Опыт пафосного римейка в восьми картинах, не считая пролога и эпилога
Пролог
Старинная лаборатория, заполненная ретортами, колбами, пробирками. На полках громоздятся покрытые вековой пылью книги. Занимая центральное место, на стене висит большой сачок. Откуда-то сверху пробивается скупой размытый свет.
Подряхлевший Дуремар в очках, в старой залатанной кофте и в шлёпанцах на босу ногу колдует над кастрюлькой, шипящей на спиртовке.
Кричит сверчок.
ДУРЕМАР (негромко напевает). Тара… Тара-ра… Тара-ра-бум… Бумбия… Нет, пыльца крестоцветной белопероне тут явно не подходит… А если желчь куницы попробовать?.. Так, совсем чуть-чуть… Добавим-ка толченый янтарь… Тара-ра… Тара-ра-бумбия…
(нюхает содержимое кастрюльки)
Хм-м… Чепуха какая-то выходит… Ах, старый болван, я же вяленые листья филодондрона положить забыл! Десяток капель сока хамецеруса семидольного тоже не помешают… Так… Перемешиваем, подогреваем…
Дуремар размешивает содержимое кастрюльки. Неожиданно ёмкость начинает плеваться пеной, шипит и заливает спиртовку. Испуганный Дуремар валится на пол, следом летят кастрюля, спиртовка. С полок падают всевозможные склянки, пузырьки… Помещение заполняется едким дымом.
ДУРЕМАР (с отчаяньем). Проклятье! Три тысячи жаб и одна мокрица! Да откуда, откуда мне знать, как делается этот несчастный хлороформ!.. Он думает, что коли я лекарь, то любой состав получить могу. А я не знаю, решительно ничего не знаю, всё позабыл, что знал. Кое-что знал лет 25 назад, а теперь ничего не помню…
(не без труда поднимается с пола, собирает склянки)
Да, лет 25 назад… Тогда я умел почти всё, я был знаменит, был уважаем. Сам господин Карабас за честь почитал пользоваться у меня. За один присест я мог поставить ему до сорока отборнейших пиявок!.. А сейчас позабыл. Всё, всё решительно позабыл…
(устанавливает на место горелку, протирает очки)
В толк никак не возьму: зачем Карлуше хлороформ? Ну, допустим: коллекция… Ну, положим: мухи, шмели, жужелицы всякие… Только немощный больной Дуремар тут с какого боку?.. Привык он там в своих заграницах пустяками забавляться.
(снимает со стены сачок, взмахивает им, изображая, что кого-то ловит)
Вот и вёз бы оттуда этот хлороформ! А нам здесь он без надобности. Жили без хлороформа сто лет – и ещё столько же проживём!.. Да и стар я такие опыты ставить. Ничего не помню, решительно ничего… Лет 25 назад ещё помнил, а теперь…
(машет рукой. Возится с кастрюлькой, напевает)
Тара… Тара-ра… Тара-ра-бумбия… Сижу на тумбе я…
Дуремар вновь разжигает огонь, наливает в кастрюльку какую-то жидкость, добавляет в неё таинственные компоненты... Бормочет что-то, но все звуки глушатся усилившимся пением сверчка.
Картина первая
Фойе театра, который в своё время отыскали Буратино и Папа Карло. Богатые портьеры, витражи, тяжёлая люстра, помпезные колонны – всё говорит о солидности и даже академичности заведения. На самом видном месте – мемориальный очаг, выполненный из мрамора, декорированный золотом. Задний план прикрыт занавесом.
Входят Буратино, Карабас, Пьеро и Карлуша. Карабас нагружен саквояжами, чемоданами, планшетами с засушенными насекомыми. Под мышкой у него полосатый колпачок.
ПЬЕРО (нарочито бодро). Вот, сами извольте убедиться, Буратино Карлыч. Всё-с в наилучшем порядке, учреждение, не побоюсь этого слова, процветает. Средняя заполняемость зала в прошлом квартале достигла 72 процентов. И это при том, что в первом полугодии данный показатель был гораздо ниже-с… Гораздо…
БУРАТИНО. Недурно, милейший. А как у вас с этим?.. С творчеством?
ПЬЕРО (кладёт в рот конфету). На должном уровне состояния, Буратино Карлыч... Бывает, и на фестивали выбираемся. А в позатом году грамотку от министерства получили. Почётную!
БУРАТИНО (оборачивается к Карлуше). Ты слышал, Карлушенька? Грамоту получили!
КАРЛУША. Да, папенька. А грамоту – это хорошо?
БУРАТИНО. Это препрелестно, сын мой! Это замечательно!..
(осматривается)
Ах, если бы вы знали, как я рад, что, наконец, вернулся! Столько лет, столько лет потрачено! И на что? На пошлейшие лондонские мюзиклы, на глупые берлинские постановки, на тошнотворные лав-стори для зажравшихся французов…
(разводит руками)
Да, не спорю, был успех. И нередко – шумный. Слава, заголовки в газетах: «Очередной шедевр от мистера Буратино», «Новое слово мэтра современной режиссуры», «Мастер-класс мсье Буратино»… А поклонницы!..
(к Карабасу)
Карабасушка, дружок, ты не припомнишь, сколько писем пришло мне после той сенсационной постановки?.. Ну, когда мы на бис весь вечер выходили?
КАРАБАС. Кого?
ПЬЕРО. Вы, Буратино Карлыч, вероятно, «Хрустальную лестницу» в виду держите-с? Как же, как же, мы тут тоже читаем печатные органы!
БУРАТИНО. Да нет!
ПЬЕРО. Тогда – «Волшебную комнату»?
БУРАТИНО (топает ногой). Нет же, нет!..
КАРЛУША. Папенька, ты о «Необыкновенном замке» говоришь?
БУРАТИНО. Да! Именно!.. Карабасушка, так сколько?
КАРАБАС. Кого?
БУРАТИНО (почти кричит). Сколько писем, спрашиваю, получили мы после премьеры «Необыкновенного замка»? Не считая емэйлов и эсэмэсок разных?
КАРАБАС. А стамесок там, Буратинкарлыч, не было. Пила была, рубанков всяких чёртова уйма… А стамесок – нет, не было.
Буратино с безнадёжным видом машет рукой.
КАРАБАС (протягивает Буратино колпак). А колпачок бы надели, Буратинкарлыч! Зябко тут, сыро...
ПЬЕРО (горячо). И ничуть! Ну, ежели только самую ничтожную малость… А что вы хотите, конец отчётного периода, отопление для экономии отключили… Накопились некоторые коммунальные долги-с… Но у нас на сей случай имеется альтернативный источник гигакалорий. Обратите внимание.
(указывает на мраморный очаг)
БУРАТИНО. Ба, ба, ба! Очаг! Очагушка! Тот самый… Неужто – тот самый? Пьеро, дорогой, если б ты знал, сколько у меня воспоминаний с ним связано…
(подходит к очагу)
Милый, милый очаг! Родной. Я приветствую твоё существование, которое уже много лет направлено на яркие идеалы тепла и освещения!
(целует очаг, смахивает слезу)
Признавайтесь, любезный, а вы, вероятно, тут уже и думать обо мне позабыли?
ПЬЕРО. Помилуйте, Буратино Карлыч! Как можно-с!.. Неужто мы без понятия тезиса, что после кончины досточтимого батюшки вашего – господина Карло – только вы являетесь полноправным хозяином театра? И вот он в вашем распоряжении.
(обводит рукой пространство)
Правда, крышу подлатать не мешало бы. Зрители иной раз – по осени особенно – с зонтиками на представлении сидят… В гримуборных полы чего-то проседать стали… А бутафорный цех мы от греха подальше в аренду сдали.
БУРАТИНО. В аренду? Что за пошлость?!. Кому сдали? Как?..
ПЬЕРО. А трактирщику-с. Там теперь филиал ресторана «Тридцать три пескаря» будет. Неблагоприятные обстоятельства финансового бюджета, знаете ли…
(отправляет в рот конфету)
Некоторые трудности… Временные-с.
БУРАТИНО. Что за нелепость? Аренда… Милейший, позвольте напомнить: это всё-таки театр! Светоч и так далее…
ПЬЕРО. Совершенно с вами согласен... Но трактирщик пообещал для господ актёров скидки. До 20 процентов.
БУРАТИНО. Боже мой! Ресторан, скидки… Только их оставишь – и уже трактир! Стоит отбыть в зарубежную творческую командировку, и сразу, пожалуйста… Кабак!
КАРЛУША. Папенька, а ты помнишь, какую прекрасную пасту нам подавали в том чудесном кафе в Пизе? Ну, на площади… А какие там равиоли!
БУРАТИНО (мрачно). Здесь надо говорить пельмени, сын мой. Пель-ме-ни. Привыкай.
КАРЛУША. Мел-пе-ни?.. Как ты сказал – пел-не-ми?.. Меп... Ужасно! Неужели здесь нет равиоли?.. Почему в Пизе всё было, а тут ничего нет? В самолётах нет гигиенических салфеток, в гостиницах на ресепшене – телефонных справочников… У дикторов на вокзале голоса как у утопленников, а в придорожном бистро в пластмассовом стаканчике плавает пакетик с верёвкой… Хлороформа – и того нет!
БУРАТИНО. Хлороформ, Карлуша, будет. Дуремар мне уже пообещал.
КАРЛУША. А сачок, папенька?
БУРАТИНО (ерошит сыну волосы). Будет тебе и сачок. Ты, Карлуша, тут свою коллекцию пополнишь. Знаешь, какие здесь жуки водятся!
(взгляд на Пьеро)
Жучищи… Жучары!
КАРЛУША. А сверчки?
БУРАТИНО. Что – сверчки?
КАРЛУША. А сверчки, папенька, здесь есть?
БУРАТИНО. Хм… Сверчки… Даже и не знаю…
(к Пьеро)
Любезный, а как тут у вас насчёт сверчков?
ПЬЕРО. Что вы, Буратино Карлыч! Не держим-с. Ни сверчков, ни тараканов, ни иных каких тлей – ни-ни. Может, и были когда, только всех повывели. У нас же учреждение высокой культурности обслуживания. Заполняемость зала в первом полугодии…
БУРАТИНО. Да, да, милейший, я помню. Спасибо.
КАРЛУША (Карабасу). Вот! Что я говорил... Сверчков – и тех нет.
КАРАБАС. Хомячков да сусликов всяких аккурат перед несчастьем много было. Расплодились – до ужаса.
БУРАТИНО. Перед каким несчастьем, Карабасушка?
КАРАБАС. Кого?
БУРАТИНО (очень громко). О каком несчастье ты толкуешь?
КАРАБАС. А когда Дуремар черепаху в пруду изловил – вот о каком.
Внезапно открывается занавес, скрывавший часть сцены. Перед героями предстаёт Мальвина. Она в длинном чёрном кожаном пальто.
МАЛЬВИНА (заламывая руки, трагическим тоном). Куклы, псы, сверчки и головастики, ушастые мартышки, сороконожки, инфузории-туфельки, голенастые фазаны, обитающие в зоосадах, и те, кого не взять ни гарпуном ни дустом – словом, все жизни, все жизни…
(падает перед Буратино на колени, картинно рыдает)
Буратино застывает в изумлении, но затем бурно хлопает, подходит к Мальвине, поднимает её.
БУРАТИНО. Браво! Браво!.. Прелесть!.. Мальвинушка, душа моя, да ты совсем не изменилась. Ничуть.
(подзывает к себе сына)
Карлуша, сынок, познакомься с тётей. Это замечательная тётенька. Актриса, верный друг, наставник молодёжи…
(целуя Мальвину в лоб)
Когда-то я даже был немножко влюблён в эту тётю.
Карлуша церемонно кланяется Мальвине. Та улыбается и треплет мальчика по щеке.
МАЛЬВИНА. Ах, какой славненький! Неужели – сынок? Похож, похож…
БУРАТИНО. Да, многие усматривают сходство…
(указывает на занавес)
А это, прошу прощения… Инфузории, мартышки головастые… Что это?
ПЬЕРО. Сюрприз-с. Готовим премьеру. Движемся поступательно вперёд, обновляем репертуар. Согласно плана, ротация постановок должна составлять 35 процентов.
МАЛЬВИНА. …А ещё – это мой бенефис. Юбилей сценической деятельности.
БУРАТИНО. Поздравляю! Аплодирую… Но отчего такая мерихлюндия? Бенефис, юбилей – а ты в чёрном…
МАЛЬВИНА (кокетливо). Это траур по моей жизни.
БУРАТИНО (грозит ей пальцем). Ух, шалунья! Проказница… Узнаю тебя, узнаю… Ну так когда же прогон, премьера?
ПЬЕРО. Сегодня вечером, Буратино Карлыч. Сначала, как водится, фуршет в честь приятности по случаю приезда. Потом – самое премьера-с. Ну а уж после – банкет.
КАРАБАС. У-у… Букетов нам с Буратинкарлычем завсегда тьму тьмущую дарили. И в Венеции, и в Неаполе, а в Пизе-городе – особливо.
(пытается напялить на Буратино колпак, тот уклоняется)
Колпачок всё ж-таки надеть следует, Буратинкарлыч. Не ровён час, застынете. Климат-то, климат тутошний…
ПЬЕРО. А не желаете театр осмотреть? В малом зале мы на 55 процентов интерьер обновили. В галерее портьеры поменяли, стены в благоприятные цвета колера покрасили.
БУРАТИНО. Неужели? Как это мило…
ПЬЕРО (делает приглашающий жест). А оттуда напрямик в буфет проследуем-с. Там уже накрыто. Устали с дороги-то? Может, конфеток желаете?..
Мальвина подхватывает Буратино под локоть. Все направляются к выходу.
КАРАБАС (семенит за уходящими). Буратинкарлыч, а колпачок? Не бог весть труд какой – колпачок накинуть. Головку застудите…
Все уходят. На сцене остаётся только Карлуша. Он задержался, услышав, что где-то стрекочет сверчок. Карлуша на цыпочках обходит всё помещение, прислушиваясь к песне сверчка. Удовлетворившись результатами поиска, Карлуша потирает руки и тихонько выходит из комнаты.
Картина вторая
В одном из подсобных помещений театра сидят Базилио, Алиса и Карабас. Лиса и Кот одеты по-казачьи. На импровизированном столе – нехитрая снедь, молоко в пакетах. У Карабаса в руках сачок.
АЛИСА (возвращая на стол стакан и обращаясь к Карабасу). И нечего, дяденька так на меня пялиться. Ну, пью. Ну и что? Лисы, между прочим, молоко пьют чаще, чем вы думаете. Меньшинство пьёт открыто, как я, а большинство тайно.
БАЗИЛИО. Ты это… Ты не очень-то налегай… Кроме тебя тут и другие члены имеются.
(поворачивается к Карабасу)
А верно, дяденька, говорят, что поперёк всей вашей Италии цепь протянута?
КАРАБАС. Во, колхоз!.. Не цепь – верёвочка шелковая. Да с перламутровой позолотою.
БАЗИЛИО. Ух ты!.. А ещё, слыхал, будто бы в техних землях башня до самого неба поставлена. Из цельного хрусталя-камня. А поверх неё, на маковке, кумпол изумрудный день и ночь огнём горит.
КАРАБАС (важно). Видал я и башню. В Пизе-городе стоит… Знатная такая колоколенка, только кривовата малость.
АЛИСА. Глянь-ка!.. Что ни загадай – всё в той Италии имеется… А тигры там есть?
КАРАБАС. Водятся и тигры.
АЛИСА. А кашалоты?
КАРАБАС. И кашалоты.
БАЗИЛИО. А рыжики в Италии произрастают?
КАРАБАС (выпивает). Хоть косой коси. Эка важность – рыжики!.. Мы с Буратинкарлычем в Пизе-городе на воздушном шаре летали. А ты – рыжики…
АЛИСА. А чего ж вы тогда от такой благодати сюда возвернулись? Летали бы там на шарах да рыжиками мочёными угощались…
КАРАБАС. Глупое ты млекопитающее! А театр? Он же после смерти родителя, Папы Карло, то есть, к потомку его перешёл. К Буратинкарлычу. Наследство принять надобно.
БАЗИЛИО. Невелико наследство, хе-хе… Форс один, а ковырнуть… Кладка никчёмная, фундамент, видать, без гидроизоляции делали, повело его, штукатурка сыпется… Зрители – раз в год по обещанию. Школьников да пэтэушников палкой загоняют. А они, балбесы, сидят, ржут, курят прямо в зале. Намедни декорации нам едва не спалили.
АЛИСА. Да и как не ржать? У нас же все главные роли Мальвина играет. Спящая Царевна, Белоснежка, Барби, даже Маугли… – всё она. Кто, думаете, в спектакле «Магический сундучок» роль пятиклассницы Оленьки получил?
КАРАБАС. Кто?
БАЗИЛИО. Мальвина в кожаном пальто. Вот кто!
АЛИСА. Да, она. Прима, блин!.. Одним глазом в могилу смотрит, а другим – ищет в пьесах зарю новой жизни. А ты тут надрывайся, играй весёлых мотыльков по два спектакля в день. Плюс утренники...
КАРАБАС. Кого? А-а… Ты про мотыльков – не шибко… Не то Карлуша быстро в свой хербарий определит.
АЛИСА. Это ты, дяденька, за мальчишку? За сынка Буратино Карлыча?
КАРАБАС. За него самого. В честь деда так прозвали. А натурой – весь в папашку.
(стучит деревянной ручкой сачка себе по лбу)
Ежели упрётся – не своротить. Бабочек вот зачал ловить. Насекомую мелочь какую где увидит – аж дрожит, сердешный. Наловит пропасть разных козявок, а потом травит их, травит хлоромордой своей прямо в банке. А после – на булавку и под стёклышко.
БАЗИЛИО. А на кой они ему?
КАРАБАС. Хобби у него такая. Привычка удовольствия, значит. Для показу собственной характерности.
АЛИСА. Видать, он в Италии уж всех переловил. Теперь на нас перекинулся.
БАЗИЛИО (чешется, достаёт блоху). А пускай! Не жалко. У нас этого добра навалом. Как рыжиков в ихней Пизе.
Кот с Лисой смеются.
КАРАБАС. Насмешничаете? Скальтесь, скальтесь… Теперь мы у вас тут новые порядки заведём. Мы тут вам такую культурную резолюцию наладим!..
АЛИСА. Это с какого такого перепугу? Что ещё за порядки?
КАРАБАС. Перво-наперво – апратив по утрам потреблять станете. От него в голове прояснение. В уборных туалетах заместо газет бумагу вам особенную приспособим. С пупырышками. А ещё – спектаклей Буратинкарлыч новомодных наставит. Публика к вам на цырлах побежит.
БАЗИЛИО (уныло). Что ж, хозяин-барин… Воля его… Только апратив этот я, дяденька, пить отказываюсь. По мне – сподобней из лужи полакать, чем после апратива твоего блевать.
У Карабаса звенит мобильник. Он достаёт телефон.
КАРАБАС. Карабас у аппарата. Да, Карлушенька, был я у него… Ну так что ж, не получается у Дуремара эта хлороморда… Не готова пока… Говорит, что скоро… Да… Будет сделано… Ага…
(прячет телефон)
Что я говорил? Хоть убейся, а доставь ему хлороморду эту треклятую. Что в ум себе возьмёт – поганым ружьём не вышибешь. Три раза уже меня старого к Дуремару гонял. А у того один ответ: не готово. Ладно, хоть сачок выпросил.
(демонстрирует сачок)
БАЗИЛИО (стучит лапой по столу). Взял бы да послал сосунка этого! Ему надо, пускай сам и скачет. А ты ветеран, вон сколь лет уже в искусстве – пробу ставить негде! Тебе уже давным-давно засрака давать надо, а ты всё на побегушках.
(хлопает пригорюнившегося Карабаса по плечу)
Ты это… Ты, дяденька, того… Не грусти.... Давай-ка мы лучше споём тебе.
Базилио затягивает песню «Гулял по Уралу Чапаев-герой». Алиса, подперев лапой голову, задушевно подхватывает вторым голосом.
Карабас некоторое время слушает пение, потом начинает громко всхлипывать. По его морщинистому, заросшему клочковатой седой бородой лицу текут слёзы.
КАРАБАС. Ох, уеду я от вас! Ох, уеду… В Пизу-город уеду…
Громко кричит сверчок.
Картина третья
Банкет по случаю приезда дорогих гостей в самом разгаре. Между столиками прохаживаются Буратино, Мальвина, Пьеро, Артемон. На стене видна большая карта-схема театра и его окрестностей.
БУРАТИНО (ковыряясь в зубах зубочисткой). А знаете, господа, у меня никак из головы не выходит тот этюд. Ну, про головастиков, про фазанов и прочая… Неплохо, очень неплохо. Я бы даже сказал – преоригинально. Чувствуется, знаете, какая-то струя…
(оборачивается к Мальвине, хлопает в ладоши)
Так что – браво, браво!
МАЛЬВИНА. Ах, я не заслуживаю! Я чувствую, что дурно сегодня играла, очень дурно. От волнения и голос потеряла, и слова спутала… Не хвалите меня.
БУРАТИНО. Оставь неуместную скромность, Мальвинушка. Ты чудно играла.
ПЬЕРО. Да, да, как всегда – выше всяких похвал. Вы, Мальвина, превзошли себя на 110 процентов! Предвижу колоссальный успех триумфа.
МАЛЬВИНА (надув губки). Вы всегда так говорите, Пьеро. А выйдешь на сцену – в зале только прыщавые гимназисты да студентки библиотечного колледжа...
Пьеро разводит руки, хочет возразить, но Мальвина упреждает его.
МАЛЬВИНА (к Артемону). А вы, Артемон Полканыч, почему молчите? Вам понравилось?
АРТЕМОН. Право, не знаю… Ничего не смыслю в высоком искусстве. Что поделаешь – воспитание. Со стороны на меня посмотреть: белая шлейка, жёлтый ошейник… А копнуть… Папаша-то мой из простых был, из дворовых. Дальше будки своей ни разу не выходил, так всю жизнь на цепи и прогавкал. Какой уж тут театр…
(спохватывается)
Нет, вот тут чувствую – хорошо, высоко…
(показывает на сердце)
А спроси, почему хорошо – не отвечу. Даром что богачом дразнят.
ПЬЕРО (к Буратино). Богачом! Артемон Полканыч у нас не просто богач. Он олигарх-с.
(подходит к карте)
Земли до самых Воловьих Лужков – все его. Да и за Лужками – тоже его. Собачьи бега, собачьи бои, собачьи выставки – всё он. Да, да!..
БУРАТИНО (приближается к Артемону, вставляет в глаз монокль). О, вот это хватка! Так вы, значит, из этих, из новых?..
МАЛЬВИНА. О, если б только богатство! Артемон Полканыч ещё и меценат, каких поискать. В прошлом году он нам в театре фасад отремонтировал, всю сигнализацию заменил, Интернет провёл… Вот этот мемориальный очаг – тоже его лап дело.
БУРАТИНО (на мгновение замирая у очага в позе скорби). Как это благородно, как возвышенно!..
АРТЕМОН. Счёл своим святым долгом… Да, театру я всегда помогал и помогать буду. Обидно было видеть его в унынии, в упадке... И потому я рад безмерно, что вернулся, наконец, истинный его хозяин. За вас, Буратино Карлыч!
(выпивает)
Прощенья прошу, вы собачьими бегами не интересуетесь?
БУРАТИНО. Знаете, нет… В Европе это нынче не актуально. Там сейчас больше коррида, скачки, «Формула-1»…
АРТЕМОН. И напрасно! Напрасно, уверяю вас… Да вы и сами перемените это мнение, ежели моих пёсиков увидите. Мушка по прошлому году золотую медаль на выставке взяла. А Откатай третьего дня на бегах не кого-то, а знаменитого Угадая обошёл!
МАЛЬВИНА. Ах, Артемон Полканыч! Опять вы за своё… Может, Буратино Карлычу вовсе не интересны ваши Угадаи да Мушки…
БУРАТИНО. Ну отчего же… Я в известной степени тоже азартен.
ПЬЕРО. Что, и в картишки изволите?
БУРАТИНО. И в карты, и в рулетку… И на бирже сыграть случая не упущу.
АРТЕМОН (берёт Буратино под локоть). Вот это по-нашему, по-деловому! Не то что эти… Прочие…
(доверительно)
Устал я от них, Буратино Карлыч, ох как устал! Смету расширения подвала три месяца согласовывали. Чердак, сколько ни просил, от хлама освободить не могут, скоро пожтехнадзор предписание вынесет… Да ладно, что с них взять…
(машет лапой)
В какие-то десять лет жизнь обывательская, жизнь презренная затянула их. Они стали такими же пошляками как все…
(к остальным)
Надо, господа, дело делать! Надо дело делать!
ПЬЕРО (отправляя в рот конфетку). Уж в который раз вы нам, Артемон Полканыч, про дело твердите-с. Да неужто мы не делаем-с? Вот меня взять – с утра до вечера как распоследняя белка верчусь. Чего только ни предпринимал: и цены на билеты поднял, и штат до предельного лимита урезал, и Кота с Лисой на полставки перевёл…
БУРАТИНО. А что, Пьерушка, неужто и вправду дела идут так?.. Ну, как бы выразиться…
(неопределённо шевелит пальцами)
Неблестяще?
Пьеро порывается ответить, но Артемон снова отводит Буратино в сторону.
АРТЕМОН. Прямо вам скажу – скверно идут. На леденцах, на леденцах театр проедаем… Но это ещё полбеды. Выправлять положение никто не хочет – вот горе. Сколько я им проектов разных предлагал…
МАЛЬВИНА. Ах, вы снова о казино? Фуй, как малокультурно!..
АРТЕМОН (назидательно). Может, и малокультурно, дорогая Мальвина, может, и не очень эстетично… Зато прибыльно!
(к Буратино)
Да, в среднем зале я предлагаю открыть казино, а в холле – установить игровые автоматы. Во внутреннем дворике неплохо было бы автосалон разместить, бутики… По моим расчётам, это даст, как минимум, полмиллиона чистой прибыли.
БУРАТИНО (у него от удивления вываливается монокль). Отказываюсь вас понимать… Какой салон? Какие автоматы?.. О чём вы?
АРТЕМОН. Погодите, погодите, дослушайте… В сквере за театром имеется удобная площадка. Там вполне можно по выходным проводить собачьи бега. На одном только тотализаторе вы сумеете заработать…
(достаёт калькулятор, считает)
Да, не менее тридцати тысяч в месяц.
БУРАТИНО. Я… Мне кажется, что я сплю… Артемон… Э-э-э… Полканыч, друг мой, помилуйте! Это же театр!
АРТЕМОН (погрустнев). А? А-а… Ну да, да… Вы сказали – театр? И вправду – театр…
(тихо отходит к карте-схеме, долго смотрит на неё)
БУРАТИНО. Казино! Бега!.. Нам, то есть, всем, кому не чуждо чувство прекрасного, в высшей степени всегда был свойственен возвышенный образ мысли. Почему же тогда в жизни мы хватаем так невысоко?
(к Пьеро – недовольно)
Ты всё время что-то сосёшь. Это, знаешь ли, братец, раздражает… Что там у тебя?
ПЬЕРО (достаёт из кармана горсть ирисок). Ириски. Вот, угощайтесь…
БУРАТИНО. Что? Какие ещё ириски?
ПЬЕРО. «Золотой ключик». Только не грызите, а то без пломб-с, не дай бог, останетесь.
БУРАТИНО (брезгливо берёт конфету, нюхает её). Не останусь. У меня знаешь, какие пломбы! Я их у лучшего пизанского дантиста ставил.
МАЛЬВИНА (прижимает руки к груди). У пизанского? Вы были в Пизе!.. Ах, как я мечтаю когда-нибудь сыграть там! Вообразите: открытый амфитеатр, тень серебристых тополей, пение цикад…
ПЬЕРО (прячет ириски обратно в карман). Цикады – насекомые, относящиеся к отряду равнокрылых-с. Крылья цикад в размахе достигают 12 сантиметров. Органы стрекотания находятся на брюшках самцов. Цикады – вредители сельскохозяйственных растений…
АРТЕМОН (горячо). Глупости, глупости говорите, уважаемый! И несправедливости… Цикады – это те же сверчки. Какой же от запечного сверчка вред?
(возвращается к карте)
Извольте взглянуть на эту схему. Вот это наш театр 25 лет назад. Красная сетка – это места, где в те годы можно было услышать пение сверчка. Видите: здесь, здесь, здесь… Даже на складе. Даже в бойлерной…
(водит указкой по карте)
А вот эта карта отображает состояние десятилетней давности. Сетки уже меньше, она покрывает только чердак, пищеблок да ещё частично – гримёрку… А вот сегодняшняя картина. Как вы изволите видеть – сейчас сверчка в нашем театре можно услышать только в редких местах. Персидский порошок, всемирное потепление и наше бездушие сделали своё дело. Сверчков почти не стало!
ПЬЕРО. Не вижу в этом категорической трагедии… Да, я сумел извести до 90 процентов докучливых насекомых тварей. И весьма горд фактом этого аргумента!
МАЛЬВИНА. И в самом деле! По мне – так лучше везде цветочков насадить. Как представлю: цветочки, цветочки – и будет везде запах...
ПЬЕРО (хлопает себя по лбу). Голова – два уха! Про цветочки-то и забыл-с… Вам, Буратино Карлыч, черепаха Тортилла вот такой букетище прислала. В фойе стоит. Не желаете взглянуть? Там лилии, кувшинки…
БУРАТИНО. Отчего же… Любопытно… Тем более, от черепахи. Неужто жива старуха?
Увлечённо обсуждая эту тему, Пьеро и Буратино выходят.
МАЛЬВИНА. Ушли… Заговорили о цветах – и ушли… Странно…
АРТЕМОН. Что – странно, дорогая Мальвина?
МАЛЬВИНА. Обо мне тотчас же забыли… Буратино Карлыч – забыл… Как будто и не было воспоминаний, не было спектакля.
АРТЕМОН (пристально смотрит на собеседницу). А хотите правду? Не понравился ему ваш спектакль.
МАЛЬВИНА. Вы так считаете?.. Да, наверное, вы правы. Я теперь и сама вижу: пошло, надуманно, неискренно… Этот фальшивый тон, эти нелепые монологи…
АРТЕМОН. Видите! А принуждаете себя петрушку ломать.
МАЛЬВИНА. А что же делать? Надо же чем-то заниматься…
АРТЕМОН. Трудиться надо. Работать в поте этой самой…
(обводит лапой вокруг собственной морды)
В поте лица. В этом заключается смысл жизни, счастье, восторг. Вот я так тружусь. В жаркую погоду так иногда хочется пить, как мне – работать.
(делает шаг к Мальвине)
Ради вас работать.
МАЛЬВИНА (отводит глаза). Я слушаю вас, Артемон, и… И не понимаю.
АРТЕМОН. А тут и понимать нечего, прекрасная Мальвина. Вам известно… Вам всё известно… Вы давно знаете, что я люблю вас… Да, мы довольно разные. Но бывают обстоятельства, которые… Неужели мы не можем быть вместе?
МАЛЬВИНА. Артемон… Вы опять за старое? Я вам тысячу раз запрещала…
АРТЕМОН. Да, да… И я тысячу раз клялся, что больше не буду. Но я не властен над своим сердцем, милейшая Мальвина. Я могу распорядиться, чтобы отменили бега, могу закрыть тотализатор, но не в моих силах приказать собственной душе не любить вас!
(после неловкой паузы)
Но чувство моё гибнет даром, как луч солнца, попавший в яму.
МАЛЬВИНА. Ах, когда вы говорите со мной о своей любви, я как-то тупею.
АРТЕМОН (грустно). Да, я это заметил… Я говорил вам и повторяю снова: у этого театра нет будущего. Финансы расстроены, публика давно отвернулась от него, репертуар безнадёжно устарел… Бросайте всё, дражайшая Мальвина, бросайте – и уезжайте со мной.
МАЛЬВИНА. Куда?
АРТЕМОН. Хоть куда. Ради вас – куда угодно!
МАЛЬВИНА (со смехом). И в Пизу?
АРТЕМОН (морщится). Почему именно в Пизу?
МАЛЬВИНА. Там цикады… Там тополя… Впрочем, это пустяки, я шучу. Никуда я из театра не уеду. Об этом театре, между прочим, даже в энциклопедическом словаре упоминается!.. Тем более, вернулся Буратино… Буратино Карлыч…
АРТЕМОН. Вы по-прежнему влюблены в него?
МАЛЬВИНА. Влюблена? Какое слово тягучее – влю-ю-юблена… Как ириски, которыми Пьеро всех потчует…
(теребит пояс своего пальто)
Может быть… Да, была когда-то девочка с голубыми волосами влюблена в молодого, дерзкого и талантливого востроносого мальчишку. И он, кажется, отвечал ей взаимностью… А потом этого талантливого мальчика позвали в Европу. Сначала он писал девочке, звонил… Потом стал отделываться эсэмэсками… А в один прекрасный день девочка позвонила ему и услышала: «Абонент недоступен»… А вы говорите – влюблена.
АРТЕМОН. Да, значит, по-прежнему любите его… Вот только он вас – нет… Понимаете, он не любит вас! Да и раньше едва ли любил. Не ему ли принадлежит эта фраза: «Разве фарфоровая кукла умеет кого-нибудь любить, кроме болонок?»
МАЛЬВИНА (пожимает плечами). Что с того? Он вернулся – и мне этого достаточно.
АРТЕМОН (берёт Мальвину за руку). Мальвина, бесценная моя! В очередной раз умоляю: поедемте со мной! Куда угодно, пусть даже в Пизу… Только вместе… Тут не будет ничего, тут даже сверчков скоро не станет…
Входит Карабас. В руках у него колпак.
КАРАБАС. Ох, горюшко моё деревянное… Колпачок-то снова позабыл одеть. Ну что мне с ним делать?..
(замечает Артемона и Мальвину)
Буратинкарлыч туда проследовали? А там, небось, фортки открыты, сквозняки гуляют… И с природы сыростью тянет… А он без колпачка.
(продолжая бурчать, Карабас шаркает дальше)
Мальвина и Артемон глядят старику вслед. Громко кричит сверчок.
Картина четвёртая
По сцене бегают Карлуша и Пьеро. У Карлуши сачок, который он пытается нахлобучить на голову уставшему и запыхавшемуся Пьеро. Наконец, ему это удаётся. Пьеро тяжело опускается на пол.
КАРЛУША. Ага, попался, комар малярийный! Вот я тебя в банку сейчас, а потом – на булавочку и в планшетку…
ПЬЕРО (с трудом переводя дух). Помилосердствуйте, Карлуша Буратиныч! Фу-у, с дыхательного вздоха даже сбился… Ежели желаете – можете хоть в банку, хоть в коробку… Только не гоняйте более… Сил осталось процентов на 10…
КАРЛУША. Так тебе и надо, паразит! Будешь знать, как кровь сосать!
ПЬЕРО. Да какой я паразит? Какой комар-с?.. И не похож я вовсе обликом натуры на комара, и не желаю комаром прозываться. Кем другим лучше назначьте.
КАРЛУША. Комар ему не нравится!.. Ну а кем бы ты хотел?
ПЬЕРО. А хоть бы муравьём термитным… Или жуком-скарабеем.
КАРЛУША. И чем это скарабей комара лучше?
ПЬЕРО. Жук-скарабей – животное полезное Его продать можно-с… Ну, на крайний шанс – пчелой. Тружусь в этом театре день-деньской, а благодарности не вижу и на полпроцента. Здешняя жизнь никак не может способствовать в самый раз...
КАРЛУША (зевает). Да, скучновато здесь. Неблагополучно как-то в этом доме…
(освобождает Пьеро от сачка)
Ни ночных клубов тут у вас, ни кинотеатров приличных…
ПЬЕРО. И не говорите, Карлуша Буратиныч… Нравы весьма дикие-с.
(достаёт ириски)
Сладенького не желаете?
КАРЛУША (косится на конфеты). А как насчёт калорий?
ПЬЕРО. Тысяча пардонов, не понял…
КАРЛУША. Какова, спрашиваю, энергетическая ценность продукта? И какой краситель использован?
ПЬЕРО (быстро убирает ириски обратно в карман). А бог его знает, какой… Вижу, в зарубежных заграницах вы, Карлуша Буратиныч, в сугубостях произрастали… Где учиться изволили?
КАРЛУША. Я получил преимущественно домашнее образование. Папенька не скупился, приглашал лучших учителей.
ПЬЕРО. Ничуть не сомневаюсь! Замечаю это по вашей притягательной склонности к научной идейности-с. В том числе – по пристрастию к скорпионам и иным существам животной фауны.
КАРЛУША. Ты про мою коллекцию? Нет, дядя Пьеро, насекомые – это для души. Просто желаю собрать наиболее полную подборку жесткокрылых и паукообразных… А по-настоящему меня юридическая наука влечёт. Я на адвоката учиться пойду.
ПЬЕРО. Всесторонне поддерживаю и одобряю! Профессия почтенная, уважаемая… Вот меня возьмите. Когда-то я хотел двух вещей: быть нотариусом и научиться сочинять комические куплеты. Но не удалось ни то, ни другое… А вы… Вы с такой профессией юрисконсультом запросто стать сможете.
КАРЛУША (демонстрирует фигу) А вот это видел? Юрисконсультом!.. Я театром управлять стану.
ПЬЕРО. Каким-с театром-с?
КАРЛУША. Моим. Вот этим самым… Ну, то есть, пока что – нашим с папенькой.
ПЬЕРО (осторожно). Это папенька вам так сказал?
КАРЛУША. У меня у самого голова на плечах. Я хоть и не юрист, но знаю, что считаюсь пока наследником второй очереди. Ну, я с папенькой побеседовал, попросил, чтобы он на моё имя блокирующий пакет акций переписал. Не хочет пока. Упирается... Только я к нему подход всё одно найду.
ПЬЕРО. Ни на йоту фунта не сомневаюсь… И каковы ваши планы, коли не секрет?
КАРЛУША. А чего тут особо секретничать… В здешнем городке театр – ненужная роскошь. Какой-то ненужный придаток вроде шестого пальца или клыков у бабочки-капустницы. Вот Пиза – другое дело. Там и публика платёжеспособная, и налогообложение щадящее… В Пизу хочу этот театр перевести.
ПЬЕРО. В Пизу-с?.. А с помещением как быть? Что станется с помещением?
КАРЛУША. Закрою. Или продам. Всё равно от него одни убытки.
ПЬЕРО. Ну, как же так? Как же так?.. Традиции, имя, награды, заполняемость зала… Коллектив заслуженный, старый…
КАРЛУША. Вот именно – старый! На пенсию всем давно пора, на отдых... Ты мне, дядя Пьеро, скажи лучше: где тут у вас хлороформу раздобыть можно?
ПЬЕРО. Хлороформу? Какого хлороформу? Зачем – хлороформу?..
КАРЛУША (громким шёпотом). Для сверчка. Мне в моей коллекции только сверчка и не хватает. Ну не водятся они в Пизе! А у вас тут, чувствую, есть…
ПЬЕРО. Да откуда!?. Одни разговоры и малодушная психиатрия. У нас же заведение культурного искусства, дезинсекцию проводим согласно утверждённого графика – раз в квартал. Ни вшей, ни блох, ни тем более сверчков вы, Карлуша Буратиныч, у нас не найдёте. Могу справку санэпидстанции продемонстрировать…
КАРЛУША (хохочет). Не надо, дядя Пьеро, не надо… Верю… Однако всё же одного зловредного паука я в вашем театре заметил. Мохнатого, сердитого паука, который всё вокруг своей паутиной завесил. Сейчас я его в сачок – и в банку…
Карлуша хватает сачок и вновь начинает гоняться за Пьеро. Тот охает, суетливо машет руками, стенает – но, так или иначе, принимает эту игру. Оба вскоре скрываются за кулисами.
Спустя короткое время на сцену возвращается один Карлуша. Он на цыпочках обходит помещение, прислушивается. В некоторых местах он останавливается, посвистывает, скребёт пальцем по стене, по мебели...
Убедившись, что сверчок откликается, Карлуша улыбается, довольно кивает головой и ставит мелом на мраморном очаге крест. После чего бесшумно удаляется.
Картина пятая
Буратино, Алиса, Мальвина и Базилио репетируют сцены из нового спектакля. Все актёры – в сценических костюмах. Буратино с моноклем в глазу сидит в кресле.
БУРАТИНО (звонит в колокольчик). Нет, нет, нет… Здесь надо проникновеннее, тоньше. Чтобы всё было жизненно, правдоподобно… Начали – сразу со второго акта.
БАЗИЛИО. Ах, мои дела расстроены! Я погиб! Моя фамилия обесчещена навеки! Мне остаётся одно – покинуть этот бренный мир…
(достаёт пистолет, поёт)
Супруга тут и дочка тоже здесь,
На лицах скорбь, упрёка тень во взорах…
Что делать мне? Спасти хотя бы честь,
Спасти хотя бы честь – от вящего позора!
Базилио подносит пистолет к груди, но к нему бросаются Алиса и Мальвина.
АЛИСА. Батюшка! Ради всех святых, не делайте этого! Мы с маменькой не перенесём…
МАЛЬВИНА. Милый, ты мне безмерно дорог! Не оставляй меня, друг мой, вспомни о малютке-дочери…
(Мальвина и Алиса поют)
Свои печали с нами раздели,
Сильней любви на свете чувства нету.
Мы столько бед с тобой перенесли,
Храня любовь… Перенесём и эту!
БАЗИЛИО (рыдает). Нет и нет! Всё кончено… Я проиграл родовое состояние. Твоё приданое, дочка, тоже проиграл. Горе мне!
МАЛЬВИНА. Родной мой! Что есть деньги? Разве может столь ничтожная причина разлучить нас навеки?
(отводит в сторону его лапу с пистолетом)
АЛИСА. Батюшка, я хотела бы тебе признаться… Вчера у лесного родника я встретила прекрасного юношу. Он приоткрыл мне тайну, что давно и пылко любит меня.
(забирает у Базилио пистолет)
Батюшка, этот юноша просит моей руки.
БАЗИЛИО. Юноша? Что за юноша?.. Достойный ли это человек, о, дочь моя?
АЛИСА. Весьма достойный, батюшка. Он очень богат, он старинного княжеского рода. И он согласен взять меня безо всякого приданого. А ещё он упомянул, что готов принять на себя бремя твоих долгов.
МАЛЬВИНА (простирая руки). О, какое великодушие!
Все трое бросаются друг к другу, обнимаются, плачут.
БАЗИЛИО (поёт). Рыдаю я, мне трудно говорить…
Какой пассаж, какое благородство!
Жена и дочь, прошу меня простить
За малодушье и за сумасбродство!
БУРАТИНО (звучит его колокольчик). Недурно, недурно… И даже пречувствительно в отдельных местах. Только вот… Мальвинушка, дружочек… Вот это место, где ты говоришь о своих материнских чувствах… Откуда столько иронии, желчи?.. И зачем?
МАЛЬВИНА. Разве? Я не заметила… Впрочем, учитывая возраст моей «дочери»…
(фыркает и бросает презрительный взгляд на Алису)
АЛИСА (корчит рожу). Ой, ой, ой!..
МАЛЬВИНА. Давайте начистоту, Буратино Карлыч. Когда я читала эту пьесу…
(берёт в руки листки)
Когда я читала – я никак не рассчитывала, что мне достанется роль седой хнычущей старухи. Признаться, я к такому не привыкла…
БУРАТИНО. Мальвинушка, дорогая! Разве можно принимать так близко к сердцу? Это же роль, просто роль… Роль матери и супруги – она более психологична, она объёмна и сложна… И мне подумалось: именно ты способна передать сложнейшую гамму чувств, которые испытывает несчастная героиня.
МАЛЬВИНА. Может быть… Но в таком случае мне придётся петь вот это:
(смотрит в листки)
Мой рок жесток, мой рок – коварный зверь,
Он яростен и кровожаден зело.
Не видишь разве ты, возлюбленная дщерь,
Как я состарилась и рано поседела?
Это как? Я – состарилась и поседела! Замечательно! Прекрасно!.. Где вы видите у меня хоть один седой волос?
В возмущении Мальвина швыряет листки на пол.
БУРАТИНО. Попрошу без ажитации! И истерики мне тут устраивать не надо… Я с этой пьесой, между прочим, пол-Европы объехал. И везде имел успех. Меня цветами забрасывали…
МАЛЬВИНА. А меня огурцами солёными закидают. Наша публика не приучена видеть меня в подобном амплуа.
БУРАТИНО (нервно расхаживает по комнате). Я чувствую, что пьеса вам не нравится?
(с надеждой смотрит на Базилио и Алису. Но те молчат)
Всем не нравится… Ничего не понимаю… Здесь же такие характеры, такие точные драматургические ходы… Взгляните, как изящно, как тонко выписан образ прекрасного юноши, возлюбленного нашей героини. Да зритель слезами обольётся!
БАЗИЛИО. Кстати, юношу-то кто играть будет?
БУРАТИНО. Юношу? Юношу… Собственно я пока точно не решил… В крайнем случае, могу и я сыграть.
АЛИСА. Вы? Вот уж не знаю… Поймёт ли публика?
БУРАТИНО. Публика! Ах, Алисушка, я никогда, никогда не потакал её низменным вкусам. И впредь не намерен!.. Вас послушать – так мне следует всё бросать и срочно готовить к постановке какого-нибудь МакДоннаха.
БАЗИЛИО. Кого готовить?
БУРАТИНО. МакДоннаха… Читать надо!
(после продолжительной паузы)
Впрочем, я и сам не читал... Давеча в Доме актёра разговор был. Молодые желторотые режиссёры, критики понабежали, чирикают: Ах, братья Пресняковы! Ах, Коляда! Ах, Сигарев! Ах, уральская школа!.. А я не читал, совсем не читал, а на лице своём показал, будто читал.
(стучит кулаком по столу)
Да, не читал, и читать не стану! Буратино против чернухи и пасквилей на действительность, Буратино за традиции, за возвышенное искусство, пробуждающее в зрителе тягу к прекрасному! Да!
(звонит в колокольчик)
Так, скоренько, акт первый, действие третье…
АЛИСА (нехотя). Нет, чувств моих не передать словам,
Они бурлят и рвутся, словно реки…
Душа моя стремится только к вам,
И сердце вам принадлежит навеки.
За что судьбой такой подарок дан?
За что мне вас послало проведенье?..
Неожиданно для всех Буратино швыряет колокольчик в стену. Обхватывает голову руками, молча сидит. На звук колокольчика приходит Карабас.
Внезапно Мальвина сбрасывает с себя репетиционный костюм, под которым оказывается её чёрное пальто. Она выступает на авансцену.
МАЛЬВИНА. Куклы, псы, сверчки и головастики, ушастые мартышки и сороконожки, инфузории-туфельки, голенастые фазаны, обитающие в зоосадах и те, кого не взять ни гарпуном ни дустом – словом, все жизни, свершив печальный круг, угасли…
БУРАТИНО (вскакивает). Да! Да – именно! Вот оно!.. Я понял, милая Мальвинушка, теперь я понял. Да: свершив печальный круг… Угасли – и воскресли во имя нового, свежего, во имя высшей правды, высшего счастья, какое только возможно на земле. И мы – в первых рядах! И если через тысячу лет человек будет счастлив, то в этом немножечко будем виноваты и мы…
Во время этой речи к Буратино приближается Карабас. Он надевает на Буратино колпак.
КАРАБАС. Вот где я вас настиг, Буратинкарлыч… Бегаете всё, хлопочете, а о своём здоровьишке и заботы нету… Колпачок-то надеть надобно. Тянет с парадного…
БУРАТИНО (не замечая ни Карабаса, ни колпака). Да, да! Куклы, псы, сверчки и эти… Головастики… Как верно! Как изящно!.. Мы завтра же… Нет, уже сегодня возьмём этот эскиз за основу нашего будущего спектакля. И создадим… Мы, господа, такое с вами создадим – Европа вздрогнет! Пиза у наших ног будет!
За окном раздаются равномерные гулкие удары.
БУРАТИНО. Что это? Где это?.. Безобразие, кто там смеет шуметь? У нас же репетиционный процесс…
БАЗИЛИО. Это, Буратино Карлыч, на Воловьих Лужках бухает. Это сваебойная машина упражняется.
БУРАТИНО. Что ещё за машина? При чём тут – машина?.. Репетиция идёт. Немедленно прекратить! Распорядитесь там… Позвоните!
БАЗИЛИО. Не послушают. Это у Артемона Полканыча стучит, он арену для собачьих видов спорта строить затеял.
БУРАТИНО (сквозь зубы) Мерзавец!.. Но что же делать? Работать невозможно.
МАЛЬВИНА (подходит к Буратино, кладёт ему голову на плечо). Успокойтесь… Мы будем терпеть и трудиться. Вот я уже сколько терплю и буду терпеть, пока жизнь моя не окончится сама собою. Терпите и вы. А потом мы оглянемся с умилением на все наши несчастья – и отдохнём…
(гладит Буратино по руке)
Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы…
БУРАТИНО (раздражённо отстраняет Мальвину от себя). Пока что я только эти варварские звуки и слышу…
(подходит к окнам, закрывает их, наглухо задёргивает портьеры)
Ну, вот… Так лучше… Так намного лучше…
(звонит в колокольчик)
Ну что, приступим, господа? Прошу на сцену… Как там у тебя, Мальвинушка?..
МАЛЬВИНА. Куклы, псы, сверчки и головастики…
По-прежнему громко стучит сваебойная машина. Мальвине приходится перекрикивать её звуки. Свет на сцене медленно гаснет.
Картина шестая
Где-то на большой высоте, на лесах стройплощадки, стоят Артемон и Пьеро. Оба – в строительных касках. Заметно, что Артемон здесь в своей стихии, он бесстрашно передвигается по хлипким доскам, то и дело отдаёт в мегафон приказы. Пьеро, напротив, напуган и скован, он крепко держится за поручни и с опаской посматривает вниз – туда, где равномерно и беспощадно ухает сваебойная машина.
АРТЕМОН (показывает лапой). …А вон там я дорогу проложу. И это будет не какая-нибудь средневековая булыжная мостовая, это будет первоклассное шоссе с тремя полосами движения в каждую сторону.
(кричит в мегафон кому-то)
Куда, балда, гудрон сваливаешь? Ты что, не знаешь, что его на второй площадке ждут?
(оборачивается к Пьеро)
Извините… А вон за тем котлованом я собираюсь построить гипермаркет. Сказка получится, а не гипермаркет: с подземной стоянкой, с высочайшим уровнем обслуживания…
ПЬЕРО. Артемон Полканыч, избавьте меня-с… И без того поджилки трясутся, ни разу на такую высоту подъёма не взбирался.
АРТЕМОН. Бросьте, Пьеро! Это разве высота? Вот я вам проект офисного здания после покажу. Пятьдесят два этажа. Вот это, доложу я вам, высота!.. Хотя даже и отсюда люди все, глядите, какие низенькие.
(поправляет каску на голове Пьеро)
И вы низенький. Это вы всё для своего успокоения о высоте говорите.
(берётся за опоры лесов, начинает их раскачивать)
ПЬЕРО (в панике хватается за поручни). Артемон Полканыч, что вы такое делаете?! Я помру сейчас… От страха даже позабыл, зачем к вам сюда залез.
АРТЕМОН (насмешливо). Вероятно, снова за деньгами?.. Что на этот раз? Ремонт сцены? Гастроли? Очередной бенефис?..
ПЬЕРО. Да… То есть, нет-с. С бенефисом и обождать можно-с… Я к вам по поручению Буратино Карлыча.
АРТЕМОН. Ах, вот оно что… Я весь внимание.
(кричит в мегафон)
Эти плиты не трогать! Они дефектные. С соседнего штабеля возьми.
(к Пьеро)
Простите… Говорите, я слушаю.
ПЬЕРО. Буратино Карлыч в данный момент временного отрезка затеяли репетицию нового спектакля. Идёт напряжённейшая умственно-творческая деятельность… Ему тишина требуется – хотя бы процентов на 85…
АРТЕМОН. И прекрасно! Желаю ему удачи… Только я-то тут при чём?
ПЬЕРО. Уважаемый Артемон Полканыч! Мы, то есть, работники музы искусств, с огромным преклонением относимся к вам. Вы главный попечитель нашего театра, его меценат, благодетель и так далее… Однако, звуки, доносящиеся с этой площадки, препятствуют, так сказать, должному протеканию творческой индивидуальности…
АРТЕМОН. Никак не пойму, что вас не устраивает?
ПЬЕРО (поспешно). Не меня – Буратино Карлыча… По мне бы – и ничего-с… И пусть-с… Только вот звуки… Вот это грохотание с утра до позднего вечера: бум-бум-бум… А иной раз – вж-ж-ж-жик… Словно серпом… Это… По стеклу.
АРТЕМОН. Вы о копровой машине? Она сваи в землю вгоняет. Без свай, любезный, фундамента не будет… А то, что вы изволите называть вж-ж-ж-жик – так это металлорежущий станок. Арматура под заливку стен нужна? Нужна.… Это технология, Пьеро, это целая наука. А против науки не очень-то попрёшь!
ПЬЕРО. Согласен с вами, совершенно согласен. Но репетиции… Они должны происходить в обстановке сосредоточенности точки зрения… Тоже – наука-с!
АРТЕМОН. Сосредоточенность, точка зрения… Слова, милейший, одни слова!.. Мы уже 50 лет говорим и говорим, и читаем брошюры. Пора бы уж и кончить.
(кричит в мегафон)
Передайте прорабу, чтобы в завтрашнюю заявку включил две бетономешалки. И про самосвалы, про самосвалы не забудьте…
(к Пьеро)
Простите великодушно… Мой гипермаркет, дорогой Пьеро, – это, как минимум, три миллиона чистой прибыли в год. И часть этих денег, так или иначе, перепадёт вашему театру... А шоссе! Сюда ведь хлынут туристы, как вы не понимаете? Следовательно, кто-то из них и в театр заглянет.
(в мегафон – вниз)
Я тебе сколько про траншею напоминать буду? Траншею когда зароешь?.. Смотри у меня!
(грозит кому-то лапой. Снова – к Пьеро)
Ещё раз – простите… О чём, то бишь, я?.. Ах, да. Трудиться надо, дорогой мой! Оттого вы все так невесело смотрите на жизнь, что труда не знаете. Вы родились от людей, презиравших труд...
ПЬЕРО. Однако ж, Артемон Полканыч, нельзя ли хоть на 15-20 процентов приглушить эти звуки? Ну, чтобы не настолько гремело и жужжало?..
АРТЕМОН (хохочет и снова раскачивает леса). Ха-ха-ха… Громкость у болгарки подкрутить? Глушители на сваебойку установить?.. Ха-ха-ха…
ПЬЕРО (обеими руками ухватившись за стропилу). Мамочки!... Нет, вы поймите… Лично я – ничего против... Наоборот-с, Артемон Полканыч, я всегда высказывался за развитие технологий и всяческого передового прогресса… Но для слабых режиссёрских нервов, для нежных дамских ушек…
АРТЕМОН (прекращает раскачивать). Дамских? Вы говорите – дамских?.. Полагаю, вы о Мальвине толкуете?
ПЬЕРО (вытирает пот). Уф-ф… Именно-с… Она говорит, что эта обстановка не даёт ей сосредоточиться на линии сопереживания. Буквально точно так и выразилась…
АРТЕМОН (помолчав). Хорошо… Хорошо, я что-нибудь постараюсь придумать.
(внимательно смотрит на Пьеро)
А Мальвина в самом деле просила?
ПЬЕРО. Очень! Очень просила… И при этом упоминала об особенном к вам, Артемон Полканыч, расположении нежных чувств…
АРТЕМОН (кривая усмешка). Об особенном… Если бы… Вот у меня к ней – особенное, это да. И вы, Пьеро, это знаете, и пользуетесь этим… То, Артемон Полканыч, счёт по ходатайству Мальвины подмахни, то чужую ипотеку на себя переоформи… О, эти женщины! Скорее вы встретите рогатую кошку, тьфу-тьфу…
(плюёт через плечо)
...Рогатую кошку встретите или белого вальдшнепа, чем постоянную женщину.
ПЬЕРО. А по мне – ежели девушка кого любит, то она, значит, безнравственная.
АРТЕМОН (холодно). Спорить с вами не стану. Образование не позволяет… Однако ж, рассуждаю так: чтобы понравиться женщине, необходима хотя бы внешность. Вот вы на себя взгляните: лицо перекошено, каска набекрень, костюм мешком… И курицей, простите, от вас пахнет.
ПЬЕРО. Это не курицей. Это ирисками-с…
(достаёт из кармана конфеты)
Не угодно ли?
АРТЕМОН. Нет, благодарю… В человеке искусства, дорогой мой, должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. И запахи, представьте, тоже…
ПЬЕРО. Очень может статься… Но что касаемо физиономии моего лица, то у меня и в молодости была такая наружность, будто я запоем пил. Меня никогда не любили женщины.
АРТЕМОН (улыбается, приобнимает Пьеро). Значит, в чём-то мы всё-таки похожи… Не в смысле, что – запоем, а насчёт женщин… Знаете, славный, смешной Пьеро, что я подумал? А не сделать ли мне вас своим управляющим?
(широкий жест лапой)
Будете всем этим командовать. Опыт у вас есть, мозги, в некотором роде, в наличии… Мы с вами такого наворочаем, ого-го! Везде понаставим небоскрёбов, аквапарков, отелей, театров. А в них – сверчки, сверчки… Да – сверчки, непременно, обязательно! Без них даже офисный центр не будет иметь души, останется мёртвым… И через несколько лет жизнь станет невообразимо прекрасной, изумительной!
ПЬЕРО. Я так польщён, Артемон Полканыч… Нет слов-с… Благодарю и готов трудами искупить исключительную вашу ко мне доверчивость… Разрешите идти?
АРТЕМОН. Идите, коли хотите, только спускайтесь осторожно. И за поручни, за поручни крепче держитесь… А что до театра… Передайте Мальвине, передайте Буратино Карлычу: я сделаю всё, что в моих силах. Стройку, конечно, не сверну, но сооружу вокруг высокий забор. А забивка свай будет производиться исключительно во внерепетиционное время. И ещё: распоряжусь окна пластиковые в театре поставить. С тройным стеклопакетом… Прощайте.
(кланяется, отворачивается. Кричит в мегафон)
Какой кирпич там привези? Силикатный? На черта мне силикатный? Я динасовый заказывал…
Затемнение. Монотонно стучит копровая машина.
Картина седьмая
Алиса и Базилио развешивают в театре планшеты с засушенными насекомыми. Они снимают старые портреты, картины, вбивают в стену гвозди… Базилио с гвоздями в пасти, с молотком в лапе стоит на стремянке. Алиса эту стремянку поддерживает. Планшетов много, а работа у Кота и Лисы не очень спорится.
АЛИСА (оценивает сделанное). Нет, нет, опять криво повесил. Я же говорила – левее…
БАЗИЛИО (не очень внятно – в пасти гвозди). Левее, правее… Раньше надо было говорить, я уж гвоздь вколотил. Ты что думаешь, это так просто – в каменную стену гвоздь забить?.. Пусть так висит.
АЛИСА. Да по мне – пусть хоть вверх тормашками… Только Карлуша снова орать станет.
БАЗИЛИО. Это уж как пить дать… Дожили! Клопов да мокриц на стены культурного учреждения вешаем! Позорище!.. Прежде у нас в фойе Шекспиры с Мольерами висели, Данченки с Немировичами всякими, а нынче – термиты да стрекозы, прости господи… С самого утра молотком машу, у меня лапы уже так и гудут, так и гудут…
Базилио со вздохом пытается перевесить неправильно размещённый планшет.
АЛИСА. Нет, ещё левее… Ещё… Теперь повыше чуть-чуть… Нижний край приподними… Да, да, вот так…
Базилио размахивается и со всей силы бьёт себя молотком по лапе. Раздаётся истошный вопль, стремянка разъезжается, Кот роняет молоток и валится на Лису. Оба орут, проклиная всё на свете.
АЛИСА (потирая бок). Я же говорила – нижний край!..
БАЗИЛИО. Что – нижний край? Что – нижний?.. Ты же видела: сместился я…
АЛИСА. Мог бы и не смещаться… Почему за трубу не держался?
БАЗИЛИО. Я думал, ты подстраховываешь. И до гвоздя не дотягивался. Не видела разве?
АЛИСА. Больно мне это надо – на гвозди твои пялиться!
БАЗИЛИО. На мои, да? Вот ты как!.. Выходит, глухому и слепому Базилио больше всех надо? Моль всякую на стенки вешать – это мне надо? Да я тебе сейчас за это!..
АЛИСА (отмахивается). Ах, уймись, пожалуйста!.. По уму рассудить: ни тебе, ни мне это всё нафиг не нужно. Но Карлуша… Вынь ему да положь, чтобы планшеты по всему театру весели. Тьфу!
БАЗИЛИО (срывает с себя и яростно швыряет на пол казачью фуражку). Не буду я! Отказываюсь… Производственная травма у меня.
(демонстрирует ушибленную лапу)
АЛИСА. Во, симулянт! Подумаешь, хлопнул чуть-чуть молоточком по лапе... Доставай гвозди, мы ещё и половины не сделали.
БАЗИЛИО. Да меня мутит уже от этих гусениц засохших!
АЛИСА. А у меня вообще на них аллергия… А что делать? Если не развесим – нам во…
(характерный жест по шее)
БАЗИЛИО. Да ладно тебе нагнетать… Нагнетаешь тут…
АЛИСА. Точно говорю!.. Не слыхал разве, что Карлуша театр за границу перевозить намылился? Аж в Пизу! Если мы с тобой сейчас кочевряжиться начнём, не возьмёт он нас туда. Даже не мечтай.
БАЗИЛИО. Больно надо!
(подумав)
А что это – не возьмёт? Почему?.. Мы столько лет в этой труппе… Обязан! Согласно трудовому кодексу обязан…
АЛИСА. Не возьмёт – и всё. На что мы ему – старые, облезлые?.. Там, наверное, молодых котов да лис навалом.
БАЗИЛИО. Так уж и навалом! Таких как мы – днём с огнём… Помнишь, как нас в Стране Дураков на гастролях принимали? Цветы, автографы, интервью…
АЛИСА (мечтательно). Золотое времечко было. Гремели на всю округу… Не то, что нынче!
БАЗИЛИО. Слушай, Алиса! Может, и вправду махнуть нам в Пизу эту самую? Начнём всё заново… Здесь-то нам что, кроме блох, ловить?
АЛИСА. Как это – заново?
БАЗИЛИО. Ну, в спектаклях хороших играть станем, роли главные получим… Прославимся, разбогатеем… Это же заграница! За границей, я слыхал, вообще всё давным-давно в полной комплекции.
АЛИСА. Ага! Ждут нас там, не дождутся…
БАЗИЛИО. А мы и спрашивать никого не будем! Приедем и покажем, что такое настоящая школа, что такое истинное мастерство…
АЛИСА (в сторону). Плод кошачьего воображения, покрытый мраком неизвестности…
(к Коту)
Ты сначала добейся, чтобы Карлуша тебя туда с собой взял.
БАЗИЛИО. И добьюсь! Вот сейчас лапу залижу – и приколочу оставшиеся. Живого места в театре не будет, всё планшетами завешу… А после – за этим… За хлорофорумом к Дуремару сгоняю… А с завтрашнего дня начну тренажёрный зал посещать, отжиматься… И роли прежние повторять…
АЛИСА (задумчиво). Если против болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима…
БАЗИЛИО (с энтузиазмом). Излечима, Алиса! Ещё как излечима!.. Это здесь нам ничего уже не поможет, а там… Там мы с тобой и в «Отелло» сыграем, и в «Грозе», и в «Белой гвардии»…
АЛИСА. В «Отелло»? А что… Как думаешь: гожусь я ещё на роль Дездемоны? Мне всегда говорили, что у меня роли любовниц неплохо выходят…
БАЗИЛИО. А у меня – героические. А ещё – роли лесных разбойников. В одной газете прямо так и написали: «Особенно заметной находкой режиссёра можно считать роль атамана разбойничьей шайки (актёр Базилио). Одно только его появление на сцене приводит маленьких зрителей в трепет»…
АЛИСА. Да, я отлично помню!.. А обо мне критик однажды так выразился: «Исполнение Алисой роли служанки заставило многих заговорить о том, что остались ещё на нашей сцене мастера, способные ненавязчиво донести до зала нюансы, казалось бы, самого малозначительного эпизода»…
БАЗИЛИО. Вот видишь! Мастера!.. Разве в ихней Пизе такие мастера есть? Да там их всех давно потравили – как сверчков…
АЛИСА. Ну, может, и не всех ещё... Только мы им не уступим.
БАЗИЛИО. Точно! Сами туда поедем и сверчка прихватим. Какой театр без сверчка?
АЛИСА. Ну, так что, решено? В Пизу?
БАЗИЛИО. В Пизу, в Пизу! Лучше Пизы ничего нет на свете!..
Забыв о полученном задании, Кот с Лисой смеются, танцуют, напевают бодрую казачью песню «По Яику по реке казаки гуляют и калёною стрелой за реку пущают». Вдруг где-то далеко-далеко словно перетянутый трос лопается. Песня резко обрывается, со стены падает на пол планшет с насекомыми.
Алиса и Базилио прекращают танцевать. Некоторое время они растерянно смотрят на планшет, на молоток, на стремянку… Затем Базилио быстро надевает фуражку, оба словно по команде берутся за работу. Кот влезает на стремянку, Лиса поддерживает лестницу.
АЛИСА. Всё равно криво… И не симметрично… К окну ближе надо.
БАЗИЛИО. К окну не получится. Там косяки бетонные, гвоздь не входит.
АЛИСА. А ты с размаху… С самого размаху попробуй…
БАЗИЛИО. Бесполезно, стены будто железные… Давай лучше сюда повесим – над самым очагом.
АЛИСА. Попробуй. Только тут повыше бы надо…
БАЗИЛИО (примеривает). Так?
АЛИСА. Ещё выше… Ещё немного… А теперь – правее.
БАЗИЛИО. Так, что ли?
АЛИСА. Теперь опусти вон тот край…
БАЗИЛИО. Опусти, подними… У меня уже шея затекла… Так?
АЛИСА. Вроде, так. Бей!
Кот со всей силы лупит молотком по гвоздю. Промахивается, попадает себе по лапе. С диким визгом он валится на Лису, следом на них падают планшеты и сама лестница.
Придя в себя, Базилио и Алиса некоторое время с недоумением глядят друг на друга.
Громко кричит сверчок.
Картина восьмая
Фойе театра. Все стены увешаны планшетами с засушенными насекомыми. В центре – самый большой планшет. Но он пуст, под его стеклом пока никого нет. В углу свалены ставшие ненужными картины и портреты.
Вдоль стен театрального фойе расставлены игровые автоматы. Очень много автоматов. Они гудят, звенят, трещат, свистят… Вокруг мелькают лампочки, слышатся обрывки самой разнообразной музыки.
На автоматах с азартом играют Алиса, Базилио, Буратино, Пьеро и Мальвина. Карабас стоит в сторонке, в руках у него колпак. Карабас с укором посматривает в сторону Буратино. Артемон на правах хозяина прохаживается между играющими, раздаёт жетоны.
БУРАТИНО (стреляет). А сейчас – по кабанам! Бах! Бах!.. А теперь – по лосям. Бах! Есть, один упал! Господа, вы видели? Он упал. Бабах – и с копыт долой…
БАЗИЛИО. А у нас с Алисой уже по 200 очков! И всего по три не заброшенных мяча… Нам бы ещё жетончиков…
АРТЕМОН (выдаёт Коту жетоны). Какой разговор! Сколько угодно… Стреляйте, бросайте кольца и мячи, участвуйте в гонках… Сегодня такой день! Сегодня мы открываем единственный на всю округу игровой зал. Не жалейте жетонов, господа!
(щедро раздаёт жетоны направо и налево)
АЛИСА. Ах, как это мило! Тогда я ещё в «Магическую рулетку»… Можно?
АРТЕМОН. И в рулетку, и в весёлую шайбу, и в космический кегельбан… Всё в вашем полном распоряжении.
ПЬЕРО. Господа! Прошу не занимать настольный футбол. Я хочу ещё разок сыграть…
Все играют. Но вот Мальвина отходит от автомата. Артемон приближается к ней.
АРТЕМОН. А вы почему не играете, нежнейшая Мальвина? Хотите, освобожу для вас виртуальный кёрлинг?
МАЛЬВИНА. Нет, благодарю… Я только что летала на этом… Как его… На авиасимуляторе. И, представьте, разбила самый большой, самый дорогой истребитель. Вдребезги! Каково?..
АРТЕМОН (улыбается). Что за беда? Я вам ещё тысячу жетонов дам. Летайте, сколько хотите и на чём хотите…
МАЛЬВИНА. Да? Весьма великодушно с вашей стороны… Но всё равно мне грустно.
АРТЕМОН. Отчего же? Посмотрите на других – все веселятся.
МАЛЬВИНА. Прошлого нашего вдруг жаль стало. Того театра, которого, наверное, уж больше никогда не будет. Который тоже – вдребезги…
(берёт в руки один из снятых портретов)
Впрочем, прошлого просто нет. Оно глупо израсходовано на пустяки. А настоящее ужасно по своей нелепости...
АРТЕМОН (опускает в автомат жетон, дёргает за ручку). Вы про это? Что ж, возможно, это действительно нелепо… Но не намного нелепее, чем пространные монологи, обращённые к голенастым фазанам…
МАЛЬВИНА. В общем, вы правы, Артемон… Удивительное дело: как-то так выходит, что вы всегда правы…
(ставит портрет на пол)
А я… Я нудное, эпизодическое лицо…
АРТЕМОН. Для меня, славная Мальвина, вы всегда будете лицом главным.
(целует Мальвине руки)
В моём спектакле – самым главным!
МАЛЬВИНА (смеётся). В спектакле?.. А о чём ваш спектакль?
АРТЕМОН (горячо). О нас с вами. О театре, в который мы – именно мы с вами – вдохнём новую жизнь… Что прошлое? Просто перечеркнём его!.. Что из того, что меня называли светлой личностью? Я был светлой личностью, от которой никому не было светло. А теперь я увидел плоды своего труда… И у меня появилась надежда, появилась цель…
(снова припадает к ладоням Мальвины)
МАЛЬВИНА (обводя взглядом автоматы). И это – плоды?..
АРТЕМОН. Ах, нет, конечно, нет! Это лишь начало, это заря… Нет, даже не заря – только зарницы нашего будущего… Эти игрушки привлекут в театр людей. Много людей. А те приведут с собой других. И они будут выше нас, лучше нас! Они придут и скажут: а где же новые шикарные гостиницы? Где первоклассные рестораны, изысканные развлечения, достойные нас?.. И тут выйдем мы с вами, выйдем и скажем: всё готово, господа! Добро пожаловать!..
МАЛЬВИНА. Какой вы, однако, странный, Артемон…
АРТЕМОН. Вот так всегда… Когда не знают, какой ярлык прилепить к моему лбу, то говорят: «Это странный сукин сын, странный!»… Нет, я не странный, я просто здравомыслящий. Возможно, единственный здравомыслящий из всей этой компании.
(кивает на играющих)
Когда вы отказались ехать со мной, я дал зарок: сделать так, чтобы вам было хорошо здесь. Да, здесь, в этих стенах, в этом театре... И разве я обманул? Крыша перекрыта, вентиляция усовершенствована, во всех помещениях сделан ремонт… Сюда скоро рекой публика хлынет!
МАЛЬВИНА. Публика!.. Неужели это правда? Я уже почти забыла, что такое полный зал… Ах, неужели это снова будет – восхищённые взгляды, овации, орхидеи и розы?..
КАРАБАС. А грозы, сударыня, об эту пору тут не происходят. Вот в Пизе-городе – иное дело. Особенно, когда ветер с побережья задует… Тогда без колпачка из дому и не высовывайся…
АРТЕМОН. Всё это будет, драгоценная моя, обязательно будет!
(прижимает Мальвину к себе)
Это непременно произойдёт, раз я… Нет, раз мы с вами так решили.
К Артемону и Мальвине подбегает взъерошенный, возбуждённый Пьеро. В ладони у него куча монеток.
ПЬЕРО. Вы только поглядите: я бонус выиграл! Всего лишь один-единственный жетончик кинул, а мне-с… Вот-с… Неужели, это моё?
АРТЕМОН. Раз выиграли, значит ваше. Поздравляю.
АЛИСА. А нам с Базилио призовая игра выпала, представляете? Вот удача!
АРТЕМОН. Замечательно! Прекрасно! Великолепно!.. А к призовой игре у нас, по традиции, угощение полагается. Прошу!
Артемон указывает на накрытый стол. Все набрасываются на угощение.
БАЗИЛИО (жадно поглощая бутерброд). Знаете, Артемон… В силу известных обстоятельств, я прежде не питал особой симпатии к существам вашего склада, вашей, так сказать, породы… Но теперь я вижу, что во многом вы оказались дальновидны. Да, да… Перемены положительно нужны, они даже полезны…
БУРАТИНО (прикладываясь к бокалу). Перемены – именно! Перемены – это свежая кровь, это кислород в жилах театра… Но и о традициях, друзья мои, забывать не следует. Помните, как говорил великий Папа Карло? Наш театр, говорил он, зиждется на трёх китах: Бюджет, Репертуар, Традиция. Вот как он говорил.
Все кивают. Слышатся реплики: «Как верно!», «Да, да, именно!», «Как он прав!»
БУРАТИНО. Я много размышлял. И знаете, господа, к какому выводу я пришёл? Вот мы с вами тут друг перед другом носы дерём, а жизнь знай себе проходит. Но почему нам в своём творчестве не отразить свежие потоки, новые тенденции?.. Вообразите: наш герой играет в рулетку. До поры ему везёт, он в выигрыше… Но, делая решающую ставку, он думает, что рискует всего лишь жалкими монетами. А проигрывает, в конце концов, судьбу свою!
Бурные аплодисменты. Выкрики: «Как необычно!», «Браво, браво!»
БУРАТИНО. Постойте, это ещё не всё… Наш герой ввергнут в пучину порока. Он на краю гибели. Уже звучат трагические аккорды, уже меркнет свет, символизируя последние минуты его жизни. И тут…
И вправду: звучат аккорды, становится темнее. Из глубины сцены на первый план выступает человек, закутанный в мантию. В руках у него сачок и большая банка, внутри которой виден мёртвый сверчок. Все присутствующие застывают в оцепенении.
ЧЕЛОВЕК В МАНТИИ (глухим голосом). Здравствуйте, господа!.. Почему вы все на меня так смотрите? Ах, вас смущает это?..
(демонстрирует банку)
Да, я имел подлость убить сегодня это существо. Скоро я таким же образом убью себя…
Вновь звучат аккорды. Человек картинно сбрасывает с себя мантию. Перед собравшимися предстаёт Карлуша.
КАРЛУША (хохочет) Ага, испугались!.. Как я вас разыграл! Это замечательно, что вы здесь, что все вместе… Поздравьте: я, наконец, изловил его. Думаете, это было просто? Я долго выслеживал его, я узнал места, где он прячется, изучил повадки… Чрезвычайно крупная особь! Этот экземпляр станет настоящей жемчужиной моей коллекции.
(оглядывается)
Господа, почему у вас такие кислые мины? Неужто никто не рад моей удаче?.. И разве никто не поможет мне поместить трофей на достойное место?
Призыв Карлуши остаётся без ответа. Все как заворожённые молча смотрят на банку со сверчком. Потом так же безмолвно расходятся – каждый к своему автомату.
КАРЛУША (самостоятельно помещая сверчка под стекло и вешая планшет на стену). Да, я всегда знал, что между театральными вообще так много людей грубых, нелюбезных, невоспитанных…
Разместив планшет со сверчком на центральном месте, Карлуша уходит. Но перед тем как окончательно покинуть помещение, он останавливается, прицеливается из сачка, как из ружья, в планшетку со сверчком. Имитируя выстрел, Карлуша щёлкает языком.
КАРАБАС (вслед Карлуше). Куда же вы, Карлуша Буратиныч? Колпачок, колпачок-то забыли одеть… А коли с речки потянет? А коли от котлована сырость к вечеру занесёт?.. Колпачок оденьте!
(семенит за Карлушей)
Полное затемнение сцены.
Эпилог
В каморке Дуремара мы видим двоих – самого Дуремара и Карабаса. Склонившись над ноутбуками, они что-то бойко сочиняют.
ДУРЕМАР. …А труп надо в багажник засунуть. Это клёвый ход – мертвяк в багажнике.
КАРАБАС. Кого?.. А-а… Нет, в багажнике не проканает. Такое уже в «Хрониках десятого отдела» было, и в «Ненасытной бездне» – тоже… А если жмурика в футляр упаковать?
ДУРЕМАР. В какой ещё футляр?
КАРАБАС. В подходящий по размеру. Из-под музыкального инструмента, из-под виолончели, например.
ДУРЕМАР. Слушай, чувак, нормальный ход!..
(быстро печатает на ноутбуке)
Короче, этот лох пытается смыться с полным чемоданом золота. Но на стрите как бы случайно к нему подваливает бикса – такая вся из себя…
КАРАБАС. Она с виолончелью. Типа – из консерватории… Помогите, мужчина, то-сё-колбасё… И глазками вот так…
ДУРЕМАР. Ну и, понятное дело, поплыл мужик… Взял у тёлки виолончель, до самого её дома дотаранил…
КАРАБАС. А только они в подъезд, деваха пушку достаёт и…
ДУРЕМАР. Не-е, братан! Лучше – в квартире. Зацени: хата с евроотделкой, интерьер и всё такое… Плюс немного эротики… Ну а потом, когда у них уже всё… На самом забойном месте – она ствол вынимает…
КАРАБАС. Лады, пусть – после этого… Хотя я такие сцены не очень… Тогда пускай она его в ванной замочит. Пять выстрелов, шестой – контрольный в тыкву.
ДУРЕМАР (потирая руки). Зашибись! Он и охнуть не успел, как на него медведь насел… Ха-ха-ха… А давай, она его из арбалета?..
КАРАБАС. У тебя башню сорвало, да? Шесть выстрелов – из арбалета…
ДУРЕМАР. Ну и чё? Это специальный арбалет. Да ещё с оптическим прицелом…
КАРАБАС (подозрительно косится). Чё, опять к Пьеро ходил?
ДУРЕМАР (отводит глаза). Да нет… Ну и хотя бы… И чё теперь?
КАРАБАС. Через плечо! Опять жетоны у него клянчил, в автоматы резался?.. Теперь понятно, откуда у тебя в башке арбалеты оптические… А Пьеро тоже хорош! Администратор зала игровых автоматов, а ведёт себя… Ох, прогорит он опять…
ДУРЕМАР (скребёт небритый подбородок). Да ладно тебе… Я же с возвратом… В последний раз, зуб даю… Я про арбалет – для эффектности…
(исправляет текст в компьютере)
КАРАБАС. Так мы к этому и гребём. Тёлка его пиф-паф, а трупяшник в футляр.
ДУРЕМАР. Ну а футляр куда?
КАРАБАС. Куда, куда… Потом она типа грузовик по рации вызывает… Нет, лучше – вертолёт! Прикинь: вертушка прямо над домом зависает, футляр со жмуром туда с балкона перекантовывают…
ДУРЕМАР. Кто?
КАРАБАС. Чё – кто?
ДУРЕМАР. Кто перекантовывает? На флэте девка одна! Как она футляр с дохляком сама в вертолёт закинет? Не стыкуется…
КАРАБАС (откидывается в кресле). Да-а… Что-то не то… Опять мы с тобой накосячили.
В комнате несколько мгновений висит тягостная пауза.
ДУРЕМАР. А может, фиг с ним, с триллером с этим? Может нам ситком соорудить? Сейчас на ситкомы спрос…
КАРАБАС. Кого?.. А-а… Можно и ситком, мне вообще-то по барабану… Только Карлуша нам экшн заказал. Фильм собирается снимать – про мэна, который ключ затырил. Конкретный такой ключ, дорогой, золотой, 585-й пробы. Затырил, короче, и подорвать в загранку с ним намыливается… Через неделю уже сценарий сдавать. Продинамим – он со своей братвой пизанской живьём нас под башней закопает…
ДУРЕМАР. Как Буратино Карлыча?
КАРАБАС (делая круглые глаза). Тс-с! Ты чё? Офонарел совсем – вслух такое… Умер Буратинкарлыч, просто скончался. Скоропостижно. При невыясненных…
(достаёт бланк)
Ты сюда лучше глянь. Вот, в заяве чёрным по белому…
(демонстрирует Дуремару бланк)
Всё чин чинарём: заявка студии «Сверчок Продакшн Интертейнмент» на сценарий к многосерийному фильму «Киллер в белом смокинге». Бюджет, количество ролей, реквизит, сроки… Ладно, давай ситком – хоть будет чем отмазаться… Какие мысли?
ДУРЕМАР. Ну, может, типа… Живёт семейство идиотов: мазер, фазер, детишки, кошка, тёща… И всякая там с ними херомантия приключается…
КАРАБАС. Например?..
ДУРЕМАР. Ну, я не знаю… Ну, к примеру, открывает жена утром холодильник, а там муж сидит. Она такая: ты чё тут делаешь? А он: сама же вчера вечером мне сказала – остынь, придурок!.. Ха-ха-ха…
КАРАБАС. Хм-м… Мда-а… Ну, а ещё?
ДУРЕМАР. Ещё?.. Мозги поморщить надо… Ну, вот: у этой семейки аквариум. Там рыбка откинулась. Мамаша такая – отцу семейства: скажи об этом сыну, только помягче. Тот идёт к потомку, командует: отжаться сто раз! Сынок отжимается, язык на плечо. Отец: ну, чё, сдох? Сын такой: конкретно, папа, сдох. А папаша: вот и рыбка твоя сдохла, сынок!
Дуремар хохочет, но, заметив кислую физиономию Карабаса, замолкает.
КАРАБАС (не очень уверенно). А давай – мелодраму… Или фэнтези…
Оба грустно вздыхают.
ДУРЕМАР. Кто ж знал, что он вместо театра киностудию откроет? То ли дело: сидели бы сейчас в кабинете завлита, чаёк с вареньем попивали, пьесы строгали… Чё проще: пролог, эпилог, первая картина, картина десятая, монолог, мизансцена…
КАРАБАС. Ага, размечтался… Как Мальвина – о Пизе…
ДУРЕМАР. Да-а… Мечтала о Пизе, а очутилась под Пензой. Говорят, Артемон там целую деревню купил. Сносить её будет, оптовую нефтебазу на её месте строить собирается.
КАРАБАС (философски). А в принципе, какая, хрен, разница: Пиза, Пенза?.. Триллер, комедия?..
ДУРЕМАР. Нам бы это ещё Карлуше как-то разъяснить…
(сплёвывает)
И чего его в кино понесло?
КАРАБАС. Он такой думает: раз я опытный и всё такое, так я любой синопсис написать могу. А я решительно всё позабыл…
ДУРЕМАР. И я ничего не помню, всё позабыл, что знал. Кое-что, конечно, знал лет 25 назад, а теперь вот ничего не помню…
Карабас и Дуремар задумываются о чём-то. Какое-то время они молчат, затем начинают тихо напевать: «Тара-ра… Бумбия… Тарарабумбия… Сижу на тумбе я…»
Из открытого окна слышится другая песня: «Шёл Ярмак уральским кряжем». Постепенно песня усиливается.
КАРАБАС. Ну и горазды же базлать! Орут, как потерпевшие…
ДУРЕМАР. Кто это?
КАРАБАС. Не узнал? Это же Кот с Лисой надрываются. Театра не стало – так они теперь в «Тридцати трёх пескарях» подрабатывают, песни там поют... Чё, ни разу не слыхал?
ДУРЕМАР. Нет.
КАРАБАС. Зря. По средам и пятницам в ресторане народные песни наяривают. Имеют успех…
(щёлкает пальцем по горлу)
А сейчас, значит, репетируют…
Карабас подходит к окну, грозит кому-то пальцем, захлопывает рамы. Звуки песни исчезают. Некоторое время Дуремар и Карабас сидят молча. Затем снова затягивают свою «Тарарабумбию»
Свет медленно гаснет
г. Челябинск
