Всемирная паутина интернета, его планетарная сеть фантастическим образом изменила мир человеческого общения.
Вещи, еще недавно казавшиеся невероятными, немыслимыми, сегодня стали обычным, почти повседневным явлением.
Огромный мир людей, народов и наречий, разбросанный на гигантских просторах пространства и времени, сжался в XXI веке до размеров экрана персонального компьютера, ноутбука или айфон-планшета.
Сегодня достаточно поиграть на кнопках клавиатуры, чтобы из пучин небытия вытащить напрочь забытую историю или обнаружить исчезнувшего из памяти, а то и вовсе неизвестного человека.
А иногда и сама виртуальная сеть выкидывает на берег экрана удивительные сюжеты, которые были бы просто невозможны в докомпьютерную, доинтернетовскую эпоху.
Вот три истории, выбранные из моего интернетовского невода.
ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ:
ДОЧЬ САУЛА
1.
Еще в 80-е годы прошлого столетия заинтересовался я историей и судьбой крупного ленинградского ученого-этнографа Саула Матвеевича Абрамзона.
Это был выдающийся знаток истории киргизского народа, его происхождения, исторических, этнических и культурных связей киргизов с другими народами Центральной Азии, Алтая, Южной Сибири. Всю свою сознательную жизнь этот скромный, но страстный подвижник науки посвятил изучению истории и этнографии Киргизии и киргизов. Любовь Саула Абрамзона к горному краю была настолько сильной, что в 1926 году, оставив аспирантуру Ленинградского университета, он переехал в Киргизию на постоянное место жительства, получив скромную должность директора местного историко-краеведческого музея, который молодой ученый сам и создавал.
Практически все этнографические экспедиции в Киргизии, начиная с 1926 года до конца 50-х, связаны с его именем. Собственно, С. Абрамзон и заложил основы подлинной научной этнографии в республике. Скрупулезный, даже дотошный исследователь быта, истории, традиций, языка, народного творчества, семейных и родоплеменных отношений киргизов, Саул Матвеевич собрал в этих экспедициях богатейший научный материал. Как писал киргизский историк академик Б. Юнусалиев, "если бы не усилия С.М.Абрамзона, многие материалы этнографического порядка были бы утрачены для науки. К примеру, только ему удалось выудить материал у последнего шамана-киргиза".
Многолетние полевые исследования, помноженные на глубокое изучение археологических и древних письменных памятников, огромного пласта исторических трудов, плюс мощная эрудиция и замечательные аналитические способности - все это помогло Абрамзону распутать многие сложные и запутанные узлы истории киргизов, создать стройную и строго научную концепцию происхождения киргизского народа, формирования киргизской нации. Итогом многотрудных исследований ученого стала его фундаментальная монография "Киргизы и их этногенетические и историко-культурные связи", вышедшая в 1971 году в Ленинграде очень небольшим тиражом.
Судьба этой книги, для краткости называемой просто "Киргизы", весьма драматична, как и судьба самого ученого. Труд, на котором сегодня основывается вся этническая история киргизов, книга, которую специалисты называют "лучшей и ценнейшей монографией по истории Киргизии", в самой Киргизии была обхаяна, подвергнута грубой и несправедливой критике. Группа чиновников от науки с подачи тогдашнего "хозяина" республики - первого секретаря ЦК Компартии Киргизии обвинила ученого в идейно-политических (!?) и методологических ошибках, назвав его чуть ли не буржуазным националистом. Сам "хозяин" раскритиковал книгу на республиканском партийном активе - там, где всегда устраивались политические аутодафе, - что в те годы фактически означало опалу и книге и ее автору. Так и случилось.
Как писал авторитетный киргизский историк академик Салморбек Табышалиев, много сделавший для восстановления доброго имени Саула Абрамзона, "вместо заслуженного почета и общественного признания со стороны народа, изучению истории и культуры которого он посвятил всю жизнь,… ученого ожидало дружное молчание.
Более того - Абрамзон публично был обвинен в том, что он игнорирует колоссальные изменения в этнографическом облике киргизов (а как же: мы ведь из феодализма сразу в социализм прыгнули и даже, кажется, в развитой! - А.Б.), допустил методологические и идейно-теоретические ошибки, пошел по ложному пути, что занимается дроблением киргизского народа на многочисленные ветви самых различных родов и племен...
Почтенный и деликатный ученый скончался после инфаркта, не выдержав шквального удара".
Да, это был действительно страшный и подлый удар. Абрамзон очень тяжело переживал несправедливую и недостойную травлю. Его переписка с учениками и коллегами в Киргизии, с которыми он поддерживал добрые отношения, полна драматизма и наглядно показывает, что испытывал Саул Матвеевич в те дни. С болью в сердце он писал: "...Факт такого пренебрежения к одному из старейших киргизоведов со стороны руководящих органов Киргизии не имеет прецедента. Я воспринял это, и не мог воспринять иначе, как смертельное оскорбление, как издевку над всеми своими трудами, направленными на развитие киргизской культуры... Самое главное в том, что многолетний труд не нашел в Киргизии подлинного общественного признания. Согласитесь сами, что не так просто пережить эту тяжелую травму. Хуже всего однако, что "подсудимому" остается неизвестным то, в чем его "обвиняют"... в чём же дело?"
Справедливости ради, надо сказать, что в те тяжкие для ученого дни в Киргизии нашлись люди, которые не побоялись поддержать его, высказать слова благодарности за его замечательный труд. Вот, например, что писал С.Абрамзону известный писатель Чингиз Айтматов: "Уважаемый Саул Матвеевич, …я глубоко убежден, что Ваша книга имеет для нас, современных киргизов большое научное и культурное значение. Лично я Вам благодарен и признателен за этот отличный труд - я обнаружил в нём много познавательных вещей...
Саул Матвеевич, есть у киргизов странная, на первый взгляд, пословица: "Если умрет твой отец, пусть дольше живут люди, знавшие его". Смысл этих слов в данном случае еще раз подтверждается - спасибо Вам за тёплые воспоминания о моём отце. Будьте здоровы, Саул Матвеевич, и не забывайте, что киргизская интеллигенция Вас уважает и ценит как своего человека и пытливого талантливого исследователя.
Чингиз Айтматов. 10.03.73г."
Говорят, что Абрамзон был тронут вниманием всемирно известного писателя. Однако это, увы, уже не могло унять его горькой обиды от того жестокого оскорбления, которое нанесли ученому правители и горе-историки Киргизии. Тяжелее всего, конечно, было для него сознавать, что дело его жизни так безжалостно растоптано, пущено, что называется коту под хвост. Это и подкосило его. Он ушел из жизни в 1977 году, на 72-м году жизни, так и не дождавшись официального и общественного признания своих научных заслуг...
2.
К сожалению, я не был лично знаком с Абрамзоном и даже никогда не встречался с ним, хотя, в принципе, вполне возможно, что мы не раз сталкивались где-нибудь на улицах или в каких-то присутственных местах города Фрунзе. Ведь до начала 70-х годов, до разгрома его книги, он регулярно приезжал в Киргизию.
Но вот наступила перестройка, имя Саула Абрамзона постепенно стало выходить из забвения, и мне захотелось узнать о нем побольше, а, может быть, даже что-то написать о еврее - "киргизском буржуазном националисте".
Летом 1987 года, находясь в журналистской командировке в Москве, я решил съездить в Ленинград, чтобы найти какие-нибудь материалы к биографии С.Абрамзона. Работники Ленинградского отделения Института этнографии имени Миклухо-Маклая, где доктор исторических наук Саул Матвеевич (Менделевич) Абрамзон до конца своих дней работал старшим научным сотрудником, очень тепло отнеслись ко мне и сделали все возможное, чтобы как можно полнее и глубже раскрыть образ Саула Абрамзона - человека и ученого, которого все они, без сомнения, очень уважали и высоко ценили.
Изучив материалы, любезно предоставленные мне коллегами ученого-этнографа, я напоследок решил поговорить с вдовой Саула Матвеевича, чей телефон мне дали в Институте. Несколько раз звонил по указанному номеру, но безуспешно: никто не отвечал на мои звонки. Кто-то из сотрудников шепнул мне, что вдова Абрамзона, по-видимому, находится на даче, но даже если бы она и ответила, то вряд ли стала бы разговаривать со мной о Сауле Матвеевиче. «Она очень странная и неприятная особа, - добавили мне на ухо, - никогда не интересовалась его работой, да и самим Абрамзоном, кажется, тоже». Относительно детей Саула Матвеевича никто не мог сказать ничего определенного. Словом, с семьей покойного ученого мне тогда познакомиться не удалось.
Я вернулся в Киргизию в самый разгар перестройки. Вихрь перемен, напряженная работа главного редактора государственного информационного агентства не позволили мне в то время взяться за статью об Абрамзоне. И только оказавшись в Израиле, я смог вернуться к давно волновавшей меня теме. В конце 90-х, наконец-то, я написал очерк «Саул Абрамзон: история смертельного оскорбления». Он был опубликован в моей книге «Праотец Авраам любит их», а также в нескольких израильских газетах. Чуть позже я помести очерк в интернете, на сайте «Новая литература Киргизстана». Посылал я его и в Институт этнографии в Петербург, но никакого ответа оттуда, увы, не получил.
Прошел еще десяток лет. И вдруг весной 2011 года я получаю по электронной почте письмо от некой Эльзы Козловой-Абрамзон из… Хайфы. Эльза сообщает мне, что она родная дочь Саула Матвеевича, что увидела мой очерк об отце в интернете и теперь не знает, как благодарить меня за память о папе и восстановление его доброго имени.
Дочь Абрамзона – Эльза Козлова-Абрамзон
«Ну, и чудеса! – подумал я. – Через столько лет нашлась дочь Абрамзона, о которой никто не слышал. Вот это интернет!».
Я тут же ответил Эльзе, задал ей несколько вопросов и рассказал, как мне не удалось встретиться и поговорить с ее матерью. Ответ не заставил себя ждать. И оказался очень интересным.
«В начале войны моя мама Викторина Петровна Козлова, которая была женой С.М.Абрамзона, и две ее сестры отправили своих детей из Ленинграда в Пензенскую область в село Наровчат (кстати, родину Куприна), к нашим дедушке и бабушке. Нас собралось пять детишек, в том числе и моя старшая сестра Викторина Супоницкая (дочь мамы от ее первого брака, которую воспитывал Абрамзон). Родители эвакуированных детей оказались кто в блокаде, кто на фронте. После блокады мои родители расстались - отец уехал с институтом в Ташкент, а мама по Ладожской дороге добралась до нас в Наровчат. Здесь она работала районным судьей, прокурором. Затем муж маминой сестры Ксении, военный прокурор Октябрьской железной дороги Константин Шапиро выправил нам пропуск на въезд в Ленинград, и мы возвратились домой.
Отец после войны вернулся в Ленинград с новой женой, а я осталась жить с мамой. Через несколько лет, когда мама тяжело и неизлечимо заболела, отец забрал меня к себе. Сам он, как Вы знаете, весь был в науке, а меня полностью доверил своей жене. Она оказалась злой, коварной, насквозь фальшивой красивой стервой. Но отец ее боготворил. У нее никогда не было ни родных рядом, ни друзей, люди ее сторонились. Родные отца, друзья, коллеги втайне сочувствовали отцу и жалели его. Достаточно сказать, что его горячо любимая младшая сестра Мария, человек очень мягкий и добрый, запретила произносить в своем доме имя жены своего брата – моего отца.
Отец почти ничего не знал о моей морально очень тяжелой жизни в его доме, я никогда не жаловалась, не хотела разлада в семье и огорчать его не могла. Но как только дело дошло до моего распределения на работу, тогда совершенно юной девушкой выбрала место, куда подальше от семьи отца, и уехала в Среднюю Азию. Там, в Таджикистане я состоялась и в профессии, и в семье. Но с отцом, которого я всегда очень любила и ценила, мы всю жизнь поддерживали отношения, правда, вместе уже никогда не жили, не считая одного-двух дней в году на его даче. Последний раз видела отца в больнице, пришла вместе с сыном Сашей, мы на следующий день улетали - сынишка шел в первый класс. А через два дня пришлось вернуться из Душанбе в Ленинград - на похороны папы. Вот так случилось.
Мачеха еще долго прожила после смерти папы. Я простила ее. Последние годы она жила в привилегированном пансионате в Пушкине под Ленинградом (имя отца помогло). Совершенно одинокая и никому не нужная, никого у нее не было кроме меня. К большому сожалению, она скончалась, когда меня не было рядом, я была в отъезде, в другой стране, администрация пансионата не связалась со мной. Это все к вопросу о "маме", которой вы не дозвонились.
Внуки Абрамзона – Александр Баргман и Евгения Рашковецкая
Мой сын Александр Баргман – известный петербургский актер и режиссер, лауреат Государственной премии Российской Федерации. Если Вы живете в Израиле, то могли, вероятно, быть зрителем на недавнем фестивале "Петербургские сезоны в Израиле", на котором были представлены четыре спектакля театров Петербурга. В двух участвовал сын - Дон Жуан в одноименном спектакле театра Комиссаржевской, а также в "Иванове" Чехова - режиссерская работа Саши. Возможно, Вы его видели. Его однокурсник и друг Михаил Теплицкий, известный израильский актер и режиссер, был номинирован на российскую премию «Золотая маска» за постановку в Петербурге спектакля по Шолом-Алейхему - "Главное забыл"- с Сашей Баргманом в главной роли.
А.Баргман при вручении ему Государственной премии России
Здесь, в Израиле живут два моих взрослых внука, один ищет себя в литературе, другой - офицер Армии обороны Израиля. Это дети моей старшей дочери Евгении Рашковецкой. Когда вспыхнула гражданская война в Таджикистане, Женя репатриировалась с семьей в Израиль. Пришла беда - понадобился уход за внуком, пострадавшим в израильской армии, и я тоже оказалась в Израиле, чтоб помочь дочери. Сейчас она доктор философии, работает в Институте эволюции и генетики Хайфского университета.
Мы с мужем живем в Хайфе и при каждой возможности мчимся в Петербург к сыну и младшей внучке.
Еще раз спасибо за внимание к жизни отца и, особенно, за ваш замечательный очерк о нем. Очень рада заочному знакомству с Вами. Вот, кажется, на все вопросы ответила. Могу, если хотите, прислать фото моих детей.
Всего доброго, Александр. Почти окончена летопись моя. Нелегко далась. Но готова осветить все другие интересующие Вас аспекты нашей жизни.
Всех Вам благ!
Эльза».
Я отослал Эльзе (она разрешила мне называть себя просто Элла) свою книгу «Праотец Авраам любит их», в которую вошел и очерк о ее отце Сауле Абрамзоне. Элла была тронута дорогим для нее и всей ее семьи подарком. И сообщила, что ее сестра Викторина Самуиловна Супоницкая, которая живет сейчас в Америке, тоже прочитала очерк и очень благодарна автору за память об отце. «Отец мой, - написала Элла, - считал ее своей дочкой. Посылаю Вам снимок папы тех лет, когда он растил Рину, заботился о ней. Даже на снимке видно, что Рина одета в киргизское платье и на голове тюбетейка. Отец на снимке совсем молодой. К сожалению, других его снимков у меня нет, кроме тех, которые Вам уже знакомы»…
С.Абрамзон с падчерицей Викториной
Так завязалась наша переписка с дочерью Саула Абрамзона. В одном из писем я в порядке шутки заметил, что мама Эллы, видимо, отдавала предпочтение евреям, поскольку и первый ее муж, судя по имени и фамилии – Самуил Супоницкий – тоже был евреем. В ответ Элла сказала, что «не только у мамы, но и у всех трех ее теток - сестер мамы - Марии, Ксении и Анны - мужья были евреями. Муж Марии Иосиф Борисович Липшиц вернулся во время войны в Наровчат израненный, после госпиталя. Его - учителя математики - назначили директором одной из сельских школ района. Вскоре о школе в селе Паны уже знали во всей Пензенской области как о школе-новаторе. Достаточно сказать, что Липшиц помимо других полезных новшеств организовал для ребятишек горячее питание, что было неслыханным в военное-то время на селе.
А мама после брака с моим отцом замуж больше не выходила, да и больна она была».
Элла прислала мне фотоснимки своих детей - Саши и Жени и собственное фото, где она изображена с младшей внучкой Иришкой, дочкой сына. А также фотографию, на которой внук Саула Абрамзона Александр Баргман получает из рук президента России Владимира Путина Государственную премию России.
Такая вот история…
ИСТОРИЯ ВТОРАЯ:
ОДЕССКАЯ ПЛЕМЯННИЦА РУДОЛЬФА
В мае 2010 года мне посчастливилось познакомиться с моим знаменитым родственником – легендарным дирижером и альтистом Рудольфом Борисовичем Баршаем.
Мы с женой и сыном побывали у него дома в Швейцарии, в небольшом городке Рамлинсбург, недалеко от Базеля, где великий дирижер более 30 лет жил со своей женой Еленой Расковой-Баршай. Это была моя первая и, к сожалению, последняя встреча с моим троюродным дядей, который к тому времени был уже болен и через полгода, увы, ушел из жизни.
Почти четыре часа проговорили мы с Рудольфом Борисовичем обо всем на свете, но, в первую очередь, конечно, о его жизни и судьбе. И о Музыке, которая, в сущности, и была его жизнью и его судьбой. Вернувшись домой, в Израиль, я еще несколько раз говорил с ним по телефону, узнавая все новые и новые подробности биографии создателя уникального Московского камерного оркестра, друга и партнера таких выдающихся музыкантов, как Дмитрий Шостакович и Святослав Рихтер, Давид Ойстрах и Леонид Коган, Эмиль Гилельс и Александр Локшин, Иегуди Менухин и Мстислав Ростропович, Моисей Вайнберг и Револь Бунин.
Рудольф Борисович Баршай
Вскоре я написал большой очерк-интервью о швейцарском затворнике - «Рудольф Баршай: мне помогали два гения – Дмитрий Шостакович и Александр Локшин». Рудольф Борисович прочитал черновик и внес в текст несколько поправок. После чего очерк был опубликован в израильской газете «Вести» и в журнале «Семь искусств». Я выслал экземпляр газеты своему герою, а 28 сентября поздравил его с днем рождения. Рудольф Борисович поблагодарил меня и сообщил, что молодой московский кинорежиссер Олег Дорман приезжал в Рамлинсбург, чтобы снять фильм о нём. Это тот самый режиссер, добавил Баршай, который сделал картину «Подстрочник».
А через месяц великого дирижера не стало – 2 ноября Рудольф Борисович скончался в больнице в Базеле...
Прошло несколько дней. И вот однажды у меня дома раздался телефонный звонок.
- Здравствуйте. Звоню вам из Одессы. Я прочитала ваш очерк о Рудольфе Баршае и хочу познакомиться с вами. Меня зовут Анна Александровна Курцева-Баршай. Я племянница Рудольфа Борисовича и представляю, так сказать, одесскую ветвь нашей фамилии. Мой папа – Александр Рувимович Баршай и Рудольф Борисович были очень близкими братьями. И не потому, что Рудольф носил имя папиного отца и моего деда Рувима (ведь Рудольф это, так сказать, замаскированное имя Рувим), а потому, что они по духу были очень родными. Вы понимаете, насколько всё это мне родственно, близко, дорого, знакомо. Если вам интересно, могу рассказать кое-что об этой большой и интересной семье, поскольку я уже давно – по наследству от папы - занимаюсь историей нашей фамилии, во всяком случае, потомками Велвла (или Вульфа) Баршая из белорусского города Бобруйск, от которого и пошел наш род…
Анна Баршай-Курцева и Ревекка Баршай-Бернштейн (Израиль, 2013 г.)
Мне, разумеется, все это было очень интересно и, перезвонив в Одессу и включив диктофон, я попросил Анну Курцеву продолжить.
- Я познакомилась с моими московскими родственниками, когда мой отец в 1956 году привез меня в Москву в качестве поощрения за успешное окончание седьмого класса общеобразовательной школы города Одессы, где я прожила всю жизнь. Там же прожили всю жизнь и мой отец, и его отец – мой дед. Так что мы коренные одесситы в нескольких поколениях. Мой папа был очень родственным человеком, и всю жизнь через него шла связь со всеми членами большой мишпухи Баршай, независимо от того, где и как они находились.
Итак, летом 56-го года мы три дня гостили под Москвой на даче Шостаковича, которую Дмитрий Дмитриевич оставил Рудольфу, а сам уехал в свою ленинградскую летнюю резиденцию. На этой даче Рудольф жил со своей молодой женой Аней Мартинсон, с маленьким Вовочкой и с большой собакой. Но самым шумным жильцом, конечно, была скрипка Рудольфа.
Владимир (Вальтер) Рудольфович Баршай
Поскольку у моего отца всегда был с собой фотоаппарат, у меня сохранились снимки, где я с Рудольфом, где Рудольф с собакой, где у меня на руках маленький Вовочка. В каждый свой приезд в Москву я виделась с Рудольфом, включая и свой контрабандный визит, когда он уезжал из страны насовсем. С другой стороны, и Рудольф, когда бывал в Одессе – с оркестром или на отдыхе с семьей – всегда с удовольствием приходил к нам в дом, на встречу с любимым братом Шуркой – так все родственники называли моего отца Александра Рувимовича.
Мой дед – папин отец - Рувим был старшим сыном Велвла Баршая, которого в Бобруйске называли Велвл дер Шнейдер. У Велвла Баршая было семеро детей – четверо сыновей и три дочери. После Рувима, который родился в 1880 году, шли Арон, дочь Черна, Борис (Барух) Владимирович – отец Рудольфа, затем дочь Сейна, Исак (Исачок) и дочь – Броха.
Рувим Баршай – достаточно известный и уважаемый в Одессе человек – ушел из жизни в 1924 году на 43-м году жизни, когда моему папе было всего 13 лет, а его младшей сестре Деборе – около шести. Через полтора месяца после смерти Рувима его жена-красавица Фейга Кирштейн-Баршай родила третью девочку, которую назвали в память отца – Ревеккой. А через несколько дней – 28 сентября 1924 года у младшего брата Рувима – Бориса Баршая родился мальчик. И его тоже назвали в честь недавно скончавшегося дяди – Рудольфом. Видоизмененное по обстоятельствам советской действительности имя Рувим-Рудольф стало одним из семейных имен Баршаев. Так, мой младший брат, несколько лет назад скончавшийся в Одессе, тоже носил имя Рувима – Рудольф Александрович Баршай. Кстати, его сын, а мой племянник Саша, ваш тезка – Александр Рудольфович Баршай – живет в Израиле...
Тут мне пришлось прервать свою собеседницу:
- Да, Анна Александровна, я это знаю. Мы знакомы с Сашей, он приезжал к нам и даже был на свадьбе моего сына. В Израиле есть еще один Александр Баршай, он живет в Беэр-Шеве и, по-видимому, тоже является нашим общим дальним родственником, поскольку корни его семьи из Беларуси и Литвы.
- Вот как! – воскликнула она. – Значит, мы имеем уже четырех Александров Баршаев!
Но вернусь к личности своего деда Рувима. Все, что я о нем знаю, мне рассказал отец, а после его кончины в 1974 году в возрасте 63-х лет я стала расспрашивать своих московских и ленинградских родственников. Неоценимую помощь мне в моих изысканиях оказал известный одесский журналист, писатель, историк-краевед Мирон Романович Бельский. Благодаря найденным им в Одесском городском архиве документам я узнала, что Рувим-Гирш Вульфович Баршай, прибыв из Бобруйска, поселился в Одессе в 1910 году, что он был весьма востребованным домашним учителем, а затем и известным в городе владельцем книжных магазинов. В справочнике Мирона Романовича о книжниках дореволюционной Одессы Рувим Баршай значится под номером 7. В одной из недавних передач Одесского телевидения был показан дом, в первом этаже которого когда-то располагался книжный магазин Баршая. То есть, для Одессы это был не последний человек.
Через 20 лет после Рувима у Велвла родился шестой ребенок, которому дали имя Исак – Исак Владимирович Баршай – так по паспорту. Видимо, любовь и профессиональное знание книжного дела передал Исааку его старший брат Рувим. Впоследствии Исачок (только так называли его все близкие родственники) стал директором одного из крупнейших в Москве книжных магазинов - «Педагогическая книга». Именно о дружбе и общем увлечении этих двух братьев-книжников написал большую статью в одесской еврейской газете «Ор самеях» («Свет радости») Мирон Романович Бельский, сам большой любитель и знаток книги. Статья так и называлась – «Братья Баршаи».
Когда я сама была в Москве несколько лет назад, то заходила в этот магазин на Большой Димитровке. Сейчас он называется Дом педагогической книги. И когда меня вежливо спросили, что я ищу, я сказала: «Я пришла за своим детством». Ведь я была в этом магазине полвека назад, в том самом 56-м году, когда мы с отцом приезжали в Москву. Мы встречались тогда с Исаком Владимировичем, я поднималась по этим ступенькам в его кабинет. И на этот раз сотрудники магазина проводили меня туда. Каково же было мое восторженное удивление, когда я увидела, что в кабинете до сих пор висит на стене портрет первого директора этого магазина! Ко мне подошли две сотрудницы, одна из которых работала еще с Баршаем. Она очень тепло говорила о нем и напомнила мне, что Исак Владимирович за свою многолетнюю и плодотворную деятельность был удостоен почётного звания заслуженного деятеля культуры Российской Федерации. Это одна из ярких веточек генеалогического дерева Велвла Баршая.
Каждый из его детей имеет свою интересную и достойную историю и, так сказать, свою неповторимую генеалогию. Среди его потомков немало педагогов, музыкантов, литераторов, общественных деятелей. Особенно много талантливых музыкантов.
Дина Дукач – солистка Метрополитен-Опера
Так, одна из двух дочерей того же Исака Баршая – Галя Баршай-Першман была хорошей скрипачкой, работала в разных оркестрах, одно время даже и у Рудольфа Баршая, а ее племянница - Инна Дукач – дочь второй дочери Исаака - Дины - стала известной певицей, солисткой прославленной Метрополитен-Опера в Нью-Йорке и, кстати, пела недавно в Израильской опере. А внуком дочери Велвла Баршая – Черны Эпштейн является, между прочим, не кто иной, как Михаил Турецкий – руководитель знаменитого одноименного мужского хора...
Михаил Турецкий-Эпштейн
Прерву монолог Анны Александровны и добавлю от себя, что младший сын моей собеседницы Евгений Курцев-Баршай - успешный танцовщик, солист балета знаменитого театра «Арена ди Вероне» в итальянской обители Ромео и Джульетты. Да что там далеко ходить!
Тамара Виленчик-Баршай – в роли Виолетты из оперы Верди
«Травиата» (г. Фрунзе, 1948 г.).
Моя двоюродная сестра Тамара Виленчик, по маме – Баршай, обладательница прекрасного лирико-колоратурного сопрано, с отличием окончила Саратовскую консерваторию имени Собинова. Еще будучи выпускницей Фрунзенского музыкального училища Тамара блестяще дебютировала на сцене Киргизского театра оперы и балета в партии Виолетты в опере Верди «Травиата». Правда, по театральной стезе она не пошла, а предпочла педагогическую деятельность, и около сорока лет возглавляла вокальное отделение в родном музыкальном училище, воспитав десятки отличных певцов. Таким образом, Тамара совместила в себе два наследственных таланта Баршаев – музыку и педагогику. Ее родной брат, а мой кузен Владимир Ефимович Виленчик – тоже наполовину Баршай – был замечательным, от Бога педагогом. Он много лет трудился в первой Севастопольской гимназии имени А.Пушкина и по праву считался одним их лучших в городе учителей физики...
Но я немного отвлекся. Продолжение нашего знакомства с Анной Курцевой-Баршай состоялось недавно в Израиле, в Реховоте. Здесь она гостила у своей тети – у той самой Ревекки (Риве) Рувимовне Баршай, которая родилась через полтора месяца после смерти своего отца и названа в память о нём, так же, как и Рудольф Борисович Баршай. После окончания Ленинградского юридического института имени Калинина Ревекка ровно тридцать пять лет проработала адвокатом в Кишиневе, а ее муж – Наум Самуилович Бернштейн, владевший семью языками, был в Молдавии известным переводчиком мировой художественной литературы, книгоиздателем, одним из руководителей республиканского Комитета по печати, членом Союзов писателей и журналистов СССР.
Анна Александровна вновь и уже более подробно рассказала мне о потомках Велвла Баршая и больше всего, естественно, о его старшем сыне, своем деде Рувиме, который умер в 1924-м году всего сорока трех лет от роду. Она вспомнила, что с отцом всегда навещала могилу деда на Первом еврейском кладбище Одессы. А когда через много лет кладбище закрыли, перенесла надгробье деда на новое – Третье еврейское кладбище – и установила рядом с могилой своего отца – Александра Рувимовича Баршая, умершего в 74-м году.
Вспомнила Анна и о еще одной внучке Велвла дер Шнейдера – дочери его сына Арона Гисе Ароновне Баршай. Перед самой войной Гися успела окончить Ленинградский медицинский институт, пошла добровольцем на фронт и прошла всю войну в качестве военврача первого ранга, пережила и перевидала столько, что иному хватит на несколько жизней. После окончания войны Гися решила поступить в Ленинградскую военно-медицинскую академию. Но там у нее даже принять документы не захотели. Тогда еврейка-фронтовичка, решив, что терять ей нечего, написала энергичное письмо-протест на имя Сталина. Через две недели она получила копию своего письма с резолюцией генералиссимуса: «Зачислить Г.А.Баршай в Военно-медицинскую академию без экзаменов!». Гися – одна из немногих женщин, сумевших успешно окончить эту академию. После войны Гися Баршай-Ратнер - опытнейший врач высшей квалификации - много лет успешно лечила жителей Ленинграда. У нее остался сын Аркадий и двое внуков, один из которых – Евгений – после окончания Техниона живет и работает в Хайфе.
Итак, круг замкнулся. Мой давний очерк о нашей фамилии «Баршай, Габай, Мартинсон» придется значительно расширять и дополнять. Я, в частности, рассказывал в нём о живущих в Хайфе моих близких родственниках. Но как теперь выяснилось, там обитают и наши дальние родственники Баршаи.
Вот что значит интернет! Ведь выяснилось все это благодаря мировой паутине!
Фото автора и из семейного архива Баршаев
ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ:
ВНУК ЛЬВА
Несколько лет назад я опубликовал в интернете биографический очерк «Мама, или Как сердцу высказать себя», в котором рассказал о своем детстве и юности, о матери, о нашей с ней жизни в коммунальной квартире в столице Киргизии городе Фрунзе.
Был там и рассказ о нашем коммунальным соседе по фамилии Тушман (фамилия изменена по причине, которая станет яснее позже). Этот маленький, плотно сбитый еврей лет пятидесяти, был мерзким и злобным существом, державшим в страхе всех жильцов квартиры. Он ходил вечно чем-то недовольный, зыркал злыми глазами, подвывая как голодный волк. Со своей женой Анной Степановной Дмитриевой Лев Ильич Тушман занимал одну из трех комнат нашей общей жактовской квартиры.
Однажды он с женой избил в кухне мою маму только за то, что она решила набрать в ведро воды из крана, пока сосед отошел от него на несколько минут. Правда, и мама успела садануть этого драчуна ведром по голове. Но мало того, что Тушман избил маму до крови, так он еще и подал на нее в суд. Самое интересное, что советский суд (самый справедливый суд в мире!) принял к исполнению иск мелкого квартирного садиста и наказал маму шестимесячным отчислением в пользу общества 20 процентов ее и без того мизерной зарплаты секретаря-машинистки. Хорошо, что добрые люди научили маму выставить встречный иск против Тушмана, и тот же суд принял к делу и мамино заявление с приложением медицинской справки о нанесенных побоях. И наказал драчуна той же мерой. Правда, наш Тушман потребовал от мамы выплатить ему денежную компенсацию за порванную в результате драки майку-сетку. Вот был гнусный крохобор! И суд удовлетворил и это его требование!
Теперь можно себе представить, с какой ненавистью и бессильной яростью смотрел я на этого мерзопакостное существо и его пышку-жену, которые подняли руку на мою добрейшую, никого никогда не обижавшую маму! За нее некому было заступиться, ведь мама потеряла мужа - моего отца – на войне, а мне самому в ту пору было всего лишь одиннадцать лет. Сам этот Тушман – вполне крепкий и здоровый мужик на войне не был, а каким-то образом обретался в роли инженера по технике безопасности на военном заводе №60 во Фрунзе, вместе с которым, по рассказам соседей, наш Лев Ильич эвакуировался из Ленинграда. Вообще, сведения о соседе-мизантропе у нас были самые скудные. Никто ничего не знал е его прежней, довоенной жизни, о том, была ли у него семья, дети. С Аннушкой (как мы все без тени нежности называли его жену) у него детей не было. Какие-то слухи, доказывающие пакостный характер Льва Тушмана, ходили у нас в квартире: вроде он довел до самоубийства свою сестру, потерявшую во время войны хлебные карточки. Не были известны подробности этой истории, никто не мог подтвердить ее реальность, но судя по облику и манере поведения Тушмана, он вполне был способен на такую подлость.
Короче говоря, всю эту историю с нашим злополучным соседом, который к всеобщей радости жителей квартиры вскорости приказал долго жить, окочурившись прямо в бане, я подробно описал в своем очерке. Надо сказать, что события эти происходили более 60 лет назад, и большинства их участников уже давно нет в живых.
И вдруг два года назад я получаю по имейлу странное письмо. Вот оно:
Уважаемый Александр Баршай, здравствуйте!
Меня зовут Леонид, я прочел в интернете Ваш очерк " Мама, или Как сердцу высказать себя".
В этом произведении, рассказывая о своей маме, Вы описали людей, окружавших ее в то время. Там есть один негативный персонаж, которого Вы описали очень ярко и живо.
Его Вы, вероятно, назвали под вымышленным именем и отчеством с фамилией, но, возможно, это настоящее имя того человека. В Вашем произведении его зовут Лев Ильич Тушман.
Если Вы можете, напишите, пожалуйста, откуда Вы взяли эту крайне редко встречающуюся фамилию Тушман? А если действительно с такой фамилией жил человек, то не могли бы Вы написать подробно о нём, т.е, где этот Лев Ильич Тушман родился, где жил, какая у него была семья, кто жена, дети, всё, что Вы знаете об этом человеке. Я могу предположить, что Вам может эта тема совсем не принесёт положительных эмоций, но всё же, если у Вас есть такие данные, то прошу, пожалуйста, сообщите.
Вы можете, наверно, задать мне вопрос, почему я спрашиваю об этом?
Дело в том, что я интересуюсь этой крайне редкой фамилией – Тушман. Я знал некоторых людей, носящих ее. Это были разные люди, некоторые - однофамильцы, а кто-то – родственники. И сейчас я случайно читаю в Вашем очерке - Л.И.Тушман, ведь если это придуманная фамилия, то почему, к примеру, не Абрамович или Кац и т.д., а именно совершенно не слышимый в жизни Лев Ильич Тушман появился. Как Вам пришло в голову поставить в сюжет повествования такую редкую фамилию (я не ассоциирую сейчас того отрицательного героя с этими данными, поймите правильно), может, Вы слышали о ней ещё где-то и т.д.
Уважаемый Александр, если Вам нетрудно, напишите мне об интересующей меня информации.
С уважением, Леонид.
Честно говоря, я был поражен: кого-то заинтересовала фамилия этого урода, давно почившего в бозе Тушмана. Почему? Зачем?
Я сразу же ответил незнакомому Леониду:
Уважаемый Леонид!
Очень приятно, что уже есть люди, которые прочли мой очерк о маме, о времени и обо мне. Спасибо Вам за это.
Что касается Льва Тушмана, то это не придуманная, а настоящая фамилия человека, о котором рассказано в очерке. Этот самый Лев Ильич был нашим соседом, но, к сожалению, таким соседом, о котором ничего не хотелось знать. Я практически и не знаю о нем почти ничего. Вроде, он был из Ленинграда эвакуированный, хотя это совсем не факт. Детей у него не было. А история с его сестрой, доведенной им до самоубийства, рассказана была людьми, которые жили в нашей комнате до нас. Возможно, это просто трансформация каких-то слухов. Это был человек лет 50-55, маленького роста, чернявый, подстриженный бобриком, под Керенского, очень злобный, мелочный, подозрительный. Он похоронен на еврейском участке старого кладбища во Фрунзе (ныне Бишкек) на улице Молодая Гвардия. Навещая могилу своего деда, я вдруг, к удивлению своему, увидел могилу Тушмана с прекрасно сохранившейся его фотографией на обелиске. Умер он в году примерно 55-56-м. Вот все, что я могу ответить на Ваш вопрос.
Всего хорошего Вам.
С уважением, Александр Баршай
P.S. Если нетрудно, расскажите коротко о себе, Леонид, - откуда Вы, как Ваша фамилия, как нашли в интернете мой очерк, и т.д.?
Очень быстро, по-моему, через день иди два, пришел ответ от Леонида:
Уважаемый Александр!
Большое Вам спасибо, что Вы мне подробно, всё, что знали, рассказали об этом человеке. Я в интернете искал на фамилию Тушман в разных сочетаниях разную информацию и увидел одну новую заметку, т.е. материал под вашим именем и там дальше по тексту высветилась фамилия Тушман Лев Ильич. Я мгновенно обратил внимание на это сообщение. Потом открыл Вашу повесть и прочёл всё залпом, читается с большим интересом. Чувствуется, что Вы с огромной любовью написали о том времени, о Ваших воспоминаниях и чувствах.
Теперь о себе немного, как Вы просили.
Меня зовут Леонид Тушман. Я много лет искал родственников или просто людей, которые носят фамилию Тушман.
Прошу Вас не относится предвзято к тем, кто эту фамилию носит, памятуя того соседа, что вам портил жизнь. Люди все разные, Вам ли, Александр, как журналисту этого не знать! Исторически так случилось, что вся моя родня по отцовской линии жила в Литве до 1940 года, но когда туда пришла советская власть, они все эмигрировали в разные страны, побросав свои фирмы, и только малая часть Тушманов осталась в Литве, а потом попала и в Россию.
По линии моего отца никого из родственников не сохранилось, т.к. погибли все во время войны, а мой отец единственный из нашего рода остался живым. Его демобилизовали по ранению, он вернулся с фронта инвалидом первой группы. Сами понимаете, в каком состоянии был после двух ранений, если по такой группе списан был, ну, и пару медалек ему повесили на войне. Обидно, сколько отцу пришлось пережить. В прошлом году отец умер, он прожил тяжёлую и интересную жизнь, это была честнейшая душа по жизни. Я знал со слов родителей, что семью отца, где кроме него был его старший брат и младшая сестрёнка, растила одна мать, т.е., моя бабушка. Отца моего отца, т.е., деда моего звали Тушман Лев Ильич. Папа крайне плохо отзывался о деде, это я ещё мягко сказал Вам. И было за что. Не хочу подробно писать об этом, но благодаря "человеческому" поведению моего деда, который бросил свою семью в блокадном Ленинграде, вся она за исключением моего отца, которого забрали на фронт, погибла от голода и холода в городе на Неве. Отец порвал с дедом всяческие отношения сразу после войны, не простив ему его подлости, и после разговора с ним "по душам" никогда больше в семье своей не упоминал его имени.
Александр, я не знаю, тот ли этот Лев Ильич Тушман, который был Вами описан, так как Вы написали, что у него не было детей, а у моего деда их было трое! И я никогда от своего папы не слышал, что у деда были сёстры, и тот случай, что вы описали, я бы точно знал, но такого я не слышал. Дед был инженером на заводе имени Н.Казицкого (там выпускались первые отечественные телевизоры) в Ленинграде, и тут тоже я не нашёл совпадения в вашем описании, но дело, конечно же, не в этом. Как уже писал, я собираю любую информацию по Тушману, но не нашел никаких следов о том, как, где и когда дед закончил свою жизнь. Ведь отец вычеркнул его из жизни за всё "хорошее", что он сделал со своей семьёй.
Я сам инженер-конструктор по образованию, мне 52 года, живу и работаю сейчас в Германии.
Александр, ещё раз благодарю за любую информацию о Тушмане.. Вы написали, что на могиле хорошо сохранилась карточка того человека. Можно ли попросить Вас переснять и потом мне переслать этот снимок? Извините меня, если это Вас сейчас обидело, но я Вам написал всю правду. Я не знаю ничего об этом человеке и пытаюсь систематизировать разные сведения о нём.
С уважением, Леонид.
Да, вот это было уже очень интересно! И так похоже на нашего Тушмана, пусть какие-то детали не совпадали, а попросту были мне неизвестны. Мне почему-то сразу поверилось, что речь идет о нем, о нашем Льве Ильиче – уж больно много совпадений! И я написал Леониду Тушману ответное письмо:
Дорогой Леонид!
Я хорошо понимаю Вас и Ваше стремление восстановить семейные корни и, конечно же, ничуть не обижаюсь и никак не ассоциирую фамилию Тушман с плохими людьми. Все люди разные, и даже в одной семье не без урода. Это понятно.
Что же касается "нашего" Льва Ильича, то я сейчас уточню ситуацию. Описанные в моем очерке события происходили примерно в 1952-53-м году. Мне было тогда 11-12 лет, не больше. Тушману - по моим представлениям тогдашним - было лет 45-55, где-то в этом интервале. Все, что о нем говорили, было смутными, неясными противоречивыми слухами. Возможно, из-за него погибла не сестра его, а какая-то другая родственница. Но то, что Вы пишите о Вашем деде, на мой взгляд, очень может совпадать с биографией нашего Тушмана - уж больно много удивительных совпадений - редкая фамилия и точно имя-отчество, место эвакуации или побега - Ленинград, профессия - напомню, что наш сосед работал инженером по технике безопасности на военном, номерном заводе №60, куда допуск, да еще еврею был совсем не прост. Так что очень может, что это именно и был Ваш дед. А про детей его никто не знал, ведь во Фрунзе они не жили, а что там у него было в прошлом, он хорошо скрывал. Кстати, какого года рождения был Ваш отец? Надо сопоставить, мог ли он быть сыном нашего Тушмана. Был он старшим или младшим, это тоже очень важно? Но главное - совпадает тип характера, нрав, повадки деда, описанные Вами, и характер нашего соседа Льва Ильича.
Насчет фотографии: к сожалению, помочь Вам вряд ли смогу, ведь я живу в Израиле уже 16 лет, а кладбище, где похоронен Л.И.Тушман находится в Бишкеке, в Киргизии. Помню, что на фото он был явно моложе, чем я его знал, и объективно говоря, физиономия его была довольно интересная
Вот, пожалуй, и все, что я могу сообщить Вам о нашем соседе по коммуналке Л.И.Тушмане. Да, вот еще - год смерти его, кажется, 1956 или 57-й, не позже. Это точно.
Всего хорошего. А в Германии я бывал - под Нюрнбергом у меня живет хороший друг, кстати, тоже из Ленинграда. Так что мир очень тесен.
Александр.
Через некоторое время Леонид Тушман прислал мне фотографии своего отца Бориса Львовича Тушмана. Из моего ответа ему ясно, что я обо всем этом думал:
Вы знаете, Леня, на мой взгляд, очень много общего в облике Вашего папы (как его звали, кстати, ведь Вы, кажется, нигде не упоминали его имени) с лицом Льва Тушмана, каким я его помню. Прежде всего - форма лба и волосяного покрова над ним - точно такой лоб - немного низкий, приземистый - был у нашего соседа. Потом глаза - небольшие и глубоко посаженные, правда, у Льва они были злобные, подозрительно глядевшие на всех, сверлившие людей, словно буравчики. И рот очень похож - рот красивый был, особенно на фото на могильной плите. Так что мой вердикт таков: Ваш папа определенно мог быть сыном нашего соседа Л.Тушмана. Тут скорее да, чем нет. Вот какая детективная история вышла у нас с Вами. В принципе, наверное, могилу Вашего предполагаемого деда можно при большом желании разыскать на еврейском участке мусульманского кладбища, того, что рядом с улицей Молодая Гвардия и центральным Бишкекским автовокзалом. Оно хорошо сохраняется, поскольку там похоронены все выдающиеся люди Киргизии. Но кто будет искать эту могилу?
А папа Ваш был в молодости очень симпатичным и приятным парнем, пережившим и повидавшим многое - судя по фотографии уже послевоенной. Храните память о нем и передавайте ее своим детям.
Всего доброго.
Александр Баршай.
Ответ Леонида Тушмана не заставил себя ждать.
Александр, здравствуйте!
Я Вас очень благодарю за человечность, с которой ко мне отнеслись, за помощь в моей просьбе. Я понимал, что для Вас история хоть как-то связанная с моим дедом совсем не приносит позитива, да и мне тоже. О любом человеке у людей память остаётся по его делам и поступкам. Значит, он заслужил того. Подлость, с которой он поступил к своей родной семье, ему мой отец не простил, такое не прощается. Александр, я верю Вам полностью ещё и потому, что многие эпитеты по поводу характера деда, о которых я не писал, слышал от своего папы. А мой отец - Борис Львович Тушман - честнейший и справедливый был человек и, может, потому он прожил долгую жизнь. Он сказал как-то мне, что, видимо, бог дал ему длинную жизнь прожить за всех погибших в его семье, за его маму, сестрёнку и брата, ведь они все погибли в то время совсем молодыми людьми.
Теперь я знаю, как жил и закончил свой путь мой дед, то, чего в нашей семье никто не знал. Страница истории человека из нашего рода только сейчас стала известна и чрезвычайно подробно, да ещё от свидетеля, который видел всё сам. Александр, если задуматься, то просто невероятно, как сложились обстоятельства, что я вышел именно на Вас. Вы, как по заказу, описали всё то непростое время и включили в материал повести сюжет о человеке, следы которого я много лет пытался раскопать. Хотелось чисто для себя понять, чем человек жил и как ему платила жизнь за всё, что он сотворил со своей семьёй, не было ли у него раскаяния, хотя бы в мыслях. Я пытался разобраться с человеческой точки зрения, ведь совершивший тяжёлый грех человек будет, скорее всего, переживать потом и, возможно, меняться, делать больше добра, как бы искупляя себя. Но с моим биологическим дедом никакого контакта у меня никогда не было, и я не знал, как он потом жил......и думаю, он не пытался переосмыслить свои поступки, стиль отношения к людям, ведь он не стал человечней, судя по Вашему очерку, и в последующее время. Да вот так жил человек и не понимал, что жизнь устроена на других критериях. Теперь знаю эту ветку родословной, она такая, какая есть
А теперь немногого о своем отце. Интересная история была по жизни у него. Отец после войны разыскал великолепного человека, своего комбата Янкевича Владимира Антоновича (он тогда жил в Москве). Они были ранены в одном бою очень сильно. Владимиру Антоновичу не удалось сохранить рук, так как он много часов пролежал в поле. Папу тоже ранило в руку, но ему повезло - его раньше с позиции унесли и поэтому успели пришить руку, хотя она висела у него за спиной на тканях, так папа рассказывал. Они освобождали Керчь, Новороссийск, другие места, он был и в десанте и освобождал Малую землю (там почти все ребята молодые из десанта полегли, так как операция была плохо подготовлена, про Брежнева тогда ничего никто и не слышал).
Папа после войны долго лечился и лежал по госпиталям. Потом вернулся в Ленинград, где пришлось ему в суде доказывать, что он живой. Потому что в его довоенную квартиру в Питере, уже прописали жильцов (сделали коммуналку) по той причине, что он не числился в живых (оказывается, по ошибке на него пришла во время войны похоронка, но никого из родни уже не было в живых….
Дальше было немало разного, что не так уже сейчас важно, но отец достиг многого и стал главным специалистом в проектном институте. Институт занимался разработкой электрофильтров для очистки газов в металлургическом производстве. Человек он был очень интересный и позитивный во многих смыслах, с ним легко было общаться.
Посмотрите на эти дополнительные фото отца, и если у Вас будет время, сообщите, что посчитаете важным для меня.
Ещё раз благодарю за Ваше внимание ко мне, спасибо!
С уважением, Леонид.
Сын Льва Тушмана – Борис Тушман (фамилия изменена) во время войны и после нее
Мой ответ был таким:
Добрый день, Леонид!
Получил все снимки и Ваше письмо. И лишний раз прихожу к мысли, что Ваш отец на снимках, особенно в зрелые годы, очень похож на Л.И.Тушмана - нашего бывшего соседа. Я, кстати, забыл сказать, что он был маленького роста, не больше 165 сантиметров. А какого роста был ваш отец? Впрочем, думаю, это уже не имеет большого значения, поскольку процентов на 90-95 у нас с вами есть уверенность, что это был Ваш биологический дед.
Удивительная, конечно, история! Без интернета она была бы невозможна. Может быть, я когда-нибудь расскажу о ней в печати, в СМИ. У меня уже набралось несколько подобных невероятных находок. В крайнем случае, можно изменить имена. Но не думаю, что подлинные имена в этой истории кому-то могут помешать.
Всего Вам доброго. Несите и впредь достойно вашу семейную фамилию Тушман, которая совсем не виновата в том, что один из ее представителей оказался подлецом. Как говорится, в семье не без урода.
Успехов вам.
Александр.
На ответном письме Леонида эта удивительная история, можно сказать, и закончилась.
Александр, здравствуйте!
С Вашей помощью я смог, думаю, окончательно установить, что этот человек и был моим дедом. Много стопроцентных совпадений. И фото отца в среднем возрасте показывает, что его внешность во многом совпадает с обликом деда, и именно примерно, когда они были водном возрасте. А Вы ведь деда запомнили в его среднем возрасте. Я рассказал своей семье обо всей этой истории. Теперь есть документальные знания о прадеде, с которым при жизни его мы не имели никаких контактов, не имели даже понятия, где он находится.
Эта история действительно невероятная. И то, как спирали судеб разных людей смогли пересечься через столько десятков лет благодаря интернету, - это действительно фантастика! Из этого мог бы получится интересный сценарий к фильму. Я такой фильм с удовольствием посмотрел бы.
С уважением, Леонид.
Вот, пожалуй, и всё.
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #5-6(175)май-июнь 2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=175
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer5-6/Barshaj1.php
