Эта история начиналась во времена дикого капитализма, а закончилась в наши дни, хотя какая формация сейчас – сказать трудно, должно быть, рублево-успенская: успеть побольше рублей спилить, а там трава не гори. С огнем все это и было связано. На Преображенском валу стоял дом, в котором случился пожар. Вообще-то там были и другие дома, и даже более древние, в которых тоже периодически что-то возгоралось с более существенными последствиями: в 1812 году, например, языки пламени уничтожили почти 70% всех московских зданий. Когда-то, еще в 30-х годах XVIII века, купцы-компанейщики, взявшие на откуп продажу водки (как и теперь), подняли на нее цену, а чтобы спиртное не провозилось в город вне застав, устроили вокруг всей Москвы деревянную стену. Но жители столицы значительную ее часть мигом растащили на дрова. Тогда Москву обнесли земляным валом со рвом, вдоль которого постоянно ездила конная стража. Каждый участок вала имел местное название: Бутырский, Преображенский и так далее. Но таможенную функцию вал и заставы выполняли недолго, поскольку бороться с паленой водкой бессмысленно – это все равно что дуть на луну. Поэтому с 1754 года внутренние таможни были отменены по всей России, а на московских заставах отставные солдаты проверяли лишь «подорожные». Если документы на право следования были в порядке – поднимали шлагбаум, пропуская экипаж или подводу. Но проезжать под шлагбаумом было небезопасно, он частенько обрушивался вниз, даже если не везли никакой водки. Еще Пушкин в «Дорожных жалобах», раздумывая над тем, откуда придет к нему смерть, писал:
Иль чума меня подцепит,
Иль мороз окостенит,
Иль мне в лоб шлагбаум влепит
Непроворный инвалид.
С водкой наша история также сопряжена, а еще и со шлагбаумом, потому что такова была фамилия-кличка главного персонажа. Захотелось ему побольше «зелени» срубить, а как – не знал. Это уже потом он стал паленое пойло гнать, а покуда промышлял мелочью, так, в райкоме комсомола отсиживался. Но тут школьный приятель Петя подвернулся, тоже какой-то инструктор.
– Шура! – говорит. – У меня есть дальняя родственница из Одессы. Бабла – немерено. Хочет в Москву перебраться. Ты заключи с ней фиктивный брак и пропиши, а она тебе и отвалит, сколько запросишь. Пока она будет квартиру себе подыскивать, вы и разведетесь, не пройдет и полгода. Жить-то она все равно покуда у меня будет.
Шура еще не был акулой капитализма, клюнул. Ударили по рукам, а через неделю появляется этакая лягушонка в очках. Не слишком-то она понравилась, но с лица воду не пить. Показала она Шуре деньги, правда, издалека, и говорит, что как только – так сразу. В смысле, после регистрации брака и прописки. Первые подозрения в его сердце закрались после оформления всех документов, когда она осталась ночевать в его квартире. Причем в самой лучшей из трех комнат.
– Чего это она, а? – спросил он у своего школьного приятеля. – Где деньги, Петя?
– Жди, Шура, – ответил тот. – Полгода пролетят быстро.
За эти полгода уже Советский Союз развалился, а лягушка-квакушка никуда съезжать не собирается. Развестись, впрочем, развелись. Но легче ли от этого? Соседкой она оказалась скверной, с бранчливым характером, всю квартиру какими-то тюками заставила да еще что-то подливала ему в суп.
Шура, не выдержав, пошел плакаться к своей старой подружке, с которой вместе еще в детский сад ходили, и совершенно неожиданно признался ей в любви.
– Не печалься так! – говорит ему эта подружка, смахивающая профилем на полевую мышь. – Дело поправимое. Мы ее из твоей квартиры вместе выжимать будем. Ты только женись на мне и пропиши.
А почему бы и нет? Сказано – сделано. Так в доме на Преображенском валу поселилась еще и мышка-норушка. Однако и у нее характер оказался не сахар, даже похуже, чем у первой жены в очках. В детском саду вела себя гораздо скромнее. Но ведь сколько воды утекло! А тут – уже совершенно другая эпоха, где все бесовское наружу и полезло. Каждый стал зубами щелкать.
Шура затужил еще крепче. Что ж дальше делать? Развелся он и с этой женой. А две бывшие супружницы подружились, вместе какие-то темные дела с тюками обделывали, да и жили в самых лучших комнатах, а у Шуры из всех щелей дуло. Дальше – больше. Лягушка вдруг вышла замуж за Петю, школьного приятеля, а детсадовская подруга привела в дом какого-то братка, похожего фигурой на ежика, и такого же злого и колючего. Шеи не было, одни плечи. Петя стал постоянно занимать у Шуры-Шлагбаума деньги – под будущий окончательный расчет, а ежик даже и не занимал вовсе, а просто брал все подряд, да еще и поколачивал хозяина, если спьяну под руку попадался. Совсем тяжелые времена настали.
Жили они таким образом, как в тереме-теремке: лягушка-квакушка, мышка-норушка, петя-петушок, ежик – ни головы не ножек и бывший комсомольский инструктор Шура. Жаловаться некому, но обидно. Иные уже нефтяными вышками владели, а он все никак свою жилищную проблему не решит. И понял однажды, что жить так больше нельзя. Надо идти по стопам партии. Пока еще какая-нибудь лиса или медведь в его квартиру не завалились. Пошел он ночью на злодеяние: облил стены теремка керосином, запалил спичку, но сам же потом и пожарных вызвал, помогал всю эту живность вытаскивать.
И очень уж ему с тех пор жечь понравилось. Следите за движением мысли? Затеял он бизнес на паленой водке, совместно с Петей, ежика взяли в охранники, мышку с лягушкой – в топ-менеджеры. Быстро поднялись на ноги, потому что Шура всех конкурентов пожег. Потом, правда, и этих своих представителей животного мира – тоже, чтобы лишнего не трепали. Прочим, кто мешал или под ногами путался, также опустил на голову шлагбаум. А вскоре его и самого сожгли, из огнемета. Но это уже совершенно другая история, неинтересная. И к Преображенскому валу никакого отношения не имеет.
