Мое поколение – поколение зачинателей,
и нам создавать государствоведение Израиля
от алеф до тав.
Зеэв Жаботинский[1]
…Глава, в которой будет рассказано о самом подвиге Жаботинского,
о его неустанной борьбе, о его вещем пророчестве, – глава эта будет
написана не историками, а поэтами из народа. Того самого народа,
которому настоящий путь его указал не элегантный Герцль,
не глубокомысленный Нордау, а непримиримый Жаботинский.
Дон-Аминадо[2]
Владимир Евгеньевич Жаботинский – величайший борец за возрождение еврейства и его родины – не перестает волновать историков и обычных читателей.
Он прекрасно знал восемь языков, считался блестящим оратором, сотрудничал с 803 периодическими изданиями, писал прозу, принадлежавшую к высшим достижениям русско-еврейской словесности[3], и стихи, слыл конгениальным переводчиком. В числе его талантов значится и то, что он был незаурядным художником[4].
В книгах, изданных нашим Научно-исследовательским центром, Жаботинскому посвящено 12 статей – намного больше, чем кому бы то ни было. Особый интерес из них представляет до сих пор малоизвестная информация покойного доктора юридических наук и сотрудника КЕЭ Якова Айзенштата, которую он привел в статье о Жаботинском-юристе. В ней рассказывается об учебе Жаботинского в Берне, Риме и получении диплома о высшем юридическом образовании в Ярославле, где он защитил диссертацию на звание магистра юридических наук на тему: «Самоуправление национальных меньшинств». Увы, столь важные выделенные нами сведения о великом человеке, крупном ученом-юристе и государствоведе в биографических книгах о Жаботинском и энциклопедиях даже не упоминаются!
Далеко не все помнят, что Гельсингфорская программа, принятая всеми сионистскими организациями России в 1906 г., была разработана 26-летним правоведом Владимиром Жаботинским.
На протяжении всей своей жизни Жаботинский обращался к этой программе, особенно, когда он протестовал против ассимиляции. Поэтому перед тем, как рассказать о Жаботинском – ведущем борце за равноправие евреев Польши, напомним 7 пунктов этой программы:
1) Демократизация России на основе национальной автономии и парламентаризма; признание всей полноты прав всех национальных меньшинств;
2) полное равноправие евреев;
3) участие национальных меньшинств на равных правах во всех выборах;
4) признание всей полноты национальных прав евреев как автономной нации;
5) основание национальной организации для евреев России;
6) гарантированное право пользования национальными языками в судах, школах, общественных учреждениях;
7) право евреев на выходной день в субботу вместо воскресенья.
Жаботинский пришел к выводу, что национальное возникает не только на почве воспитания, а лежит «в крови» человека, в его физически-расовом типе, в его психике. Каждому этническому коллективу удобнее жить в такой социальной обстановке и атмосфере, которая отвечает его вкусу. Идеальным условием для этого является своя земля и собственная государственность.
Владимир Евгеньевич выступал за европейский характер возрожденного государства: «Мы не только давно живем в Европе, не только многое у нее переняли. Мы, евреи, были и остаемся народом, внесшим крупнейший вклад в формирование и развитие европейской культуры. Эта культура сформировалась “на базе” нашей религии, у нее она переняла основную идею – незавершенности этого мира, необходимости его исправлять… А затем, в последние восемьсот лет, т.е. с момента появления первых проблесков зари Возрождения, пробуждения Европы от средневековой спячки, представители еврейского народа стали вносить огромный “персональный” вклад в европейскую культуру – философы, поэты, музыканты, финансисты, ремесленники, политики. Евреи “вложили” в общеевропейскую культуру не меньше, чем итальянцы, немцы, французы, англичане, у нас не меньше “авторских прав”»[5].
А теперь немного истории. В 47 номере парижского «Рассвета» за 1931 г. содержатся размышления Жаботинского в связи с награждением художника Артура Шика высоким польским орденом за иллюстрирование так называемого Калишского статута – первого исторического документа о правах евреев в Польше, изданного Болеславом Благочестивым, князем Великопольши в начале XIV века. И действительно, бывали времена, когда евреям Польши жилось не так горько как в большинстве стран рассеяния. «Вряд ли случайность, – пишет Жаботинский, – то, что в польской литературе есть Янкель Мицкевича, Элиза Ожешко и Сруль из Любартова, а в других литературах ничего равноценного по таланту или симпатии нет». Повсюду это награждение было воспринято «как памятник во славу честного соседства племен», но сделано оно было, «когда калишская традиция заглушена гвалтом уличного хулиганства», и польское правительство пытается как-то оправдаться…
Владимир Евгеньевич бывал в Польше многократно. В 1906 г. его сопровождала сестра соученика по гимназии Аня Гальперина – их видели в Варшавском дворце искусств[6]. Через год они поженились, и Аня стала Иоанной Жаботинской.
5 октября 1906 г. в «Хронике еврейской мысли» опубликовали статью Жаботинского «Автономия Польши», главной мыслью которой было: свобода Польши не для угнетения нацменьшинств; прежде должны быть урегулированы их права.
В 1900-е годы в умах русских и польских евреев значительное место занимали идеи бундовцев. В противовес сионистам они не признавали необходимости самостоятельного еврейского государства. «Смысл этого, – писал Жаботинский, предельно ясен. Основатели Бунда отдавали себе отчет в том, что «русские и польские рабочие предадут нас, как только это послужит их интересам». Именно недоверие к ним, утверждал Жаботинский, привело к созданию Бунда. Иначе к чему отдельная социалистическая партия? Специфическая проблема еврейских рабочих заключалась не в принадлежности к рабочему классу, а в их еврействе. Это и заставило их выйти из социалистической партии. Позже руководители Бунда выступили еще более резко, и это привело их к защите ассимиляции. Тогда-то Жаботинский и написал: «Представители Бунда утверждают, что уважаемая нация не нуждается в территории, и ее целью должна быть внетерриториальность всех наций на земле – то есть, отрежем хвосты у всех лесных животных ради одной бесхвостой лисы»[7].
В 1904–1908 годах Жаботинский – автор блестящих публицистических статей – стал известен и как талантливый оратор. Он ездил по стране и выступал. Новый 1904-й год он встретил в поезде близ Луги, 1905-й – к северу от Двинска, 1906-й – около Бердичева, 1907-й – близ Ровно[8]. Владимир Евгеньевич выступал только в крупных центрах, но послушать его стекались издалека. Ясность и логика выступлений, сострадание и глубина мысли, особый магнетизм речи приковывали слушателей. Его доклады, лекции, выступления имели успех … и у сотрудников правопорядка – он был дважды арестован: в Херсоне, где сионистский митинг проводился без разрешения властей, затем в Одессе, на революционном митинге, где позволил себе яростную атаку на царский режим, закончившуюся любимым итальянским словом «баста!».
В своей автобиографии Жаботинский описал встречу с Элизой Ожешко, которая спросила его: «Пан возражает против предоставления Польше самоуправления? – Это зависит от одного обстоятельства, пани, – отвечал я. – Я готов всем сердцем солидаризироваться с восстановлением Польши “от моря до моря”, государства, в пределах которого будут проживать большая часть евреев России и Австрии, если польское общество согласится с нашим равноправием в двух аспектах: гражданском и национальном. Но ныне среди варшавской общественности преобладает совсем другая тенденция. Господин Дмовский[9] заявил открыто, что его фракция использует автономию, чтобы прежде всего погубить евреев. Полагает ли пани, что и при таких условиях мы должны поддерживать приход его к власти? <…> Впоследствии в ходе естественно завязавшейся беседы, она заметила с тихой печалью: – Всю жизнь я пыталась трудиться ради взаимопонимания и добрососедских отношений между вашим народом и моим. Видно, напрасно трудилась…»[10].
1910-1912 годы стали пиком публицистического успеха Жаботинского. В основном это были его статьи, направленные против ассимиляторства.
В нашумевшей статье «Homo homini lupus est» («Человек человеку волк»)[11] Жаботинский описывает, как в австро-венгерской Галиции поляки, имевшие толику независимости, беспощадно ею пользовались для дискриминации украинского населения и, не в меньшей степени, – евреев. В этой же статье он атакует «прогрессивную прессу», полную сочувствия к полякам, страдавшим под гнетом русских, и не упоминавшую об отношении поляков к евреям. Статья заканчивалась пессимистическим пассажем о природе человека. Она вызвала бурю негодования варшавской прессы, на которую Жаботинский ответил очерком, где утверждал, что Польша – страна как поляков, так и евреев, и они должны пользоваться равными правами; что не верит в избавление от антисемитизма, даже если победят демократия и социализм. Жаботинского никто не поддержал, в том числе польские сионисты.
В 1911 г. в издательстве Козман (Одесса) вышел сборник статей «Поляки и евреи: Материалы о польско-еврейском споре по поводу законопроекта о городском самоуправлении в Польше: Из статей и заявлений депутата Грабского, Р. Дмовского, Н. Дубровского, Вл. Жаботинского, деп. И. Петрункевича и А. Свентоховского». Выходу этой книги предшествовала острая борьба и полемика в печати в связи с выборами в IV Государственную Думу. Владимир Евгеньевич стремился заинтересовать этим спором как можно большее количество читателей. В числе других он послал сборник своему знакомому «королю журналистов» Аркадию Руманову[12], прося его «посодействовать, чтобы о нем в “Русском слове” появилась заметка и – если только возможно – рецензия <…> Кроме того Вы, быть может, не откажете заинтересовать этим вопросом В.М. Дорошевича. Посылаю ему брошюру и пишу ему <…> Будьте добры, замолвите слово!»[13].
Распорядившись выслать сборник М. Горькому, Жаботинский писал ему: «Мне кажется, что антисемитский поход польского общества вносит в российскую общественность какую-то еще неслыханную скверну, еще неслыханную деморализацию. Хотелось бы, по крайней мере, чтобы люди это знали»[14].
В переписке с Горьким он высказывал предположение, что польский антисемитизм является основной причиной волны антисемитизма, захлестнувшей Россию, но Алексей Максимович с ним не согласился: он был хорошо знаком с отношением к евреям различных слоев населения России – от последних бродяг до утонченной интеллигенции.
Владимир Евгеньевич был в числе авторов одноименного сборника, вышедшего два года спустя – «Поляки и евреи. Сборник статей А. Гартляса, А. Давилсона, В. Жаботинского, Я. Киршрота, Observer’a» (СПб., 1913).
Что касается положения евреев в независимой Польше, то Жаботинской оказался прав – после самоопределения страны (1918) ее потрясла волна погромов; наиболее кровавые погромы были устроены поляками в ноябре 1918 г. во Львове (70 убитых) и в апреле 1919 в Вильно (80 убитых)[15].
Президент США Вильсон направил в Польшу комиссию под руководством видного политического деятеля еврея Генри Моргентау для урегулирования отношений между поляками и евреями, но он столкнулся с полным отторжением и ненавистью коренного населения[16]. В связи с этой ненавистью к евреям Жаботинский писал: «Один еврейский журналист использовал погром в Белостоке как повод запустить пальцы мне в душу, чтобы выяснить: какова же моя “философия погромов”?... У меня нет философии погромов… Я не ищу целебных трав от ран галута. Я люблю свой народ и Эрец-Исраэль, в этом – мое кредо, в этом – дело моей жизни. И мне этого хватит. Моя работа – работа простого строителя, возводящего храм единому богу, имя которому – народ Израиля»[17]. Анализ антиеврейских настроений указывал еще на их два причинных фактора: в Польше, по сравнению с западноевропейскими странами больше плотность населения и отсутствует современная индустриализации[18].
Одним из важнейших компонентов сионистской деятельности Жаботинского была борьба за изучение иврита и внедрение его в школьные программы. Как во многих вопросах он в своей агитации был достаточно одинок, натыкался на непонимание и насмешки. Особенно горьким был осадок от Одиннадцатого всемирного конгресса сионистов в Вене. «Я ушел с этой конференции, – вспоминал Владимир Евгеньевич, – как пасынок, покинувший дом, который всегда считал своим и где неожиданно ощутил себя чужим»[19]. Необходимо, считал Жаботинский, «оживление» языка иврит и превращение его в язык общения. Вот как он писал об этой задаче в газете «ха-Цфира» («Гудок»), издававшейся в Варшаве: «Оживление, звучание иврита в нееврейском мире придает вес сионизму, заставляет других больше считаться с ним. Проделайте, если вам представится случай, такой опыт сами. Поговорите на иврите в присутствии обыкновенного нееврея. Дождитесь, когда он спросит: “А что это за язык?” Ответьте ему: “Иврит. Язык Библии”. Будьте уверены, следующий вопрос будет: “Что слышно у вас в Израиле?”»[20]
В 1910-13 гг. Жаботинский возглавлял в России борьбу за права евреев и «геброизацию» еврейского рассеяния. Его план не был принят не только ассимиляторами, но даже Союзом сионистов. Лишь просветительская организация «Тарбут» («Культура»)[21] в период между двумя мировыми войнами с успехом распространяла иврит среди еврейской молодежи Польши, Литвы, Латвии и частично – в Румынии. Необыкновенное упорство сионистского лидера принесло признание. 15 лет спустя на конференциях в Варшаве и в Данциге Жаботинский держал вступительное слово, о котором политически враждебное Жаботинскому ивритское издание Всемирной организации сионистов сообщало: «Речь Жаботинского по содержанию и форме произвела незабываемое впечатление. Великий оратор, герой дела возрождения земли Израиля предстал здесь героем возрождения и очищения языка и культуры. По окончании его выступления зал встал, долго аплодировал и самопроизвольно запел а-Тикву»[22].
На этих конференциях был представлен отчет о деятельности организации «Тарбут» в Восточной Европе: две тысячи педагогов преподавали все предметы на иврите ста тысячам детей.
В 1923 г. Жаботинский начал осуществлять проект издания 24 учебников на иврите, двух географических атласов и восьми книжек для самостоятельных занятий ивритом русских, польских, идишистских, английских, французских, немецких, итальянских и испанских школьников. Проект был составлен им же (рукописный вариант проекта хранится в Институте Жаботинского в Тель-Авиве), с учетом необходимости перевода на иврит книг с выдумкой и приключениями для развития у детей тяги к свершению великих дел. Жаботинский официально занимал пост главного редактора. «Два года мы работали с огромным напряжением, в особенности Жаботинский, отдававший делу всю душу, – писал С.Д. Зальцман. – Он проводил целые ночи у литографического пресса, присматривал за работой, и только благодаря его решимости и неусыпному наблюдению атлас гордо вышел в свет»[23].
В межвоенные годы Польша, несмотря на растущий антисемитизм, продолжала оставаться культурным центром восточно-европейского еврейства. Еврейская община Польши, получившая после Первой мировой войны широкую автономию, в ответ на негласно существовавшую с 1923 г. процентную норму, создала автономную систему еврейского образования – от детских садов до высшего учебного заведения. В Польше и Литве появились светские еврейские школы, выросла сеть школ сионистской организации «Тарбут», открылись учительские семинарии, где преподавание велось на иврите. Жаботинский восхищался этими достижениями «возродить язык, на котором Боаз и Рут объяснялись в любви тогда, когда предки нынешних англичан не видели ни одной буквы… Похоже, у нас на самом деле есть основание гордиться тем, что мы по Божьей милости – евреи?..». Статья, откуда взята эта цитата, была напечатана в той же варшавской «ха-Цфире» (перепечатано в «Доар ха-Йом» 8.11.1931). В ней Жаботинский говорит о важности иврита для успеха дела сионизма, для возрождения деятельности государства.
Антисемитизм в Польше пронизывал все слои общества: так, во многих местечках, у входа в еврейские лавки выставлялись пикеты, не дававшие христианам покупать у евреев[24], а в Варшаве в 1931 г. при ее 30-процентном еврейском населении в общем количестве государственных чиновников число чиновников-евреев было в 16 раз меньше (1,9%)[25]. Одним из очагов активности антисемитов стали высшие учебные заведения, где студентов-евреев заставляли занимать особые места («скамеечное гетто»). При попытках отпора «возникали схватки, нередко кончавшиеся кровопролитием. Пассивное сопротивление состояло в том, что еврейские студенты, отказываясь садиться, простаивали на ногах долгие часы лекций»[26]. В воспоминаниях Софьи Дубновой есть такой эпизод: когда она жила в Варшаве, ей пришлось сдавать комнату в своей квартире; поселившаяся женщина, узнав национальность хозяев, уносила чемоданы со вздохом: «Я знаю, что такой хорошей хозяйки нигде не найду, но не могу же я жить у евреев»[27]. Среди евреев участились случаи самоубийства; на улицах отмечались обмороки у безработных евреев (врачи констатировали полное истощение); еврейские газеты пестрили сообщениями о детях, покинутых на улицах матерями, с просьбами приютить их. Детям запрещалось сообщать имя и адрес, и они, помня о голоде и нужде, строго соблюдали секрет…
Польское еврейство, занимавшее центральное место в культуре идиш, количественно – первое место в мире и обладавшее высоким интеллектуальным уровнем, могло бы стать хорошим «подспорьем» для возрождавшейся еврейской страны. Но эмиграция в Палестину была трудно осуществима: нелегко было преодолеть рутину, для отъезда нужны были деньги, разрешение польских властей, согласие британских чиновников Палестины…
Лишь в 1923-25 гг. начался широкий поток эмиграции. Стараясь справиться с жестоким экономическим кризисом, польский премьер-министр Владислав Грабский так изменил налоговую политику, что от нее больше всего пострадали еврейские торговцы и владельцы магазинов. Ими овладела идея иммиграции в Палестину, которая разрешалась при минимальном капитале в 500 фунтов. Эта алия (четвертая, 1924-28 годов) увеличила еврейское население Палестины почти вдвое. Из приехавших тогда в Палестину шестидесяти семи тысяч более половины были выходцами из Польши, а в 1935 г. туда приехало 30.703 польских еврея[28]. Но появление большого частного капитала в Палестине в сочетании с неразумным руководством мандатных и сионистских властей не спасло от экономического кризиса, который предсказывал Жаботинский. На конференции сионистов-ревизионистов в 1926 г. были приняты его предложения по сионистской экономической политике.
Через несколько дней после окончания конференции Жаботинский снова приехал в Польшу. Его двухмесячное пребывание в стране стало триумфальным. Был организован специальный комитет по встрече Владимира Евгеньевича – из сенаторов, редакторов газет, представителей сионистских организаций. На его выступлении в Варшаве собралось 4 000 человек, с приветственными речами выступали члены комитета. С таким же почетом Жаботинского встречали во всех крупных городах, особенно в Вильно, где его провели по улице через толпу, скандирующую приветственные лозунги. Но после его выступлений, к сожалению, в партию ревизионистов записывалось недостаточное количество людей, так что главным оказались деньги – турне организовал импресарио, и лекции стали для Жаботинского основным источником дохода, который он передавал партии.
После успешной Третьей ревизионистской всемирной конференции в январе 1929 г. была созвана конференция лидеров Бейтара из нескольких стран.
Первые видения того, что превратилось в 1923 г. в Риге в Бейтар, появились в сознании Жаботинского, когда он, юношей, ехал учиться в Берн через Галицию и там увидел нищету, грязь, убожество, вечный шум и гам. Придя в ужас перед тем, какими он увидел польских евреев, Жаботинский задумался о необходимых переменах.
Известная статья Жаботинского «Его дети и наши», написанная в связи с самоубийством сына и дочери Герцля, вначале была напечатана в варшавской газете «Хайнт» на идиш (26 сентября 1930 г.), а затем помещена в № 41 парижского «Рассвета» 12 октября того же года. Жаботинский сетует, что интеллигенцию и молодежь манит внешний мир – их манит «улица, с ее шумом и шествиями, с развевающимися знаменами. На вкус большинства из нас – уличный вкус». Это смертельный враг еврейства – ассимиляторство; он писал: «Какая разница, застрелиться из револьвера или совершить духовное самоубийство?»[29]
В своих рассуждениях о том, каким должен быть сионист, Жаботинский обращался к истории:
«Поройтесь в родословных королевских династий Европы, возьмите двадцать, тридцать, ну, сорок поколений – и наткнетесь на дикаря, этакую двуногую скотину. А вот на рынке в Варшаве или в Ист-Сайде в Нью-Йорке вы не найдете еврейского лавочника или мусорщика, прямой предок которого и в восьмидесятом и в сотом поколении не возделывал бы духовной нивы, не старался бы постичь тайны мироздания, не унаследовал бы от пращуров первозданную традицию мыслить, искать и различать между “человеком разумным” и “человеком диким”. Если бы был смысл у слова “аристократия”, то это была бы кличка евреев. Но миру это неизвестно, – ибо мы сами забыли. Ибо мы, прямые потомки Авраама и Давида, сами позволили лишить нас “престолонаследия”. И вот мы слоняемся по улицам – неумытые, неопрятные, орем, толкаемся, будто мы вчера родились, мы – потомки великих законодателей, с которыми Бог говорил лицом к лицу, боролся, которых сопровождал… Мы, которые обязаны были бы нести миру правду и чудеса, обладая орлиным взором Яакова, тяжкой поступью Гидеона, легкими перстами пророчицы Мирьям…»[30]
1931 год. Жаботинский снова отправляется в двухмесячное лекционное турне по Восточной Европе. По приезде в Польшу выясняется, что правительство запретило его лекции. Запрет был немедленно снят. Жаботинский объяснял его давлением британского правительства на польское, что подтверждалось наблюдением за ним несколькими британскими дипломатическими представителями, которые собирали сведения о его адресах и передвижении в Польше[31].
1932 год. Британская кампания против сионизма и нелегальных эмигрантов в Палестине проходила в период ухудшения положения евреев в Восточной Европе. Весной этого года студенты-евреи были исключены из польских университетов и тогда же евреев стали избивать на улицах Варшавы и Люблина, в Вильне, Кракове и Ченстохове[32]. Увольнение работавших евреев Польши привело к голоду среди еврейского населения. Жаботинский призывает к гражданскому неповиновению, «свистать на все их запреты», идти на любые авантюры – мы на это получили права, так как правительства потеряли всякие моральные и этические нормы.
Жаботинский задумал международную организацию для осуществления всемирного бойкота немецких товаров. Он открыл эту свою кампанию беспрецедентным выступлением «Гитлеризм и Палестина» по официальному польскому радио 28 апреля 1933 г. Владимир Евгеньевич предупреждал, что наци вновь откроют средневековые гетто, и это послужит примером для всех реакционных сил в мире. Увы, начатое Жаботинским движение, вызвавшее большую тревогу в Германии, не использовало своего потенциала…
Весна 1933 года. Лекционное турне Жаботинского в Польше проходит на фоне разногласий и борьбы за власть в руководстве сионистов-ревизионистов. Это было далеко не новым для Владимира Евгеньевича, которому большую часть сил приходилось тратить на борьбу с «единомышленниками». В зале заседаний, где последние сообщили, что продолжат работать без него, большая часть присутствовавших покинула зал в унынии и растерянности.
Остановившиеся в той же гостинице участники заседания Хальма Йоз, Мирьям Коган и Йосиф Шехтман, понимая, что Жаботинскому не до сна, несмотря на поздний час, позвонили ему. Он был растроган дружеским участием, пригласил в свой номер, где они за кофе с сэндвичами помогли Владимиру Евгеньевичу скоротать ночь.
В поезде из Катовиц в Лодзь в ночь с 21 на 22 марта Жаботинский принимает решение взять на себя управление Всемирным союзом сионистов-ревизионистов как президент. В своем заявлении он указывает, что назначит временный секретариат, который «все то время, что я пробуду в Польше, будет действовать из Варшавы». За три месяца до этого (26.12.1932 г.) Жаботинский писал старому другу Исраэлю Розову, что боится, как бы «принцип вождизма», который так ненавидит и который так часто разоблачал, не оказался единственно возможным, чтобы (как временная мера) спасти единство движения[33].
Жаботинский первым призывал к сопротивлению английским оккупантам и борьбе за их изгнание из Палестины. В статье «О максимализме», он писал: «Когда евреи Эрец-Исраэль идут на баррикады, не будучи даже четвертью населения страны, – какие у них шансы? Еврейские баррикады – средство духовной борьбы, они пробуждают совесть мира, привлекают внимание, но физически – они не могут принести победы». Так думал Жаботинский в 1935 году. Со временем его отношение к ситуации изменилось. Англичане явно сделали ставку на арабов. В 1939 году в книге «Еврейская борьба за независимость» он писал: «Мы и вправду не хотели прививать молодежи вкус к незаконным действиям конспиративного характера. Ибо надеялись, что можно будет строить наши отношения с Англией как отношения граждан с их гражданским правительством. Надежды не сбылись… Это не “мандат” – это оккупация. У такой власти нет морального права на существование, и у нас нет моральных обязательств перед ней, перед ее представителями»[34].
В Варшаве, в июле 1938 года, ставшего предгрозовым, на заседании народного собрания, Жаботинский говорил о духовном мужестве еврея. Не Макковея, а члена Бейтара из Луцка Шломо Бен-Йосефа (Табачника), казненного британскими властями и державшегося на эшафоте с таким достоинством, которое потрясло не только сочувствовавших, но и врагов. Шломо был первым евреем, казненным англичанами в Палестине.
Этот мальчик, потерявший отца в четыре года, выросший в жестокой нужде, пятнадцатилетним вступил в «Бейтар» и через шесть лет решил отправиться в Эрец-Исраэль. Он перешел границу Польши, через Балканы добрался до Сирии, откуда и попал в Палестину. Вступил в отряд в Рош-Пина, где охотно и добросовестно исполнял свои обязанности. После приговора он написал матери: «Когда будешь вспоминать меня, гордись, потому что дети других евреев окончили жизнь трагичнее, гораздо менее почетно. Я очень горжусь и принимаю все с достоинством».
Госпоже Табачник, матери Бен-Йосефа, Жаботинский написал: «Я не заслужил того, чтобы такая благородная душа, как Ваш сын, умер с моим именем на устах. Но сколько бы мне ни осталось прожить, его имя будет жить в моем сердце, и его ученики, более чем мои, станут первопроходцами поколения». Жаботинский писал своим единомышленникам: «Бен-Йосефа … воспитал “Бейтар” сначала в Луцке и во всей Польше, а в последний год его жизни – “Бейтар” в Рош-Пина и Эрец-Исраэль»[35].
Бейтаровцы реализовывали раннюю мечту Жаботинского, зародившуюся у него еще до Кишиневского погрома, когда он написал десяти виднейшим евреям Одессы, призывая их к защите от погромов. Он предупреждал, что это не решит проблему безопасности, но самозащита – обязательна как знак национального самоуважения и личного достоинства. С этого Жаботинский начал свою борьбу за превращение согнутой спины еврея гетто в прямую и гордую осанку представителя полной достоинства национальной общины.
Жаботинский так определял различие между бейтаровцами в галуте и в Эрец-Исраэль: «В галуте основной упор делается на боевую подготовку. В Стране – все подчинено принципу боевой готовности. Другими словами, в галуте властвует Бейтар, в Стране – Эцель [букв. Национальная военная организация]. И это означает, что в Стране Эцель отвечает за все, включая обучение ребят. <…> Буду очень рад, если Эцель сможет помочь обучению ребят и в галуте. Это наша мечта»[36].
Январь 1935 года. Краков. Шестой всемирный конгресс ревизионистов.
В Польше ревизионисты были самой крупной и быстро растущей сионистской партией, и Польская община была больше всех заинтересована в Палестине. Когда разногласия с Всемирной сионистской организацией достигли предела, и было решено провести плебисцит, Жаботинский писал: «Здесь, в Польше, плебисцит даст не только практически единогласное “да”, но и “да”, полное энтузиазма. За десять дней все движение стало неузнаваемым: ни следа той ужасной депрессии, какая была две недели назад. Я опять вижу ту сплоченность и уверенность в себе, которые заставили меня влюбиться в нашу толпу во время дела Ставского»[37] и «…Вы даже отдаленно не можете себе представить невероятную радость, с которой наш народ ответил “да”. В Варшаве, Вильне, Белостоке и т.д. полиции пришлось наводить порядок в толпах, ожидавших очереди, чтобы принять участие в плебисците»[38].
Разрыв ревизионистов с Всемирной сионистской организацией, ее упрямое несогласие с планами Жаботинского, предвидевшего нарастающую угрозу уничтожения европейского еврейства, усугублялось глубокими разногласиями с руководством ишува во главе с Бен-Гурионом. Это сопровождалось открытой войной с Жаботинским, в которой большую долю занимала клевета. В частности его обвиняли в том, что он якобы договорился с польским правительством о насильственном переселении польских евреев в Палестину. На самом же деле (и этого не могли не знать распространявшие ложь) экономисты Новой сионистской организации, созданной Жаботинским после разрыва с Всемирной сионистской организацией, разработали план эвакуации для разрешения еврейской проблемы в Восточной Европе. Согласно плану, из Польши в течение нескольких лет должны будут иммигрировать в Палестину 500 000 евреев. План был подготовлен после сложных частных переговоров Жаботинского с рядом европейских дипломатов (начиная с польского посла в Великобритании) и с министром иностранных дел Польши Юзефом Беком. По совету шефа его кабинета графа Михаэля Любенского («Министры, – объяснил Жаботинскому Любенский, – приходят и уходят, а чиновники остаются»), была организована встреча Владимира Евгеньевича с чиновниками кабинетов премьер-министра, министра иностранных дел, министра внутренних дел и обороны. По воспоминаниям сопровождавших Жаботинского И. Шехтмана и ведущего польского ревизиониста Давида Мошковича, Жаботинский был в отличной форме. «После обеда мы сидели у камина до полуночи. Атмосфера была исключительно благоприятная и располагающая. Наши польские хозяева были умнейшие люди, их вопросы и комментарии произносились по делу, и сочувственно»[39]. Гостям была обещана поддержка польского правительства.
Однако польская еврейская пресса истерически кричала «Караул!». Ненависть к Жаботинскому особенно проявилась вечером, когда ему нужно было выступать в Лодзинском театре – обычном месте сбора самой большой еврейской общины Польши. Шумная толпа коммунистов, бундовцев и сионистов заполнила улицу напротив зала, выкрикивая в адрес Жаботинского проклятия: «Фашист», «Антисемит». Разъяснения Жаботинского в зале были встречены много прохладнее, чем обычно. К счастью, на следующих лекциях – в Катовицах и Бендзине, его приняли гораздо теплее.
А между тем переговоры с Ю. Беком продолжались, и он дал согласие передать 200.000 злотых в распоряжение Жаботинского как заем, частично наличными деньгами, частично военным снаряжением. Однако сделка потеряла значение в связи с разразившейся войной. Польская армия успела доставить оружие на указанные склады. Но г-жа Лили Штрассман, активный и надежный борец за дело Эцеля, вместе со своим мужем Генрихом решила, что это оружие не должно попасть в руки немцев, вторгшихся в Польшу, и попросила поляков взять его обратно.
Большую часть жизни Жаботинский проводит вне семьи и вне дома, так что значительную долю его архива составляет переписка, в том числе с сыном Эри и с женой, остававшейся его верным соратником более трети века. В Париже она помогала наладить выпуск еженедельника «Рассвет», в Лондоне вела всю секретарскую работу Новой сионистской организации. Все это было нелегко, в том числе потому, что у Владимира Евгеньевича не всегда было достаточно средств. Так, он снял в Лондоне большой дом и восхищался им в письме сыну 30 июля 1936 г., но вскоре пишет жене из Варшавы, что вынужден отказаться от дома – на второй взнос денег не хватило: все деньги, заработанные журналистикой и лекциями, он передавал партии[40].
За пару недель до этого Жаботинский писал:
«Родная, …продал книжку статей, вероятно также и Самсона и Пятеро, польскому издателю: деньги, в общем, верно, до 2000 злотых, получу в течение зимы… сними квартиру по своему вкусу, не дожидаясь меня. Я все одобряю, лишь бы с тобой… Присылаю письма Эри. Ты, верно, не все намеки поймешь, но важно настроение. Он золотой и большая моя гордость и опора. Тороплюсь. Крепко тебя целую. Будь здорова, голубка»[41].
И еще одно письмо жене из Варшавы от 18.10.37:
«Родная моя,
Может быть, еще вызову тебя сегодня ночью. Мне прочли из Лодзи твою телеграмму [поздравление с днем рождения]: спасибо, голубка. Товарищи устраивают мне тесную вечеринку и при этом, несмотря на мои протесты, подарят мне чемодан-шкаф вроде даммовского.
А мне невыразимо грустно. Гнетет меня наше лондонское и палестинское безденежье. За Эрика болит душа: такая лямка упала на молодые плечи[42] <…> Хоть бы ты поскорее выздоровела. Ты для меня все, все и все <…>
Я здоров. Уеду отсюда, вероятно, 20-го или 21-го»[43].
«Галут, – говорил Жаботинский в Варшаве в сентябре 1936 г., – это когда другие делают за нас нашу историю. Сионизм – это когда евреи начинают сами созидать свою историю. И через всю мою политическую деятельность красной нитью проходит эта идея: еврейский народ – сам творец своей истории»[44].
Наглое, бесцеремонное и нескрываемое предпочтение англичанами арабов в подмандатной Палестине создавало у евреев чувство бессилия и сознание арабского господства. В течение двух лет Старый город Иерусалима покинуло 5.000 из 7.000 евреев. Ответная кампания Эцеля на действия англичан, вызвавшая осуждение руководства ишувом, не заставила себя ждать. Когда Жаботинский объяснил варшавской аудитории положение вещей, евреи в основном стали на сторону Эцеля. В ишуве же британцы вновь провели ряд арестов ревизионистов и бейтаровцев, а левые сионисты обрушили на голову Жаботинского и его последователей не только ругательства, но пригрозили физической расправой…
Возникшая угроза гражданской войны в рядах сионистов была предотвращена соглашением между Хаганой и Эцелем. Теперь последний стал равным партнером в оборонительной структуре ишува.
1937 год. Новая сионистская организация резко выступила против плана раздела Палестины, предложенного британской королевской комиссией во главе с лордом Пилем. В своей речи в Варшаве 12 июля 1938 г. Жаботинский возмущался:
«В предисловии к британскому мандату говорится, что существует историческая связь между еврейским народом и Эрец-Исраэль. И историк, желающий разобраться в характере этой связи, перелистает Танах. Какое там место связано с именем Авраама? – Хеврон. Но Сионистский конгресс в Цюрихе согласен отказаться от Хеврона[45] <…> Все, что осталось от Эрец-Исраэль, все, что еще хранит дух Танаха, сионисты готовы передать арабам. И все это ради “раздела”. Но почему, собственно говоря, раздел? Если у меня есть 25 золотых и из них у меня отбирают 24 – это раздел или грабеж? То, что предложила комиссия Пиля и с таким энтузиазмом подхватили сионисты, это не раздел, а арабское государство во всей Эрец-Исраэль, за исключением четырех процентов ее земель»[46].
Помимо ненормальности ситуации со смехотворным разделом, в 1938 году уже очень остро стоял вопрос не о репатриации, а о бегстве из Европы. Жаботинский писал:
«Нет, историк будущего не сможет понять психологию конгресса в Цюрихе. Представьте себе: корабль терпит бедствие в бушующем океане. Для спасения необходимо двадцать пять спасательных шлюпок, с их помощью все пассажиры смогут добраться до берега. Но они вдруг встают и говорят, что готовы отказаться от двадцати четырех лодок при условии, что двадцать пятую покрасят в бело-голубой цвет и напишут на борту: “Еврейское государство”. Такую психологию невозможно понять!»[47]
Вскоре после соглашения с Ю. Беком плана эвакуации 500.000 польских евреев в Палестину, в том же 1938 г. состоялась договоренность с польскими властями о получении офицерами Эцеля военной подготовки в Польше. Это было настоящее обучение. В начале 1939 г. его прошли 25 офицеров Эцеля. Преподавали польские старшие офицеры на польском, их переводили на иврит. Сохранившиеся записи слушателей были включены в инструктивные брошюры Эцеля и послужили базой для последующих курсов. Офицеры, прослушавшие их в середине сороковых годов, составили ядро борцов против британского правления.
В последнее десятилетие жизни Евгений Владимирович требовал увезти миллионы евреев Европы и разместить их в Эрец-Исраэль, по обоим берегам Иордана. Главным его лозунгам стала «Эвакуация!» – он обращался с этим лозунгом в 1931, 1936, 1939, 1940 годах. Но, увы, ни тогдашние британские власти Палестины, ни руководство ишува, ни европейские евреи не поддерживали его… На Жаботинского ополчились все: редакторы и адвокаты, партийные функционеры и бизнесмены. Они обвиняли его в том, что он солидаризуется с ярыми антисемитами, стремящимися изгнать евреев из стран, где они жили веками и добились определенных прав. Шолом Аш заявил: «Надо быть совершенно бесчувственным, с каменным сердцем, чтобы произнести слова, которые он произнес, и предложить то, что он предложил польскому еврейству… Горе народу, у которого такие лидеры»[48].
Сентябрь 1938 г. Варшава, третий съезд Бейтара. Молодые руководители польского отделения организации вступили в спор со своим весьма ими почитаемым руководителем, требуя более активных действий в Эрец-Исраэль. Одним из этих «бунтовщиков» был преподаватель Бейтара Исраэль Шайб (позже ставший Исраэлем Эльдадом), который в своих воспоминаниях «Первое десятилетие» писал, что больше всего Жаботинского разозлило его высказывание о пропасти между ментальностью девятнадцатого и двадцатого веков – во время выступления Эльдада глава Бейтара даже покинул зал заседания[49]. Командир Эцеля в Польше Авраам Штерн (Яир) требовал большей самостоятельности Эцеля и его независимости от каких бы то ни было политических течений, а также необходимости восстания против мандатных властей. Последнее стало целью и Жаботинского (см. ниже). В 1960 г. проф. И. Эльдад так писал о Жаботинском: «Он был великим, этот гений еврейского народа между двумя мировыми войнами. Его трагедией и, что еще страшнее, трагедией всего еврейского народа было то, что не он был официальным руководителем народа и большую часть своих сил был вынужден тратить на внутреннюю борьбу. Он победил в ней после своей смерти и, что всего ужаснее, после уничтожения трети нации и ее наилучшей части…»[50]
В годы, когда была основана и крепла Национальная военная организация Эцель, а позднее Лехи (бойцы за свободу Израиля–Лохамей Херут Исраэль, организация, как и Эцель, созданная последователями Жаботинского), Владимиру Евгеньевичу был запрещен въезд в Эрец-Исраэль, и он не мог принять непосредственного участия в создании национального подполья. Но он обладал огромным влиянием на еврейскую молодежь, которая с увлечением изучала его работы, проникнутые бунтарским, бейтаровским духом. В 1936 г. Владимиру Евгеньевичу было присвоено звание Командующего Эцеля, и он определял его политическую линию, направленную на изгнание англичан. Жаботинский делал упор на дипломатические усилия, подкрепляемые боевыми акциями или демонстрацией готовности к ним.
Рассчитывая на помощь правительств Восточной Европы, на их поддержку еврейской эмиграции в Эрец-Исраэль, Жаботинский во второй половине 1930-х годов встречается с премьер-министром Польши, с президентами Чехословакии и Литвы, с королем Румынии…
В связи с тем, что Еврейское агентство отвергало деятельность Жаботинского-ревизиониста, ему для организации подобных встреч приходилось пользоваться обходными путями. Так для ходатайства о переговорах с представителем французского правительства ему помогала дочь к тому времени покойного Макса Нордау. С ней он переписывался на французском, как и с Иосифом Шехтманом, которого он просил добиться у английского правительства разрешения на свободный въезд польских евреев-беженцев в Эрец-Исраэль[51].
В последние предвоенные годы Жаботинский все чаще бывал в Польше, выступая перед еврейской аудиторией на съездах, конгрессах, на заседаниях, посвященных частным вопросам деятельности Бейтара. Необходимо было поддерживать дух людей, чувствовавших обреченность и все-таки боявшихся тронуться с насиженного места, отвыкших за тысячелетия изгнания от активного сопротивления.
В статье «Утешайте, утешайте народ Мой» («ха-Йорден», 28.10.38) он пишет: «Я готов использовать любое направление ветра, пусть дуют в наши паруса друзья или враги, ближайшее десятилетие покажет, какие ветры принесли нам спасение. Мы должны сделать все от нас зависящее. Мы ходили в самый центр бури – в Польшу. Были в Румынии, в других землях. Мы стучались во все двери. Говорили с королями, президентами, министрами …Вы, вы – светочи культуры и либералы до мозга костей – хотите вымазаться в крови людей, так много сделавших для ваших стран, помогшим вашим предкам выйти из дикости?
…Это тяжелая работа. Но мы продолжаем идти этим путем. И мы ставим наши паруса и верим, что буря – страшный тайфун антисемитизма – погонит наши корабли к спасительному острову…»[52]
Ясно видя ужасную ситуацию, в которой находились польские евреи, Жаботинский на митинге в Варшаве в мае 1939 г. отчаянно призывал своих польских собратьев: «Самое страшное – это то, что я вижу у многих и многих евреев Восточной Европы: равнодушие, этакий фатализм. Люди ведут себя так, словно приговорены. Такой покорности судьбе еще не знала история, даже в романах я ничего подобного пока не встречал. Как будто бы усадили в телегу небольшую группу – каких-нибудь 12 миллионов – и пустили телегу к обрыву. Телега себе идет к обрыву, а люди – кто плачет, кто курит, кто газету читает, кто молится, и никому в голову не приходит взяться за вожжи и повернуть телегу. Как будто под наркозом люди»[53].
«Вам известно, что есть люди в Стране – несколько тысяч, которые положили конец политике “сдержанности”, той самой “сдержанности”, которая довела евреев до положения мышей, а арабов сделала хозяевами в доме. Главным занятием евреев было зажигание поминальных свечей. Теперь об этом нет речи. Когда юная “Организация” побеждает – побеждаете вы, когда ей наносят удар, – бьют и вас. <…> Вы можете помочь нашим ребятам. Поддерживайте их и приближайте день, когда вся еврейская молодежь будет с ними. <…> И я обращаюсь к еврейской молодежи: “А вы знаете, что вы – резерв Эцеля?”»[54].
В заключительной части этой своей речи Жаботинский сказал: «Я пришел к вам с последней попыткой. Я зову вас. Проснитесь! Попробуйте остановить телегу, попробуйте спрыгнуть с нее, как-то заклинить ее колеса, не идите как стадо на бойню! Даже овцы, когда волк задерет вторую-третью из стада, пытаются убежать. А тут, Господи, да тут какое-то огромное кладбище!»
Жаботинский намеревался примкнуть к группе нелегальных иммигрантов – молодых ребят, которые планировали участвовать в операции «Польский десант» – до 40.000 бойцов Бейтара из Польши и прибалтийских стран должны были быть переброшены на морских судах из Европы в Эрец-Исраэль, присоединиться к подпольщикам, поднять там знамя восстания и на завоеванном пространстве с оружием в руках создать еврейское государство. Была назначена и дата высадки – октябрь 1939 г., но Вторая мировая война, начавшаяся 1 сентября, положила конец этим планам и надеждам.
После аннексии западной Польши фашистской Германией, фактически ее 4-го раздела – на этот раз с СССР, вождь сионистов-ревизионистов продолжал разъяснять сложившуюся ситуацию евреям, по-прежнему не прислушивавшимся к его предсказаниям: нацистский режим вышлет еврейские управления в какую-нибудь дыру, а два миллиона ртов скоро будут «вытеснены» из польского хозяйства и три или четыре тысячи еврейских должностей перейдут к полякам. «Плохо будет, если евреи не поймут, что, когда Польша удостоится восстановления и демократии, потребуется несравненно больше, чтобы обеспечить существование всех высланных евреев»[55].
Многие беды обрушиваются на евреев, и вместе с ними страдает их самый верный и преданный ходатай Жаботинский. В своей речи на митинге в Варшаве в мае 1939 г. он рассказывает:
«Из всего, что мы делали в последнее время, самое горькое разочарование принесла нам наша попытка привезти в Эрец-Исраэль корабль с евреями из Польши. О сборах и подготовке к отплытию вовсю писали польские газеты. Корабль, наконец, вышел и к празднику Песах подошел к Хайфскому порту. В Хайфе живет 50.000 евреев. Они видели этот корабль, люди с корабля видели Хайфу, гору Кармель, был Песах – праздник освобождения, и в этот самый праздник корабль с несчастными беженцами, уже видевшими на расстоянии вытянутой руки обетованную землю, был отправлен назад… А 50 000 хайфских евреев спокойно взирали на это…»[56]
Жаботинский говорил в Варшаве: «Ликвидируйте диаспору, или диаспора ликвидирует вас»[57]. Ужасные предсказания Жаботинского сбылись еще полнее, чем он предполагал.
Непосредственно перед началом Второй мировой войны Жаботинский вернулся к своему плану переселения в Палестину значительной части евреев Европы (около 300.000 из Германии и Австрии, около 500.000 – из Польши, по 100.000 – из Венгрии и Румынии и меньших государств), которое должно сопровождаться необходимыми организационными мерами. После осуществления этого плана опасное напряжение в Центральной и Восточной Европе немедленно ослабнет, прогнозировал Жаботинский.
Это были месяцы лихорадочной деятельности. В поездках по польским еврейским центрам его сопровождал старший офицер польского «Бейтара» Йозеф Хруст. Ехали поездом, перегоны были длинные и скучные, и они решили сыграть в популярную тогда игру: один начинает цитировать стихотворение, другой продолжает, сколько помнит, и т.д. Выбрали польскую поэму «Пан Тадеуш». Хруст, недавно окончивший университет, не сомневался, что победит. Жаботинский читал поэму лет сорок назад, и польский язык не был одним из его «основных». Но, как рассказывал Хруст много лет спустя, Жаботинского было не остановить. Казалось, он знает наизусть всю эту длинную поэму[58].
1939 год начался с перехода варшавский газеты «Момент» в руки ревизионистов. Жаботинский максимально использовал эту трибуну – в «Моменте» опубликованы 20 с лишним его талантливых статей, в которых неустанно говорилось о пагубности пассивности и чувства фатальной обреченности евреев.
В эти же предвоенные месяцы он пришел к выводу, что крик евреев о спасении будет лучше услышан, чем крик «Спасите их!», и Жаботинский пытается создать декларацию репрезентативного парламента восточно-европейских евреев, призывающую к мировой национальной ассамблее. А в свете всеобщей заинтересованности в эмиграции евреев Жаботинский составил для варшавского правительства специальный меморандум, на который даже был вначале получен благоприятный ответ того же Ю. Бека. Но у Польши появились другие дипломатические соображения, да и Британия оставалась непреклонной и не пускала евреев в Палестину…
***
Неожиданная смерть Владимира Евгеньевича вызвала чувство глубокой утраты даже у традиционно враждебных органов печати. Газета «Давар» писала: «Талантливейшая скрипка, которой было суждено играть главную партию в оркестре еврейского возрождения, внезапно умолкла». Артур Кёстлер записал в своем дневнике: «Жабо умер… Незаметно ушла одна из величайших трагических фигур эпохи. Любимый герой еврейских масс России и Польши… Самый лучший оратор…»
В местах, оккупированных русскими, где было запрещено даже само имя Жаботинского, синагоги были переполнены скорбящими. Молодые бейтаровцы, бросая вызов советским властям, открыто носили черные траурные повязки.
Особенно глубокий анализ характера и мышления Жаботинского был дан главным раввином Британии Ж.Г. Герцем, сравнившим его с великим мудрецом и политиком третьего века н.э. Наси, князем и религиозным вождем своего народа рабби Шимоном бен Гамлиелем: «Правда – это способность видеть вещи такими, как они есть <…> Мы должны, кроме того, уметь видеть вещи такими, какими они должны быть, какими они легко могли бы быть, если бы человеческая слабость, невежество или ненависть не затемняли душ человеческих… Жаботинский был из немногих смертных, кто обладал этим замечательным двойным видением»[59].
Бейт-Шемеш, Израиль
Примечания
[1] Айзенштат Я. Зеев Жаботинский – юрист // ЕВКРЗ. 2: 419.
[2] Дон-Аминадо. Друг «Последних новостей» (<Слово о В.Е. Жаботинском>). Публ. Иванова А. // РЕВЗ. 8: 28.
[3] Маркиш Ш. Жаботинский в парижском «Рассвете» // РЕВЗ. 8: 30.
[4] Пекаровский Л. Рисунки Зеэва Жаботинского // РЕВЗ. 9: 296–303.
[5] Цит. по: Айзенштат Я. Зеев Жаботинский – юрист // ЕВКРЗ. 2: 429.
[6] Schechtman J. The Life of Vladimir Jabotinsky (Rebel and Statsman). The Aronoff Foundation Edition. (б.д.; год получения книги библиотекой – 1988). – P. 129.
[7] Кац Ш. Одинокий волк (Жизнь Жаботинского). – Изд-во ИВРУС, 2000. Т. 1. (Пер. с иврита Т. Файт). С. 48.
[8] Schechtman J. The Life of Vladimir Jabotinsky. – P. 97.
[9] Роман Дмовский (1864-1939) – польский политический деятель, выступал за создание польского национального государства.
[10] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк. Т. 1. С. 80.
[11] «Одесские новости». 18 июля 1910.
[12] Яковлева Е. Аркадий Руманов – забытое имя? // РЕВЗ. 8: 162–176.
[13] Она же. (Публ.) Из неопубликованных писем Владимира Жаботинского // РЕВЗ. 8: 64.
[14] Вайнберг И. (Публ., подготовка текста и примеч.) Переписка В.Е. Жаботинского с А.М. Горьким // ЕВКРЗ. 2: 296.
[15] КЕЭ. Т. 6. Стлб. 646.
[16] Эттингер Ш. (ред.) История еврейского народа. – Иерусалим: Гешарим, 5761 – Москва: Мосты культуры, 2001. С. 489.
[17] Цит. по: Бела М. Мир Жаботинского. С. 80-81.
[18] Минес А. Еврейский вопрос в Восточной Европе // Еврейский мир. Ежегодник на 1939 год. – Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, 1939. С. 138-151.
[19] Кац Ш. Одинокий волк. Т. 1. С. 92.
[20] Бела М. Мир Жаботинского. – Всемирное движение Бейтар. Изд-во «Гешер Алия». – Иерусалим, 1991. С. 276.
[21] КЕЭ. Т. 6. Стлб. 646, 650, 651.
[22] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк. Т. 1. С. 92-93.
[23] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк (Жизнь Жаботинского). Т. 2. Перевод с иврита Р. Зерновой. С. 16.
[24] Антиеврейский бойкот иногда выливался в такие крайние формы, как разрушение магазинов и уничтожение товаров. В 1937 г. байкот был официально одобрен премьер-министром Польши (КЕЭ. Т. 1. Стлб. 482).
[25] б/а. Польша // Еврейский мир. Ежегодник на 1939 год. – Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, 1939. С. 235.
[26] В межвоенной Польше. Воспоминание С.С. Дубновой-Эрлих. Публикация и предисловие Виктора Эрлиха // ЕВКРЗ. 2: С. 266.
[27] Там же. С. 263.
[28] б/а. Польша // Еврейский мир. Ежегодник на 1939 год. С. 242.
[29] Маркиш Ш. Жаботинский в парижском «Рассвете» // РЕВЗ. 8: 42-43.
[30] Газ. «Хайнт». 3.02.1928.
[31] Кац Ш. Одинокий волк. Т. 2. С. 229.
[32] Там же. С. 303.
[33] Кац Ш. Одинокий волк. Т. 2. С. 282-283.
[34] Цит. по: Бела М. Мир Жаботинского. С. 250.
[35] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк. Т. 2. С. 481.
[36] Письмо «господам командирам» от 15.11.1938 с грифом секретности. В основном такие письма уничтожались, так что свидетельств непосредственного участия Евгения Владимировича в работе Эцеля немного. Цит. по: Бела М. Мир Жаботинского. С. 65-66.
[37] Аврахам Ставский – сионист-ревизионист, обвиненный в убийстве Х. Арлозорова; был оправдан из-за отсутствия улик.
[38] Кац Ш. Одинокий волк…Т. 2. С. 372.
[39] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк…Т. 2. С. 405.
[40] Мазовецкая Э., Груз Т. Лондонский «палестинец» Владимир Евгеньевич Жаботинский и его окружение // РЕВЗ. 7: 119.
[41] Там же. С. 128.
[42] Эри Жаботинский в эти годы работал инженером электростанции в Палестине, был членом Бейтара, в 1938 – членом руководства движения. Способствовал Алие Бет.
[43] Мазовецкая Э., Груз Т. Лондонский «палестинец» …С. 128–129.
[44] Бела М. Мир Жаботинского. … С. 14–15.
[45] О спасении памятников евр. культуры в Хевроне, старого евр. кладбища, раскопках синагоги ХVI в. и ее реставрации после раздела, на которое согласилась Сионистская организация, см.: Резник И. Бен-Цион Тавгер и его Хеврон // РЕВИ. 14: 237-251.
[46] Речь в Варшаве 12.07.1938. Цит. по: Бела М. Мир Жаботинского. С. 320.
[47] Там же. С. 320-321.
[48] Бела М. Мир Жаботинского. С. 16.
[49] В 1957 г. И. Эльдад писал о Жаботинском: «Даже если корни его характера были полностью в девятнадцатом веке <…> по-настоящему он не был Дон-Кихотом. Он пытался соединить особенности двух столетий, создать из них одну рифму: «Гадар (ивритское слово, которое можно перевести как «величие», «великолепие»); «тагар» («вызов»), в итоге завершающиеся словом «Бейтар».
[50] Стрешинский И. Эльдад и Жаботинский // http://gazeta.rjews.net/stresh6.shtml С. 4.
[51] Мазовецкая Э., Груз Т. Наследие Владимира Евгеньевича (Зеэва) Жаботинского на французском языке // РЕВЗ. 8: 47.
[52] Бела М. Мир Жаботинского. … С. 264.
[53] Цит. по: Айзенштат Я. Зеев Жаботинский – юрист // ЕВКРЗ. 2: 425.
[54] Бела М. Мир Жаботинского. … С. 67.
[55] Цит. по: Бела М. Мир Жаботинского. … С. 18.
[56] Там же. С. 267.
[57] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк…Т. 2. С. 590.
[58] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк…Т. 2. С. 517.
[59] Цит. по: Кац Ш. Одинокий волк…Т. 2. С. 589-590.
Напечатано в альманахе «Еврейская старина» #2(81) 2014 berkovich-zametki.com/Starina0.php?srce=81
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Starina/Nomer2/Parhomovsky1.php
