Хайнц Лихтвитц был одним из десяти тысяч еврейских детей, которые перед началом Второй мировой войны были разлучены с родителями и отправлены в Англию – он пережил Холокост, его отец погиб в Освенциме.
В его жизни это был поворотный момент, принёсший ему должно быть ужасную боль. Тогда, когда он в последний раз видел своего отца. Но Генри Фонер этого не помнит. В его памяти запечатлелось бесконечно долгое путешествие поездом на запад вместе с другими берлинскими детьми. Как и момент достижения немецко-голландской границы, когда чёрствые, жёстко поглядывающие люди в униформе проверяли их документы и багаж. Но память стёрла безотзывно и травму разлуки с отцом, взявшим его ещё раз на руки.
Тогда Генри Фонера звали Хайнц Лихтвитц, ему было шесть лет. Он был одним из десяти тысяч еврейских детей, которых удалось перед самым началом Второй мировой войны переправить из гитлеровского рейха в Великобританию. Перепуганные, сидели они в купе, Генри и другие юные пассажиры, большинство из которых впервые ехали без родителей, охраняемые проводницей со свастикой. Фонер, теперь 81-летний, помнит даже такую деталь: поезд рывком тронулся с места и в нескольких сотнях метров от границы снова остановился. «Голландская леди», – рассказывает он на великолепном британском английском, – раздала нам бутерброды с колбасой. Нам это очень понравилось. Вдруг воцарилась совсем другая атмосфера».
От границы мы прибыли к парому в Хук-ван-Холланд, чтобы переправиться в Англию. При входе в порт каждому ребёнку повесили на шею удостоверение личности. Своё Фонер хранит до сих пор. На узкой полоске коричневого картона стоит имя Хайнц Лихтвитц, рядом печать с датой прибытия, 3 февраля 1939, и на обороте номер 476.
Только вот прощание с отцом в зале берлинского вокзала – вход родителей на перрон при отправке детей был категорически запрещён – он не помнит вообще. «Старшие ребята только и рисовали эту разлуку, – говорит он, – а я вообще ничего вспомнить не могу». Генри Фонер вынужден сглотнуть, ещё и сегодня, когда разговор доходит до этого. Он вправе оглянуться на полноценную, успешную жизнь. Более 50-и лет этот долговязый мужчина, который, несмотря на свой преклонный возраст, сохранил что-то мальчишеское, счастливо женат на Джуди, израильтянке, с которой познакомился в Англии. Они воспитали троих детей, на западной окраине Иерусалима у них собственный дом с цветником, сейчас они наслаждаются заслуженным покоем. Но у него где-то глубоко внутри сидит неутихающая боль, которую в целях самозащиты заперло подсознание.
Тогда Хайнц Лихтвитц, ныне Генри Фонер – здесь с женой Джуди
Может быть, именно поэтому после войны для Фонера никогда не стоял вопрос о возвращении в Германию. Хотя брат его отца, дядя Людвиг, который с помощью своей нееврейской жены выжил в нацистские времена в тайнике в Берлине, это бы приветствовал. Он страстно желал иметь наследника, которому бы мог передать восстановленную им типографию – традиционное ремесло семьи Лихтвитц. Но даже посещение Берлина в начале шестидесятых годов далось Фонеру очень трудно. «Большую часть времени я провёл тогда в зоопарке, потому что не мог даже видеть пожилых людей на улицах», – говорит он. Его постоянно мучил вопрос: кто из них мог быть попутчиком или даже эсэсовцем.
Только немногие из тех малолеток, которые с декабря 1938 до конца августа 1939 из Берлина, Франкфурта и Гамбурга были отправлены «детскими поездами» в Великобританию, вернулись на родину. В большинстве случаев родителей уже не было – они сгорели в огне Холокоста, так же, как и Макс Лихтвитц, отец маленького Хайнца.
Макс Лихвитц спас своего сына
В Англии Хайнца звали Генри, он взял фамилию приёмных родителей.
Фонеры были бездетной еврейской парой, жившей в Суонси, среднего размера портовом городе в Уэльсе. Маленький Генри называл их тётя Винни и дядя Моррис.
Март 1939, Хайнц с приёмной матерью и приёмным отцом
Вначале взаимопонимание давалось нелегко. Они не говорили по-немецки, Генри не знал английского, однако всё очень быстро наладилось. Фонеры приняли его всем сердцем. Генри было хорошо у них, гораздо лучше, чем многим другим детям – беженцам из Германии, которые попали в сиротские дома или к фермерам, где им приходилось тяжело работать. «Фонеры спасли мне жизнь», – говорит Генри Фонер. Он и сегодня поддерживает связь с родными в Великобритании.
Его отец, Макс Лихтвитц, берлинский адвокат, подготовил, насколько это вообще было возможно, шестилетнего сына к жизни в чужой семье. «Каждый вечер перед сном он просил меня молиться за Фонеров», – вспоминает Генри. Тогда, когда они ещё жили в квартире, принадлежавшей его бабушке, в Берлин-Шарлоттенбурге, Кантстрассе 30, «Хайни», как его часто называли, не имел представления, кто это такие. Мать его умерла в 1937 году. Через год он узнал о планах отца отправить по крайней мере его в безопасное место, в Англию. Сам Макс Лихтвитц бежать уже не мог. Генри Фонеру остались от отца только несколько почтовых открыток, которые он посылал сыну в Суонси, пока это было ещё возможно.
На большинстве открыток красочные мотивы с играющими на музыкальных инструментах лягушками и милыми плюшевыми мишками из сказочного леса, которые были популярны ещё вплоть до пятидесятых годов. И среди них фото симпатичных собак и импозантных судов. Картинки святочного мира, резко контрастирующего с действительностью. И всё же эти вульгарные открытки иллюстрируют, как разорвало нацистское безумие связи еврейского мальчика со своим отцом. Недавно Фонер передал коллекцию открыток архиву Яд ва-Шем, и теперь национальный мемориал Холокоста опубликовал их в виде книги, включающей историю Фонера и историческую классификацию. Книга вышла и на немецком: «Postkarten für einen kleinen Jungen. To Heini from Daddy» («Открытки для маленького мальчика. Хайни от дэдди»).
Одна из открыток, которые слал в Англию отец «Хайни»
В первые месяцы отец писал ещё на немецком, но после 12 июня 1939 – почти исключительно на английском. Это был седьмой день рождения Генри, и отец обещал позвонить в семь часов вечера. «И вот я стою с наушником у уха и микрофоном у рта и не понимаю ни единого слова», – рассказывает Фонер, жестикулируя, в своей иерусалимской квартире, как сложен был для него этот телефонный разговор. Собственно говоря, трудности понимания заключались в том, что его молниеносно выученный английский наловился на родной язык. «Кстати, – говорит он, – мой немецкий так и не вернулся. Позже, когда я, изучая химию, захотел подучить немецкий – язык первых химиков – ничего из этого не получилось, экзамен я провалил».
В тот день 12 июня 1939 он слышал голос отца в последний раз. Тремя месяцами позже пришла и последняя открытка из Берлина. На ней изображена птица на фоне идиллической водяной мельницы, датирована открытка 31 августа 1939 года. «Я надеюсь, что войны не будет. Если она всё же придёт, то благослови Бог тебя, а также дядю и тётю», – написал на открытке отец. На следующее утро немецкие войска вошли в Польшу. Генри Фонер очень хорошо помнит, как в день объявления войны «радиоприёмники сдали на склад и распределили противогазы». Через год Люфтваффе начали бомбардировки Южной Англии. Ожесточенно бомбили и Суонси. Многие из друзей Генри были эвакуированы, Фонеры остались в городе. Смерть стала частью повседневной жизни. Не один раз урок в классе Генри учитель начинает с оповещения о гибели одного из одноклассников при ночной бомбардировке.
В августе 1942 через Красный Крест до Генри дошли несколько строк от отца: «Мы в полном неведении относительно своей судьбы. Пиши чаще! Целую. Папа». Приёмные родители говорят, что бесполезно ломать себе голову, нужно ждать окончания войны. Вскоре после победы союзников из Парижа дал о себе знать дядя. Выжила и бабушка, которая была депортирована в концлагерь Терезиенштат.
Берлин-Шарлоттенбург, Кантштрассе 30, где жил в детстве Хайнц
Только от отца никаких вестей. «Я понял, что он мёртв», – говорит Генри Фонер. Звучит лаконично. Умение владеть собой – этому он научился ещё ребёнком. В 1951 году в письме к его 19-летию бабушка рассказала, что произошло с отцом. 9 ноября 1942 года его вместе с двадцатью другими функционерами еврейской общины Берлина гестапо взяло в заложники и месяцем позже вместе со второй женой и её дочерью его отправили в Освенцим. Там он был убит 16 декабря 1942 года.
В 1961 году совершенно неожиданно Генри Фонер получил ещё одно своего рода прощальное письмо от отца. Написал его Макс Лихтвитц зимой 1941 года в Калифорнию своему двоюродному брату, с которым был тесно дружен. Неведомыми путями письмо дошло. Он хотел бы когда-нибудь сказать своему сыну, «что я отдал его только из глубокой любви к нему и заботы о его будущем, что и по другую сторону я день за днём смертно тоскую о нём, и что жизнь моя теряет смысл, если мне не представится возможность увидеть его хоть однажды снова».
И вот уже Генри Фонеру 29 лет, он только женился на Джуди, отслужил в британской армии, завершил своё образование химика. Он держит жизнь в своих руках, но это письмо потрясло его. «Я не мог прикоснуться к нему двадцать лет», – признаётся он.
Во дворе гремит газонокосилка. Генри Фонер уходит в себя, в раздумье всматривается в это тёплое весеннее иерусалимское утро. Англия была его спасением. Но настоящим домом для него стал Израиль, здесь провёл он больше половины своей жизни. «Я всегда считал, – говорит он, – что должна быть земля, куда евреи могут приехать, не считая это привилегией».
Перевод и публикация с любезного разрешения автора и газеты Badische Zeitung www.badische-zeitung.de
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #5-6(175)май-июнь 2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=175
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer5-6/Gjunter1.php
