Поездка первая. Утираем нос союзному министерству
Это было весной 1978 года. Я занимался тогда в аспирантуре Московской консерватории. А одна из забот аспиранта, как известно, – подготовка к будущей защите диссертации, для каковой требовалось определенное количество "печатных листов", то есть публикаций по теме. Хорошую возможность для этого давали научные конференции, после которых в свет выходили сборники с тезисами докладов. Подобную конференцию той весной и вознамерилось провести союзное министерство культуры на базе Тбилисской консерватории.
Вначале, как обычно, собрали заявки. Потом потребовали, чтобы потенциальные участники прислали свои тезисы заранее. Далее объявили, что поскольку заявок слишком много, будет произведен отбор. Кто будет отбирать, по каким критериям осталось неясным. Как и неясно, многих ли отсеяли в результате. Во всяком случае, судя по количеству людей, которые все-таки приехали в Тбилиси, и по тому, что от всех участников после конференции потребовали, чтобы тезисы были сокращены вдвое, отбор не был драконовским. Тем не менее, мне было сказано, что мой доклад "не прошел".
От Московской консерватории на конференцию собирались четыре человека, но завернули меня одного. По странному совпадению я был в этой компании единственным "инвалидом пятого пункта". Еще более удивительным совпадением можно считать и то, что среди множества участников я позже евреев тоже не встретил (здесь, правда, могу и ошибаться, потому что около семидесяти человек были разбиты по секциям, и всех знать я просто не мог).
Понятно, каким это было щелчком по носу моему профессиональному самолюбию! На кафедре тоже восприняли министерский отказ как удар по своему престижу. Мой научный руководитель Борис Михайлович Ярустовский тогда лежал в больнице из-за сердечной аритмии, поэтому его решили не беспокоить. Заведующий кафедрой Алексей Иванович Кандинский взял дело в свои руки. Прежде всего, он велел мне позвонить в министерство и решительным тоном потребовать дать возможность прочитать отрицательный отзыв. "Вы имеете на это полное право. Они могут "закрыть" фамилию рецензента, но отзыв показать обязаны".
Я позвонил. Министерский чиновник, фамилию которого я за давностью времени благополучно забыл, сказал, что рецензию они показать не могут. "Но ведь речь идет о моей будущей диссертации, – настаивал я. – Если претензии справедливые, я должен о них знать. На кафедре глава, на которой основан доклад, никаких принципиальных возражений не вызвала. Может, мы все просто чего-то не видим или не понимаем?" В ответ собеседник на той стороне провода принялся убеждать меня, что знакомиться с рецензией мне совершенно не обязательно. "Ничего страшного не случилось, – говорил он мне. – Не драматизируйте события. Представьте, что вы, переходя улицу по правилам, случайно попали под автомобиль, тут же нет вашей вины". Я, как мне казалось, резонно возразил, что после такого происшествия водитель наехавшего автомобиля попал бы под суд. "Ну представьте, что он скрылся. Это же не последняя конференция в вашей жизни!" Я продолжал настаивать, но мне было заявлено твердо – рецензию я не увижу.
Тем временем Алексей Иванович добился в ректорате, чтобы меня все-таки командировали в Тбилиси вместе с теми, кто прошел министерское чистилище. И договорился с другим профессором, Евгением Владимировичем Назайкинским, который летел на ту же конференцию, чтобы возглавить работу как раз той секции, по которой должен был проходить мой доклад, что мне дадут выступить сверх программы.
Так я отправился в Тбилиси незваным гостем.
***
В результате всех этих пертурбаций я очутился на конференции с опозданием. Прилетев, выяснил две вещи. Во-первых, пока наш самолет был в воздухе, случилось знаменитое румынское землетрясение, эхо которого ощутили и в Москве, и в Тбилиси. Тут и там я слышал рассказы про то, как ездили столы и накренялись шкафы, но сам, разумеется, ничего не почувствовал. Во-вторых, уже прошли первые два дня научных бдений, и назавтра после моего прилета у наших грузинских хозяев был запланирован выходной с поездкой гостей в Мцхету, древнюю столицу Грузии, и в монастырь Джвари, тот самый, который расположен "там, где, сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры".
Все поехали на автобусе. И только мы – на "Жигулях". Мы – это четверо аспирантов Московской консерватории: Марина Астахова, Леша Кандинский (сын Алексея Ивановича и дальний родственник родоначальника абстракционизма в живописи), Саша Меркулов и я. Машина же появилась благодаря Марине. Ее отец работал в каком-то союзном министерстве, она привезла от него привет сотруднику аналогичного грузинского министерства по имени Гизо, и тот взял Марину, а заодно и ее приятелей под свою опеку. Мои соученики уже два дня катались от одной грузинской достопримечательности к другой. Мне было предложено присоединиться к их тесной и теплой компании.
До Джвари, а потом и в Мцхету, к патриаршей церкви Светицховели, мы ехали в автобусном кильватере. И побродили там вместе со всеми. Потом вся группа возвращалась в Тбилиси с тем, чтобы отдохнуть и вечером еще побывать на спектакле столичного оперного театра, но Гизо спросил нас: "А хотите, съездим в Гори?" Конечно, хотим! Любопытно же посмотреть, как выглядит музей Сталина спустя 20 с лишним лет после развенчания культа личности и спустя почти два года после празднования 70-летия другого генсека, уже переплюнувшего прежнего по количеству наград.
В Гори все было так, словно никаких двадцати лет не прошло. Я невольно вспомнил, как в 1962 году впервые попал в Грузию. Плыли мы из Сочи в Батуми на теплоходе, и первым грузинским городом, в котором нас выпустили на берег, был Поти. Сам город находился сравнительно далеко от порта, мы отправились туда пешком. И еще издали увидели огромную статую. "Будь это раньше, – сказал я своей спутнице, – ни минуты бы не сомневался, что это памятник Сталину. Но сейчас?" Дело-то происходило после очередного исторического съезда, по решению которого тело вождя втихую вынесли из двуспального мавзолея, превратив его вновь в односпальный, а по стране прошла кампания по сносу памятников.
Подойдя ближе, мы убедились, что не по всей стране. В Поти статуя стояла незыблемо. Вскоре довелось увидеть точно такие же или почти такие же памятники в Батуми и в Тбилиси. Парк на Мтацминде назывался именем Сталина, в центральном зале тбилисского вокзала висел огромная картина в духе мифической финальной сцены из кинофильма "Падение Берлина"...
Из разговоров с грузинскими знакомыми мы поняли, что это выражение не столько непреходящей любви к земляку, сколько стойкой нелюбви к московской власти. Тогда я и услышал впервые анекдот, в котором звучало объявление на вышеупомянутом вокзале: "Поезд Тбилиси – Советский Союз отправляется". Оказавшись в том же Тбилиси через год, я убедился, что культ Сталина пошел на спад. А в 1978-м уже и парк лишился его имени, и картина на вокзале исчезла, пропали и многие памятники.
И лишь в Гори время словно застыло. Сталин в центре города стоял (и стоит до сих пор!), музей поражал своим великолепием. Правда, народу в нем практически не было.
Гори. Памятник Сталину
Меня, помнится, развлек один экспонат: письмо вождя редактору некоей газеты, в котором Иосиф Виссарионович отечески журил того за преувеличение роли личности... Сталина в истории и назидательно объяснял, что всеми своими грандиозными успехами СССР обязан вовсе не лично Сталину, а мудрому коллективному руководству ВКП(б)...
На обратном пути Гизо объявил, что хочет сводить нас в ресторан. И закатил грандиозный пир с обильными возлияниями. При этом сам он не пил (за рулем!), Марина воздержалась от вина тоже, Саша оказался слаб по этой части. Практически все досталась нам с Алешей. И я впервые в своей жизни обнаружил, что и сухим вином можно назюзюкаться весьма основательно. Во всяком случае, обратную дорогу в Тбилиси я помню очень смутно, в памяти осталась разве что чурчхела, которую наш гостеприимный хозяин купил у каких-то мальчишек, продававших ее у дороги. Приехав в гостиницу, я намертво заснул, а проснулся лишь к вечернему спектаклю. Что это был за спектакль, опять-таки не помню, какая-то местная эпическая тягомотина, под которую я еще несколько раз прочно засыпал...
Когда мы в ресторане пытались уговорить Гизо, что тоже должны участвовать в оплате обеда, он твердо сказал: "Не обижайте! Вы мои гости. Когда я приеду к вам – вы будете угощать меня". И в течение следующих дней он не только возил нас повсюду после конференческих заседаний (в частности, мы побывали в замечательном этнографическом музее под открытым небом, где в натуральную величину и в естественных условиях были представлены образцы домов из разных областей Грузии), но и платил везде, где вход был платный, покупал буклеты, словом, сорил деньгами направо и налево. Перед последней встречей с ним мы решили его хоть как-то отблагодарить и купили вскладчину красивый грузинский набор – металлический кувшинчик для вина с бокалами. Подарок он принял, но тут же остановил машину у магазина грампластинок, забежал туда и вышел с дисками ансамбля "Орера" для каждого!
И еще один характерный штрих. В предпоследний день застучал мотор его машины, и Гизо с тревогой сказал, что это, наверное, что-то серьезное. Тем не менее, он велел нам на следующий день быть на том месте, где мы всегда с ним встречались. К каковому и подъехал... на другой машине. И объяснил, что его автомобиль действительно нуждается в ремонте, а этот он одолжил у коллеги по работе. Разумеется, тот не отказал: гости для грузина – дело святое!
***
Вернемся, однако, к самой конференции. Выступить мне дали, доклад мой вызвал живейший интерес на секции. А на заключительном, так сказать, пленарном заседании всех участников, где были объявлены по три лучших доклада от каждой секции, мое сообщение назвали первым. Пользуясь тем, что, как я уже сказал, всем было велено забрать присланные тезисы и ополовинить их для будущей публикации, я подошел к тому самому чиновнику, который беседовал со мной в Москве по телефону, а теперь тоже приехал в Тбилиси. Представился. Спросил, слышал ли он, как оценили тут отвергнутый министерством доклад.
– Слышал, – ответил он, глядя куда-то мимо.
– Так я могу теперь прислать свои тезисы для публикации?
– Нет.
– Но почему?!
– Вы участвовали в работе конференции по собственной инициативе, а министерство ваш доклад не пропустило и пересматривать своих решений не будет.
– Но доклад ведь был признан лучшим!
– Не имеет значения.
Я понял, что снова попал под ту же машину. И качество моей работы тут, и правда, не при чем. Более того, у меня вообще появилось сомнения, существовала ли в природе та отрицательная рецензия, которую от меня так тщательно скрывали. Скорее, чей-то палец просто ткнул в нехорошую фамилию, и обладатель руководящего перста сказал: "Этого не надо!"
Однако что же делать? Признать, что я слетал в Тбилиси только ради экскурсий по Грузии и престижного упоминания со сцены, вернуться домой без права на публикацию?
Назайкинский к тому времени уже улетел. В растерянности я подошел к заведующему кафедрой истории музыки Тбилисской консерватории Гулбату Григорьевичу Торадзе, который был соруководителем секции, где прозвучал мой доклад, и рассказал ему о новом министерском афронте. "Ничего, – сказал он мне, – присылайте свои тезисы. Публиковаться сборник будет тут, и решать, что войдет, будут тоже тут".
И действительно, когда через год я снова прилетел в Тбилиси, то получил толстый сборник, в котором были и мои тезисы. Грузины в очередной раз продемонстрировали, что анекдот насчет поезда "Тбилиси – Советский Союз" – не такое уж преувеличение.
Поездка вторая. Полет на автомобиле
Примерно через год после вышеописанных событий, в 1979-м, доцент нашей кафедры Елена Борисовна Долинская сказала мне, что в Тбилиси снова проводится конференция, в которой стоит поучаствовать. На сей раз никакого отбора не было. Тем не менее, сообщила она мне это поздновато, билетов на рейс, которым летела она сама и еще одна наша аспирантка, уже не было. Я вылетел чуть позже. Зная, что первое заседание уже началось, прямо из аэропорта отправился в консерваторию и попал в зал, что называется, с корабля на бал.
Примостился на последнем ряду. И тут ко мне подходит Елена Борисовна и сообщает две новости. Во-первых, участников мало, поэтому первоначально запланированного второго заседания, на котором я и рассчитывал выступить, завтра не будет. Следовательно, докладывать нужно прямо сейчас. Во-вторых, конференция, оказывается, посвящена оперному театру, а не истории музыки вообще, как сообщалось ранее. Поэтому мне нужно на ходу что-то придумать, чтобы мой доклад, который к оперному театру не имел никакого отношения, каким-то образом все же оказался с оперой связанным. Я пришел в ужас, но отступать некуда: за нами не просто Москва, а оплаченный консерваторией полет в Тбилиси и командировочные... Что-то я там импровизировал минут пятнадцать, мне даже похлопали. Может, за то, что скоро кончил, как говорит Соллертинский в известном рассказе Андроникова...
Потом выяснилось еще, что конференция студенческая, а не аспирантская, поэтому и публикации тезисов не будет. В утешение мне вручили толстенный том, который издали по следам прошлогоднего слета.
Зато в сэкономленный от заседания день наши гостеприимные хозяева отправились вместе с нами в Кахетию. Теперь я ехал вместе со всеми в автобусе. Сначала нас повезли в Цинандали. Мы побывали в Доме-музее князей Чавчавадзе, том самом, где Грибоедов встретил свою Нину и где она провела после его гибели всю сужденную ей жизнь. Были в часовне, где они венчались, в винных подвалах, заложенных Александром Чавчавадзе, и ставших основой старейшего в Грузии винного завода. Проехали и по другим селеньям, известным миру благодаря названиям грузинских вин: Киндзмараули, Саперави, Ахашени... Потом отправились в построенный в XI веке кафедральный собор Св. Георгия (Цминда Георги) в селении Алаверди. А к вечеру добрались до Телави, где нам предстояло переночевать в гостинице.
К тому времени фильм "Мимино" уже вышел на экраны, поэтому в разговорах между собой мы, и хозяева, и гости, этот город у слияния рек Иори и Алазани называли исключительно Тель-Авивом.
В гостинице нас, разумеется, пригласили в ресторан, где все фигурирующие выше названия обнаружились снова, но уже на многочисленных бутылках замечательных грузинских вин.
Дело происходило в ночь на воскресенье христианской Пасхи. Это запомнилось мне очень хорошо, и вот почему. На экране телевизора, работавшего в зале ресторана, в полночь появились титры знаменитой американской комедии "Некоторые любят погорячее", которая в советском прокате шла под названием "В джазе только девушки". В советском, но не в грузинском! Более того, когда позже, во времена перестройки, общесоюзное ТВ показало этот фильм без купюр, сделанных советской цензурой, я вдруг понял, что видел в Телави именно такой вариант, потому что сцены, специально оговоренные тут как вырезанные, в грузинском телепоказе присутствовали. Нам объяснили, что этот фильм всегда демонстрируют тут в пасхальную ночь, чтобы отвлечь молодежь от религиозного дурмана, то бишь от всенощной.
Обильные возлияния, сопровождаемые не менее обильными закусками, продолжались часов до трех утра (интересно, что никто ресторан не закрывал и гостей не выпроваживал!). Так что заснул я, наверное, часа в четыре. А в пять грузинские ребята разбудили нас, чтобы продемонстрировать в другой гостиничной едальне еще одну местную кулинарную достопримечательность – хаш.
Для тех, кто его не едал: это нечто вроде русского холодца, только в виде... горячего супа. С хашем полагалось обязательно выпить стакан водки. Как нам объяснили, жирный хаш вкушают именно в пять утра, потому что в такое время его ели грузинские крестьяне, перед тем как отправиться на целый день в поле. А поскольку в это время аппетит еще не проснулся, в дело как раз и идет водка – для возбуждения оного. Признаться, голова трещала после практически бессонной ночи и немалого количества сухого вина, так что пить водку и впихивать в себя жирнющий горячий суп совсем не хотелось, но не обижать же хозяев, предусмотревших для гостей и эту аттракцию!
Телави. Памятник Ираклию II
После раннего завтрака мы погрузились в автобус и подъехали к замку Ираклия II с памятником этому царю. Место сие хорошо известно тем, кто видел уже упомянутый фильм "Мимино". Именно тут останавливает свой грузовик герой Фрунзика Мкртчяна, чтобы спросить дорогу на аэропорт. Кстати, наши грузинские друзья объяснили нам, что, во-первых, там не аэропорт, а вертолетный аэродром, а во-вторых, хотя шофера и посылают направо, на самом деле, аэродром находится сзади по ходу движения грузовика.
Ну а мы вернулись в Тбилиси, где меня ожидало захватывающее приключение.
***
Для понимания, что произошло в дальнейшем, надо сказать, что и на этот раз в нашей маленькой московской делегации была дочка высокопоставленного чиновника всесоюзного масштаба. Кажется, он был какой-то важной шишкой в Госплане. Поэтому Ира Степанова (она хороший музыковед и до сих пор работает в Московской консерватории) провела все свободное от конференции время не с нами, а с личным шофером и референтом председателя грузинского Госплана, прихватив с собой и Долинскую.
Меня на сей раз в компанию не взяли, но когда зашел разговор о том, как добираться в тбилисский аэропорт, Ира вдруг сказала: "Витя, да зачем тебе тащиться на городском автобусе, который к тому же ходит раз в два часа! Приходи к нам в гостиницу, мы тебя захватим". Я с удовольствием согласился. Мало того, что доедешь с комфортом, так еще выигрыш во времени, позволяющий еще раз побродить по Тбилиси!
В назначенный час прихожу в гостиницу, расположенную в самом начале проспекта Руставели (сам я, как и другие иногородние участники, жил в этот раз в общежитии цирка). В холле нет ни Иры, ни Елены Борисовны. Звоню в их номера – телефоны не отвечают. Поскольку выезд был назначен впритык ко времени регистрации, начинаю нервничать: уж не уехали ли они без меня? Но у стойки администратора мне говорят, что ключи от этих номеров еще не сданы. Жду, ибо ничего другого не остается - на автобус я уже опоздал.
За час до времени отлета, то есть минут за 20 до начала регистрации в аэропорту, мои запыхавшиеся попутчицы вбежали в холл. Потом выяснилось, что все происходило как в известной песне: "Мы были оба. – Я у аптеки! – А я в кино искала вас!" Ира и Елена Борисовна стояли на одном углу, а референт с шофером ждали их на другом. Мобильников тогда не водилось, но в машине председателя Госплана, к счастью, был специальный телефон для связи с начальством. Только благодаря этому они в конце концов нашли друг друга.
Но ведь у них еще чемоданы не собраны! В итоге, когда мы выехали из гостиницы, регистрация в аэропорту на наш рейс уже началась.
Клянусь, я никогда больше не ездил на автомобиле с такой скоростью! Наша черная "Волга" летела по разделительной полосе, и мне порой казалось даже, что мы вот-вот оторвемся от шоссе и воспарим. И самолет не понадобится!
Нас никто и не думал останавливать – машина была со спецномером. Мы домчались в аэропорт тогда, когда самолет еще был на земле. Но регистрация-то уже окончилась! Госплановский референт Гиви добрался до самого высокого аэрофлотовского начальства, однако все было бесполезно – наши места успели продать...
Пришлось переоформлять билеты на другой рейс. Думаю, что у обычных пассажиров и тут бы ничего не вышло, но госплановское давление в данном случае сработало.
Отправились коротать время до своего нового рейса. И не где-нибудь, а в зале для депутатов Верховного Совета, в котором в тот час никого кроме нас не оказалось, хотя все остальные залы ожидания были, как всегда, забиты. Любезный Гиви угощал нас кофе с печеньем, заказанными в спецбуфете, а также разнообразными байками из жизни начальства. Сам он был весьма молод и очень похож на тогдашнего чемпиона мира по шахматам Анатолия Карпова. Поэтому среди рассказов были и подробности из закулисья не состоявшегося матча Карпов-Фишер. Кажется, именно тогда я впервые услышал про знаменитую Джуну, экстрасенса, которая, как уверял Гиви, пользовала самого Леонида Ильича. Гиви при этом уморительно воспроизводил "сиськимасиськи" престарелого генсека.
Видимо, беседа была столь увлекательна, что мы бы пропустили и новый рейс, если бы за нами не прибежала взволнованная стюардесса. Нас погрузили все в ту же черную "Волгу" и подкатили прямо к трапу самолета. Вся команда, видимо, полагая, что привезли какое-то важное начальство, выстроилась у трапа, приветствуя трех московских музыковедов.
...В Москве я предпринял попытку отдать Елене Борисовне деньги, которые она заплатила за меня при перерегистрации в связи с опозданием на рейс. Но она категорически отказалась даже назвать сумму.
- Мне неудобно! – настаивал я.
- Глупости! – отвечала она. – Во-первых, вы опоздали по нашей вине. Во-вторых, вы аспирант, а я доцент и зарабатываю в несколько раз больше. Вот когда станете профессором, тогда и отдадите долг.
Профессором с тех пор стала она, а я, занявшись журналистикой, так и не добрался до этих высот. Поэтому до сих чувствую себя должником Елены Борисовны.
Поездка третья. Композиторские разборки
В третий и последний раз я ездил в Грузию то ли в самом конце 1986-го, то ли в начале 1987 года. В то время я уже работал во всесоюзном музыкальном журнале, куда и пришел замечательный грузинский композитор Гия Канчели со своей просьбой послать корреспондента на очередной пленум Союза композиторов Грузии.
Пленум-то был очередной, да вот обстановка перед ним сложилась чрезвычайная. Незадолго до того Канчели избрали руководителем Союза (кажется, первым секретарем, а председателем был Сулхан Цинцадзе). И мало того, что активизировались противники и завистники Канчели, так и многие поддерживавшие его ранее композиторы, в том числе и некоторые ученики, стали обвинять новоиспеченного избранника в том, что он, дескать, зажимает других авторов, продвигая только собственное творчество.
Гия Александрович мог с полным основанием отвечать им, что его музыку продвигать не надо, она говорит за себя сама. Однако он стал действовать иначе. Правление Союза по его инициативе решило провести пленум, на котором прозвучали бы произведения всех членов композиторского сообщества, причем по их собственному выбору, а не отобранные специальной комиссией, как это практиковалось во всех композиторских организациях СССР. И пригласить на этот пленум гостей из всех республик, чтобы они высказали свое мнение о представленной музыке. Для пущей объективности сам Канчели на пленуме присутствовать не собирался, объяснив это поездкой на премьеру своего сочинения где-то в Европе (где про притязания его коллег ничего не знали, да и никогда уже не узнали).
Когда Гия Александрович обратился к главному редактору нашего журнала Юрию Семеновичу Кореву со своей просьбой, тот сразу предложил послать в Тбилиси Наталью Михайловну Зейфас, автора уже вышедшей к тому времени книги о творчестве самого Канчели. Дескать, кому как не ей должна быть близка грузинская тема. Гия Александрович замахал руками: "Ни в коем случае! Что бы она ни сказала, все же решат, что это я на нее повлиял!" Присутствовавшая при разговоре Наташа предложила мою кандидатуру: "Он у нас тоже автор книги о грузинском авторе, но живущем в Москве и в нынешних разборках в республике никак не участвующем" (в 1986 году действительно вышла моя книга о Ревазе Габичвадзе). "Вот это то, что надо", – одобрил Канчели. И я отправился в Тбилиси.
О подробностях самого пленума рассказывать не буду. В обширной программе попадались интересные работы, но таких композиторов, имена которых были уже и так известны за пределами Грузии. Большая же часть сочинений оказалась из разряда тех, про которые говорят, что им суждено прозвучать только два раза: первый и он же последний. А про взаимные претензии даже вспоминать не хочется. Главными крикунами, выступавшими против Канчели и поддерживающего его Цинцадзе (он, как и Гия, своей работы на пленуме не выставил, чтобы не занимать дефицитное время, полностью отданное коллегам), были как раз те, которым стоило бы помолчать. А те, кто высказывал, быть может, и обоснованные претензии к руководству, думаю, нынче тоже уже не вспомнят, вокруг чего тогда ломались копья. Если же и вспомнят, так улыбнутся: столько нервов тратили из-за какой-то чепухи, вместо того чтобы заниматься делом...
Большой зал Тбилисской консерватории
Зато мне приятно заметить, что именно тогда я впервые познакомился с творчеством двух весьма самобытных и достойных авторов, с которыми нынче хорошо знакомы и в Израиле, потому что они оба сейчас живут и успешно работают тут. Это Йосеф Барданашвили и Реувен Кажилоти (в Грузии его звали Рубеном).
Кстати, я и не подозревал, что они евреи. Я вообще поражался тому, как время от времени тот или иной человек, известный мне в качестве грузина, вдруг оказывался моим соплеменником. Интересно, что сами грузины своих евреев хорошо отличали и никогда не ошибались в идентификации. Как вы их распознаете? – удивлялся я. У них ведь фамилии грузинские, да и видом они, на мой взгляд, ничем от грузин не отличаются. И тут слышал порой самые фантастические ответы. Однажды мне доказывали, что все фамилии, оканчивающиеся на "швили" – еврейские. И Николоз Бараташвили тоже еврей? – спросил я. Нет, как можно! Он не только не еврей, но из рода грузинских князей. Теория рухнула. В другой раз на еврейство претендовали фамилии на "дзе", но и тут пример князей Чавчавадзе оказался убедительным опровержением. Словом, я бы так и пребывал в неведении, как они друг друга различали, если бы Сосо Барданшвили, как его называют друзья и хорошие знакомые, не рассказал мне как-то, что грузинские евреи, даже неверующие, в отличие от большинства русских евреев-атеистов, кое-какие традиции в быту все же соблюдали. Поэтому, видимо, и были всегда заметны среди соотечественников-грузин.
Между прочим, именно в этот приезд я побывал на знаменитой площади в старом квартале Тбилиси, где по соседству располагаются синагога и мечеть, а неподалеку от них – православный храм. Грузины этим соседством очень гордились. И тогда никто, кажется, еще и представить себе не мог, что вскоре этому городу, всегда славившемуся своей терпимостью к иноверцам и людям других национальностей (вспомним хотя бы армяно-грузинский квартал Авлабар, воспетый в "Хануме" Авксентия Цагарели!), предстоит пережить и кровавый разгон мирной оппозиционной демонстрации, и националистический угар времен президента Гамсахурдиа, и войну с Россией... Не предвидел этого и я, сидя за пиршественным столом и в роскошном рабочем кабинете-бункере у гостеприимного Сулхана Федоровича Цинцадзе, наслаждаясь прогулками по колоритным грузинским уличкам, упиваясь спектаклем Театра марионеток Резо Габриадзе, сыгранным так, что я, казалось, стал понимать грузинский язык, хотя до этого только с трудом читал вывески и заголовки в книгах и газетах.
По возращении в Москву я предложил музыковеду из Московской консерватории Светлане Савенко, которая тоже побывала в Тбилиси, написать о пленуме, чтобы рецензия не выглядела официальной позицией журнала, как могло бы стать в том случае, если бы ее написал я. Результат можно охарактеризовать названием, которое носят несколько опер разных авторов, – "Тщетная предосторожность". Светлана Ильинична не стала дипломатничать, а высказала все, как думала. И тут же посыпались письма возмущенной грузинской композиторской общественности: предвзятая критика, односторонний взгляд, "происки Канчели"...
Пока продолжалась наша "любовь путем взаимной переписки", грянула ночь 9 апреля 1989 года. И все эти смешные взаимные претензии ушли в прошлое. Интересно, вспоминает ли их сейчас кто-нибудь кроме меня?
Напечатано в журнале «Семь искусств» #5(52)май2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=52
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer5/Licht1.php
