К кому обратиться в минуту жизни трудную, где найти поддержку и опору? Мы обращаемся к мудрецам минувших эпох. На тревожащие ее вопросы – как достойно встретить испытания и потрясения наших дней – отвечают великие французы. И с каким блеском отзывается «острый галльский смысл» на тревоги и запросы XXI века. Мы кратко знакомим вас со своими славными собеседниками. Это Франсуа де Ларошфуко, Блез Паскаль, Жан де Лабрюйер. Возникает живой диалог. Мы слышим их подлинные голоса. И многое почерпнем из этих уникальных интервью.

 

«Ответы, которые дают тебе книги, зависят от вопросов, которые ты задаешь», Маргарет Атвуд.

 

Я преклоняюсь перед всем, что создала мудрость, и перед самими создателями; мне отрадно видеть в ней наследие многих, накопленное и добытое с трудом для меня. Но пусть даже все открыто древними всегда будет ново и применение открытого другими, и его познание и упорядочение. Лекарства для души найдены древними, но наше дело отыскать, как их применять и когда. Жившие раньше нас сделали много, но не всё; и всё же нужно взирать на них благоговейно и чтить, как богов. Ведь если я обязан чтить своих наставников, то не меньше должен чтить и наставников человечества, в которых изначальный источник великого блага. (Сенека, «Нравственные письма к Луцилию», LXV).

 

Быть счастливым, невзирая на …

 

Мы живем в странное время, куда идем, непонятно, – есть разные мнения. При этом слом эпох образовал трещину в судьбах людей: кто-то смог начать все с нуля, усвоить правила подчас опасной игры и благополучно вписаться в новую реальность, зажив, как раньше и не снилось; кто-то сумел продолжить свою жизнь без существенных изменений, более или менее сводя концы с концами; для кого-то старая жизнь внезапно оборвалась, а новая не состоялась, приведя к трагическому финалу.

Наблюдая непостижимую сегодняшнюю действительность, хочется поговорить с мудрыми людьми, жившими в не менее лихие времена – века назад и сравнительно недавно, и спросить, как им удавалось не только выживать, но и достойно проживать жизнь, занимаясь тем, к чему стремился их свободный дух, – философией.

Можно представить себе спиритический сеанс, на котором медиум вызывает духи знаменитых мыслителей и писателей и задает им вопросы, волнующие каждого человека сегодня.

 

Итак, первым на призыв нашего медиума откликнулся Франсуа де Ларошфуко (1613-1680). «Наши прихоти куда причудливей прихотей судьбы».

 

Франсуа VI герцог де Ларошфуко принадлежал к одному из самых знатных дворянских родов Франции. Он родился 15 сентября 1613 г. в Париже. Его детство прошло в провинции Ангумуа, в замке Вертей, основной резиденции фамилии. Военная и придворная карьера, к которой его предназначали, не требовала обучения в коллеже. Как и полагалось провинциальным дворянам, он занимался преимущественно охотой и военными упражнениями. Но впоследствии, благодаря занятиям философией и историей, чтению классиков, Ларошфуко, по отзывам современников, становится одним из самых ученых людей в Париже. Попав в 1630 г. ко двору, он оказался в самой гуще политических интриг. Происхождение и семейные традиции определили его выбор – он принял сторону Анны Австрийской против кардинала Ришелье, который был ему ненавистен как гонитель старинной аристократии. Участие в этой неравной борьбе навлекло на него опалу, высылку в свои владения, а позже – кратковременное заключение в Бастилию. После смерти Ришелье и Людовика ХIII у власти оказался кардинал Мазарини, непопулярный во всех слоях населения. Недовольство правлением Мазарини вылилось в 1648 г. в открытое восстание против королевской власти – Фронду. Ларошфуко принял в ней самое активное участие. Он был тесно связан с самыми высокопоставленными фрондерами – принцем Конде, герцогом де Бофор и другими и мог вблизи наблюдать их нравы: эгоизм, властолюбие, зависть, корысть и вероломство.

В 1652 г. Фронда потерпела окончательное поражение, а её участники были частично куплены уступками и подачками, частично подвергнуты опале и наказаниям. Ларошфуко был вынужден отправиться в свои владения, где начал писать мемуары, первоначально не предназначенные для печати. В конце 1650 гг. он вернулся в Париж, был благосклонно принят при дворе, но полностью отошел от политической жизни. Его стала привлекать литература. В 1662 г. вышла его первая книга «Мемуары», а в 1665 г. – главное сочинение Ларошфуко, вышедшее при его жизни пятью изданиями и принесшее ему мировую славу, – «Максимы и моральные размышления». В этой книге подведен философский итог его наблюдений над нравами и психологией французской аристократии, выраженный в обобщающей и афористической форме. Постоянный посетитель литературных салонов мадам де Сабле и мадам де Лафайет, он был признан крупным писателем и большим знатоком человеческого сердца. Автор постоянно исправлял и дополнял текст от издания к изданию. Последнее прижизненное издание содержало 504 максимы. Ларошфуко умер в Париже в своем особняке на улице Сены в ночь на 17 марта 1680 г.

О значении его вклада в культуру наш великий писатель Л.Н. Толстой сказал: «Книга эта приучила людей не только думать, но и заключать свои мысли в живые, точные, сжатые и утонченные обороты. Со времен Возрождения никто, кроме Ларошфуко, не сделал этого». Смущение и неуверенность нашего друга медиума вполне понятны, однако, взяв себя в руки, он вступил со знаменитым собеседником в увлекательный разговор.

М. Уважаемый господин де Ларошфуко! Вы прожили долгую и насыщенную борьбой жизнь, хорошо изучили людей, знали взлеты и невзгоды, пережили опалу и милость властителей. Что Вы думаете о счастье?

Л. Обычно счастье приходит к счастливому, а несчастье – к несчастному.

М. Значит, счастье первого и несчастье второго растут, как снежный ком?

Л. Человек никогда не бывает так несчастлив, как ему кажется, или так счастлив, как ему хочется.

М. Это верно. Возможно, судьба более справедлива, чем нам порой кажется?

Л. Судьба всё устраивает к выгоде тех, кому она покровительствует.

М. Эти счастливчики, вероятно, должны помогать другим людям, менее удачливым?

Л. Достойно вести себя, когда судьба благоприятствует, труднее, чем когда она враждебна.

М. Но трудно быть безмятежно счастливым, когда ближние в беде, разве нет?

Л. У нас у всех достанет сил, чтобы перенести несчастье ближнего.

М. Да, похоже, что у большинства на это сил хватает. Возможно, это признак мудрости – сохранять невозмутимость там, где нет возможности влиять на ситуацию?

Л. Невозмутимость мудрецов – это всего лишь умение скрывать свои чувства в глубине сердца.

М. Значит, философы тоже страдают, как простые смертные, и философия не учит их мыслью побеждать все горести жизни?

Л. Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией.

М. Вот как! Значит, даже совершенная мудрость и скромный образ жизни, проведенной в трудах на благо людей, не спасают человека от превратностей судьбы?

Л. Зло, которое мы причиняем, навлекает на нас меньше ненависти и преследований, чем наши достоинства.

М. Это верно. Ведь достоинства вызывают зависть. Встречались ли Вам люди независтливые?

Л. Люди независтливые встречаются еще реже, чем бескорыстные.

М. Однако многие достойные люди добиваются признания и даже славы?

Л. Поистине необычайными достоинствами обладает тот, кто сумел заслужить похвалу своих завистников.

М. Слова завистников могут быть лестными, а дела вредными и опасными для достойного человека, не так ли?

Л. Зависть еще непримиримее, чем ненависть.

М. Бывают ли мудрецы достаточно благоразумны, чтобы уберечься от этого зла?

Л. Каких только похвал не возносят благоразумию! Однако оно не способно уберечь нас даже от ничтожнейших превратностей судьбы.

М. Да, положение безнадежное. Может, лучше иметь побольше недостатков, чтобы люди относились к тебе по-доброму?

Л. Иные недостатки, если ими умело пользоваться, сверкают ярче любых достоинств.

М. Но ведь нет людей совсем без недостатков?

Л. Не будь у нас недостатков, нам было бы не так приятно подмечать их у других.

М. Недостатки – это ещё не пороки. Что Вы думаете о людских пороках?

Л. Всецело предаться одному пороку нам обычно мешает лишь то, что у нас их несколько.

М. Один из самых распространенных пороков – лицемерие.

Л. Лицемерие – это дань уважения, которую порок платит добродетели.

М. Не считаете ли Вы, что основа добродетели – доброта?

Л. Нет качества более редкого, чем истинная доброта: большинство людей, считающих себя добрыми, только снисходительны или слабы.

М. Некоторые противопоставляют разум и доброту, считая, что по-настоящему бывают добры люди не слишком умные. Ваше мнение?

Л. Глупец не может быть добрым: для этого у него слишком мало мозгов.

М. Значит, доброта должна быть разумной?

Л. Причинять людям зло большей частью не так опасно, как делать им слишком много добра.

М. Да, значит, недалекие люди чаще бывают не добры, а просто слабохарактерны? Как Вы думаете, слабохарактерность – это недостаток?

Л. Слабохарактерность ещё дальше от добродетели, чем порок.

М. Объясните, пожалуйста.

Л. Предательства совершаются чаще всего не по обдуманному намерению, а по слабости характера. Люди слабохарактерные не способны быть искренними.

М. Это ужасно. Я знаю, в Вашей бурной жизни Вы видели слишком много подобных примеров. Можно исправить таких людей?

Л. Слабость характера – тот единственный недостаток, который невозможно исправить.

М. В наше смутное время самый распространенный порок – это своекорыстие, или, попросту говоря, алчность.

Л. Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли – даже роль бескорыстия.

М. Видимо, Вам тоже пришлось насмотреться на таких людей. Но нам всё простится, если у нас будет главная добродетель – милосердие, не так ли?

Л. Хотя все считают милосердие добродетелью, оно порождено иногда тщеславием, нередко ленью, часто страхом, а почти всегда и тем, и другим, и третьим.

М. Вы так думаете? Странно. А что Вы скажете о гордости – ей обладают все или только люди, которым действительно есть чем гордиться?

Л. Гордость свойственна всем людям; разница лишь в том, как и когда они её проявляют.

М. Это интересно. Вы считаете, что проявление гордости зависит напрямую от обстоятельств, в которых находится человек? Как вообще обстоятельства влияют на жизнь?

Л. Не бывает обстоятельств столь несчастных, чтобы умный человек не мог извлечь из них какую-нибудь выгоду, но не бывает и столь счастливых, чтобы безрассудный не мог обратить их против себя.

М. Как это верно. Но не всё зависит от человека – есть ещё судьба.

Л. Наши прихоти куда причудливей прихотей судьбы.

М. Вероятно, мы просто не знаем точно, к чему стремиться и чего желать?

Л. Прежде чем сильно чего-то пожелать, следует осведомиться, очень ли счастлив нынешний обладатель желаемого.

М. Да, конечно. Но обычно и люди неразумны, и судьба слепа?

Л. Судьбу считают слепой главным образом те, кому она не дарует удачи.

М. А может, человеку просто лень чего-то добиваться, и свою слабость он объясняет преследованиями судьбы? Что Вы думаете о лени?

Л. Леность – это самая безотчетная из всех наших страстей. Хотя могущество ее неощутимо, а ущерб, наносимый ей, глубоко скрыт от наших глаз, нет страсти более пылкой и зловредной… В ленивом покое душа черпает тайную усладу, ради которой мы тут же забываем о самых горячих наших упованиях и самых твердых намерениях. Наконец добавим, что леность – это такой сладостный мир души, который утешает ее во всех утратах и заменяет все блага.

М. Если леность – это страсть, то можно ли с ней бороться?

Л. Долговечность наших страстей не более зависит от нас, чем долговечность жизни.

М. Значит, бесполезно. Наш великий русский писатель И. Гончаров тоже так считал. В своем романе «Обломов» он впервые нарисовал портрет человека, совершенно порабощенного этой страстью. Некоторые увидели в нем воплощение русского характера, что, впрочем, спорно. Но, возможно, разум позволит справиться с любой страстью?

Л. Потеряв надежду обнаружить разум у окружающих, мы уже и сами не стараемся его сохранить.

М. А что важнее для человека: ум или сердце?

Л. Ум всегда в дураках у сердца.

М. Не знаю, так ли это хорошо. Но если разума не удается обнаружить у окружающих, можно попытаться сохранить его, общаясь с мудрейшими авторами книг всех эпох и стран, разве нет?

Л. Куда полезней изучать не книги, а людей.

М. Может, и полезней, но не всегда приятней. Вот Вы хорошо знаете людей – часто ли Вам приходилось сталкиваться с неблагодарностью?

Л. Невелика беда – услужить неблагодарному, но большое несчастье – принять услугу от подлеца.

М. Да, это опасно. Несмотря на все выпавшие на Вашу долю опасности, Вы знали и успех, и подлинное счастье. Вероятно, многие в свете Вам завидовали?

Л. Наша зависть всегда долговечнее чужого счастья, которому мы завидуем.

М. Но в то же время многие относились к Вам с уважением?

Л. Порядочные люди уважают нас за наши достоинства, а толпа – за благосклонность судьбы.

М. Это справедливо! Тем не менее среди порядочных людей всегда находится кто-то, с кем можно дружить.

Л. Истинный друг – величайшее из земных благ, хотя как раз за этим благом мы меньше всего гонимся.

М. Люди не ищут такого друга потому, что им трудно угодить, или сами боятся не понравиться человеку достойному?

Л. Куда несчастней тот, кому никто не нравится, чем тот, кто не нравится никому.

М. По-моему, оба несчастны. Им будет скучно в любом обществе.

Л. Нам почти всегда скучно с теми, кому скучно с нами.

М. Понятно, это ущемляет наше самолюбие. Другое дело, если нами восхищаются.

Л. Мы всегда любим тех, кто восхищается нами, но не всегда любим тех, кем восхищаемся мы.

М. Конечно, по той же причине. Последних мы слишком уважаем.

Л. Трудно любить тех, кого мы совсем не уважаем, но ещё трудней любить тех, кого мы уважаем больше, чем самих себя.

М. Да, для людей самолюбивых это совершенно невозможно, а таких – большинство.

Л. Себялюбие наше таково, что его не перещеголяет никакой льстец.

М. Возможно ли при этом быть кому-то истинным другом?

Л. Как ни редко встречается настоящая любовь, настоящая дружба встречается ещё реже.

М. Однако все же встречается настоящая любовь?

Л. Истинная любовь похожа на привидение: все о ней говорят, но мало кто её видел.

М. Истинно или нет, но почти все люди влюбляются, не так ли?

Л. Любовь одна, но подделок под неё – тысячи.

М. Встречались ли Вам женщины, хранящие всю жизнь верность одному возлюбленному?

Л. На свете немало женщин, у которых в жизни не было ни одной любовной связи, но очень мало таких, у которых была только одна.

М. Есть мнение, что за любовь надо бороться и, даже если человек поначалу не обращает на вас внимание, то со временем своей любовью можно добиться ответного чувства. Часто ли мужчина влюбляется в женщину потому только, что она любит его сильно и преданно?

Л. – Нам легче полюбить тех, кто нас ненавидит, нежели тех, кто любит сильнее, чем нам желательно.

М. Мне тоже так всегда казалось. А что Вы думаете о браке?

Л. Бывают удачные браки, но не бывает браков упоительных.

М. А любовные связи бывают упоительными?

Л. Любовники только потому никогда не скучают друг с другом, что они все время говорят о себе.

М. Безусловно, это упоительная беседа, но, как правило, недолгая. Люди не привередливы и любят как умеют, часто обманывая и себя, и других.

Л. Люди безутешны, когда их обманывают враги или предают друзья, но они нередко испытывают удовольствие, когда обманывают или предают себя сами.

М. Да, мы существа довольно странные, но без обмана невозможно прожить жизнь?

Л. Мы обещаем соразмерно нашим расчетам, а выполняем обещанное соразмерно нашим опасениям.

М. То есть, мы далеко не всегда можем держать свое слово?

Л. Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос.

М. Вы правы, в нашем обществе, как и в Ваше время, царит обман и насилие, несправедливость во всех областях жизни. Разве это заложено в самой природе человека, как Вы считаете?

Л. Люди не потому порицают несправедливость, что питают к ней отвращение, а потому, что она наносит ущерб их выгоде.

М. Но ведь бывают и идейные люди, не думающие только о выгоде и о материальных благах.

Л. Многие презирают жизненные блага, но почти никто не способен ими поделиться.

М. Это верно. Один наш известный политик и финансист призвал еще лет двадцать назад новых олигархов к социальной ответственности, сказав: «Делиться надо», но к нему никто не прислушался. Обычно в истории нежелание делиться плохо кончается. Так или иначе, несправедливость общественного строя делает людей несчастными во все времена.

Л. Мудрец счастлив, довольствуясь немногим, а глупцу всего мало: вот почему почти все люди несчастны.

М. Может ли мудрец научить других, менее разумных, жить счастливо?

Л. Можно дать другому разумный совет, но нельзя научить его разумному поведению.

М. Пожалуй, Вы правы. Как же мудрецу удаётся быть счастливым и довольствоваться малым?

Л. Человек, понимающий, какие несчастья могли бы обрушиться на него, тем самым уже до некоторой степени счастлив.

М. Да, Демокрит тоже так считал. Ещё он видел счастье в умеренной жизни. А Вы как думаете?

Л. Умеренность в жизни похожа на умеренность в еде: съел бы ещё, да страшно заболеть.

М. Уметь во время остановиться и не заболеть – уже признак мудрости. Мудрость к людям приходит с возрастом. Следует ли молодым следовать советам стариков?

Л. Старики потому любят давать хорошие советы, что уже не способны подавать дурные примеры.

М. А им бы хотелось грешить, как в молодости?

Л. Старость – это тиран, который под страхом смерти запрещает нам все наслаждения юности.

М. Медики говорят, что если придерживаться правильного образа жизни, можно надолго сохранить здоровье.

Л. Какая это скучная болезнь – оберегать своё здоровье чересчур строгим режимом.

М. Ну, с возрастом появляются другие желания и развлечения, чем в юности. Многие философы считали старость весьма плодотворным временем – они ошибались?

Л. Как мало на свете стариков, владеющих искусством быть стариками.

М. Разве опыт всей жизни не помогает овладеть этим искусством?

Л. Мы вступаем в различные возрасты нашей жизни, точно новорожденные, не имея за плечами никакого опыта, сколько бы нам ни было лет.

М. Некоторым это все же удаётся. Однако пожилые люди часто жалуются на память.

Л. Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой разум.

М. Видимо, им все довольны. Вы думаете, что с возрастом люди теряют свой былой интеллект или просто их ограниченность более явственно проявляется?

Л. К старости недостатки ума становятся все заметнее, как и недостатки внешности.

М. Но это заметно со стороны, а человек, на его счастье, остается в неведении.

Л. Люди не знали бы удовольствия в жизни, если бы никогда себе не льстили.

М. Но довольно много людей более чем средних умственных способностей при помощи интриг и всяческих хитростей в карьере далеко обошли своих более талантливых сверстников и стали для них недосягаемым начальством. Как Вы считаете, это признак недюжинного ума?

Л. Хитрость – признак недалекого ума.

М. Но далеко ведущего. Впрочем, мудрецам не по пути с карьеристами. Ведь пока доберешься до вершин успеха, нахлебаешься всяческих обид и унижений. Как Вы считаете, мудрецы так же реагируют на оскорбления, как и мы, простые смертные?

Л. Люди мелкого ума чувствительны к мелким обидам; люди большого ума все замечают и ни на что не обижаются.

М. Позволю себе не согласиться с Вами. По-моему, тут дело в типе нервной системы, её реактивности. Вот философ А. Шопенгауэр, живший гораздо позже Вас, был человек ума никак не мелкого, но весьма чувствителен к обидам, выпавшим на его долю. Да таких примеров можно привести множество. Впрочем, и в том, что Вы сказали, тоже есть своя правда. Итак, разрешите, уважаемый господин де Ларошфуко, поблагодарить Вас за интересный и содержательный разговор. Скажите что-нибудь на прощание потомкам.

Л. Нигде не найти покоя тому, кто не нашел его в самом себе.

 

Следующим к нам присоединился Блез Паскаль (1623-1662). «Человек сотворен, чтобы думать».

 

Блез Паскаль родился в городе Клермон-Ферран в семье председателя суда и ученого-математика Этьена Паскаля, любимой книгой которого были «Опыты» Монтеня. Отец сам занимался с детьми. Именно он привил любовь к наукам своему сыну, ставшему вскоре одним из крупнейших математиков и физиков Франции. Шестнадцати лет Блез Паскаль написал трактат о конических сечениях, поразивший Декарта зрелостью мысли и доставивший гениальному юноше всеобщее признание ученых мира. Восемнадцати лет он сконструировал первую счетную машину, а с 1646 г. начал заниматься физикой, сделав ряд важных научных открытий. После смерти отца, в 1651 г., по состоянию здоровья он вынужден был прервать свои научные занятия и окунулся со свойственной ему страстью в водоворот светской жизни. Впрочем, до конца расстаться с математикой он не смог: именно тогда им был написан трактат о треугольнике, обогативший геометрию новыми теоремами. В 1654 году тридцатилетний Паскаль пережил духовный кризис, внезапное мистическое «озарение», которое побудило его оставить свет и удалиться в янсенистский монастырь Пор-Рояль. Причиной этого события, перевернувшего всю жизнь Паскаля, явился несчастный случай, который его глубоко потряс: накануне он проезжал через мост в Париже, лошади внезапно понесли и свалились в воду, но постромки чудом оборвались, и карета удержалась на самом краю. В Пор-Рояле, бывшем тогда одним из центров французской культуры, Паскаль прожил остаток своей недолгой жизни. Он умер в 39 лет в 1662 г. Здесь были написаны его «Письма к провинциалу», острое полемическое сочинение, направленное против иезуитов. Уже после смерти, в 1669 году, друзья собрали записи мыслителя, и на следующий год вышла книга под названием «Мысли», навсегда прославившая имя автора.

На очередном спиритическом сеансе наш медиум вступил в контакт с духом великого ученого и мыслителя, чтобы задать несколько вопросов, актуальных и в наше время.

М. Дорогой Учитель, как Вы полагаете, в чем человек может обрести счастье?

Б.П. Мы никогда не живем, но только надеемся жить, и так как мы постоянно надеемся быть счастливыми, то отсюда следует, что мы никогда не бываем счастливы.

М. Но что же такое – человеческая жизнь, если в ней нет места счастью?

Б.П. Вообразите, что перед вами множество людей в оковах, и все они приговорены к смерти, и каждый день кого-нибудь убивают на глазах остальных, и те понимают, что им уготована такая же участь, и глядят друг на друга, полные скорби и безнадежности, и ждут своей очереди. Вот картина человеческого существования.

М. Картина очень мрачная. Подобно Вам смотрел на жизнь мыслитель, родившийся на свет через 165 лет, Артур Шопенгауэр. Вот что он писал: «Мы похожи на ягнят, которые резвятся на лугу в то время, как мясник выбирает глазами того или другого, ибо среди своих счастливых дней не ведаем, какое злополучие готовит нам рок…». Следует заметить, что его за такой взгляд на мир называли пессимистом и мизантропом. Значит, и Вы считаете злополучие неотвратимым уделом каждого живущего?

Б.П. Горестность человеческой судьбы лучше всего постигли и выразили словами Соломон и Иов – счастливейший и несчастнейший из смертных. Один испытал легковесность наслаждений, другой – тяжесть несчастья.

М. Разве не удивительно, что большинство людей совершенно не разделяют такого взгляда на жизнь и остаются беспечными оптимистами?

Б.П. Люди не властны уничтожить смерть, горести, полное свое неведение, вот они и стараются не думать об этом и хотя бы таким путем обрести счастье.

М. Так, может быть, это правильно?

Б.П. Развлечение – единственная наша утеха в горе и вместе с тем величайшее горе: мешая думать о нашей судьбе, оно незаметно ведет нас к гибели. Не будь у нас развлечения, мы ощутили бы такую томительную тоску, что постарались бы исцелить ее средством не столь эфемерным. Но развлечение забавляет нас, и мы, не замечая того, спешим к смерти.

М. Боюсь, что, развлекается человек или тоскует, он все равно следует своему предначертанию, и лекарства от бед и смерти никто пока не придумал. Скажите, какое место занимает человек в этом враждебном мире?

Б.П. Человек – всего лишь тростник, слабейшее из творений природы, но он – тростник мыслящий. Чтобы его уничтожить, вовсе не надо всей Вселенной: достаточно дуновения ветра, капли воды. Но пусть даже его уничтожит Вселенная, человек все равно возвышеннее, чем она, ибо он сознает, что расстается с жизнью и что слабее Вселенной, а она ничего не сознает.

М. Значит, хоть в чем-то человек превосходит даже Вселенную?

Б.П. С помощью пространства Вселенная охватывает и поглощает меня, а вот с помощью мысли я охватываю Вселенную.

М. Грандиозно! Можно сказать, что разум позволяет человеку противостоять разрушающим силам природы и времени?

Б.П. Все наше достоинство – в способности мыслить. Только мысль возносит нас, а не пространство и время, в которых мы – ничто. Постараемся же мыслить достойно: в этом – основа нравственности.

М. А что Вы, дорогой Учитель, подразумеваете под словом «достойно»? Вот в наше время многие журналисты под «достойной жизнью» подразумевают жизнь, материально хорошо обеспеченную. Как вести себя достойно?

Б.П. Все правила достойного поведения давным-давно известны, остановка за малым – за умением ими пользоваться.

М. Я бы добавил, за желанием. Сейчас мало кто к этому стремится. Однако есть счастливые исключения, и большое счастье – общаться с людьми, достойными уважения.

Б.П. Мы бываем счастливы, только чувствуя, что нас уважают.

М. И хотелось бы, чтобы уважающих нас было как можно больше, не так ли?

Б.П. Мы так тщеславны, что хотели бы прославиться среди всех людей, населяющих землю, даже среди тех, кто появится, когда мы уже исчезнем; мы так суетны, что тешимся и довольствуемся доброй славой среди пяти-шести близких людей.

М. Зато с близкими людьми мы можем обсуждать любые темы и совершенствовать свой ум.

Б.П. И чувство и ум мы совершенствуем или, напротив, развращаем, беседуя с людьми. Стало быть, иные беседы совершенствуют нас, иные – развращают. Значит, следует тщательно выбирать собеседников.

М. Но, конечно, собеседников мы чаще всего находим среди друзей. Что Вы думаете о дружбе?

Б.П. Когда бы каждому стало известно все, что о нем говорят ближние, – я убежден, на свете не осталось бы и четырех искренних друзей. Подтверждение этому – ссоры, вызванные случайно оброненным, неосторожным словом.

М. Совершенная правда. Нечто в этом роде о друзьях писал и великий русский поэт А.С. Пушкин в своем романе «Евгений Онегин». Тогда, возможно, лучший наш собеседник – это книга?

Б.П. Каждую книгу нужно уметь читать. Мы ничего не поймем, если будем читать слишком быстро или слишком медленно.

М. Одного умения достаточно, чтобы понять все, что нам хотел сказать автор?

Б.П. Во мне, а не в писаниях Монтеня содержится все, что я в них вычитываю.

М. Что Вы называете хорошей книгой?

Б.П. Лучшие книги те, о которых читатели думают, что они могли бы их написать.

М. Может ли книга существенно изменить человека к лучшему, если у автора есть дар убеждения?

Б.П. Доводы, до которых человек додумывается сам, обычно убеждают его больше, нежели те, которые пришли в голову другим.

М. Зато чтение книг, отвлекая от повседневности, хоть ненадолго, но приносит утешение, не правда ли?

Б.П. Нас утешает любой пустяк, потому что любой пустяк приводит нас в уныние.

М. Впрочем, большинство людей ищет утешения в чем угодно, только не в книгах, а думать самостоятельно способны очень немногие. Людям легче слепо придерживаться обрядов и традиций, а также мнений, навязываемых им сверху. Как Вы это объясните?

Б.П. Почему люди следуют за большинством? Потому ли, что оно право? Нет, потому что сильно. Почему следуют стародавним законам и взглядам? Потому ли, что они здравы? Нет, потому, что общеприняты и не дают прорасти семенам раздора.

М. Да, не дай Бог прорастать семенам раздора. В нашей несчастной стране в ХХ веке они прорастали неоднократно, давая страшные плоды.

Б.П. Нет беды страшней, чем гражданская смута. Она неизбежна, если попытаться всем воздать по заслугам, потому что каждый тогда скажет, что он-то заслужил награду.

М. Да, часто недостойные люди требуют себе всяческих почестей и наград и получают их, а действительно заслуживающие самого высокого признания – остаются в тени и безвестности из-за своей скромности и порядочности. Что Вы об этом думаете?

Б.П. Люди делятся на праведников, которые считают себя грешниками, и грешников, которые считают себя праведниками.

М. Как это верно. Почти каждый святой всегда, судя по житиям, считал себя великим грешником. В то же время я мало встречал обычных людей, которые числили бы за собой хоть один серьезный проступок в прошлом. А если что-то такое и вспоминалось, так на то были совершенно оправдывающие мотивы. И никаких угрызений совести. Возможно, к этому надо относиться снисходительно?

Б.П. Ничто так не ободряет порока, как излишняя снисходительность.

М. Следовательно, надо стремиться избавляться от пороков любой ценой?

Б.П. Человек не ангел и не животное, и несчастье его в том, что, чем больше он стремится уподобиться ангелу, тем больше превращается в животное.

М. Да, как сказал один наш современный политик, «хотели как лучше, а получилось как всегда». Конечно, предпочтительнее держаться золотой середины. Однако это не так просто. Посоветуйте, как быть осмотрительным?

Б.П. Перед тем, как что-то сделать, надо подумать не только о самом поступке, но и о нас самих, о нашем настоящем, прошлом, будущем и о людях, которых этот поступок касается, и поставить все это во взаимосвязь. И тогда мы будем очень осмотрительны.

М. На такие размышления должно уйти много времени, а жизнь требует от нас быстрых решений и действий. Люди вообще часто поступают спонтанно, а потом пытаются как-то объяснить себе и ближним свои мотивы. Да и стоит ли особо задумываться по каждому незначительному поводу?

Б.П. Любое движение отзывается во всей природе; море изменяет облик из-за одного-единственного камня. И в вопросах благодати любой человеческий поступок отзывается на всех людях. Значит, в мире нет ничего несущественного.

М. Это непросто, это надо обдумать.

Б.П. Человек сотворен, чтобы думать.

М. Вы верите, что человек сотворен Богом?

Б.П. Непостижимо, что Бог есть, непостижимо, что Его нет; что у нас есть душа, что ее нет; что мир сотворен, что он нерукотворен…

М. Это высказывание агностика. Но ведь Вы не считаете, что добродетель человека связана с его религиозностью?

Б.П. Судить о добродетели человека следует не по его порывам, а по каждодневным делам.

М. Да, быть добрым, честным, порядочным каждый час своей жизни, наверное, трудней, чем совершить подвиг однажды. Что, впрочем, тоже доступно не многим. А в обыденной жизни мы постоянно сталкиваемся с людьми, далекими от совершенства и раздражающими нас своей грубостью и недалекостью.

Б.П. Отчего это – хромой человек нас не раздражает, а умственно хромающий раздражает? Оттого, что хромой сознает, что мы ходим прямо, а умственно хромающий утверждает, что не он, а мы хромаем.

М. Так обычно и бывает. А какой порок в людях Вы не можете принять и простить?

Б.П. Эгоизм ненавистен, и те, которые не подавляют его, а только прикрывают, достойны ненависти.

М. Дорогой Учитель, дайте, пожалуйста, нам, Вашим далеким потомкам, совет, который пригодился бы в жизни каждому человеку.

Б.П. Познаем самих себя: пусть при этом мы не постигнем истины, зато наведем порядок в собственной жизни, а это для нас самое насущное дело.

М. Какой девиз вел Вас по жизни?

Б.П. Я только с теми, кто ищет истину.

С этими словами дух гения нас покинул…

Присутствующий на сеансе поэт задумчиво промолвил:

 

На миг, внезапно, ниоткуда,

По чуждой прихоти возник,

Справляясь с жизнью очень худо

И уповая лишь на чудо,

Страдает мыслящий тростник.

 

И вот возник Жан де Лабрюйер (1645-1696). «Ни к кому не ходить на поклон…».

 

О жизни Лабрюйера известно очень немногое. Он родился в Париже в небогатой семье, получил хорошее юридическое образование. В 1673 г., получив от дяди наследство, купил должность генерального казначея в округе Кан (Нормандия), но продолжал жить в Париже и делами своего ведомства не занимался. В 1679 г., оставшись в результате ограбления без средств, вынужден был поступить домашним наставником в семью маркиза де Сокура, а в 1684 г. был рекомендован в дом принца Конде, знаменитого полководца и вельможи, в качестве воспитателя его внука. По окончании срока обучения в 1686 г., он остался там на должности библиотекаря. Жизнь в среде высшей знати, близкой ко двору, расширила опыт Лабрюйера, обогатила его многими наблюдениями, которые в обобщенной форме он выразил в своей главной книге «Характеры, или Нравы нынешнего века». Она вышла впервые в 1688 г. приложением к переводу «Характеров» древнегреческого философа и моралиста Теофраста. Текст Лабрюйера содержал всего 418 характеристик; в нем затрагивались самые острые вопросы современности. Книга имела оглушительный успех, была сразу же переведена на все основные европейские языки, а во Франции еще при жизни автора выдержала девять переизданий. В каждое следующее издание входили новые характеристики, которых в окончательном варианте набралось 1120. В 1693 г. Лабрюйер был избран во Французскую академию. Умер писатель в 1696 г. Его книга сразу же заняла почетное место в национальной классической литературе. На русский язык «Характеры» переводились в ХIХ в. неоднократно – как полностью, так и в извлечениях. Его творчеством восхищались А.Д. Кантемир, А.С. Пушкин, Л.Н. Толстой.

Интересная и непринужденная беседа с духом замечательного французского сатирика-моралиста состоялась на очередном спиритическом сеансе. Наш удрученный финансовым кризисом медиум попытался узнать у мудрого собеседника, как достойно пережить время испытаний. Вот запись их разговора:

М. Уважаемый господин де Лабрюйер! В наше непростое время, когда весь мир охвачен финансовой катастрофой, вопрос материального достатка становится для многих главным в жизни. Как Вы считаете, делает ли богатство людей счастливыми?

Л. Богач волен есть лакомые блюда, украшать росписью потолки и стены у себя в доме, владеть замком в деревне и дворцом в городе, держать роскошный выезд… Да, все это ему доступно; но довольство жизнью, выпадает, пожалуй, на долю других.

М. – Однако богатым все завидуют.

Л. – Богатству иных людей не стоит завидовать: они приобрели его такой ценой, которая нам не по карману, – они пожертвовали ради него покоем, здоровьем, честью, совестью. Это слишком дорого – сделка принесла бы нам лишь убыток.

М. – Да, в наши суровые времена некоторые люди пожертвовали ради богатства не только покоем и здоровьем, но и жизнью. Что до чести и совести, то эти слова не из их лексикона. Не думаете ли Вы, что богатство – величайшая ценность, если за него платят жизнью?

Л. – То, как распределены богатство, деньги, высокое положение и другие блага, которые предоставил нам Господь, и то, какому сорту людей они чаще всего достаются, ясно показывает, насколько ничтожными считает Творец все эти преимущества.

М. – Да, пожалуй. Кроме того, человек со скромным достатком может не чувствовать себя бедным.

Л. – Богат тот, кто получает больше, чем тратит; беден тот, чьи траты превышают доходы.

М. – Это верно, все относительно. Ведь не только с помощью денег можно достичь высокого положения?

Л. – Человек может возвыситься лишь двумя путями – с помощью собственной ловкости и благодаря чужой глупости.

М. – Под ловкостью Вы подразумеваете способность плести интриги и добиваться своего любой ценой?

Л. – Для интриг нужен ум, но когда его много, человек стоит настолько выше интриг и происков, что уже не снисходит до них; в этом случае он идет к успеху и славе совсем иными путями.

М. – И может никогда не дойти, не так ли?

Л. – Сколько замечательных людей, одаренных редкими талантами, умерли, не сумев обратить на себя внимание! Сколько их живет среди нас, а мир молчит о них и никогда не будет говорить.

М. – В чем же дело?

Л. – Как бесконечно трудно человеку, который не принадлежит ни к какой корпорации, не ищет покровителей и приверженцев, держится особняком и не может представить иных рекомендаций, кроме собственных незаурядных дарований, – как трудно ему выбиться на поверхность и стать вровень с глупцом, который обласкан судьбой.

М. – А если, несмотря на все препятствия, он все-таки добивается признания?

Л. – Едва человек начинает приобретать имя, как на него сразу ополчаются все; даже так называемые друзья не желают мириться с тем, что достоинства его получают признание, а сам он становится известен и как бы причастен к той славе, которую они сами уже приобрели.

М. – Вы подумайте! Во все времена одно и то же. Наш великий писатель и драматург, А.П. Чехов, после провала своей знаменитой пьесы «Чайка» писал: «17 октября не имела успеха не пьеса, а моя личность. Меня еще во время первого акта поразило одно обстоятельство, а именно: те, с кем я до 17 октября дружески и приятельски откровенничал, беспечно обедал, за кого копья ломал… – все эти имели странное выражение, ужасно странное.… Одним словом, произошло то, что дало повод Л. выразить в письме соболезнование, что у меня так мало друзей…». Извините, я отвлекся – вернемся к нашим баранам. Почему влиятельные люди обычно не желают помочь талантливому и независимому человеку?

Л. – Мало кто станет по собственному почину думать о заслугах ближнего. Люди так заняты собой, что у них нет времени вглядываться в окружающих и справедливо их оценивать. Вот почему те, у кого много достоинств, но еще больше скромности, нередко остаются в тени.

М. – Значит, скромность – это недостаток?

Л. – Скромность так же нужна достоинствам, как фигурам на картине нужен фон: она придает им силу и рельефность

М. – И она же мешает им получить при жизни заслуженные награды и всеобщее признание.

Л. – За усердное исполнение своего долга благородный человек вознаграждает себя удовлетворением, которое он при этом испытывает, и не заботится о похвалах, почете и признательности, в которых ему подчас отказывают.

М. – Он, может быть, и не заботится, но разве это справедливо?

Л. – Справедливость по отношению к ближнему следует воздавать безотлагательно; медлить в таких случаях – значит быть несправедливым.

М. – Достаточно просто похвалить произведение или автора?

Л. – Хвалебные эпитеты еще не составляют похвалы. Похвала требует фактов, и притом умело поданных.

М. – Умело подобрать факты способен не каждый, а хвалить или бранить может любой в соответствии со своим вкусом.

Л. – Люди часто руководствуются не столько вкусом, сколько пристрастием; иначе говоря, на свете мало людей, наделенных не только умом, но, сверх того, еще верным вкусом и способностью к справедливым суждениям.

М. – Вероятно, поэтому люди с именем нередко публикуют сомнительного качества произведения, а критика их восхваляет?

Л. – Мы гораздо чаще хвалим то, что расхвалено другими, нежели то, что похвально само по себе.

М. – Получается замкнутый круг, и прорвать его человеку талантливому, но без связей почти невозможно?

Л. – Труднее составить себе имя превосходным произведением, нежели прославить сочинение посредственное, если имя уже создано.

М. – Так и есть. Автору неизвестному, не защищенному от критиков громким именем, даже создавшему шедевр, почти невозможно найти себе читателя – его просто никто не станет издавать.

Л. – Мы так любим критиковать, что теряем способность глубоко чувствовать поистине прекрасные творения.

М. – Да, я таких критиков знаю – это их беда. Но как обычному читателю понять, насколько хороша книга?

Л. – Если книга возвышает душу, вселяя в нее мужество и благородные порывы, судите ее только по этим чувствам: она превосходна и создана рукой мастера.

М. – Увы, у нас сегодня таких книг не издают. Иные писатели богатеют, поставляя на рынок самую низкопробную литературу, практически – макулатуру. Именно она находит массового читателя. А как было в Ваше время?

Л. – Г.Г стоит несколько ниже полного ничтожества; впрочем, подобных изданий у нас немало. Тот, кто ухитряется нажить состояние на глупой книге, в такой же мере себе на уме, в какой неумен тот, кто ее покупает, однако, зная вкус публики, трудно порой не подсунуть ей какой-нибудь чепухи.

М. – Да, соблазн велик. И потому мы должны быть особенно благодарны людям, создающим мудрые и мастерски написанные произведения.

Л. – Одни достойны похвал и прославления за то, что хорошо пишут, другие – за то, что вовсе не пишут.

М. – Как Вы правы! Вам часто приходилось страдать от авторов, которым лучше бы не писать?

Л. – Какая пытка слушать, как оратор напыщенно произносит скучную речь или плохой поэт с пафосом читает посредственные стишки!

М. – Причем такие люди обычно считают себя знатоками и свысока раздают другим оценки.

Л. – Скромно сказать о какой-либо вещи, что она хороша или дурна, и привести доводы в пользу своего взгляда совсем нелегко: для этого нужны и здравый разум, и умение выражать мысль. Куда легче объявить тоном, решительным и не терпящим возражений, что она отвратительна или великолепна.

М. – Может быть, такая самоуверенность приносит счастье ее обладателю. Как Вы считаете, она совместима с интеллектом?

Л. – Быть в восторге от самого себя и сохранять незыблемую уверенность в собственном уме – это несчастье, которое может стрястись только с тем, кто или вовсе не наделен умом, или наделен им в очень малой степени.

М. – Разумно ли вступать в прения с подобными ценителями прекрасного?

Л. – Прийти к заключению, что иные люди не способны мыслить здраво, и заранее отвергнуть все, что они говорят, сказали и скажут, – значит избавить себя от множества бесполезных споров.

М. – Увы, таких людей довольно много. Можно с ними не спорить, но с кем же общаться достойному человеку?

Л. – Люди, украшенные достоинствами, сразу узнают, выделяют, угадывают друг друга; если вы хотите, чтобы вас уважали, имейте дело только с людьми, заслуживающими уважения.

М. – Общаться, а особенно дружить с такими людьми – большое счастье. Именно они способны стать настоящими друзьями?

Л. – Друзья потому находят удовольствие в общении друг с другом, что одинаково смотрят на нравственные обязанности человека.

М. – Тем не менее дружба – вещь хрупкая?

Л. – В жизни чаще встречается беззаветная любовь, нежели истинная дружба.

М. – Редкость дружбы только увеличивает ее ценность. Ведь другу можно доверить все самое сокровенное, не так ли?

Л. – Доверие – первое условие дружбы.

М. – Однако бывает, что тот, кого вы считали другом, злоупотребляет вашей доверчивостью, сообщая ваши секреты недоброжелателям. Надо ли ему мстить за это?

Л. – В разглашении тайны всегда повинен тот, кто доверил ее другому.

М. – Вот как? Значит, сам виноват?

Л. – Мы редко раскаиваемся в том, что сказали слишком мало, но часто сожалеем о том, что говорили слишком много: избитая и банальная истина, которую все знают и которой никогда не следуют.

М. – Наверное, человек не может отказаться от удовольствия с кем-то поговорить о себе и своих делах. Кроме того, он может покаяться другому в своих прегрешениях и тем облегчить душу.

Л. – Говоря о том, что их затрагивает, люди признаются только в своих самых незначительных недостатках.

М. – Да. Я давно заметил, что серьезных недостатков люди обычно в себе не замечают.

Л. – Мы быстро подмечаем в себе малейшие достоинства и медленно обнаруживаем недостатки.

М. – Поговорим о недостатках. Честолюбие считается пороком, но ведь оно заставляет человека максимально проявлять свои способности – разве это плохо?

Л. – Раб зависит только от своего господина, а честолюбец – от всех, кто способен помочь его возвышению.

М. – Понятно, положение незавидное. Ему, наверное, приходится частенько прибегать к хитрости?

Л. – От хитрости до плутовства – один шаг, переход от первой ко второму очень легок: стоит прибавить к хитрости ложь – и получится плутовство.

М. – Да, сегодня у многих людей одно гармонично перетекает в другое. А плуты чувствуют неловкость, общаясь с честными людьми?

Л. – Плуты склонны думать, что все остальные подобны им.

М. – Теперь понятно, почему они презирают честную бедность, – думают, что это неудавшиеся проходимцы. А что Вы думаете о нерешительности – это большой недостаток?

Л. – Трудно сказать, чего больше заслуживает нерешительность – жалости или презрения, и неизвестно, что опаснее – принять ошибочное решение или не принимать никакого.

М. – Это свойственно людям бесхарактерным?

Л. – Нет ничего бесцветнее, чем характер бесхарактерного человека.

М. – Зато тщеславный человек бывает ярок, как павлиний хвост.

Л. – Человек тщеславный равно получает удовольствие, говоря о себе как хорошее, так и дурное; человек скромный просто не говорит о себе.

М. – И много теряет в глазах окружающих.

Л. – Чем меньше человек говорит, тем больше он выигрывает: люди начинают думать, что он не лишен ума, а если к тому же он действительно неглуп, все верят, что он весьма умен.

М. – Вот как! Недаром у нас есть поговорка: «Молчи – за умного сойдешь». А может ли глупец действительно сойти за умного?

Л. – В любом самом мелком, самом незначительном, самом неприметном нашем поступке уже сказывается весь наш характер: дурак и входит, и выходит, и садится, и встает с места, и молчит, и двигается иначе, нежели умный человек.

М. – Что Вы говорите! Никогда над этим не задумывался. А может ли глупец как-то поумнеть, общаясь с умными людьми?

Л. – Ум всех людей, вместе взятых, не поможет тому, у кого нет своего: человек, лишенный зрения, не способен восполнить этот недостаток за счет окружающих.

М. – Да, пожалуй. Невежество – это тоже признак глупости?

Л. – Невежество – состояние привольное и не требующее от человека никакого труда; поэтому невежды исчисляются тысячами.

М. – Увы, их становится все больше. А что Вы скажете о людях, не знающих ни в чем меры – это тоже следствие невежества?

Л. – Невоздержание превращает в смертельный яд пищу, предназначенную для сохранения жизни.

М. – Какой ужас! Завтра сяду на диету. Но все-таки этот недостаток не так уж велик и вредит только его обладателю. Ведь нет людей, совсем лишенных недостатков, и наши друзья нам кое-что прощают.

Л. – Нельзя далеко идти в дружбе, если друзья не расположены извинять друг другу небольшие недостатки.

М. – А если кто-то не расположен извинять даже мелкие промахи?

Л. – Не слишком хороший характер у того, кто нетерпим к дурному характеру ближнего: будем помнить, что в обращении требуется и золото, и разменная монета.

М. – Да, возможно. У нас говорят: «Не все то золото, что блестит». Люди, всегда всем недовольные, мало приятны в общении.

Л. – Вечно брюзжат, всех поносят и никого не любят именно те люди, которые всеми нелюбимы.

М. – А что Вы скажете о добрых людях, которые любят попрекать ближних своими трудами и жертвами, – ведь таких довольно много?

Л. – Если человек помог тому, кого любил, то ни при каких обстоятельствах он не должен вспоминать потом о своем благодеянии.

М. – Совершенно верно. Но этим людям, вероятно, кажется, что их недостаточно отблагодарили. Что Вы думали, встречаясь в жизни с неблагодарностью?

Л. – Лучше стать жертвой неблагодарности, чем отказать в помощи несчастному.

М. – Однако не всегда человек имеет достаточно средств для щедрой благотворительности.

Л. – Щедрость состоит не столько в том, чтобы давать много, сколько в том, чтобы давать своевременно.

М. – Своевременно дающий обретает друга в том, кому оказал помощь?

Л. – Признательность за услугу уносит с собой немалую долю дружеского расположения к тому, кто сделал нам добро.

М. – Простите, не понял. Вы считаете, оказывая помощь, можно потерять друга? Ведь он помог из любви к ближнему.

Л. – Мы преисполнены нежности к тем, кому делаем добро, и страстно ненавидим тех, кому нанесли много обид.

М. – Кстати об обиде: христианство учит нас, получив удар по щеке, подставить другую щеку. Вам это всегда удавалось?

Л. – Так же трудно заглушить обиду вначале, как помнить о ней по прошествии нескольких лет.

М. – Значит, дело не в милосердии и прощении, а в забвении?

Л. – Мы ненавидим наших врагов и жаждем отомстить им по слабодушию, а успокаиваемся и забываем о мести из лени.

М. – Что же, возможно, это не по-христиански, но по-человечески вполне понятно. Чтобы не заводить лишних врагов, вероятно, следует иметь хорошие манеры?

Л. – Учтивые манеры не всегда говорят о справедливости, доброте, снисходительности и благодарности, но они хотя бы создают видимость этих свойств, и человек по внешности кажется таковым, каким ему следует быть по сути.

М. – Что значит – быть учтивым человеком?

Л. – Суть учтивости состоит в стремлении говорить и вести себя так, чтобы наши ближние были довольны и нами, и самими собой.

М. – Нелегко вести себя так, чтобы всем угодить. Однако быть приятным собеседником тоже непросто. Для этого нужен особый талант?

Л. – Талантом собеседника отличается не тот, кто охотно говорит сам, а тот, с кем охотно говорят другие; если после беседы с вами человек доволен собой и своим остроумием, значит он вполне доволен и вами. Люди хотят не восхищаться, а нравиться, не столько жаждут узнать что-либо новое или даже посмеяться, сколько желают произвести хорошее впечатление и вызвать всеобщий восторг; поэтому самое утонченное удовольствие для истинно хорошего собеседника заключается в том, чтобы доставлять его другим.

М. – Но ведь какое нужно терпение! Люди, любящие покрасоваться, становятся назойливыми.

Л. – Назойлив только глупец: умный человек сразу чувствует, приятно его общество или наскучило, и уходит за секунду до того, как станет ясно, что он – лишний.

М. – Ну, таких еще поискать! Нужен незаурядный ум и такт, чтобы не попадать в неприятные ситуации и правильно себя вести в обществе.

Л – Не столько ум, сколько сердце помогает человеку сближаться с людьми и быть им приятным.

М. – У сердца есть свой подход?

Л. – Ключ к сердцу человека – сочувствие страстям, поглощающим его душу, или сострадание к недугам, снедающим его тело.

М. – Это верно. Ведь, общаясь, приходится постоянно приспосабливаться к другим.

Л. – Подчас легче и полезнее приладиться к чужому нраву, чем приладить чужой нрав к своему.

М. – Встречались ли Вам люди столь безукоризненные, что общение с ними всегда было праздником?

Л. – Как бы ни был человек хорош и добр к своим близким, он все же дает им при жизни достаточно оснований для того, чтобы утешиться после его кончины.

М. – Увы, никто не безупречен. А юмор всегда нам помогает в общении?

Л. – Как бы мягка и безобидна ни была шутка, ее можно позволять себе только с людьми воспитанными или наделенными умом.

М. – Это верно. Не понимающие шуток люди легко становятся нашими врагами. От такого общения хочется подчас укрыться где-нибудь в одиночестве.

Л. – Вся наша беда в том, что мы не выносим одиночества. Отсюда – карты, роскошь, легкомыслие, вино, женщины, невежество, злословие, зависть, надругательство над своей душой и забвение Бога.

М. – Вот как! Значит, корень всех бед – в нелюбви к одиночеству? А если человек оставит службу, уединится и будет жить, читая и размышляя, скромно, но независимо, он избежит всего этого?

Л. – Только человек с твердым характером и незаурядным умом может, живя во Франции, обходиться без должности и службы, по доброй воле замкнуться в четырех стенах и ничего не делать. Мало кто обладает столь высокими качествами, чтобы достойно вести подобный образ жизни, и таким духовным богатством, чтобы заполнить свой досуг не «делами», как их называет светская чернь, а совсем иными занятиями. Все же было бы справедливо, если бы эти занятия, состоящие из чтения, бесед и раздумий о том, как обрести душевный покой, именовали бы не праздностью, а трудом мудреца.

М. – Замечательно сказано. В наше тревожное время многие люди боятся остаться без работы. Дело не только в страхе полной нищеты, не только в любви к именно этому роду занятий, сколько в неумении чем-то себя занять помимо службы. Может быть, это боязнь свободы?

Л. – Свобода – это не праздность, а возможность свободно располагать своим временем и выбирать себе род занятий; короче говоря, быть свободным – значит не предаваться безделью, а самолично решать, что делать и чего не делать. Какое великое благо такая свобода!

М. – Значит, свобода – залог счастливой жизни?

Л. – Ни к кому не ходить на поклон и не ждать, что придут на поклон к вам, – вот отрадная жизнь, золотой век, естественное состояние человека!

М. – В этом чудесном состоянии можно творить и делать открытия?

Л. – Все давно сказано, и мы опоздали родиться, ибо уже более семи тысяч лет на земле живут и мыслят люди. Урожай самых мудрых и прекрасных наблюдений над человеческими нравами снят, и нам остается лишь подбирать колосья, оставленные древними философами и мудрейшими из наших современников.

М. – Это самое прекрасное занятие на свете! Читая умнейших людей, мы можем понять, как быть счастливым.

Л. – Несчастье трудно переносить, счастье страшно утратить. Одно стоит другого.

М. – Все же лучше иметь и утратить, чем не иметь вовсе. Разве Вы не были счастливы, когда сбывались Ваши заветные желания?

Л. – Наши заветные желания обычно не сбываются, а если и сбываются, то в такое время и при таких обстоятельствах, что это уже не доставляет нам особого удовольствия.

М. – Да, это правда. Все хорошо в свое время. У нас есть поговорка: «Дорого яичко к Христову дню». Но все же жизнь – это самая великая ценность, не так ли?

Л. – Жизнь – это то, что люди больше всего стремятся сохранить и меньше всего берегут.

М. – Как понять это противоречие?

Л. – Большинство людей употребляют лучшую пору своей жизни на то, чтобы сделать худшую еще более печальной.

М. – Просто в молодости жизнь кажется вечной, и никто не думает о старости.

Л. – Мы надеемся достигнуть старости, но боимся состариться. Это значит, что мы любим жизнь и боимся смерти.

М. – Но это же так естественно – бояться смерти.

Л. – Если бы одни из нас умирали, а другие нет, умирать было бы крайне досадно.

М. – Да, в этом смысле все мы равны. А все-таки каждому хочется подольше оставаться молодым.

Л. – Вздыхая о цветущей юности, ушедшей и невозвратимой, мы должны помнить, что скоро наступит дряхлость, и тогда придется сожалеть о зрелом возрасте, из которого мы еще не вышли и который недостаточно ценим.

М. – Конечно, надо ценить каждый сносно проведенный день, – никто не знает, сколько их осталось.

Л. – Жизнь коротка, если считать, что названия жизни она заслуживает лишь тогда, когда дарит нам радость; собрав воедино все приятно проведенные часы, мы сведем долгие годы всего к нескольким месяцам.

М. – Да-да. Наша прекрасная поэтесса В. Тушнова набрала за жизнь «Сто часов счастья», и таким количеством не каждый может похвастаться. Это счастье подарила ей любовь. Что Вы можете сказать о любви?

Л. – На свете нет зрелища прекраснее, чем лицо любимой, и нет музыки слаще, чем звук любимого голоса.

М. – И это состояние может длиться годы?

Л. – Время укрепляет дружбу, но ослабляет любовь.

М. – Почему это происходит?

Л. – Угасание любви – вот неопровержимое доказательство того, что человек ограничен и у сердца есть пределы. Полюбить – значит проявить слабость; разлюбить – значит иной раз проявить не меньшую слабость. Люди перестают любить по той же причине, по какой они перестают плакать: в их сердцах иссякает источник и слез, и любви.

М. – Разве это не зависит от самого человека?

Л. – Мы так же не можем навеки сохранить любовь, как не могли не полюбить.

М. – Но люди влюбляются в течение всей жизни.

Л. – По-настоящему мы любим лишь в первый раз; все последующие наши увлечения уже не так безоглядны.

М. – Кроме того, любить безоглядно способен далеко не каждый.

Л. – На свете немало людей, которые и рады бы полюбить, да никак не могут; они ищут поражения, но всегда одерживают победу, и, если дозволено так выразиться, принуждены жить на свободе.

М. – Что само по себе тоже неплохо. Ведь узы брака не всем приносят счастье?

Л. – Жизнь большинства семей нередко омрачают недоверие, ревность, недоброжелательство, между тем как снаружи все выглядит так благообразно, мирно и дружелюбно, что мы вдаемся в обман и видим счастье там, где его нет и в помине; мало на свете таких семей, которые выигрывают от близкого знакомства с ними.

М. – Да и людей, выигрывающих от близкого общения с ними, не так уж много. От многих лучше держаться на почтительном расстоянии. Судя по Вашей главной книге, вы вполне разделяете это мнение?

Л. – Что можно ожидать от мира? Стоит ли возмущаться тем, что люди черствы, неблагодарны, несправедливы, надменны, себялюбивы и равнодушны к ближнему? Такими они родились, такова их природа, и не мириться с этим – все равно что негодовать, зачем камень падает, а пламя тянется вверх.

М. – Конечно, с этим приходится мириться, но жить в таком мире – это суровое испытание для достойного человека.

Л. – Жизнь – трагедия для тех, кто живет чувствами, и комедия для тех, кто живет умом.

М. – Да, с этим нельзя не согласиться. Уважаемый господин де Лабрюйер, разрешите поблагодарить Вас за интересную и содержательную беседу. Что Вы можете нам пожелать на прощание?

Л. – Будем смеяться, не дожидаясь минуты, когда почувствуем себя счастливыми, – иначе мы рискуем умереть, так ни разу и не засмеявшись.

И с веселым смехом дух философа нас покинул…

 

 

Елена Пацкина. Окончила Московский авиационный институт по специальности инженер-экономист. Автор нескольких книг стихов (Уходящая натура, Фотография минуты, Счастливый дилетант и др.) Автор серии «Беседы с мудрецами» (более семидесяти персонажей, начиная с Эпикура, Демокрита и других античных авторов до Курта Воннегута, Агаты Кристи и пр.)