Ах, эта красная рябина!
Мальчишки всегда с нетерпением ждали первых заморозков. Эти дожди и слякоть так надоедали, что и на улицу не хотелось даже выходить. А как не выходить, если всё равно в школу надо ходить. Сам не захочешь, так родители всё равно заставят идти, даже в дождь – знаний же надо набираться, чтобы оболтусом не остаться. Вот они и ждали заморозков, чтобы хоть немного грязь приморозило, а то месить её по дорогам не больно-то приятно, если не сказать большего. А вот когда морозец ударит, тогда совсем другое дело. Конечно, в летнем пальтишке уже не побежишь на улицу, наденешь на себя тёплое зимнее пальто, ноги в шерстяных носках, что связала бабушка за летние долгие дни, засунешь в валенки, на голову шапку-ушанку натянешь, руки ещё в варежки вденешь и… никакой тебе морозище не страшен. Чего ж его не ждать-то!
А он чего-то всё не приходил и не приходил. Уже и осенние каникулы в школе закончились, а грязь так и стояла на дорогах. И реку ещё не сковывало крепким панцирем, не покатаешься на коньках по льду, не поиграешь с пацанами в хоккей. Да и в лес за речку на лыжах не сходишь. А там в дальнем лесу рябины в том году уродилось видимо-невидимо. Отчего и грибов было полно, хоть косой коси тех же белых. Старики всегда говорили: раз много на ветках рябины, то и грибов будет много. Так оно и выходило. Грибы-то уж давно отошли, наелись до отвала всяких там белых и серых, жареных и пареных все жильцы сёл и деревень. Да и горожане не отставали от них – наносили полными корзинками всяких разных лесных даров для варенья и соленья. Теперь только доставай из погреба грузди и свинари, рыжики и волнушки и уплетай их с той же варёной картошкой.
А вот рябина в рот ещё не шла. Ягоды хоть и ярко красные висели на ветках, налитые, даже буроватые, но кислые и горьковатые, потому как морозец их ещё не прихватил. А вот когда он их прихватит… прямо объеденье получается. Ешь и не наешься. Лакомство одно. Это мальчишки давно уже усвоили. Но речка ещё не стала, снега не навалило, за ягодами в дальний лес не сходишь, чтобы наесться досыта да и с собой притащить хоть котомку, что за спиной на такой случай привязана. Но как туда, в этот дальний лес, сходишь? Не в обход же через мост. Это ж сколько лишних километров придётся отмотать не за ради чего. Вот и приходилось ждать. Хотя…
Рябина-то везде росла, даже в деревне. Но ягод на деревьях давно и в помине не было, всё оборвали то ли хозяева, то ли разные прохожие и проезжие, а может, и птицы их склевали. Всякое бывает. Да и в ближайших лесочках она попадалась. Рвали и там красные гроздья мальчишки, пробовали на вкус, кривились от брызжущего сока, а потом плевались:
– Кислятина какая! В рот не лезет. Вот там за речкой…
За речкой да, рябина так рябина, а тут… Оно, конечно, так. А ну-ка отмотай на лыжах по первопутку километра три-четыре в одну только сторону после пшённой каши с молоком да стакана чая, пусть и с пирогом с картошкой. Сколько тут силёнок истратишь. А под ложечкой так засосёт, что готов ты полтелёнка съесть. Но телят в лесу никто не держит, а вот рябины – пожалуйста, сколько хочешь. И набиваешь ею полный рот, и такой она вкусной кажется, что прямо ни с чем не сравнить. Но это зимой, после хороших морозов, когда ягода от тепла медленно тает во рту. Ладно, слюнки уже побежали.
Но за речку пока прямой дороги не было. И морозов тоже. Вот тут Сашка, старший друг, и предложил Серёжке:
– А пошли в поход. За рябиной.
– В дальний лес? – испугался младший товарищ. – Далеко больно.
– Зачем в дальний? – рассмеялся Сашка. – В ближний. Тут недалеко.
– Так там рябина плохая. Кислая и невкусная, – всё сомневался Серёжка.
– А ты помнишь, прошлой зимой ел у меня на чердаке рябину? – спросил с ухмылочкой старший друг.
– Помню. Вкусная была… – во рту у Серёжки аж слюна засобиралась, и он её быстро сглотнул. – Но ты ж её там, за речкой собирал.
– Да не совсем за речкой, – чего-то задумался Сашка. – Скорее около речки, – и пытливо посмотрел на своего младшего товарища. – Тайны хранить умеешь? – спросил серьёзно.
– Могила! – тут же выдал Серёжка, а друг рассмеялся и потрепал мальчишку по голове.
– Тогда пошли. Покажу одно хорошее местечко, – решил тот. – Там рябина такая крупная и сладкая… сам бы ел да мамке надо. Она её больно любит.
И они пошли. Водить младшего друга окольными путями, чтобы тот не запомнил дорогу, было бесполезно – Серёжка окрестность знал более-менее хорошо, но, конечно, не так, как Сашка. Разница в возрасте в четыре года здорово сказывалась. Поэтому и пошли они сначала прямо вдоль кладбища к больнице, что стояла окружённая лесочками. А уж потом Сашка начал что-то петлять: за больницей то двинется влево к Татаринскому лесу, то уйдёт вправо к реке Ёлнать, а дальше напрямую через поле повалил. Запутывал тот всё-таки свои следы. А Серёжка не больно-то и запоминал дорогу, шёл и шёл за старшим другом след в след. И дошли они до устья Татаринской речки.
Здесь вдоль её правого берега тянулся небольшой лесочек. Росли в нём ели, сосны, черёмухи, кустарники разные и рябины. Рябин было не так много, и все они как-то прятались в этих небольших зарослях, сразу их и не заметишь. Серёжка бы и не заметил, хоть и пестрели они ярко красными гроздьями на фоне голых веток тех же черёмух, но как-то скрадывали их густые лапы раскидистых елей.
– Вот они эти рябины, – тихо проговорил Сашка, видимо, чтобы никто другой не услышал, сорвал несколько ягод, кинул их в рот и скривил губы. – Кислые.
Серёжке как-то даже и не хотелось их рвать, но он просто залюбовался этими рябинами. Листья-то на них давно уже облетели, но на тёмно-зелёных веточках висели такие громадные гроздья ягод, что даже не верилось, как эти тонкие прутики могут их удержать. А тут ещё и синички подлетали, клевали по одной эти ягоды, разбрызгивая красный сок, словно кровь, вокруг деревьев.
– Давай рви, – подал команду старший друг.
И они начали рвать. Серёжка осторожно притягивал ветви к себе, обрывал только грозди ягода и опускал их в сумку, что висела на шее. А Сашка рвал с ветками и чего-то всё посмеивался, но молчал. А потом не выдержал.
– Да рви ты с ветками, – проговорил, – вешать потом легче будет.
– А зачем их вешать? – не понял младший друг.
– Здорово, корова! Привет от быка, – хмыкнул тот. – А ты что, сразу есть станешь эту кислятину? Так её в рот ещё не вломишь. Ты у меня в прошлом году ел на чердаке рябину? – опять спросил.
– Ел, – живо отозвался Серёжка. – Вкусная такая… – и снова слюну сглотнул.
– Ну так… Она же у меня висела там до больших морозов. Вот и вкусная получилась. Вот и эту надо развесить на верёвках на чердаке, чтобы сладости набралась. И лучше её за веточки прямо вешать. Гляди, – и стал показывать.
А что там показывать? Хитрости тут никакой. Оторвал гроздь с веткой, а потом боковым отводком и повесил на другую ветвь.
– Понял? – спросил с усмешкой Сашка, сделав ударение на последнем слоге.
– Понял, – также ответил Серёжка и стал теперь рвать рябину с веточками.
– И в тёмном месте надо вешать, чтоб ягода не выцвела, – ещё добавил друг.
Много ягод они не нарвали. Не так много их и было на этих деревьях. Но сколько было, столько было. Почти все и оборвали. Только на вершинах оставили.
– Это синичкам на завтраки, – пояснил Сашка, и они тронулись в обратный путь.
Теперь уже не петляли. Шли прямо к селу.
– Только ты ни гу-гу никому об этих рябинах, – всё твердил по дороге Сашка. – Это наша с тобой делянка.
– Понял, – отвечал Серёжка с едва заметной усмешкой.
А поди объясни кому-то, где ты нарвал эти ягоды, всё равно не объяснишь. Только и сможешь сказать: «Да там, около устья Татаринской речки». А где это там, всё равно не расскажешь. Только можешь показать. «Может, и покажу, – ещё подумал про себя Серёжка. – Но когда это будет? Только на следующий год. А пока…»
А пока они с другом принесли собранный урожай домой, развесили его по чердакам и стали ждать первых настоящих морозов. И морозы нагрянули, да такие, что даже занятия в школах отменили чуть ли не на неделю. А потом чуть отпустило и повалил снег. Сначала мелкий-мелкий, а затем всё крупнее и крупнее стал падать на скованную морозом землю, да и на речку конечно, всё-всё в округе укрыл белым пушистым покрывалом. И тут вдруг солнце выглянуло из-за низких и тяжёлых туч, и так всё засверкало, что даже смотреть было больно вокруг, глаза так и слезились, хоть щурь их до едва заметных щелочек.
Мальчишки сразу кинулись с санками на горку, но они просто тонули в глубоком и рыхлом снеге и никак не хотели даже с места сдвинуться. Тогда мальчишки стали на лыжи и погнали в дальний лес через речку – Серёжка повёл свою ватагу за рябиной. Тяжёло было первому пробивать лыжню, он сильно пыхтел и потел, но всё равно дотопал до трёх дубов, там спустился вниз в овражек, а за ним и все остальные лыжники, перебрался по наметённому сугробу через речку, которая и в сильные морозы не застывала, и вот они эти рябины – стоят дружным рядком, не шелохнувшись, под елями с огромными шапками снега, даже ягод на них не видно, тоже все присыпало. Пришлось с ближайшей стряхнуть снег.
Стукнул Серёжка палкой по стволу рябины, а мальчишки дёрнули за лапы ближайшую ель, и тут же белая лавина окутала его всего. Постоял немного, вжавшись в воротник пальто, чтобы за шиворот не насыпалось, под смешки мальчишек, а потом, когда снежная пыль осела, поднял голову – и вот они, красные гроздья, прямо над тобой. Дотянулся до самой нижней кисти, сорвал несколько ягодок, положил на язык, стал отогревать во рту, а потом и разминать зубами. Скривился слегка – до тех ягод, что рвали они недавно с Сашкой, этим было далеко. И мелкие эти, но зато все ветки ими усыпаны, и какие-то неяркие и кислые, солнца видно им не хватало. Но вида, что не понравились, своей ватаге не подал.
– Рвите, – дал команду. – Лучше вместе с ветками, чтобы потом где-нибудь развесить. Они ещё дойдут. – И сам сорвал несколько веточек с красными гроздьями.
Но рвать много ягод мальчишки не стали, попробовали тоже, скривились и притихли.
– Пошли назад, – вздохнул тогда командир и двинулся в обратную сторону, за ним и остальные лыжи переставили.
И тут за спинами у мальчишек что-то сильно зашелестело. Оглянулись все – а на ветках рябин уже сидит целая стая снегирей. Ярко красные их грудки слились с кистями рябин, отчего деревья словно ожили, гроздья заколыхались на белом-белом снежном фоне. А когда снегири стали клевать ягоды и брызги от них полетели в разные стороны, то всем показалось, что и лес начал оживать, превращаясь в поле чудесной сказки. Залюбовались мальчишки этой зимней сказкой, глаз не могли оторвать от вдруг возникшей небылицы.
– Пошли назад, – чуть ли не шёпотом повторил свою команду Серёжка. – Не будем мешать птицам справлять свой пир, – и оттолкнулся палками от места, покатил к дому по проторенной им же лыжне.
За ним потянулись и все остальные мальчишки, оставляя позади дальний таинственный лес.
Разрушенная сказка
«Мороз и солнце. День чудесный», – эта строка Пушкинского стихотворения так и стучала в висках и как бы отражала всю прелесть зимнего леса, сверкающего многочисленными искорками инея на раскидистых лапах елей. Лыжи тонули в глубоком снегу, проваливались прямо чуть ли не до замёрзшей земли. Впереди шёл Сашка, еле переставляя ноги, по колено скрывающиеся в белом море. За ним оставался глубокий, но не очень чёткий припорошенный след. Иногда он останавливался и с загадочным видом подзывал Серёжку. Тот подходил, и тогда Сашка дёргал за лапы ёлку и с хохотом, высоко поднимая лыжи, удирал вперёд. А сверху лавиной скатывались огромные охапки струящегося снега, на мгновенье скрывая Серёжку в белой пелене.
Сашка останавливался чуть в стороне, смотрел на это снежное чудо и задорно смеялся. Серёжка, отряхиваясь, фыркая и тоже смеясь, грозился отомстить другу. Но ему этого никогда не удавалось сделать, он был меньше и ростом и слабее своего старшего товарища, и не успевал дотянуться до ветки быстрее Сашки. Хоть и стряхивал ёлку, но тот убегал прочь, а снег снова засыпал Серёжку чуть ли не по самую голову. Так и шли они по лесу, стоявшему в ярком, ослепительном блеске зимнего солнца, спокойного и дремавшего в холодном забытье. Было тихо, только изредка слышался где-то стук добродушного дятла, долбившего сухостоину в поисках какой-нибудь личинки, да редкий шорох снега, скатывающегося с веток елей и сосен, шуршал по сторонам.
За спиной у Сашки за поясом висел топорик, маленький и острый. Они вдвоём шли в лес за ёлкой, чтобы поставить дома ту под Новый год. Ёлок было много, но все они не нравились ребятам. Иной раз подходили к ёлочке, осматривали со всех сторон («Вот пойдёт!»), отгребали снег под корнем и срубали («Хм, однобокая»), бросали тут же и шли дальше вглубь леса.
Вышли на полянку. Глаза зарезало от сверкающего снега, они даже заслезились. Сашка остановился, воткнул палки перед собой и опёрся на них.
– Давай отдохнём, – предложил.
– Давай, – сразу согласился Серёжка, остановился чуть сзади друга и тоже опёрся на палки. – Фу, как жарко! – Снял шапку и стряхнул с неё снег.
– Смотри какая ёлка! – кивнул головой влево Сашка.
Серёжка посмотрел туда и невольно залюбовался лесной красавицей. Ёлка стояла почти посредине полянки, высокая и стройная, распушив свои зелёные, с шапками снега, большие, отходящие равномерно во все стороны лапы, стояла спокойная, искрящаяся, тихая и ласковая. «Вот бы нам в школу такую, – мечтательно подумал Серёжка. – Ох, и красивая…» И он уже начал рисовать в своём воображении украшенную и сверкающую разноцветными огоньками со звездой на верхушке под потолком ёлку, стоявшую в спортивном зале школы.
– Давай её срубим, – вдруг предложил Сашка.
– Давай! – радостно отозвался Серёжка, загоревшись вдруг желанием привезти в школу именно эту лесную прелесть.
Сашка уже снял лыжи и пошёл к ёлке, на ходу вытаскивая из-за пояса спины топорик. Серёжка тоже отвязал крепления лыж и потопал по глубоким Сашкиным следам к ёлке. А тот уже начал с силой рубить ствол дерева на уровне пояса, так легче было. Ель тихо вздрагивала, и с её веток скатывались комья снега. Сашка не обращал на это внимания и рубил, рубил…
– Фу! – выдохнул он, вытирая рукавом фуфайки пот со лба. – Здоровая, чёрт. На, иди поруби, – протянул топорик другу.
Серёжка взял топорик и изо всех сил с выдохом стал бить по мягкому, пахнущему свежей смолой стволу, стараясь отбить при каждом взмахе как можно большую щепу, но у него отлетали в стороны только мелкие стружки. Сашка стоял в стороне и усмехался.
– Эх ты, рубака! – не выдержал наконец. – Каши мало ещё ел. А ну-ка дай мне топор. Я ещё потюкаю.
И тот снова начал рубить ёлку, уже слегка покачивающуюся при каждом ударе и как бы тихо постанывающую. С каждым ударом она всё сильнее и сильнее вздрагивала и качалась. Сашка перестал рубить, бросил топор и, опершись рукой в ствол, качнул дерево. Ёлка слегка отошла в сторону и вернулась назад. Он ещё раз качнул, но уже сильнее, но та опять вернулась назад. Тогда Сашка обеими руками толкнул её так, что ёлка затрещала и медленно пошла вершиной вниз и, упав, подняла большое облако белой пыли.
– Всё, готова, – вздохнул облегчённо Сашка.
– Готова, – повторил, радуясь своим мыслям, Серёжка.
Ёлка лежала такая же тихая и спокойная, как и стояла несколько минут назад, только ветви её всё ещё слегка подрагивали, как бы в предсмертных судорогах. Ребята стояли и смотрели на неё заворожёнными глазами.
– Да, хороша, – проговорил тихо Сашка. – Ладно, пойдём дальше.
– А как мы её потащим? – испуганно спросил Серёжка. – Вон она какая здоровая!
– Хм, ёлку? – удивился Сашка. – Куда её? Здоровая такая.
– Как куда? В школу… – упавшим голосом ответил Серёжка, опуская голову. Ему вдруг стало так стыдно за свои радужные мысли.
– Ну, в школу, – недовольно ответил Сашка. – Да туда уже вчера привезли большую ёлку. Зачем ещё одну?
– А зачем… мы её тогда… срубили? – спросил Серёжка тихо, проглатывая слюну, скопившуюся вдруг в горле и часто моргая ресницами.
– Зачем? А, много их тут в лесу! – махнул рукой Сашка. – Пошли дальше! – и направился к оставленным лыжам, начал пристёгивать крепления к валенкам.
Серёжка готов был расплакаться. Ему было невыносимо жалко ёлку и в то же время стыдно показаться нюней, размазнёй перед старшим товарищем. Он засопел, молча подошёл к лыжам и тоже стал их пристёгивать ремнями.
– Ну, пошли! – скомандовал Сашка, вдевая рукавицы в тесёмки палок и двигая лыжами, счищая прилипший к ним снег.
– Пошли, – глухо отозвался Серёжка.
Он снова шёл за Сашкой, часто оглядываясь на торчащие из снега зелёные лапы ёлки и жалея такую чудесную зимнюю сказку, разрушенную столь безжалостным холодным топором.
