Продолжение. Начало в №9-10/2013 и сл.
Протокол одного заседания
I
Утро 10 июля 1943 года Муссолини встретил в городке Сетте Вене (Sette Vene), примерно в 40 километрах на север от Рима. Разумеется, он принимал там парад - последнее время его руководящая роль стал сводиться к деятельности главным образом церемониальной - но в данном случае в параде был значительный политический смысл.
Дуче как бы принимал присягу новой, только что сформированной дивизии под названием "М".
Итальянцы следовали традиции присваивать своим дивизиям не только номера, но и названия. Имелась, скажем, так называемая 131ª Divisione Corazzata "Centauro" - 131-я бронетанковая дивизия "Кентавр".
Дивизии делились на пехотные, бронетанковые, альпийские и специальные дивизии чернорубашечников, сформированные из членов фашистской милиции - они именовались "фашистскими", и дальше шли по номерам - 1-я, 2-я, 3-я и 4-я.
Дивизия "М" была названа “фашистской бронетанковой”, а вместо номера обозначена первой буквой фамилии “Муссолини”, великого лидера фашистского движения. В нее входило четыре полка, на римский лад именуемых "когортами", и она должна была получить танковое вооружение из Германии - Гиммлер сдержал свое слово, дивизии "М" предстояло получить новые "Пантеры" германского производства.
Говорили даже, что дадут и батальон "Тигров" в качестве поддержки - но это отложили...
Важно было как можно скорее ввести дивизию в строй - дела в Италии шли так, что у дуче действительно возникла нужда в надежной гвардии.
Так что парад прошел замечательно - и дуче, окруженный германскими дипломатами и военными, инструкторами дивизии "М", заметно приободрился. Он чувствовал себя лучше - нервный стресс, которым он мучился последнее время, его немного отпустил.
И вот тут-то Муссолини и настигли плохие новости.
В ночь с 9-го на 10 июля 1943 года началось англо-американское вторжение на Сицилию. Ситуация резко менялась к худшему - война, которая шла в Северной Африке и закончилась потерей всех итальянских колоний, теперь перекинулась на национальную территорию Италии.
Это, в общем-то, ожидалось - но тем не менее вызвало в стране полный шок.
Буквально сразу, на ходу, на совещании в Сетте Вене было решено, что дивизию "М" следует перебросить на юг, на усиление сицилийских гарнизонов. Там уже имелось два армейских корпуса итальянских войск, под командой генерала Гуццони, и пара немецких дивизий хорошего качества - одна из них была танковой дивизией "Герман Геринг", укомплектованной за счет личного состава Люфтваффе. Предполагалось, что такая элитная часть, как "М", будет очень полезной добавкой - и уже через пару дней дивизию вывели из-под контроля фашистской милиции и передали в распоряжение армейского командования.
На этом очень настаивал начальник Генштаба, генерал Амброзио.
II
Генерал хотел получить контроль над дивизией "М" вовсе не из военных соображений - у него была твердая уверенность, что вне всякой зависимости от посылки или непосылки туда подкреплений, Сицилия будет потеряна. Германия вообще, по мнению генерала Амброзио, “…шла на дно…” - и отвязать Италию от союза с ней он считал своим патриотическим долгом.
Сделать это, не устранив дуче, было невозможно.
Амброзио очень опасался, что за дуче могут заступиться чернорубашечники, и хотел убрать дивизию "М" как можно подальше от Рима. И он поговорил с командующим военным округом столицы Италии, генералом Роатта, и сказал ему, что “…изменения в правительстве вполне возможны…”, и надо бы держать военные части округа в состоянии готовности. На них в случае чего можно было положиться.
В конце концов, армия присягала не дуче, а королю.
С королем, впрочем, тоже было неясно. Он уклонялся от любого вмешательства в политическую жизнь Италии - так предписывала ему конституция, списанная с английской практики: "...монарх царствует, но не правит...". Он, так сказать, незыблемый символ государственности, и стоит выше партийных дрязг.
Но времена наступали такие, что именно символу государственности следовало делать что-то - и 1 января король Виктор Эммануил III счел возможным письменно известить герцога де Аквароне, министра двора - то есть ведомства, подотчетного ему лично - что он принял решение положить конец фашистскому режиму, и сместить главу фашистского правительства, Бенито Муссолини.
В это, право же, трудно поверить, но тем не менее, существует документ - меморандум короля, адресованный герцогу. И там черным по белому сказано, что король “… намерен сменить режим …”. При этом он ничего для этой цели не делал, а в ходе аудиенции с деятелями старого, еще дофашистского режима только и сыпал сарказмами в адрес Рузвельта:
"...президента плутократической республики, оказавшегося в союзе с большевиками...".
Король, право же, летом 1943 сильно колебался. Про настроения среди своих генералов он знал - но предпочел бы "...не создавать конфликта между армией и партией..." - так что визиту Дино Гранди монарх очень обрадовался, особенно когда узнал, зачем тот к нему пришел.
Дино Гранди, бывший посол Италии в Лондоне, не стал ходить кругом да около, а сообщил своему королю, что с Германией надо разойтись, и что следует искать контактов с английским правительством - а уж если нужда припрет, то и с американским.
Разговор Гранди с Виктором Эммануилом состоялся 3 июня 1943 года - и король заверил своего собеседника, что если в отношении дуче он сможет найти "...решение в рядах партии...", то можно будет отыскать конституционные пути и для дальнейших действий.
На том они и расстались - а вот дальше события пошли очень быстро.
III
Ночью 3 июля англо-американская авиация впервые нанесла удар по окрестностям Рима - бомбили Остию и Фьюмичино. Вторжение в Сицилию, о котором мы уже говорили, началось в ночь с 9 на 10 июля – а 12 июля 1943 года военно-морская база Аугуста, расположенная на Сицилии, сдалась армиям вторжения - причем командовавший базой итальянский адмирал, к огромному изумлению своего германского коллеги, приказал взорвать все береговые укрепления еще до того, как увидел первого неприятельского солдата.
При этом итальянский флот даже не сделал попытки выйти в море, а союзная авиация его не бомбила.
Ну, это могло быть признанием итальянцев в безнадежности сопротивления, а еще это могло быть следствием желания союзников захватить итальянские корабли неповрежденными - но могло быть и результатом предварительного сговора.
По крайней мере, к такому заключению пришло германское командование.
14 июля было подано предложение о срочном созыве Большого Фашистского Совета - это был высший орган партии, но он уже давно не собирался, Муссолини предпочитал обходиться без него. 16-го июля к нему на прием в Палаццо Венеция явилось 15 иерархов партии с предложением собрать совет - и немедленно. Муссолини был полон подозрений - но, тем не менее, согласился. 18-го июля через посла Рейха в Риме, фон Макензена, пришло приглашение Гитлера срочно встретится с ним. Дуче приглашение принял, и стороны договорились встретиться на вилле в Фельтре, на севере Италии. Муссолини вылетел в Тревизио - там был ближайший к месту встречи аэродром - и там дождался самолета фюрера.
В Фельтре они поехали вместе.
Официально совещание открылось на следующий день, в 11:00 утра. В присутствии двух делегаций, германской и итальянской, фюрер заявил, что “…итальянской армии доверять нельзя, потому что организована она исключительно плохо…”.
Муссолини сидел на краешке стула, и чувствовал себя хуже некуда.
Ему уже сообщили, что предыдущей ночью английские самолеты сбросили над Римом листовки с предупреждением о бомбежке. В 12:00 дня, в самый разгар заседания, к дуче подошел секретарь, вручил ему записку, и тихо прошептал что-то на ухо.
Муссолини поднялся, по-итальянски прочел записку вслух, и тут же перевел ее на немецкий:
“…в данный момент неприятельская авиация бомбит Рим…”.
Как оказалось, бомбежка началась в 11:00, одновременно с началом речи Гитлера. Налет начался среди белого дня, и шел несколькими волнами. Бомбардировщики целились в основном в железнодорожные узлы - но попало и прилегающим к ним жилым кварталам.
Члены итальянской делегации были потрясены.
Еще больше их потрясло то, что Гитлер, после паузы буквально в полминуты, возобновил свою речь. В перерыве, когда делегации разошлись по своим комнатам, все собрались вокруг дуче, и бледный от ярости генерал Амброзио сказал ему:
“…немцы собираются использовать Италию как поле битвы, и если она при этом сгорит, они не будут о том печалиться…”.
Он убеждал Муссолини поговорить с Гитлером как с другом, и объяснить ему, что настало время для Италии подумать о себе:
"... мы должны выйти из войны в течение двух недель ...".
Все это очень походило на ультиматум - но дуче начальнику Генштаба ничего не ответил.
22 июля 1943 года король Виктор Эммануил тоже поговорил с Муссолини - он сказал ему, что “…только его личность и стоит на пути к изменению курса страны…” - но ответа не добился.
Король потом говорил, что у него было впечатление, что он говорит со стенкой.
Герцог де Аквароне, министр двора, сообщил всем, кому надо, что король готов отправить дуче в отставку и заменить его маршалом Бадольо - желательно было создать новое правительство, состоящее из экспертов, технических специалистов вне политики.
Считалось, что отстранение дуче случится 26 июля - это был понедельник, обычный "...день доклада главы правительства главе государств ...".
Генерал Анжело Черика, начальник карабинеров, был предупрежден - его люди должны были сразу взять под контроль телефонный коммутатор Палаццо Венеция и арестовать целый ряд иерархов партии, даже в случае сопротивления фашистской милиции.
В субботу, 24 июля 1943 года, генералы Амброзио и Кастеллано навестили маршала Бадольо, и известили его, что король решил назначить его на смену Муссолини. День был выбран не случайно - именно в субботу, в 5:00 часов дня, должен был собраться Большой Фашистский Совет, и король знал от Дино Гранди, что Муссолини будет предъявлен “…список предложений…”, подписанный виднейшими членами Совета: Боттаи, Альбини, Федерцони и самим Гранди.
Дуче был почему-то спокоен…
IV
Бенито Муссолини любил щегольнуть знанием авторов, которых он якобы читал - но уж труды Никколо Макиавелли ему и в самом деле были знакомы. Великий флорентинец положил начало исследованиям искусства политики, и рассматривал эту область человеческого опыта с холодной беспристрастностью геометра.
В его словаре не было слова "верность" - но было слово "целесообразность".
И в бессмертном трактате "Государь" много говорилось о том, что государь должен быть хорошим - если можно - но обязан быть плохим, если это необходимо:
“…Каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджиа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Рoманье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, если вдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку...".
Положение Муссолини в конце июля 1943 года было трудным - но какие-то возможности все-таки имелись. Он мог сместить генерала Амброзио, или арестовать несколько человек из числа иерархов фашисткой партии - того же Дино Гранди, например.
Или он мог выехать в расположение дивизии "М" и оставаться там, под защитой ее штыков.
Ничего из вышеперечисленного он не сделал, а вместо этого отправился на заседание Большого Фашистского Совета. Хотя за несколько дней до заседания случился у него разговор с журналистом по имени Оттавио Динале - тот вдруг взял дуче за руку, обнял, и сказал ему:
"Благослови вас господь, Муссолини...".
Обычно высокомерный с окружающими, Муссолини был явно удивлен и тронут, и даже в свою очередь призвал благословение Господне на голову Динале.
И тогда журналист рассказал ему, что ходят слухи о заговоре, направленном против дуче.
На что Муссолини ответил, что не такова система фашизма, чтобы быть низвергнутой несколькими дюжинами заговорщиков:
“…государство, организованное с полным совершенством, 400 тысяч человек верной долгу и испытанной в сражениях фашистской милиции, 3 миллиона членов партии, массы, которые уважают это могущество, наконец - лидер, непоколебимо стоящий на своем посту, еще более решительный, чем всегда - нет, не стоит шутить со всем этим…”.
И Муссолини даже добавил, что факт заговора даже ему на руку, потому что позволит избавиться от тех, кто только и делает, что ставит ему палки в колеса, и никто не сможет упрекнуть дуче в излишней жесткости, ибо он сделает это строго по закону и только в силу необходимости.
Трудно, право же, оценить такую степень самоослепления - но Муссолини, по-видимому, действительно верил в то, что он сказал тогда журналисту Динале.
Заседание Большого Фашистского Совета началось по расписанию, 24 июля, в 5:00 часов дня.
V
Наверное, лучше всех к заседанию подготовился Дино Гранди - перед тем, как отправиться в Палаццо Венеция, он исповедался, составил завещание - и прихватил с собой две гранаты.
Двор старого дворца был забит вооруженной фашистской милицией, в здании к тому же было размещено почти две сотни полицейских - но они, понятное дело, в совещании не участвовали. Тех, кто имел голос, было куда меньше - всего 28 человек высших иерархов партии, как один, одетых в черную партийную форму.
При входе Муссолини в зал - он опоздал на пять минут, и сделал это, скорее всего, намеренно - все они вскочили на ноги с ритуальным приветствием:
"Да здравствует дуче!"
Совещание началось. У нас есть довольно точный протокол того, как оно проходило. Собственно, стенографической записи не велось - но есть подробные изложения происходившего, сделанные несколькими участниками совещания.
Как и полагалось, первым говорить начал дуче - и он не замолкал в течение почти двух часов.
Читать сказанное им неловко даже сейчас, по истечению стольких лет. Муссолини сообщил собравшимся, что не хотел брать на себя руководство войной - ему эту роль навязали, и сделал это в первую очередь маршал Бадольо. Но Муссолини все равно не хотел этого делать, и взялся разве что из чувства долга, и с намерением оставить это тяжкое бремя так рано, как только возможно - но не мог, потому что штурвал в бурю не бросают.
Что до неудач, то в них виноваты Бадольо, Роммель, Генштаб, войска, и еще почему-то сицилийцы в общем, кто угодно, только не он.
Потому что сам дуче был решителен и проницателен, как никто. И в качестве примера он, в частности, сказал иерархам партии, что остров Пантллерия велел укрепить он сам, и именно там “…Британия почувствовала зубы римской волчицы...”.
На этом поразительном пассаже речи, произнесенной Бенито Муссолини 24 июля 1943 года на заседании Большого Фашистского Совета, посторонний читатель и через 70 лет испытывает оторопение.
А уж что должны были думать партийные иерархи, знакомые с делом до последних деталей, трудно даже и представить.
Потому что в действительности дело обстояло так: островок Пантеллерия, расположенный примерно посередине между Тунисом и Сицилией, 11 июня 1943 года был захвачен англо-американскими войсками.
12-тысячный итальянский гарнизон капитулировал, потеряв 45 человек убитыми и ранеными. Собственно, штурм прошел вообще бескровно – он случился по ошибке. Осажденным хватило обстрелов с воздуха и с моря, и когда десанты высадились на берег, капитуляция была уже в силе.
Черчилль, склонный к юмору, сказал, что потери британских сил при взятии Пантеллерии выразились в одном раненом – когда он зазевался, его укусил осел.
Положим, это не совсем так - раненых было двое, и пострадали они от огня зазевавшихся часовых, которых не успели предупредить о капитуляции - но Черчилль, что называется, “…не позволил фактам испортить хорошую историю…“.
Конечно, в июле 1943 иерархам фашистской партии в Италии вряд ли были известны шуточки Черчилля про "...кусающихся ослов Пантеллерии..." - но про зубы римской волчицы они услышали от самого Муссолини.
Трудно было бы подобрать более яркий пример невыносимой фальши того, к чему пришла Италия за годы его правления.
VI
Дебаты начались с оправдания себя и спихивания ответственности на других. Маршал Де Боно, например, сказал, что армию не в чем упрекнуть, она сделала все, что могла. Фариначчи встал и проклял итальянский Генштаб и особенно его теперешнего начальника, генерала Амброзио.
Джузеппе Боттаи, который вроде бы довольно открыто говорил о своем недовольстве Муссолини, не посмел сказать ему это в лицо и ограничился общим рассуждением – “…сейчас надо решить вопрос о войне или мире…”.
И так все и продолжалось, пока с места не встал Дино Гранди.
Он взял быка за рога и объявил, что в теперешнем ужасном положении страны виноват не фашизм, как таковой, а диктатура. Слишком долго суждение одного человека служило основой всех государственных решений - и этому необходимо положить конец.
Поэтому Гранди предлагает Большому Фашистскому Совету принять следующую резолюцию:
Во-первых, Совет приветствует бойцов всех родов вооруженных сил Италии - солдат, моряков и летчиков - героически обороняющих Сицилию, на стороне которых выступает и все сицилийское население, вспомнившее свои благородные традиции несравненной храбрости и свой непобедимый дух самопожертвования.
Во-вторых, Совет призывает главу правительства молить Его Величество, Короля и Императора, о принятии на себя руководства вооруженными силами Италии, как ему и подобает на основе Статьи 5-й Основного Закона Королевства Италии.
Понятно и без объяснений, что пункт первый - это все те же "…зубы римской волчицы…", только что по-другому упакованные. Солдаты итальянской армии, размещенные на Сицилии, бросали оружие без особого сопротивления, а население вовсе и не думало проявлять “…несокрушимую храбрость…” - все, чего люди хотели, это окончания войны.
Но вот пункт второй, даже не называя Муссолини по имени, был нагружен смыслом.
Главе правительства - то есть Муссолини - предлагалось “…молить Его Величество…” о сложении полномочий Муссолини на верховное командование войсками - да еще и со ссылкой на конституцию, которую за 21 год фашизма и не вспоминали.
В сущности, это означало конец режима.
Гранди кричал, что Муссолини считает себя солдатом, но все беды Италии начались тогда, когда он пришпилил себе чин маршала. Боттаи поддержал Гранди - а потом с места встал Галеаццо Чиано и шаг за шагом перечислил все проблемы, связанные с союзом с Рейхом.
Раз за разом Германия делала роковые шаги без всякой консультации с Италией - и раз за разом это проглатывалось и Италия следовала за Рейхом без протестов и без возражений. Чиано не обвинял в этом своего тестя - по крайней мере, не обвинял прямо - но о том, кто принимал все важные решения в стране, присутствующие знали и без него.
После Чиано слово взял Фариначчи.
Он защищал союз с Германией, но настаивал на том, что “…дуче не должен править один…”. Так все и шло, и бесконечной дискуссии конца не предвиделось, пока наконец Муссолини не предложил перенести продолжение заседания на следующий день.
Время, как-никак, подходило к полуночи…
Но предложение, конечно, не прошло - ему воспротивились почти все, и Дино Гранди - в первую очередь. На кону стояла его голова, и это следовало понимать совершенно буквально. В итоге договорились сделать 15-минутный перерыв - и Муссолини вышел из зала.
Из 28 иерархов фашистской партии за ним последовало только четверо.
VII
Когда сейчас, через столько лет, читаешь описание происходивших тогда событий, то больше всего в этих описаниях поражает апатия Муссолини. Вот один из иерархов партии, Буффарини, оставшийся верным дуче, говорит ему, что это заговор, и предлагает "...немедленный арест заговорщиков, начиная с Дино Гранди..." - а Муссолини в ответ пожимает плечами.
Большой Фашистский Совет - не репрезентативный орган партии, все его члены никогда никем не избирались, а был назначены туда самим Муссолини. Ну и что, что куклы взбунтовались против директора кукольного театра - он будет править точно так же, как делал это и раньше.
И заседание возобновляется.
У Гранди, видимо, уже нет сил - но на дуче нападают теперь другие. Он презрительно отвечает, что все иерархи, сидящие сейчас за столом, за годы его правления сколотили себе состояния и никогда не отказывались ни от высоких должностей, ни от почестей, ни от орденов.
И продолжает дальше:
“…мне 60 лет, и последние 20 лет можно назвать удивительным приключением в моей жизни - и, конечно, я могу положить этому приключению конец. Но я не уйду в отставку - король и народ на моей стороне…”.
Скорца, секретарь фашистской партии Италии, предлагает резолюцию, подтверждающую полномочия дуче. Вдруг кто-то из иерархов вскакивает, тычет пальцем в сторону министра народной культуры Гаэтано Полверелли, и кричит Муссолини:
"...всякий раз, когда нужно выбрать кого-то из полудюжины кандидатов на должность, из них выбирается самый большой идиот - и вот наглядный пример этого...".
И посреди всего этого бедлама с места встал Дино Гранди - видимо, он уже поднабрался сил - и сказал нечто поистине удивительное:
“…дуче, мы будем следовать за тобой всегда, ибо ты лучший из нас. Сними же свою [маршальскую] форму, сорви свои эполеты - и вернись к нам в простой [черной] рубашке нашей революции…”.
После этого последовало голосование.
Секретарь партии, Скорца, огласил результаты - за “резолюцию Гранди” проголосовало 19 человек из 28. Семеро были против, и один воздержался.
На часах было уже 2:40 ночи. Муссолини в абсолютной тишине встал и жестом руки остановил Скорцу, совсем уж собравшегося выкликнуть традиционное:
"Да здравствует дуче!"
VIII
В воскресенье, 25 июля 1943 года, сразу после полудня, секретарь Муссолини, Никколо де Чезаре, позвонил в резиденцию короля на вилле Савойя, и сообщил, что дуче хотел бы встретиться с монархом не в понедельник, как обычно, а в воскресенье, в 5:00 дня.
Последовало немедленное согласие.
Примерно в 3:00 часа дня Муссолини вдруг выразил желание осмотреть те места в Риме, что пострадали от бомбежки. Он отправился туда в сопровождении генерала Галбьяти и нескольких человек охраны из числа фашистской милиции. Народ на улицах, конечно, узнал своего национального лидера, но приветственных возгласов не последовало - люди молчали.
Бенито Муссолини вернулся домой, на виллу Торлония, переоделся - и за пять минут до назначенного времени его автомобиль стоял перед королевской резиденцией. Король Виктор Эммануил принял главу своего правительства в маршальской форме. Контраст был сильный - Муссолини, вопреки заведенному обычаю, приехал к своему монарху в штатском.
Говорили они минут двадцать.
Паоло Пунтони, генерал-адъютант короля, который, в частности, ведал дворцовой охраной, и которому король велел “…оставаться у дверей и быть начеку…”, пытался что-то подслушать, но ничего толком не разобрал.
Он услышал только, что король сказал: "Сожалею, но другого решения я принять не могу".
"Значит, все кончено" - пробормотал Муссолини - "все кончено. Но что станется со мной и моей семьей?".
Король сказал, что жизнью отвечает за личную безопасность дуче. На этом он пожал ему руку и проводил до дверей. В саду Муссолини встретил капитан карабинеров в сопровождении двух человек с автоматами на изготовку, и попросил сесть в стоящую рядом машину скорой помощи:
"Это для вашей собственной безопасности, Ваше Превосходительство".
***
Вечером 26 мая 1504 года Чезаре Борджиа зашел в замок Кастель-Нуово в Неаполе, чтобы нанести прощальный визит командующему. Первым, кого он встретил, был адъютант командующего, дон Педро, обратившийся к нему по-испански с изысканно учтивыми словами:
“Я здесь, монсеньор, для того, чтобы составить вам кампанию – и мне велено оставаться при вас и бодрствовать всю ночь“.
Это была вежливая формула ареста.
Через 439 лет – и, без одного дня – два месяца, в 6:00 часов вечера 25 июля 1943 года, совершенно по той же формуле на выходе из королевской резиденции капитаном карабинеров был арестован кавалер Бенито Муссолини…
Напечатано в журнале «Семь искусств» #6(53)июнь2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=53
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer6/Tenenbaum1.php
