Роман Е.Я. Курганова «Шпион Его Величества, или 1812 год (историко-полицейская сага в 4-х томах)» – это, несомненно, одно из лучших произведений автора, представляющее его взгляд на исторические события 1812 года и на людей, участвовавших в них.
Перед нами не просто проза талантливого писателя, но и создание ученого, исследователя, знатока культуры той эпохи, перелопатившего множество документов, мемуаров и свидетельств. Наверное, от «многого знания» и родилось у него стремление как можно точнее следовать канве реальности, но при этом создать не научно-исторический труд, а художественное произведение. Подобное желание уже таит в себе зачатки противоречия, которое может поставить автора перед большими трудностями: совместить документ и вымысел, по большому счету, не трудно, но вот сделать это органично, «без швов», так, чтобы читатель безоговорочно поверил, – гораздо сложнее.
Ефим Курганов нашел из этой ситуации необычный (добавим: и очень изящный) выход: он создал собственные документы на основе подлинных и сделал их частью художественного текста. Это одна из основ его исторической прозы. Подтверждение можно найти в каждом романе писателя. Ему слово: «Великий мусорщик» – «короткий роман, в котором начисто отсутствует вымысел»; «Бриллиантовый скандал» – «исторический роман, правдивый, но составленный из целиком вымышленных документов»; «Красавчик Саша» – роман, в котором «все чистая правда».
Автор называет свои романы «реконструкциями» и выстраивает на основе прочного документального каркаса, но при этом сам придумывает дневники, записки, воспоминания, буквально пестрящие комментариями, позднейшими вставками, сопроводительными подписями, подтверждениями или опровержениями реальных исторических лиц и прочими уточнениями. В результате получается «многоголосое» повествование, в котором сталкиваются мнения участников, как бы полемизирующих друг с другом и заставляющих читателя серьезно разбираться не столько в хитросплетениях сюжета (что, в общем-то, логично для исторического повествования), сколько в том, чью версию происходящего стоит принять, а чью отвергнуть, заподозрив в лукавстве.
И «Шпион Его Величества…» создан по тому же принципу. В самом начале романа читаем: «Практически все описанные события имели место, а если не имели, то вполне могли бы иметь». Или: «В нижеследующем повествовании отсутствуют вымышленные факты, но зато, наряду с реальными, присутствуют и вымышленные документы, впрочем, вполне достоверные». В основе романа оказывается «подлинный (выделено мной – Е. Б.) секретный дневник военного советника Якова Ивановича де Санглена», будто бы найденный автором в одном из провинциальных архивов Франции («Оригинал дневника хранится в муниципальном архиве города Ош, департамент Жер, Гасконь, Франция»).
Итак, на основе реальных фактов, документов и свидетельств автор рисует собственные картины, в которых реальность подвергнута художественной обработке, а документы придуманы. В результате создается иллюзия предельного правдоподобия, что и привносит в роман публицистический оттенок, поскольку повествование воспринимается читателем именно как документальное. Реальные исторические лица, обилие документов в тексте, дневниковая форма повествования – все это способно ввести читателя в заблуждение и заставить интерпретировать вымышленное как реальное.
Таким образом, уже в самом начале романа стараниями автора создается атмосфера игры, в которой читателю отводится роль отнюдь не стороннего наблюдателя, а активного участника происходящего. По мере развития сюжета эта роль усложняется и требует от ее исполнителя все более глубокого погружения и непосредственного отклика на происходящее.
Яков Иванович /Жак/ де Санглен, главный герой романа – историческое лицо, создатель русской военной разведки в эпоху наполеоновских войн, а кроме того, литератор (автор вполне реальных записок), преподаватель Московского университета, переводчик. И при всем этом человек яркий, но противоречивый, вызвавший у современников и потомков далеко не однозначные оценки. О реальном де Санглене в романе приведены отзывы его современников, среди которых А.И. Герцен, Н.И. Греч, Ф.Ф. Вигель, Т.П. Пассек и др. Современники в большинстве своем отзывались о нем отрицательно. Е. Курганов объясняет все это так: «Вообще надобно признать, что негативная репутация Санглена во многом исходила из российского жандармско-полицейского мира николаевского времени и, может быть, даже во многом формировалась в пределах этого мира. Это, видимо, объясняется тем, что Санглен был личным шпионом Александра I, знал множество государевых тайн, и, соответственно, в царствование Николая I он оказался совершенно не ко двору. Можно даже сказать, что его побаивались, побаивались того, что он может рассказать». Но были и те, кто воспринимал Якова де Санглена положительно – эти отзывы также приведены в романе.
О реальном Якове де Санглене не забыли и сегодня: по мнению современного нам исследователя, Санглен «имел репутацию двуличного человека» (Кочуев И. Шпион его величества // Рыбинская неделя. 2012. № 40(217), от 10.10.2012). Современный военный журналист и историк А.Ю. Бондаренко считает, что «современники побаивались его… даже тогда, когда он был частным лицом» (Левкова А. Яков де Санглен: начальник русской контрразведки. Беседа с военным историком Александром Бондаренко здесь.
Можно сказать, что в романе автор раскрывает перед читателем все многообразие личности героя сначала в его дневнике, а затем в приложениях, где он показан в восприятии других людей, настроенных к нему критически.
Каждое из приложений тоже имеет вид дневника, записок или мемуаров и принадлежит перу одного из участников событий. Это «Дневник Алины» – постоянной противницы Санглена и французской шпионки графини Алины Коссаковской, «Книга Адама (Секретные прибавления к мемуарам А. Чарторыйского)» и записки финансиста Абрама Перетца («Где соль, там и Перетц…»). Все они оказались в архиве главного героя и потому буквально пестрят его комментариями, вставками и замечаниями. Он, постоянно высказывая сомнение в правдивости написанного, оценивает, полемизирует с ними, опровергает или подтверждает их высказывания.
Дневники Якова де Санглена составляют большую часть повествования. Все происходящее мы видим его глазами, к нему сходятся все сюжетные нити всех четырех томов «полицейской саги». Но Санглен не только автор дневника, он своеобразный дирижер, руководитель оркестра, в котором у каждого из героев своя партия. Его архив – это и есть роман, в котором личностное становится одним из проявлений всеобщего. Дневники и записки героев передают жизненный опыт людей той эпохи, их восприятие происходящего. Не случайно автор называет мемуары финансиста Перетца «своего рода исповедью, историко-психологически чрезвычайно показательной». В картине эпохи частные свидетельства обретают иной, более глубокий смысл, выражают ее суть, характер и становятся ее объективными составляющими.
Композицию романа можно назвать сложной и многоступенчатой: дневниковые записи Санглена дополняются его же более поздними вставками, официальными документами или отрывками из них, свидетельствами и проч. Фрагменты дневника, составляющие отдельные «тетрадки», предварены пояснениями публикаторов, научных консультантов и автора. Дневники и записки, вошедшие в приложения, тоже полны замечаний и оценок Санглена. Как видим, простым и последовательным течение событий в романе никак не назовешь. Но такая организация текста позволила Е. Курганову уйти от авторского диктата в освещении исторических событий: это Санглен в своем дневнике (а потом и другие персонажи в приложениях) описывает происходящее таким, каким он его видит и понимает. Это он оценивает роль того или иного деятели или военачальника, а читатель волен соглашаться или не соглашаться с ним. Более того, автор использует своего рода провокационную стратегию: разъяснение по поводу тех или иных сюжетных коллизий он поручает одному из героев-мемуаристов, в то время как другой (чаще всего Санглен) его опровергает. Поэтому характеры героев, особенности их личностей, их позиции и взгляды на войну и эпоху так до конца и не проясняются для читателя, даже когда он переворачивает последнюю страницу произведения, потому что остается слишком много противоречий и возможностей для различных интерпретаций. И это не упущение автора, а его осознанная позиция и признание читателя как со-творца, наделенного правом иметь собственное мнение о рассказанном.
В результате роман представляет собой многомерный портрет эпохи, основанный на единстве самых разных начал и взглядов. Исходя из этого, можно сказать, что авантюрное начало, выраженное в сюжетной линии борьбы Санглена и Алины Коссаковской, естественным образом включено в сферу начала эпического, документального, основанного на борьбе государств и народов. Вымышленные люди и события вписываются в логику реальных документов и свидетельств, а само повествование облечено в документальную форму, ведь дневники и записки – это документы эпохи.
Упор на публицистичность и документальную основу текста создает особую читательскую установку на правдивость и подлинность изображения, что приводит к тому, что текст воспринимается не столько как художественный, сколько как публицистический. И автор в этом плане нисколько не стремится к тому, чтобы привнести ясность в вопрос, что перед читателем, публицистика или художественное произведение. Так, в томе третьем «Шпиона Его Величества…» (эпизод 2 «Приехал Кутузов бить французов») в главке «От автора» читаем: «Взаимоотношения фельдмаршала М.И. Кутузова и московского главнокомандующего Ф.В. Ростопчина освещены мною по возможности с максимальной точностью. Но только я позволил себе одну вольность: чтобы ввести в текст этой части как можно большее количество выразительных и показательных документов и исторических сведений, пришлось несколько сдвинуть хронологию событий». А если учесть, что все документы «составлены» самим автором так же, как и придуманы публикаторы, переводчики и научные консультанты, то создается довольно противоречивое впечатление: ощущение максимального приближения к реальности, с одной стороны, и авторской игры, правила которой раскрываются по мере развития сюжета, с другой. Таким образом, первое впечатление от прочтения «Шпиона…» (как, впрочем, и любого другого романа Е. Курганова) таково, что публицистика в данном случае – это стилистическая уловка, привлекающая внимание читателя будто бы документальностью. Но это именно первое, поверхностное, впечатление, потому что в основе повествования действительно лежит кропотливая работа с документами и доскональное знание фактического материала.
Одним из несомненных достоинств нарисованной прозаиком картины эпохи являются герои, передающие её неповторимое своеобразие. Конечно, каждый из них индивидуален и наделен ярко выраженными личностными чертами. Но при этом есть нечто, объединяющее таких разных и непохожих друг на друга персонажей: все они люди яркие, способные на самостоятельные действия, готовые к самопожертвованию, но далекие от того, чтобы выглядеть идеальными. Автор открыто говорит об этом в предисловии в одному из фрагментов «Шпиона…»: «В 1812-м году и вообще в царствование Александра I происходило много фантастического, и личности на политическом небосклоне тогда были зачастую нереально яркие, крупные, оригинальные, каждая из которых обладала своей индивидуальной стилистикой, четко выраженным творческим почерком, сильной характерологической отметиной и вместе с тем резким индивидуальным своеобразием».
Роман «Шпион Его Величества, или 1812 год» – это картина яркой эпохи, которую творили яркие люди.
Напечатано в журнале «Семь искусств» #6(53)июнь2014
7iskusstv.com/nomer.php?srce=53
Адрес оригинальной публикации — 7iskusstv.com/2014/Nomer6/Bryzgalova1.php
