И вот, чтобы и впрямь не сложилось у читателя впечатление, что (цитирую критиков) «к худшему изменилась у нас поэтическая ситуация», что «уже пора не говорить, а кричать», – мне хочется поразмышлять над другой поэтической книгой, вышедшей в Дальневосточном книжном издательстве. Это – «Ночные цикады» Раисы Мороз.
Книгу эту (несмотря на то, что написана она женщиной) как раз характеризуют тот высокий волевой и нравственный настрой и то гражданское мужество, о которых мы пытались говорить раньше. Уже первое стихотворение (открывающее книгу) подтверждает сказанное:
…Тысячу лет я была трава –
самою странной из трав.
Тысячу лет я была права –
Всякий живущий прав.
Осенью поздней усну – и опять
Ранней весною пробьюсь.
Время замрёт – и покатится вспять…
Я ничего не боюсь.
Уже в этих восьми строчках сконцентрирован такой жизнеутверждающий заряд, что безоглядно веришь: героиня Раисы Мороз и впрямь ничего не боится. И эта уверенность в себе не только ей самой придаёт силы, но и заряжает жизненной энергией читателя. Даже в глубоко «личностных» лирических стихах эта жизнеутверждающая сила пробивается неумолимо и настойчиво:
…слушай же, слушай, пока не остыла
Нежности, страсти горячая медь…
Сумерки в комнате. Дождь над заливом.
Жить – это знать, это мочь, это сметь
Быть вопреки и навечно счастливым.
Не нужно думать, что эта воля к жизни, к преодолению и постижению явлений защищает героиню Раисы Мороз от обыденных несчастий и неудач, знакомых, как мы уже говорили, каждому человеку. «Жизнь ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе», – сказал некогда Эрнест Хемингуэй. Поэт в большей мере, чем кто-либо иной, проявляет себя именно в этом преодолении. И другого пути нет. Ежели поэт с придыханием твердит о том, что небо над землёй постоянно безоблачно, – он обманывает себя и, хуже того, других. Героине Раисы Мороз чуждо подобное «мироощущение». Жизнь есть борьба: это для неё – не на уровне внешнего понимания или голословной сентенции, это внутренняя, изначальная её суть.
Вот опять вернулась жизнь ко мне.
Снова слышу, вижу, различаю
Все оттенки, пятна на луне,
Запах дочерна заваренного чая.
Кожей слышу шорох за окном,
Стук дождя по ржавому карнизу.
Вот ещё усилие одно –
Слышу: под стопой своею, снизу
Слабая весенняя трава,
Наливаясь силою земною,
К солнцу пробивается с утра
Сквозь асфальт и доски подо мною.
А вокруг – всё та же круговерть,
До меня ей никакого дела.
Пролетает жизнь – она же смерть –
Без конца и края, без предела.
Трагические стихи. Но именно в их трагичности проявляет себя всё та же необоримая жизнеутверждающая сила. И – что не менее важно – вопросы, так сказать, «вселенского масштаба», вопросы жизни и смерти не оторваны здесь от личных, глубоко внутренних переживаний, и потому «порыв в запредельность» не выглядит, как это часто случается, натужным и надуманным. И эта «заземлённость» не просто «присутствует» в стихах, – она является нам как первооснова всех мыслей и ощущений поэта, что, собственно, и должно «иметь место» в художественном произведении. Но заземлённость эта – не заземлённость «вообще», а – живейшее ощущение родных корней, родной земли, на которой ты родился и вырос, на которой живёшь сейчас. И «любовь к отчему дому» предстаёт перед нами не сухой стихотворной декларацией, но мощной животворной струёй, имя которой – поэзия.
Привычка к дому отчему?
Скорее
К той жизни, к детству вечная любовь,
Где память возвращает вновь и вновь
Прикосновенья, запахи – и греет.
Молочный запах тёплого телёнка
По кухне тянется из закутка,
Там губ телячьих плюшевая плёнка,
Колючесть рыжего сухого завитка,
Дух густо унавоженной земли
И йодный дух простуженного моря,
Перила комбинатские в пыли,
И трепетанье рыбы на ладонях.
Так жили мы. Так жил отец и дед,
И прадеды мои, и предков предки…
Прикосновение десятков тысяч лет –
Как ломкий хруст ракушек и креветки.
Думаю, что человеку, даже однажды побывавшему в Приморье, не нужно доказывать, что это – «приморские стихи». Но в том-то и дело, что стихи эти, будучи, так сказать, «приморскими», близки и душевно понятны не только приморцу: в силу какой-то пронзительной искренности они трогают любого (здесь следовало бы сказать о некоем «накале общечеловеческого переживания»).
Книга «Ночные цикады» даёт пространную возможность почти бесконечно длить подобные примеры: когда поэтическое (и просто сердечное) ощущение «малой родины» – и без называния географических примет – даёт читателю конкретное представление о «месте действия». Взять хотя бы отрывок из поэмы «Пять песен о любви»:
…Там, за окном, в пяти шагах –
Большое озеро с протокой.
Сюда олени на рогах
Несли горячий шар с востока.
И лотос утренней заре
Ладони раскрывал навстречу,
Над ним маньчжурский цвёл орех,
Шумели сосны… А под вечер –
По глади розовой воды
Сновала в поисках еды
Ондатра – водяная крыса….
И шелестели стебли риса.
Повторюсь: можно было бы долго цитировать такие стихи. Стихи отнюдь не «регионального» масштаба. Хотя всё в них – от тематики до интонаций – говорит о том, что поэтесса не просто «любит свой край», но – на высоком поэтическом уровне доказывает своё право на эту любовь.
Сотворить свой собственный поэтический мир таким, чтобы в него поверил читатель; – дело далеко не простое. Раисе Мороз это удалось. Так что повода для «пессимизма в отношении состояния дел в дальневосточной поэзии», я думаю, не предвидится.
Следующая книга Раисы Мороз вот-вот выйдет в столичном издательстве «Современник», и это, по-моему, тоже своеобразное признание необходимости её творческих поисков. Правда, въедливый критик может косвенно попенять поэтессе на то, что её поэтический мир «не слишком открыто гражданственен», «камерен», что ли. Однако вспомним, что и великая наша поэтесса Анна Ахматова до поры до времени казалась многим таким критикам «камерной» и даже «альковной». Но – вспомним и её прекрасные строки, написанные в лихую для всей страны годину:
Мы знаем, что ныне лежит на весах,
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет!
Наверняка строки такого могучего гражданственного звучания не могли появиться «вдруг», на пустом месте. Важно то, что эта болевая интонация жила и росла в душе, и, когда пробил час, гражданственная струна её поэзии зазвучала во всю мощь.
Думаю, что в нынешней тревожной ситуации, когда наш радужный мир висит, что называется, на волоске, Раиса Мороз явит себя и стихами «открыто гражданственного звучания»; залог тому – её трепетное отношение ко всему живущему, её напряжённая душевная работа.
Жизнь – это необходимость ждать
Времени своего.
Время замрёт – и покатится вспять;
Я не боюсь ничего.
Поэтесса дождалась своего времени. Теперь – слово за читателем.
1986 г.
