно, которые хранятся в подвале. Скоро она встретила в селе партизан, командира Анатолия Калинина и его заместителя Станислава Конопьюка, которые были заброшены в тыл немцев для сбора окруженцев и организации партизанской борьбы. Среди партизан оказался еврей с Украины, который подтвердил, что она еврейка, хочет стать партизаном. Она была принята в партизаны, рассказала о спрятанных еврейских вещах. Партизаны вещи забрали, приодели бойцов отряда. Раиса улучшила произношение, ее стали посылать в разведку. После одной из ее разведок партизаны разгромили полицейский пункт. Раиса подружилась с окруженцем Сергеем Андриясовым армянином из Грозного, который ей помогал избавиться от картавости. К сожалению, скоро отряд выследили, и 14 ноября 1941 г. землянки были окружены карателями. Многие партизаны погибли, всего 14 человек удалось уйти на запасную базу, куда они пришли 17 ноября. Но 18 ноября их снова выследили, многие были расстреляны, но Раисе с Сергеем удалось спастись. Они шли от села к селу, представлялись братом и сестрой Богдановыми, ведь у Раисы был паспорт на эту фамилию. Ближе к зиме у торфяного завода близ местечка Чашники их приютила семья Лиды Зинченко с 2 детьми, где они прожили до начала мая 1942 г. В это время они пошли в Чашниково на базар, где попали в облаву. Им объявили об отправке на работу в Германию. Их отвезли в Витебск, а оттуда 7 мая в грузовом поезде повезли в лагерь. В лагере она встретила двух девушек из Островно, которые обратились к ней как Риве, как ее звали дома. Она им ответила, что они ошиблись, она Шура Богданова, и девушки отстали. Из лагеря их развозили по Германии и группами выгружали. Раиса с Сергеем попала в Мельрихштадт к фермерам, где они трудились на поле от зари до зари. Один из рабочих плохо относился к Сергею, ребята испугались разоблачения. Они бежали, но их поймали, избили и передали другим хозяевам в селении Бад-Кизингене. У этих хозяев был сын в СС, он приезжал и издевался над ними, Они снова бежали, их снова поймали, отправили в Швайнфурт, где Раиса работала у фермера Гайса, который хорошо к ней относился, а Сергей работал на заводе. Гайс разрешил Рае встречу с «братом», на которой Сергей рассказал ей, что скоро их освободят. И, действительно, 12 апреля 1945 г. американцы вошли в Швайнфурт. В августе 1945 года их отвезли в советскую зону в город Франкфурт-на-Одере в фильтрационный лагерь №232. Сережу после проверки забрали в армию, а Рае велели ехать в СССР по наличному паспорту на Шуру Богданову. В конце октября 1945 г. Раиса приехала в Витебск, в адресном столе нашла адрес эвакуировавшейся сестры отца Розы Гольбрах, пришла к ней, но та даже не предложила ей ночлег. Был еще адрес маминой сестры, тети Ханы, куда она пошла. Тетя жила с семьей 5 человек в 8 метровой комнате, она стала шестой. Тетя приняла ее хорошо, но когда она рассказала в отделении НКВД про оккупацию, то получила справку с желтой полосой, как ей разъяснили в паспортном столе – «желтый билет». По этой справке нельзя было прописаться и устроиться на работу. И это все ей за гибель семьи, за страдания… У родственников она прожила до февраля 1946 г., друзья семьи помогли все таки устроиться на работу. Но ей повезло. Однажды по дороге на работу она встретила офицера-капитана, он был очень похож на ее родного старшего брата Анатолия. Она спросила, не Рыжик ли его фамилия. Он в ответ: «А вы кто»? Когда она ему сказала, что она его сестра Рива, он не узнал ее. И лишь когда она назвала его по домашнему «Таня», он узнал ее. Поговорили, он должен скоро уехать к жене на Ставрополье, заберет ее к себе. Скоро она получила вызов от брата, жена которого была дочерью секретаря райкома партии, и приехала к нему. Ей надо было получить паспорт, и она пошла с братом к начальнику паспортного стола, все ему рассказала, показала справку с желтой полосой. Начальник попросил брата выйти, а ей говорит: «Пиши заявление, что приехала с эвакуации, потеряла документы», взял желтую справку и порвал ее. Скоро она получила паспорт, где значилась Раисой Рыжиковой. Сорок лет она молчала о своей трудной девичьей жизни в оккупации. 26 мая 1946 она вышла замуж за своего Сергея, который продолжал ее называть Шурой и с которым она прожила 30 лет в городе Грозном до его смерти в 1978 г. В 1948 г у них родился сын, которого они назвали Александром в память о Шуре Богдановой, которая спасла Раисе (Риве) Рыжик жизнь.
Лидия Мильготина (Левит) 13 лет до войны проживала в городе Винница на Украине вместе с мамой, братиком Борей 7 лет и сестренкой Рушкой 3 лет [53]. Отца «правоверного» коммуниста расстреляли в 1938 г. Мать работала за городом в детском санатории. После оккупации Винницы 19 сентября их вместе с другими евреями посадили на машины, отвезли в Пятничанский лес для расстрела. Братик плакал, говорил маме, что не хочет умирать. Мать кричала, что Лидия не еврейка, чтобы ее забрали, так, как она русская. Ее и еще нескольких человек, видимо случайно попавших в толпу евреев, забросили в машину и отвезли обратно в город. Лидия пошла в свою квартиру, которая уже была занята. Сосед Ваня отвел ее обратно к немцам, но немец не взял ее, видно судьба, ведь мама говорила, что она должна жить, чтобы обо всем рассказать ее братьям. Она пошла к знакомым грекам Хонолополо, которые хотели ее оставить у себя, но соседи возражали, грозились донести немцам, Лидия вынуждена была уйти. Она пришла снова в свой двор, к соседке, куда мама отнесла часть их вещей. Соседка посоветовала ей куда-нибудь уехать. В это время у нее в гостях была ее сестра из города Немирова, которая согласилась взять ее с собой в Немиров. Некоторое время она жила у этой женщины, помогала ее многодетной семье. Однажды хозяйка сказала, что едет в Винницу к сестре, пусть Лидия напишет записку, чтобы ей передали их ковер, который она продаст, деньги отдаст ей. Лидия написала записку, хозяйка приехала, сказала, что деньги за ковер потеряла, Она велела Лидии убираться куда угодно, забрала ее вещи. Лидия пошла обратно из Немирова в Винницу. Было уже холодно, несколько дней Лидия собирала в разрушенных домах доски, чтобы накормили и дали заночевать. В декабре 1941 г. она была вынуждена пойти в гетто города Винница, где встретила знакомого мальчика Юру Рахмана, Она работала в швейной мастерской, им помогала русская семья Бочковых, дети которых приносила им еду. Ходили тревожные слухи о предстоящих расстрелах, и однажды Лидия через заброшенный люк ночью выбралась из гетто. Ее приютила добрая пожилая женщина Федотова, единственный сын которой был на фронте. Она помогла ей устроиться в прачечную – Лидия не была, к счастью, похожа на еврейку. В одну из облав ее забрали в Германию, где она в Мюнхене работала домработницей в многодетной семье. Она трудилась с утра до темна, голодала. Потом ее отправили в деревню Вернсмюль в другую семью, где ее застал конец войны. Она вернулась в Винницу, квартира их была занята тем же Ваней. Она поселилась у соседки, нашла своих родственников в Одессе, куда и уехала. Ее удочерил дядя Борис Шаргородский, живший в Узбекистане. Там она кончила школу, институт, вышла замуж за Владимира Мильготина, у них в Ургенче Хорезмской области родились 2 сына. Она иногда приезжает в Винницу, на Хмельницкое шоссе, где во рвах лежит ее мама, братик Боря и сестричка Рушка вместе с тысячами расстрелянных евреев.
Михаил Березюк 14 лет в начале войны жил в городе Виннице на Украине с больной мамой, бабушкой и дядей [54]. Эвакуироваться не смогли из-за больной матери. После оккупации города им достались все издевательства, которые немцы приготовили евреям. Погиб его дядя, а потом, когда евреев весной 1942 г. собрали на стадионе, а потом их отпустили, умерла его мама. Скоро евреев снова собрали и расстреляли, погибла его бабушка. Михаил на сбор евреев не пошел, прятался по чердакам и подвалам, кормился, чем попало. Пошел на восток к фронту, но в селе Калиновка был задержан полицаем, избит и вместе с двумя винницкими евреями отправлен обратно в Винницу. Их отвезли в гестапо, а оттуда в тюрьму. Им объявили о предстоящем расстреле, но вместо этого оправили в район Калиновки, где они работали на ремонте взлетной полосы аэродрома вместе с местными евреями. Их содержали в конюшне, совершенно не кормили, каждое утро умирало 3-4 человека. Михаил зарылся в солому и, когда всех увели и убрали мертвецов, сбежал. Его приютила одна крестьянская семья, откормила, приодела, дала немного денег, он опять двинулся на восток. Шел лесами, вдоль дорог, иногда заходил в деревни, просил поесть, не говорил, что он еврей. Дошел до Киева, случайно зашел на какой-то рынок и попал в облаву. По малолетству у него не было никаких документов, ему удалось скрыть, что он еврей. Его вместе с другими погрузили в эшелон и отправили в Германию в Нюрнберг. Так как всю дорогу не кормили, он попытался выйти за ограждение. Его поймали и отправили вместе с другими провинившимися во Францию, затем на остров Джерси (Жерсей) в один из самых страшных лагерей – Иммельман, где от голода, холода, работы и побоев погибло до 70% заключенных. Затем его перевели в менее страшный лагерь Бринкфорд. Здесь некоторые заключенные признали его евреем, шантажировали, требуя и без того мизерную пайку. К счастью, его отправили пароходом обратно во Францию в лагерь в городе Сен-Поль, где заключенных водили на строительство пусковых установок ракет ФАУ. Во время одной из бомбежек он сумел удрать, и, до прихода американских войск в сентябре 1944 г., скрывался у французского фермера в селе Бланжи-Сюр-Тернауз. В общей сложности провел год в оккупации, в том числе более двух месяцев в тюрьмах и лагерях, а затем 2 года в немецких концлагерях. После освобождения – сборный пункт в городах Лиль, Авиньон, снова Лиль. В октябре 1945 отправка сначала в город Торгау (Германия) в фильтрационный лагерь, оттуда на родину в Винницу. В Виннице опять вызывали в КГБ на вторую фильтрацию. Окончил в дальнейшем в Киеве инженерно-строительный институт, работал в Воркуте, живет в Сыктывкаре.
Людмиле Волошиной в начале войны было 15 лет, она жила с родителями и с четырехлетним сыном старшей сестры в Донецке [55]. Две ее старшие сестры и брат были на фронте. Ее отец считал, что немцы, как культурная нация не будет убивать невоюющих людей, а то, о чем, сообщали газеты и радио, он считал пропагандой. Глаза отца раскрылись, когда ее родной дядя, выбрался из-под трупов расстрелянных немцами людей. Но было уже поздно, и зимой 1941 г. они оказались в оккупации. Немцы пометили всех евреев шестиконечной звездой, из города никого не выпускали без пропуска, начался голод. Родители не могли выходить за продуктами, и Людмила, в детстве не похожая на еврейку, уходила с соседями с саночками в деревни менять вещи на еду. Во время одного из походов она отморозила руки и ноги. Родители не выдержали, пошли сами за продуктами. Через два дня они вернулись, у мамы – выбиты зубы и вырваны волосы. Делать было нечего, Людмилу закутали в большой платок и снова направили с соседями в деревню. Когда они возвращались, ее встретила мама ее подруги и сказала, что ей нельзя идти домой – родителей с маленьким племянником расстреляли, дом забит досками, ее разыскивают. Эта благородная женщина взяла ее к себе и, через несколько дней, по чужому студенческому билету на имя Максимовой, вывела из города. По дороге ее задержала полиция, били, допытывались, кто такая, откуда. Она твердила, что жила в детдоме, который эвакуировался, но она не хотела уезжать. Ее сдали в жандармерию, месяц она была в тюрьме. Потом ее посадили в состав с женщинами, которых отправляли в Германию. Сначала она работала на заводе, а потом за саботаж была арестована и посажена в тюрьму на Александрплац. Оттуда ее перевели в женский концлагерь Равенсбрюк на каторжный труд в подземном заводе. Жестокие эсэсовки по любому поводу пускали в ход резиновые палки, избивали до полусмерти. Поднимали их в четыре утра, долго простаивали на аппельплаце, где их вместе с выносимыми умершими считали. Она до сих пор благодарит мадам Жюли, профессора и участницу сопротивления, которая научила их, малолеток, незаметно расслабляться и даже незаметно двигаться при долгих стояниях. С приближением фронта 30 апреля 1945 г. весь лагерь, кто еще мог двигаться, повели по дороге, справедливо названной ими дорогой смерти. На ней остались, не дожив одного дня до освобождения, много подруг. Когда колонна остановилась на ночь в цехах какого-то завода, мадам Жюли, предложила группе девушек спрятаться. Они спрятались на чердаке завода и в страхе слушали, как эсэсовцы громко оповещали – кто не выйдет, будет найден и расстрелян. К счастью, их не нашли, колонна ушла. Далее они прятались в воронках на поле, а потом в бункере. Утром они услышали, крики, чтоб выходили. Но они не выходили, опасаясь предательства, пока не услышали русскую речь, сомнения не было, это наши солдаты. Они упали на колени и целовали им сапоги. Это было 1 мая 1945 г. Сейчас Людмила Александровна Волошина живет в Москве, активно участвует в работе общества бывших узников, является доброй знакомой автора этих записок.
Брониславе Васильченко в начале войны было 13 лет, она жила с мамой еврейкой, работавшей закройщицей, и сестрами Маней и Любой в местечке Барановка Житомирской области на Украине [56]. Семья бедствовала, так как отец был репрессирован в 1937 г., и не смогла эвакуироваться. Скоро после начала войны в местечко вошли немцы, появились местные полицаи, начались издевательства над еврейским населением. Сестра Маня была замужем и беременна, муж на фронте. Она скоро ушла из местечка, и они остались втроем. Скоро маму вызвали на допрос, где ее избили, она заболела. Мама договорилась с знакомой из села Явное, и Брониславу с сестрой Любой на подводе, укрытых сеном, вывезли в это село, где их скрывали на чердаке всю зиму. Весной, женщина, скрывавшая их, сказала девочкам, что их мама ушла в Киев (на самом деле ее расстреляли), и им тоже надо туда пойти. Она дала им хлеба с молоком и показала дорогу, куда идти. Вечером они зашли в хату, где их обмыли, накормили и уложили спать. На второй день вечером они зашли в хату в другом селе, где хозяин назвал их «жиденятами» и хотел сдать в полицию, но они убежали и до утра простояли в лесу. Потом им удалось на машине доехать до Святошино, где они встретили двух женщин из Киева, которые меняли вещи на продукты. Они согласились взять девочек с собой в Киев. Так как Люба была похожа на еврейку, то она перевязала лицо, а говорила Бронислава. Они пришли в Киев, их пригласила к себе домой Розалия Феликсовна Гайле. Она девочек помыла, приодела, они пожили у нее неделю. Они искали сестру Маню, несколько раз заходили в паспортный стол. Однажды при возвращении они попали в облаву. Когда их переписывали, одна из русских девушек заподозрила, что они еврейки, но другая предложила ей молчать. Их направили на вокзал, дали по буханке хлеба и колечко колбасы, посадили в товарняк и неделю везли в Германию. В Германии они месяц собирали горох, после чего их привезли в распределительный лагерь, где их выбирали немки. Их чуть не разлучили, так как Любу выбрала немка, а Брониславу нет. Они начали плакать, и их вместе определили на работу в ткацкую фабрику в городе Вольфенбютеле. Они носили повязки с надписью «Ост» и номер, их называли русскими свиньями. Работали тяжело, немцы относились к ним по-разному, некоторые издевались, но были сочувствующие, которые подкармливали. Освободили их американцы, привезли в Советскую зону на Эльбу, где их после проверки отвезли на родину. Девушки приехали в Барановку, узнали, что маму расстреляли. Любу забрал дядя в Лугины Житомирской области, а Бронислава осталась в Барановке. Скоро туда приехала сестра Маня, которая скрывалась в Киеве. Она переехала в Запорожье вместе с Любой. Сейчас Маня с семьей живет в Америке, Люба – в Израиле, а Бронислава – в Запорожье.
Фира Гершанок 14 лет в начале войны жила с мамой, русской по национальности, в Киеве на улице Костельной 6 [57]. Когда Киев заняли немцы и 29 сентября 1941 г. всех евреев начали собирать как будто для переселения, мама пошла вместе с Фирой, но взяла с собой паспорт. Не доходя до узкой улочки, из которой уже не было возврата, маму и Фиру поманил к себе молодой немецкий солдат. Мама показала ему паспорт, он спросил на плохом русском языке, русская ли она и ее дочь. Когда мама ответила утвердительно, он сказал, чтобы они быстро отсюда ушли. Домой было опасно возвращаться, так как соседи знали, что отец Фиры еврей, и мама отвела ее на Бессарабку к матери одноклассницы Жени Полищук. Женя погибла при одном из обстрелов Киева. Мама также повела ее в Почаевскую церковь на Подоле, где ее крестили, и она стала Ириной Дмитриевной Гершанок. У матери подруги Фира прожила до апреля 1942 г., после чего она попала в облаву на Бессарабском рынке. Мама нашла ее на огромном дворе, передала ей еду, одежду и документ из церкви. Скоро их увезли в Германию в город Магдебург, где их отдавали хозяевам. Это была унизительная процедура – их щупали, заглядывали в рот, как при покупке лошадей. Фира попала в село Кальбе на реке Мильде в районе Зальцведель к хозяину Фрицу Шульцу, у которого еще был работник поляк Казимир. Работали они от зари до зари, Фира доила коров, готовила корм для птиц и свиней, работала на огороде, молотила снопы. Хозяйка часто избивала ее. Однажды, когда хозяйка избивала ее палкой, Фира не выдержала, вырвала палку, заплакала и побежала к ортбауерфюреру, пожаловалась. На ней видны были следы побоев. Тот выслушал ее, отвел ее к себе домой. Он жил с женой и ее матерью, у него еще работал француз из военнопленных. Здесь она работала до начала мая 1945 года, до освобождения их американцами. Американцы на машинах отвезли их до Франкфурта-на-Одере, где была советская зона. Там после проверки их отвезли на Родину. Она узнала, что в оккупации мама заболела и умерла зимой 1944 г.
Спасение евреев в укрытиях
Этот вид спасения имеет определенные особенности. Скрываться долгое время в укрытиях (а это время исчислялось месяцами, годами) можно было только в том случае, если была возможность общаться с людьми, которые поставляли воду, продовольствие и предметы первой необходимости. Для более коротких периодов скрывания необходимо было иметь минимально требуемый запас жизненно важных предметов. Часто евреи скрывались в укрытиях короткое время (несколько часов или дней) во время облав и расстрельных акций. После этого вставал снова вопрос спасения.
В [15] описан случай, когда евреи скрывались в подземелье 820 дней. Это было в Одессе, где погибло почти все еврейское население свыше 100 тысяч человек [2]. Люся Калика 18 лет с сестрой Ривой 20 лет и матерью жили в Одессе в квартире 15 в Авчинниковском переулке дом 7. В этой же квартире во второй ее половине жили две энергичные сестры еврейки Канатаровичи Ольга и Елена около 30 лет с матерью Марьям 70 лет. Квартира находилась на первом этаже. и под ней был давно не используемый подвал, о существовании которого никто не знал из соседей. После оккупации Одессы 16 октября 1941 г. семья Канатаровичей сумела изготовить для себя фальшивые документы, где указывалось, что они не евреи, а караимы. А караимов немцы и румыны не преследовали. Для этого жена брата сестер Канатаровичей, русская и архитектор по специальности, искусно исправила паспорта сестер и их матери. Семья Люси 24 октября вместе с другими евреями была изгнана из дома и находилась в тюрьме. К счастью 3 ноября 1941 г. их отпустили, и они вернулись из тюрьмы в свою квартиру. 10 января 1942 г. в Одессе был развешен приказ всем евреям до 12 января покинуть город и перейти в гетто на Слободку. Сестра Люси Рива и сестры Канатаровичи посчитали, что в гетто идти нельзя – это смерть. Решили спрятаться в секретном подвале размером 5 на 2,5 метра под их квартирой. Вход в подвал из кухни был забит досками и замаскирован. Был проделан новый лаз в подвал в комнате Люси возле окна, засыпанный опилками, на которых был поставлен диван. Через этот лаз сестры Канатаровичи должны были ночью передавать предметы жизнеобеспечения и убирать отходы. В подвал спустили ковер длиной 5 м, подушки, перину, одеяла, теплую одежду, запас продуктов и воды. Сначала в подвал спустились Люся с матерью и сестрой Ривой. Ночью сестры Канатарович на руках спустили их 85 летнюю тетю Меню, сестру их матери, с узкой железной кроватью для нее, потом 56 летнюю тетю Цилю, сестру их отца. На второй-третий день ночью к ним спустили дальнюю родственницу Люси – Маню с двумя детьми – Изей 3 лет и Людой 12 лет. Теперь их стало в тесном подвале 8 человек. Подвал был затхлый, сверху сыпалась земля. Сначала они считали минуты, часы, дни, потом мелькали месяцы, прошел год, второй… А ведь они рассчитывали прожить в подвале неделю-две. Были трудности с питанием, сестры Канатарович меняли вещи, которых становилось все меньше. Продавать вещи и закупать продукты сестрам помогала селянка Соня. Были обыски в квартире, надо было успокаивать старуху 85 лет и ребенка 3 лет, который постоянно плакал. У его матери Мани сдали нервы, она чуть не задушила ребенка и больше не могла сидеть в подвале. На 8-ой месяц сидения в подвале Русина, сестра селянки Сони, украла паспорт у своей соседки, у которой также было двое детей соответствующего пола, как у Мани. Подклеили фото Мани, и она вышла с детьми из подвала. Они дождались освобождения. В подвале осталось 5 человек. Жить становилось трудней, сгнил от сырости ковер и другие вещи, кончались продукты и их хуже кормили, но они держались. Зимой 1943 в их двор переехала семья из красавицы Дорины с мужем – румынским солдатом. Дорина подружилась с сестрами Канатарович, которые раскрыли ей секрет подвала. Дарина стала помогать им, и однажды она передала в подвал кастрюлю с мясным борщом, хлеб, сахар. В январе 1943 г. им стали передавать в подвал газеты, они узнали о поражении немцев под Сталинградом. Однако, не обошлось и без происшествий. За месяц до освобождения они чуть не погибли. Лаз был не полностью прикрыт, когда в квартиру постучались немцы, Сестер не было, а их матери Марьям не хватило сил передвинуть диван и закрыть лаз. К счастью немцы вошли во вторую половину квартиры, где жили Канатаровичи и там отодвигали другой их диван. Наши войска приближались к Одессе, и 10 апреля 1944 г. сестры Канатарович оттянули диван, открыли лаз и сказали: «русские войска в городе – выходите». Пятеро невольных узников вышли из заточения, где они прожили 820 дней.
В [23] описан удивительный случай выживания 38 евреев, в том числе годовалого ребенка и бабушки 75 лет, в течение 344 дней в пещере, расположенной в нескольких километрах от села Королевка в Западной Украине. Октябрьской ночью 1942 г. семья Зайда Штермер и его жены Эстер и их 6 детей вместе с родственниками семьей Додик и еврейскими соседями из села Королевка спрятались в близлежащей пещере, где они прожили около 6 месяцев. Их обнаружило гестапо, но они с трудом сбежали и около 2 месяцев скрывались и искали убежища. Старший сын Штермера, Ниссель обратился за помощью к своему другу Мунко Лабужину, служившему лесником недалеко от Королевки. Мунко посоветовал Нисселю скрываться в Пещере священника, вход в которую проходил через колодезь, находящийся недалеко от села Королевка. Ниссель вместе с братом Шалимом (Шулымом), двумя братьями Додик и их другом Карлом Курцем спустились в колодезь, нашли сбоку узкий лаз, через который проникли в гипсовую пещеру, где было несколько комнат. Они нашли также озерцо с питьевой водой. 4 дня спустя, 5 мая 1943 г. Штермеры, Додики, Карл Курц и их друзья всего 38 человек, прихватив припасы, спустились в пещеру. Чувство облегчения за постоянный приют сменилось тревогой, как они будут здесь выживать. Нужно было достать необходимый запас топлива и еды. Молодые люди ночью выбрались из пещеры, срубили 20 деревьев, разделали их и с трудом внесли в пещеру. Потом мужчины отправились ночью в село и выменяли за вещи и ценности муку, растительное масло, мыло и спички. Они жили в 4 комнатах, каждая из которых была длиной 25 м и шириной 2, 5 м. Одна из комнат была выделена под кухню. Их существование напоминало зимнюю спячку, они спали 22 часа в сутки, поднимаясь с нар, чтобы поесть и справить нужду. Одежда их превратилась в лохмотья, была постоянно сырой. Однажды в июле они обнаружили, что вход в пещеру завален землей и камнями. К счастью в 6 метрах от старого входа оказалась трещина, которую они раскопали и сделали новый вход. Осенью они выходили ночью на картофельные поля и выкапывали картофель. 10 ноября двое старших Штермеров ночью посетили знакомого, который согласился продать им топливо и продукты, в том числе 100 кг с лишним зерна. Он также решил подвезти на повозке купленое к лесу, недалеко от входа в пещеру. Когда молодые люди стали вносить припасы в пещеру, появились полицаи, которые окружили вход в пещеру и открыли стрельбу. К счастью ребята успели укрыться. Полицаи ушли и больше не вернулись. Началась зима, вход в пещеру был замаскирован снегом, припасов хватало до весны. Теперь, когда пули были не страшны, появилась опасность заболеть ослабленным беглецам, опаснее всего была желтуха и цинга. К счастью болезней со смертельным исходом не было. Наконец пришла весна. От их друга Мунко Штермеры узнали, что по ночам на востоке небо озаряют яркие вспышки, немцы отступали. Однажды утром в начале апреля у входа в пещеру появилась бутылка с запиской «Немцы ушли». Однако для безопасности измученные евреи вышли из пещеры только 12 апреля 1944 года, пробыв там 344 дня, все остались живы. В дальнейшем выжившие евреи через Польшу покинули Украину и оказались по другую сторону океана. Семья Штермеров эмигрировала в Канаду, где и сейчас проживают молодые члены семьи.
В [23] не сообщается, в каком регионе Западной Украины происходили события по спасению 38 евреев в пещере. Упоминается только село Королевка, не далеко от которого находился вход в гипсовую Пещеру священника. Автор настоящих записок провел исследование, чтобы определить регион, где находилась пещера, ее название, характеристики. Для этого я обратился к книге [31], из которой я узнал, что гипсовые пещеры в Западной Украине расположены в междуречье левых притоков Днестра Серет и Збруч в Тернопольской области Украины. В 1,5 км западнее села Короливка Чертковского района Тернопольской области находится вход в гипсовую пещеру Оптимистическая, которая по всей вероятности и есть Пещера священника, о которой идет речь в [23]. Пещеры тянутся на многие километры от входа, температуры внутри от 8 до 12 градусов, влажность от 80 до 100 %.
Последние узники Минского гетто 20 октября 1943 г. были вывезены в Тростенец и там расстреляны. Но до этого в октябре печник Пиня Добин подготовил подземное укрытие (пещеру), куда он вывел 28 человек. Как рассказывает Эдуард Фридман в [32] пещера была вырыта близ территории еврейского кладбища под бетонным перекрытием разрушенного дома. В двух отсеках оборудовали стеллажи для хранения продуктов, для хранения воды притащили несколько трехсотлитровых бочек. Чтобы замаскировать вход в укрытие Пиня Добин сделал лаз и приготовил материал для его замуровки внутри кирпичами. Сначала в пещере находилась семья Пини в составе старой матери, жены и двух сыновей Бориса и Семена. Семья Эдуарда Фридмана 8 лет включала его маму Марысю, ее двоюродную сестру Росю с сына Мариком. Были еще бухгалтер Берл и пожилой часовщик, Рахель с маленьким сыном, Муся и дочка швеи Леи. Были еще 2 девушки, дети – всего 28 человек. Мать Эдуарда была провизором, ей еще в 1942 г. предлагали уйти в партизанский отряд, а сына оставить в каком-то селе, на что она не согласилась. В гетто ее семья сменила много квартир, и каждый раз она сразу же принималась за оборудование «малины», что спасало их от неминуемой гибели. Первое время, чувствуя себя в относительной безопасности, люди в пещере жили дружно и верили, что дождутся освобождения. Дети играли, Марыся пела грустные песни, неунывающая Рахель шутила. Чтобы не выдать себя разговорами и шумом, днем спали, а ночью бодрствовали при свете коптилки, свечи или лучины. Не все могли вынести такую жизнь, умерли старушка Хая-Сура, бухгалтер Берл и другие. Их хоронили здесь же, в пещере. Через несколько месяцев все поняли, что могут погибнуть от жажды – в бочках кончилась вода. И тут не обошлось без чуда. Однажды печник Пиня обнаружил возле могилы бухгалтера мокрый песок. Он стал разгребать это место, и из-под земли стала сочиться талая вода, видно пришла весна, снег тает. Они пили радостно воду, заполнили бочки. Но тут возникла опасность затопления пещеры талой водой, все перебрались на верхние полки стеллажей. Однако, есть Бог на свете. Через несколько дней Пиня обнаружил, что вода стала спадать… Прошло около 5 месяцев и молодежь стала роптать и проситься, чтобы их выпустили из этой живой могилы, они хотели уйти в партизаны. Однако Пиня считал, что выход – верная смерть. Но все же 2 девушки уговорили его, они вышли и пропали. Попросилась на волю и родственница Пини – Рахель. Она ушла с Мусей. Этот выход был удачным, на Юбилейном рынке Муся встретила знакомую белоруску Гану, которая их привела домой, накормила, дала на дорогу хлеба, луку, чесноку и соли, рассказала, что гетто уничтожено. Потом и сам печник Добин установил связь с другой женщиной, которая жила рядом с кладбищем, она знала Гану. В следующий выход он приносит партизанскую листовку, из которой они узнали, что советские войска наступают, скоро надо ждать освобождения. О том, что Минск освобожден, они узнали на вторые сутки. Большинство из оставшихся в живых 13 человек выползли на свет божий на четвереньках. Воины, освободившие город, помогали им. Потом прибыло армейское командование и среди них, говорили, и сам Илья Эренбург. Вызвали военных врачей, ведь все они были ослепшие от постоянной темноты, ходить уже не могли. Когда выносили высохшего и скрюченного с не разгибающимися ногами Эдуарда Фридмана, то оказалось, что у девятилетнего дистрофика от голода и темноты выросла борода. Последних живых евреев Минского гетто отправили в госпиталь.
О спасении в схроне в гетто города Бучач Тернопольской области Украины рассказывает Виктор Гехт в [33]. 1-2 февраля 1943 г. состоялась самая страшная третья акция в Бучачском гетто, во время которого было расстреляно 2400 человек. Девятилетнему Виктору с отцом вместе с несколькими евреями удалось спастись в схроне. Это укрытие находилось в глухой комнате на лестнице между первым и вторым этажом. Заранее дверь этой комнаты на лестнице заделали и подкрасили под стену, лаз устроили из туалета. Набилось туда человек 20-30, стояли почти вплотную друг к другу. Немцы и полицаи укрытие не обнаружили, хотя проходили, через тонкую перегородку слышались голоса, крики, выстрелы. Тут же в доме убили несколько стариков. В какой-то момент в схроне заплакал маленький ребенок, и его мать, боясь, что их обнаружат, положила ему на голову подушку. Через некоторое время, когда снаружи все стихло, подняли подушку, но ребенок был мертв. Все стояли и плакали. Такой ценой в этом схроне все остались живы. 13 апреля 1943 г. в гетто города Бучач была проведена ночная акция, на горе Федор было расстреляно 1250 человек. Виктору с отцом и еще несколько человек спаслись в другом схроне, построенном под лестничной площадкой первого этажа перед первым лестничным маршем. Землю оттуда выносили ночью, копали лежа. Выкопали горизонтальный штрек с подпорками, чтобы площадка не обвалилась. Лаз в схрон был сделан со двора под решеткой люка для помоев. В этом штреке люди лежали вплотную друг к другу, почти не шевелясь. Над ними снова слышались топот сапог, крики, выстрелы, но и на этот раз их не нашли. В мае 1943 г. Виктору с отцом удалось бежать из гетто, их спрятала польская семья в яме, вырытой под полом рядом с печкой. Оттуда им пришлось бежать, так как их обнаружили родственники польской семьи. Они скрывались в окрестностях Бучача в оврагах, ямах, лесах, полях. Осенью 1943 г. Виктор с отцом перебрались на хутор к знакомой украинско-польской семье, хозяин Заривный. Здесь они и еще несколько человек снова прятались в укрытии. Над коровой в сарае сделали двойной потолок, набили туда соломы, и лежали почти без движения. Хозяева рисковали жизнью, спасая евреев. Так они прятались до 18 февраля 1944 г. Немцы отступали, освобождение было близко. Но однажды на хутор нагрянули немцы, погиб отец Виктора и родственница с ребенком. Виктору с бабушкой удалось спастись, они дождались освобождения. К сожалению, при освобождении Виктор случайно расстался с бабушкой, остался десятилетним один, и был принят сыном полка в Красную Армию.
Тамара, бабушка известных братьев-боксеров Виталия и Владимира Кличко была еврейкой [34]. До Отечественной войны она вышла замуж за украинца Родиона Кличко родом из села Вильшаны Городищенского района Черкасской области на Украине. У них родился сын, вместе с которым они проживали в городе Смеле Черкасской области у родителей Тамары. После оккупации города Смелы, немцы арестовали Тамару с сыном и родителями. Родиону удалось избежать ареста. За взятку он добился освобождения Тамары, но ему не хватило денег, чтобы освободить сына и родителей Тамары. Деньги за выкуп сына и родителей жены он должен был принести на следующий день. Но не успел. Всех троих расстреляли. Родион вместе с Тамарой бежали из города Смелы на родину в село Вильшаны. Здесь в отцовском доме он 2 года прятал Тамару, женщину небольшого роста, в сундуке на печи. Родион вырезал в сундуке дыру, чтобы Тамара могла дышать. После войны у Родиона и Тамары в 1947 г. родился сын Володя, будущий отец братьев-боксеров. Один из братьев-боксеров Виталий в сентябре 2006 г. приезжал в Вильшаны, где ему показывали сундук, в котором пряталась бабушка Тамара.
Арье Долинко [36] и его жена Циля жили в городе Пинске, что в Западной Белоруссии, где до войны проживало около 30 тысяч евреев. Немцы оккупировали Пинск 5 июля 1941 г. Через месяц 5 августа около 8 тысяч молодых мужчин, в том числе Арье, были собраны на «работу», приведены к ямам и начался их расстрел. Арье, раненому в живот, удалось бежать, добраться в город, где он был помещен в еврейскую больницу. Спустя несколько дней было уничтожено еще около 3 тысяч человек. В сентябре 1941 г. появились гражданские власти в лице гебитскомиссара и его заместителя, которые потребовали огромную контрибуцию золотом и вещами. В апреле 1942 г. в Пинске было создано гетто с невыносимыми для жизни условиями. Летом стали приходить сведения об уничтожении гетто в соседних городах Сарнах, Барановичах, Ровно. Многие из этих мест бежали в Пинское гетто. Многие евреи Пинска стали готовить укрытия. Выздоровевший Арье вместе с владельцем аптеки в гетто Шварцманом вырыли землянку под аптекой. В эти же дни в группе молодежи, куда входил и Арье, возникла идея уйти в партизаны, удалось достать оружие. Окрестные крестьяне известили, что в урочище Добрая Воля выкопаны для евреев огромные ямы. Группа решила уйти к партизанам во вторник 27 октября. Но немцы для дезинформации вызвали представителей юденрата и сказали, что евреям нечего беспокоиться – эти ямы предназначены для размещения бензиновых емкостей, там даже трубы лежат Пинск – рабочий город, еврейские рабочие нужны немцам. Евреи поверили немцам, часть группы с Арье решила отложить выход в лес. 28 октября вечером появилась новая дезинформация немцев – секретарша гебитскомиссара сообщила своей бывшей подруге, члену юденрата, что получена телеграмма самого Гитлера, чтобы евреям Пинска не причинили зла. И в эту ложь поверили евреи, которые так хотели жить… А в ночь на 29 октября гетто было окружено немцами. Утром в гетто вошли немцы, перевели специалистов в больницу, а всех остальных группами вели к ямам на расстрел. Арье с женой Цилей и группа евреев скрывались в вырытом укрытии до 2 часов дня 30 октября, после чего их нашли немцы. Арье показал офицеру рабочее удостоверение, что он работает в типографии, но офицер разорвал его, так как Арье не вышел на площадь. Их всех вывели из гетто и повели к ямам, дорога была усеяна убитыми евреями.. . Циля просила его побежать, чтобы их расстреляли на ходу, она не хотела раздеваться, но он решил повременить. По дороге мать Берты Шварцман, шедшая вместе с внучкой, попросила его сказать сопровождавшему их офицеру, что у нее в гетто закопана банка с золотом. Офицер кивнул, они пошли дальше. Они подошли к ямам, увидели и услышали душераздирающие сцены и звуки. Офицер подошел к Арье и велел ему сесть. Арье с трудом удалось уговорить офицера, чтобы также сели Циля и дочь Берты Шварцман, которая знала, где закопано золото. Скоро их на машине отвезли в гетто, где они до темноты искали в подземелье золото. Они нашли банку с золотом, но отдали немцам только часть его, сказали им, что завтра засветло они будут еще искать. Немцы отвели их в больницу, где находились оставленные в живых специалисты. Хотя немцы обещали завтра придти за ними, но к счастью не пришли. В больнице Арье встретил друзей, с которыми он работал в типографии, он был в рабочих списках. С трудом ему удалось добиться, чтобы Цилю также включили в эти списки как работницу переплетной мастерской. Из полторы тысячи евреев, бывших в больнице, только 146, в том числе Арье и Циля, были оставлены для работы и переведены в городскую тюрьму. 12 ноября их перевели в малое гетто из нескольких домов, окруженных проволокой. Свыше месяца они были в малом гетто, ходили на работу в типографию. Появились слухи о предстоящем расстреле малого гетто до нового года. Две группы ушли из гетто к партизанам, но Арье не взяли из-за Цили. Арье с Цилей 22 декабря 1942 г. не ночевали в гетто, а оставались на ночь в типографии, которая находилась в цокольном этаже дома. На первом этаже этого дома находился суд, а над судом на чердаке была пустая тесная комната. На первом этаже жила работница суда Варя Михейска, которую Арье с Цилей попросили разрешения укрыться на чердаке в пустой комнате, она разрешила. А на следующий день они узнали, что последнее гетто Пинска расстреляно… Эта женщина скрывала и кормила их 7 недель, они вместе с ней умирали от голода. 14 февраля 1943 г. они с оставили Пинск, с трудом по льду перешли реку Пину и добрались в село Велятичи к знакомому крестьянину, другу семьи Арье. Здесь они скрывались 12 дней на сеновале в коровнике. Друг-крестьянин рассказал им, что немцы отступают, недалеко партизаны, и они ушли вместе с сестрой друга в ее село Вичевка, недалеко от которой базировались партизаны. Они пробыли у сестры друга 10 дней, пока там не появились партизаны. По рекомендации партизана Мейлаха Бакальчука из Пинска они были приняты в отряд, где командиром был Мисюра – крестьянин из села Вичевка. В этом отряде около 75 процентов партизан были евреи, в том числе из Пинска. Отряд Мисюры входил в соединение украинских партизан под командованием генерал-майора Бегмы, Арье с Цилей работали в штабе соединения, они выпускали партизанскую газету. После окончания войны Арье с Цилей, как бывшие граждане Польши, переехали туда и в 1946 г. прибыли в Эрец Исроэль. В этом же году Арье написал книгу [36], которая была переведена на русский язык.
Автор этих записок Семен Додик был узником гетто в городе Бар Винницкой области на Украине [37]. Бар входил в немецкую зону оккупации и находился в 2-3 км от Транснистрии – румынской зоны оккупации [2], где в конце 1942 г. не расстреливали евреев, о чем знали евреи жители Бара. В Баре погибли все мои родные и родственники, а мне удалось спастись, перебежав в близко, расположенную Транснистрию. Но перед этим мне пришлось также воспользоваться укрытиями. Накануне последнего расстрела вечером 14 октября 1942 г. я 16 летний подросток с товарищем Фимой Тарло не ушли ночевать в гетто, а спрятались в подвале недостроенного дома возле колхозного двора, где мы днем работали. Утром мы заметили повышенную активность полицаев-шуцманов, крики, выстрелы и поняли, что готовится расстрел. Так как недостроенный дом находился на многолюдной улице, где нас могли обнаружить, то мы решили спрятаться в другом месте до вечера, а вечером попытаться перейти реку Ров, по которой проходила граница с Транснистрией. Для безопасности мы разошлись. Фиме удалось спрятаться на кладбище, а я вышел на окраину города ближе к границе. Ищу укрытие, вижу вдали скирду с соломой. Направился к ней, зарылся глубоко в солому. Через некоторое время я услышал крики, выстрелы – недалеко оказалось место расстрела. Ближе к вечеру к скирде подъехала подвода за соломой. Я услышал от возчиков «Бьють всих, и ликарив и ковалив» - убивают всех. Поздно вечером я дождался обхода пограничников, после чего перешел вброд реку Ров и направился в еврейское местечко Поповцы. После сложнейших жизненных коллизий я остался жив, вступил в партизанский отряд им. Кармалюка кавбригады им. Ленина под командованием Владимирова. В Транснистрию смог перебежать и выжить также и мой товарищ Фима Тарло [38].
Об одном уникальном случае спасении в укрытии рассказала автору бывшая узница гетто г. Бар Винницкой области, моя землячка Роза Каплан, сумевшая перебраться в Транснистрию и там выжить [39]. Во время второго расстрела в городе Бар, погибла мать и брат Розы. Когда она очутилась в Транснистрии, она думала, что и ее отец Петр Сигал тоже погиб. Но когда она возвратилась после освобождения в Бар, она встретилась с отцом. Оказалось, что отца приютил и спрятал их знакомый украинец Антон Новак. Антон до войны работал в детском саду, где заведующей была мать Розы, естественно, он хорошо знал ее отца. На сохранение Антона была оставлена квартира одного из эвакуированных, которая пустовала. В одной из комнат этой квартиры и был спрятан Петр Сигал. Об этом не знал никто, даже члены семьи Антона. Антон, по профессии столяр, изготовлял из дерева всякие поделки, которые он продавал на базаре, покупал продукты, которыми кормил семью и тайно от всех Петра Сигала. Антон общался и Петром вечером, когда он в одиночке столярничал. Петр пробыл в этом укрытии с 15 октября 1942 г. до освобождения Бара 20 марта 1944 г. Антону Новаку присвоено звание Праведника народов мира
Спасение евреев побегом и движением по селам к фронту
Многие евреи спасались побегом из гетто, мест сбора или расстрела. Далее они не всегда знали, что делать. Прятались в лесах, оврагах всяких укрытиях, шли на восток к фронту, или куда-нибудь. Но надо было поесть, заночевать. Заходили в села, города, иногда оставались у крестьян, помогали по хозяйству, прятались или шли дальше. Иногда доходили к фронту, переходили его или оставались в прифронтовой полосе, где дожидались освобождения. Иногда попадали в партизанские отряды или попадали в Транснистрию, где можно было выжить, по-разному бывало…
Якову Руднюку, жившему с семьей в Восточной Польше в городе Замостье, в сентябре 1939 г. было 10 лет, когда началась война Польши с немцами, и город начали бомбить [58]. Скоро Замостье оккупировали немцы, но через короткое время туда вошла Красная Армия, однако радовались не долго. Скоро стало известно, что граница между германской и советской зонами оккупации проходит по Западному Бугу, и Замостье снова переходит к немцам. Семья Якова эвакуировалась в город Дзержинск Ровенской области, кроме бабушки, которая не боялась немцев. Семье нравилась новая жизнь, где никто их не называл жидами. 22 июня 1941 г. началась новая война, в первый день на запад шло громадное количество танков и войск, они думали, что можно не уезжать, но через 5 дней немцы заняли их городок. Скоро немцы расстреляли отца Якова и брата Гершко, знакомая полька взяла в свою семью сестру Генечку, он с мамой был в гетто. Скоро его с группой евреев, украинцев и русских – коммунистов повели к выкопанным ямам и расстреляли. Он ничего не помнил, упал в яму. Ночью очнулся под сильной тяжестью, осознал, что жив, и стал выбираться из ямы. Добрался до густых камышей, где пролежал около 3 суток. Ночью пришел в себя, что делать, куда идти, стоит ли жить? Вспомнил наказ родных - беречь Генечку. Среди ночи постучал к школьному другу Володе, вид окровавленного мальчика испугал маму Володи, но она его помыла, перевязала ногу, накормила, переодела в одежду Володи и спрятали во дворе в стоге сена. Она ничего не сумела узнать о судьбе мамы, но узнала, что Генечка сама ушла из семьи польки. Яков ушел от Володи, встретил Люсю – дочь еврея из юденрата, которая пригласила его к себе, но ее мама не пустила его в дом. Он ходил по городу, пытаясь узнать что-нибудь о родных. Его догнал знакомый полицай Ткачук, дочь которого училась в одном классе с Генечкой, и тихо пригласил его к себе домой, когда стемнеет. Он вошел в дом с опаской, но ему бросилась на шею Генечка, ему стало спокойно. Ткачук рассказал ему, что маму расстреляли, но надо пережить это время с помощью добрых людей Он предложил 12 летнему Якову с сестрой уйти из городка, где их знают, не показываться оккупантам, доверять добрым людям. Ему предложили взять с собой еще 2 еврейских мальчиков 10 и 11 лет Гришу и Сашу, сирот, спасенных друзьями Ткачука, Дети ушли из городка в село Войтовцы, вечером выбрали самую на вид бедную хата и попросились на ночлег. Их накормили, уложили, а утром разбудили – в селе немцы. Обошли Войтовцы, пришли в другое село Великий Браталов Любарского района Житомирской области, снова нашли хату бедную, Яков постучал, вошел, в хате молодежь, в углу винтовка. Мальчик испугался, но девушка Соня Рудюк успокоила его, что это полицай Микола Попсуй – хороший человек. Дети прожили в этом селе более 2 месяцев, все село помогало им, только сказали, чтобы они не показывались старосте Ковалю, чтобы не подводить его. Но 14 января 1942 г. на старый Новый год Яков стал колядовать и вошел в хату старосты, где тот выпивал с полицаями. Староста велел его задержать, а потом пояснил, что так недолго и до беды, могут узнать предатели о еврейских детях, а это опасно для детей и села. Староста предложил детям разделиться, придумать себе легенды, не раскрывать правду. Дети ушли из села, разделились. Яков с Генечкой пришли в большое село Карповцы, где было 3 колхоза, попали на ночлег к пожилым людям, которым Яков все рассказал. Хозяйка предложила отвести Генечку к своей дочери, жене старшего полицая. Генечка была беленькая, не похожая на еврейку, а Яков – чернявый, очень похож. Ради безопасности сестры Яков ночевал в разных местах, говорил, что он цыган. Но ночью он сонный говорил на идиш, в селе стали говорить, что он еврей. Яков перебрался в барак с военнопленными, а потом ушел в Шепетовку, выдавая себя за сироту-поляка из Замостья, польский язык он знал хорошо. Без документов его однажды задержали, привели к коменданту на допрос. Комендант проявил интерес к Замостью, о котором Яков подробно рассказывал, и комендант ему поверил, Яков попросил выдать ему аусвайс, чтобы добраться до Владимира-Волынского, что было сделано. Далее Яков добрался до бывшей границы между СССР и Польшей, в городке Остроге нанялся батраком к поляку, который избивал его. Яков бежал, 2 месяца скитался по селам Ровенщины, задержался на хуторе села Тайкуры в семье Зубач, где крестьянствовал. Приходилось даже возить по селам украинских националистов. В феврале 1944 г. пришла Красная Армия, на хуторе шли бои, пришлось бежать, хутор был сожжен. После освобождения работал в Ровно в ОСОВИАХИМЕ. В селе Молочки отыскал с трудом Генечку, которая ушла от хозяйки, так как ее узнали мешочницы из Дзержинска. Они снова пришли в доброе село Великий Браталов. Потом он и сестра, учились в ремесленном училище. Далее за Генечкой приехал старший брат Енох, который служил в Красной Армии, они уехали в Польшу, а далее в Израиль, Яков остался в Советском Союзе, работал электрослесарем на шахте в Кузбассе. После войны встречался с бывшим полицаем Ткачуком, ушедшим в партизаны, спасшим Якова с сестрой.
Борис Михлин 13 лет в начале войны жил с семьей в городе Мстиславле Могилевской области [59]. Еще до войны у него умерла мама, и отец Мендель вторично женился на русской женщине, у которой родилось двое малолетних детей. Немцы заняли город в первой декаде июля 1941 г., а 15 октября 1941 г. 700 евреев Мстиславля были отведены на окраину города в овраг за Кагальным колодцем и расстреляны. Борису удалось сбежать из колонны евреев, ведомых на расстрел, спрятаться в кустах. Вечером он пробрался в город, пришел к мачехе, просил его принять, но она его и в дом не пустила. Он пошел в деревню Будовищи к другу отца Савелию Титову, там его накормили, но оставить отказались, так как здесь его знали. В темноте он ушел, бродил по окрестным деревням около 10 дней. Заходил в дома, просился на ночлег, говорил, что из детского дома, а что чернявый, так у него отец русский, а мать цыганка. Дело в том, что Борис посещал цыганские табора, которые останавливались на окраинах Мстиславля, знал немного цыганский язык, песни, пляски. Стало холодно, он решил возвратиться в Мстиславль за теплой одеждой, которая хранилась у мачехи. Когда он вошел в город его узнал сверстник Ленька Кузелевич, с которым он не ладил. Тот схватил его, и стал кричать, что поймал «жидяненка», Однако, другой мальчик Володя Беляцкий припугнул его, и Борис сумел вырваться. Когда Борис подошел к дому мачехи и стал стучаться туда, его схватила за руки их соседка медсестра Нина Бацукова, сказала ему, что сейчас здесь живут полицаи, велела ему спрятаться до вечера в нужнике. Вечером она принесла сверток с едой и велела уходить из города. Надо было пройти мосты через реку Вихру, это было опасно, но к счастью там не было охраны. Уже ночью он пришел в деревню Сапрыновичи, заночевал у женщины с двумя детьми, его оставили, он стал помогать по дому. Но через 3 дня его узнали, ему пришлось уйти. Пришел в деревню Вослинка, где попал в дом с молодыми женщинами, Там после расспросов он танцевал и подпевал по-цыгански. Накормили, уложили спать. В деревне Пустынки попросился на ночлег в дом, где хозяин его мало расспрашивал. Но на рассвете его разбудила хозяйка, велела срочно уходить, так как хозяин хочет его сдать. В одной из деревень на ночлеге встретился с военнопленным, с которым продолжал вместе путь на Черниговщину. Тот научил его ориентироваться, изготовлять теплые лапти. Скоро Борис решил уходить на Брянск, где по слухам были партизаны. Наступила зима, в одной из деревень на реке Десна, отсоветовали идти на Брянск – там много войск, поймают. Борис решил идти на Рославль, Смоленск. В одной из деревень пустила ночевать семья, где было 14 детей. Идя от деревни к деревне, глубокой зимой Борис оказался в деревне Свалы, Починковского района Смоленской области. Деревня небольшая, всего 57 дворов, попросился ночевать, в хату, где собрались бабы на посиделки. Долго его расспрашивали, снова он рассказывал, что мама у него цыганка, отец русский, снова танцевал и припевал по-цыгански, назвался Володей Цыганком. Женщинам он понравился, решили его содержать по очереди в разных домах. Цыганок оказался работящим, помогал по дому, даже умел подшивать валенки. Когда наступило лето, он стал пастухом, честно зарабатывая себе на хлеб. Даже у старосты, где было 11 детей, он ночевал. Однажды Борис заболел, страшно болел живот. И вот крестьяне деревни отвезли его к скрывавшимся в соседней деревне врачам-евреям. Врачи его осмотрели, говорят, что у него приступ аппендицита, надо оперировать, но это невозможно. Отвезли обратно, к счастью, отлежался, отлегло. Снова хотел идти к фронту, но узнал, что цыган тоже расстреливают, решил остаться. Узнал, что семью врачей-евреев, выдали и расстреляли…Осенью 1943 г. фронт подошел к деревне Свалы, которую заполнили немцы. Крестьяне деревни, а с ними и Володя Цыганок, ушли в ближайший перелесок. Когда бой стих, показались всадники со звездочками на фуражках – наши! Радость была безмерная, освобождение пришло 25 сентября 1943 г. Борис поблагодарил своих спасителей и отправился в Москву, где жили его дяди. Он очень жалел, что не помнил всех благородных людей поименно, которые давали ему ночлег и еду под страхом смерти.
Пятнадцатилетний Реувен (Роман) Плакса вместе с семьей из деревни Слива восточнее Минска были переведены после оккупации в гетто местечка Богушевичи [5, 40]. Мать настаивала, чтобы Роман со старшим братом бежали из гетто, что они осуществили в ноябре 1941 г. 400 евреев гетто в Богушевичах вместе с оставшимися членами семьи братьев скоро были расстреляны. Братья пошли на восток без документов, выдавая себя за освобожденных немцами из тюрьмы хулиганов. Они шли от села к селу, ночуя и питаясь в деревнях, иногда в лесах. Старший брат не был похож на еврея, но картавил, что могло его выдать полицаям, а Роман был чернявым, хотя волосы его были беловатыми. Однажды их встретил полицай, заподозрил Романа в еврействе. Брат стал его защищать, выбирая фразы, в которых не было буквы «эр». Полицай потребовал, чтобы Роман снял шапку, и, убедившись, что волосы у него беловатые, отпустил их. К большому счастью полицай не потребовал, чтобы Роман спустил штаны. 5 декабря 1941 г. они вышли в районе Могилева к Днепру, надо было перейти Днепр по охраняемому мосту. Без документов они не могли этого сделать, и пошли вдоль берега. Только 1 января 1942 г. они в Черниговской области переплыли Днепр на льдине. Снова пошли на восток и попали в Сумскую область недалеко от города Путивль, в то время, когда 20 мая 1942 г. этот город захватило партизанское соединение под командованием Сидора Ковпака. Но, чтобы попасть к партизанам, сначала пришлось переплыть реку Сейм в Курской области. Долгожданная встреча с партизанами произошла 13 июня 1942 г. Их заподозрили в шпионаже, но, когда они рассказали, что они евреи и откуда они идут, подозрения рассеялись. Партизаны проследили их путь, который оказался длиной около 1000 км, удивлялись, как без документов им удалось дойти к цели. Ребят приняли в партизаны, Роман стал известным партизанским пулеметчиком, участвовал во всех походах Ковпака. Брат был зачислен в разведку и погиб в одном из разведывательных походов в бою с полицаями. Роман Плакса живет в Израиле.
Борис Розен 12 лет вместе с родителями попал под немецкую оккупацию в Харькове в октябре 1941 г. [60]. Через 2 месяца Борис с семьей вместе с другими евреями по распоряжению немецких властей были отправлены с минимальным количеством вещей в гетто, расположенное в разбитых бараках в районе тракторного завода. Скоро истощились запасы продуктов, они питались кормовой свеклой, а также меняли вещи на продукты около ворот гетто. Обмен совершал Борис, так как охрана разрешала это делать детям. Однажды к Борису подошла местная жительница, назвавшаяся Улей, и пригласила его к себе домой не далеко от гетто. Из гетто можно было детям отлучаться для обмена и копки свеклы. Уля его накормила и сказала, что хочет сделать богоугодное дело и спасти его, так как их скоро всех расстреляют. Борис возвратился в гетто и рассказал все родителям, которые уже не могли ходить. Всю ночь они проплакали, а утром собрали его, дали ему с собой часть вещей, чайные ложечки, нитки «мулинэ», и он ушел из гетто. Больше он родителей не видел. Когда он приехал в Харьков после войны, соседи по дому ему рассказали, что в декабре-январе все население гетто расстреляли. Уля дала ему новое имя Володя Бойко и отправила его со знакомыми к сестре Валентине в село Цыбульники. В конце февраля 1942 г. в селе стало неспокойно, Бориса могли обнаружить. Валентина попросила его уйти, посоветовала идти в Одессу, по ее словам, еще не взятую немцами. Она собрала его в дорогу, рекомендовала города, через которые ему надо идти. Где пешком, а где в порожнем товарном вагоне, он проехал Люботин, Полтаву, Кременчуг, пересек Днепр, дошел до Каменки (Безымянки), что в Кировоградской области. Немцев там не было – глубинка. Бориса принял в свой дом Яков Михайлович Дорота, у которого были три дочери, да и с питанием плохо. Днем Борис скрывался, а ночью помогал хозяину в бригадной конюшне. В июне в селе появились полицаи, стало опасно для него и для семьи Дороты. Дорота дал ему на дорогу сало, которое его выручало, и Борис через станцию Долинская уехал в Николаев. В Николаеве женщина, у которой он поменял сало на хлеб, подсказала ему, как пересечь Южный Буг. По ее словам, за ним румынская оккупационная зона, а там недалеко и Одесса, которая тоже у румын, но ее скоро освободит Красный флот. Ночью лодочник за кусок сала переправил его через Южный Буг, а через несколько дней он оказался в Одессе. На базаре Бориса задержал румынский патруль, он был отправлен в полицию. Здесь офицер снял с него штаны и узнал, что он еврей. Его перевели в тюрьму, где были уголовники и политические. Когда уголовники хотели его избить, его защитил политический одессит Ветров, с которым Борис подружился и которому он рассказал о себе. Ветров ему сказал, что его отведут в еврейское гетто, откуда ему надо бежать. Из Одессы надо уходить на Воронеж, и указал примерный путь. Кроме того, Ветров дал ему адрес своей семьи в Одессе, куда он может зайти, рассказать о встрече с ним. Скоро Бориса отвели в гетто – трехэтажное здание на окраине Одессы, окруженное кирпичным забором. Из гетто Борис бежал с местным мальчиком, который ему подсказал, как найти семью Ветровых. Когда перелазили через забор, Борис поранил ноги осколками стекла. Он нашел квартиру Ветровых и пожил у них несколько дней, пока поджили раненые ноги, Ветровы помогли Борису с одеждой и обувью, он с благодарностью ушел от них. Снова он пошел обратно в Николаев, далее – Кривой Рог, Пятихатки, Кременчуг, Красноград, Лозовая, Барвенково, Славянск, Изюм, Боровая, Купянск, Валуйки, Новый и Старый Оскол, Касторная. Из Старого Оскола до Касторной машинист его прятал в тендере. От Касторной он пешком добрался до Воронежа. Был конец октября 1942 г. Борис сильно замерз и несколько часов шел до казацкой станицы Верхнетурово Нижнедевицкого района Воронежской области. Недалеко был фронт, к счастью здесь стояла австрийская часть, которая хорошо относилась к местным жителям. Бориса взяла к себе одинокая женщина тетя Паня, подкормила его, подлечила. В начале 1943 г. Красная Армия освободила их, но до марта этого года Борис жил у тети Пани, Трудно было с едой, они питались мороженой кониной. 20 марта Борис приехал в Воронеж, увидел милиционеров и заплакал. Милиционер посадил его в поезд, он доехал до Рязани, где в эвакопункте ему дали билет до Молотова (Перми). Там его направили в интернат, где жили эвакуированные ленинградские дети. Потом учился в Перми, там окончил авиатехникум. Только в 1963 г. нашел в Харькове старшего брата. Вот такой сложный путь по оккупированной немцами и румынами территории Советского Союза прошел 12-13 летний еврейский мальчик Борис Розен и остался жив. Выжить ему помогало 5 обстоятельств: он свободно говорил по-украински, достаточно хорошо понимал по-немецки – он знал идиш, всегда помогал людям, прятавшим его, перемещался и прятался один, очень хотел жить, чтобы учиться, бороться с идеологией фашизма.
Лидия Глузманова 13 лет в октябре 1941 года, когда немцы оккупировали Харьков, жила там с мамой Ривой Абрамовной и родственниками, отец был на фронте [61]. В начале ноября в городе был взорван немецкий штаб, немцы взяли и расстреляли 1000 заложников, среди которых была ее сестре Ева Бреславская. Как и все евреи Харькова, их семья была вынуждена в декабре перебраться в гетто в полуразрушенный барак у тракторного завода. В соседнем бараке находилась семья Бориса Ефимовича Луховицкого с его матерью, двумя сынами и русской женой Еленой Федоровной. Елена Федоровна решила вывести семью и оставила маме Лидии свой адрес. В январе 1942 г. им объявили, что их будут вывозить в Полтаву. Но чех, который дежурил возле барака, сказал им, что их повезут на расстрел, что надо бежать. Лида с мамой через выломанные доски в туалете выбрались из гетто, их заметила добрая женщина, которая пригласила их домой и спрятала. Этой ночью, после вывоза всех в Дробицкий яр, немцы собрали в одном из бараков инвалидов, стариков и детей не ходячих, и подожгли барак. Лида с мамой и милосердная семья с ужасом слушали крики, в воздухе стоял запах горелых тел. Утром им сказали, что идет облава на оставшихся евреев, вывели на дорогу в Харьков, перекрестили, дали печеные картофелины, и они ушли. Днем вошли в Харьков, пришли на Московский проспект, где жила эвакуировавшаяся тетя Лиды. Соседка Мария Васильевна Левкович приютила их на ночь и на следующий день. Она отдала матери свой аусвайс – документ, без которого опасно было ходить по городу. 5 февраля 1942 г. они прошли в свой двор, где их увидел немец, который жил в их квартире. Но немец отвернулся, как будто не заметил их. Их приютил на ночь дворник Филипп, который оказался порядочным человеком. Он их утром отвел к другу отца Михаилу Мартыненко, но тот не мог их приютить, так как его жена-актриса дружила с немцами. Он дал им денег, продуктов, извинился. Они пошли на улицу Артема 34, где жила семья Луховицких. Их приняли в эту семью, где муж скрывался в застеленной кровати, а дети в другой комнате. Здесь Лида с мамой скрывались до середины марта 1942 г. Однажды в дом вошли 2 немца, которые проверяли свисавшие телефонные провода на балконе. Они решили погреться с сели на кровать, где прятался муж хозяйки. Когда немцы ушли, Борис Ефимович дрожал, он боялся дышать. Елена Федоровна с сыном вынуждена была ходить по окрестным селам и менять вещи на продукты. В марте Лида с мамой тоже ушли за продуктами по селам Харьковской и Сумской области. Однажды они зашли в село Черноглазку Золочевского района, заночевали в хате, где хозяйка плакала, рассказывала, что мужа расстреляли немцы за связь с партизанами. Эта добрая женщина отдала им паспорт мужа, который они отнесли Борису Ефимовичу Луховицкому, который теперь мог также ходить по селам. Лида с мамой ходили от села к селу, стояли у церквей вместе с нищими. Однажды в селе Козачевка маму Лиды задержали полицаи, Лида убежала. Несколько месяцев Лиде пришлось бродить по селам одной. К счастью, однажды в селе Грунь Сумской области возле церкви Лида снова встретилась с мамой. После этой встречи они пришли в хутор Вязовое, где Лиду приютила бездетная пара Пантелеймон Захарович и Палажка Никифоровна Сук, а маму приютила их соседка Александра Сиплыва. Они работали на огороде, пасли коров. В марте 1943 г. в райцентре Груни в комендатуре появились списки, кого надо арестовать, где были Лида с мамой. Об этом узнал Пантелеймон Захарович, который работал в Груни на пилораме. Он ночью прибежал на хутор и отвел Лиду с мамой к своей сестре в село Буды, где их прятали в погребе. 24 августа 1943 г. село Вязовое и Лида с мамой были освобождены Красной Армией. В Харькове они встретились с семьей Луховицких, а в дальнейшем Лида вышла замуж за Петра – сына Луховицких. Елене Федоровне Луховицкой посмертно присвоено звание Праведника народов мира.
Спасение евреев по фальшивым документам
Ранее в разделе о спасении в укрытиях [15] было указано, что семье Канатарович в составе сестер Ольги, Елены и их матери Марьям, русская родственница, архитектор по образованию, сумела искусно исправить документы. Они стали по национальности караимами, вместо евреев, а караимов немцы не преследовали. Сестры сумели выжить в Одессе, и еще спасти в укрытии семью Каликов. Там же указано, что их родственница Маня, получила украденный паспорт с искусно вклеенной своей фотографией, что также позволило ей выжить вместе с двумя детьми.
Ада Могилевская с сыном Володей эвакуировалась из Одессы и 19 августа 1941 г. застряла в оккупированном в этот день Херсоне [62]. Она с сыном 12 лет поселилась в доме местных жителей Дорожинских, у которых был внук Николай, сверстник Володи. Скоро были вывешены антиеврейские указы о регистрации, ношении желтых звезд, принудительных работах, создании гетто. Ада сумела купить паспорт, где она значилась по национальности полькой, а свидетельство о рождения Володи, где была указана его еврейская национальность, уничтожила. Так как местные жители не знали, что они евреи, то они не регистрировались и не пошли в гетто. Знали о еврействе Ады и ее сына только Дорожинские, с которыми Ада и Володя подружились. Николай Дорожинский сумел извлечь из реки Днепр несколько мешков с пшеницей, которую потопили советские власти, чтобы она не досталась немцам. Этой пшеницей Николай подкармливал также Аду с сыном. Кроме того, так как Володя был похож на еврея, то по просьбе Ады он прятался в доме Дорожинских. Мальчики Володя и Николай подружились. Таким образом, Ада с Володей прожили до ноября 1943 г., когда фронт подошел к Херсону и остановился на Днепре. Немцы выгнали из Херсона взрослое население, в том числе Аду с сыном. Для того чтобы отвлечь внимание оккупантов от еврейской наружности Володи и помочь ему смешаться со сверстниками, Ада попросила бабушек Николая, чтобы он постоянно находился рядом с Володей и чтобы он взял с собой свое русское свидетельство о рождении. Ада вместе с обоими мальчиками оказалась в деревне Малая Дворянка Еланецкого района Николаевской области. В начале марта 1944 г. фронт приблизился к Малой Дворянке. Немцы собрали мужское население от 14 до 65 лет и под конвоем угнали их в сторону Одессы. Мальчики остались одни, только со свидетельством о рождении Николая, Володя теперь назывался братом Николая, Владимиром Николаевичем Дорожинским. Чтобы как то отвести подозрение о еврействе Володи, мальчики поменялись верхней одеждой, и Володя стал более похож на местных ребят. Так они шли по Николаевской, Одесской области, а потом по Бессарабии, где им удалось бежать. Они прятались, где возможно, побирались. Однажды они попали в облаву, и румынские власти передали их немцам, которые доставили их в румынский порт Галац. Там их погрузили в товарные вагоны и повезли на запад. В период нахождения в маршевой колонне и при последующих проверках в австрийском пересыльном лагере для евреев и в лагере перевоспитания при тюрьме в немецком городе Эрфурте они тщательно подвергались фильтрации по признакам национальности. Володя и Николай везде говорили, что они братья, и регистрировались по русскому свидетельству о рождении Николая. В результате оба получили «трудовые книжки» рабочих братьев Владимира Николаевича и Николая Николаевича Дорожинских, русских и православных. Они тяжело работали наравне со взрослыми, хотя им было 14-15 лет. Их освободили американцы, домой приехали по фильтрационным справкам, где Володя до 1948 года именовался Владимиром Николаевичем Дорожинским. Только по суду Володя снова стал В.А. Могилевским. Николаю Николаевичу Дорожинскому в 1999 г. присвоено звание Праведника народов мира, за то, что он спас жизнь еврею Владимиру Могилевскому.
Бася Шварц вместе с родителями до войны проживала в селе Студеницы, недалеко от Каменец-Подольского [63]. 13 июля 1941 г. село было оккупировано немцами. Начались издевательства над евреями, принудительные работы, гетто, желтые латы на спине и груди... 28 августа 1941 г. в Каменец-Подольском были расстреляны 16 тысяч евреев, из них 10 тысяч местных и 6 тысяч венгерских, среди них старшая сестра Баси Малка с двумя детьми. В апреле 1942 г. Басю забрали в рабочий лагерь Совий яр, где узники строили дорогу. 23 июля 1942 г. расстреляли всех евреев сел Студеница и Старая Ушица, и среди них родителей Баси. 13 сентября собрали на расстрел узников рабочего лагеря, всех, в том числе Басю вывели на площадь. Знакомый полицай, который учился вместе с Басей в одном классе, предложил Басе скрыться, но она отказалась оставить родственников и друзей. Их повели в лесок к яме и велели раздеться, что они и сделали. Но вдруг подъехал мотоцикл, расстрел был отменен, и их погнали пешком 50 км в рабочий лагерь в Каменец-Подольском, где они работал на ремонте дороги и на разборке еврейских домов. Так как в лагере практически не кормили, то некоторые узники, в том числе Бася, иногда отлучались в знакомые села за продуктами. 28 октября 1942 г. Бася ушла в село Колодиевка к своей подруге Ольге Радецкой, которая дала ей продуктов. На обратном пути в лагерь Бася узнала, что узников лагеря расстреливают, и она решила в лагерь не возвращаться. Бася решила пойти в родное село Студеница к своей близкой подруге Антонине Яровой. Она туда пришла уже поздно вечером, не хотела беспокоить хозяев, спряталась в сарае с коровой. Утром мама Антонины тетя Надя увидела ее и спрятала на чердаке, где она жила несколько дней. Но там было опасно, рядом комендатура, поэтому Бася ночью ушла через лес в село Колодиевку к Ольге Радецкой, где она тайно также прожила несколько дней. От Радецких она ушла к другу Николаю Петруку в село Гута-Чукорское. Николая дома не оказалось, забрали в Германию, но родители Николая ее не отпустили и тоже прятали. Басе нужен был документ, чтобы можно было уйти с родных мест, где ее знали, и устроиться на работу. Петруки узнали, что такой документ может сделать Иван Онуфрийчук из селе Чабановка, которого Бася хорошо знала. Бася пришла к нему, он сразу понял, что ей нужно и обещал помочь. Через несколько дней 11 декабря 1942 г. Бася получила документ: Васильевская, Ольга Николаевна, по национальности украинка, 1921 г. рождения. Направляется на станцию Вапнярка к своему брату. Подпись и печать гебитскомиссара. Теперь у Баси была возможность передвигаться. Как потом узнала Бася, за изготовление фальшивых документов по доносу Онуфрийчук был расстрелян. На следующий день с документом Бася направилась в город Бар, где проходила граница с румынской зоной оккупации. В этой зоне после поражения немцев под Москвой и Сталинградом не расстреливали евреев. Бася попыталась сразу же перейти границу в селе Балки, но это ей не удалось. Она пошла на биржу труда, чтобы устроиться на работу, но ей сказали, что для этого нужно разрешение гебитскомиссара. Бася пошла к нему, переводчица заподозрила, что она еврейка, шепнула ему. Бася на чистом украинском языке, сказала ему; «если бы я была жидовка, то разве я бы пришла к господину гебитскомиссару». Ответ понравился гебитскомиссару, и Бася устроилась на работу на табачную фабрику. 15 сентября 1943 г. подруга по работе Аня пригласила Басю пойти в село Балки к «румынам» за мылом. В этот раз Басю пустили через границу. Когда они уже хотели возвращаться, к Басе обратился незнакомый мужчина и сказал ей, что ей не следует возвращаться в Бар, так как ее подозревают, что она еврейка и собираются арестовать. Бася сказала Ане, что она не может возвращаться. У Ани в Балках жил брат, она дала его адрес Басе. Брат Ани дал Басе адрес знакомого еврея в местечке Копайгород в «румынской» зоне оккупации, куда пришла Бася и где она дождалась освобождении в марте 1944. Антонине Яровой (Самборской) присвоено звание Праведника народов мира за спасение еврейки Баси Шварц.
Спасение евреев Праведниками народов мира
При любом спасении евреев участвовали порядочные неевреи, не согласные с людоедской гитлеровской расовой идеологией. Многим из них присуждено звание Праведника народов мира, учрежденное Израильским мемориалом Яд ва-Шем в 1953 г. Звание Праведника народов мира присуждается специальной комиссией по ходатайству спасенных евреев, их семей, или друзей. Этому званию и награждению специальной медалью удостоены те, кто бескорыстно и, рискуя своей жизнью, спасал евреев в годы Холокоста. Это звание присуждено свыше 18 тысяч человек различных стран мира, в том числе и Германии[1]. В странах бывшего Советского Союза это звание присуждено всего около 4 тысяч человек [40], хотя на оккупированных территориях Советского Союза в границах на 22 июня 1941 г. погибло чуть меньше половины всех жертв Холокоста. Это связано с тем, что в Советском союзе присвоение звания Праведника народов мира из-за антисемитской политики советского руководства началось только после перестройки, когда большинство спасателей и спасаемых ушли из жизни или потеряли связи между собой. Ранее при рассмотрении различных случаев спасения евреев было указано, что часть спасателей награждена званием Праведника народов мира. Рассмотрим еще ряд уникальных случаев спасения евреев Праведниками народов мира.
Хотя в Литве было трудно спасать евреев из-за антисемитизма большинства населения, но и в такой атмосфере находились достойные люди. Одним из них был столяр с начальным образованием Ионас Паулавичус, который с женой и 2 детьми жил на окраине Каунаса[40]. Спасать евреев он начал случайно. Его сын узнал 14-летнего еврея Йонатана Файна, который до войны играл на скрипке на концерте в их школе. Ионас откликнулся на просьбу сына и предоставил Файну укрытие в их доме. После этого Ионас долго скрывал в своем доме семью Шемеш, после чего предложил отцу семьи привести из гетто в его дом несколько человек из интеллигенции, чтобы после освобождения можно было возродить еврейскую общину. Накануне освобождения он приютил еще нескольких евреев. Всего в семье Ионаса Паулавичуса спаслось 12 евреев, для которых были подготовлены 2 комнаты под землей рядом с их домом, их снабжали всем необходимым. После освобождения Ионаса прозвали «отцом евреев». Что заставляло этого человека рисковать семьей, спасая евреев. Он об этом ничего не говорил, а спасенные им евреи, отмечали его человечность и благородство, социалистическое и анти нацистское мировоззрение. Группа литовских антисемитов, узнавшая после освобождения о деяниях Ионаса Паулавичуса, не простила ему спасение евреев и убила его. Но убили не одного Паулавичуса за спасения евреев. Был еще спаситель Миколас Симелис, лесничий из местечка Вевис на юго-востоке Литвы, спасший 14 евреев в подвале своего дома Он тоже был убит антисемитами в 1945 г. [40]. Среди Праведников Литвы достоин воспоминания крестьянин Стряулис из деревни Шарнеляй в районе Тельшай [40] Он вместе с еще тремя помогавшими ему деревенскими жителями спас 22 еврея.
В Латвии известно имя спасателя евреев Яниса Липке, рабочего порта, который стал свидетелем уничтожения евреев в конце ноября 1941 г. [40]. Это настолько потрясло его, что он решил спасать евреев. Он уволился с порта, устроился на работу в подразделение немецких военно-воздушных сил, где также работали евреи из гетто. Он готовился переправить группу евреев через Балтийское море в Швецию, для чего Янис подготовил лодку, но дело раскрылось. Его и соучастника еврея Перла арестовали. Перла казнили, а Янису удалось освободиться. Янис купил ферму возле городка Добеле и там прятал евреев. Он также уговорил нескольких своих друзей прятать евреев. После освобождения 42 еврея были обязаны Янису Липке сохранением их жизни. В спасении евреев Янису Липке помогали его жена и сын.
Несколько легче было спасать евреев в Белоруссии, так как там антисемитизм и антисоветские настроения были слабее, чем в странах Балтии, а кроме того, наличие крупных лесов облегчало спасение [40]. В районе Кобыльников недалеко от озера Нарочь крестьянин Юзеф Тункевич прятал 14 евреев. В деревне около местечка Столбцы женщина в течение 2 лет прятала 6 евреев под полом сарая. В Ивье в качестве благодарности еврейской семье за доброе дело в период Советской власти польский сапожник Курбат прятал 15 евреев. Десятки евреев местечка Йоды, уцелевшие после акции уничтожения, нашли убежища у окрестных крестьян, с которыми их связывало многолетнее сотрудничество и дружба.
Спасать евреев в Западной Украине было трудно из-за местных националистов-антисемитов из ОУН-УПА. Но и здесь были благородные люди, рисковавшие жизнью ради спасения евреев. Витольд Фоменко из Луцка рос среди еврейских детей [40]. Когда начались расстрелы, он помог своим друзьям, многих обеспечил арийскими документами. За это он с отцом был арестован, только благодаря знакомству с начальником полиции, им удалось спастись. В дальнейшем Витольд арендовал дом, где скрывались евреи. Витольду Фоменко удалось спасти 36 евреев. В число праведников входили религиозные баптисты и католики. Благодаря им, спаслись десятки, а может быть сотни, евреев [40]. Многие евреи в Западной Украине спасались в глухих польских селах за рекой Случ. Поляк Николай Курята укрыл 50 евреев. Он построил для них землянки недалеко от своего дома. Когда на польские села стали нападать бандиты из ОУН-УПА, то евреи вместе с поляками оказывали им вооруженное сопротивление.
К сожалению, ни одна церковь не встала официально на защиту евреев. Но отдельные представители духовенства в Западной Украине спасали евреев. Так, митрополит Греко-униатской церкви Украины Андрей Шептицкий, хотя и приветствовавший вступление немцев во Львов и Киев, вместе со своим братом Климентием (удостоен звания Праведника народов мира) спасли от смерти около 200 евреев [64].
В восточных оккупированных немцами областях было много ассимилированных евреев, много смешанных семей, еврейских колхозов. Здесь евреев спасали их нееврейские родственники, сотрудники по работе, соседи Спасшийся В. Бендер из гетто города Хмельник Винницкой области свидетельствует [64], что он с братом прятался в родной деревне Куриловка, где семеро крестьян давали им убежища. В селе Благодатное Гуляй - польского района Днепропетровской области [65] нашли убежище 7 еврейских семей в составе 30 человек. О еврействе этих людей знали только главный бухгалтер колхоза Павел Зирченко и ветеринар Иван Волкозуб, которые помогли евреям устроиться на работу и таким образом спасли их. О многих эпизодах спасения евреев Праведниками народов мира рассказано ранее.
Спасение евреев в партизанских отрядах и семейных лагерях
Спасение евреев в партизанских отрядах описано в [1,5.9.12,16, 40] и в других источниках. Особенно много евреев спасалось в лесистых местах Белоруссии, Волыни, Полесья, России, Литвы. Евреи попадали в партизаны путем побега из гетто, во время восстаний в гетто и рабочих лагерях. По последним данным И. Арада [40] в Белоруссии воевало около 12 тысяч еврейских бойцов партизан, из них около 1650 воевали в отдельных еврейских подразделениях (отрядах, ротах и т. д.). В семейных отрядах и лагерях Белоруссии спасалось около 6 тысяч еврейских детей, женщин, стариков, инвалидов. В Западной Украине воевало около 2 тысяч евреев партизан, а в семейных отрядах и лагерях спасалось около 5 тысяч евреев, в остальных регионах воевало около 4 тысяч евреев партизан и около 250 евреев спасалось в семейных отрядах и лагерях. Всего евреев партизан было около 18 тысяч, а в семейных лагерях и отрядах спасалось свыше 11 тысяч евреев. Эти цифры включают также погибших, число которых достигает несколько десятков процентов. В Минском гетто существовала подпольная организация, которая с помощью подпольщиков неевреев выводила узников гетто к партизанам. Многих узников выводили из гетто еврейские связные, в качестве которых часто использовались женщины и дети [9]. По данным [1] из Минского гетто в партизанских отрядах и семейных лагерях находилось несколько тысяч узников.
Советское руководство до февраля 1943 г. в своих обращениях к партизанам никогда не упоминало о защите местного населения, в том числе и евреев. С учетом антисемитизма это не способствовала помощи евреям, которых часто партизаны грабили и не принимали в партизанские отряды. Но в феврале 1943 г. вышло постановление ЦК компартии Белоруссии, где в числе прочих ставилась задача спасения населения Белоруссии от ограбления и уничтожения [40]. Хотя в постановлении не упоминались евреи, но ведь они были частью населения, что позволило командирам партизан оказывать помощь евреям.
В Налибокской пуще [40] были большие семейные лагеря братьев Бельских и Шолома Зорина. Часть большой семьи Бельских из деревни Станкевичи в окрестностях Новогрудки в составе Тувия, его братьев Асаеля, Зуся и Арчика и других родственников не пошли в Новогрудское и Лидское гетто, а стали в конце 1941 г. бродить по селам и лесам в поисках убежища. В мае 1942 г. 30 человек, часть вооруженных, собрались в Бочковичских лесах Новогрудского района, избрали командиром Тувия Бельского, который считал главной задачей отряда спасение максимального числа людей. Асаэль стал начальником вооруженной части отряда, которая должна была охранять лагерь, доставать оружие и питание. К концу лета в лагере собралось 200-250 евреев из Новогрудка, Лиды и окружающих местечек. Вооруженные бойцы отряда проводили диверсии на коммуникациях, нападали на полицейские пункты. Летом 1942 г. Тувии стало известно, что по жалобе крестьян, у которых евреи добывали продовольствие, партизанский отряд Виктора Панченкова собирается уничтожить их лагерь. Он встретился с Панченковым, убедил его, что его отряд воюет с немцами, как и другие партизаны, договорился о сотрудничестве. Они совершили совместные боевые операции. Весной 1943 г. из Лидского гетто бежали в лагерь Бельских много евреев, отряд вырос до 750 человек, что потребовало перехода отряда с разрешения командующего партизанским районом генерала Чернышева в Налибокскую пущу. Во время облавы в июле-августе 1943 г. группа Бельского спаслась в большом лесном болоте. По окончании облавы из отряда Бельских выделили 100 вооруженных бойцов, которых присоединили к одному из отрядов бригады им. Кирова, а остальные под командованием Тувии были признаны семейным отрядом им. Калинина, который подчинялся штабу генерала Чернышева. Отряд Тувии имел много мастерских со специалистами, которые обслуживали отряды партизанского района. Отряд Бельского продолжал принимать евреев, бежавших в леса. В июне 1944 г, при соединении с Красной Армией в составе отряда Бельского было 1000-1200 человек. Это было настоящее еврейское местечко в лесу, даже с собственным кладбищем. После освобождения отряд Бельского был отправлен в Новогрудок, где его расформировали.
В другом семейном лагере в Налибокской пуще под командованием Шолома Зорина находились сотни евреев из Минского гетто. Шолом бежал из Минского гетто и вступил в отряд им. Пархоменко, где стал командиром подразделения разведки. Отряд Зорина возник в апреле 1943 г., когда в Налибокской пуще уже находились советские партизаны под командованием 1-го секретаря Барановичского комитета КП Белоруссии генерала Чернышева. В документе от 3 октября 1943 г. говорится; « 5 месяцев назад партия и правительство поручили командиру отряда Зорину организовать семейный лагерь для сохранения жизней евреев – женщин, детей, стариков – мужья, отцы и сыновья которых борются за народную свободу на фронтах Отечественной войны». Отряд Зорина зародился в лесу у деревни Скриматова, затем перебазировался в июне 1943 г. в Налибокскую пущу. Во время большой облавы в июле-августе отряд Зорина, как и отряд Бельского, спасался в болотистой части пущи на островке Красная Горка. В отряд Зорина были переданы небольшие еврейские семейные лагеря из других отрядов. После большой облавы были сожжены деревни у лесов, население уничтожено, и командование предложило отряду Зорина убрать урожай, что было успешно сделано. Отряд продолжал расти, в январе 1944 года там было 556 человек, из них 280 женщин. Для обеспечения отряда продуктами отряду было выделено несколько деревень. В отряде было свыше ста вооруженных партизан, часть которых охраняло лагерь и обеспечивало его продуктами, а остальные участвовали в боевых операциях вместе с другими отрядами. Отряд Зорина имел специалистов, которые обеспечивали хозяйственные нужды партизан, а также выплавляли взрывчатку из неразорвавшихся снарядов. В ноябре 1943 г. во время санкционированной операции по заготовке продовольствия 11 партизан отряда Зорина были расстреляны бойцами польского отряда им. Костюшко, находившимся под влиянием Армии Крайовой. Отряд им. Костюшко был расформирован, командование арестовано, одной из причин был расстрел людей Зорина. В июле 1944 г. во время отступления немцев бойцы отряда Зорина вступили в бой, где потеряли 7 человек, а Шолом Зорин был ранен и потерял ногу. При освобождении отряд, состоящий из 558 человек, из которых 137 имели оружие, был отправлен в Минск, где его расформировали. Бойцы отрядов Бельского и Зорина часто встречались, как хорошие соседи. С момента своего возникновения лагерь Зорина официально назывался еврейским семейным отрядом, 25 марта 1944 г. штаб генерала Чернышева изменил название отряда на «106 партизанский отряд».
В Нарочских лесах в составе бригады имени Ворошилова под командованием Маркова находилось 250-300 молодых евреев из Вильнюса в основном подпольщиков ОПО (Объединенной партизанской организации) [40]. По разрешению Маркова и Зиманаса (ответственного из Литовской партизанской бригады «Жальгирас») из них был создан в начале августа 1943 г. еврейский отряд «Месть» в составе бригады Маркова. Бойцы «Мести» участвовали в ряде операций бригады, в том числе в нападении на местечко Мядель. Отряд «Месть» существовал только около 7 недель. По распоряжению секретаря Областного (Вилейского) комитета Климова (находившегося в Нарочских лесах) еврейский отряд был расформирован. Бойцы, имевшие оружие, были переведены в отряд «Комсомольский», часть остальных бойцов была переведена в образованную производственную группу специалистов для обслуживания партизанских отрядов. Остальные партизаны были разоружены и брошены на произвол судьбы. А в конце сентября началась облава Нарочских лесов, многие из этих партизан погибли. И такие истории были с еврейскими партизанами…
В Рудницких лесах в 50 км к югу от Вильнюса партизаны появились летом 1943 г., когда здесь обосновалась спецгруппа парашютистов. А в начале сентября 1943 г. сюда перебазировался отряд советских литовских партизан под командованием Мицейки. В это же время туда пришли 70 еврейских подпольщиков из Вильнюса во главе с офицером полиции гетто Рингом. В конце сентября туда еще пришли около 75 подпольщиков во главе с Абой Ковнером и Хайкой Боровской Мицейки взял евреев под свое командование, назначил командиром еврейского лагеря Ковнера, а Боровскую комиссаром. В октябре проводники привели из лагерей новые группы, число еврейских партизан достигло 350 человек. Лагерь был разделен на 4 отряда: «Месть» под командованием Ковнера, «За победу» под командованием Каплинского, «Смерть фашизму» под командованием Правера и «Борьба» под командованием Ароновича. Местное, в основном польское и литовское, население относилось к советским партизанам плохо, были трудности со снабжением. Еврейские отряды со временем приобрели боевой опыт, проводили диверсии на дорогах, мостах, линиях связи, изымали у местных жителей оружие, участвовали в боях с немцами, полицаями, а также с враждебными польскими отрядами Армии Крайовой. В конце ноября 1943 г. в Рудницкие леса стали приходить подпольщики из Каунаса и до мая 1944 г. их собралось около 200 человек. В начале 1944 г. командование еврейских отрядов было заменено более опытными нееврейскими командирами, туда были добавлены неевреи. Однако здесь еврейские партизаны не были ущемлены, как в Нарочских лесах. Здесь был инцидент другого рода. По приказу начальника спецотдела Вильнюсской бригады Станкевича были расстреляны 6 евреев, бывших полицейских гетто, членов антикоммунистической организации Бейтар. Еврейские партизаны отнеслись к этому не однозначно. Аба Ковнер оправдал этот приговор. В Рудницких лесах число еврейских партизан было около 650, что составляло около 35 процентов от общего числа партизан [40].
В Волынских лесах на северо-западе Украины одна из первых партизанских групп возникла в районе местечка Серники в конце 1942 г. под командованием бывшего военнопленного еврея лейтенанта Абугова и местного коммуниста нееврея Мисюры. Среди 50 бойцов этой группы евреи из окружающих местечек были в большинстве. В феврале 1943 г. эта группа влилась в состав бригады полковника Бринского в качестве отряда имени Ворошилова под командованием Мисюры. К северу от группы Мисюры действовала интернациональная группа такой же численности под руководством Конищука и Собесяка, где евреи также были в большинстве. И эта группа влилась в отряд имени Ворошилова. Весной 1943 г. в бригаде Бринского было около 200 евреев. Действовали и другие еврейские партизанские группы, которые соединялись с советскими партизанами Ковпака, Сабурова, Алексея Федорова. В лесах Волыни находилось много еврейских женщин, детей, стариков, для которых командиры отряда имени Ворошилова устроили семейные лагеря и взяли на себя заботу об их охране и снабжении. Такой же лагерь был создан в Волынском соединении Алексея Федорова. По данным [40] в семейных лагерях Волыни находилось около 2,5 тысяч евреев, половина из которых спаслась. Там же воевало около 1 800 еврейских партизан
Много евреев воевало также в партизанских отрядах и соединениях Восточной Украины, Крыма, России.
Даниил Драпкин 12 лет до войны проживал с семьей из 8 человек, 5 детей, в поселке Жуковка Брянской области [66]. В сентябре 1941 г., когда немцы подходили к Жуковке, семья пыталась эвакуироваться, но была обойдена немцами, и вынуждена была возвратиться. Скоро в поселок вошли немцы, а спустя несколько дней начались издевательства, поборы, принудительные работы, перевод 50 еврейских семейств в здание полуразрушенного обозного завода, где было создано гетто. В январе 1942 г. начались расстрелы евреев, а в феврале оставшихся евреев, в том числе семью Дани, отправили пешком, как утверждали полицаи, в гетто Рославля. Но до Рославля не довели, а по дороге у оврага всех расстреляли. Даня упал вместе со всеми в овраг и был присыпан снегом. Он лежал в овраге больше суток и, наверное, мог погибнуть, но на его счастье мимо оврага проезжали партизаны из Дубровского отряда и услышали стон. Они разгребли снег и увидели окровавленного Даню. Даня открыл глаза и увидел людей, похожих на полицаев, они пытались с ним заговорить, но, он молчал, чего с полицаями разговаривать, партизанских знаков на них не было. Его привезли в штаб Жуковского отряда, где его узнал командир отряда, бывший военком Жуковки, которого знал и Даня. С командиром Даня, заговорил, рассказал ему все. Даня оказался раненым на вылет в ногу, которую перевязали, смастерили ему костыли, его приняли в партизаны. Некоторое время он лежал в штабе, передвигался на костылях, а когда нога зажила, он стал выполнять задания – стал связным между отдельными отрядами Рогнединской партизанской бригады. Однажды в начале 1943 г. при выполнении задания он ночевал в деревне Колпа Дятьковского района. Село стали прочесывать и обстреливать немцы, дом загорелся. Он выбежал из горящего дома и был вторично ранен в ногу навылет. Местная верующая женщина перевязала его, спрятала в бане и подкармливала. В деревне стояли власовцы, надо было остерегаться. Когда нога стала заживать на пасху 1943 г. по чьему-то доносу немцы стали прочесывать село и искать партизана еврея. Верующая женщина перевела Даню в избу, которую уже проверили, а потом в избу, где шло богослужение, битком набитую людьми. Немцы, услышав религиозные песнопения и увидев переполненную избу, миновали ее. В апреле 1943 г. Даня возвратился в штаб партизанской бригады, выполнял снова задания связного. Летом пришлось спасаться от немецкой блокады. В конце августа Даня заболел тифом. В это время разведка 10 армии по заданию проникла в штаб партизанской бригады и по просьбе ее командования перевела Даню в освобожденный райцентр город Киров, передала его в райком партии, где Даня отлежался. Райком направил его на работу в отделение связи. Потом Даня был направлен в детдом, где он экстерном сдал экзамены за неполную среднюю школу и поступил на учебу в техникум связи, а потом и в институт связи, жил в общежитиях. В дальнейшем он связался с архивом, откуда получил подтверждение его участия в партизанском движении в составе Рогнендинской партизанской бригады.
Георгию Фридману до войны было 10 лет, он жил с семьей в Минске [67]. В августе 1943 г он с сестрой 15 лет оказался в Минском гетто, где осталось мало узников. Там происходили последние акции расстрелов. Георгий решил с сестрой уйти к партизанам, но сначала надо было разведать, куда идти. Сначала он пошел на восток в район Тростенца, где до войны у них была дача, добрался до знакомой семьи. Его накормили и велели уйти, так как кругом немцы. Он вернулся в гетто и на следующий день пошел в обратную сторону на запад. Прошел около 20 км и встретил партизан из Семеновского отряда. Они стали его расспрашивать, посчитали его шпионом, сняли пояс и повели на расстрел. Но расстрел оказался шуточным, пули просвистели над головой, его отпустили. Он осторожно возвратился в гетто, а на следующий день он с сестрой и знакомая еврейка с двумя детьми его возраста, выбрались из гетто под проволокой, и знакомой дорогой пошли на запад. Снова встретили 2 подводы и верхового – партизан Семеновского отряда. Женщина спросила у них, есть ли у них в отряде ее родственник Ясилевич. Они подтвердили его наличие и согласились взять женщину с детьми с собой. Потом они встретили вооруженных польских партизан, которые задержали советских партизан с целью проверки. Скоро советские партизаны возвратились и все пришли в село Налибоки, где располагались партизаны. Женщина с детьми пошла в Семеновский отряд, а Георгий с сестрой были определены в семейный отряд Шолома Зорина. Они занимались хозяйственной деятельностью, стояли в дозоре, выплавляли из снарядов тол.
Борису Сребнику до войны было 7 лет [68]. Когда началась война, он с мамой возвратился в оккупированный Минск после не состоявшейся эвакуации. Они попали в Минское гетто. В ноябре 1941 г. мама вышла из гетто и навсегда пропала. После того как все имевшиеся вещи были обменены на продукты Боря в течение двух лет с мальчиком Маиком попрошайничал в русских кварталах. Он много раз был близок к смерти, но ему везло. В октябре 1943 г., когда состоялся последний погром в Минском гетто, Маик не мог уйти с Борей из гетто и погиб. Боря в этот день тоже чуть не погиб, но ему снова повезло, он увидел оцепление и не стал возвращаться в гетто. Блуждая по городу, Боря встретил мальчика Йоську, старше его с младшей сестрой, который сказал ему, что знает путь к партизанам, предложил пойти с ним. Трое суток они провели на свалке у товарной станции, собралось всего 10 ребят, из них одна девочка. Утром, убедившись, что гетто уничтожено, они отправились к партизанам. До партизан добирались трое суток, шли по бездорожью около 90 км. На исходе второго дня, когда Йоська сказал, что начинается партизанская зона, их задержали полицаи, сказали, что они жиды и их будут расстреливать. Полицаи поставили детей у кустов и стали щелкать затворами. Но это была только злая шутка переодетых под полицаев партизан над обездоленными детьми. Через сутки дети попали в расположение 5-го партизанского отряда 2-ой Минской бригады. Сначала их поместили в дом, приставили к ним молодую женщину Галю. Потом их раздали на постой по домам в деревне Поречье и в ближние деревни. Здесь не было немцев до начала лета 1944 г. Перед отступлением немцы провели облаву, партизаны ушли из сел в леса и болота. Ребята тоже прятались в течение 10 дней, однажды они попали под огонь немцев, но пули их миновали. После окончания облавы они все, кроме Йоськи, возвратились в Поречье. Скоро их освободила Красная Армия, детей определили в детдома. В октябре 1993 г. в 50-ю годовщину уничтожения Минского гетто, бывшие узники собрались у обелиска у Ямы. Феликс Липский, руководивший белорусскими узниками гетто, сказал Боре, что здесь есть люди, которые были в Поречье, указал на женщину, которая оказалась сестрой Йоськи. Рядом стоял мужчина, который оказался Йоськой. Он попал в плен к немцам и выжил.
Особые случаи спасения
После поражения немцев под Москвой и контрнаступления Красной Армии, освободившей обширные территории на фронте группы армий «Центр», советские войска приблизились к Витебску с северо-востока, и в лесах в районе местечка Сураж образовался 40 километровый разрыв фронта, так называемые «Суражские ворота» [40]..Через эти ворота в немецкий тыл были переброшены партизанские группы, различное оружие, а в обратном направлении в тыл вывели группы гражданского населения, в том числе евреев. Этот разрыв фронта существовал с апреля по сентябрь 1942 г., после чего он был закрыт немцами. Местные партизанские командиры, особенно комиссар отряда «Мститель» Иван Тимчук, помогли евреям местечек Куринец, Долгинова и других при помощи проводников партизан пройти через Суражские ворота через фронт и спастись. По данным [69] партизан Яковлев провел 218 евреев местечка Долгинова через «Суражские ворота» через фронт. По данным [40, стр. 715] таким образом, предположительно пересекли фронт 1000-1500 евреев. Борис Шейнин, родственник автора этих записок, с семьей и еще несколько евреев также спаслись путем перехода через фронт с помощью партизан.
Борис Шейнин 14 лет до войны жил вместе с семьей из 5 человек в районном центре Чихачево Псковской области [70]. Отец его заведовал аптекой. Летом к ним приехали на отдых из Ленинграда их родственники трое детей 10, 11 и 3 лет вместе с русской няней. Отец детей по фамилии Россильсон работал в Ленинграде на Кировском заводе. Когда началась война, в Чихачове был организован истребительный отряд, который скоро стал партизанским отрядом под командованием 1–го секретаря компартии Куприянова. Отец Бориса был включен в состав медицинской части партизанского отряда. Когда немцы заняли Чихачево, партизанский отряд перебазировался в глухую деревню Цыпово. Вместе с отрядом в Цыпово ушла семья Шейниных с малолетними гостями и няней, а также одна еврейская семья из Чихачево. В Цыпово евреи поддерживались русским населением с июля 1941 г. до мая 1942 г. В мае 1942 г. командир партизанского отряда Куприянов, рассказал отцу Бориса, что партизаны проходили через фронт, который имел разрыв после контрнаступления Красной Армии под Москвой. Отцу Бориса было предложено вместе с еврейским населением перейти фронт по пути, который подробно был ему подсказан. В дорогу собралась семья Бориса и гостившие трое детей с няней, всего 9 человек. Одна еврейская семья испугалась путевых трудностей, осталась в Цыпово, а в дальнейшем была немцами расстреляна. Шли они медленно и долго, трехлетнего ребенка частично приходилось нести на себе. Ночевали в редких деревнях, многие из которых были покинуты. Питались продуктами, которыми их снабдили сердечные жители Цыпово, а также овощами из огородов и погребов покинутых деревень. Шли лесистыми проселками, редко встречая местных жителей, чаще партизан. Когда дошли до реки Ловать, то встретили советских солдат, которые переправили их на пароме через реку. Далее дошли до станции Пено, где сели на товарный поезд, который привез их в Ярославль. Пешком шли больше месяца. В Ярославле в эвакопункте их посадили на пароход и отвезли в Сызрань. В Сызрани они встретили человека, который был знаком с отцом детей. Отец детей сейчас работал в танковой промышленности и был другом министра танковой промышленности генерала Зальцмана. Скоро отец детей приехал в Сызрань, забрал детей и няню, а также семью Бориса в Свердловск. Отец Бориса устроился на работу в аптеке в глухом районе вблизи Челябинска, где и проживала его семья всю войну.
Аврахам Суцкевер, известный еврейский поэт и писатель, вместе с женой 22 июня 1941 г. покинул горящий под бомбами Вильнюс [71]. Но на следующий день их догнали немцы, они вынуждены были возвратиться. В городе начались убийства евреев, издевательства над ними, было создано гетто. 31 августа была первая акция. 10 тысяч евреев были отправлены в поселок Понары, что в 7 км, от Вильнюса, где были еще до войны выкопаны огромные ямы, вблизи которых их расстреляли. Осенью Аврахам бежал из гетто в пригородный поселок, где его несколько месяцев прятала семья Яновы Бартушевич. В гетто скоро погибла его мать, а также рожденный женой ребенок. Скоро он возвратился в гетто. Работая однажды на станции, он увидел 10 вагонов с детьми от 5 до 10 лет, которых привезли из Смоленска на расстрел в Понарах. Прохожие просили конвоиров продать им детей. Скоро бойко пошла продажа, дети были распроданы. Несмотря на все трудности, в гетто была организована взаимопомощь. В гетто работали школы, был организован театр, другие культурные учреждения, в работе которых принимал участие и Аврахам. В январе 1942 г. в Вильнюс прибыл доктор Поль с сотрудниками для вывоза еврейских культурных ценностей. Аврахам начал работать в группе подготовки этих ценностей к вывозу. Было отправлено в Германию 20 тонн книг, картин, рукописей в 84 ящиках. При подготовке часть культурных ценностей были спрятаны Аврахамом и его товарищами. А фашисты продолжали убивать евреев Вильнюса в Понарах. В городе было создано два гетто, первое для нужных специалистов, второе для остальных. Из второго гетто периодически брали евреев на расстрел в Понарах. Немцы утверждали, что их берут на работу. Чтобы создать видимость правды, они послали группу евреев в район Пскова, откуда те стали присылать в гетто письма. Кроме того, они утверждали, что в Понарах создано третье гетто, которому, как и другим гетто, направляют продовольствие, это видели евреи гетто, занимавшиеся продовольствием. Это давало возможность некоторым обитателям гетто верить в обман. Но большинство евреев, особенно молодежь, не верило немцам, в гетто готовилось сопротивление.
Во время акции 24 декабря 1941 г. 20 евреев Вильнюса оказали сопротивление немцам и полицаям, многие из которых получили ранение. Весть об этом всколыхнуло гетто. Еще до нового 1942 г. в гетто была создана Объединенная Партизанская Организация (ОПО), куда входили представители коммунистического и сионистского подполья во главе с Ициком Виттенбергом. Самая низшая ступень – 4 бойца и командир, пятерка. 4 пятерки – отделение. Несколько отделений – батальон, были 2 батальона под командование Абы Ковнера и Иосифа Глазмана. 1 января 1942 г. ОПО выпустило воззвание «Не пойдем, как овцы на заклание». ОПО имело самодельный радиоприемник, распространило сведения о разгроме немцев под Москвой. Молодые евреи, работавшие на складах с оружием, смертельно рискуя, внесли в гетто 5 автоматов, 50 гранат, около 30 револьверов, несколько винтовок и тысячи патронов. Скоро через канализационный люк в гетто был внесен ящик с оружием, украденный у немцев. В гетто было налажено Ш. Каплинским изготовление взрывателей для гранат. В гетто был занесен при содействии подкупленных жандармов мешок пороха вместо мешка соли. Из пороха в лампочках делали гранаты. В гетто проходило тайное обучение подполья военному делу, в котором участвовал и Аврахам Суцкевер. Подпольщики гетто связались с нееврейским подпольем, а также с появившимися советскими лесными партизанами. Участники еврейского сопротивления создавали диверсии на военных объектах, оказывали помощь советским военнопленным, а также семьям советских командиров, живших в огороженном лагере. При помощи чеха, служившего в немецкой армии, представители ОПО были переправлены в гетто Белостока и Варшавы, где они информировали местных евреев об кошмарных массовых убийствах евреев Вильнюса и Литвы. В ОПО узнали, что готовится последняя акция уничтожения в Ошмянах, где собраны евреи окружающих мест. Туда была направлена Лиза Магун, которая рассказала о готовящемся расстреле. Она смогла вывести большую группу в лес к партизанам. ОПО создало типографию, выпустило листовки, которые распространялись в городе. 1 мая 1943 г. ОПО праздновало, в это время происходило восстание в Варшавском гетто, а Аврахам Суцкевер прочитал свою песню «Возьмем оружие».
Аврахам работал в здании института естествознания, где собирали предметы еврейской культуры для отправки в Германию. Однажды днем местный подпольщик по договоренности принес в большом чемодане пулемет, очень нужный подполью. С трудом вдвоем внесли его в подвал, где пулемет разобрали, часть деталей вынесли наверх и прикрыли картинами еврейских художников, вверху которых была картина Шагала. В это время к зданию подъехала машина, откуда вышли высокопоставленные немцы, которые должны были осмотреть антисемитскую выставку. Бездарная выставка немцам не понравилась, и устроители ее решили показать им еврейские картины, под которыми лежали детали пулемета. Аврахам и его друзья замерли, что будет… К счастью немцам не понравилась картина Шагала и они прекратили осмотр. 9 июля 1943 г. гестапо узнало о существовании в гетто подполья и потребовало выдачи руководителя ОПО Исаака Виттенберга под угрозой уничтожения гетто. Исаак при такой угрозе вынужден был сдаться, и 16 июля он погиб в застенках гестапо. В связи с раскрытием подполья руководство ОПО решило выводить вооруженных подпольщиков в лес к партизанам. Первая группа бойцов в составе 25 человек во главе с Иосифом Глазманом ушла в Нарочские леса в партизанскую бригаду Маркова. Группа с боями прорвалась к партизанам, потеряв 11 человек. Был организован еврейский партизанский отряд «Месть», который в дальнейшем был расформирован. Немцы готовили ликвидацию гетто. Часть евреев перевели в созданный в Вильнюсе концлагерь, остальных переводили в концлагеря в Риге и Эстонии. Штаб ОПО объявил мобилизацию всех партизан. В гетто были созданы баррикады, партизаны оказывали вооруженное сопротивление. Немцы стали взрывать дома, евреи были вынуждены выйти из укрытий, их вывозили в концлагеря. Бойцы ОПО группами стали вырываться из гетто и направляться в отряды партизан. Вечером 12 сентября 1943 г. Аврахам Суцкевер с группой из 30 человек вырвались из гетто и при помощи проводницы Зелды Трагер прорвались к партизанам, потеряв 1 человека. В гетто оставались еще около 200 партизан с несколькими пулеметами. Гетто было намертво окружено, партизаны решили вырываться через канализацию. Пулеметы были вывезены на кладбище под трупами убитых евреев. С большими трудностями оставшимся партизанам удалось через канализацию вырваться из гетто и, прихватив пулеметы, добраться до Рудницкой пущи, где базировались литовские партизаны под командованием Зиманиса. В Рудницкую пущу из Нарочских лесов перебрались также часть партизан из ОПО Вильнюса. Партизаны ОПО воевали в 4-х отрядах: «Борьба» и «Смерть фашистам» под командование Берла Шерешневского и Аарона Арановича (погиб в бою), эти отряды, кроме евреев, включали и партизан других национальностей. Исключительно еврейскими отрядами являлись «Мститель» и «За победу» под командованием Абы Ковнера и Шмуэля Каплинского, у этих отрядах был общий штаб. Эти отряды пустили под откос 18 вражеских эшелонов, взорвали электростанцию в Свенцянах, уничтожили много немцев и полицаев. Отряды также участвовали в освобождении Вильнюса. После освобождения Аврахам перебрался в Москву, где по свежим следам опубликовал в 1944 г. на языке идиш книгу «Из Виленского гетто». Эта книга [71] только через 64 г. была переведена на русский язык. По материалам этой книги и составлено описание этого замечательного человека. Аврахам с женой из Москвы уехали в Польшу, а оттуда перебрались в Палестину. С первых дней создания государства Израиль Аврахам воевал в войнах за независимость. Он скончался в Израиле 20. 01. 2010 г. в возрасте 97 лет. В 1946 г. Аврахам Суцкевер свидетельствовал на Нюрнбергском процессе о злодеяниях немецких нацистов в Вильнюсе и Литве.
Исаак (Изя) Резник (Резников) [72] 1926 г. рождения жил до войны в местечке Хмельник Винницкой области Украины на берегу Южного Буга. Он учился сначала в еврейской, а затем в украинской школе, окончив к началу ВОВ 6 класс. Отец его был опытным столяром и жестянщиком. До войны они жили вместе со старшим братом Мишей в достатке в благоустроенном доме, содержали корову, кур. Перед войной брат уехал в Одессу учиться в техникуме. Исаак кроме учебы много занимался домашней работой, получил трудовые навыки по специальностям отца. Немцы оккупировали Хмельник 16 июля 1941 года. Через 2 дня евреев собрали на площади, и объявили известные антиеврейские приказы, что жиды – вне закона, за каждое нарушение – смерть и т. п. Уже через несколько дней полицаи расстреляли двух евреев, а 12 августа 1941 г. поймали 367 мужчин и после издевательств расстреляли по дороге на Уланов. В этот день погиб родственник Изи дядя Яша. Изя с отцом стали ремонтировать церковь. В один из дней в церковь вошел комендант Винцерман и начал избивать мальчика, а затем и отца железной палкой. За ремонт староста церкви ничего им не заплатил, заявив отцу, зачем жиду плата – вас скоро убьют. В начале января 1942 года евреев переселили в гетто, которое к счастью находилось в районе, где жили Изя с семьей и его бабушка. 9 января немцы окружили гетто, в дома врывались полицаи. Мама побежала к бабушке, а Изя с отцом пытались выбраться из гетто и перебраться к знакомым украинцам. Но это им не удалось, и они спрятались в ближайшем подвале. Поздно вечером, когда все стихло, они перешли по льду реку Южный Буг и пришли в село Голодьки. Там в сарае Андрея Рыбака они зарылись в сено. Скоро к ним присоединилась мама Изи с пятилетней племянницей. В сарай постучал Андрей Рыбак и попросил их уйти, так как люди видели приход мамы. Они вынуждены были уйти, мама с племянницей в село Старая Гута, а Изя с отцом в село Новая Гута.
В понедельник 12 января Изя с отцом решили отправиться тайно в гетто в свой дом, чтобы оттуда на санках вывезти часть спрятанных вещей. Они уже возвращались в село, когда мальчику захотелось еще взять забытое одеяло. Отец неохотно разрешил ему. Когда Изя находился в доме, туда вошли два полицая, схватили его, отвели в полицию и поместили в конюшню, где находилось много евреев. В конюшне не было потолка, с крыши было сорвано несколько листов жести. Изя попросил молодого плотника Либермана подсадить его. Добравшись до обрешетки, он влез на крышу и съехал в сугроб. Он направился в село, но на самом краю местечка был пойман полицаем Кинелем, снова отведен в полицию и посажен в крепко охраняемый подвал. Продержали в подвале задержанных евреев 3 суток без еды и питья. 16 января их вывели на двор полиции и произвели селекцию, выделили специалистов столяров, кузнецов и прочих. Среди специалистов оказался его дядя брат мамы Арон Копейкис. Остальных, женщин с детьми, стариков, детей подростков повели в лес, где велели раздеться догола и погнали к огромной яме в 150-200 метрах. Чтобы не замерзнуть на сильном январском морозе Изя решил эти последние метры пробежать трусцой. Он прибежал первым в первой группе и продолжал усиливать бег. Скоро он услышал за спиной стрельбу и начал петлять между деревьями. Ему удалось убежать, добраться до села Старая Гута и влезть в какой-то сарай. Там он забрался в ясли, где согревался до вечера дыханием коровы. Вечером он побежал лесом в село Голодьки к знакомой Клавдии Заплетнюк, постучал в окно. Она открыла дверь, но когда увидела голого мальчика, испугалась, отпрянула, но минуту спустя, впустила его в хату, дала домотканую сорочку и велела лезть на печь. Через пару дней Изе при помощи Клавдии удалось связаться с отцом и мамой, которые прятались в соседнем селе с двумя малолетними племянниками. Теперь в Хмельнике было гетто, где содержались специалисты с семьями. В числе их был брат мамы Арон Копейкис, семья которого была расстреляна. Мама с детьми решила уйти в гетто, где она стала жить вместе с Ароном. По простоте она рассказала подругам, соседям, что ее муж и сын живые, прячутся в селах. Немцам в Хмельнике понадобился специалист – модельщик, которым был отец Изи. Дали требование юденрату, который по слухам знал, что он живой, найти его. Юденрат сообщил в полицию, что модельщик прячется где-то в селах, его стали искать, Изе с отцом пришлось уйти из села и три дня прятаться в лесу в голоде и холоде. Они почувствовали, что погибают и ушли в гетто. Начальник полиции Тарнавский до войны работал с отцом Изи на заводе, знал его как незаменимого специалиста, выдал ему удостоверение на право жить вместе с семьей. Однако все знали, что эта бумага на время, стали думать о спасении. Пошел слух, что в Жмеринке, где управляют румыны, евреев не убивают, многие стали переходить Южный Буг и перебираться к румынам. Изя с отцом стали работать на мебельной фабрике. Каждое утро жители гетто обязаны были регистрироваться в полиции. 12 июня 1942 г. при очередной регистрации стали отделять от специалистов жен и детей, отделили также маму Изи. Скоро в гетто въехали машины, отобранных, в том числе маму Изи, повезли на расстрел. Изя с отцом остались работать в гетто. Скоро к ним присоединилась родственница мамы Роза, которая плохо относилась к Изе. 3 марта 1943 г. отец Изи узнал, что гетто собираются уничтожить, они решили бежать в Жмеринку, но сначала надо убежать из гетто. Выбрались из дома и временно спрятались в подвале до вечера. Очень тяжело было стоять неподвижно в вонючем подвале много часов. Изя решает пойти на разведку, хотя отец предлагает подождать до темноты. Но как только он вышел из подвала, то был замечен полицаем и отведен к полиции, где на дворе были собраны все евреи гетто, разделенные на 2 группы – на специалистов и на членов их семей. Изю толкнули во вторую группу, но ему с трудом удалось перебежать в группу специалистов, где находился его дядя Арон Копейкис.
Члены семей специалистов были расстреляны, а 130 специалистов были помещены в подвал, где их держали до 6 марта, после чего перевели в организованный рабочий лагерь, размещенный в бывшей еврейской школе. Лагерь охраняли полицаи, утром к лагерю приходили охранники с различных предприятий и отводили специалистов на рабочие места. Изя снова работал на мебельной фабрике, постоянно думал, где отец.
Однажды на фабрику, где работал Изя, пришли немцы и потребовали выделить двух столяров-евреев для отправки на работу в рабочий лагерь в городе Винница. Был выделен Изя и старше его на 2 года Лева Кнейлос. Кроме них в Винницу были направлены жестянщики Зися Вайсман и Шмил Гольдберг. Скоро машина въехала в Винницу и остановилась возле дома с колоннами, Евреев ввели в вестибюль, сопровождающий офицер куда-то ушел. Охраны никакой, можно было убежать, Изя на это решился. Он вышел из здания, решил пойти в сторону Жмеринки, но не знал города, куда идти. Пройдя немного, он спросил прохожего, как пройти на дорогу к Жмеринке. К несчастью прохожий оказался полицаем, он схватил его за руку и отвел в тот же дом с колоннами, откуда Изя только недавно ушел. В это время офицер выводил привезенных евреев из здания, к ним и присоединился Изя. Полицай пытался что-то говорить немцу, но тот не понял и ударил его. Привезенных евреев привели к зданию заводоуправления мебельного комбината, где располагался рабочий лагерь. 24 еврейских узника готовили деревянные изделия для немецких оборонных объектов. В лагере был староста – румынский еврей, который отвечал за наличие узников. Действовала круговая порука – в случае побега любого из них все узники должны быть расстреляны. Поэтому узники не убегали, хотя охраняли их слабо. Так, например, один из узников имел в Виннице русскую жену, он по договоренности со старостой лагеря иногда уходил к ней, но к вечеру возвращался. Кроме основной работы Изя иногда бывал в доме, где жили немцы, выполняя домашнюю работу. Однажды, готовя дрова для начальства, Изя заметил на веранде газету. Начальство долго не показывалось, Изя решил взять газету на курево. Поднявшись на веранду, он заметил в кресле кожаную кобуру с пистолетом. Он схватил пистолет с обоймой и бегом побежал к уборной, где спрятал оружие под стропило крыши. Он рассказал об оружии товарищу, бывшему солдату польской армии, который научил его, как пользоваться пистолетом. Была осень 1943 г., наши наступающие войска подошли к Днепру, о чем знали узники лагеря, немцы нервничали. Однажды в воскресенье узник, ушедший к жене, вечером не возвратился в лагерь. Староста ждал его долго, но поздно вечером сообщил об этом немцам. С каждой минутой ждали приезда гестапо и уничтожения узников лагеря. Молодые узники начали разбегаться. Изя все не решался, на всякий случай он достал из уборной пистолет, снял с предохранителя. В комнате остался он один с товарищем, который не мог бежать и спрятался под нарами. Вдруг в комнату ворвался гестаповец, спрашивая, один ли он. Изя ответил, что второй под нарами. Немец нагнулся и начал вытаскивать за ногу соседа. Изя приложил к голове немца пистолет и нажал курок. Немец обмяк, а Изя выбежал из комнаты и перепрыгнул через ограду, столкнувшись с другим убегающим узником. Они оба побежали в сторону реки Южный Буг, где рыбак на лодке переправил их через реку. Изя направился в сторону села Голодьки, недалеко от Хмельника. В одном из сел его заметил староста, заподозрив в нем еврея. Он схватил мальчика, с намерением передать его немцам. Изе пришлось выстрелить в него и убежать. Он пришел в село Голодьки, а потом в другие села, где его прятали и кормили знакомые и незнакомые украинские селяне. В январе 1944 г. Изя встретил партизан, воевал в отряде им. Ленина до соединения с Красной армией в марте этого же года. 24 апреля 1944 г. Изя был призван в армию, воевал связистом до конца войны, был контужен, расписался на развалинах рейхстага на языке идиш. Служил в войсках до 1950 г., демобилизовался в Москву, где женился, работал на заводе, воспитал 3-х дочерей. В 1992 г. репатриировался в Израиль, где возглавил Хмельникское землячество.
Евгения (Женя) Гринберг [73] 7-и лет со своей сестрой Розой 15-ти лет 20 июня 1941 г. отправились из Москвы на летние каникулы к сестре своей матери, работавшей учительницей в селе Полуж Краснопольского района Могилевской области Белоруссии. Они приехали в село поздно вечером 21 июня, а утром узнали, что началась война. Эвакуироваться они не сумели и вместе с тетей и дедом попали в конце июля под немецкую оккупацию. Скоро они узнали, что в Краснополье расстреляли часть евреев. Холодной и голодной осенью Женя заболела рожистым воспалением ноги, у нее поднялась температура. Немцы и полицаи скоро отправили 2 еврейские семьи из Полужа, в том числе тетю, деда и сестру Жени, в Краснополье, где было организовано еврейское гетто. Немцы оставили Женю одну в доме, так как узнали от старосты, что у нее заразная болезнь - «рожа». Жене повезло, ведь немцы обычно «заразных» расстреливали. Совестливый староста возвратился к Жене ночью и увез ее к себе домой в деревню Заборье. Жена старосты посадила ее на печь и стала «заговаривать» ее болезнь, Жене стало вроде легшее. Однако, через несколько дней приехал полицейский и велел везти ее в Краснополье на допрос в полицию. Староста завернул ее в тулуп и повез в санях, так как уже выпал снег. По дороге староста ей сказал, что она должна говорить, что они с сестрой русские, ехали к бабушке, но их разбомбили, а люди, с которыми они жили, только их приютили, ведь вы совсем не похожи на евреев. Староста и с сестрой договорился, что и она будет тоже так говорить. Женя и сестра так и говорили, но в полиции им не поверили, и их перевели в Краснопольское гетто. Через некоторое время из-за заразной болезни Жени ее с сестрой перевели из гетто на жительство в дом еврейского врача, которая жила с сыном вне гетто, так как обслуживала немцев. Врача звали Мария Григорьевна Грушевская, она ничем не помогала сестрам, хотя малолетнюю Женю заставляла убирать дом, носить воду. Однажды, когда Женя грела воду, чтобы мыть полы, он опрокинула кастрюлю с кипятком и обварилась. В этом доме сестры пережили зиму, наступил апрель 1942 г., Женя выздоравливала, их должны были переводить обратно в гетто. Ходили слухи, что предстоит расстрел гетто. Сестра ей сказала, что в гетто она не пойдет, будет искать партизан. Вдвоем им не уйти, пусть Женя говорит, что она не знает, где сестра. Скоро за ними пришел полицейский, чтобы забрать в гетто. Однако, когда сестры не оказалось, он не стал одну девочку забирать в гетто. Без сестры Жене стало очень трудно: в чулане, где она спала по ночам бегали мыши, она боялась, нечего было есть, хотя врач, тетя Маня с сыном ели, но ей ничего не давали. Тогда Женя решила пойти в село Полуж, где жила раньше, что в 8 км от Краснополья, дорога прямая, она ее знала, там есть знакомая тетя Мотя. Она быстро шла по кустарнику, местами бежала вдоль дороги. Тетя Мотя ее накормила, дала и на дорогу. Добралась обратно до темноты. Так она летом несколько раз бегала к тете Моте, пока к той не вернулся муж, который начал работать в полиции. После этого в Краснополье ей стала помогать тетя Дуня-милиционерша (ее муж до войны был милиционер). Она часто брала Женю к себе, кормила, а Женя присматривала за ее 1,5 годовалой дочкой, у неё был еще сын 6 лет. В конце июня, начале июля тетя Маня, у которой жила Женя, сказала, что приехали каратели, будут расстреливать гетто. На следующий день возле дома, где жила Женя, собрались дети, играли. Женя вышла к ним, села с ними. Вдруг за ней пришли 2 полицейских и сказали Жене, что ее приглашают в полицию получать продукты. Но Женя никогда не получала продукты, она знала, что ее хотят расстрелять. Она заплакала, схватилась за колья забора, сказала, что она никуда не пойдет, она знает, куда ее хотят забрать. Заплакали дети вокруг нее, к ним выбежали родители. Один полицейский стал отрывать ее от забора, но другой сказал: оставь ее, завтра утром тихо ее заберем. Полицейские ушли, но Женя поняла, что из дома надо уйти. Поздно вечером она ушла к тете Дуне, которая удивилась, что она жива. Тетя Дуня рассказала, что все гетто, в том числе тетю и дедушку расстреляли, тетю Маню пока оставили. Каратели уехали, пока можно жить у нее. Она накормила Женю, уложила спать, но завтра велела перейти к тете Мане, потому, что боялась за своих детей – ведь тех, кто прятал евреев, расстреливали вместе с семьей. Спустя несколько дней, когда Женя ушла к тете Дуне и затем возвращалась к тете Мане, она увидела, что калитка дома тети Мани раскрыта, а двор заполнен немцами. Она бросилась обратно к тете Дуне. Та пошла туда, рассказала, что немцы забрали тетю Маню (еврейку-врача) с сыном, а дом заколотили. Тетя Дуня боялась ее держать, предложила прятаться за огородом в старой копне соломы. Тетя Дуня ей приносила еду не каждый день, а ведь была поздняя осень, наступала зима. Женя превратилась в грязную, постоянно дрожавшую девочку.
Однажды был солнечный день, Женя вылезла согреться и увидела стоявшую рядом женщину. Женя уже знала, что нужно не говорить, что она еврейка, тем более что она была беленькая и говорила на чистом русском языке. Она рассказала этой женщине, что она эвакуированная, но потеряла своих родных. Женщину звали тетя Настя, она была из сожженной немцами деревни, жила одна с двумя детьми. Она сказала «Будь, что будет, не замерзать же тебе здесь, у меня два мальчика, пусть будет третья девочка. Пойдем со мной». Это было спасением Жени. Чтобы как-то прокормить всех, женщина помогала людям копать картошку, перекапывала огороды, а чаще всего собирала очистки и другие отходы на помойке немецкой кухни, Все, что варила, приносила в чугунке. Ставила его на пол, а дети, как три голодных щенка, набрасывались на еду. От грязи, постоянного недоедания, холода тело Жени покрылось гнойными нарывами, поднялась высокая температура. Она бредила, временами теряла сознание. Тетя Настя почувствовала, что ей не помочь больной девочке. Она обратилась к знакомой местной жительнице с просьбой помочь. Та послала свою дочь, которая увидела Женю, поговорила с тетей Настей. Дома решили помочь, и на следующий день к тете Насте пришла эта девушка с братом, и забрали Женю к себе домой.
Так в конце ноября 1942 г. Женя оказалась в семье замечательных людей, в доме Николая Григорьевича Мельникова, его жены Анастасии Владимировны и их детей Зины и Володи. Впоследствии ей рассказали, что, когда Зина вернулась от тети Насти, она сразу сказала: «Мама, если мы не заберем девочку к себе, она там погибнет». Когда ее привезли, то сразу остригли, вымыли, одели во все чистое. Поговорили с ней, поняли, что ее надо прятать. Научили прятаться в нужное время. Больше всех за ней ухаживала Зина, вылечила ее домашними средствами.
Долго никто не знал, что Женя находится у Мельниковых. Но однажды, это было в августе 1943 г., когда немцы уже отступали, пришел Краснопольский староста Баев. После этого хозяйка дома сказала, что все срочно должны уходить в лес. Зина и Володя ушли сразу с отцом, После хозяйка велела Жене одеться теплей и выйти огородами, а она – калиткой. Чтобы Женя к ней не подходила, а следовала за ней на расстоянии. В лесу Жене рассказали, что кто-то донес, что Мельниковы прячут жидовочку, староста предложил завтра привести ее в полицию. После освобождения староста Баев был осужден на 25 лет. В лесу находилось много местных жителей, которых освободили в октябре 1943 г. Возвращаясь из леса, Женя проходила мимо противотанковых рвов, где были расстреляны евреи Краснополья.
Так много людей спасали 7-8 летнюю еврейскую девочку, рискуя своей жизнью. Это и тетя Мотя, тетя Дуня, тетя Настя и семья Мельниковых в составе Николая Григорьевича, Анастасии Владимировны и их замечательных детей Зины и Володи. 53 года спустя, в июне 1996 г. семья Мельниковых, Николай и Анастасия, и их дети, Зинаида и Владимир, мемориалом Яд Вашем удостоены звания и награждены медалью «Праведник народов мира».
Сестра Жени Вишнева (в девичестве Гринберг) Роза сначала попала в небольшой партизанский отряд, который влился в партизанское соединение под командованием А. Ф. Федорова. Она назвалась Розой Витко, чтобы отказаться от еврейской фамилии Гринберг, так как, не все партизанские отряды принимали в свой состав евреев. Она служила медицинской сестрой, награждена в партизанах медалями «За боевые заслуги» и «Партизан Великой Отечественной войны».
Автору этих записок Семену Додику [37] в начале ВОВ было 15 лет, он окончил 8-й класс в украинской школе города Бар, райцентре Винницкой области на Украине. Семья, как и большинство еврейских семей города не смогла эвакуироваться, и уже 16 июля 1941 г. попала в оккупацию. Евреи стали вне закона, их грабили, над ними издевались, заставляли бесплатно работать. Была создана управа, украинская полиция – шуцманы. В декабре 1941 г. в Баре было создано еврейское гетто, но евреи жили еще в своих домах. В это же время часть оккупированной территории Украины была передана Германией под управление своей союзнице Румынии. Эта территория называлась Транснистрией. Граница между немецкой зоной оккупации и Транснистрией проходила частично по реке Ров, протекавшей рядом с Баром. Часть территории бывшего Барского района на правом берегу реки перешла к румынам. Румыны тоже издевались над евреями, например, они депортировали в Траснистрию евреев из Бессарабии и Северной Буковины, но они после поражения немцев под Москвой и Сталинградом не осуществляли массовых расстрелов евреев, о чем знали евреи Бара.
С большим трудом пережили зиму, наступило лето 1942 г. Вокруг производились расстрелы еврейских местечек, евреи Бара с ужасом ждали своей очереди. В середине августа пошли слухи о расстреле, говорили, что в Бар вошла зондеркоманда. 19 августа 1942 г. еврейские кварталы были оцеплены украинскими шуцманами, евреев с вещами стали выгонять на стадион. Там немцы стали производить отбор работоспособных, остальных – инвалидов, женщин, детей, пожилых построили в колонны и погнали на Гармацкую дорогу к заранее выкопанным ямам, где расстреляли. В этот день вместе с свыше 3-мя тысячами евреев погибла мама Семена. Оставшихся в живых Семена с отцом и младшей сестричкой 12 лет Гитэлэ, тетю Майку с двоюродными сестрами Цилей и Полей вместе с оставшимися евреями отвели в гетто, окруженное колючей проволокой. На следующее утро в гетто въехали грузовые машины, из домов выгоняли жителей, отобрали около 200 молодых людей, посадили на машины и отвезли в организованный рабочий лагерь в селе Якушинцы в 10 км от города Винница. Среди узников лагеря оказался Семен Додик с двоюродными сестрами Цилей и Полей. Узники лагеря ремонтировали шоссе, ведущее к ставке Гитлера. Узников конвоировали жестокие литовцы, избивавшие их. Из лагеря Семену удалось бежать, к сожалению, не смогли бежать его сестры, которые погибли вместе с другими узниками. Семен бежал обратно в Барское гетто, где в начале октября 1942 г. еще были живы его отец с младшей сестричкой и тетя Майка. По сообщению отца ходят слухи о скором уничтожении гетто. Семен стал работать в сельскохозяйственной бригаде. Перед уходом на работу утром 14 октября отец предупредил Семена, что завтра ожидается акция, чтобы он по возможности не возвращался в гетто. Возвратившись с поля, Семен с другом Фимой Тарло заночевали возле колхозного двора в подвале недостроенного дома. Утром по обилию шуцманов и обрывкам разговоров они узнали, что гетто окружено. Они решили расстаться, спрятаться, а ночью перейти через речку Ров на румынскую территорию, где, как говорили, не убивают евреев. Они разошлись в разные стороны, Семен направился на окраину города к видневшейся скирде соломы. Фима ушел к польскому кладбищу, где он спрятался, а ночью перешел к румынам и остался жив. Семен осторожно прошел к скирде, которая находилась около одного километра от пограничной реки Ров, и зарылся глубоко в солому. Скоро он услышал звуки выстрелов и крики, оказалось, что недалеко находится место расстрела. В этот день в Баре расстреляли свыше 2 тысяч евреев, среди которых были отец и младшая сестричка Семена, и тетя Майка. Ближе к ночи Семен осторожно вылез из скирды и направился к реке. Он прошел немного вдоль реки, нашел место, заросшее травой, где мелко, перешел реку и оказался на «румынской» территории. Он знал дорогу к еврейскому местечку Поповцы, и к утру пришел туда. Семен рассказал жителям местечка, у которых было много родственников в Баре, об окончательном расстреле евреев. Семена приютила женщина с двумя малолетними детьми в своей комнате. В Поповцах было тесно, так как туда поселили много евреев, депортированных румынами из Бессарабии. Утром Семен уходил из дома, искал пропитание, голодал. Однажды в начале ноября еврей из Бара, убежавший от немцев, предложил Семену пойти в Барское гетто и найти там закопанные им драгоценности, которые можно будет поделить. Это было очень рискованное дело, но голодный и раздетый 16 летний мальчик решился на это. Ночью Семен переправился через реку Ров, пролез под проволоку в гетто и начал искать тайник. Вроде нашел место, стал копать, но ничего не нашел. Вдруг послышались шаги, видно шуцманы патрулировали гетто. Семен полез на чердак и втащил туда лестницу. Дело шло к утру, светлело, пришлось целый день лежать на чердаке с мокрыми ногами при небольшом морозе. Поздно вечером Семен слез с чердака, пальцев ног не чувствовал. С трудом вылез из гетто, обратно переправился через реку, стал возвращаться в Поповцы. По дороге зашел в украинскую хату, где попросил хозяйку согреться. Когда снял ботинки, оказалось, что часть пальцев обоих ног обморожены. Возвратившись в Поповцы, Семен уже не мог надеть ботинки, так как ноги распухли, стали дурно пахнуть. Пришлось искать другое жилье и пропитание на больных ногах, замотанных в тряпки. В это время в Копайгороде, что в 10 км от Поповцев собирали бригаду на лесоразработки, обещали кормить и жилье. Семен с огромным трудом поковылял туда. Председатель еврейской общины включил Семена в бригаду, выдал раздетому мальчику ношенную теплую куртку и немного оккупационных денег – марок. В составе бригады были в основном бежавшие из немецкой зоны оккупации бездомные евреи и один еврей, депортированный из Бессарабии. Бригаду отвезли в село Матийков и поселили в пустующей хате, принадлежащей бабе Федоре, с которой Семен подружился. Лесничий Голецкий относился к рабочим бригады сочувственно, не много требовал. Рабочие имели возможность общаться с местными жителями, подрабатывать у них, обменивать иголки-нитки на картошку и прочую еду. С трудом прожили зиму, наступили весна и лето 1943 г. Летом ноги у Семена поджили, он уже мог одеть ботинки. Наши наступали, осенью по слухам немцы оставили Киев. Пошли слухи, что появились партизаны. Поздней осенью румынские жандармы в поисках партизан нагрянули на хату, где жила бригада, арестовали всех и увезли в жандармский пост в селе Мытки, что в 2 км от Матийкова, поместили в подвал. Вызвали на допрос еврея из Бессарабии, говорившего по-румынски. Скоро его привели бледного, он говорил, что нас считают партизанами, будут расстреливать…
С тяжелым сердцем провели ночь, утром многим надо было в туалет, стали выводить двойками. Первая двойка возвратилась и сказала, что конвоир стоит сзади, не видит переднего, который может убежать. Решили, что убежавший должен явиться в еврейскую общину Копайгорода и рассказать, что нас хотят расстрелять. Предложили бежать Семену, так как он знал дорогу в Копайгород, он согласился. Побег Семену удался, за 3 часа он прошел около 15 км, явился в еврейскую общину Копайгорода и объяснил ситуацию. Руководство общины обратилось к начальнику жандармерии, по требованию которого евреев послали на лесоразработки, и которому подчинялся жандармский пост в Мытках, за помощью, организовав дорогое подношение. Начальник позвонил в Мытки, велел евреев отпустить и привезти в Копайгород. Здесь всех отпустили, Семен снова голодный, без жилья. В общине предложили поехать на работу, где будут кормить, будет жилье. Пришлось согласиться, отправили в Могилев-Подольский, где поместили в охраняемое помещение. Тут Семен узнал, что будут посылать в известный лагерь Печора, где много евреев погибает. Отказаться и убежать невозможно, кругом охрана. Скоро всех погрузили в грязные охраняемые вагоны, поезд тронулся. Поезд остановился на станции Жмеринка, открыли дверь вагона, возле нее шагал часовой. Семен попросил попутчиков приподнять его к окошку вагона, и, когда часовой отвернулся, Семен удачно выпрыгнул из вагона и скрылся. Семен пытался остаться в еврейском гетто Жмеринки, но ему отказал руководитель доктор Гершман. Семен решил пойти в село Матийков, к бабе Федоре, которой он часто помогал. Бабушка Федора согласилась его приютить, велела ему не показываться. Несколько месяцев Семен прятался у бабушки Федоры, пока в селе в начале февраля 1944 г. не появились партизаны, о которых он мечтал всегда. Он вступил в партизанский отряд имени Кармалюка кавбригады им. Ленина, совершавшей рейд по Винницкой области. В бою с немцами у села Носиковка Шаргородского района был ранен. В апреле 1944 г. после соединения с Красной Армией партизанское соединение было расформировано, а в мае этого года Семен был призван в Красную Армию. Воевал до Победы в 1945 г., был демобилизован в 1947 г. В этом же году сдал экстерном экзамены на аттестат зрелости, поступил в институт, который окончил в 1952 г. в Москве. В дальнейшем он стал ученым, написал книги. После перестройки много работает в области изучения Холокоста, чтобы помнили об этих событиях, чтобы они никогда не повторились.
В гетто Западной Украины и Западной Белоруссии одним из возможных способов выживания было получение визовых документов или паспортов на гражданство в различных странах Южной Америки, Швейцарии, Румынии и других. Немцы часто не обращали внимания на эти документы, но чаще евреев при наличии этих документов размещали в лагерях с щадящим режимом типа Берген-Бельзен, Терезин [21,22], в которых были шансы выжить.
В оккупированных областях Советского Союза не было никаких организаций, спасавших евреев. В Польше была организация под названием «Совет помощи евреям» и под кодовым названием «Жегота» [74]. Эта организация помогала евреям, снабжала их «арийскими» документами, выводила детей из гетто, передавала их в нееврейские семьи, или детские дома, монастыри. В этой организации работала подпольно Ирена Сендлер – Праведница народов мира. Она спасла 2500 детей, данные которых сохранила в закопанных стеклянных банках. Западная Украина, которая до сентября 1939 г. входила в состав Польши, а при немецкой оккупации часть ее была включена в состав генерал-губернаторства, куда входила и польская территория, оккупированная немцами, также подпадала под деятельности «Жеготы». По данным [40] деятельность «Жеготы» распространялась на гетто Львова и Дрогобыча, что спасло определенное число евреев в этих городах. После освобождения Львова в первые дни в город возвратились около 2 тыс. евреев [40], которых скрывали неевреи и которые жили по арийским документам. Многим из них была оказана помощь «Жеготой».
На оккупированных территориях Северной Осетии и Кабардино-Балкарии до войны жило около 5 тысяч горских евреев [40]. Горские евреи Северной Осетии жили с двадцатых годов двадцатого столетия в селах Богдановка и Менжинск. Они считались местным христианским населением евреями чужаками. Около 700 этих евреев было расстреляно немцами в сентябре-октябре 1942 г. Горские евреи Кабардино-Балкарии проживали много столетий в окрестностях Нальчика, считались местным населением одним из коренных народов Кавказа, относились к ним дружелюбно. Представители этих горских евреев [40] обратились к председателю Национального Совета Кабардино-Балкарии (образованного немцами) Селиму Шадову с просьбой защиты, так как их собираются расстрелять как евреев, но они не евреи. Шадов обратился с ходатайством к высшему немецкому командованию, которое не было заинтересовано в конфликте с коренным кавказским населением. Командование предложило командующему айнзацгруппы В. Биркампу, курирующему еврейский вопрос, разобраться. Кроме того, на Кавказе в это время находился представитель Министерства Восточных оккупированных территорий Браутигам, специалист по народам Кавказа. Он сообщил Биркампу, что по его исследованиям, горские евреи с этнической точки зрения не обычные евреи, а маленький горный народ, который несколько сот лет назад принял иудаизм. По его мнению, местные народы дружат с этим народом и не поймут жестокого обращения с ним. Биркамп создал комиссию, которая посетила селения горских евреев и которая подтвердила доводы Шадова и Браутигама. Истребление горских евреев было отложено. Биркамп послал в Берлин свои соображения на утверждение. К счастью в Берлине рассмотрение вопроса о расовой принадлежности горских евреев длилось до мая 1943 года, и не закончилось, требовалось дополнительное исследование. А в январе 1943 года горские евреи были освобождены. Остались в живых около 4 тысяч горских евреев [40].
Город Моздок находился в руках немцев с августа 1942 г. до января 1943 г. Кроме евреев Моздока, оставшихся в оккупации, там находилось много местных и эвакуированных евреев, бежавших от расстрелов. Моздок находился в прифронтовой полосе, а там не трогали евреев. Гетто не было, евреи ходили свободно. В город не вошли айнзацгруппы, которые расстреливали евреев, и евреи уцелели [40].
В июле 1944 г. началось освобождение Прибалтики. Вследствие потребности в рабочей силе, 20-23 тысячи евреев из концлагерей Прибалтики было вывезено в Германию [40]. Очень много погибло в пути, на маршах, в местных лагерях от непосильной работы, голода и болезней. Осталось в живых после окончания войны меньше половины, около 8-10 тысяч человек. Всего в Литве выжило около 10 тыс. а в Латвии около 500 евреев [75].
В Белоруссии в партизанских отрядах и местными жителями спасено около 20 тыс. евреев [75]. В Киеве не менее 1 тыс. евреев было спасено неевреями. В Крыму в живых осталось около 500 евреев. По данным [75] в Транснистрии выжило около 70 тыс. евреев, из них около 35 тысяч из Буковины, около 20 тыс. из Молдавии (Бессарабии) и около 15 тыс. местных, в румынской зоне оккупации в городе Черновцы (Черновицы) выжило около 17 тыс.
Литература
1. Альтман И. А. Жертвы ненависти. Холокост в СССР 1941-1945 г. М., Фонд «Ковчег», 2002.
2. Додик С. Д. Судьба евреев Транснистрии. Журнал «Корни» N24, октябрь-декабрь 2004, М.-Киев.
3. Люба Гурова. Гитлерюнге Соломон. «Еврейское слово» N7 (180), 11-17 февраля 2004.
4. Люди остаются людьми. Свидетельства узников фашистских лагерей-гетто. Вестник, выпуск 3. Черновцы, Украина, 1994.
5. В огне Катастрофы (Шоа) на Украине. Свидетельства и документы. Издание «Бейт Лехамей Ха-Геттоот», Израиль, 1998.
6. Передайте детям нашим о нашей судьбе. Сборник документов, дневников, воспоминаний. Симферополь, БЕЦ «Хесед Шимон», 2001.
7. Трагедия евреев Белоруссии в 1941-44 г.г. Минск, 1995.
8 Живыми остались только мы. Свидетельства и документы. Киев, Задруга, 2000.
9. Последние свидетели. Фонд «Ковчег», Коллекция «Совершенно секретно», М., 2002.
10. Макс Привлер. Трижды расстрелянный. Комплекс редакционных и издательских услуг Матвея Черного, Тель-Авив, 1998.
11. Самуил Гиль. Кровь их и сегодня говорит. Нью-Йорк, 1995.
12 Неизвестная черная книга. Яд Ва-Шем, ГА РФ. Иерусалим, М. 1993.
13. Люди остаются людьми. Свидетельства очевидцев. Вестник, выпуск 2. Черновцы, Прут, 1992.
14. Там же, выпуск 1, Черновцы, УССР, 1991.
15. Люся Калика. 820 дней в подземелье. М., Научно-информационный бюллетень «Холокост» N1(29), 2005.
16. Борис Забарко. Жизнь и смерть в эпоху Холокоста. Свидетельства и документы. Книга 1. Киев, 2006.
17. Мадиевский С. А. Другие немцы. Сопротивление спасателей в Третьем Рейхе. Дом еврейской книги, М., 2006.
18. Мы не можем молчать. Дети о Холокосте. М., МИК, Фонд «Холокост», 2005.
19. Мы не можем молчать. Школьники и студенты о Холокосте. Выпуск 2. М., Фонд «Холокост», «Академия», 2006.
20. Мы не можем молчать. Школьники и студенты о Холокосте. Выпуск 3. М., Центр и Фонд «Холокост», МИК, 2007.
21«Венгерская рапсодия» Жоржа Мантелло. Еврейское слово, N48 (321), 20 декабря-26 декабря 2006, М..
22. Яффа Элиах. Бог здесь больше не живет. Хасидские истории эпохи катастрофы. Гешарим (Мосты культуры), М., 2005.
23. Питер Лейн Тейлор. Под землей. Ридерз дайджест, стр. 100-106, М., апрель 2005.
24 Грушко Бронислава. «От гибели навстречу жизни». В книге [16], стр. 410-417
25. Инна Беркович. «Мама! Где ты?» В книге [9], стр. 70,71.
26. Свидетельство Инны Беркович. Архив автора.
27. Дина Раздольская-Маркова. Не помню ни одного мгновения. В книге [9], стр. 268,269.
28. Елизавета Давыдова. Я взяла себе фамилию Стефаненко. В книге [9], стр. 148, 149.
29. Любовь Берлин. Памяти Валентины Петровны Щениовской. В книге [9], стр. 81, 8.
30. И. Карпенко. Пяти смертям назло. Журнал «Лехаим», сентябрь 2006, стр. 98, 99.
31. Чикишев А. Г. Пещеры на территории СССР, М, , 1973.
32 Эдуард Фридман. Тринадцатый. В книге [9], стр. 343-345
33. Виктор Гехт. Как я стал сыном полка. В книге [9], стр. 114-118
34. Любовь Карнарук, Виктория Майстренко. Бабушка Тамара из сундука. Еврейское слово, N12 (334), 28 марта-3 апреля 2007, М..
35. Михаил Френкель. Чудом спасенная, или Бабье лето в Бабьем Яру. Еврейское слово, N38 (311). 4 октября-10 октября 2006, М.
36. Арье Долинко. Так погибли общины Пинска и Карлина… Возвращение, Москва, 2005.
37. Семен Додик. Судьба и жизнь мальчика из расстрелянного гетто. Калейдоскоп, М., 2004.
38. Тарлов Е. И. В памяти и в сердце. Запорожье, 2001.
39. Свидетельство Розы Каплан. Архив автора.
40. Ицхак Арад. Катастрофа евреев на оккупированных территориях Советского Союза (1941-1945). Центр «Ткума», Днепропетровск, 2007. Центр «Холокост», М., 2007.
41. Яблонко Роман. Судьба Ильзы Штайн. В книге «Мы не можем молчать». МИК и фонд «Холокост», М., 2005.
42. Письмо Михаила Айзена от 28.02.2008. Архив автора.
43. Эмилия Малина. Моей мамой была Татьяна Драч. В книге [9], стр. 231.
44. Раиса Аршанская. «Запомни этот день…» В книге [9], стр. 50, 51.
45. Владимир Иткин. Мы не пошли в Петрушинскую балку. В книге [9], стр. 170.
46. Кама Гинкас. Почему я выбираю «нет». В книге [9], стр. 119-126.
47. Яков Этингер. Няня, победившая фашизм. В книге [9], стр. 363-374.
48. Сима Замураева. Я бродила, как затравленный зверь… В книге [9], стр. 166.
49. Моисей Грейман. «Об этом страшно вспомнить…» В книге [16], стр. 395-398.
50. Юрий Вайнберг. «Все, кто меня спасал, рисковали быть расстрелянными» В книге [16], стр. 197-200.
51. Виктория Прессман .Еврейский талисман латышских эсэсовцев. Еврейское слово, №24 (346), 27 июня-3 июля 2007, М.
52. Раиса Рыжик. Записки из мертвого местечка. В книге [9], стр. 316-328.
53. Лидия Мильготина. В августе сорок первого. В книге [9], стр. 233-236.
54. Михаил Березюк. От Винницы до Бланжи-Сюр-Тернауз. В книге [9], стр. 68,69.
55. Людмила Волошина. Равенсбрюк. Уроки мадам Жюли. В книге [9], стр. 103,104.
56. Бронислава Васильченко. «Людей вывозили за местечко и расстреливали…» В книге [16], стр. 213-219
57. Фира Гершанок. «Нас затолкали в товарные вагоны и отправили в Германию». В книге [16], стр. 314-317.
58. Яков Рудюк. Скитания. В книге [9], стр. 288-303.
59. Борис Михлин. Я шел навстречу своим. В книге [9], стр. 240-257.
60. Борис Розен. Пять условий выживания. В книге [9], стр. 270-275.
61. Лидия Глузманова. «Мы испытали дикий ужас…». В книге [16], стр. 344-352.
62. Владимир Познанский. Подвиг юного праведника. Журнал «Лехаим», №12(128), декабрь 2002. М.
63. Александра Трихичева. Спасенная из ада. В книге [19], стр. 169-196.
64. Книга праведников. Фонд «Холокост», изд. «МИК», М., 2005, стр. 66.
65. Василий Гроссман и Илья Эренбург (редакторы). Черная книга. Тель-Авив, 1980
66. Свидетельство Даниила Драпкина. Архив автора.
67. Свидетельство Георгия Фридмана. Архив автора.
68. Борис Сребник. Мне все время везло. В книге [9],стр. 333-342.
69. Оксана Ширкина. Список Киселева. «Еврейское слово», № 20 (390), 3-9 июня 2008.
70. Свидетельство Бориса Шейнина. Архив автора.
71. Аврахам Суцкевер. Из Виленского гетто. М., Екатеринбург, изд. МИК, 2008
72 Исаак Резников. Феникс Хмельник – память сердца. Тель-Авив, 2003.
73. Евгения Гринберг. Девочка и смерть. В книге Катастрофа, последние свидетели, вторая книга воспоминаний, стр. 92-111. М, Дом еврейской книги, 2008.
74. Ежи Корчак. Укрощение страха. В журнале «Новая Польша», № 4(85), Варшава, 2007
75. Холокост на территории СССР. Энциклопедия, РОССПЭН, М. 2009.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #4(174) апрель 2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=174
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer4/SDodik1.php
