Снегу за зиму скопилось невиданное количество. В Деревне боролись со снегом днем и ночью. Вывозили на санках с огородов в овраги, ссыпали на дорогу. Но все напрасно. С наступлением весны стало ясно, что Деревню затопит. И проходя со станции по утоптанной тропинке, прохожий человек с ужасом обозревал занесенные снегом поля, зная, что ежели оступится, непременно уйдет под снег по пояс, а в иных местах и по шею, и потом будет барахтаться, и вылезет только, если обопрется о твердую тропинку, будто из трясины какой.
Скоро жители Деревни засобирались прочь. Они забирали живность: коз, кошек, собак, упаковывали ящики с клетками с квохчущими курами и петухами и вывозили на нанятых грузовиках, как самое ценное. Некоторые вывозили необходимый скарб, гремевшую в коробках посуду и мягкие диваны, но таких было немного. В Деревне все больше жила беднота. А Сашка и вовсе осталась сиротой. Отец спился и умер. Вслед за ним пропала мать, долго искали и нашли только весной, когда сошел снег, неподалеку от Деревни, заблудилась пьяная в трех соснах и замерзла насмерть. Старая бабушка, пожевав беззубым ртом и поплакав над пятилетней внучкой, взялась ее растить. Сашка закончила восемь классов и похоронила бабушку. С неполным образованием пошла работать почтальонкой на деревенскую почту.
Может быть, тяжелые переходы, иногда по нескольку десятков километров, а ей приходилось таскать письма и газеты в соседние деревни, может быть отсутствие родителей и всяких ограничений заставили Сашку, поначалу, искать разгула и развлечений. Но скоро она разочаровалась.
Она не принадлежала к тем странным особам, легко впадающим в истерику и любящим накручивать себя до безумия, если, допустим, возлюбленный позабудет позвонить и поздравить с чем-нибудь. Она не страдала также излишней слезливостью и не заливалась слезами при просмотре кинофильма с печальным сюжетом. Она не предавалась отчаянию и не считала, что ее жизнь проклята. О нет, она скорее с недоумением оглядывалась на таких девиц довольно плотно проживающих даже в Деревне. Хотя чаще она наблюдала каких-то многоопытных и в пятнадцать лет все знающих. Они обязательно выпивали портвейн и курили дешевые сигареты, они презрительно плевали себе под ноги и обязательно оценивающе оглядывали любого подошедшего к ним мужчину. И, если он был хорошо одет, они с ним разговаривали, а если плохо, они подчеркнуто отворачивались и громко, издевательски хохотали над подошедшим, вгоняя его в краску беспардонными выражениями и выводами.
Сашка скоро отстала от компаний, они ей стали не интересны и скучны.
Была она смуглой, почти черной от солнца. Ей по роду работы часто приходилось бывать под приставучими лучами светила. Лицо ее уже вытягивалось в нечто такое женское, но все еще сохраняло следы ребяческой наивности. Худое, гибкое тело она прятала в мужскую одежду, брюки и рубашку. Собственно, ей так удобнее было гонять на черном здоровенном велосипеде по пыльным дорогам, развозя почту и пенсии. Велосипед она купила с первой же зарплаты, железный конь весьма серьезно ей помогал, так как ногами было не измерить все тропинки и дороги, которые ей необходимо было измерять. И сколько бы ей не говорили грудастые доярки, в изобилии населяющие Деревню, что она — девушка и, стало быть, должна носить юбки и платья, Сашка только резко мотала головой и закусывала губу с независимым видом. Из всего девического, она любила только длинные волосы и всегда заплетала две косы, спускавшиеся по спине и ниже. Волосы у Сашки были русые, а косы толстые. Коротко остриженные, потерявшие в химических завивках половину своих волос, доярки отчаянно завидовали ей и часто советовали подстричься по-модному, втайне надеясь, что она согласится и, стало быть, потеряет такие шикарные косы, станет, как все. Но Сашка только строптиво поджимала губы, задирала нос и все таскала свои косы, вечные, как и мужская одежда на ней.
Она легко носилась по тропинкам на своем драндулете, легко скакала по дому, после работы, напевала лирические песенки и с упоением занималась уборкой, так что пыль еще долго кружилась по комнате, тихонько оседая на прежние места. Готовить она не любила. Заменила все каши и супы кружкой молока утром и кружкой молока вечером. Молоко она покупала на ферме, а то бывало доярки, и бесплатно наливали ей бидончик. Иногда Сашка покупала в магазине круглый каравай и ела потом его, по кусочкам отщипывая, ела, иногда по три-четыре дня. Летом она засевала огород укропом, луком и морковью, растила чуток картошки, так на всякий случай, чтобы соседские старухи ее совсем с ума не свели своими вздохами, о ее худобе да сиротском житье-бытье. Зелень она очень любила и засаливала, бывало, много банок укропа на зиму.
Правда, Сашка ходила на рыбалку. Она сама рыбачила. Удочки остались еще от ее отца, тоже заядлого рыболова. Пойманную на реке крупную рыбу она не чистила, а запекала в костре, тут же ее и съедала, выбрасывая кости обратно в речку. Маленьких рыбешек, каких в обыкновении рыбаки таскают кошкам, она сразу же выпускала обратно, в воду, котов, впрочем, как и собак у нее не было вовсе. Они жили мало, и их было жалко хоронить. И потому Сашка предпочитала не прикипать ни к кому сердцем, а выходила только рано утром из дома во двор, насыпала зерна в самодельные кормушки, висящие почти на всех деревьях и потом хихикала из-за тюля, наблюдая за веселыми птичками слетающимися на угощение. Большего удовольствия она почти не знала, разве только кино, которое привозили в клуб раз в неделю. Она тогда вместе с детьми усаживалась на деревянный пол, перед переполненными первыми рядами, лузгала семечки, смотрела и наслаждалась. Телевизора у нее не было, даже черно-белого, разве только радио, которое она слушала в пол-уха. И кино для нее было окном в другой мир, о котором она практически ничего не знала, нигде не бывала и видела только деревни в округе. Она никогда не бывала в городе, а только смотрела на киноэкране, открыв рот, очередной киножурнал с городскими жителями. Оглядывалась на деревенских, побывавших в городе, как на некое чудо. Она не знала, что такое поезд и не могла понять электричек. Бывало, она делала крюк в пятнадцать километров и подъезжала на велосипеде к железнодорожной станции, пристраивалась под кустом, надолго замирая, зачарованно глядела в окошки проносящихся мимо нее поездов дальнего следования, ни о чем не думая, а только следуя всей душою за пассажирами и их мечтами...
Сашка была еще совершенным ребенком. И глядя на толстых доярок с громадными грудями, едва втискивающимися в большие бюстгальтеры, она только жалела их и не понимала, ни их устремлений к мужчинам, ни их интимных интересов. Она сторонилась откровенных разговоров и брезгливо морщилась, когда при ней начиналась тискотня и пыхтение, потому она и в клуб перестала ходить.
В этой связи, она ценила общение с откровенной мелюзгой, ценила чистоту их помыслов.
И потому, как-то само собою получилось, что при эвакуации Деревни Сашка осталась в своем доме. Никто ей не предложил руку помощи, никто не подумал о Сашке. Каждый печалился о спасении собственной шкуры и пекся о своем барахле, что впрочем, свойственно, русским. Сашка долго глядела вслед последнему грузовику. А потом легла спать. Она как-то не особенно расстроилась, что ее позабыли.
Всю ночь на реке трещал лед, а с крыш капали сосульки. Утром же река вышла из берегов.
Повсюду заблестела, замерцала вода. Весеннее половодье, сразу затопило дом, и вода весело булькая, перекатываясь через порог, вовсю захозяйничала в комнате. Деревянные стулья, скамьи, табуретки, столы, все это плавало, неторопливо закручиваясь в воронки и стукаясь о стены комнаты.
Сашка растерянно ходила посреди затопленного дома. Резиновые сапоги давно уже не спасали, вода была выше колен и все прибывала. Она взглянула в окно.
Огород целиком скрылся под набегающими с полей и с реки весело-журчащими волнами. Волны несли с собою клочья травы, островки вырванной с корнем земли, сломанные ветки с набухшими почками, остатки льдин.
После недолгого раздумья и наблюдения за свихнувшейся природой Сашка все же взяла себя в руки. Надо было что-то предпринимать и она, распахнув двери в сени и дав тем самым доступ воде еще стремительнее затапливать дом, полезла по лестнице вверх, на чердак. С чердака через слуховое окно она неустойчиво махая руками, взгромоздилась на крышу, обняв руками конек, Сашка принялась скептически поджимая губы, обозревать окрестности.
Вода была повсюду. Дома в низине, возле реки утонули вовсе, и даже крыш было не видать. В середине Деревни еще ничего, вода подобралась только к крышам. Но по всей вероятности, вскоре и ее дом, стоявший на пригорке, окажется под водой.
Она наморщила лоб, обдумывая создавшееся положение. Вдруг, мимо проплыл человек. Он широко раскинул руки и ноги. Его крутило и стукало обо все, что ни попадалось на пути. Сашка близоруко сощурилась, вглядываясь, похоже мужик утоп, он лежал в воде лицом вниз. Но может еще не утоп, а только захлебнулся и можно откачать? Сашка быстро полезла вниз, а спустившись на землю, с крыльца, поплыла, так как уровень воды достигал уже до груди, и плыть было бы гораздо быстрее, нежели идти, преодолевая трудную задачу сопротивления весеннего наводнения. Мужика прибило к забору, еще чудом удерживающегося на месте. Сашка, веря в то, что мужик еще жив, плыла быстрыми саженками. Судьба послала ей подарок. Откуда-то принесло лодку с веслами внутри. Сашка живо перевалилась через борт и не чувствуя холода ледяной воды, схватилась за весла. Пока она возилась с утопленником, втаскивая бесчувственное тело в лодку, все боялась взглянуть в лицо, боялась узнать кого-нибудь из деревенских. Но втащила, немедленно села ему на живот и начала делать искусственное дыхание.
Мужик был незнакомым. Очень светлокожим и каким-то странным.
Начнем с того, что он был голый, и Сашка старалась вовсе не смотреть вниз, а только с надеждой вглядывалась ему в лицо. На лице виднелись царапины и синяки, как видно ему досталось в половодье. Незаурядного роста, он занимал не только всю лодку, но еще и свешивался ногами, задевая голыми пятками бурлящую воду. На спине, на груди у него, правда, были остатки какой-то одежды, похожие на рыбью чешую, испещренные оранжевыми и бардовыми полосками, напоминающими тигровую шкуру. Закрытые глаза казались очень большими, и Сашка не без недоумения разглядывала их, стараясь определить, какого они могут быть цвета. Небольшой нос с очень незаметными ноздрями, как бы закрытыми для доступа воздуха она вообще не смогла понять. Губы были розовыми, но очень тонкими, а рот казался довольно-таки большим. Сашка не обращала внимания на руки и на ноги утопленника, хотя и усиленно махала его руками, пытаясь заставить легкие дышать, но в какой-то момент ее найденыш пришел в себя и потер, абсолютно естественным движением, очухивающегося человека, себе лоб, Сашка тут же вскрикнула. Руки, также как и ноги заканчивались серо-зелеными перепонками.
Существо очнулось, село и уставилось на Сашку матово-черными глазами. Мгновение, оно рассматривало онемевшую от ужаса Сашку, потом обернулось, оглядело затопленное пространство и снова повернулось к девчонке. Мимолетная мысль мелькнула в его глазах. Он пристально и придирчиво оглядел всю ее фигуру с налипшей мокрой одеждой, протянул руку и потрогал зачем-то ее маленькую грудь. Сашка вскрикнула, стремительно отбросила от себя эту руку. Существо, вдруг, оживилось и стремительно, сильно обхватив Сашку, быстро и бесстыдно ощупало ее всю. Его большие черные глаза сверкали от плохо скрываемого возбуждения. Сашка, сгорая от негодования, принялась отчаянно драться с ним и после недолгой возни, выпихнула из лодки. С всплеском, он ушел под воду. Потом, вынырнул, глянул пристально ей в самые глаза, нырнул и поплыл под водой неожиданно быстро, в сторону реки. Она глядела ему вслед. Пару раз он вынырнул, обращая на нее озабоченный взор черных глаз...
Сашка лихорадочно схватилась за весла. Надо было выгребать к сухой земле, искать людей. Надо было срочно спасаться. У нее почему-то появилось твердое убеждение, что он еще вернется. Она покрутила в недоумении головой, сколько ходила на реку, сколько купалась там, находя укромные уголки, без одежды, голышом, а даже представить себе не могла, что там такое проживает.
Она бешено гребла. В голове у нее проносились разные сказки и легенды. Морской и речной народ, вспомнила она. Мужчин называют тритонами, а женщин русалками. А она еще его спасала, ну или пыталась спасти, она покраснела до ушей, вспомнила, что искусственное дыхание, рот в рот, она не применила, забыла, только разве помахала его руками. Ну и хорошо! Ишь, как он руки-то распустил! Тело ее еще горело от его нескромных прикосновений.
А весна, весна упоительно пела и журчала. В воздухе, в вышине лазурного неба звенел жаворонок. Запах лопающихся почек, лучи теплого почти летнего солнца так не вязались с несчастьем, обрушившимся на Сашку. Солнце с ясною улыбкою оглядывало сверху затопленные деревни, поля и леса. И она, подставляя под живительные лучи промокшее, и озябшее тело старалась не думать о наступающем холоде вечера и ночи, старалась не думать о тритоне.
Сашка скоро выбилась из сил, очень устала и опустилась на дно лодки, дрожа от холода, она, все-таки, уснула. Ей снились бесконечные просторы теплого моря и лукавые мордочки умных дельфинов, ни первого, ни второго она в своей жизни, конечно же, никогда не видела, живя безвылазно посреди бескрайних полей и лесов России...
Она проснулась под безоблачным темно-голубым небом, торжественно сиявшим над ее головой. Вдали, касаясь синего горизонта, садилось солнце. И поверхность булькающей воды мерцала, отражая темно-красный цвет великолепного заката.
Сашка не сразу осознала, что полностью завернута в большой сухой теплый плащ. Ее мокрая одежда была аккуратно разложена тут же, на скамейке. Сашка дернулась и, вспомнив нападение тритона, быстро сунула руку под плащ. Без сомнения, она оказалась голой.
Лодку, между тем, поднесло к затопленной церкви некоего села. Над водою торчала только часть голубого купола и желтый крест. Сашка, панически боясь взглянуть в воду, все же взглянула и увидела там, на большой глубине утонувшие дома и тритона. Тритон свободно плавал под водой, напоминая громадную светлую лягушку. Сашка с затаенным ужасом рассматривала его. Она заметила, что уши у него не человеческие, а перепончатые, как и лапы. Уши, то вздувались вокруг головы диковинным капюшоном, то, вдруг, опадали, плотно примыкая к голове. Волос на голове у него не было. Но в какой-то миг он поднял лицо, и она увидела, то, чего не замечала раньше, кожа у него над глазами приподнималась и переходила в некие роговые поверхности, тянущиеся через всю голову к спине. Рога эти были красного цвета.
Тритон изредка подплывал совсем близко, с интересом рассматривая ее сквозь толщу воды. И она тогда быстро отшатывалась, попискивая в страхе, забивалась в угол лодки, но потом снова подползала к борту, чтобы посмотреть вниз и встретиться с ним взглядом. Впрочем, смотрел он на нее весело, без угрозы. Во всех его движениях она инстинктивно чувствовала спокойную уверенность и могла бы самой себе поклясться, что постепенно ее оставляют всякие тревоги, и она недоумевала на это ощущение, не понимая, откуда оно взялось в столь необычайной ситуации.
Лодка, между тем, крутилась в вихрях и водоворотах наводнения. Ее уже отнесло от затопленного купола церкви и волокло мимо верхушек почернелых дубов в сторону открытого пространства. Мимо проплывали палки и бревна, а иной раз и ветвистые деревья.
Казалось, весь мир ушел под воду, и нигде более не осталось даже сухого клочка земли.
Сашка от этой мысли заплакала, вся сжавшись в комочек на дне своей лодки. Быстро темнело, ощущались сумерки, и ей представлялось, что она одна осталась в целом мире. И будет так и носиться по волнам, пока не умрет от голода и холода. Но тут, в лодку, легко перевалившись через борт залез тритон и уселся перед нею на скамейку, немного подвинув в сторону ее мокрую одежду.
В сумерках он показался напуганной Сашке не таким уж страшным, а осознание того, что все-таки рядом живое существо ее даже приободрило. Она вылезла из укрытия, встала, покачиваясь над ним, протянула руки вперед, коснулась холодной его кожи, положила ладони на плечи, и так, и замерла, стараясь постигнуть, что он такое и зачем? Тритон безмятежно посматривал на нее своими большими черными глазами, сидел спокойный, не делал никаких движений, не пытался схватить ее и как-то оскорбить. Но, однако, она тоже устала стоять, сесть же можно было только обратно, на дно, так как на вторую скамейку ей было бы не пробраться, тритон занимал собою все свободное пространство лодки.
Сашка открыла рот и впервые заговорила с ним. Он молчал, а она говорила. О чем? Она и сама не знала, только, вспылила, что он молчит, и не отвечает ей, и грубо стала толкать его, требуя пропустить ее на вторую скамейку. Тритон тут же схватил ее, и насильно посадил к себе на колени, и сколько Сашка не билась в его руках, но все никак не могла вырваться из железных его объятий, тритон оказался неожиданно очень сильным и неподатливым. Справиться с ним, как она справилась в первый раз, девочка не смогла. В какой-то момент жизни она ослабела, затихла и забылась тяжелым сном, впав в состояние полнейшего равнодушия, так хорошо знакомое усталым, изможденным людям. Сквозь сон она поняла, что тритон не бездействует. Он наклонился к ее лицу, и слегка касаясь губами ее лица, принялся целовать очень нежно, медленно, томно. Он целовал, а она не в силах пошевелиться обдумывала, удивленно, свой первый поцелуй, каков он? И искала ответ напряженно даже в самом слове, поцелуй. Так ли уж похож настоящий поцелуй на слово поцелуй?..
А проснулась от грохота вертолетов. По веревочной лестнице к ней спускался спасатель. Тритона нигде не было видно. И только уже поднявшись по лесенке, по сути, повиснув на шее у спасателя, Сашка увидала в воде хорошо знакомую лягушачью тень, быстро уплывающую прочь.
Через неделю вода спала, а еще через день люди стали возвращаться в Деревню, вернулась и Сашка. Она отоспалась и отъелась в больнице. С домом особой мороки не было, он быстро просох на весеннем солнышке, построенный на смерть, как, и любили строить и строили в старину. Мебель тоже постепенно высохла и даже трещинами не покрылась, а только чище стала.
Река вошла в берега и снова Сашка зачастила рыбачить. Но ловя рыбу, Сашка всегда зорко поглядывала на поверхность воды, ей очень хотелось вновь встретиться с тритоном. По ночам ей снились странные сны. Она видела другую Землю, скрытую под толщей океана. Видела тритонов и русалок, посреди которых и она плавала легко и просто. Вокруг нее носились стайки рыб, трепеща плавниками, сверкая и переливаясь всеми тончайшими оттенками цветов. Быстро скользила она под водой, а рядом плыл ее тритон. И глаза его мгновенно изменяли цвет из черных в синие, рассыпались в них искры смеха. Тритон протягивал ей перепончатую руку, и она протягивала ему свою, тоже перепончатую. Нисколько не удивлялась, зная, что так и должно быть. Что тогда из затопленного мира, ее мира, он забрал ее в свой мир, мир свободной воды и сверкающего солнца. Где дельфины и русалки с тритонами плавали наперегонки и то скользили, не оставляя на поверхности воды ни следа, то выскакивали из глубины, извивались блестящими телами, и входили в воду, не потревожив гладкую поверхность лазурного океана. И Сашка просыпалась вся в слезах, зная, что опять на работу, опять таскаться с почтой и пенсиями, опять жить посреди людей, которых, она, получается не очень-то и любила...
