Москва. Двадцать два часа. Ни души. Б.Головин переулок (Сретенка). Навстречу мне, но задом наперёд, приближается человек. За спиной не то рюкзак, не то мешок…
– Дядечка…
– Ну… – дядечка, крупно «отдохнувший», остановился.
– Вы ведь смотрите вперёд, а идёте назад…
– Ну…
– Давайте обсудим эту проблему…
– Ну…
– Ведь как принято? Если мы смотрим вперёд, то туда же и идём. Так ведь?
– Ну…
– А у вас как получается? Поднимаете ногу, а вместо того, чтобы идти вперёд – туда, куда смотрите, – идёте спиной назад…
– Ну…
– Может быть, вам лучше всё делать наоборот? Развернитесь и идите тоже задом наперёд, но туда, куда сейчас смотрите.
Мужчина уставился на меня мутноватыми глазами, и я услышал примерно следующее:
– Майририестита паркованя. Этинг брустититию лиям ее… ха… да, да, да… милай!
– Что??? Не понял!!!
Дядечка снова посмотрел на меня и подчёркнуто пренебрежительно, словно я глухой или нездешний, выговаривая каждую букву, сказал:
– Ма-ла-дой… ишо! Я во-о-он та-а-ам уже давно по-вер-нул-ся!
ЛопухПервый. Эх-ма! Я бы с удовольствием на полгодика лёг в какую-нибудь больничку – за городом… Душа отдохнула бы от того, что кругом творится. Эх-ма! Глаза бы мои не глядели. Охо-хо-хо! От радио и телеатак скрылся бы!
Второй. А куда и на что в основном глядите?
Первый. Куда? Туда! На то, что цельный день показывают и в газетах печатают… Надоело слушать, что кругом болтают… Душа устала… Противно всё… всё противно! Политики – болтуны никудышные, и другие разные людишки тоже… не того… шалтай-болтай. Иностранцы да Чечня нами правят. Вот в соседнем доме чеченец живёт – хлюпик с усами, а подают ему – на работу чтобы ехать – длинный, как сосиска, «линкольн». Или взять нашего завгара. На «Мерседесе» катается… А завскладом – на «БМВ». Ну надо же, сукины сыны! Наш бывший участковый милиционер – то ли объелся, то ли больной, килограммов 150, не меньше, под кителем передвигает – своя машина у него… Бардак! Так ничего у нас на Руси не получится!
Второй. А что получится?
Первый. А хрен его знает что!
Второй. Так, может, хрен и вышел?
Первый. Не скажи, нет-нет… Хрен! Хрен, братец ты мой, это штука знаменитая! Она и к мясу, и к квасу, и с похмелья хороша! Так что не хрен вышел, а, ха-ха-ха, лопух, вот что! Лопухи выросли! Ха-ха-ха! Сорняк всё забивает, а средь лопухов ни хрена не вырастает!
Второй. Да-а-а… Лопухи здорово разрослись, даже кое-кому в голову проросли! Вы вашего нового участкового милиционера знаете?
Первый. Не довелось! А на кой он мне?
Второй. Вот он перед вами… Вы живёте на Большой Переяславской, так?
Первый. Да-а? Да-да.
Второй. Давайте знакомиться: капитан Николай Иванович.
Первый. Ну надо же!
Второй. Теперь о лопухах. Всех людей, о которых вы рассказывали, я хорошо знаю. Чеченец, которому «линкольн» подают… кстати, «линкольн» – это легковой грузовик, он сразу двенадцать человек, даже больше везёт. Так вот, чеченец – совсем не чеченец, а араб, и работает он в посольстве. Мужик он замечательный, у нас в университете имени Лумумбы учился, а я с ним частенько у него дома – он холостяк, живёт в однокомнатной квартире – в шахматы сражаюсь. Завгара вашего хорошо знаю и завидую ему – он технарь высокого класса: из рухляди разной собрал себе машину – загляденье! И совсем не «БМВ», а «сборная солянка», вот как это называется. Завскладом долгое время в Германии работал механиком в нашем «Трансагентстве», а машину оттуда пригнал! Стоила она, подержанная, копейки! И вас я знаю, вы на «КамАЗе» дальнобойщиком работаете, так ведь?
Первый. Ну… надо же… а? Так-так, ну?
Второй. А милиционер, бывший ваш участковый, не 150 кг весит, а 120, и он мастер спорта по тяжёлой атлетике. Кстати, дважды чемпион Башкирии, башкир он. Машину ему подарило правительство Башкирии. Так что напрасно вы считаете, что кругом, как вы говорите, бардак и ничего хорошего в России не будет. Напрасно, напрасно. Походили бы со мной по домам и квартирам, поглядели бы на наших русаков… Конечно, лопухов много, которые ни хрена не стоят. Но ничего, подлечат некоторых, наберутся они силы, зрение получше станет, много нового и хорошего увидят. И всё будет хорошо, корешок! Уши всё хорошее будут хорошо слышать!
P.S.
1. Пессимист не стал ходить в столовую, так как сидел за одним столом с капитаном. Еду ему стали носить в палату.
2. На субботу и воскресенье больных отпускали домой. За пессемистом приехали на новом «Мерседесе».
Секретарь горкома1970-е годы. Заволжск Ивановской области (в 20 км от Щелыкова). Кабинет секретаря горкома партии.
Я. Стыдно за состояние дорог! Одни ямы и рытвины… На автомобиле развивать скорость более 10 км в час невозможно. Вам самому-то как это всё кажется? Неужели сердце не болит, ведь чуть ли не ежедневно в бывшее поместье А.Н. Островского, помимо притерпевшихся ко всему русаков, едут и иностранцы, а? Как вы-то на это смотрите? Ведь дорога на вашей территории.
Секретарь. Не по-государственному мыслите, товарищ артист! Да ещё народный! Дороги наши в удовлетворительном состоянии! На уровне… Вот почему мы, например, войну выиграли – и первую, и вторую Отечественные? Вы вот не воевали и не знаете почему… (секретарь лет на пятнадцать моложе меня. – Е.В.). Я вам скажу – почему… Да потому, что дороги русские выручали! Враг не мог пройти по дорогам нашим! Вы что же, артисты, предлагаете? Везде, значит, положить асфальт и облегчить продвижение наступающему врагу?
Я. Предлагаю везде положить асфальт и облегчить передвижение наших «войск культуры». А что касается моего «неучастия в войне», как вы изволили предположить, осмелюсь доложить вам, молодой человек, что я награждён медалями «За отвагу», за участие в штурме города Кенигсберга орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны, и ещё должен вас поставить в известность относительно вот чего: когда мы наступали в Восточной Пруссии, то старались для скорости – как ни странно может вам показаться – передвигаться не по асфальту, а в обход, покороче, по рвам и ямам, в то время как немцы отступали по ненавистному вам великолепному, твёрдому и ровному покрытию шикарных шоссе и, что самое главное, товарищ секретарь горкома КПСС, далеко от нас уйти не сумели и даже вынуждены были сдаться в плен… А вы про русские дороги – «в норме». Вы бы лучше про русское разгильдяйство!
Секретарь. Не-е-нет, дорогие товарищи артисты, с вами каши не сваришь.
Вскоре его сняли и… повысили.
УчительЯ учился в Щепкинском училище на курсе Александра Денисовича Дикого. Воспоминания возвращают меня к тому времени, когда состоялась моя первая в Театре имени Станиславского режиссёрская работа: постановка пьесы М.Жежуры-Калиновского и Л. Устинова «Правда о его отце» под художественно-педагогическим руководством А.Д. Дикого.
Пьеса рассказывала об усилиях послевоенной передовой немецкой молодёжи в перевоспитании, а затем и привлечении на свою сторону фашиствовавших сверстников. В этом спектакле чуть ли не первые свои большие роли сыграли тогда ещё молодые Евгений Леонов и Евгений Шутов. Я сыграл целые четыре роли, меняя любого заболевшего коллегу, не будучи ни на одну из них назначенным.
Как всегда, получил духовное, творческое наслаждение от общения с Алексеем Денисовичем. Но всё же главным уроком в этой очень полезной для меня работе стали высокая принципиальность и независимость в суждениях и трактовках моего учителя в беседе с всесильным начальником Главного управления репертуарного комитета. Времечко было «весёлое», с ароматом вагонов с решётками и неплохо организованным туризмом в сторону северных «курортов».
…Спектакль сдан. Обсуждение его происходило в кабинете упомянутого большого начальника… Начальник одаривает нас руководящими идеологическими сентенциями, сидя за своим письменным столом. В двух креслах друг против друга – А. Дикий и директор театра Василий Осипович Гвелисиани – неудавшийся в прошлом артист Театра имени Моссовета. В далёком углу – я и помогавший мне в режиссуре Лев Елагин. Самым дорогим «перлом» начальника было требование «убить» отрицательного молодого немца, а не показывать, как он, политически прозревший, вступает в ряды молодёжного союза, демократического и прогрессивного, осудившего эпоху Гитлера. Убить – и всё тут!
Дикий спокойно, внимательно слушал речь. Директор лихорадочно (упаси Господи не успеть записать нетленные мысли) фиксировал все указания большого «знатока» театрального искусства. «Знаток» закончил разгромное исследование, утомлённо откинулся на спинку «трона» и замер в ожидании реакции противной стороны.
Директор закрыл блокнот, положил его в портфель, ручку-самописку прицепил чуть дрожащей рукой к нагрудному кармашку и, заметно побледневший, обратился к Дикому:
– Алексей Денисович, катастрофа! Замечания не простые, а политические. Что делать?
Дикий задумался и после солидной паузы тихо ответил:
– Ищите замену.
Директор быстро достал спрятанный блокнот, ручку-самописку и с готовностью на любые меры для спасения спектакля спросил:
– Кому?
Не задумываясь, Дикий ответил:
– Себе.
Всеобщее замешательство…
Покидая кабинет идеологического босса, Алексей Денисович обернулся и очень по-доброму сказал:
– Свитнев! Упаси вас Бог повторить при ком-либо всё, что вы рассказали нам. Ведь могут не понять, что вы шутите…
Спектакль шёл без каких-либо переделок – под личную ответственность Дикого – и с успехом!
Малый театр, 1948 год. Премьера пьесы А.А. Первенцева «Южный узел» в постановке С.И. Юткевича. В роли Сталина – Алексей Денисович Дикий.
Режиссёром поставлена задача: необходимо преодолеть штампы в трактовке роли вождя, которые не давали истинного представления о сложности работы Главнокомандующего (преимущественно по ночам), не давали возможности даже предположить, что и вождь устаёт. Великий артист и режиссёр (мой любимый педагог) решил эту задачу так.
Открывается занавес. Сталин за письменным столом что-то пишет… Откладывает ручку. Расстёгивает три верхние пуговицы кителя. Откидывается на спинку кресла. Задумывается… берёт трубку, туго набивает ее табаком, берёт мундштук в рот, зажигает спичку. Входит секретарь.
Секретарь. Иосиф Виссарионович, к вам маршал Василевский.
Сталин. Проси.
Секретарь уходит, Сталин гасит спичку, кладёт её в пепельницу, трубку откладывает в сторону. Застёгивает три пуговицы на кителе. Входит маршал Василевский. После сцены с ним Сталин расстёгивает три верхние пуговицы кителя, берёт трубку в рот, зажигает спичку. Входит секретарь.
Секретарь. Иосиф Виссарионович, к вам Климент Ефремович Ворошилов.
Сталин. Проси.
Застёгивает китель, откладывает погасшую спичку и трубку в сторону. Проходит сцена с пришедшим К.Е. Ворошиловым. Сталин расстёгивает пуговицы, берёт трубку в рот, зажигает спичку. Входит секретарь.
Секретарь. Иосиф Виссарионович, к вам ваш старый друг.
Далее – те же манипуляции со спичкой, трубкой и кителем.
После сцены со старым другом входит секретарь.
Секретарь. Иосиф Виссарионович, сейчас 5 часов 57 минут утра. Приём окончен. Отдохните, пожалуйста. Завтра очень напряжённый день…
Сталин. Спасибо. И вы поспите немножко, отдохните тоже. До свидания.
Секретарь ушёл. Сталин расстёгивает китель, откидывается на спинку кресла. После паузы берёт трубку, зажигает спичку, подносит её к трубке… В это время раздаётся бой кремлёвских курантов. Сталин замирает, прислушивается к нему… Горящая спичка обжигает ему пальцы, он резко бросает её на пол и слушает зазвучавший по радио Гимн Советского Союза… И, опустив голову на грудь, засыпает!
Трубка, оставшаяся незажженной, падает ему на колени, затем на пол. Медленно, под звучащий гимн, закрывается занавес. В зале – овация. Кому?
Артисту!!! Артисту, весьма отрицательно относившемуся к вождю. Артисту! – даже если на сцене происходило не соответствовавшее действительности!
