(Продолжение. Начало в №№ 1, 2)
Где находится деревня, Сергей знал приблизительно, и мы поначалу плутали. И поплутали б ещё, не заметь на лесной дороге бабусю в белом платке, рассекавшую на РАФ-4 свежевыпавший снег. Раз в платке – стало быть, староверка, решил я. Дабы не смущать её, дождались, когда машина скроется за деревьями, и поехали, придерживаясь рассыпчатой колеи.
Через полчаса, миновав буреломный лес, увидели среди атласных берёз строения. У въезда в деревушку стояло длинное здание с табличкой на русском «Школа». РАФ-4 стоял тут же, у крыльца. Осторожно постучали в дверь. Открыла та самая «бабуся» в широченной длиннополой юбке с множеством оборок. И вовсе не бабуся она, оказывается, а молодая, улыбчивая женщина – местная учительница, Антонида. Узнав, что я из России, обрадовалась, пригласила нас в кабинет. Усадив за отдельный столик, достала разовые бумажные стаканчики, налила брусничного морсу, нарезала ломти свежеиспеченного, с хрустящей корочкой, хлеба:
– Отведайте нашего кушанья! Токмо испекли.
Мы из вежливости пытались отказаться, но Антонида мягко настаивала:
– Что ж вы такие стеснительные. Откушайте, а то я плохо думать буду!
На вкус хлеб отличался от привычного нам. Заметив наше удивление, она с улыбкой пояснила:
– Мы в тесто молотый перец добавляем.
Когда мы подъели даже крошки, довольная Антонида провела нас в класс, общий для всех двадцати двух учеников. Вторая учительница, постарше возрастом, как раз что-то объясняла ученикам.
Большинство детей с чисто славянской внешностью: русоволосые, со смышлеными, живыми серо-голубыми глазами. У всех старинные имена: Дарья, Нил, Лукьян. Сидят каждый за отдельным столом, отгороженным от соседних невысокими перегородками. Учебная программа построена так, что с первого класса прививаются навыки к самостоятельной работе. Учитель подключается, лишь когда ребёнку что-то непонятно. Физику, химию дают поверхностно. Основной упор делается на математику, геометрию, историю, литературу, русский, правоведение. Уровень получаемых знаний у детей настолько высок, что Ульяна Фонова и Епифан Реутов в 2010 году на олимпиаде по русскому языку в США были отмечены золотой и серебряной медалями. Кроме обычных каникул дети не учатся ещё семь дней на Пасху.
Чтобы не мешать занятиям, я попросил учительницу свести меня с кем-нибудь из знатоков истории общины. Антонида вздохнула и, посетовав, что ноне почти все мужики в море, предложила пообщаться с дедом Ермилом – единственным из глав семейств, кто сейчас дома.
– У нас нельзя чужим в избу, ежели хозяин в отлучке. А он радый будет. Оба сына, что с ним живут, в море. Сноха с бабой Марфой к внучке поутру уехали.
К дому Ермила шли по натоптанной снежной тропке, вьющейся между стоящих вразброд среди леса аккуратных домов.
Деревня оказалась небольшой – девять «дымов». Вид изб несколько озадачил – собраны не из брёвен, а из дощаных щитов, между которых проложена теплоизоляция. Во дворах образцовый порядок, почти во всех ухоженные пуховые козы, правда немного: по три-четыре.
Дед Ермил сидел в сенях у верстака на оленьей шкуре и тесал из березовой заготовки топорище. Природа, похоже, кроила его по особому заказу: крупная, несколько тяжеловатая медвежья фигура, покатые плечи, узловатые пальцы натруженных рук.
– Здравствуй, радость моя, – сипло пробасил он учительнице.
На меня же, худосочного очкарика, только настороженно покосился. Антонида низко поклонилась и пояснила цель визита. Узнав, что я писатель, участник российской кругосветной экспедиции, да ещё автор двух романов о староверах, удостоенных всероссийской премии, и собираю материал для третьего, старик заметно помягчел. Не торопясь снял фартук, разгладил сивую, похожую на лопату бороду и пригласил в избу. Сам прошёл вперёд твёрдым, во всю ступню шагом.
Здесь уже чувствовался русский дух: дощаные стены чисто выскоблены, «глухая» разрисована охрой – пышные цветы на фоне затейливого орнамента; неокрашенный, плотно сбитый пол оттёрт песком добела, на нём тканые дорожки; в углу над столом божница, заставленная иконами, рядом, на деревянном гвозде, лестовки1. У окна ткацкий станок, тут же в берестяном коробе клубки пряжи.
Пока я оглядывал внутреннее убранство, дед Ермил надел за перегородкой белую рубаху, расшитую по краю красными нитками, затянул поясок с кистями и поставил самовар к трубе, выведенной в печной дымоход. Вскоре мы, прихлёбывая заваренный из толчёных плодов шиповника чай (мне, как я успел заметить, он достал отдельно стоящую гостевую кружку), беседовали об их житье-бытье на Аляске.
– Ну, коль имеешь интерес, слухай. Тута поселились недавно – в 1983 году. Вообще наш корень из Тамбовской губернии идёт. Как послабление вышло2, так вся обчина на Дальний Восток перебралась, – тама землю щедро, до ста десятин3 на семью давали. Мой дед со всей оравой под Владивостоком надел получил. При большевиках в Китай подались. Тама я и родился.
– Фантастика! Я ж, дядя Ермил, тоже в тех краях 20 лет жил. А вы не помните, из какой деревни ваши?
– Вот это да тебе! Антонида, гляди-кась – гость-то земляк почти!
– Поистине пути Господни неисповедимы!
– Из Смирновки, недалече от Раздольного. Слыхал?
– Про Смирновку не слышал, а вот в Раздольном бывал. Мой однокурсник оттуда – ездили к его родителям в гости… А на Аляске-то как вы оказались?
– Ну, слухай дале. Из Китаю перебрались сперва в Бразилию, опосля в Николаевск – то в штате Орегон. Тама много брата с нашего стада и поныне, да простору маловато. Засим сюды и уехали – здеся, на воле, жизнь в радость. Жительствуем по большей части рыбалкой. Промышляем в море-окияне за 150–200 верст отсель. Я, правда, ужо не ходок – ноги подводют. Таперича столярничаю и пимы из руна кому потребно катаю. За выход робята сетями до 600 пудов берут – то пока море не встанет. А ежели мороз вдарит так, что море льдом покроет, на перемёт начнут. Наживку – на крючья, а лесу сквозь лунки протягивают. Рыба, слава Богу, кормит, но всё тяжельче. Сам посуди: цена на горючку за 10 годов выросла с доллара до четырёх, одначе на рыбу без перемен. А ещё промысловую лицензию плати, катер и кажного, кто в море ходит, страхуй. В остатке – токмо на хлеб. Но Господь милостив, покуда без скудобы обретаемся.
– Ну что вы, деданя, всё про мужиков. Гость ещё подумает, что бабоньки без дела сидят, – возмутилась Антонида.
– Так и расскажи. Я, что ль, против? – сурово обрезал Ермил.
– Ладно, не серчайте. Сказывайте сами. Мне к детишкам пора.
И Антонида ушла.
– Что правда, то правда, домовитые оне у нас. – Опять заговорил дед, после того как за учительницей закрылась дверь. – Ткут полотна, холстины, сучат пряжу, шьют и вяжут токмо оне. И чадородьем не обижены. Вот у меня три сына, две дщери. Ело готовят тоже оне. Трапезничаем токмо своим. Потому все крепкие, здоровые. Лишь сахар, соль, муку берём у одноверца в лавке. В Василле есть така. Она чистая. Да и туды мало ездим. Люд-то ноне в городе дичает. Иные просто в безумство впали. Не ведают, что творят! Поганят рот срамословием, табачным зельем. Блуд, как ржа, души их разъедает. Боже упаси от сих бесовских искушений. Эх, слабнет народ… Знамо, идти вниз куды легче, чем наверх к Господу… Мы не курим, бражничаем токмо по великим праздникам. Саму брагу ставим на берёзовом соку. Одеваем вот таки рубахи навыпуск с косым воротом и непременно с пояском.
Тут дед Ермил, показывая, встал на некоторое время во весь рост.
– Бород не бреем: Христос же с бородой! Бабы ходют в сарафанах, запонах. Замужние в платках, чтоб волос не казать. Девицы с косами и непокрытой головой. Американцы нас уважают за трудолюбие и честность. Но мы чужаков – людей не отеческой веры – в свою обчину не допускаем. Желающих принять наше вероисповедание али жениться на девице испытуем три года по всей строгости. А до того молодые просто «дружат», как мы говорим – «играют». Мужики ходют в церкву кажный день, женский пол токмо по седьмицам. Тогда воссоединяемся в общей молитве. Молимся с двух часов ночи до восьми-девяти утра, покуда все шесть слав не прочтём. Ночная-то молитва доступнее Богу. По правде сказать, часть канонов первоисточного православия ужо размылась временем, но основу блюдём крепко, без перемен. С этим строго.
Тут дед надолго замолчал.
– Дядя Ермил, может, вы ещё что расскажете? – спросил я с надеждой.
– Погодь, – промычал он сквозь зубы. – Чтой-то колено опять ломит, мочи нет… Тепла, видать, недостаёт. Вот ведь оно, паря, студёно море как откликатся…
Старик встал, прихрамывая, подошел к большой белёной печи, отодвинул заслонку. Набил чрево березовыми поленьями, подсунул завиток бересты и запалил огонь.
Вернувшись на место, продолжил свою неторопливую, обстоятельную речь, иногда всё же морщась от боли.
Я с удивлением узнал, что старательство на Аляске живо и им по-прежнему занимаются тысячи людей, но в их общине этот промысел не прижился. Как признался дед: «Пытал и я фарт, однакось бросил – понял, угарное то дело. Пьяным становишься. А вот в соседствующей с нами деревне баптистов половина мужиков кажный год с июня по август с лотками по ручьям шатаются – золотарят».
Оказывается, золотоносные земли, а это широкая полоса, охватывающая долину и притоки Юкона, разбиты на участки площадью 40 акров (16 гектар), и любой американец, решивший испытать судьбу, может, заплатив 250 долларов, взять землю в аренду. На ней разрешается даже ставить лёгкие постройки, но по окончании договора старатель обязан вернуть участок в исходном виде (отвалы по берегам выровнять, постройки убрать, лес, срубленный для хозяйственных нужд, восстановить посадкой саженцев).
Как известно, технология добычи золота основана на свойстве драгоценных крупинок, вымываемых речными струями из гор, погружаться благодаря высокому удельному весу (золото в 19 раз тяжелее воды) в рыхлый песок и в конце концов, достигнув плотной глины – непроницаемой «кровати», образовывать там со временем залежи. Задача старателя – найти такое место, а затем, черпая песчано-гравийную смесь, промывать её в лотке (или с помощью плавающей на воде драги4) до тех пор, пока на рифленом дне не останутся одни мерцающие пластинки и крупинки золота, а если повезёт – и самородки. Берёзовский старец, видя, с каким интересом я слушаю и заношу в блокнот его сказы, настолько воодушевился, что даже поведал мне о ещё одном, мало кому известном, способе добычи.
«Опосля паводка, токмо спадёт и посветлеет вода, ходи по речке в броднях с трубой. Труба та не простая – с одного конца закрыта стеклом. Держишь тот конец в воде и высматриваешь жёлтые блёстки, а как узреешь, не зевай – греби ковшом. В уловистом месте случается достать с четверть фунта5 шлихового золота. Иной раз и самородки попадаются – невеликие, с ноготь. Самое главное – суметь верно место выбрать. Боле всего золотинок быват у песчаных кос в затишке от водоворотов. Однакось сей способ годится токмо неделю – покуда рыжуха в песок не ушла. Ещё одна верная наводка – чёрно-жёлтый, искристый песок, его пиритом кличут. Коль увидишь, не сумлевайся, – рыжуха рядом».
От деда я узнал, что старательский сезон на Аляске скоротечен – три месяца. За это время лоточник в среднем намывает на 30 тысяч долларов (это приблизительно килограмм золота). Работа каторжная: впроголодь, в ледяной воде, в окружении беспощадных туч гнуса, часто с ночёвками в тесной, холодной палатке. И не столь уж велик заработок, но увлечённых, вернее сказать больных этим занятием, на Аляске, как и 100 лет назад, тысячи.
А чтобы вы, уважаемый читатель, поняли и оценили, как образно и мудро выражался старец, позволю себе привести ещё несколько его дословно записанных суждений: «В семье не должно быть “Я”. Должно быть “Мы”»; «Живём, а не видим, что солнце светит»; «Наг родился, наг уйдёшь»; «Господь любит всех»; «Стыденье – главная девичья краса»; «Чем больше радеешь, тем ближе к богу»…
Заметив, что старик заговорил медленнее, с остановками, я понял, что пора завершать беседу. Тем более что и Сергей заждался. Прежде чем проститься, достал из сумки роман о староверах «Золото Алдана», подписал его и вручил сказителю. Прочитав посвящение и аннотацию, дед Ермил подивился:
– Как так? Татарин, а об нас написал!
– Сама жизнь подвела меня к этой теме. Ваши одноверцы в 1971 году на Сихотэ-Алине спасли нас с другом от голодной смерти. Пожив тогда в их скиту несколько дней, я понял, насколько искажено в миру представление о старообрядцах. Со временем вызрело желание поправить это. Тем более что ваша многовековая преданность отеческим идеалам, умение жить в достатке даже на бесплодных землях не может не вызывать восхищения.
Я поклонился и направился было к двери, как неугомонный старик остановил.
– Погодь чуток, – произнёс он и скрылся за перегородкой.
Вышел весь какой-то торжественный. Протянув тёмную деревянную иконку Богородицы, с чувством произнес:
– Возьми! То моё тебе благословение! Путь у вас дальний, а иконка сия намоленная, благоносящая. Не сумлевайся – поможет, ежели тяжко будет. – Переведя дух от волнения, убежденно добавил: – Матерь Божья лучше всех оберегает от нечистой силы!
Я растерялся – такой бесценный дар! Но принял с благодарностью, судорожно сглотнув подступивший к горлу комок. Глянув на лик Божьей Матери, ощутил в руках странное покалывание, а следом теплоту, окатившую волной сердце. Мне захотелось обнять этого сурового, много пережившего человека, но понимал, что подобная вольность здесь неуместна.
– Благодарствую, спаси Господи! – взволнованно только и выдавил я, низко поклонился и направился к выходу.
– Паря, не серчай, ишо ведь про самое важное запамятовал! – опять остановил Ермил. – Про стару церкву-то не сказал. Время есть?
Я замялся в нерешительности: неудобно было злоупотреблять терпением Сергея Натёкина.
Но дед Ермил истолковал заминку по-своему. Озорно улыбнувшись, он скомандовал:
– Поехали, покажу её! Это диво дивное! Знаю доподлинно – строена она аж во времена Павла Первого.
К машине я шёл напряжённый, переживал, что Сергей, узнав, что надо ещё куда-то ехать, рассердится, но ошибся.
– С вами не соскучишься, – только и сказал он, убирая книгу в бардачок.
Дед Ермил сел впереди и, пока ехали, как штурман, уверенно командовал: «Тута прямо до горы, таперича к морю. Тута – глуши».
Выйдя, он напустил портки поверх катанок и широко зашагал по снегу в лес. Мы за ним. Сергей вдруг повернул обратно. «Лопату возьму», – пояснил он, обходя меня.
Когда перевалили лесистую гряду, нашим взорам открылась почерневшая, утонувшая в снегу рубленная в «чашу» церквушка. От неё веяло временами расцвета православия на Аляске. Маленькая, неказистая, она, тем не менее, вызывала массу чувств и ностальгических образов. Ещё бы – возможно, в ней молились, просили милости у Бога отважные российские промышленники Григорий Шелихов и Александр Баранов, сумевшие за 50 лет освоить богатейшие земли.
Несмотря на маленький размер, это действительно была не часовня, а именно церковь с алтарным прирубом. Я обернулся к Ермилу:
– Зайти можно?
– Иди, иди подивуйся. Токмо ничего не трожь и светом не пыхай, – кивнул он на фотоаппарат.
Низенькая дверца была завалена снегом. Ничего страшного – я знал, что на севере они всегда открываются вовнутрь. Сергей подал лопату. Прокопав траншею, спустился и толкнул дверь. Она отпахнулась, и я шагнул в темноту… в далёкое-далёкое прошлое. Когда присмотрелся, увидел, что стены, центральный аналой, царские ворота, алтарь, престол за ним – всё покрыто бахромой инея. В воздухе мерцали падающие блёстки. Дверца заскрипела – это протискивался в дверной проём крупногабаритный дед. Он тоже встал, привыкая после слепящего солнца к царящему здесь сумраку.
Подошли к престолу. На нём чернели иконы: лики не видны, но, как ни странно, и от них веяло былым величием русского духа. В такие минуты особенно остро понимаешь, как много потеряли мы, уйдя с Аляски. И как символично, что спустя многие десятилетия почитатели древлего православия, праправнуки первопроходцев вернулись, пустили корни, обжились вблизи этой обители. Захотелось даже крикнуть нынешним маловерам: «Врёте! Выстоим! Возродим Россию!»
* * *
В Василлу возвращались впотьмах. От полученных впечатлений меня переполняла радость. Боясь испортить её неверным словом, я всю дорогу молчал. Не покидало ощущение, будто сегодня на машине времени совершил путешествие в далёкое прошлое. Удастся ли ещё прикоснуться к столь ревностно хранимому укладу канувших в Лету времён?! Пообщаться с людьми, хранящими с упорством, достойным подражания, первоисточное православие, старорусские традиции.
ВПЕРЁД, В КАНАДУ!
14 марта 2011 года
Мини-вэн наконец отремонтирован, и сегодня мы покидаем гостеприимный Анкоридж. Впереди тысячи километров заснеженных гор и безлюдных лесов Аляски и Канады, вулканы и каньоны Нижних штатов Америки. И лишь в Мексике, а возможно, в Гватемале мы надолго – до самой Огненной Земли – пересядем на велосипеды.
Провожать приехали все, кто помогал нам готовиться к долгой дороге. За две недели мы сроднились с этими милыми, добрыми людьми. Сейчас они давали последние советы, просили быть осторожными на обледенелой дороге. Дядя Дима, пока мы прощались, наносил из кладовки в наш багажник пудов десять тушёнки, рыбных и фруктовых консервов. Его сосед – дядя Ваня – добавил к его дарам увесистый шмат сала и пачку географических карт до самой Папуа – Новой Гвинеи. Оказывается, он в молодости мечтал пройтись по Южной Америке, Австралии, побывать на тихоокеанских островах, но так и не собрался.
Впоследствии, в дороге, этот продуктовый запас нас здорово выручал: с приобретением привычных продуктов в Канаде, а тем более в США всегда были сложности.
Даже столь непродолжительная дружба с этими замечательными людьми оставила неизгладимый след в душе, что-то поменяла в моём мировоззрении. Сейчас я вспоминаю о них с теплотой и нежностью.
Интересно, отчего мы, русские, такие дружные за границей, дома живём каждый сам по себе? Мне кажется, когда человек оторван от Родины, в нём просыпается дух землячества.
Машина шла резво, несмотря на то, что обзор водителя был ограничен, – печка не работала, и намерзающую на переднее стекло изморозь приходилось соскабливать ножом, а остатки оттаивать ладонью.
Асфальт чистый, с бляшками льда на некоторых участках. По краю дорожного полотна косая насечка, как только наезжаешь на нее, так колёса начинают тревожно гудеть, сигнализируя водителю: «Осторожно – обочина рядом!»
* * *
15 марта – особенный день в моей биографии. Во-первых – 61 год назад я увидел Божий свет, во-вторых – в этот день старшая дочь Ольга подарила нам с Танюшей первого внука (чтобы не обидеть мать, второго она родила в её день рождения – 9 февраля!). В общем, повод нарушить сухой закон был уважительный, и я купил в придорожном маркете (вокруг него ни одного жилого дома, сплошь глухая тайга) для вечернего «застолья» две бутылки дорогущего марочного вина.
Приподнятое настроение вскоре было подпорчено поломкой машины – отказал бензонасос. К этому времени мы были уже в 370 километрах от Анкориджа. На улице двадцатиградусный мороз, свирепствует ветер, быстро выдувающий из салона остатки тепла. Чтобы не замёрзнуть, наваляли в лесу сухостоин и развели у обочины костёр.
Возле огня ничего не страшно, даже зимой. Время от времени подбрасывая хворост, наслаждаемся теплом. На наше счастье, машина встала на перевальной седловине, и нам каким-то чудом удалось посотовому связаться с Ильёй Ивановым. Через минут двадцать получаем СМС: «Нашёл в Анкоридже бензонасос за 300$. Скоро выеду». (Как позже мы узнали, он звонил и механику из ближайшего к нам селения. Тот запросил 640$ за насос и 350$ за работу.) Через четыре часа бесценная запчасть была у нас.
Николай на пару с нашим Ильёй сразу принялись за работу: снимать бензобак и менять установленный в нём бензонасос. В это время возле нас останавливается небольшой автобус. Из него выходит Анатолий – друг Василия Данилюка (мы с ним встречались, когда он с женой и девятью детьми заезжал к Василию погостить). Несмотря на сгустившиеся сумерки, Анатолий как-то засёк нашу машину. Выяснив, что техническая помощь уже не требуется, принёс из автобуса двухлитровый термос и пакет с домашними пирожками. Напоил, накормил нас и не уезжал до тех пор, пока мы не завели свой мини-вэн. А его в автобусе ждут кроме взрослых детей и малыши – самому младшему восемь месяцев. Вот это взаимовыручка!
Поскольку уже стемнело, ночевать пришлось тут же. «Поляну» по случаю моего дня рождения накрыли на пенках, положенных на снег. Зачем-то долго спорили, с какого вина начинать: с красного или белого? Остановились на красном. Я распечатал и разлил переливающийся рубинами, довольно густой напиток по кружкам. Пока Костя произносил поздравительный тост, все переминались с ноги на ногу – замёрли на ветру, с нетерпением ожидали встречи с полузабытым Бахусом и предвкушали скорые волны тепла и блаженства. Наконец речь окончена, индейский нож с рукояткой из челюсти волка подарен, и мы, дружно чокнувшись, выливаем живительный эликсир в застывшую на пронизывающем ветру утробу.
Прошло несколько секунд, а на лицах у ребят вместо наслаждения отразились чувства, вернее будет сказать целый букет чувств, совсем иного характера: недоумение, удивление, разочарование, сменившиеся вдруг… хохотом.
Оказывается, я купил не марочное вино, а дорогой концентрированный сок в бутылках, очень похожих на винные. Когда приступы смеха пошли на убыль, Николай глубокомысленно изрёк: «Камиль, английский учить надо!»
Скоро Канада. Едем мимо бесчисленных озер, острозубых хребтов с чуть облесенными склонами. На высоте 700–800 метров лес вообще исчезает и голые скаты превращаются в практически готовые горнолыжные трассы – осталось лишь подъёмники установить.
Миновали мощный, весь в глубоких разломах глетчер. На выходе из ущелья его край обрывался искрящейся ступенью высотой не менее 80 метров. Одна ледяная башня на наших глазах отошла от него, постояла, слегка наклонившись, и рухнула в долину реки, рассыпавшись от удара на стекловидные осколки. Следом пронёсся басовитый гул, а само место падения накрыло облако алмазной пыли. Дальше, в глубине горного массива, просматривалась котловина, сияющая девственной белизной. Красотища невообразимая!
Через час миновали ещё один ледник, только поменьше. Лес стал густеть, и на снегу сразу появились не только наброды зверей, но и они сами: в основном лоси, а вот пронеслось серо-коричневой лавиной стадо карибу.
Через каждые 20–30 километров стоят избушки таперов – охотников. Над одной из них гулял, пластаясь и клубясь, печной дым. Они не похожи на зимушки наших промысловиков. Стены этих хижин составлены из врытых стоймя в землю тонких брёвен. Чем подобное решение обусловлено, непонятно, но, на мой взгляд, когда брёвна лежат друг на друге, щелей должно быть меньше.
Ели в этих краях смешные – стволы тонкие, ветки короткие, с полметра.
Объехали необычайно крупный горный узел, состоящий из трёх расположенных по углам равностороннего треугольника вулканов. Самый массивный и высокий, опоясанный цепочкой полупрозрачных, пухлявых облачков, – спящий Санфорд. По форме он похож на Килиманджаро: пологие подходы и устремлённый в небо глянцевый конус, слегка обрезанный сверху. Два других активные и сейчас чадят потихоньку. Котловина и цирки между ними заполнены льдом.
Многочисленные хребты, расходящиеся лучами от этого мощного узла, образуют сложную систему предгорий.
16 марта 2011 года
Скоро граница. Горы, отступая к горизонту, становятся всё ниже, силуэты мягче. Чистые спокойные небеса сияют так, что вверх смотреть больно.
А вон и американские пограничники, таможня показалась. Странно, машут: «Проезжай, проезжай!» Оказывается, американцы документы проверяют только при въезде. Впереди скромная табличка «Канада»6, но сам КПП появляется лишь через 27 км. На нем развевается бело-красный флаг с расположенным в центре кленовым листом.
Остановились перед знаком «STOP». В окошко выглянул приветливый малый. Он буднично поинтересовался, куда едем, есть ли огнестрельное оружие и сколько дней будем в Канаде. Убедившись, что визы не просрочены, сверил с фотографиями на паспортах наши физиономии и пожелал счастливого пути.
Наш день протекает по незыблемому распорядку. Выезд в 8.00. Через каждый час пути, в течение которого за рулем сидят попеременно Костя и Илья, остановка на 10 минут. Её используем для поддержания физической формы (пробежки, приседания, растяжки…). Тогда же происходит смена водителя. В 13 часов обязательный двухчасовой обеденный перерыв – и снова в путь до 18 часов. Трудовое законодательство свято блюдём – рабочий день восьмичасовой. Костя, будучи прилежным учеником четырёхкратного чемпиона России по спортивному туризму Николая Рундквиста, считает, что для успеха столь длительной экспедиции самое главное – не устраивать гонки и обязательно питаться три раза в день с включением в рацион горячих первых, вторых блюд и салатов из свежих овощей. Последующие месяцы полностью подтвердили эффективность такого подхода.
За дорогой канадцы ухаживают спустя рукава – асфальт сплошь в снежном накате. Да и чего ради чистить – впереди несколько сот километров почти безлюдной местности. К сожалению, и качество дорожного полотна заметно упало: все чаще попадаются знаки и светоотражающие флажки, предупреждающие об ухабах, рытвинах, сужениях. Зато на указателях вместо «миль» привычные для нас «километры».
Ровно в 18.00 остановились на оборудованной автостоянке. Машины, въезжая на нее, располагаются по кругу, а центр остается нетронутым. На нём мы и поставили палатки. Вскоре выплыла улыбчивая луна. Вокруг нее красовался белесый обруч – верный признак приближения мороза. При лунном свете сразу оживилась, повеселела округа.
Вчерашнее гало – кольцо вокруг луны – не обмануло, к утру подморозило так, что, пока завтракали, на усах выросли сосульки. Всего на приём пищи и свертывание лагеря ушло 25 минут. Что значит мороз! А может, опыт?
Днём прошлись по весьма необычному лесу, выросшему на окраине городка Ватсон-Лейк возле одноимённого озера. Это вообще-то парк, в котором на бесчисленных столбах и щитах развешаны или прибиты гвоздями десятки тысяч разноцветных табличек, вымпелов с эмблемами предприятий, фамилиями и адресами людей, названиями деревень, городов, компаний, именами любимых, родовыми гербами, автомобильными номерами и т. п.
Этот «лес» пользуется у канадцев огромной популярностью. Они едут сюда со всех уголков страны, чтобы заявить о себе, о своих пристрастиях, о любимом предприятии, о своей семье. Мэр города, придумавший столь оригинальный ход, не пожалел денег на рекламу, и сейчас мэрия, эксплуатируя неистребимую страсть людей ко всякого рода меткам, обеспечила многократный рост доходов местным гостиницам, ресторанам, автозаправкам и, попутно, пополнение городской казны.
Мы тоже оставили свои «метки» – два вымпела – и сфотографировались на память со знамёнами России, Краснодарского края, Башкирии и Русского географического общества.
Теперь немного о прозе нашей жизни. Ввиду того, что печка в машине не работает, у большинства из нас пальцы ног прихвачены морозом. У меня на руках от постоянного холода распухли суставы. Но главная проблема не в этом. Как только утром мы набиваемся со всем скарбом в машину, так окна покрываются слоем инея. После того как прочистим и отогреем лобовое стекло ладонями, процедуру «стеклоочистки» приходится повторять каждые 10–15 минут.
Машин на дороге по-прежнему мало. В основном натужно ревущие на подъёмах лесовозы. У нас лес возят хлыстами, а тут стволы (ели вперемешку с соснами) сразу пилят на брёвна длиной три-пять метров. Несколько раз видели оленей, которые что-то лизали на асфальте. Видимо, соль нашли.
После обеда повалил снег. Скорость резко упала. По-прежнему холодно. Грезим о тех временах, когда спустимся в более тёплые широты. Правда, там нас ожидает другая беда, – кондиционер-то тоже не работает.
БИЗОНЬЕ ЦАРСТВО
Четвёртый день колесим по Канаде. По-прежнему безлюдно. За все дни ультрамариновое небо ни разу не покромсали следы реактивных самолётов. Да и сама дорога какая-то неживая – хорошо если одна машина за час встретится.
По мере углубления в Страну кленового листа ельники густели. На третий день появились мачтовые сосны, задыбились хребты один круче другого. Могучие ледники, сползая вниз, нагромоздили перед собой моренные валы. И звери, поначалу редкие, стали попадаться чаще: то сохатые пройдут, то карибу пробегут, то горные козы по камням проскачут. Вспугнули даже стаю волков, терзавших лосиху на льду замёрзшей заводи.
Когда Костя стал спускаться к ним с камерой, волки неохотно, постоянно раздражённо оглядываясь, затрусили через корытообразную ложбину в сторону густого ельника. Она оказалась заполненной столь пушистым снегом, что звери, не находя опоры, беспомощно забарахтались, погружаясь в белую перину с головой. Это была удивительная картина!
В этих краях индейцы многочисленны. Мужчины с чёрными, как воронье крыло, гривами волос и, несмотря на мороз, все без головных уборов. Странно было видеть седоволосых пожилых индианок, восседающих за рулём громадных фордов. Кстати, канадские водители правил не признают – гоняют так, что только свист стоит. Мы здесь, пожалуй, самые дисциплинированные – едем строго в соответствии со знаками (за всё время ни одной машины не обогнали!).
Вдоль дороги примерно каждые 20 километров имеются стоянки, обустроенные парой туалетов и контейнерами для мусора. Контейнеры оснащены потайными защёлками, чтобы медведи и росомахи не могли поднять крышку и разбросать отходы.
* * *
Сегодня ровно месяц, как мы в «поле», но, вопреки статистике, обострений межличностных отношений в команде не наблюдается. Напротив – стали ещё дружней, сплочённей, организованней. Притирка прошла быстро и безболезненно. В команде с первого дня царит дух мужского братства и взаимопонимания. Вместе с тем мы постоянно подтруниваем друг над другом. Больше всех надо мной. И порой так уморительно, что потом долго не можем унять смех.
Разбудил нас в 7.00 жизнерадостный крик «Подъём!» успевшего соскучиться по обществу Ильи. Мы открываем глаза и с хрустом отворачиваем оледеневшие края спальников. Они хоть, по заверению производителя, фирмы «BASKO» и из гусиного пуха, я мёрзну в таком, как в синтепоновом. Затем осторожно высовываем головы, – лишь только начинаешь выбираться из прогретого гнезда, как с потолка сыпется иней. Зябко отряхнувшись, выползаем, надевая на ходу куртки и бахилы, к дымящейся в мисках каше. Пока едим, Костя знакомит нас с программой на очередной рабочий день. Перспектива новых встреч и приключений сразу взбадривает, повышает тонус.
Вот и сегодня не успели отъехать от стоянки и двух километров, как увидели стадо бизонов. Мы в восторге – ещё бы, ведь был период, когда их практически истребили (если в 1850 году общая численность бизонов составляла 50 миллионов голов, то уже в 1900-м осталось несколько сот). А тут на тебе – стоят, голубчики, спокойно в каких-то двадцати метрах от дороги в клубах пара от дыхания! На нас ноль внимания – уткнули огромные шарообразные головы глубоко в снег и ищут траву. Сколько ж им надо нарыть её из-под метровой толщи, чтобы насытить свои тысячекилограммовые туши!
Мы опасливо вышли из машины и стали щёлкать затворами фотоаппаратов. Бизоны – ноль внимания! Чтобы заставить их хоть приподнять заиндевевшие морды, пришлось всем дружно орать во всю мочь. Эта фотосессия могла длиться бесконечно, не скомандуй Костя: «Поехали!» Вскоре видим – ещё одно стадо! Опять съёмки.
Проехали не больше пяти километров – на белом холсте, перед лесом, зачернела уже целая орда с телятами. Поскольку до этого бизоны никак не реагировали на наше присутствие, мы вознамерились сфотографировать их поближе. Подходим с Костей всё же осторожно. Фотографируем и делаем пару шагов – флегматичные бизоны даже головы не поднимают. Опять фотографируем, и вновь пару шагов вперёд. Я так увлёкся, что не заметил, как вожак заволновался и, в тот момент, когда я снимал на видео телёнка, пробивающегося к мамаше по глубокой траншее, ринулся на меня, рассекая снег могучей грудью.
Слышу крик: «Камиль, беги!» Обернулся и… припустил к машине со скоростью гончей собаки. Все уже сидели в ней, и Илья, открыв дверь, тихонько ехал, чтобы, как только я заскочу, рвать прочь от рассвирепевшего дьявола.
Бизон почти настиг меня – ощущал это затылком. И тут, сам не знаю почему, вдруг выпустил из рук фотоаппарат с тяжеленным объективом. Оказалось, что этот вроде как бессмысленный поступок спас меня.
Как только я влетел в машину, Илья поддал газу. Пока отдыхивался, ребята рассказали, что бык неожиданно остановился и принялся с яростью топтать что-то чёрное прямо на асфальте…
Жаль технику – дорогая. Но горевал я не о ней, а об утрате бесценных фотографий и видео, растоптанных быком. Утешало только то, что «жертвоприношение» было не напрасным. Могло случиться, что страховой компании пришлось бы крупно раскошеливаться, как минимум на моё лечение. После этого остросюжетного случая мы еще много раз видели бизоньи стада, но любовались ими и фотографировали, уже не отходя от машины. А мне Костя вообще запретил выходить из неё.
К полудню пересекли лесистый хребет и спустились в мрачное, узкое ущелье. Здесь сосен уже нет – одни тёмно-зелёные ковры елей, рассечённые грязноватыми языками сошедших лавин.
Вырвавшись из теснины, утомительно долго петляли по «щеке» ещё более глубокого ущелья, заставленного каменными башнями, остроконечными шпилями. Его гранитные обнажения оживляли ледопады, затейливо огибающие скалистые выступы. Их переливающийся перламутром лёд был такой чистоты и прозрачности, что в местах изгибов лучился, отражая свет.
На одном из отполированных временем утёсов стоял, как монумент, снежный баран. Он настолько был уверен в своей недосягаемости, что даже не повернул в нашу сторону голову, увенчанную ребристыми спиралями массивных рогов.
Обедать остановились в очередной межгорной впадине, на берегу высокогорного озера. Красота вокруг неописуемая: залитое солнцем белоснежное блюдо, обрамленное могучими хребтами, подпоясанными зелёным кушаком, сверху накрыто прозрачным бирюзовым сводом со слепящим оком на юге.
Мы проехали и прошли по Аляске и Канаде уже 4200 километров, а вокруг всё бесконечные гряды высоченных хребтов, ущелья и пропасти! Поистине, американская и канадская Аляска – горное царство! А панорамы – одна краше другой!
Отдохнув, оставили эту чудную впадину и поднялись на следующий массив. Тут профиль вершин резко изменился – горы стали походить на циклопические столы: макушки словно кто-то срезал ножом.
Поднимаясь по серпантину всё выше и выше, оказались на одной из таких «столешниц» на высоте 1025 метров. Впереди открылась (наконец-то!) холмистая, густо облесенная равнина, изрезанная змейками рек, испятнанная плошками озёр и прикрытая сверху войлоком низких облаков. Её освещали лишь три тусклых серебристых снопа, чудом пробивших прорехи в сером покрове.
К дороге то и дело подступали парящие наледи: речки промёрзли до дна, вода в поисках выхода разливалась и текла поверх льда и снега. Не дремлющий мороз быстро сковывал её. Намерзая слой за слоем, ледяная броня растёт, бывает, до нескольких метров в толщину. Но вода всё равно находит проход и вновь заливает округу. Так до прихода тепла мороз и вода будут спорить друг с дружкой.
Посреди одной наледи видели вмерзшего в лёд лосёнка. Снежная пороша вокруг него в кровавых разводьях – видимо, соболя и росомахи прикормились к дармовому «складу».
Через пару часов заехали в городок Форт Нельсон. Закупили продукты, заправились и, с трудом найдя Интернет, отправили на сайт РГО очередной отчёт с фотографиями. На ночёвку остановились в лесу за городом.
Следует отметить, что таких кондовых лесов, как в Сибири, мы пока не встречали – одни тонкомеры. Максимум – в один обхват.
После ужина заполняли тесты, отвечая на несколько сот самых разных вопросов. Андрей собирает и сводит наши ответы в таблицы для анализа. И не исключено, что через несколько лет мы будем присутствовать на защите его диссертации на тему «Динамика изменения психологического и физического состояния людей при больших нагрузках». Для чистоты научного исследования отвечать стараемся предельно честно.
1 Лестовка – сохранившийся в обиходе старообрядцев тип чёток. Представляет собой плетёную кожаную ленту. Знаменует одновременно и листовицу (лестницу) духовного восхождения на небо, и замкнутый круг, образ вечной, непрестанной молитвы.
2 Николай II в 1905 году подписал «Закон о свободе вероисповедания», позволивший старообрядцам не только легализоваться, но и получить некоторые льготы.
3 Десятина – 1,0925 гектара.
4 Драга – плавающая на воде платформа с мотопомпой. Засасываемая ею взвесь из песка и гальки прогоняется через ребристый лоток, в котором тяжёлое золото оседает.
5 Фунт (старорусская мера веса) – примерно 410 граммов.
6 Канада – площадь 9,976140 миллиона кв. км, население – 35 миллионов, столица – Оттава, продолжительность жизни мужчин – 76 лет, женщин – 83 года.
