СЛОВА
Край родимый! Леса да болота,
Ливень с градом, метель-кутерьма…
И хотелось бы вымолвить что-то,
Да мешает природа сама.
В кои веки, рискуя судьбою,
Наберешься отваги для слов —
Тут же туча взойдет над тобою,
Вихри бросятся из-за углов.
И, как листья в осеннюю пору,
Все слова понесутся, крутясь…
Вон одно — улетело за гору!
Вон другое — затоптано в грязь!
Что поделать с бедою такою?
Поневоле сквозь тайную грусть
Глянешь в небо — и машешь рукою:
Ничего не сказалось? И пусть!
За тебя наворчатся морозы
И нашепчется всласть листопад,
И бесстрашные юные грозы
За тебя на весь мир прогремят!
СОРНЯК
Я некультурен. Это скажет каждый,
Поговорив со мною полчаса.
Мою культуру вырубили шашкой,
Свели на нет, как русские леса,
Растерли в пыль взрывчаткою холодной
И затопили тысячью морей…
Я некультурен. Лишь сорняк безродный
Усеял остров памяти моей.
ПЛАЧУЩИЙ ЗВЕРЬ
Все таковы — иль тебе одному
Этот почет?
Губы не лгут. По лицу твоему
Влага течет.
Дождик ли капает? Тает ли снег
В мире ночном?
Или на миг проступил человек
В звере лесном?
Светлая влага сочится во мгле,
Нас не спросив.
Если ты плачешь на зверской земле,
Значит, ты жив.
Значит, хотя бы тебе одному
Сумрачно тут.
Вот и дырявишь ты вечную тьму.
Слезы не лгут.
Плотно затянут сквозной пеленой
Звездный чертог.
Льются ли слезы над жизнью земной?
Плачет ли Бог?
Грешный вопрос в небеса прокричи,
В тающий свет.
Влажные дыры мерцают в ночи,
Это — ответ.
Ты не один свою душу занес
В сумрачный век.
Так не стыдись подступающих слез,
Зверь-человек.
И не пугайся на талом свету
Лживой молвы.
Все мы дырявим свою темноту,
Все таковы.
МАМА
Темноту моего бытия
Луч пронзает упрямо.
Это светит улыбка твоя,
Моя бедная мама.
Это свет твоей тихой любви,
Свет добра и печали.
Что-то шепчут мне губы твои
Из немыслимой дали.
Что-то хочет увидеть твой взгляд
За последним порогом…
Не прощай меня, я виноват
Пред тобой и пред Богом.
Сам себя я за это кляну
В темноте безутешной.
Я достоин за эту вину
Тьмы последней, кромешной.
Но горит у судьбы на краю
Взгляд любви и привета.
И пронзает пещеру мою
Луч прощального света.
***
Томится душа и терзается плоть,
А смертный итог — смехотворен…
Зачем Ты в терновнике сеешь, Господь?
Неужто не жаль Тебе зерен?
Ни колоса рядом! Всё гуще и злей
Колючки вражды откровенной…
Неужто возделанных нету полей
В Твоей бесконечной Вселенной?
ТЕПЛАЯ ПЛАНЕТА
Случайною теплой планетой
Душа обогрелась на миг…
Ну, что же — расстанусь и с этой,
Ведь я к расставаньям привык.
Зовут меня дальние вспышки
В морозной космической мгле.
Спасибо за миг передышки,
За год, пролетевший в тепле!
***
Дитя, когда ты подрастешь,
я, видимо, умру —
и там, за гробом, вспомню дождь
и липы на ветру,
и твой медовый, хитрый взгляд,
и блеск твоей игры.
А ты… тебе за пятьдесят
уж будет в те поры.
Ты внуков резвых заведешь,
полюбишь вслух читать,
и вспомнишь тот далекий дождь,
откроешь ту тетрадь,
куда ты сорок лет назад
припрятала стихи —
и перечтешь их все подряд,
как старые грехи.
Впервые всё, как есть, поняв
без горечи и зла,
ты скажешь тихо: «Ты был прав,
я маленькой была,
не знала азбуки любви,
и маминым умом
жила… а впрочем, се ля ви,
не будем о былом.
Но где теперь ты, мой поэт,
и как твои дела?
Пошли мне снова свой привет
без горечи и зла!
Я пролистаю всю тетрадь,
волнуясь и любя,
я буду между строк читать —
и понимать тебя!..»
***
Опять поднимается ветер
И гонит меня из гнезда.
Душе одиноко на свете,
И тело спешит в поезда.
Куда бы ни мчаться — но мчаться,
Привычно прощаясь без слез…
Простите меня, домочадцы!
Я радости вам не принес.
Не ведаю сам, что такое
Со мною творится, когда
В объятьях любви и покоя
Мне ржавая снится звезда,
Горбато встают занавески
И сыростью тянет с реки,
И ветер, холодный и резкий,
Гнездо мое рвет на клочки…
ПЕСОК ПУСТЫНИ
Год за годом вина и печаль
Орошали мне душу… А ныне
Ни тебя, ни себя мне не жаль.
Пересох, как колодец в пустыне.
Ветер злобствует, мысли гоня
По барханам страстей позабытых.
И песок, что заносит меня,
Жжет глаза, но уже не слезит их.
АНГЕЛ
Томился я в глухом краю
Без пищи и огня.
Но строгий ангел в жизнь мою
Шагнул — и спас меня.
Он со свечой вошел в подвал,
В мое житье-бытье.
Из рук его я книгу взял —
И проглотил ее.
О, как сладка была она
В алкающих устах!
Но загорчили письмена
На пожранных листах.
И горечь тайная с тех пор
Сжигает изнутри.
Поныне вижу строгий взор
И слышу: «Говори!
И говори всю жизнь, пока
Не перейдешь на крик!
Но будет речь твоя горька
И темен твой язык».
ВО СУМЛЕНИИ
Как мы жили, брат? Во сумлении…
Вскинешь голову — мельтешит вверху.
Мельтешит-блестит, а внизу темно —
Темень-тьмущая, беспросветная.
В горевой избе — покати шаром,
Ящик-радио брешет день-деньской,
А найдешь в ночи голос вражеский —
Тот еще хитрей, брешет с вывертом.
Дверью выстрелишь, выйдешь во поле,
Волку-облаку попечалишься.
Эх, тоска стоит на Святой Руси!
От такой тоски впору избу жечь.
Только нет у нас ни синь-пороху,
Ни живой души, ни соломинки…
Так и жили мы, сумлеваючись.
Сумлеваючись, дули горькую.
СУДНЫЙ ПОСОХ
Рано вы строите планы глобальные,
Голой земли короли,
Рано вы тянете башни зеркальные
К небу от голой земли.
Рано вы чванитесь друг перед дружкою
Ночи и дни напролет,
Раньше управьтесь с убогой старушкою —
Той, что навстречу идет.
Эту старушку с походкой нетвердою
Вы обошли б стороной:
Посох скрипучий, жакетка потертая,
Темный мешок за спиной.
Тихо идет, никуда не торопится,
Но сквозь бетон и стекло
Входит свободно в роскошные офисы,
Всем вашим планам назло.
Всех вы обжулите, всех вы обдурите,
Всех обдерёте вконец.
Но от нее не спасут ни секьюрити,
Ни пересадка сердец.
Входит одна, как положено издавна —
И, отложив посошок,
Тянет к вам руки — и катитесь с визгом вы
В темный бездонный мешок.
То-то обидно вам! То-то паскудно вам!
Всё поделили — и вдруг…
Как же спастись вам от посоха судного
И от старушечьих рук?
Как уберечь состоянья наследные
От подступающей тьмы?
Голые вы, короли наши бедные,
Голые вы, как и мы…
ГЕРМАНИЯ
Диптих
I
Что мне привиделось? Дым до небес,
Взорванный танк за горящею хатой,
Гете со шмайссером наперевес
И Достоевский с последней гранатой.
Что мне послышалось? Крики вдали,
Плач матерей безутешный, как вьюга,
И шепоток, словно из-под земли:
— Что же вы стали? Убейте друг друга!..
II
Германия, и ты побеждена!
Низринут дух такого государства!
Куда ни глянь, везде торчит она —
Звезда наживы, злобы и коварства.
Евгений Дюринг проклят навсегда,
У молодых Америка в почете.
Куда ни глянь, везде торчит звезда —
В огне реклам и в тихом доме Гете.
Из всех витрин хохочет Агасфер…
И лишь в углу, у винного подвала
Мне шепчет пьяный в дым миллионер,
Что та звезда не всех еще подмяла.
***
Китеж-град затаился на дне
Моей тихой души. Временами
Колокольня сверкнет в глубине,
Думы-крыши мелькнут меж волнами.
И опять — мельтешенье речей,
Бег навстречу рябящему быту…
Град души моей скрыт от очей,
Сокровенному должно быть скрыту.
ИВУШКА
О чем грустишь ты, ивушка?
Плетельщикам — поживушка,
Ребятам — вольнота.
На бережку, на заплеске
Они гоняют взапуски,
Топча твои места.
Сердиться ли на отроков?
Да пусть, возьми их обморок,
Шатаются весь день,
Пусть хлещутся летвинами,
А то — несут за спинами
На короб иль плетень.
Своим не жалко, верно ведь?
Родные! Надо веровать —
Не станут разорять.
Иль ты грустишь, сердешная,
Что половодье вешнее
Зальет тебя опять?
Терпи! Межень уставится —
И вновь, как Русь-упрямица,
Погонишь кверху прут.
Французы с их идеями,
Монголы с иудеями
Нахлынут — и сойдут.
Терпи, моя плакучая!
Пусть небо черной тучею
Опять сулит грозу,
Пусть лютый ветер осени
Знобит тебя — и до земи
Гнетет твою лозу,
Пусть ты живешь с опаскою,
Пусть не тобой пред Пасхою
Украсят Божий лик,
А вербою-сестрицею, —
Терпи! За всё сторицею
Воздастся в некий миг…
ТИХИЙ ЯЗЫК
Мальчик, идущий по родине древней,
Знаешь ли ты,
Что говорят тебе эти деревья,
Эти цветы?
Чье позабытое, тихое имя
Шепчет река?
Что за холмы под ногами твоими,
Что за века?
Нет, ты не знаешь… Пришелец случайный,
Ты не привык
С первых же слов понимать этот тайный,
Тихий язык.
Но ощущаешь неясную волю
Где-то в груди…
Мальчик, почаще по лесу и полю
Пешим ходи!
Руки протягивай кротким полянам,
Словно друзьям.
Кланяйся в пояс цветам безымянным,
Светлым ручьям.
Бойко мелькай беззаботной макушкой
В мареве нив.
Спи на припеке, засохшей горбушкой
Перекусив.
В призрачный час, когда в роще размытой
Копится мгла,
Встань у крылечка избы позабытой
С краю села.
Дверь отвори, отклонив паутину —
И изнутри
Молча смотри на плетень и рябину,
Молча смотри.
Слушай, как робко в окошко стучится
Ласковый дождь,
Как причитает незримая птица…
Может, поймешь.
