litbook

Поэзия


Два города+5

«… до прожилок»

О. Мандельштам.

 

этот город замалчивает меня

тише тише

даже шепотным словом колодцы грохочут

голоса просыпаются ночью

звонят

 

он мне снится

вырванный с мясом из дегтевых декабрей

больницы

и улицы

и не к месту

дедушкин сельдерей

детство

Волховский берег

Беринг

географическое лото

окуни

все не то

 

он кажется лимфой

текущий во мне

кажется

это она не кровь главная жидкость души

истекающая вовне

или вода

замолченная вода

замолчённая

речка Белая

речка Черная…

ни к чему ворошить

 

ни к чему

я же тихая как листва

я же верная

их всего было два

города

их наверное

не разнять

не выплесть из кос

каждый врос

 

до прожилок до слез так и есть

только я не вернусь

я здесь

там

не горечь не грусть

там любовь

в каждой трещинке Петроградки

в каждой складке

сломанной ветке

коридорах перилах лестницах

фасадах

которые никогда не починят

умирала любовь к мужчине

перед небом в грязи как пьяница

потому что такое не лечится

и конечно не повторяется

как всякая смерть

 

 

Питеру, родному общежитию и юношеской любви

все то же окно во дворик

стеснением влажны руки

игривы сплетенья слов

 

цвет неба с землей не спорит

дождь мечет – стежки упруги

прерывисты тени швов

 

ночь – ветры впадают в море

мы ищем себя друг в друге

находим в других – на зло

 

в светающем коридоре

с окурками гаснут звуки

 

все было и все прошло

 

 

*  *  *

есть ли темные мысли у белой ночи?

путь от Чкаловской стал короче

через арку не страшно, лето

берег Карповки, мост, налево

кура-гриль и корейский микс

остро-теплый тяжелый дух

плач младенцев и хохот шлюх

незатейливый компромисс

влажным горлом открытый люк

непутевых глотает птиц

выдыхает проворных мух

 

знатоки проиграли блиц

алый парус снимают матросы

в новостях рассказ очевидца

важный дядька громкоголосый

предстоящий саммит G8

чутким окнам опять не спится

 

кровь замедлилась у виска

тянет холодом на бегу

слух старается отыскать

нужный голос сквозь общий гул

 

не слыхать, не видать, прости

сбился в белую ночь с пути

нежным шепотом из горсти

как песок. не ищи, не жди

с горьким чувством в больной груди

возвращайся, пока бела

в дом на Пудожской, все дела

 

общежитие, парк Шевченко

точно детская дрожь в коленках

рябь сомнений на речке. двор

не случившийся разговор

приоткрытая дверь балкона

мысль, проникшая незаконно

тюль взметнувшая ветерком и

мутный образ, лицо в воде

тот же мальчик, но незнакомый

в темном теплится животе

 

 

*  *  *

 

там за окном, где звезды проиграли

неравный бой с электрофонарями

(винсентовы горящие спирали

сбежали в точки

                          слышишь этот бег?)

качает лодочку за дальними морями

а может, и не лодочку, ковчег

качает и качает. тише, тише…

глаза закрой, волна тебя подхватит

глаза закрой, на волны не смотри

(по-прежнему в руках ее ты – капля)

предсонный мрак, над городом нависший

и на плечах у матери халатик

все вторит ночь, когда еще внутри

по небу бродят аисты и цапли

 

пока качает сонного ребенка

(два килограмма, три... уже пятнадцать)

в окно маячит свет инфекционки

из памяти, подобной стекловате

(болезненно, но хочется остаться)

выхватывает острые частицы

холодный пол, железные кровати

холодный всадник. город, но другой

косые взгляды. в боткинской больнице

презрение к изогнутой дугой

зажатой схваткой. сесть пока что негде…

«не ной, дыши! дыши не на меня!»

диагноз, дар с беспечностью в комплекте

и тридцать пять недель за право быть

 

от тонкой нити с жизнью до ремня

но чувствуя по-прежнему ту нить

(прочна из двух сплетенная в одну)

качает каплю морем, сетью рук

волна приносит вечности вокруг

безбрежную любовь и с ней вину

 

 

*  *  *

на часах слишком быстрые стрелки…

когда-то в детстве

дедушка научил меня жарить баранки

на вилке прямо над газовой горелкой

а я научила подружку

она жила в деревянном бараке

у них там не было газа

теперь

и барака нет

и дедушки – в сердце остался

а сердце осталось при мне

 

с подругой видимся редко

она давно замужем за сотрудником банка

построенного на месте тех самых бараков

ходит по ресторанам, гурманка

заказывает омаров или как минимум раков

а на десерт, говорит, принесите мне «круассан»

 

царственно распрямляет стан

встречая гостей в своей просторной квартире

 

«спасибо, что навестили!»

 

оставшись одна, на кухне, у новой электроплиты

обнимая саму себя, стиснув ребра

будто бы там пулевая сквозная

плачет, затягивая невидимые бинты

а почему – и сама не знает

 

 

*  *  *

на планете Земля на одном из ее континентов

в городе с названием из трех букв

приняв 25 положенных в день пациентов

плащ надев и ботинки обув

врач вышел под летний дождь закурил бамбук

пошел домой засмотрелся на ясные капли провалился в небесный люк

успел сказать нехорошее слово из трех но других уже букв

а больше совсем ничего не успел даже достать из кармана брюк

фотографию своего кота

как тут же его поглотила звонкая высота

превратила его в кита

а это была мечта вот такая была мечта

у того врача

стать однажды китом

никого не лечить от насморков и аденом

наслаждаться водой и сном

плавать по океану бескрайнему океану

пускать фонтаны

пересекать широты меридианы

рано

рано ушел говорили плакали те кого не успел принять

и тогда океан повернулся вспять

вернул врача на прежнее место щупать и ставить печать

принимать каждый день по 100 точнее по 25

выходить под дождь и курить бамбук

доставать из кармана брюк

фотографию единственного кота

падать в земные люки где вечная глухота

 

 

 

«…вот видишь, скажет он, здесь вполне можно жить “Жизнь и время Михаэла К.”»

Д. М. Кутзее, «Жизнь и время Михаэла К.»

 

над белесой дымкой не видно звезд.

черный город выпрямляется в полный рост.

человек выпрямляется в черный крест,

ему кажется, это не снег идет, это пыль с небес.

у него за плечами рюкзак, но поклажа его легка,

в рюкзаке перочинный нож и книжка про Михаэла К.

он в смятении просит у неба грома, потопа, войны,

но спокоен по-прежнему мир без единой волны.

и снаружи такая вселенская тишина, как назло,

а внутри у него и царь, и хозяин один – раздор.

и пока не дочитана книга, еще не ясен финал,

остаются страницы, которых он не прочитал,

перочинный нож тянет к мысли порезать губу.

все субстанции в нем ведут друг с другом борьбу,

разум ищет зацепки, но холод берет свое,

дрогнет тело, и вот уже небо над ним поет.

человек опускается в снег, разливаются миражи,

но душа остается при нем: здесь вполне можно жить…

Рейтинг:

+5
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
Регистрация для авторов
В сообществе уже 1132 автора
Войти
Регистрация
О проекте
Правила
Все авторские права на произведения
сохранены за авторами и издателями.
По вопросам: support@litbook.ru
Разработка: goldapp.ru