Вот уже без малого столетие феномен человека с усиками-антеннами будоражит умы и сердца ценителей, любителей, потребителей открыток с репродукциями работ Гения и прочих, кто так или иначе желает быть отчасти причастным.
Подводя итоги года календарного, проявление чересчур повышенного внимания к персоне, столь обожаемой, не будет считаться моветоном. Так, осень 2011 г стала настоящим подарком для тех, кому хоть немного не безразличен гений профанации, великий фокусник и эксцентрик ХХ века. Почтенная публика дождалась, озаренного фейерверком сложных цветосочетаний, момента, когда Дали посетил Москву.
Визит Дали в Москву поразил своей ангажированностью - более двух месяцев, все подступы к Пушкинскому музею были заняты очередью, серпантином овивающей здание. Пожалуй, Москва так встречала только Пикассо. Сложно было вычислить в этой очереди, кто фанат, кто начинающий Даливед, а кто зашел сюда случайно, «для галочки». В любом случае, сеньор Дали заслужил, чтобы каждый из гостей проникся его творчеством хотя бы для того, чтобы потом на протяжении промозглой зимы душу согревали харизматичные лучи испанского солнца сюрреализма.
В Москву Дали был привезен в таком идеальном соотношении, чтобы гость «вышел из-за стола с чувством легкого голода» и немедленно направился оформлять Шенгенскую визу, дабы в полной мере насытить раздразнившийся аппетит в стенах музея в Фигерасе.
Пушкинский же, в свою очередь, представил Гения не только в правильном количестве, но и во всех его ипостасях: как бога живописи и графики, как мастера искусства фотографии и как мага стереоскопических театральных экспериментов.
Выставочное пространство, помимо картин, наполнили сюрреалистическими образами, так часто гостившими в сознании художника. Фигерас любезно поделился с российской столицей любимыми образами маэстро: здесь и часы, стрелки которых застыли на роковой цифре - без десяти семь, открытые ящики и гигантские куриные яйца, в точности, как на крыше испанской обители Дали. Все было организовано с таким расчетом, что если сердца гостей еще не пылают страстями по Дали, то они как минимум дрогнут в попытке понять хитросплетения разума этого «кошмара искусства», коим принято считать Сальвадора в мире реалистов и прагматиков.
Феномен Дали необъясним, подобно бермудскому треугольнику. К нему, как и к его творчеству во всех проявлениях, невозможно относиться равнодушно. Его либо боготворят, либо ненавидят. Возможно, уже тогда, в начале 20-го столетия, Дали были известны секреты маркетинга,что было бы отнюдь не удивительно. Кто же он, Сальвадор Фелипе Хасинто Дали и Доме́нек маркиз де Пуболь?! Кто он, муза, чей обаятельный эпатаж имеет вирусный характер, а очарование беспечного нарциссизма давно уже является источником вдохновения для производителей брендов масс-маркета, художников, пародирующих его манеру в надежде на сотую долю его сладкого успеха и просто зрителей, заряжающихся настроением, разглядывая его тонконогих танцующих слоников? Или же он просто художник, которого озарила изящная муза своим прозрачным поцелуем?
О Дали невозможно говорить в прошедшем времени, о его работах не хочется говорить с налетом вещизма и предметности, ведь он очаровывает, даже находясь, увы, уже не с нами. Земля испанская рождает воистину эксцентриков, наделенных причудливым взглядом на простые вещи. И, возможно, Дали стал бы величайшим из актеров, но он выбрал иной путь.
Дали пытаются разгадать на протяжении десятилетий, с тех пор, как миру стало известно это имя. Умнейшие из умов тратят часы-недели-годы на тщательное изучение биографии художника. Книги с малейшим намеком на связь с ним, бьют рекорды продаж, но тайна популярности Дали так и остается тайной. Действует ли здесь принцип, что все самое сложное, чей витиеватый узор подобен венецианскому кружеву, оказывается простейшей из схем, стоит лишь потянуть за ниточку, кто знает… Но интересно понаблюдать путь эволюции Сальвадора, простого юноши из Кадакеса, до Гения, у ног которого распростерся весь мир. Возможно, если проследить за хитросплетениями становления Дали, то удастся понять рисунок его успеха. И здесь, наверное, будет уместно начать очередной из тысяч разговоров, посвященный разгадке популярности этого испанского шутника. Попробуем проследить путь Сальвадора Дали из нулевого километра тихой неизвестности до Олимпа славы, чья верхушка теряется из вида в объятиях мохеровых облаков.
Сын типичной испанской семейной пары начала ХХ века, превращающий свои параноидальные мысли в произведения искусства, всю свою юность мечтал быть признанным окружающими. Обычность семьи, в которой 2 мая 1904 г. появился на свет необычный ребенок, не стоит даже ставить под вопрос. Отец Дали был нотариусом на государственном служении в Фигерасе, и, подобно многим каталонцам того времени, был антимадридским республиканцем и атеистом. Мать же напротив, была католичкой и всячески настаивала на том, чтобы вся семья регулярно посещала церковь. В семье было двое детей. Сальвадор и его младшая сестра Анна-Мария. Родители очень их любили и позаботились о том, чтобы обеспечить им самое лучшее образование, которое им было доступно на тот момент. Но, не смотря на заботу и любовь, которыми были окутаны дети четы Дали, у маленького Сальвадора сложилось мнение, что родители любили вовсе не его, а его старшего брата, умершего за год до его рождения. Имело ли это место быть на самом деле, или это были одни из проявлений его параноидально-критического мышления, но такое утверждение появилось в 1976 г. в «Невысказанных откровениях Сальвадора Дали»
Наверняка, здесь стоит выказать солидарность и почтение теории Фрейда о том, что все проблемы берут начало в раннем детстве. Наверняка, психологи современности узрели бы в этом серьезные комплексы неполноценности и подвергли бы Сальвадора лечению, но кто тогда знает, что могло бы быть с историей, не будь в ней вписано сложнейшим каллиграфическим почерком имя Сальвадора Дали.
С самого детства маленьким гением двигало страстное желание быть не таким, как все. Он безусловно был умен, хотя был склонен утверждать обратное. Эксцентричность Дали не ведала границ еще в раннем детстве. Его рисунки и карикатуры, которые он оставлял на полях учебников и тетрадей, бесспорно были исполнены талантливо, хоть и преследовали всего лишь одну цель – развеселить сестру.
В то время, мастерство художника Дали помогал развивать друг семьи художник-пуантилист Рамон Пихо. Значительная часть юности Сальвадора прошла возле моря, в Кадакесе. Здесь, богатое воображение маленького художника постоянно подпитывалось мифологией и суевериями местного народа, тесным общением с рыбаками. Конечно же, это не осталось незамеченным в творчестве Дали, которое по настоящий момент окутано дымкой мистики и опутано паутиной загадок.
Уже с 17 лет Дали стал любимцем в творческих кругах Фигераса, именно тогда ему в голову пришла идея покинуть дом. При поддержке отца, он основал художественную студию в Мадриде. Так, В 1922 г. была открыта студия при Академии Изящных искусств в Сан-Фернанде.
Юношеская самоуверенность была в каждом мазке Дали, в каждый оттенок цвета он вкладывал свое гиперболизированное желание быть лучше других, быть не таким, быть бунтарщиком и первооткрывателем, срывающим овации восхищенной публики. Естественно, на жизневосприятие Дали имели влияние персоны, с которыми он познакомился в Мадриде. Одним из таких друзей, стал Габриель Гарсия Лорка, поэт, с которым Дали связывала не только дружба, но и несколько успешных коллабораций. Дали и Лорка были очень близкими друзьями, такими близкими, что в 1926 г. было опубликовано стихотворение «Ода Сальвадору Дали», а в 1927 г Дали разработал декорации и костюмы для постановки «Марианны Пи-неды», которая имела ошеломляющий успех у публики.
Дуэт «Лорка и Дали» с легкостью бросал вызов обыденности, канонам общественности, стараясь разрушить рамки догматических доктрин буйством своего воображения. В какой-то момент такая свобода мышления привела Дали к тому, что он отказывался принимать классические методы Академии Изящных искусств Мадрида, откуда, к слову сказать, он был исключен в 1926 г.
В те годы Дали находился в поиске своего собственной манеры. Он пробовал себя во всех стилях, преобладавших тогда на мольбертах и в мастерских Парижа. Он подражал Пикассо и Жоржу Баку, создавая картины в стиле кубизм, пробовал себя в импрессионизме. Так, к примеру, Дали-импрессиониста можно встретить в «Автопортрете с шеей Рафаэля». Ищущему свой стиль Дали, была не свойственна боязнь экспериментов - недуг, время от времени присущий всем великим мира сего. Он поступал так, как считал правильным, здесь и сейчас. Именно поэтому сложилось впечатление, что Дали никогда не боялся промежуточных состояний своей манеры, он принимал себя любым, не стесняясь образов, которые его вдохновляли. Он был открыт для цвета, всегда исследовал новые фактуры, формы, которые подсказывало воображение.
Поступкам и мышлению Дали был свойственен дуализм. Так, с одной стороны, это был человек абсолютно открытый для всего нового, готовый пробовать и экспериментировать, ради признания общественностью, а с другой стороны он был совершенно замкнут, привязан к Кадакесу и абсолютно не готовым менять привычный антураж родной провинции на возможность присвоить себе весь мир. Даже в те минуты, когда для поддержания статуса Сальвадор вынужден был путешествовать, он с тяжелым сердцем расставался с Каталонией, что несомненно является еще одним доказательством знаменитой абсурдности Дали.
Так, оправдывая дуальность мыслеоборота, помимо импрессионистов, огромное влияние на Дали произвело искусство фламандских мастеров. «Для начала научитесь рисовать и писать, как старые мастера, а уж потом действуйте по своему усмотрению - и вас будут уважать». Именно эту мысль он привез из поездки в Брюссель. В то время, у Дали был период полнейшего отсутствия интереса к развитию и усовершенствованию новых подходов и техник. Его так потрясли совершенство манеры и глубина смысла, которые были достигнуты художниками ренессанса, что он отказывался воспринимать что-либо еще, кроме этой удивительной живописи, напоенной ювелирным вниманием к деталям.
После изгнания из академии, художник продолжал поиски своего собственного стиля, будучи тотально преданным убеждениям фламандских живописцев. Этот период знаменит картиной «Фигура девушки на скале» (1926 г.), где он изобразил свою сестру. Визуально, работа могла восприниматься, как копия стиля Пикассо, но по духу, это был «Стиль Дали»- реалистическое изучение перспективы. Это были первые шаги Дали-сюрреалиста, Дали, нашедшего свою уникальную манеру.
До 1929 г. Дали был полностью поглощен восхищением мастерами Ренессанса, но в 29-м, он получил приглашение, проигнорировать которое он не смог.
Друг Бонюэль пригласил Дали в Париж для работы над сюрреалистическим фильмом «Андалузский пес». Кадры «Пса» узнаваемы и символичны. До сих пор зрителя шокирует сцена, где человеческий глаз разрезается пополам. Сегодня этот фильм является классикой сюрреалистического кинематографа. Это короткометражный фильм, созданный с целью задеть за живое, шокировать буржуазию, а также высмеять принципы авангарда, является одним из многих доказательств, что творчество Дали не ограничивалось только лишь изобразительным искусством. Творчества в художнике было настолько много, что он желал заполнить все пространства, заполнить своим видением все возможные ниши. Дали было, что сказать своим искусством. Ему было, что сказать настолько, что до сих пор, его слушают и слышат.
За «Андалузским псом» последовал «Золотой век», который был воспринят критиками с восторгом.
Не смотря на то, что «Золотой век» стал яблоком раздора в творческом союзе Дали-Бонюэль, это совместное творчество оставило глубокий след в сознании Дали. Именно с это момента начался Дали - великий гений сюрреализма.
Если сравнивать сюрреалиста Дали с другими мастерами этого жанра, такими как Макс Эрнст, Хоан Миро, Андре Массон, то разницу можно прочувствовать уже начиная с «мотивов». Современные сюрреалисты того времени исследовали подсознательное, пытались освободить свой разум от сознательного контроля. Они позволяли своим мыслям стихийно всплывать на поверхность, затем, словно сливки, они собирали образы, выплескивая их на холсты. Подход же Дали был в корне иным. Дали писал образы знакомые: здания, лошадей, но позволял своему сознанию выступать связующим элементом, так и возникали немыслимые сюрреалистические композиции. Каждая из его сюрреалистических работ является гротеском, где образам позволительно плавно перетекать из одного в другой. Так, на холстах конечности становятся рыбами, а туловища женщин - лошадьми. Манера Дали ассоциируется с монологом, где все слова просты и понятны, но выстроены в ряд абсолютно без ограничения и каждое само по себе, ровно как и в монологе в целом, выражает свою собственную идею, окрашено своим собственным смыслом.
Именно этот метод будет назван впоследствии параноидально-критическим, хотя Дали всегда утверждал, что сумасшедшим он не является.
1929 г стал для Дали судьбоносным, не только потому, что он обрел свой стиль, и успел дебютировать в кинематографе, но еще и потому, что именно тогда состоялась знаменательная встреча с музой. Музой по имени Гала. Так, путь Дали - гениального художника превратился в путь дали - тотального Гения.
Гала Элюар – урожденная русская Елена Делувин-Дьяконова, персона, образ которой неразрывно связан с образом Дали.
Гала была почти на 10 лет старше его, тогда еще простого молодого человека из маленького городка на севере Испании. Она казалась Дали утонченной, самоуверенной дивой, вращавшейся в высших художественных кругах Парижа. Дали был поражен ее красотой, и был настолько подвержен влиянию ее магической энергетики, что каждый раз в ее присутствии вел себя подобно 15-летнему юнцу, разражаясь смущенным хихиканьем, впадая то в багровый румянец, то в снежную бледность.
Дали писал: «Первый поцелуй, когда столкнулись наши зубы и сплелись языки, был лишь началом того голода, который заставил нас кусать и грызть друг друга до самой сути нашего бытия».
Встреча с Галой стала для Дали неистовым сексуальным освобождением, которое проявляется в образах на его полотнах: каннибализм, отбивные котлеты на теле человека и т.д. Дали и Гала нашли способ быть вместе - они сбежали. Сбежали от суеты, от мужа Галы Поля Элюара, сбежали от себя, принадлежащих обществу, к себе, принадлежащим лишь друг другу. Они заперлись в замке Кари-ле-Руэ, в предместьях Марселя, отрезав себя от внешнего мира. Это бегство продолжалось, пожалуй, всю их совместную жизнь, даже тогда, когда известность Дали приобрела масштабность и скандальность.
Любовь Дали к Галле была на грани одержимости. Как утверждали современники, реакцией Галы на это чувство были слова: «мальчик мой, мы никогда не расстанемся». И она сдержала свое слово, поверив в дар Дали еще задолго до того, как он стал тем, чьи усы узнаваемы даже без лица. Гала была не просто менеджером Дали, она была его ангелом-хранителем, оберегавшим Гения в Дали, подобно тому, как берегут хрустальную вазу тончайшей работы.
Жизнь Дали до встречи с Галой можно было бы охарактеризовать очень просто: «Путь к себе», но встретив ее, он раскрылся подобно тому, как распахивают свои лепестки бутоны цветов весенним утром. Присутствие Галы в его жизни пробудило в нем бесконечный источник фантазии, одарив его безудержной энергией творчества. Это был период, когда личный сюрреализм в Дали полностью доминировал над общепринятыми канонами, установленными в этом жанре.
«Сюрреализм-се муа», утверждал художник, подчиняющийся отныне только своим установкам. Отныне у Дали было несколько путей, следуя которым он мог выпускать вдохновение из подсознания: фрейдистско-сексуальная тема, параноидально-критический метод и теория современной физики. Он взбалтывал и смешивал свои мысли, дополняя этот коктейль различными ингредиентами «по вкусу». Дали, подобно астронавту в свободном полете, блуждал в им самим же созданной вселенной. Это состояние было его собственной гармонией.
С момента встречи и всегда Гала была рядом с Дали: физически, в мыслях, образах, на его полотнах. Например, в картине «Сон кладет свою руку на плечо человеку» (1932 г) гала изображена в виде мечты, голова которой сделана из цветов. Возможно, Гала была величайшей из женщин, став для обоих своих мужей музой, перманентно вдохновляющей их на творчество.
Гала редко высказывала свои взгляды и мнения, однако, она всегда давала понять Дали-Гению, что любой способ проявления его художественного Я априори обречен на успех. С каждой минутой союз Гала-Дали становился все более известным, все более коммерческим. Вскоре, Кадакес сменился Соединенными штатами, а Дали был вынужден смириться с новым статусом. Нового себя он выразил в картине «Метаморфозы Нарцисса».
В этой картине Дали отобразил свое видение мифа о Нарциссе, интерпретировав его в историю собственного превращения в Гения через Галу. Именно этой картиной он рассказал миру о том, как, по его мнению, он стал тем, кем он стал.
О великом Гении Сальвадоре принято говорить. Принято говорить много, долго, спорить, защищать, осуждать, ненавидеть его и тут же восхищаться. К великому Гению позволительно испытывать такую же широкую палитру эмоций, какая была в его мастерской. Непозволительно лишь испытывать равнодушие, безликое и бесцветное, абсолютно не имеющее ничего общего с блистательным обладателем лакированных усов.
Каталонцы, характеризуя себя, употребляют слово «seny». Перевести «seny» дословно сложно, но смысл, который в него вкладывают, понять очень легко: «seny» житейская мудрость, особая каталонская рациональность. В каталонском есть еще одно слово, «Rauxa», которое неразрывно связано с «seny». «Rauxa» означает «расслабляться, следовать за своими эмоциями». Так, в Каталонии появился Сальвадор Дали, в котором «rauxa» возобладало над «seny». Но этот человек, с поразительными усами и лихорадочно сверкающими глазами не был бы великим «rauxa», если бы рядом с ним не было его восхитительной «seny» Галы. Возможно, секрет оглушительного успеха Дали элементарно просто и заключается в гармонии?! Гармонии личностной, невидимой нитью связывающей воедино ощущение самого себя в своем теле, со своим течением мыслей и вспышками эмоций. Союз Гала-Дали явил миру то идеальное соотношения качеств в людях, которые возникли в жизни друг друга, когда каждый их вдох и выдох синхронны, каждый вдох и выдох приближают их к еще более чистому ощущению гармонии своего одного на двоих Я.
