Охота на… (Инструкция)
(Мураками ни при чём)
Шаг первый – отбить от стада, –
овца растеряна, когда одна, –
она уже не фокусирует взгляда
и вполне дезориентирована.
Шаг второй – завалить на спину, –
в этой позе овцы почти слепы
и податливы, как глина,
можно даже что-то слепить
типа нелепой свиньи-копилки,
но мы отвлеклись. Шаг третий – связать.
В качестве пут хороши чулки
капроновые – не режут кожу.
Но если чулки негде взять,
простая верёвка сойдёт тоже.
Шаг четвертый: чтоб знала бога в лицо,
слегка надавить на шею коленом,
и, когда зрачки расширятся,
обычным железом, не калёным,
можно стричь.
Один мешок – на фуфайки.
«Пойми, овца, ничего личного, –
у меня дети маленькие,
да хозяйке – мешок в придачу
к ее корыту,
чтоб не шерстила за бедность быта».
Но овечьим ли мозгом такие осилить детали?
Вот хозяин стрижёт и плачет.
Охотник, как бог, сентиментален.
* * *
Однажды, чуть свет, – в узелочек манатки,
и – пару в дорогу нестоптанных туфель.
Неплохо б еще котелок и палатку,
но я как турист, только I am from Ufa,
могу объяснить где-нибудь в зарубежье –
туда мне не надо. Побег неизбежен –
осталось из трех выбрать сторону бегства.
Как жаль, что нельзя раньше времени в детство
вернуться, поэтому выберу осень,
жд, электричку и станцию «Тула».
А ты будешь думать, что ветром надуло
стареющей девочке блажь. И не очень
расстроишься даже. Я буду стараться
не ждать твоих писем. За призраком старца,
сбежавшего, ясное дело, из рая,
и я побегу, на бегу умирая
от страха, что слишком надежные путы,
что одиночество худший мой спутник,
что никогда не настичь даже тени,
что Бог одинок, как непонятый гений,
и Он не избегнул любви без ответа.
Но, даже удрав от себя на край света,
мне не достучаться с египетской кручи –
там тучки небесные в случае лучшем
и пустота. Он сбежал из чертогов –
космический холод опасен для Бога –
Он ищет тепло в человеческих душах,
но там, как в аду, беспросветно и душно.
Куда же? Лишь вглубь безрассудного сердца,
где край Его света – твердь веры за дверцей
митрального клапана. Здесь средоточие.
Бежать больше некуда...
* * *
Где-то под Нижним рельсы поют не хуже григорианцев.
«Может быть, все-таки – радио?» – трезвомыслен попутчик.
У соседки сверху идея: «Духи безлюдных станций
плачут!» Верю. Хотя радио было б намного лучше.
Духи играют на рельсах смычком тревоги.
Притихшие пассажиры набрали в рот горький чай.
Впереди еще – больше чем половина дороги –
компания не собиралась скучать. В ночи
звучали заздравные речи, за стенкой – тосты,
не молился никто – поезд не самолет, думали. И
теперь молчим. А проводник щурит глаз, мол, чего вы? Просто –
сужение колеи.
Видение
Утром было дурацкое настроение –
сахар не сахар и соль не соль –
маета фигней в стадии обострения,
тут еще он говорит, поиграем: я – Грэй, ты – Ассоль,
жди меня на берегу кафешки какой-нибудь, типа «Бриз»,
я на всех парусах примчусь на алой Тойоте.
ладно тебе, говорю, седина в бороду – мозг на вынос – уймись,
как привык, гори алым пламенем на своей работе.
И вот – никакой Тойоты – провонявший бензином ПАЗ,
автомобильное море прихлынуло к остановке «Центральный рынок»,
у бордюра на лавке – старуха, – видно, что прижилась
средь плывущих мимо скользких по-рыбьи рыл. Но не рылась
в урнах, просто сидела, глаза закрыв:
клок алого бархата в космах, на плечах – черный драп в дырочку.
Поседевшая девочка, свесив ноги в обрыв
(океан за которым – космос),
стоптанными мужскими ботами болтала и улыбалась, как дурочка.
На секунду взглянула – тишина после шторма на дне зрачков. Но
тут водила гаркнул кому-то: придурок, мол, двигай скорее, –
пазик отчалил…
Где-то волны пьяны вишневым райским вином.
А здесь, да, не сахар – звездная соль в чай и
сухопутное солнце асфальтную рябь греет.
Из цикла «Любовь на бытовой почве»
Близнецы
Мы с тобой – близнецы сиамские –
общим домом срослись и памятью,
тишиной поросли неласковой,
что от давности – тиной да патиной.
Твою тишину тронь и – рябь по воде – косо,
мою – упрется ладонь в медный лоб пустоты и – космос.
Кожа обидой, как пирсингом,
у нежного горла исколота –
мы – близнецы вампирские,
умирающие с голоду.
На углях томленая плоть едва утолит твой голод,
а мой – растопит волной нахлынувший твой голос.
Серебряным словом целишься,
поцелуем секунды меря...
Ну скажи, что мы – одно целое.
Я поверю.
Одиночество. Сто лет спустя
Значит, могу и так:
молча – спина к спине,
пальцами жать виски –
в каждом – по Хиросиме.
Бунина в ночь читать,
лежа лицом к стене,
не замечать тоски,
как тапочки, несносимой.
Жаль – не могу пить –
бесцветить белым кармин,
пусть огненной, но водой
(она не горит, а тлеет),
и денег не накопить
на плохонький, но камин,
а в немощности хрущоб –
артрозные батареи.
А ты говоришь: итак,
для женщины прошлого нет,
конечно, поэт был прав,
и к черту тогда Итаку,
если ни друг, ни враг –
есть френды и Интернет,
знаешь, смени пароль
и заведи @.
«Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря»
И. Бродский
В мартобре вдруг вернулась зима с разобиженной миной.
Закатила скандал-снегопад – колотила машины.
В подоле принесла ор и стон – тьму грачей,
Выясняла, кто с кем, почему и чей.
Мне казалось, что ты – со мной (почему – не знаю),
Рецидив ледниковый пройдет – поплывем, оттаем.
«Maid in China» – ковчег, увы, да и грач не бел.
Оказался расчет груб – мы с зимой не у дел.
Ждешь весну, как любовь, что нова и красива.
Прежних чувств теплота в холода износилась –
В second hand отдать не желаешь, и бросить жаль.
Нам с зимою, пожалуй, пора. Не провожай.
* * *
Как разноцветные воздушные шары,
слова пусты. Дарю тебе на праздник.
Не шарь за пазухой, чтоб поблагодарить, –
и твой запас растрачен. Разве
не так? Прости, если не так. Мне жаль,
что мимоходом обижаю.
Твои слова – один воздушный шар,
наполненный дыханием небесным,
вдруг нас двоих сумеет удержать
над бездной?
Рецепт
Свежевыпеченный лунный блин,
ложка звездной икры, шоколадное масло ночи,
горка маслин, фаршированных спелой горечью
консервированной разлуки, –
есть вдвоем, держась за руки,
позже запить полусладким игристым блюзом
Млечного Пути, пролившегося дождем,
и бежать босиком по молочным лужам
туда, где уже никто никого не ждет.
Потустороннее
По ту сторону тела,
слева, дрожит осторожная мышца,
по ту сторону боли
в ней аритмично мерцает
свет.
Это я так хотела
нерационально влюбиться
в ускользающий облик,
но непроницаем
рассвет
по ту сторону ночи,
где твой неразборчив почерк.
По ту сторону тайны –
явность твоя вне закона,
вероятно, это – игра
или невнятный
бред.
Это я так мечтала
по ту сторону виртуальной иконы
выдумать рай,
но тебя там
нет.
По ту сторону ада –
не лучше, чем быть по эту, –
гололед, снегопады и еле наметан
на небесные версты
след.
По ту сторону –
да, лучше бы быть поэтом.
Но погода нелетная
на ближайшие сто
лет.
