Школьные годы
Заметки относятся к школьному образованию и культурной жизни еврейского населения Литвы
Я рос в обособленном еврейском обществе, в котором господствовал национальный дух, а религия играла менее важную роль. Основным разговорным языком был идиш, а возрожденный и обновленный древнееврейский язык (иврит) пускал все более глубокие корни. В период между двумя мировыми войнами это общество существовало во всех восточноевропейских странах, за исключением, конечно, коммунистического Советского Союза. Его черты наиболее резко были выражены у нас в Литве. Во всех некоммунистических странах Восточной Европы процесс культурной и языковой ассимиляции евреев был медленный, причем в Литве этого процесса, пожалуй, совсем не было. Катастрофа практически разрушила нашу своеобразную культуру и, что наиболее существенно, стерла с лица земли еврейское общество Восточной Европы, уничтожив большинство его членов. Таким образом, я вырос в мире, который впоследствии, подобно сказочной Атлантиде, исчез. В местах, где наш мир раньше находился, в настоящее время трудно найти даже следы, которые подтвердили бы его существование и, тем более что мы жили в нём полнокровной жизнью. Наш мир уничтожен до основания, и невозможно представить себе условия, в которых он смог бы возродиться. Поэтому важны любые свидетельства о том, как мы (имею в виду отдельных лиц, семьи, народ в целом) жили в период, предшествовавший Катастрофе европейского еврейства. Я в то время учился в начальной, а затем в средней школе, вследствие чего настоящее свидетельство относится, в первую очередь, к моей учебе. Надеюсь, что оно поможет создать представление о повседневной жизни и духовном мире евреев того времени и тех мест.
Подавляющее большинство еврейских детей в Литве учились в учебных заведениях, в которых преподавание велось на иврите. Начальные (народные) школы с ивритом в качестве языка преподавания были практически везде, где жили евреи. Ивритских гимназий на всю Литву было около 15. Некоторые ивритские гимназии были религиозными. Наряду с гимназиями в Литве были и ивритские прогимназии. Сравнительно небольшая часть детей посещала школы и гимназии, где обучение велось на идиш. Таких гимназий было всего две (с 1933 года – одна). Хедеры, через которые в царское время проходили почти все еврейские мальчики, сохранились и в независимой Литве, но популярностью они не пользовались. Родители предпочитали направлять своих детей в школы. В Литве был ряд знаменитых йешив, готовивших раввинов для всей еврейской диаспоры. Однако удельный вес йешив в системе еврейского образования был небольшой, намного меньше, чем в современном Израиле. Были в Литве евреи, посылавшие своих детей в русские (в первые годы независимости Литвы) и немецкие (до 1933 года, когда в Германии к власти пришел Гитлер) учебные заведения. Еврейская молодежь училась и в государственных литовских гимназиях. В них, в отличие от частных гимназий нацменьшинств, обучение было бесплатное. Это, естественно, было важным фактором, склонявшим некоторых родителей в пользу литовских учебных заведений. В небольших городах, где не было еврейских гимназий, еврейские дети после окончания ивритских начальных школ нередко продолжали учиться в местных литовских гимназиях. Преподавательский уровень литовских учебных заведений был, как правило, достаточно высокий. Встречались и евреи, предпочитавшие нееврейские гимназии еврейским (ивритским) по идеологическим причинам. Речь идет о людях, чуждых и даже враждебных сионизму и возрождению иврита. В последние годы перед оккупацией Литвы Советским Союзом в Ковно (Каунас) существовало еврейское учебное заведение с преподаванием на литовском языке.
Я учился в ивритской гимназии моего родного города Шавли (Шяуляй). За два года до отмены обучения на иврите гимназии было присвоено имя Х.-Н. Бялика. В гимназии было около 300 учащихся. В городе были еще две еврейские школы, в которых учились дети до 13-летнего возраста. В одной из них преподавание велось на иврите, в другой – на идиш.
Расскажу подробнее о нашей гимназии.
Как уже указано выше, обучение было платным. Дирекция и родительский комитет гимназии определяли размер платы за учебу каждого ученика, учитывая материальное положение его семьи. Плата за учебу колебалась в широких пределах – от нуля до действительно крупных сумм. Наша семья относилась к тем, кто платил больше всех. Отец, бывало, роптал по этому поводу, но никогда в семье не было речи о переводе детей в другое, более "дешевое " учебное заведение. Срок обучения в нашей гимназии был 11 лет, из них 3 года в подготовительных классах (מכינות) и 8 лет собственно в гимназии. В основе программы обучения лежала программа российской гимназии досоветского периода. Естественно, что эта программа была модифицирована с учетом национальной специфики и местонахождения гимназии. На иврите велось преподавание всех дисциплин, кроме, конечно, литовского и иностранных языков. Хотя использование иврита в светском учебном заведении было относительно новым явлением, учителя не испытывали особых трудностей при передаче учебного материала учащимся (по крайней мере, таково моё впечатление). Надо сказать, что ученики, родной язык которых был идиш, хорошо воспринимали преподавание на иврите. В четвертом и восьмом (последнем) классах гимназии из-за предстоявших государственных экзаменов (их называли "депутатскими ", потому что они проводились в присутствии депутата – представителя Министерства просвещения Литвы), которые велись на литовском языке, учителя переходили с иврита на этот язык. В гимназии изучались два иностранных языка. Первым из них, как в большинстве других ивритских гимназий Литвы, был немецкий. Вторым иностранным языком в нашей гимназии по решению родительского собрания был русский. В других ивритских гимназиях Литвы в мое время русский язык не изучался, обычно предпочтение отдавалось латыни. Требования по всем изучавшимся языкам были довольно высокими. В старших классах и на государственных экзаменах после восьмого класса по ивриту, литовскому и немецкому языкам мы писали сочинения на свободную тему, по русскому языку – пересказ литературного произведения. Изучение в гимназии четырех языков ученики принимали как должное и не жаловались, что необходимость их освоения причиняет им (ученикам) какие-либо неудобства. Противники обучения детей нацменьшинств на их родном языке иногда утверждают, что это лишает выпускников школ равных возможностей при поступлении и в ходе учебы в высших учебных заведениях, поскольку в них пользуются государственным языком, а выпускники школ нацменьшинств им недостаточно владеют. Практика ивритских гимназий Литвы опровергает эту точку зрения. Каждый из нас, выпускников этих гимназий, при вступлении в жизнь сталкивался с различными препятствиями. Многое нам мешало, но никак не то, что первые сведения о мировой истории или алгебре мы получили на иврите. Сам я ни в литовском, ни в русских ВУЗах, студентом которых мне пришлось быть, не встречался с трудностями при пользовании языками, на которых меня в этих ВУЗах учили. Кстати, этот же наш опыт указывает на несостоятельность аргументации в пользу распространенного у евреев многих стран стремления к полной языковой ассимиляции.
Изучение языков сопровождалось изучением литературы – еврейской, литовской, немецкой и русской. На уроках иврита и литовского языка внимание уделялось также мировой литературе.
К гуманитарным дисциплинам, которым в гимназии придавалось особое значение, относилась история. Всемирную историю проходили в два тура – в начальных и старших классах. Ясно, что во втором туре подход к историческим событиям был намного более глубокий, чем в первом туре. Отдельно изучалась история Литвы. Довольно важным предметом была география – география Земли, Литвы и Палестины.
Серьезным предметом был Танах (Ветхий Завет). Подход учителей к Танаху был научный, исторический. Изучалась древняя история евреев. Такая цель, как приобщение учеников к религии, не ставилась. Мы в гимназии не получили никакого представления о молитвах и, к сожалению, также о Талмуде. Вместе с тем в гимназии, как и во всех других еврейских учебных заведениях, время школьных каникул (кроме летних) определялось датами еврейских праздников.
Из математических дисциплин до четвертого класса гимназии изучалась арифметика, а в старших классах – алгебра, геометрия и тригонометрия. Уже после окончания гимназии я понял, что подготовка, полученная нами по математике, была вполне приличной. Этого нельзя сказать о подготовке по физике. При изучении физики не выполнялись экспериментальные работы и не проводились расчеты (не решались задачи). Поэтому представления, которые давались в гимназии о физике, были недостаточно конкретные, даже немного отвлеченные. Химии в виде самостоятельной дисциплины в нашей программе вообще не было. Химия рассматривалась как глава физики, и мы изучали ее основы только в течение трех месяцев. В младших классах мы проходили природоведение. Уроки природоведения были посвящены, в основном, ботанике. Немало часов учебной программы занимали уроки музыки, рисования и физкультуры. Последний предмет почему-то назывался התעמלות (гимнастика). В последнем, восьмом, классе изучались также дисциплины, посвященные формальной логике и строению Вселенной.
В связи с тем, что начальное и среднее образование на иврите было сравнительно новым явлением, положение с учебниками и учебными пособиями было у нас далеко не блестящим. Оригинальных учебников на иврите было мало. По математике мы пользовались русскими задачниками в переводе на иврит. Лучше обстояло дело с учебниками на литовском языке. Я добрым словом поминаю изданную в Праге хрестоматию по русскому языку (что эта книга была замечательной, я понял только после окончания гимназии, живя в России и вплотную столкнувшись с русской культурой).
Недостаточная обеспеченность учебной литературой требовала от учителей больших усилий, проявления инициативы и творческого подхода при передаче учебного материала учащимся. Мне кажется, что наши учителя неплохо с этим справлялись. Педагогический коллектив гимназии состоял, в основном, из людей способных, знающих и добросовестных. Многие учителя активно участвовали и в воспитательной работе. Они возглавляли экскурсии учеников в другие города, организовывали походы на природу в Лаг Баомер и другие знаменательные дни. На Хануку и Пурим учителя готовили веселые вечера, силами учеников ставили замечательные представления. Запомнилось красочное шествие учеников по главной городской улице, проведенное в один из праздников Пурим. Проводя все эти мероприятия, учителя проявляли фантазию, остроумие и, я бы даже сказал, мастерство. Почти все учителя были активными сионистами, большинство из них придерживалось левых взглядов. Перед выборами делегатов на Сионистский конгресс они агитировали (разумеется, не нас, молодежь, а взрослых) за партию ЦС (сионисты-социалисты). Только двое из ведущих учителей не были политически активны. Процессы просвещения и воспитания в гимназии были проникнуты любовью к еврейским национальным ценностям, внушалось сознание того, что наше будущее в стране праотцев.
В настоящее время в Израиле нередко слышишь, что молодежь оторвана от своих национальных корней, а причиной отрыва является получаемое ею недостаточно религиозное воспитание. Так утверждают религиозные деятели, претендующие на то, чтобы считаться единственными носителями еврейства (יהדות). Эти взгляды опровергаются историей евреев Литвы, большинство которых в последние двадцать лет перед Катастрофой получили образование и были воспитаны в системе светских ивритских учебных заведений. Пережившие Катастрофу евреи Литвы остались евреями не только формально, но и по убеждению, причем совершенно независимо от того, соблюдали они религиозные обряды или нет.
Часть моих учителей были выдающимися личностями. Не сомневаюсь, что в более благоприятных условиях они, будучи государственными деятелями, учеными или писателями, добились бы больших успехов и широкой известности. О наиболее примечательных личностях среди учителей нашей гимназии я расскажу подробнее.
Люди преклонялись перед нашим директором Мордехаем Рудником. Особое восхищение вызывал его организаторский талант. Работая без внешней помощи (имею в виду государственные и другие дотации), было нелегко поддерживать более или менее высокий уровень обучения, содержать помещение гимназии (большое и удобное здание в центре города) и обеспечивать учителей заработками, которые позволяли им достойно прокормить свои семьи. Рудник со всем этим справлялся. Дисциплину в гимназии он поддерживал железной рукой. Все учащиеся приходили в гимназию в ученических формах, мальчики были всегда пострижены почти наголо, ученики соблюдали запрет на появление на улице поздно вечером. Рудник активно боролся с курением учеников. Он свел до минимума деятельность в гимназии молодежных политических организаций, причем независимо от их идеологической направленности. Рудник уделял много внимания сионистскому воспитанию молодежи. Он вместе с другими учителями организовывал вышеупомянутые культурные мероприятия. Однажды, не помню по какому поводу, он собрал старшеклассников для коллективного принятия присяги верности Иерусалиму как символу еврейства. Мы тогда поклялись: "если забуду тебя, Иерусалим, да забудется моя правая рука". Несмотря на свою занятость, Рудник еженедельно обходил все классы и подводил итоги, сколько каждый ученик набрал (купил) марок קרן קיימת לישראל (Израильский национальный фонд, основной задачей которого в то время был выкуп земельных участков у палестинских арабов). Посчитав количество марок, собранных отдельными учениками или всем классом, Рудник тут же мог произнести фразу, относящуюся к данному ученику или классу. При этом счет букв, составляющих слова этой фразы, по их числовым значениям точно соответствовал количеству собранных марок. (Каждая буква еврейского алфавита имеет определенное числовое значение. Превращение слова или предложения в число, как и перевод суммы (числа) в слово или осмысленное предложение, называется гематрией). Выполняя этот пересчет, Рудник проявлял феноменальную способность. Судьба нашего директора была тяжелой. Уже в начале советской оккупации Литвы в 1940 году Рудник был надолго арестован, очевидно, как активный сионист. После вторжения в Литву немцев в 1941 году Рудник вновь оказался за тюремной решеткой. В тюрьме его долго не держали. Как и многие другие евреи, включая главных раввинов города, вскоре Рудник был расстрелян. Исполнителями убийств, а может быть, и их инициаторами, были литовские пособники гитлеровцев.
Учителями иврита, Танаха, еврейской и мировой литературы были Аарон Франк и Йгошуа Гринберг, люди с широким кругозором, известные как писатели и литературоведы. Франк сочинял рассказы и поэтические произведения, а также переводил на иврит шедевры мировой литературы. Мне запомнился сделанный Франком перевод поэмы Лермонтова "Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова". На уроках литературы Франк одинаково глубоко и вдохновенно разбирал трагедии Шекспира и повести Менделе-Мойхер-Сфорима. Уроки Франка и Гринберга были рассчитаны на лучших учеников, которые, в свою очередь, ценили своих учителей, уважали и любили их. Личная судьба Франка и Гринберга была трагичной и обычной для евреев Шавли. Оба пережили гетто и были отправлены в концлагерь на территории Германии, где и погибли.
Историю вел доктор Элиэзер Йерушалми (Ерусалимский). Он был видным специалистом в своей области. Йерушалми обладал способностью излагать материал в доступной форме и заинтересовывать слушателей. Что Йерушалми был хорошим историком и незаурядным человеком, подтверждается его судьбой во время и после немецкой оккупации. Волею обстоятельств Йерушалми оказался летописцем Шавельского гетто. Дневник, который он вел в гетто, является свидетельством страданий, перенесенных евреями города, и обладает большой исторической ценностью. Этот материал фигурировал на Нюренбергском процессе гитлеровской политической и военной верхушки. При ликвидации гетто Йерушалми удалось избежать депортации в Германию. В Литве он надолго не задержался, и при первой возможности покинул ее. В Израиле Йерушалми издал ряд книг о судьбе евреев города в годы второй мировой войны. Труды Йерушалми, в которых собран огромный фактический материал, отличаются также своим высоким художественным уровнем. После его кончины в Хайфе его именем были названы улица и библиотека. (Будучи уже в Израиле, от вдовы Йерушалми я узнал, что он был двоюродным братом Леона Юриса – автора знаменитой книги "Эксодус").
Учителем литовского языка и литературы был Хацкель Лемхен. Уже в то время было известно, что Лемхен является одним из крупнейших знатоков литовского языка. На уроках мировой литературы он, бывало, держал перед собой текст произведения на языке оригинала или в русском переводе и зачитывал его по-литовски. Запомнилось, что таким путем он знакомил нас с "Тартюфом " Мольера. Мгновенные и четкие переводы Лемхена вызывали восхищение слушателей. Ученикам, конечно, повезло с Лемхеном. Вместе с тем, необходимо отметить, что рамки гимназии были слишком тесны для него, как специалиста по литовскому языку. В независимой Литве не нашлось другого применения знаниям и способностям Лемхена. Профессионально он расцвел только в послевоенной, советской Литве. Потеряв во время немецкой оккупации своих двух замечательных мальчиков, он вернулся из немецкого концлагеря в Литву и занялся составлением и изданием литовских словарей. Эти словари были хорошо знакомы жителям Литвы, и Лемхен пользовался почетом и уважением. Если в послевоенное время мой собеседник - литовский интеллигент - узнавал, что я учился у Лемхена, то он часто находил нужным выразить свое преклонение перед последним как специалистом. Приблизительно в 1970 году Лемхен опубликовал в виде книжки свою давнюю рукопись о литовских корнях в языке идиш. В восьмидесятые годы, приезжая в Вильнюс, я навещал Лемхена и испытывал удовольствие от общения с ним. Я, в частности, убеждался, что лингвист он от Бога.
Учителя нашей гимназии, будучи хорошими, а нередко даже превосходными специалистами в своих областях знаний, в целом, были посредственными педагогами, что в определенной степени было обусловлено молодостью системы светского еврейского образования, отсутствием у учителей преподавательского опыта, а в учебных заведениях – педагогических традиций. Учителя квалифицированно и интересно вели занятия, но обычно не считали своей обязанностью помочь отдельно взятому ученику, подтолкнуть и направить на правильный путь слабого ученика. Недостаточная забота о подготовке учащихся была одной из причин провалов на вышеупомянутых депутатских экзаменах. Большая часть учеников не выдерживала экзамены, и процент учеников, оставленных на второй год после четвертого и восьмого классов, был высокий. Необходимо отметить, что основной причиной неудач на экзаменах было свирепствование депутатов-антисемитов, ставивших своей целью расправу с учениками еврейской гимназии. Когда я кончал четвертый класс, депутатом был директор местной литовской мужской гимназии Картанас. Он и его помощники нагоняли страх на 13-14 –летних детей и добивались, чтобы число неудовлетворительных оценок на экзаменах было максимальным. Картанас и его команда, конечно, придирались к нам, но нельзя сказать, что они полностью игнорировали фактический уровень знаний учеников. Более подготовленные ученики легче преодолевали заслоны, которые ставили экзаменаторы. Полагаю, что учитывая обстановку на экзаменах учителя должны были предварительно больше заниматься с учениками, даже "натаскивать " их, готовить их психологически к необходимости преодолевать трудности, но этого всего не было. Вспоминаю второгодников, вместе с которыми мне приходилось учиться. Были среди них способные и даже талантливые юноши и девушки. И сейчас, подводя итоги прожитого, никак не могу допустить, что они не были способны справиться с недоброжелательством и враждебностью Картанасов. На моих выпускных экзаменах депутатом был директор местной литовской женской гимназии, фамилию которого я забыл. По специальности он был историк и, если не ошибаюсь, обладатель ученой степени, человек интеллигентный и объективный. Нормально вели себя на экзаменах и привлеченные им преподаватели математики, литовского языка и других дисциплин.
Итак, образование, которое давала наша гимназия, как и образование, получаемое в других школах, имело, наряду с большими достоинствами, досадные недостатки. Соответственно, деятельность наших преподавателей заслуживает не только похвалы, но и критики. Всё как у людей. Ученики гимназии тоже были такими же, как их сверстники из других школ: от очень способных до тупиц, от прилежных и ответственных до лентяев и безответственных. Они дружили и враждовали, любили и ненавидели друг друга, могли разделять чужую радость и завидовать ей, глубоко сочувствовать и злорадствовать в случае чужой беды....
Заканчивая рассказ о своей гимназии, отмечу, что вопреки своей молодости, всем трудностям, тяжелым условиям и Она, как и все светское образование на иврите в Литве, сумела показать свою жизнеспособность и эффективность. Я убежден, что не будь в тогдашней Европе агрессивных и кровожадных тоталитарных режимов, приведших к гибели европейского еврейства, моя гимназия, ивритское образование в Литве и вся наша национальная культура в Восточной Европе еще долго процветали бы.
Летом 1946 года я впервые после войны побывал в родном городе Шавли. В первый же день пребывания в нём я пошел к месту, где стояла гимназия. Здание оказалось основательно разрушенным от прямых попаданий снарядов или бомб. Целой оставалась передняя стена здания. Нетронутой была большая звезда Давида в верхней части стены, прямо над бывшим главным входом в гимназию. Я долго стоял на безлюдной улице, вспоминал минувшие годы, безвозвратно ушедших учителей и учеников гимназии, сердце разрывалось от боли, и из глаз текли слезы.
К событиям школьного периода моей жизни, от которых остались наиболее приятные впечатления, относятся экскурсии в нашу фактическую ("временную ") столицу Ковно (формально столицей считался город Вильнюс, в 1918 году захваченный Польшей) и в Понивеж (Паневежис). Эти поездки в 1938 – 1940 годах организовал наш классный руководитель Яков Авербух, учитель математики и физики. В экскурсиях участвовал весь класс. Поездка в Ковно, несмотря на небольшое расстояние от нашего города, представлялась нам как неординарное событие. Мы воспринимали ее, пожалуй, так же как современный школьник из Хайфы воспринимает поездку в далекую западноевропейскую столицу. В Ковно каждый из нас жил у своих родственников или друзей, но с достопримечательностями города мы знакомились все вместе. Мы много ходили по городу, побывали в музее, в театрах. По сравнению с нашим родным весьма серым Шавли столица блистала. Впечатляли ее широкие асфальтированные улицы, и в первую очередь, главная улица города – Лайсвес аллея. Не меньший интерес представляли старинные узкие улицы, которые были центром экономической жизни страны. Поражали в Ковно оригинальные особняки и богатые витрины магазинов. Понравилось обилие растительности в городе и нестандартные пейзажи в его пригородах и на его окраинах. Не случайно Ковно в тридцатые годы называли "Малым Парижем ". Во время пребывания в Ковно я впервые посетил оперный театр, в котором смотрел и слушал оперу "Риголетто " с участием лучших певцов республики.
В Понивеж мы всем своим седьмым классом поехали весной 1939 года. В этом городе мы были гостями учеников седьмого же класса местной ивритской гимназии, которых мы раньше не знали. Каждый из нас был гостем одного из наших новых друзей, в семье которого он ел и спал. Я попал к Осе Рабиновичу. Он и его семья понравились мне. Понивежцы принимали нас исключительно тепло. Стояли замечательные дни, и мы вместе с нашими гостеприимными хозяевами почти все время проводили на прекрасной понивежской природе. Мы познакомились с интересными ребятами и девушками. И каждый вернулся домой полный впечатлений. Меньше чем через год после нашего пребывания в Понивеже состоялся ответный визит понивежцев в Шавли. Я был рад встретить и принять у себя Осю Рабиновича. Жилищные условия нашей семьи позволяли мне поместить у нас еще одного гостя. Им оказался Лейб Давимас. Оба класса вместе отметили "стоденевку " (сто дней до окончания гимназии). Мой друг Герцль Гродник и понивежец Мейшик Айзенбуд выступили с проникновенными речами. Было торжественно, весело и хорошо. Хотя уже бушевала вторая мировая война и из Польши поступали сведения о зверствах гитлеровцев, мы все смотрели в будущее с оптимизмом. Но случилось худшее. Немного более чем через год большинства наших понивежских друзей, как и ряда учеников нашего класса, уже не было в живых.
Угрозу с запада, исходящую от Гитлера и исповедуемого им "национал-социализма ", я ощущал уже с детства. Я узнал о ней в возрасте 8-9 лет. Однажды, прогуливаясь с приятелями Йоске Бринт и Хлойне Сегалов в нашем городском парке, я от них услышал, что в Германии появился сумасшедший, ненавидящий нас, евреев, и грозящий расправиться с нами. Красочно рассказывая о Гитлере, мальчики странно улыбались. Так улыбаются не только дети, но и взрослые, испытывая страх и одновременно надеясь, что рассказанное или услышанное ими – источник этого страха, окажется всего лишь злой шуткой. Меня рассказ приятелей по-настоящему напугал. С годами мое чувство страха перед гитлеровской Германией усиливалось. После прихода нацистов к власти в Германии выступления Гитлера транслировались по немецкому радиовещанию. Я старался не пропускать речей Гитлера, в которых он рассказывал о кознях, которые якобы строят против Германии евреи-плутократы и евреи- большевики, а затем, изображая что-то вроде истерики, начинал выкрикивать угрозы в адрес этих мнимых врагов немецкого народа. Слушавшая Гитлера многотысячная толпа оказывалась охваченной экстазом и бурно демонстрировала преданность своему вождю. Я слушал Гитлера вплоть до 1941 года. Из года в год наблюдалась эскалация ненависти и подстрекательства. Было страшно подумать, куда это приведет. В 1936 году мои дядя Арон и тетя Дебора посетили Парижскую мировую выставку. Ехали они туда и обратно поездом через Германию, из которой они привезли номер самой антисемитской нацистской газеты "Der Stuermer". Я прочитал газету от начала до конца. По сравнению с материалами газеты, речи Гитлера казались мягкими, чуть ли не безобидными. Запомнились статьи о физическом вырождении евреев, о евреях-обманщиках, о стремлении евреев к мировому господству, о недозволенности половых контактов арийцев с евреями (Rassenschande). Очень тяжелое впечатление оставили антисемитские карикатуры. Через 30-50 лет после моего знакомства с гитлеровским Штюрмером, подобные карикатуры без конца появлялись в газетах Советского Союза. Зная, чем кончилась нацистская "критика " еврейства и евреев, я не мог оставаться безразличным к тому, что встречал в советских изданиях, и каждый раз при виде злобных и лживых выступлений советских авторов, я заново волновался.
Чем старше я становился, тем лучше я понимал, какая опасность висит над нами. Хотелось что-то делать, чтобы остановить продвижение зла, надвигающегося со стороны Берлина, но я, конечно, был бессилен. Собственно говоря, взрослые люди, люди со средствами, люди, умудренные жизненным опытом, руководители еврейских организаций и партий не только локального, но и мирового масштаба, не были в состоянии предотвратить то, что позднее случилось. Неверно, что люди недооценивали опасность и проявляли беспечность. Просто возможности противостоять или даже отойти в сторону были ничтожными. Правда, иногда также не хватало решительности. Только очень немногим удалось убраться подальше от Германии. Я не знаю, что в этом случае сыграло наиболее важную роль: дальновидность, волевые качества или, может быть, обыкновенное везение? Мы, учащиеся еврейской гимназии, сознавая серьезность положения, почти единодушно вняли призыву бойкотировать немецкие товары. Те из нас, кто занимался фотографией, перестали покупать фототовары фирмы "Agfa ", и все мы перестали ходить в кино на немецкие кинофильмы. Ясно, что наш бойкот для Германии ничего не значил. Не повлияли на нее также протесты и прочие действия организованной еврейской общественности. Мы могли надеяться только на то, что нацистская Германия, продолжая свою экспансию в Европе, будет остановлена и наказана, когда столкнется с сопротивлением ведущих европейских держав. Первого сентября 1939 года это началось. Я узнал о начавшейся второй мировой войне, сидя за школьной партой. Шел урок Франка. После начала урока появился опоздавший Хонце Савич, наш одноклассник, и сообщил о нападении Германии на Польшу и начавшейся войне. Доброе и мудрое лицо Франка засияло. Он сказал, что теперь враг (הצורר) получит по заслугам. Не скрою, я тоже так думал. Сейчас мы знаем, что Гитлер и Германия действительно были наказаны и проиграли развязанную ими войну, но мы также знаем, что наиболее пострадавшей стороной в этой войне оказались мы, евреи Европы. Треть нашего народа, его лучшая часть, была в ходе войны уничтожена.
В Литве евреи официально считались равноправными гражданами. Однако на деле в разных областях жизни существовала дискриминация евреев. Прием на работу в государственные учреждения был крайне ограничен. Было трудно поступить на учебу в высшие учебные заведения, особенно на медицинский и юридический факультеты. Имело место стремление вытеснить евреев с занимаемых ими позиций в торговле и ремесленном труде, встречались призывы к бойкоту торговых заведений и мастерских, принадлежащих евреям. От дискриминации больше всего страдало подрастающее поколение. Поэтому во многих семьях на повестке дня стоял вопрос об эмиграции молодежи в другие страны.
Отсутствие перспективы нормально устроиться в жизни на родине и неопределенность будущего, наряду с национальным воспитанием и угрозой со стороны нацистской Германии, обусловили желание многих молодых евреев перебраться в Палестину. Было известно, что иммигрантов на нашей исторической родине ждет тяжелая жизнь. Поэтому было необходимо уже в стране исхода начать готовиться к предстоящему перелому в жизни. Для этого служила "ахшара " (הכשרה), представлявшая собой процесс физической и идеологической (преимущественно в духе сионистского социализма) подготовки к эмиграции в Палестину и абсорбции в ней. Участвовавшая в "Ахшаре" молодежь обучалась рабочим специальностям, главным образом, сельскохозяйственным. В ходе прохождения "ахшары " ее участники жили в коммунах, расположенных в городах и сельской местности Литвы. Необходимо отметить, что ввиду сопротивления английских властей, не всем, планировавшим переселение в Палестину, удавалось осуществить это свое желание.
Для еврейской молодежи был актуален вопрос об эмиграции не только в Палестину, но и в другие страны. Однако, в тридцатые годы это удавалось лишь немногим, поскольку свободный мир, как правило, не принимал еврейских иммигрантов. Более гостеприимной, чем большинство других стран, была Южная Африка. Эмиграция литовских евреев в Южную Африку шла непрерывным потоком уже с конца 19-го века. Среди моих родственников, покинувших Литву до второй мировой войны, большинство оказались в Южной Африке. Если эмиграция в Палестину рассматривалась как общенациональное дело, и поэтому было хорошо организовано, то переезд в Южную Африку или любую другую страну было делом только самих отъезжающих и их родных.
Поскольку мы являлись в Литве национальным меньшинством, представляет интерес вопрос об отношении к нам коренного населения. Бытовой антисемитизм существовал всегда. Он был знаком нам с самого детства. Когда я еще учился в подготовительных классах, по дороге в гимназию и из гимназии я проходил мимо литовской начальной школы. Неизбежные встречи с учащимися этой школы нередко вели к стычкам, в которых проявлялась вражда к нам. Нападки на евреев были, в основном, словесные, слово žydas (еврей) произносилось с ненавистью и презрением. В 14-15 лет я столкнулся с физическим выражением враждебности. В то время я был футбольным болельщиком и ходил на футбольные матчи, проводившиеся на стадионе Маккаби – главном стадионе города. Там существовала своеобразная "традиция" – зрители-евреи вставали со своих мест за 5-8 минут до финального свистка и устремлялись к выходу из стадиона. Еврей, который досматривал матч до конца и покидал стадион вместе со всей публикой, рисковал получить подзатыльники от хулиганов, бегом обгонявших основную массу зрителей. Вообще, враждебные выпады против евреев исходили от незначительных по численности групп. С нееврейскими сверстниками мы как в детстве, так и в годы юности соприкасались очень редко. По существу, мы были изолированы одни от других, вплоть до того, что в возрасте 16-18 лет мы, взрослеющая еврейская молодежь, вечерами прогуливались по одной стороне главной улицы города, а литовская молодежь – по другой.
Нормальные отношения с неевреями, лишенные признаков национальной розни, у меня устанавливались, когда летом мы с братом и мамой выезжали в деревенскую местность или на курорт. Больше всего я общался с литовцами, но встречался также с поляками и немцами.
Как в рассматриваемый период времени евреи Литвы относились к религии? Известно, что по традиции иудаизм оказывает огромное влияние на повседневную жизнь евреев. В тридцатые годы, как и в прежние времена, большинство литовских евреев соблюдали законы Торы, заповеди и обряды. Так, не было принято в субботу работать и пользоваться транспортными средствами. Еврейские магазины и лавки в этот день были закрыты. Накануне субботы зажигались свечи. Соблюдалась кошерность принимаемой пищи. Вместе с тем имела место тенденция к менее строгому выполнению указаний, сформулированных в священных книгах. Её существование подтверждается, например, изменениями в отношении к синагоге и молению. В дни праздников синагоги были переполнены. По субботам же их посещаемость была намного меньше, а в будние дни – совсем незначительной. Мой дедушка молился, как положено, три раза в день, но у последующих поколений полное соблюдение этого обряда стало редким явлением. Другие примеры проявления упомянутой тенденции относятся к внешнему виду и одежде евреев. Вопреки традиции мужчины среднего возраста брили свои бороды. Бородатыми оставались лица преклонного возраста и служители культа. Верхняя одежда городских евреев (как мужчин, так и женщин) обычно была такой же, как и у прочего населения, На работе и на улице мало кто покрывал голову кипой. (Естественно предположить, что ношение на улице кипы исключалось, чтобы не афишировать еврейство в чужой и часто антисемитской среде. Но причина несоблюдения заповеди не в этом. Ведь мы, учащиеся еврейской гимназии, носили форменные фуражки, по виду и цвету отличающиеся от фуражек учащихся литовских учебных заведений, и это не вызывало отрицательных эмоций у коренного населения). Надевание на себя под верхней одеждой "малого талит" (талескотн на идиш, талит-катан на иврите) считается важной заповедью, обязательной не только для взрослых мужчин, но и для мальчиков. Указанный предмет представляет собой четырехугольную накидку с вырезом для головы и длинными кистями на всех четырех концах. Выполнение этой заповеди многими игнорировалось. (Дети и взрослые с торчащими из-под верхней одежды кистями встречались мне крайне редко).
В целом, к рассматриваемому историческому периоду образ жизни литовских евреев в большой мере стал светским. При этом определенная часть еврейского населения осталась ортодоксальной (в местечках больше, чем в городах). Разумеется, что ортодоксы не одобряли изменения в образе жизни большинства евреев. Кроме того, условно светские евреи и ортодоксы по разному относились к сионизму. Если основная масса первых придерживалась сионистских взглядов, то среди других преобладало несогласие с сионизмом. Таким образом, причин для распрей и столкновений было предостаточно. Однако, несмотря на указанные обстоятельства, стороны проявляли взаимную терпимость. Не было ни грубой безбожности, ни религиозного фанатизма. Не было стремления навязать другой стороне своё мировоззрение. Антагонизм между отдельными сионистскими течениями был более резким, чем противостояние светских и ортодоксальных евреев.
Как уже было отмечено выше, основным разговорным языком литовских евреев был идиш. В гимназии нас призывали перейти на иврит. Однако только небольшая часть гимназистов вняла этому призыву. Я лично говорил на иврите с соучениками и с братом, а с родителями, родственниками и знакомыми общался на идиш. Встречались семьи, в которых родным языком был русский, но их было очень мало. Так, среди семей моих одноклассников за все годы учебы были только две русскоговорящие семьи.
Торжество по поводу бар мицвы Моше – брата автора воспоминаний (1938 г.)
Заметки о нашей культурной жизни
Любимым занятием было чтение художественной литературы. В еврейских учебных заведениях были богатые библиотеки. В городах и местечках были библиотеки для взрослого населения. В библиотеке нашей гимназии, как и в других ивритских школах, книжный фонд состоял только из произведений на иврите. Преобладала переводная литература. Были популярны сочинения Жюль Верна, Майн Рида, Генрика Сенкевича, Вальтера Скота и других европейских писателей. Не меньше, чем приключенческая литература, молодежь интересовали книги о Палестине – Эрец Исраэль, в частности, о том, как иммигранты из Восточной Европы строят новые поселения, осушают болота и храбро защищаются от нападающих на них арабских соседей. Я с удовольствием читал произведения Авраама Мапу, в которых действие происходит в древнем Израиле. Годам к 13-15 появился интерес к произведениям классиков мировой литературы - Сервантеса, Достоевского, Толстого, Диккенса и многих других. (Я читал переводы этих книг на иврит или на литовский язык). Я не был безразличен также к прозе ивритских и литовских авторов. Из оригинальной ивритской литературы того времени мне больше всего запомнились автобиографические повести А. Гамеири (אביגדור המאירי ) о первой мировой войне.
Наши отцы, т.е. евреи старших поколений, в своем большинстве не были готовы к чтению книг ни на иврите, ни на литовском языке. Они читали на идиш, русском и немецком. В то время – в годы между двумя мировыми войнами - литература на языке идиш переживала свой расцвет. Писатели - уроженцы Польши, Румынии и других стран диаспоры, были широко известны и в Литве. На слуху были Шолом Аш, Ицик Мангер, Иосиф Опатошу, Йисроэл-Йгошуа Зингер (старший брат Ицхака Башевиса-Зингера), Зусман Сегалович, Мойше Фарбарович (под псевдонимом Урке Нахальник) и другие.
Вспоминаю большой книжный шкаф в нашей квартире. Начав интересоваться его содержимым, я узнал, что наша семейная библиотека состоит, в основном, из книг на немецком и русском языках, изданных до 1918 года. Мне они были мало доступны. С годами содержимое шкафа резко менялось: росло количество книг на иврите, вначале за счет книг для детей и юношества, а затем за счет вполне солидной литературы. В тридцатые годы в наши края приезжали видные писатели и общественные деятели из Палестины. Я помню визиты Бялика, Равницкого и З.Шнеера (не уверен, что последний прибыл из Палестины, он мог приехать и из другой страны). Посланцы (שליחים) выступали с лекциями, а также занимались распространением еврейского печатного слова. Они собирали местных "балебатим " (видных, состоятельных членов общины) и брали с них обязательства на приобретение ими издаваемых в Палестине книг. (Разве могли "балебатим " отказать самому Х.-Н. Бялику?). В обязательствах, а точнее, обещаниях, указывалась общая стоимость предстоящего заказа, а список книг составлялся позднее. Мой отец был обычно среди тех, кто давал обещание купить книги на приличные суммы. Конкретный заказ у нас в семье составлялся при моем самом активном участии. К сороковому году в нашей домашней библиотеке уже было много книг на иврите. Наиболее дороги были мне многотомные издания об истории евреев Греца и о мировой истории, если не ошибаюсь, Уэллса. Систематического пополнения библиотеки книгами на языке идиш не было. Лишь изредка приобретались в то время популярные издания. Мама время от времени покупала книги на русском языке. В 1937 году, когда широко отмечалось столетие со дня гибели Пушкина, она купила изданные в Советском Союзе сборники Пушкина и Лермонтова. Во второй половине тридцатых годов шкаф пополнился одной единственной книгой на немецком языке, изданной евреями в нацистской Германии, в которую я часто заглядывал. Называлась она (неточно) Lexikon des jūdishen Wissens (Словарь еврейских знаний). В самое последнее время, вплоть до июня 1941 года, я изредка вставлял в шкаф книги на литовском языке.
Мне жалко моей пропавшей первой библиотеки. При этом отлично сознаю, что потеря книг ровным счетом ничего не значит по сравнению с трагедией семьи и катастрофой всего народа в годы, последовавшие за описанным периодом моей жизни.
Сравнительно рано я пристрастился к чтению газет. Помню, что я начал регулярно просматривать газеты после убийства в Советском Союзе одного из руководителей этого государства – Кирова. Это событие произошло в конце 1934 года. Вначале я читал только "Идише Штиме " (Еврейский голос). Эта ежедневная газета издавалась в Ковно и была ведущей газетой на языке идиш в Литве. "Идише Штиме" была умеренно правой сионистской газетой, близкой к партии "Общих сионистов" (ציונים כלליים). Газета помещала обширную информацию о местных и международных событиях, подробно освещала жизнь в Палестине. Два корреспондента регулярно печатали материалы о жизни и проблемах еврейского ишува (не совсем точный перевод слова ישוב – население) в Палестине, критиковали английские власти, а также левое руководство ишува. В "Идише Штиме " публиковались статьи о международной политике, авторами которых были ведущие политические деятели и журналисты демократических государств. Эти статьи поступали в редакцию через информационное агентство и выходили в свет одновременно у всех клиентов этого агентства. В газете печатались пользовавшиеся популярностью репортажи из зала суда. Насколько я помню, в газете встречались и литературные произведения, юмористический материал, загадки и шарады. Газета "Идише Штиме" ежедневно выпускала вечерний листок под названием "Хайнтике найс" (Сегодняшние новости), Этот листок был менее солидным, чем основная газета. В ней в течение длительного времени печаталась детективная повесть об американских гангстерах, которую читали и стар, и млад – почти вся еврейская Литва. Кроме "Идише Штиме" в Ковно выходили и другие серьезные газеты на идиш, в частности "Дос Ворт" (Слово) – сионистско-социалистическая, и "Фолксблат" (Народная газета) – несионистская.
В возрасте 14-15 лет я, в дополнение к "Идише Штиме ", начал ежедневно читать литовскую газету "Lietuvos Žinios " (Известия Литвы). Это была либеральная газета, в осторожной форме проявлявшая критическое отношение к политике правительства республики. Международные события она освещала объективно и квалифицированно. В этой газете я не замечал антисемитских высказываний. Надо сказать, что при чтении некоторых других литовских ежедневных газет можно было иногда встретить претензии и почувствовать недоброжелательность к еврейскому меньшинству Литвы. Запомнилось хорошее качество печати в "Lietuvos Zinios". Публикуемые на страницах газеты фотографии были очень четкими, и я часто их вырезал.
Среди еврейской интеллигенции Литвы была распространена издававшаяся в Риге ежедневная русская газета "Сегодня ". В ней много внимания уделялось вопросам, представляющим интерес для евреев. Из-за недостаточного владения русским языком я ее не читал, но полистать ее иногда находил нужным.
Не могли не интересовать меня газеты на иврите, издававшиеся в Палестине. В Тель-Авиве в то время выпускались три крупные газеты на иврите: левая (гистадрутская, т.е. профсоюзная) "Давар" (зд. Слово), центристская "Гаарец" (Страна) и относительно правая "Габокер" (Утро). Разумеется, все они были сионистскими. Наиболее влиятельной и многотиражной была первая из указанных газет. Приблизительно в 1937 году я и мой друг Моня Мордель договорились вместе подписаться на одну из палестинских газет. Я предложил "Гаарец", но Моня настаивал на "Габокер", и я уступил. Кроме газеты "Габокер" я читал (в библиотеке гимназии) также "Давар". Я любил палестинские газеты и гордился ими. Я находил, что они интересны, а качество публикуемых в них материалов высокое. С другой стороны, я расстраивался, когда на первых страницах газет появлялись траурные сообщения о евреях – жертвах арабского террора. В палестинских газетах, впрочем, как и в "Идише Штиме" и в "Lietuvos Žinios", не замечалась тенденция к "желтизне" (погоне за сенсациями, публикации недостаточно проверенных материалов, увлечению сексом, громадным заголовкам и др.), часто встречающейся в современной прессе.
О высоком уровне газет моей молодости я с тоской вспоминал, когда жил в Советском Союзе, где приходилось довольствоваться газетами, целью которых было не информировать читателей, а "воспитывать " их в духе советской идеологии.
Первым журналом, который я регулярно получал, был издававшийся в Палестине детский журнал на иврите "Итонейну" (Наша газета). Я читал его от корки до корки и с нетерпением ждал поступления очередного номера журнала. Запомнилась печатавшаяся с продолжениями повесть о том, как ацтеки, стремясь отомстить европейским завоевателям за свои страдания, занимаются изменением направления Гольфстрима, отводят это течение от Северной Европы, что должно привести к похолоданию и резкому ухудшению европейского климата.
Последние абитуриенты (выпуск 1940 г.) гимназии им. Х.-Н.Бялика
По достижении возраста, когда уже хотелось чувствовать себя взрослым, я переключился с детского "Итонейну" на журнал для взрослых "Тейша баэрев" (Девять часов вечера). В этом журнале меня привлекали трогательные и остроумные короткие рассказы. В одном из последних прочитанных мною выпусков "Тейша баэрев" была карикатура, в которой выражалось недовольство тем, что евреи Палестины отмечают день Первого мая. Утверждалось, что этот день в последнее время праздновали только в трех странах: Советском Союзе, Германии и Палестине. Меня смутило, что у нас и у гитлеровцев один и тот же праздник. Пребывание же ишува в одной компании с СССР меня что-то не тронуло. Это было в 1939 или 1940 году.
Наша семья была постоянным подписчиком богато иллюстрированного и содержательного журнала "Идише Бильдер" (Еврейские картины) на языке идиш. Журнал издавался в Риге. Его ждали во многих еврейских домах. Особый интерес представляли приводившиеся в журнале редкие и оригинальные фотографии, изображающие картины еврейского быта в Восточной Европе.
Наряду с художественной литературой на идиш, в двадцатые и тридцатые годы наибольших успехов в своей истории достиг идишский театр, очень популярный среди евреев Литвы. Театральная жизнь была особенно интенсивной в Ковно, где постоянно выступали местные и зарубежные труппы. К нам в провинцию они тоже приезжали с гастролями. В постановках местных театров время от времени участвовали знаменитые актеры из Польши, США и других стран. Репертуар театров состоял не только из идишских пьес, но также из произведений драматургов, творящих на других языках, в том числе шли пьесы российских и советских авторов. Изредка на сценах появлялись театральные коллективы из Палестины, выступавшие на иврите.
Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #2(81) 2014 berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=81
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Starina/Nomer2/EZilberman1.php
