Если бы президента страны выбирали из уфимских поэтов, за кого бы вы голосовали? «Не пошла бы на выборы. Не потому что не из кого выбирать, а потому что сердце лопнуло бы – слишком много прекрасных поэтов», – сказала обладательница титула абсолютного чемпиона по поэтическому боксу 2011 года Светлана Чураева, отвечая на вопрос секунданта одного из своих соперников. Вот и у меня разрывается сердце от невозможности пересказать вам содержание всех семи поэтических боев, проходивших в Уфе с апреля по декабрь 2011 года. Вы не увидите импровизированного ринга на втором этаже национальной библиотеки им. З. Валиди, не полюбуетесь на одухотворенные лица поэтов, не подивитесь тому, как неожиданно смотрятся боксерские перчатки на поэтических руках, не получите порцию эндорфинов от удовольствия слышать голос лучшей уфимской поэзии, не испытаете ток адреналина в крови от искреннего переживания за своего «бойца», не будете взволнованными пальцами перебирать (красный? синий?) и опускать бумажные прямоугольнички в «урну» для голосования, зная, что ваш «камешек» может потащить на дно одного из пары соревнующихся в искусстве поэзии. Но вы можете вместе со мной представить себе все это и испытать чувство гордости за уфимскую поэзию, а это уже немало.
«Спорт отважных и т. д.»
«Кто злее, ярче, талантливее, мобильнее? Чьи удары пробьют защиту соперника?» – заводила бойцов и публику перед боем рефери на ринге Татьяна Семенюк. Но это не просто бокс – это поэбокс – новое слово, определившее течение литературной жизни Уфы в 2011 году. Хотя, замечу, не всем слово приглянулось, как, впрочем, и формат шоу.
– Поэтический бокс – это инновационная форма общения с читателем, цель которой – пробудить у людей, и прежде всего у молодежи, желание читать и понимать стихи, чувствовать поэзию, – говорила, представляя зрителям участников очередного состязания, заместитель директора национальной библиотеки Галина Евдищенко. – Это душевный и интеллектуальный поединок, наблюдая за которым вы точно не заскучаете.
И правда, нескучно представить себе поэта, декламирующего стихи в боксерских перчатках. Правда, знаю, что некоторые из поэбоксеров чувствовали себя обезоруженными, потеряв жизненно важную способность к мелкой моторике; впрочем, поэтическая молодежь быстро освоилась в предложенных обстоятельствах. Мария Изгина, например, актерствуя перед зрителями, выразительным жестом прижимала эротичные округлости перчаток к груди. Михаил Кривошеев приспособился аплодировать перчатками своим соперникам. Марианна Плотникова в брутальных перчатках и чем-то спортивно облегающем была сногсшибательна еще до начала боя.
Тяжелее пришлось среднему и старшему поэтическому поколению: Дмитрий Масленников бился в одной перчатке, Сергей Янаки периодически отбрасывал в сторону спортивный «инвентарь». Он не скрывал, что условия и условности шоу его стесняют. И в самом первом бою рефери даже констатировал нарушение – исполнение песни под гитару, – «бить» гитарой не по правилам поэбокса.
Многие свои стихи читал, как пел, Михаил Кривошеев – в индивидуальной исполнительской манере погружал слушателя в транс, одурманивая хитросплетениями образов, оживленных в звуке густым обволакивающим баритоном. И не только юные поклонницы харизматичного молодого поэта поддавались гипнозу. Но мы отвлеклись, продолжим о поэбоксе.
Это, конечно, не совсем спорт. Как показал опыт семи боев, слишком великодушны и благородны наши поэты, чтобы класть соперника на лопатки, загонять в угол, прижимать к канатам или отправлять в нокаут. С большой натяжкой можно говорить о хуках, джэбах и апперкотах, хотя поэбоксеры наносили друг другу, и главным образом публике, акцентированные удары – так называют в профессиональном боксе выпады, отличающиеся силой, резкостью и точностью. Также, пожалуй, можно рассуждать о «боевых» стилях. Например, один из самых ярких молодых поэтов Уфы – Марианна Плотникова – проявила себя в бою как настоящий боксер атакующего стиля. Про такого спортсмена говорят: «работает первым номером». Кстати, именно Марианна Плотникова легким движением перчатки открыла историю поэтического бокса, нанеся удар мощным по энергетике стихотворением, которое и начинается соответственно моменту: каждый раз когда я сжималась в кулак комок (авторское отсутствие пунктуации – Н. С. ), а принял на себя исторический удар Сергей Янаки. Впрочем, скорее уклонился. И в течение всех трех раундов уходил от ближнего боя, предпочитая из своего угла ринга смотреть в глаза не сопернику, а публике, подчеркивая, что обращается к «возрастной» аудитории. Вообще о первом бое, думаю, стоит сказать особо. Организаторов (журнал, который вы сейчас читаете, Объединение русских писателей Союза писателей РБ, литературно-критический клуб «Гамбург») можно понять – им хотелось, чтобы поэтический бокс стал событием года, и они сразу выставили на ринг «бойцов» сильных, ярких, но настолько разных, что трудно придумать пару более взаимоотталкивающихся поэтических миров. Не удивительно, что эти миры, едва соприкоснувшись стратосферами, разминулись – во времени и его подробностях.
Поэотцы и поэдети
Нетипичным первый бой оказался, в частности, в том, что после каждого из трех раундов секунданты не устраивали перекрестный «допрос» участников ринга, как это было во всех последующих поединках, а с ходу давали анализ выступления поэбоксеров, нападали и защищали. Например, секундант Сергея Янаки поэт Владимир Денисов, говоря, что поэзия, безусловно, может быть разной, в то же время усомнился в ценности творчества Марианны Плотниковой с точки зрения полезности для читателя. Более того, он усматривает причину потери интереса к литературе на фоне коммерческого успеха литературного «фастфуда» в «стихийном протесте массового читателя против новой модной авангардистской литературы», которая «занята самовыражением, а не человеком с его жизнью и реальными трудностями». Впрочем, уже во втором раунде, посвященном гражданской поэзии, критик заметил, что «рэп Марианны более жизненный», правда, «не понял, как сочетается девственная плева с гражданственностью?». И в этом смысле можно считать сбывшимся опасение из стихотворения Марианны, в котором её лиргероиню могли обвинить в эпатаже. Именно в эпатирующей эклектике и обвинили литературные «отцы» «детей», выросших из положи, помолчи – любимых взрослых указательных глаголов — и отстаивающих право на самоопределение. Но если мэтров смущают высказывания, в которых кажется что разорвут аорту как девственную плеву, то у молодых зрителей поэбокса восприятие иное – они выбирали Марианну Плотникову потому, что: «новый голос, не похожий на предшественников», «сила молодых в искренности», «стихи ближе сегодняшнему дню», «это был ветер весны», «порадовало разнообразие техники и отклик на современную жизнь».
Секундант Марианны Плотниковой писатель Игорь Фролов также строил защиту молодого поэта на том, что стихи её «идут от жизни, это настоящая поэзия». В то же время в стихотворениях Сергея Янаки критик расслышал «литературные перепевы» – интонации Некрасова и Твардовского. По мнению И. Фролова, старшее поэтическое поколение, которое на поэбоксе представил – и талантливо! – Сергей Янаки, навевает уныние всепроникающей гражданственностью, в которой звучит «весь набор почвеннической поэзии»: водка, увечье, церковь, «обида поколения то ли на судьбу, то ли на самих себя». Комментируя победу Янаки в первом бою, И. Фролов высказал мнение, что возрастная аудитория взяла количеством, хотя, на его взгляд, Марианна Плотникова была сильнее.
В интервью после боя Сергей Янаки посоветовал молодым, в которых ему симпатична смелость и уверенность, «не перепутать близкие по смыслу понятия – дерзновение и дерзость». С его точки зрения, ключевое для традиционной русской поэзии слово – сопереживание, и оно, как важнейшее качество поэта, теряется в новой поэзии: «там есть пока только разговор о себе, неумение выразить общее самочувствие народа, но это дело возрастное».
Принимая поражение в поэбоксе философски, Марианна Плотникова рассудила мудро, что неловко бы себя чувствовала в случае победы, учитывая возраст и опыт своего соперника по рингу. По ее словам, ей импонирует в старшем литературном поколении способность на многие вещи смотреть спокойно, аналитически, жаль только, что этот взгляд зачастую свысока.
Пример добродушного и бережного отношения к молодежи в очередной раз продемонстрировал предводитель литературных повстанцев (по выражению Александра Марьина) Дмитрий Масленников, он же ДБ, руководитель ЛИТО «Тысячелистник» при БГПУ. ДБ публично заявил, что его ученица Мария Изгина как поэт находится в одной весовой категории с ним. И, несмотря на победу в этом поединке, следуя известной литературной традиции, подписал для Марии свой портрет. В свою очередь побежденная ученица искренне радовалась победе учителя.
И все-таки – да, «поэдети», дерзнувшие бросить вызов «поэотцам», несмотря на смелость и уверенность, несомненный поэтический талант и артистизм, обаяние молодости и свежесть взгляда, дойдя до полуфинала в лице Михаила Кривошеева, сошли с дистанции. О причинах можно спорить, а можно просто вспомнить, что поэбокс – все-таки шоу, и задумывалось оно в меньшей степени для результата. А удовольствие от процесса, думаю, получили все, – вот об этом (о процессе) поговорим подробнее.
Любовь на ринге
Первые три удара из девяти возможных (всего три раунда) должны были быть нанесены сопернику и зрителям с любовью. И поэбоксеры делали это по-разному. Марианна Плотникова – на одном дыхании (недаром во многих ее стихотворениях нет знаков препинания) – мне казалось ты любишь меня как никто никогда не мог… Сергей Янаки рассказывал трогательные истории любви. Александр Залесов воспевал высокое чувство: Как будто ты – смысла единственное начало… В поединке с ним Михаил Кривошеев почти пел романтически-покаянное о любви к маленьким городам, саркастически-издевательское о любви к некой обладательнице глаз, что огромны, как коровьи, и надрывно-мистическое: Ты лежала на столе / одинокая, босая… Вообще Михаил и в стихах, и в ответах на вопросы секундантов был предельно откровенен. Это в твоем хрустальном теле / Кружат хрустальные миры, / В моем – вращаются постели, – признавался он в любовном раунде полуфинального боя. И его соперница на ринге Светлана Чураева, обернувшись амазонкой, отвечала: …Но ты глуп. / И у тебя меч, / А у меня кончились стрелы…
Мария Изгина говорила о любви загадками и полунамеками – может быть паузы так важны, не доверяя даже самой себе – кажется, оживаю, кажется, снова живу, – и не без оснований – акростих «Пастинор» разлился на зрителя тошнильной водой; впрочем, в стихах Марии почти всегда присутствует легкое издевательство и над собой тоже, – Маруся гоу хоум…
ДБ потчевал зрителя выдержанной любовной лирикой – Если не вином, то сладеньким чаем; увлекал за собой в уют однокомнатных квартир, где На донце чайника любовь, / Вскипая, обратится в пар, и убеждал, что На каждую божью тварь / У Господа есть любовь, хотя На каждое слово «да» / Есть у людей безмолвный отказ… Кстати, зрители в этом бою не отказали себе в удовольствии проголосовать за Дмитрия Масленникова, поэтому в полуфинале ему пришлось постараться сказать о любви убедительнее, чем Сергей Янаки. И это было непросто – в любовном раунде полуфинального боя Янаки почти буквально зажег зал – в библиотеке сработала система оповещения о пожаре.
Я чувствую слово нутром – в свою очередь признавался в любви к слову ДБ, но в тот же вечер, после боя, в ЖЖ одной из поэболельщиц появился ехидный заголовок в виде цитаты из стихотворения: «И на уфимке встреченный закат». Поясню, что вообще-то (наверное) ДБ имел в виду Уфимку, но, видимо, зрители желали слушать в любовном раунде не про любовь к природе. Впрочем, чтобы вы чего не подумали, процитирую здесь четыре строчки, которые Дмитрий Масленников представил как лучшие в своем творчестве: Я люблю целовать тебя в невыросшие крылья, / Такие нежные и непокрытые перьями, / А если ты думаешь, что я все это делаю только ради постели, / Твои крылья никогда не вырастут.
А в финальном диалоге о любви ДБ верлибром вынес приговор человеку: И Бог засмеялся, потому что в словах человека не бывает настоящей любви. Бывает-бывает – убедила зрителей любовная лирика Светланы Чураевой: Так что долго в раю мы прожили потом / И умерли в один день. Более того, вспоминая стихи о любви всех поэбоксеров, могу утверждать, что настоящая любовь живет порой в весьма сомнительных местах: в морге, на коммунальном облаке в раю; в коридорах, где тысячи ног, и даже на углу улицы Пархоменко, там, где баня…
Поэт и гражданин
Истину царям с улыбкой говорить нынче, наверное, проще, хотя бы потому, что цари сейчас мало прислушиваются к голосам граждан, пусть и поэтов. А тем более периферийных: в провинции по-прежнему до царя далеко, до Бога высоко. Тем не менее поэты продолжают говорить, вероятно надеясь, что слово их как-то отзовется. Впрочем, это утверждение, скорее всего, верно в отношении старшего поэтического поколения. У молодежи, привыкшей при слове «патриотизм» скептически хмыкать, отношения с гражданственностью непростые.
Салават Вахитов в роли секунданта спросил Михаила Кривошеева, мол, если о чем пишу, мне, в общем, по фиг, что же тогда для вас гражданская поэзия? Михаил, будучи биологом по образованию, ответил примерно так: кто бы и какие гимны ни писал, все равно лес и речка лучше Путина с Медведевым. Спору нет, скажем мы, замечая, что определения гражданской поэзии не услышали. Кстати, сам Михаил в стихах гражданского раунда вспоминал и Путина, и Ленина, и Петроленинпутинград. Вообще если попытаться проследить гражданские мотивы у молодых поэбоксеров, то их больше всего обнаружится в поэзии М. Кривошеева. Для его стихов не редкость гражданственное «мы» – мы псы, мы привыкли скитаться. Думаю, именно гражданин говорит в поэте о чувстве затхлости атмосферы – Мне не хватает кислороду. И этот гражданин подвержен риску срывов – в алкоголь, в уныние – Как престарелая кобыла, / Жую стихи свои уныло, в отчаянную нецензурную лексику – так какого же…
У Марианны Плотниковой гражданская лирика – прямое продолжение любовной – об одиночестве, равнодушии, о бесплодности чувств человека нашего времени, когда верят в сказки / что овуляцию победит эволюция, и о женской душе, для которой самой прекрасной по-прежнему остается любовь к ребенку.
В стихотворениях Сергея Янаки, как уже было отмечено, гражданин и поэт говорят в один голос, и на поэтическом ринге гражданин устами поэта, следуя классической традиции, милость к падшим призывал – будь то рассказ о собаке, отправленной жить за границу, в то время как мальчик в приюте казенном / завидует жизни собачьей, или история про выпивоху, которого выгнали за дверь средь ночи на мороз, или мытарь, озадачивший в небесном «спецприемнике» Гавриила проблемой «распределения»: в аду ему будет скучно, рай он не заслужил, и архангел сетует, что такие горемыки зачастили из России.
Светлане Чураевой и Дмитрию Масленникову пришлось трижды с разными соперниками демонстрировать свою гражданскую позицию. В одном из боев ДБ признался, что за 40 лет все реже и реже пробивает на лирику и что про многое гражданское и гражданственное уже просто не хочется. Впрочем, с видимым удовольствием он поделился с публикой «Тысячеличным», умудрившись упомянуть в одном стихотворении больше 40 имен членов и гостей ЛИТО «Тысячелистник». Светлана Чураева представила новые стихи, написанные специально для поэбокса. В них была злободневность, искренность, честность, уместная ирония и не было ложного пафоса, а также абстинентного синдрома, отголоски которого часто слышны в мужской гражданской (и не очень) лирике. И теперь меня как очевидца терзают смутные сомненья: если Светлана Чураева по «производственной необходимости» написала столь сильные публицистические стихи, то что живущий в ней поэт-гражданин мог бы создать «в соавторстве» с Музой гнева и печали, если бы ему сознательно не затыкали рот прозой?! Кстати, В. Денисов после боя С. Чураевой и В. Богданова, читавшего в гражданском раунде иронически-саркастическую поэзию на злобу, высказал предположение, что, если б соединить талант этих двух поэтов, получился бы гигант ростом с колокольню Ивана Великого.
Таким образом, можно утверждать: поэтический бокс продемонстрировал мощь гражданских бицепсов уфимской поэзии. Жаль, сила эта пока не востребована обществом, поскольку, как утверждает, например, Максим Амелин, роль «ассенизатора и водовоза», отведенная поэту в современной России, не предполагает публичности, а без нее гражданская поэзия становится бессмысленной – глупо писать поэтическую публицистику в стол или издавать тиражом 100 экземпляров. В этом контексте площадку поэтического бокса можно расценивать и как трибуну – редкую возможность публично высказаться внутреннему гражданину поэта, что называется, во весь голос. Если вдруг накипело.
Об ударном инструменте
«Чем отличаются философские стихи от нефилософских?» – допытывались секунданты у поэбоксеров, требуя объяснить выбор репертуара для «философского» раунда. По определению Сергея Янаки, в философских стихах есть «не маленькая думка, а большая мысль». Поскольку все более-менее большие мысли великими умами человечества уже давно высказаны, сегодня, как известно, ценится авторская интерпретация – способ высказывания. И поэбоксеры в философском раунде порадовали зрителя разнообразием «индивидуальных гипотез бытия».
Александр Залесов, например, ищет ответы на вечные вопросы в пространствах, крытых куполами, но не находит (в смятенье храм я покидаю), зато обретает в радости слова кладезь утех, потому что именно поэты словно возносят молитву за всех и они же – блаженные, которые самозабвенно бродят блаженным берегом рифмованной русской речи.
Вера в поэзию часто покидает лирического героя Дмитрия Масленникова, который прислушивается к отклику на «молитву за всех», но слышит только: э, поэт, какого фига, потянуло на эпос? Его одолевает усталость – Я перебит, перепит, перепет – и ощущение человеческой ничтожности и беспомощности: Мы всего только мухи. / Мы мертвые мухи в паутине снегов… Но поэт жив, пока человек способен испытывать генетическую дрожь у основания шеи, немедицинской этиологии – уточним.
Возможно, именно это беспокойное чувство потянуло мятущегося лирического героя Вадима Богданова в церковь, но туда он только заглянул и, хотя почуял за спиной некоего серафима, на самом деле захвачен колесом сансары (ты помнишь путь наших прежних рождений…) и верой в предопределенность: во все времена… я буду, конечно, нищим. Жажда действия оказывается бесплодной – пел бы любовные песни, да нет шансов, но он верит в то, что оправданием бездействия может быть единственный поступок – когда пойму, что прожил жизнь зря, / пойду и просто посажу дерево.
Не секрет, что поэты первыми сделали прорыв в космос, опередив даже философов. Это они начали прощупывать Вселенную словом, прежде чем по ней принялась рыскать вооруженная приборами научная мысль. Сегодня, когда космос стал ближе, интересные мысли о вечном с поправкой на современность высказывает поэтическая молодежь. В новой философской поэзии можно почувствовать странное самоощущение человека эры глобализации – нарастающую клаустрофобию, когда парадоксальным образом «плющит» в рамках расширившегося и потерявшего границы мира. И наверное, неслучайно в молодой поэзии частотны слова «грань», «край», «предел», как, например, в стихах Михаила Кривошеева – И видим мы на краешке вселенной, / что край ее у самых наших ног или Весь мир как будто стал / реальным до предела… В этой запредельной тесноте лирический герой ищет аварийный выход – Я трезв еще – раздвиньте стены – и сам удивляется собственной наивности: Как будто с шахматной есть выход, / Как будто у фигуры есть душа…
Слово «душа», еще недавно бывшее самым частотным в русской поэзии, редко встретишь у молодых поэтов, возможно потому что они не «ловят» этот концепт в коллективном ментальном пространстве, – слово уходит из словаря интернет-поколения, из его операционной памяти. У нашего современника невиданными темпами растут потребности и возможности, а душа зачастую остается в зачаточном состоянии за невостребованностью. (На вашем компьютере имеется давно не используемое приложение. Удалить?) При этом современный человек, перегруженный информацией, не по дням, а по часам вырастает из гаджетов и девайсов, как еще вчера вырастал из холодной манки / кишечных вирусов / свитера в рубчик / изгрызенных ручек… Гаджеты и девайсы не заполняют внутренней пустоты, и она разрастается, как опухоль, вместе с тоскливым чувством беспризорности – ничьи – до холода небосвода, где небесная канцелярия действует по принципу земной миграционной службы – кого пригласили в рай а кому и в аду отказали, – а кого в миграционной службе интересует такое незначительное обстоятельство, как душа? И автор вышепроцитированных строк – Марианна Плотникова – иронически отображает альтернативный «продвинутый» способ обретения вечной жизни в стихотворении «Инна красила ногти»: …Вселенная ширилась, звезды рождались / люди верили в психоанализ / пили, любили, / ссали в подъезде / одним словом, не стояли на месте / и только, прости меня, господи, Инна/ в ночнушке и плотном дыму никотина / на левом мизинце писала картину / смотрела в окно, / улыбаясь устало / и вечную жизнь обретала. Думается, Марианне удалось на ноготке мизинца уместить портрет если не целого поколения, то распространенного типажа эпохи гламура и креатива.
Свою версию узнаваемого женского образа новейшего времени представила на поэтическом ринге Светлана Чураева в стихотворении «Модель-2011». У этой модели, подключенной к Твиттеру, есть зачатки интеллекта и позывы к мыслительному процессу, но случайно попавшие в голову Брем и Кант заполнили все мегабайты памяти и вызвали сбой системы. Увы, чистая философская мысль небезопасна для неокрепших умов. Но, будь я доктором, непременно назначала бы философскую поэзию для профилактики вывихов мозга и души, тем более что именно душа человека чаще всего попадает под удар, потому что, по меткому определению Светланы Чураевой, в струнном устройстве Вселенной душа – инструмент чуждый – ударный.
Тут мне вспомнился герой Шукшина, жаждавший праздника, чтобы «шаркнуть по душе». Для этого «разврата» и был собран некий народ. Подумалось: одна из целей поэтического бокса – собрать народ, окончательно не развращенный массовой культурой и еще не потерявший чувствительности к слову, и шаркнуть по душе так, чтобы зазвучала, отозвалась. Несмотря на толщину персонального антиударного кокона.
Заямбический хорей, как говорится
Поэт Владимир Солоухин в книжке «Камешки на ладони» писал о том, что литературная техника, собственно литературное ремесло – это умение «докинуть» свой камушек на нужное расстояние, а талант – искусство попадания в цель. Поэбоксеры, на мой взгляд, попадали в цель без промаха – душа зрителя отзывалась.
Сергей Янаки, в философском раунде размышлявший о сложных взаимоотношениях поэта с обществом, с предопределением, напомнил, что давно настало время собирать камни – сколько апостолов, столько камней… знай собирай…
Сколько поэтов – столько голосов, почерков, миров. Из поэтических мегалитов на уфимском полуострове уже можно возводить Стоунхендж. Поэтический ринг – подходящая строительная площадка.
Кстати, до сих пор люди не разгадали тайну Стоунхенджа. Что это: древняя астрономическая обсерватория? календарь? модель Солнечной системы? зашифрованное сообщение инопланетных цивилизаций?
С поэзией, кажется, проще. Она вмещает всё сразу и может быть чем угодно. И хочется верить, что труд поэта не сизифов, а слово его краеугольно. «Поэзия – это строительство гармонии, метафизически очень серьезная вещь, позитивно влияющая на наш мир», – говорил на поэтическом ринге Александр Залесов. Вадим Богданов, давно «переквалифицировавшийся» в прозаика, утверждал, что «поэзия никогда не оставляет человека». Согласившись, добавлю, что, наверное, при этом меняется мода на форму «камешка», способ огранки. Дмитрий Масленников, отвечая на вопрос о технике стихотворчества, заметил, что сейчас модно писать без рифмы, верлибр – «наше» все, нельзя получить литпремию за стихи, написанные ямбом или хореем, да люди и не знают, что такое ямб и хорей, ну и слава Богу, заямбический хорей, как говорится. Но если в самом шикарном техничном стихотворении не будет хотя бы капельки твоей души – это зря потраченное время.
Заямбический хорей – хорошо сказано. Мне слышится в этом окказионализме концентрированная мощь поэтического бокса, оптимизм и даже клич «предводителя литературных повстанцев», а в переводе, очевидно, это значит что-то типа «акуна матата»: всё будет хорошо, потому что наступило время для собирания – поэтических сил, тысячных залов, первого урожая нового века.
