ХОРОШО БЫТЬ МАЛЕНЬКИМ
Пахнут вкусной хлебной коркою
Деревенские дымки.
По домам чадят махоркою
На лежанках старики.
Мы — с утра уже на улице,
Нам сидеть на печке лень.
Нынче небо быстро хмурится,
Не проспать бы зимний день!
За деревнею горбатится
Семионова гора.
Друг за другом к речке катится
На коробьях детвора.
Наморозишь короб в проруби —
Тяжело тащить наверх,
А зато с горы, как голуби,
Мы летим сквозь визг и смех.
Но на горке всё морознее…
Знать, пора и по домам.
Ой, а время-то уж позднее —
Попадет сегодня нам!
Голиком очистишь валенки.
Руки-крюки, синий нос.
Хорошо быть просто маленьким.
А большим? Ещё вопрос…
ФЕВРАЛЬСКОЕ СОЛНЦЕ
Уже весны грядущей трепет
Под снегом чувствует ручей,
И солнце яростное слепит
Февральским скопищем лучей.
И с крыш сползают снега шубы,
Сминая ноздреватый наст.
Но дым к земле пускают трубы:
Весна февральская — на час.
АПРЕЛЬ
Апрель бушует на дворе,
Слоняется по улицам.
Не до уроков детворе,
Не до насестов курицам.
Поют ручьи до хрипоты,
До пены на запрудинках.
И лезут из земли цветы
В голубеньких нагрудниках!
УТРЕННЯЯ МУЗЫКА
Я рождаюсь, будто заново,
С первым криком петуха.
Цвета яблока румяного —
За окошком облака.
Спит еще заря-красавица…
И, едва-едва дыша,
Тихо музыка срывается
С рыжих листьев камыша.
ГАРМОНИСТ
День, солнышком пропитанный,
июнь,
сирень кудрявится.
Престольный праздник «Заговенье»,
вечер,
мошкара.
С гармошками и песнями
народ к бендюжке правится.
Таков порядок праздника —
на круг,
плясать пора!
Разминка начинается
с заливистой «Коробушки»,
потом идет «Семеновна»
под тульскую гармонь.
Сплелись в частушках яростных
миленки и зазнобушки,
кадриль кружит и топает.
Не пляска, а огонь!
Меж пляшущих, гуляющих
пыль поднимая,
носится
нахлестанная праздником,
шальная малышня.
Поодаль на скамеечке
сидит,
как Богородица,
Великонида-бабушка,
а рядом — вся родня.
Девчонки голенастые
к углу прибились стайкою,
им тоже поплясалось бы,
да возраст не велит.
Пастух,
уже «набравшийся»,
форсит дырявой майкою,
вот-вот в траву повалится —
и тут же захрапит.
А молодухи топают!
Все в платьях крепдешиновых,
в туфлях, носочки белые,
короткий рукавок.
Но гармонист умаялся —
ждет бражка у Аршиновых…
И он с басистым выплеском —
гармошку — на замок.
На пол-притопе замерло
искристое веселие,
частушка недопетая
зависла в тишине.
Случайно ли, намеренно,
иль попросту везение —
гармошку неостывшую
вдруг предложили мне.
И я без колебания,
но с паузой достойною
проверил вихрем клавиши,
подправил ремешки —
да как завел про ивушку,
над речкою склоненную…
И разом пригорюнились
седые мужики.
Затем рванул «цыганочку»,
да с выходом, с коленцами!
И так ее наяривал,
что выбился из сил.
А под конец «Огинского»
я выдал для коллекции —
и полонезом-классикой
всех разом уложил.
С тех пор гулянки, праздники —
и местные, и дальние —
я, славою обласканный,
готов был отыграть.
Строчил кадрили пыльные
и нежил вальсы бальные…
Как радовалась бабушка!
Как восхищалась мать!
ПЕРВЫЙ ЛОСЬ
Как неохотно умирал
Мой первый лось на той охоте!
Он мох копытами сдирал,
Подмяв березку на болоте.
А псы, предчувствуя конец,
Визжали, пьяные от крови,
Не понимая, что свинец
Не сразу сердце остановит.
Но он не видел ни меня,
Ни злобной драки между псами.
На землю голову склоня,
Застыл с открытыми глазами.
Как долго в мертвой тишине
Метался одинокий выстрел…
Зачем-то руки жали мне.
А я украдкой слезы вытер.
ДОМ ДЕТСТВА
Память спрятала детство
в тайном ларчике сердца.
Скрип березовой люльки,
брат и я — голыши
в окруженье игрушек
деревенских умельцев…
Огонек у божницы.
Шелест прялки в тиши,
Кружевные подзоры
на железных кроватях.
Расписные клеенки
на дощатой стене.
Зреет лук золотой
на высоких полатях,
И сопит самовар,
словно бабка во сне.
Наш домишко был старым,
под соломенной крышей,
в будни тих и просторен,
а по праздникам — мал.
Я рыдал, когда дед
с местным плотником Гришей
это старенький дом
вместе с детством сломал.
СИЗАРЬ
Из бездонного синего рая,
Где летают мои сизари,
Льется в душу мелодия мая
С нежной грустью весенней зари.
Вот, обласканный солнцем и ветром,
Мне садится сизарь на плечо, —
Добрый, преданный, пахнущий летом, —
И воркует про жизнь горячо:
Что полеты даются не просто,
Что немало врагов в небесах,
Что земля — это маленький остров,
Утопающий на глазах.
Молча глажу пернатого друга,
Крошки хлеба в кармане ищу…
Он ввивается в небо упруго.
Я на счастье в два пальца свищу.
НЕ ЗОВИ
Ты не зови меня напрасно
И о минувшем не жалей.
Всё мне понятно, всё мне ясно
В любви несбывшейся моей.
Да, страсть была… Но то, что страстно —
Пылает часто без любви.
Несчастен я. И ты несчастна.
Но даже в мыслях не зови!
В ПОЕЗДЕ
Меня не тянет в поезда который год,
Не жестких полок, не болтанки я боюсь.
Когда перрон толкнет вагон — и поплывет,
Я почему-то сиротливым становлюсь.
Уставший город проплывает за окном,
Мигая грустными глазами фонарей…
Я закрываюсь от всего дорожным сном —
Вагонной тряскою и уханьем дверей.
СЕЛО КУДЫКИНО
Где грязь, где слякоть, где ухабы,
Стоит Кудыкино в глуши…
Там, говорят, и ныне бабы
Здоровьем больно хороши.
Уж их не спутаешь с мужчиной,
Взгляни — и сразу виден пол.
Идет такая с хворостиной,
Над пылью приподняв подол,
Как глянет — сразу мчатся сваты!
Как рявкнет — цепенеет тать!
А мужики там слабоваты:
Кирпич на газ, и в кузов — спать.
БАБЬЕ ЛЕТО
С каждым днем прозрачней рощи,
По утрам озноб и стынь.
И все чаще дождь полощет
Выцветающую синь.
Но лишь только лучик яркий
Тронет речку и мосток —
Ляжет вновь румянец жаркий
На трепещущий листок.
Лета бабьего улыбка
Разогреет в жилах кровь…
Всё так просто. Всё так зыбко,
Быстротечно, как любовь.
РОДИНА
К облакам твоим лохматым
И к дымкам твоим седым,
К фиолетовым закатам
И к рассветам золотым,
К двум березкам в тихом поле,
К огоньку в кромешной мгле
Я привык — и лучшей доли
Мне не надо на земле.
ОТЦОВСКИЕ ПИСЬМА
В «треугольничках» мятых роясь,
Я прошел по следам отца.
Я прочел его жизни повесть
Без начала и без конца.
Я по строкам его нелживым
В контратаку ходил не раз.
Там, где повесть накрыло взрывом,
Начинается мой рассказ.
Расскажу, не страшась, о многом
Всем потомкам грядущих лет…
Пусть идут по своим дорогам,
Не теряя отцовский след.
РЫЖИЙ ДЕНЬ
Я стучу рукою по стволам,
Осыпая наземь рыжий цвет.
По прозрачным рощам и полям
Кружит листопад летящих лет.
Я брожу по осени пешком,
Провожаю и встречаю день,
Обмотавший рыжим кушаком
Светлый стан печальных деревень.
СВЕКЛА
Дождь царапает рамы и стекла,
Ставней стукает, просится в дом.
В огороде не убрана свекла.
Не до свеклы. Успею. Потом.
Вот растучится серое небо,
Вот дожди проливные пройдут…
Эх, еще настроения мне бы —
Может, руки до свеклы дойдут.
Как не вовремя осень поблекла,
Скисла медленно, как молоко.
В огороде не убрана свекла,
А до снега не так далеко.
НА ИСХОДЕ ОКТЯБРЯ
Отшумело, отцвело
Всё, что было сердцу мило.
Вновь ледовое стекло
Прудик дремлющий накрыло.
Зябко, грустно на земле.
День сжимается, скучая.
Но, как прежде, снится мне
Синь вернувшегося мая.
УШЕДШИМ ДРУЗЬЯМ
Я отдал все свое тепло
Друзьям, которых нет со мною.
Как много их уже ушло,
Задев меня своей судьбою.
Но их глаза, иных светлей,
Тревожат душу, как живые…
Не отломать сухих ветвей,
Не спрятать кольца годовые.
***
Я уйду, — не сегодня, так завтра
В светлый храм с золотыми вратами,
Где молитва с водою на завтрак,
Где столы украшают цветами,
Где сияет у жесткой постели
Лишь лампадного света подкова,
Где за толстыми стенами кельи
Не услышу я шума людского.
НОЯБРЬ ГРУСТИТ
Ноябрь грустит, прощаясь с миром красок.
День щурит потускневшие глаза,
Стучится в дверь пора печальных сказок,
Вот-вот замолкнут птичьи голоса —
И станет мир холодным и прозрачным,
И ляжет снег на голые леса…
Ноябрь грустит — и настроеньем мрачным
Мешает мне поверить в чудеса.
МОРОЗ И НОС
Меня за нос схватил мороз,
За мой курносый красный нос!
И так таскал, что я до слез
В пальтишке легоньком промерз.
Надел я зимнее пальто.
Тяжеловато. Но зато
Мороз, задумавшись, поник…
Остался с носом, озорник!
А я свой нос — за воротник!
ПУРГА
Пурга, свистя рассерженно,
Неслась навстречу скорому.
Но скорый, рявкнув сдержанно,
Свернул куда-то в сторону.
Она прошла сторонкою,
Свернулась белым поясом.
«Тук-тук» летело звонкое
За уходящим поездом.
НЕУКРОТИМАЯ ВЕСНА
Апрель, ворвавшись в зимний лес,
Грызет последние сугробы.
Они уж стаяли окрест
И лишь в чащобах — крутолобы.
Забыв покой былого сна,
Шагает к майскому порогу
Неукротимая весна,
Меся разбухшую дорогу.
