"Ну, и сколько ты сейчас у себя получаешь?" – спросила Ларочка, не переставая иронически улыбаться. – "Ну, сто восемьдесят пять…" – Для начала положим тебе триста пятьдесят, но это только на первое время". – "А потом?" – "С первого января начнется новая жизнь". – "Почему с первого января?" – "Расклад такой". – "И что это значит – новая жизнь?" – "Отвечаю. Директор вашего НИИ, доктор-профессор, сколько имеет в месяц, знаешь? Так у тебя будет вдвое. Не считая всяческих прочих радостей. Ну, и долго еще тебя уговаривать?" – "Да согласен я. Дальше что?" – "Дальше вот что. До конца недели сможешь в своей лавочке расквитаться? Действуй, чтобы в понедельник уже приступить к реальной работе".
Вот так началась для меня новая экономическая реальность эпохи перестройки. Еще вчера пресловутый "старший научный сотрудник без степени", с начала следующей недели я становился сотрудником совсем иной структуры, переходя из организации на три буквы – НИИ – в двухбуквенное образование – СП. Совместные предприятия в ту легендарную пору конца 80-х годов принялись активно заполнять хозяйственное пространство страны необъятных Советов, проникая во все возможные сферы человеческой деятельности – от высоких технологий до шоу-бизнеса.
И вот после разговора с Ларисой появляюсь я на рабочем месте. "Зачем пришел?" – спрашивает меня удивленный начальник, поскольку я должен был в это время сидеть в библиотеке и черпать из иностранных журналов крупицы новейшей научной премудрости. – "Дело есть", – отзываюсь неопределенно и, присев за свой стол, по-быстрому катаю заявление об уходе. И без лишних слов подаю его начальнику. – "Забери и порви, – бодро отреагировал тот. – Я даже слушать не хочу, не то что подписывать. Чем тебе тут плохо? Три библиотечных дня в неделю, сам себе хозяин. А с Нового года зарплату повысим". – "И на сколько?" – иронически ухмыльнулся я. – "Дадим тебе две сотни". – "У меня, – сообщаю, стараясь держаться по возможности небрежной интонации, – со следующего понедельника уже будет три с половиной". – "Хватит болтать, – разозлился начальник. – Где ж такие деньги платят?" – "Да уж не в госучреждениях". – "А ты что, рискуешь нырнуть в этот самый бизнес? Платные сортиры и чебуреки с собачиной?" – "Зачем же так грубо – "с собачиной"? Принято пользоваться эвфемизмом: "цепные бараны". К тому же не все торгуют пирожками, кое-кто и высокими технологиями занимается. Компьютерами теми же, например". – "Да ты эти компьютеры в глаза-то едва видел". – "А я и не собираюсь ими торговать. Мое дело – международные связи. На это у меня ума хватит. Не говоря уж об опыте".
Короче говоря, не получился у нас разговор – да и как мог он получиться, если я прямо и нахально, на глазах у всех, переходил из категории безропотно-бесправного научного сотрудника советского НИИ в некие неясные, но вполне заоблачные сферы, где общение со все еще таинственными для советского народа (на текущем этапе исторического развития) иностранцами было фактом повседневной действительности, так сказать, трудовыми буднями. А праздниками в этой новой реальности становилось общение с теми же иностранцами на их территории. Ибо и об этом мне прямо было сказано, когда я представлялся президенту совместного предприятия "Лотан": "Занимая должность заведующего международным отделом, вы регулярно будете выезжать – со мной или с нашим генеральным директором – в страны, с которыми нас связывают партнерские или коммерческие отношения". Много чего еще было сказано в ходе этой беседы – и о характере предстоящей деятельности, и о перспективах, и о необходимости развития международных контактов. Набирайте персонал, было сказано. И еще было сказано, что через месячишко намечается вселение в свой особняк, где сейчас ведется реставрация, и там отделу будет выделено помещение. А пока – есть время исподволь создавать инфраструктуру.
Прежде чем приступить к описанию многотрудных и многоаспектных действий на моем новом посту, в том числе и по созданию этой самой инфраструктуры, представляется совершенно необходимым дать описание окружающей среды, в которой мне предстояло действовать. Состояние этой среды в рассматриваемый исторический период было настолько специфичным – если слово "специфично" хоть в какой-то степени передает все, как говорится, оттенки смысла, – что даже люди, жившие там и тогда, по прошествии некоторого времени уже подзабыли, как оно все бывало. Понятие "покупка" – применительно к значительной категории товаров и большинству услуг – утратило свой изначальный смысл. Сам глагол "купить" – в его прямом и буквальном значении – как бы исчез из обиходной речи, поскольку рядовому гражданину страны Советов не представлялось практически никакой возможности заполучить значительную часть ассортимента как промышленных, так и продовольственных товаров путем обмена на всеобщий эквивалент. Исчезло слово, практически пропало, вытесненное другим глаголом – "достать", который значительно более адекватно отражал сложившееся положение вещей.
Но "достать" можно было лишь имея определенные знакомства (или неформальные связи) с теми людьми, которым советское государство доверило распределение товаров и (или) услуг. Таким образом, продавщица небольшого магазина или кассирша в агентстве Аэрофлота обретала значимость, ни в коей мере не сопоставимую со своей должностью. Чтобы достать авиабилет (в день вылета, на рейс Москва-Сочи), приходилось покупать кассиршу. А уже купленная кассирша, в свою очередь, предоставляла тебе этот билет (разумеется, согласно аэрофлотовским тарифам). Причем покупать кассиршу следовало не в день вылета, а заранее. И кассирше, ведавшей авиабилетами по Союзу, была одна цена, а кассирше, имеющей доступ к зарубежным рейсам – другая. А еще дороже стоил директор ресторана или, скажем, гостиничный администратор.
Продолжим ход мысли. Что это вообще значит – "купить директора ресторана"? Как подойти к нему? Как обратиться? Разумный путь лишь один – через знакомых. Иначе и в кабинет-то к нему не проникнешь. А где их взять, таких знакомых? Ну, приступаешь к поиску ходов-выходов. Это, собственно говоря, и есть построение инфраструктуры. Дело, конечно, безумно сложное, если начинать на пустом месте. Но ведь человек – животное общественное. Не в вакууме живет, а в каком ни на есть социуме. Есть друзья, есть знакомые, есть друзья друзей и, на самый худой конец, знакомые знакомых. У кого-то в орбите вдруг обнаруживается, скажем, директор ресторана. И это уже первый шаг. Дальше – проще. Тебя знакомят. Но приходишь ты не как бедный родственник ("Я от Николай Николаича, нельзя ли тут у вас как-нибудь по-тихому свадебку племянницы сыграть…"). Ты появляешься в ореоле внешнеэкономической деятельности, в качестве заведующего международным отделом Совместного предприятия (именно такие, проникающие в душу и гремящие медью – в смысле, долларами – слова значатся на твоей визитной карточке. Ты даешь понять, что речь идет о постоянном сотрудничестве и что за ценой, соответственно, не постоим. Разговор начинается обиняками, но вскоре выходит на торную дорожку. Выясняется, что младший директорский сын недавно женился, и невестка сидит дома с ребенком, и вот вы договариваетесь, что невестка будет числиться у вас в СП как стенографистка на полставки. Сумма, кстати, несколько превышающая ту, что она могла бы иметь, проводя за аналогичным занятием полный рабочий день в государственном секторе. Но в нашем случае она продолжает себе сидеть дома и заниматься домашними делами – а деньги дважды в месяц аккуратно будет получать свекор. И, собственно, кому какое собачье дело, отдает ли он ей эти деньги – пусть они сами в семье разбираются. Зато теперь ты можешь позвонить пану директору в любое время и сказать: "Пахомыч! Нам бы ужин на пятерых сегодня". И – никаких проблем. Приезжаешь к девяти часам (или когда захочешь); в дверях, естественно, швейцар, мест, естественно, нет (о чем сообщается золотом по черному на мощной стеклянной доске, вывешенной на устрашение посторонних), но вас это не касается, у вас – "Заказано!". Проходишь в зал – метрдотель с тобой за руку (не с тобой как с таковым, а как с человеком от Пахомыча). Столик уже накрыт. И все такое. Ну, в конце вечера, расплачиваясь, официанту надо не поскупиться на чаевые. А метру твои деньги не больно и нужны – своих хватает. Тем более что ты – от Пахомыча. Значит, надо припасти ему заранее какую-нибудь заграничную цацку. Брелок там в виде фишки из казино Лас-Вегаса. Или журнальчик со спецкартинками. Благо что польские партнеры поставляют их пачками. А качество – печати, моделей и фотографов – не хуже "Плейбоя". Даром что польское. Журнал демонстративно демонстрирует тот факт, что "еще Польска не сгинела" и что под водительством "Солидарности" она уверенно идет к капитализму в лучшем смысле этого слова, со всеми его родимыми пятнами. Ресторанный вечер проходит на славу, а это полезно для дела – потому что партнеры (хоть иностранные, хоть внутренние, советские) любят, когда о них заботятся, и понимают, что заботливое отношение к принимающей стороне со стороны ресторанной администрации свидетельствует о надежных и разнообразных связях СП. А надежность – она всегда в цене. Умный партнер это осознает. Ну, и еще немаловажный аспект: за хорошим столом, после умеренной выпивки, возникает – пусть не обязательно дружественные, но хотя бы приятельские отношения. По меньшей мере – приязненные. Что существенно, так эти отношения переносятся и на следующий день, за стол переговоров. Мудрейший, вообще-то говоря, обычай – преломить совместно хлеб, окропленный вином. Основа взаимного доверия. Прекрасный способ снять отчуждение.
Опыт – длительный и печальный – свидетельствует, что недоверие заложено в самой природе так наз. Homo sapiens. Но известно и другое: в массе своей человеки все-таки рады, когда удается разувериться в этом печальном предубеждении. И лучше всего это получается при личном общении. Да обратимся к той же ситуации с Пахомычем. В самом начале знакомства как бы опасаешься: с какой стати директор ресторана, человек в определенном смысле всемогущественный, пойдет на сотрудничество. Ведь есть у него с кем водить дела и кроме тебя. А вот обговорили условия взаимодействия, приняли по чуть-чуть (в его кабинете, за закрытыми дверьми), и обнаружилось, что находятся темы для общего разговора – помимо производственных. И вдруг – после трех-четырех встреч – осознаешь: да ведь и он относился к тебе изначально – ну, не с опаской, так настороженно. Поскольку ты для него – тоже человек из другого мира. Не по-нашему говорить умеешь, и с иностранцами запросто, на короткой ноге. Но постепенно вы приходите к выводу – может быть, даже изначально и странноватому, причем для обеих сторон: да у вас, оказывается, вон сколько общего. Ты, разумеется, не обсуждаешь с ним Борхеса, да и он не станет с тобой о своем, о заветном. Но ведь и без того – вон сколько тем. Бабы те же. Футбол (и вы оба оказываетесь спартаковскими болельщиками, причем с таким стажем, что помните, как звали Нетто, а для молодежи и фамилия эта – звук пустой. Увы! – констатируете вы с грустью…).
Собственно, вся инфраструктура держится в первую очередь именно на этих – казалось бы, пустопорожних – разговорах. То есть, разумеется, СП платит – хорошо и регулярно – и Пахомычу, и Свете в театральной кассе, и Аллочке в транспортном агентстве, и ее подруге Люде, которая помогает в трудных случаях с зарубежными авиабилетами, и еще всем, кому надо. Но платежную ведомость каждому из них я привожу собственноручно, чтобы лишний раз перекинуться парой слов: с Пахомычем о бабах, со Светой – о детях, с Аллочкой – о состоянии кинематографического процесса на современном этапе. Плюс к тому кейс во время таких поездок набит всякой всячиной – от разовых зажигалок, авторучек, простейшей жвачки до замысловатых записных книжек, парфюмерных наборов и специзданий для мужчин.
В сейфе у меня целое отделение отведено подаркам – блоки американских сигарет и жвачки, упаковки зажигалок, коробки ручек и прочих завлекательно выглядящих канцпринадлежностей, бутылки английского виски, джина, скандинавских ликеров… Все это – не только для нужд международного отдела. Заглянет главный бухгалтер, красотка Юлия: "Зайчик, иду в налоговую инспекцию – дай-ка блок "Мальборо". Забежит зам. генерального по общим вопросам: "Слушай, пожарная инспекция сегодня в гостях – можно им по зажигалочке?" Или – "Мужики снег с крыши сбрасывают – дай им чего не жалко". Или – серьезное дело: "Слушай, завтра в ГАИ еду, номера получать на новый "Мерседес". Дай-ка пару пузырей виски и пудрениц штук с десяток. И пяток журнальчиков, которые попроще. И жвачки коробку…" Все это проходит по статье “Public relations” – потому что в те приснопамятные годы, во-первых, даже пластинка жвачки (не говоря уж о пачке) имела валютную ценность, а во-вторых, на представителя СП, не одаривающего всех направо и налево, в инстанциях смотрели как минимум с удивлением. Но зато пачка "честерфильда" с приложенной к ней разовой зажигалкой решала такие вопросы, которые казались неразрешимыми даже за приличную сумму в денежном выражении. Тем более что деньги – аспект щекотливый, а дать человеку закурить и прикурить – какие дела! Ведь, строго говоря, это даже и не подарок, а так… Ты его своей сигареткой угостил, а он тебя – своей. А если при этом разговор душевный завязался – так это естественно. Как естественно и то, что тебе пошли при этом навстречу – ведь в конце концов, все мы люди, все человеки… Из человеческого материала и лепится инфраструктура. Складывается из людей, скрепляется неформальными отношениями.
Первые пару недель я крутился в одиночку. Осваивался. Сидел вместе с секретаршей президента СП не то что в одной комнате – за одним столом. И пользовался на пару с ней одним компьютером. Секретарша Света преподала мне и первые навыки работы с этой, неведомой еще для меня в те времена, передовой технологией (двести восемьдесят шестая машина, черно-белый экран, примитивный "Лексикон"). Света обучила меня и другим технологическим премудростям: как пользоваться факсом, ксероксом – слова такие советскому человеку даже на пике перестройки казались лексикой из научно-фантастического романа. Впрочем, разобравшись с азами, я востребовал хранившиеся в дальнем ящике письменного стола инструкции к этой чудо-технике (писанные по-английски и потому никем до конца не читанные) и вскоре уже сам смог дать кое-какие дополнительные советы.
Через пару недель я заскочил на старое место работы, чтобы дополучить причитающиеся деньги под окончательный расчет. И завел болтовню с Тамарой, сотрудницей бухгалтерии. Слово за слово. Я ей о том, как занят поиском полезных знакомых. А она: "Есть у меня знакомый директор ресторана". Еще слово за слово, она: "Конечно, познакомлю. А ты взял бы меня к себе на работу. Хоть кем, хоть секретаршей. Я все умею, а остальному научусь". Посмотрел я на нее свежим взглядом: блондинка под метр семьдесят, все при ней, да и вообще девка вроде бы неглупая, к тому же бухгалтерские штучки-дрючки знает. Так появилась у меня секретарша и верная помощница, которая принесла в приданое ход к Пахомычу.
А на следующей неделе, отправившись знакомиться с директором ресторана, как бы по пути зашел в офис расположенной неподалеку некой специфической организации с неопределенными, но весьма широкими международными функциями. Там меня много лет привечали и давали подработать переводами – и письменными, и с делегациями. В коридоре встретил мужика из хозяйственного отдела, с которым как-то вместе катались по Союзу, сопровождая группу англичан. Слово за слово, Виталий этот и говорит: "Возьми меня к себе работать. Все контакты, все связи – к твоим услугам". Так появился у меня заместитель и верный помощник.
Оно конечно, такой процесс формирования коллектива скорее похож на процедуру, обозначенную в народных сказках: бредет себе герой по белу свету, а навстречу зайчики разные и прочая живность. "Возьми меня с собой, – говорит каждый из этих представителей дружественной фауны, – а уж я тебе пригожусь". Герой идет каждому из них навстречу – и не обманывается в дальнейшем, получая от новых друзей неоценимую помощь при возникновении самых неожиданных нештатных ситуаций. Все это лишний раз подтверждает незамысловатую вообще-то мыслишку, что сказки в России предельно близки к жизни, а жизнь, в свою очередь, полна сказочных ситуаций. Взять хотя бы тот вполне сказочный теремок, что СП оборудовало для своих нужд. Стоял в замоскворецком переулочке эдакий домишко, обозначаемый в документах дореволюционных торговцев недвижимостью как "низ каменный, верх деревянный". Нашлись у руководства СП пути записать его на себя, с обязательством произвести полный ремонт и реконструкцию. Что и было исполнено – с перепланировкой и прочими радостями. На втором этаже, сложенном из могучих бревен, разместились кабинеты президента, генерального директора, финансового директора и прочих связанных с ними лиц. В подвале оборудовали кухоньку и залу, где можно было и есть-пить, и заседания проводить. А на первом этаже – слева разный рядовой персонал разместился, правая же половина была отдана заму по общим вопросам (он же технический директор, он же завхоз) и международному отделу. Получил я в свое распоряжение две небольшие, но вполне уютные комнатки – в первой, проходной, посадил Тамару, а в задней сел сам с Виталием. В угол – сейф о двух дверцах, себе на стол компьютер. Уж точно персональный, который ни с кем делить не надо. Триста восемьдесят шестой, цветной экран, личный принтер (ну, матричный, разумеется). На отдел – две телефонные линии; факс, правда, один на всю контору и стоит наверху, у секретарши Светы. Там же, при ней, и ксерокс.
Принялись всем миром обживать помещение. Самый значительный вклад в процесс обустройства вносил Коля, технический директор, малый настолько же простоватый, сколь и хитрожопый. Сочетание названных двух свойств, весьма характерное для определенного круга подданных Российской Империи на протяжении всей истории ее существования, позволяло Коле беспрепятственно втираться в это специфическое сообщество заведующих складами, главных администраторов различных полезных учреждений, чинов милиции вообще и ГАИ в частности на самом полезном уровне – майора-капитана, директоров небольших магазинчиков (снабжаемых, впрочем, не хуже дворцов торговли) и прочих замечательных людей. Из этих источников была получена, в частности, прелестнейшая голубая и розовая сантехника, кафель серо-бежевый в мелкий цветочек, финские дверные замки с сияющими медными ручками, немецкие обои, не говоря уж о привезенной с дальнего подмосковного склада совершенно невероятной канцелярской мебели, включая вертящиеся кресла с подлокотниками и подножками. С другого склада – московского, и довольно близко, кстати, расположенного – Коля урвал (через подругу любовницы своего двоюродного брата) прекрасный, кобальт с золотом, чайно-кофейный сервиз, плюс еще, как бы по мелочи, несколько наборов расхожей посуды, с бесчисленными блюдами, тарелками, тарелочками, блюдцами, розеточками.
Свою лепту в обустройство внес и международный отдел. В течение нескольких дней мы с Виталием, взяв одну из разъездных машин, отправлялись на поиски справочников, телефонных книг, словарей, канцпринадлежностей и прочей мелочевки. Себе в комнату купили огромную, во всю стену, карту мира, давая тем самым как бы тонкий намек на планетарный масштаб своей деятельности. Заскочивши на старое место работы, Виталий позаимствовал там набор флажков зарубежных государств – ставить на стол при проведении переговоров. Кроме того, он оприходовал несколько справочников для служебного пользования, с массой полезных, но не очень широко известных телефонов. Например, номера диспетчерской "Шереметьево", по которым можно получить точнейшую информацию о том, не опаздывает ли рейс, и если да, то реально на сколько. Скажем, летят партнеры из Рима через Милан. Вместо того, чтобы бессмысленно тащится в аэропорт на дружественную встречу, наберешь тайный номер и спросишь: "Как идет Алиталия, рейс такой-то?" И тебе ответят, что рейс еще сидит в Риме, потому что Милан не принимает по метеоусловиям. Значит, можно не мыкаться несколько бессмысленных часов в аэропорту, а спокойно посидеть в своем уютном кабинете. Через три часа перезвонишь, и тебе сообщат: "Рейс вышел из Милана, расчетное время прибытия такое-то". Еще через пару часов позвонишь – и узнаешь: "Рейс на подходе, расчетное без изменений". Ну, тут надо собираться. Навестишь по дороге дворец, стены которого отделаны серо-бежевым кафелем в мелкий цветочек, а по пути заглянешь в приемную Коли, где обычно сидят водители, и скажешь: "Валентин, к бою!" И закрепленный за международным отделом водитель идет прогревать мотор.
Водитель Валентин заслуживает отдельного разговора. Небольшого роста, но очень крепко сбитый, с приблатненной улыбочкой и (как выяснилось позже, к лету) с мощной татуировкой. Говорит, что сидеть не сидел, а охранять довелось. Бывший таксист – как, впрочем, и почти все водители СП; Москву знает фантастически, плюс к тому же сверхъестественное чутье на пробки и прочие сбои движения. Бывало, едешь с ним – днем, причем будним, когда улицы вроде бы полупусты, и вдруг он: "Командир, рванем в обход!" И – какими-то переулочками, проходными дворами, через помойки, мимо играющих пацанов… И прибываешь на место назначения вовремя. И сидишь с хозяином кабинета полчаса в ожидании третьей стороны. Наконец, опоздавший врывается, весь в мыле, и шарф развевается за спиной как вымпел: "Ой, бля, извините, мужики – на Ленинском пробка, не прорваться…" В такой ситуации полезно заметить, как бы невзначай: "Ну, для моего водителя проблем не существует – мы-то огородами ехали…" И тем самым непосредственно с начала переговоров уже выиграть полкорпуса. Водит Валентин всегда на хорошей скорости, но очень аккуратно и даже строго. В гонки никогда и ни с кем не ввязывается, приговаривая при этом как бы в сторону: "К Склифу всегда успеем – да только там вечно очередь. Вот из таких мудачков…" И кивает неодобрительно на рвущихся под желтый свет, подрезающих, нарушающих рядность. Но уж если и взаправду надо… Бывает ситуация форс-мажорная; выскочишь из кабинета, на ходу влезая в рукава, и: "Валентин, летим в Ша-два!" Он мгновенно оценивает обстановку и буквально просачивается сквозь все двери – во всяком случае, ты только вышел во двор, а он уже сидит за рулем, Молча, сосредоточенно. И лишь у первого светофора спрашивает: "К скольки надо-то?" И, услышав ответ, шевелит губами, проводя таинственные расчеты, после чего кивает головой: "Будем". И действительно – влетаем под шереметьевскую эстакаду даже за пару минут до срока. И можно спокойно бежать по своим делам – Валентин и запаркуется удобно, и сам потом отыщет тебя в людном зале, и с багажом прилетевшего разберется без подсказки. И уже когда будем выруливать из-под эстакады в обратный путь, он как бы про себя пробормочет: "Ну, вот, командир, а ты боялся…" И – погромче, почтительно: "Куда сейчас: В офис или на квартиру?"
Время позднее, Валентин, какой там офис. Едем устраивать дорогого иностранного гостя на ночлег. На одну из двух снимаемых нами квартир. С гостиницами в те годы в Москве было также плохо, как и со всем остальным. Да к тому же для иностранцев даже простенький одноместный номер стоил совершенно безумные деньги. Ну, так если в продаже нет водки, то гонят табуретовку. А если нет гостиницы, то снимают квартиру. Что я и сделал – с помощью одного из только появившихся тогда посреднических бюро. Собственно, сняты были две квартиры. Однокомнатная, где стоит широченная кровать и два дивана; она используется в основном для размещения внутренних партнеров, прибывающих и из Архангельска, и из Владивостока, и из Челябинска, и из Еревана… И еще – трехкомнатная, обставленная существенно лучше. Имелась там спальня как таковая, с двумя кроватями, вторая комната, с диваном и письменным столом, где может жить еще один человек, и приличная гостиная, пригодная для проведения деловых бесед вокруг огромного обеденного стола. На кухнях обеих квартир имеется постоянно поддерживаемый запас чаю-кофию-сахара-соли, а непосредственно перед приездом дорогих гостей холодильник затаривается простейшими молочными продуктами и гастрономией. В штате международного отдела имеется некая шустрая дамочка, как бы домоправительница, в чью задачу входит регулярное обеспечение чистого постельного белья, кефира, колбасы с сыром, полотенец (менять не реже чем через день), хлеба, яиц и прочего по мелочи. Она же убирает квартиры – перед приездом клиентов, во время их пребывания и после отбытия восвояси. Вот и сегодня экстреннее сообщение о неожиданном визите зарубежного партнера не застало коллектив врасплох. Я кинулся в аэропорт, а тем временем Виталий позвонил домоправительнице (Ниной звать, кстати), и та помчалась смахнуть пыль и постелить свежее белье, а по дороге купить хлеб и всякие молочные продукты. Сам Виталий поехал к Пахомычу, подзапастись разными паштетами и прочими вареными языками, потому что кормежка визитера лежит на принимающей стороне, а проходит он по высшей категории. Заодно заказал у Пахомыча столик на завтра, на вечер. Часть деликатесов Виталий, заехав на квартиру, выгрузил в холодильник, а остальное оставил в багажнике своей машины, чтобы позже завести в офис, для завтрашней дневной кормежки. Осмотрел вместе со ждущей его приезда Ниной квартиру – все ли в порядке; погнал Нину в магазин, докупить еще съестного, по списку, а сам остался ждать гостей. Я же, привезя партнера, отпустил Виталия, а сам поужинал с дорогим гостем (чтобы тот не скучал), и добрался до дому только к одиннадцати. А Валентин – соответственно – еще позднее. А на утро Валентин в половине девятого привез на квартиру и меня, и Нину; забрали партнера и оттранспортировали в офис, а Нина осталась наводить порядок.
А в офисе Виталий уже все с утра приготовил. В кабинете президента, на столе для заседаний, разложены блокноты, ручки и прочие фломастеры; стоят бутылки с минералкой и пепси, ваза с фруктами, стаканы, пепельницы. В клетушке без окон, соседствующей с приемной секретарши Светы, хлопочет Тамара. Там и холодильник, и небольшой столик – как раз чтобы разложить снедь по тарелкам и нарезать хлеб. Но перекусить настанет время часов в двенадцать, а пока, без десяти девять, Тамара раскладывает на расписном блюде пирожные и печенье, чтобы в половине десятого подать чай с кофием. Виталий, последний раз окинув взглядом президентский кабинет, спускается вниз, встречать иностранную делегацию. Президент пока сидит в кабинете генерального; там же и коммерческий директор. Все прифрантившись, все в ожидании. Больше всех, впрочем, принаряжена Света, восседающая с каменным лицом за своим компьютером. Дело в том, что дорогой итальянский гость в последний свой визит очень внимательно поглядывал на нее, бросал разные реплики, и теперь она не то что бы ждет продолжения, но…
Три коротких звонка и синхронно с ними трижды вспыхивает лампочка слева от светиного стола. Снизу проведена сигнализация, и это охранник дает условный знак: гости прибыли. Света нажимает кнопку своего интеркома, и начальство на ее вызов выходит в приемную – навстречу поднимающемуся по лестнице торговому гостю, в моем сопровождении. Идущий за нами следом Виталий помогает раздеться. Приветствия начинаются в приемной и переносятся в президентский кабинет, а Виталий, повесив гостевое пальтишко рядом со светиной шубой, заглядывает в неприкрытую еще дверь: все ли в порядке? В ответ на мой кивок ("Все нормально, загляни через полчаса") плотно закрывает дверь и спускается к нам, захватив мою дубленку. Пятеро вошедших в кабинет между тем размещаются на привычных местах вокруг стола, и начинается пока еще неопределенная беседа ("Как семейство?", "Как долетели?", "Как оно вообще?"). Общих слов хватает примерно на полчаса, затем Тамара вносит поднос с пирожными, печеньем, сахаром, сливками, молоком и удаляется с информацией о распределении пожеланий относительно чая и кофе. Еще через пять минут перед каждым стоит дымящаяся чашка и, после того, как Тамара закрывает за собой дверь, начинаются переговоры. Собственно говоря, они продолжаются, поскольку перед каждым участником лежит папка с письмами, факсами и записями телефонных бесед за последние полтора месяца. Эти документы, подобранные и систематизированные, – фоновая информация, на основе которой предстоит выработать более или менее окончательное решение. В общем виде речь идет о приобретении того-сего – отчасти за деньги, а отчасти по бартеру. Рассматривается также возможность благодаря удачной покупке впоследствии продать кое-что из приобретенного на рынке третьей страны, при условии, что… ну, и так далее. В принципе вся эта сделка, вся цепочка операций, более выгодна советской стороне. Но почему вдруг итальянская сторона примчалась в Москву как угорелая, сообщив о своем прибытии практически в последнюю минуту? Итальянец утверждает, что получил оперативную конфиденциальную информацию о конъюнктуре в третьей стране (ну, в той, куда планируется толкнуть часть закупленного) и, поняв, что нельзя ждать ни секунды, кинулся в аэропорт, где ему повезло – перед его носом кто-то отказался от билета, – и вот он здесь. Может, так оно и было, а может, существуют иные причины, подводного характера, и о них надо будет завести речь обиняками сегодня вечером, в ресторане. Мало того, что дорогой гость не крепок на выпивку, так он еще – к своему несчастью – не стоек, то есть налитую рюмку не выплескивает и тостов не пропускает. Особенно в женском обществе. Так что, возможно, есть смысл взять в ресторан Свету – нет, Боже упаси, без каких бы то ни было вульгарных подставок; просто посидит девушка за столиком, повеселится, потанцует, а потом – в отдельную машину, и домой. А дорогого гостя я отконвоирую на квартиру в своей, то есть Валентином управляемой, машине. Но это вечером, а пока переговоры идут своим чередом, и через полтора часа интенсивной работы в дверь деликатно постукивает Виталий. "Ну, что, перекусим?" – осведомляюсь я. Возражений не следует, и Тамара с помощью Валентина вносит несколько блюд – бутерброды с красной рыбой, языком, паштетом, сыром, маслины, маринованные – по зимнему времени – огурцы, помидоры, перец… Хитрованистый коммерческий директор, добродушный с виду толстяк Андрюша, невинным голосом спрашивает у итальянца: "Может, по чуть-чуть, чисто символически?" Это предложение по сценарию и должно исходить от Андрея; ни президент, ни генеральный директор в силу своего положения как бы и заикаться не могут о пьянке в дневное рабочее время; моя же роль состоит в формировании меню, где все продукты по определению вызывают жажду. Иными словами, вечером подпоить дорогого партнера в дамском обществе – это само собой, но можно попробовать прорваться в его подсознание и с утра пораньше… "А что именно?" – дает слабину миланец. – "А что хочешь, – вступаю я в игру. – Тома, что у нас имеется?" И Тамара, улыбаясь своей праздничной улыбкой, отвечает непринужденно: "А у нас все есть. И вермут, и кампари, и джин, и виски…" И тут же, не давая итальянцу опомниться, Виталий вносит поднос: бокалы, ваза со льдом, бутылка "Бифитера", бутылка "Блэк-энд-Уайт", бутылка "Чинзано Бьянко". – "А кампари?" – суровым голосом говорит президент, включаясь в игру. – "Да ладно, – разнежено ответствует дорогой партнер, – я его не очень-то люблю…" Тут Тамара (согласно полученным ранее инструкциям) подходит поближе к итальянцу и нежно вопрошает: "Джин с тоником?" Тот утвердительно кивает и получает из дамских ручек полный стакан. Такие же стаканы Тамара раздает и остальным, только у советской стороны там не джин с тоником, а тоник с джином. Льда, впрочем, у всех одинаково – по три куска. Первый тост – за успех сделки. После пары бутербродов с красной рыбой, заедаемых маринованными овощами, уровень содержимого в итальянском стакане резко падает; Тамара неслышно возникает у него за плечом и добавляет; я переглядываюсь с президентом: "Все в порядке, наш друг начал, и это главное…" Далее – по намеченному сценарию: еще через три часа – вторая перемена блюд, того же содержания, а где-нибудь после пяти уже можно будет трогаться в ресторан.
Итак, в половине двенадцатого Тамара со Светой собирают грязную посуду (очень важно, чтобы уже чуть захорошевший синьор подвергся двойному воздействию дамских чар), после чего переговоры продолжаются, и при этом советская сторона исподволь усиливает натиск на одинокого итальянца. После второго перекуса (и уж точно не в сухую) в речах синьора проскальзывает мыслишка – не смотря на все его усилия запихнуть ее поглубже: дескать, поспешность приезда объясняется желанием не просто поскорее закрыть сделку, но и добиться при этом максимально выгодных для себя условий – при этом он даже вроде бы готов чуть-чуть подставить своих итальянских партнеров. Это, конечно же, тема для размышления: стоит ли игра свеч, компенсирует ли полученная советской стороной дополнительная прибыль те потенциальные минусы, которые неизбежно вылезут на свет Божий в ходе дальнейшего развития событий. Все это надо обсчитать с точки зрения сиюминутной выгоды (задача Андрея) и рассмотреть в стратегической перспективе (дело президента и генерального). А мое дело – предоставить им такую возможность. И, как бы невзначай отклоняясь от основной темы переговоров, я спрашиваю синьора как бы между прочим, что именно велела ему привезти из Москвы жена. И предлагаю – как бы неуверенным голосом: "Может, на сегодня закончим и дадим возможность нашему другу прокатиться пару часов по магазинам? Пусть возьмет моего зама в качестве помощника, а консультантом – Свету…" Так оно и решается: Виталий садится рядом со всегда готовым к бою Валентином (и они получают задание: протаскать синьора не менее двух часов, а потом доставить в ресторан живым и невредимым); на заднее сидение помещается дорогой гость с англо-говорящей Светой (ей никакого конкретного задания не дается – дело тонкое, и вообще нечего ей думать, будто бы она в чем-то замешана, и чем естественнее она будет весь сегодняшний вечер, тем лучше); ну, а при Виталии в свидетелях синьор ничего такого себе не сможет позволить). После их отъезда президент с генеральным запираются и велят никого к ним не пускать и ни с кем не соединять; коммерческий директор запирается с главным бухгалтером; я тоже закрываюсь у себя, включаю компьютер и приступаю к протокольной записи переговоров – на двух языках. Часа через полтора все собираются обменяться соображениями и приходят к единодушному мнению: торопиться не следует. Я демонстрирую составленный по собственной инициативе запрос, адресованный партнерам в третьей стране для уточнения кое-каких сведений, сообщенных итальянцем. Эти полстранички тщательно обсуждаются, после чего я вношу поправки, распечатываю текст на бланке СП, президент подписывает, и Тамара садится к факсу. А я, взяв машину генерального, лечу в ресторан – поскольку Виталий занят, а кому-то же надо осмотреть накрытый стол и обговорить с Пахомычем кое-какие детали.
По прошествии некоторого времени все собираются в ресторане и в паузе после первого тоста (во время которой все усиленно жуют) президент по-быстрому сообщает мне: получен ответ на факсовый запрос, посланный в третью страну. Оттуда перезвонили, подтвердили, что проверяют итальянские сведения, и обещали отреагировать как можно скорее. По-быстрому переведя второй тост, выпив и закусив, я оставляю беседу на Свету, а сам иду к Пахомычу и договариваюсь, что в случае необходимости партнеры из третьей страны смогут позвонить по его телефону – чтобы беседовать в тишине кабинета, куда не доносятся грохот джаза и прочие ресторанные шумы. Перезвонив Тамаре, в одиночестве дежурящей у факса в офисе, передаю ей новые инструкции и слова ободрения.
Вернувшись на свое место, застаю идиллическую сценку: Света, вдохновленная событиями успешного дня, ведет перевод вполне сносно, да и остальные участники беседы поблескивают глазенками, чувствуя себя непринужденно и расслабленно – очевидно, что в мое отсутствие выпили, причем не единожды. Это очень кстати, потому что теперь они на время тормознутся с тостами, и я смогу спокойно поесть и чуть отвлечься. Прислушиваясь вместе с тем внимательнейшим образом к рассказу о поездке по магазинам и о покупках. Выясняется, что синьор, скуповато-рассчетливый, как и большинство его соотечественников, на сей раз в расходах не очень стеснялся. Тоже тема для размышлений: значит, безусловно верит в финансовый успех сделки (по крайней мере, для своего кармана) и как бы авансирует свое вознаграждение. Причем в числе приобретений была явно импульсивная покупка, которой он гордится до чрезвычайности: довольно безвкусные и не очень-то старинные, но вполне массивные с виду карманные часы (из комиссионки – молодец Виталий, что затащил его туда). Часики куплены явно для себя, любимого, и чувство самодовольства так и расплывается по физиономии.
Тут ресторанный оркестр, незаметно выползший на эстраду, обрушивается всей своей мощью на присутствующих, и синьор приглашает Свету. Пока они танцуют, я по-быстрому выдаю свои соображения: синьор явно ориентируется в сделке на свои сугубо личные цели, и ради их достижения, похоже, готов подставить своих соотечественников. Так что есть смысл воспользоваться этими настроениями, обратив их в свою пользу. "А где гарантия, что он решится идти до конца?" – спрашивает недоверчивый президент. – "А часики золотые? – отвечаю. – Человек явно купил памятный подарок, чтобы впоследствии, поглядывая, который час, всякий раз самодовольно поглаживать себя по пузу, в память об удачной операции". – "Логично", – соглашается генеральный директор. – "Нам, между прочим, на первом-то этапе тоже придется кое-что вложить", – напоминает коммерческий директор. – "Это твоя забота, – реагирует президент. – Изыщи деньжат…" С возвращением танцоров на места беседа пресекается, и присутствующие, внимая рассусоливаниям дорогого гостя об уровне игры музыкантов и их близости к европейским стандартам, погружаются каждый в свои размышления. Тут я краем глаза замечаю, что метр Саша делает мне знаки, показывая в направлении директорского кабинета. "Звонят, – говорю я, ни к кому конкретно не обращаясь, – я сейчас…" Действительно, в кабинете Пахомыча меня ждет телефонная трубка. Тамара сообщает, что пришел факс: представитель третьей страны вылетает в Москву завтра, первым утренним рейсом. Вот он как, значит. Задело за живое. Сделка и впрямь может оказаться очень удачной. По внутреннему перезваниваю Саше и прошу, во-первых, скорее подавать поросенка, а во-вторых, послать Виталия к Пахомычу. Потом набираю номер Нины и велю с утра подготовить все по высшему классу на второй квартире. И с пришедшим Виталием начинаем раскидывать планы на завтра.
Спланировав первую половину завтрашнего дня, мы возвращаемся в зал. Значит, первым делом надо как следует накачать итальянца, чтобы он завтра проснулся не раньше десяти, а то и одиннадцати, и к тому же был не очень в состоянии заниматься делами в дообеденное время. Это, под поросеночка, самая простая задача. Сложнее придумать правдоподобный предлог, под которым президент и генеральный могли бы ускользнуть отсюда – и как можно скорее, и оба-два, – чтобы обсудить складывающуюся ситуацию. А уж мы с Андрюшей – и со Светой, разумеется, – примем огонь на себя и задержим синьора до закрытия ресторана, постаравшись довести его до состояния предельной невменяемости. И еще параллельно со всеми этими делами я обдумываю, как бы в преамбуле тройственного договора о сделке, составлению и обсуждению которого будет посвящена ближайшая пара дней, ввернуть невинную фразочку о том, что инициатива сделки исходит от итальянской стороны. Правда, таким образом отчасти подставляется данный конкретный синьор, танцующий сейчас в полупьяном блаженстве со Светой, но советская сторона – хотя бы чисто формально – сохраняет чистоту рук, и это существенно в недалеком будущем, когда остальные представители итальянской стороны обнаружат неладное и, следовательно, поднимут вой.
К столику я подхожу одновременно с закончившей танец парочкой, а там уже хлопочут двое официантов, заменяя посуду и расчищая место для блюда с поросенком. – "Давайте не будем мешать официантам, – говорю я самым невинным голосом. – Вы еще потанцуйте, а мы выйдем, разомнем ноги, нагуляем аппетит перед поросенком". В вестибюле коротко информирую начальство о развитии событий и о проделанных мною действиях. "Значит, так, – говорит генеральный президенту, – мы с тобой съедим по кусочку свинины – и в офис, хотя бы на полчасика, прикинем основы контракта. Поедем на твоей машине, а две нужны здесь ребятам для оперативной свободы. Вы оставайтесь и доводите этого козла до кондиции. Только смотри, Андрюха, сам-то поаккуратнее – у тебя завтра серьезный день…" – "Алка-зельцер у всех дома есть? – голосом заботливого отца интересуется президент. – Ну, тогда за столик, а то времени в обрез".
Следующий день начинается в условиях, максимально приближенных к боевым. Мало всего прочего, так циклон – или антициклон, кто же их разберет – пригнал в Москву дикий снегопад: счастье еще, что самолет из третьей страны успел прилететь и даже приземлиться. А уж через пару часов улицы и площади столицы стали непроезжими, и если бы у СП не было своего парка из пяти машин, с классными водителями, то все и всяческие коммуникации прекратились бы напрочь. А ведь два дня активнейших переговоров требовали массы поездок – и к юристам, и в таможенное управление, и в несколько госучреждений, и к различным московским властям, да и по личным надобностям – в тот же ресторан, или в "Березку" пополнить запасы спиртного, а по пути еще в булочную на Грузинах за горячими батонами.
На третий день текст договора будто бы стал вырисовываться, и к обеду мы с юристом засели за компьютер доделывать почти окончательный вариант. Разумеется, чистовой текст все равно правился еще трижды – но уже по мелочам. И вот к пяти часам достигнуто согласие, тот самый пресловутый продукт непротивления сторон. Названные договаривающиеся стороны поставили свои подписи, достали из кейсов печати и торжественно приложили их в соответствующих местах. Последовавший за этим прощальный вечер проходит на обычном, то есть высоком уровне. Все сыты, дорогие гости еще и пьяны, к чему, собственно, и стремились устроители празднества. Разъезжаемся в состоянии острой любви друг к другу.
Наутро я, приехав пораньше, выкладываю из кейса на свой письменный стол вчерашние ресторанные счета и прочие документы и приступаю к их сортировке. Начавши, таким образом, подготовку к самой нелюбимой процедуре – составлению финансового отчета о приеме делегации. Речь, собственно говоря, в таких ситуациях идет не об отчете, а о создании внешне правдоподобного и не способного вызвать немедленное раздражение у нормальной фининспекции комплекта документов, которые бы оправдывали трату наличных денег, полученных заранее у Юлии "под отчет". Все расходы должны не только быть строго документированными, но и отвечать определенным, пусть отчасти и произвольным, нормативам. Ну, нормативы эти мы создавали сами – базируясь, впрочем, на некоторых цифрах, принятых в Интуристе и в союзных министерствах. Сели – сначала мы с Виталием, а потом еще и с привлечением Юли и Андрея – и расписали весь технологический процесс приема делегации, с учетом всех реальных, правдоподобных и почти правдоподобных трат. Начали, как, впрочем, и кончили, процедурой встреч-проводов в аэропорту. Понаписали там всякого: и посещение буфета, и мифические услуги носильщика, и таинственные "прочие услуги". Далее в списке значится и питание делегации, и транспортное обслуживание (в смысле – такси), и культурная программа, и все остальное… Но ведь реальные оправдательные документы по этим позициям – в основном ресторанные счета и театральные билеты. Ну, еще квитанция, полученная в Шереметьево, "за оплату объявления по радиосети аэропорта" – это если льет дождь, и неохота выходить на улицу, то за рубль заказывается объявление "Водитель машины номер такой-то – к подъезду зала прилетов", и Валентин, обычно паркующийся неподалеку, заслышав свой номер, подает машину прямо под навес. А все остальное – творчество. Сажусь я и пишу – сам или с помощью Виталия – "Акт о приобретении продуктов питания за наличный расчет – за невозможностью получения счетов, чеков и иных оправдательных документов". На такой формулировке заголовка настояла Юлия, и с бухгалтерией не спорят. По нормативам, нами же самими же придуманным, положено присутствие на переговорах с делегацией такого-то числа экспертов, консультантов, советских партнеров и прочих – не считая персонала СП. Ну, сидели на переговорах синьор, президент, генеральный, Андрей и я – пятеро. Ну, и сколько мы фактически съели? Мизер, в общем-то. Однако пишем: присутствовало одиннадцать человек; умножаем сумму, заложенную в нормативах, на одиннадцать – получаем приличную цифру. Пишем под эту цифру акт: колбаса сырокопченая (то есть, самая дорогая из существующих в продаже, хотя кто же ее покупает, ведь язык и паштет от Пахомыча значительно дешевле), овощи-фрукты с Центрального рынка, а также аналогичные недешевые вещи. И далее, по всем дням приема и по всем трапезам – так и складывается неплохая итоговая сумма. Плюс еще такси распишем, туда-сюда, с оплатой предварительного вызова – хотя повсюду, разумеется, катались на своих машинах. Вот и набегают наличные денежки – можно и у Пахомыча приличной еды закупить, и бутылочкой-другой подзапастись, и на реальные непредвиденные расходы хватит. Составляем с Виталием необходимое количество таких актов, подписываем их вдвоем, а третья подпись – Николая, что по общим хозяйственным вопросам, а справа вверху – "Утверждаю" и подпись генерального. Препровождается все это творчество Юле, она его внимательно изучает, одобряет, подшивает в архив – и порядок. Как правило, удается не только оправдать все затраты, но еще и остаются денежки на пять-шесть бутылочек коньяка, каковые закупаются и помещаются в сейф – на грядущие протокольные нужды.
Отправив дорогих гостей, я отдыхаю как белый человек, а в понедельник, с утра пораньше, мы с Виталием пишем акты. Привлекая для консультации и Тамару, чтобы она женским, хозяйским взглядом определяла правдоподобие поглощенных на переговорах продуктов. Ко всем этим гипотетическим актам приплюсовываются и счета за обеды, якобы имевшие место в ресторане – обеды деловые, скромные, почти комплексные – закуска мясная, салат овощной, суп, мясо, мороженое, кофе. И бутылка пива на нос. Разумеется, никто обедать к Пахомычу не ездил, ели хотя и закупленное у него, но на своей территории, однако Саша выписал три счета, на десять-двенадцать персон каждый. Плюс еще и реальные счета за фактически состоявшиеся ужины. Плюс акты на поездки в такси в ресторан и обратно. Короче говоря, где-то к часу дня все расчеты были закончены, все акты напечатаны и подписаны, все счета и прочие реально существующие документы (хотя некоторые из них – такой же плод фантазии, как и акты о сырокопченой колбасе) аккуратно расклеены на листах бумаги формата А4, и все вместе подшито в одну папку. Теперь надо подписать у Коли, потом у генерального директора и отдать Юле. И получить с нее еще кое-что дополнительно наличными – потому что солидная папка с денежными документами тянет на сумму, несколько превышающую фактические расходы. Разница позволит Виталию с Валентином смотаться после обеда в "Армению" и прикупить некоторое количество коньячку – в сейф, на протокольные нужды. Ведь естественно и очевидно, что ни копейки с этих финансовых фантазий не оседает в чьем-либо кармане – все идет в общий котел, на нужды предприятия. Кстати о копейках – мелкие наличные, недоизрасходованные на закупку спиртного и прочих товаров длительного пользования, лежат в конверте, в особом, маленьком отделении сейфа, предназначенном для хранения денег и документов. Мало ли что может понадобиться по мелочи – действительно воспользоваться услугами носильщика или смотаться на такси, и все такое…
После обеда я сажусь за компьютер и начинаю приводить в порядок документацию. Свожу все письма, факсы, памятные записки, договоры в одну директорию, распределяю их в хронологическом порядке, аннотирую и собираю все аннотации в основной справочный документ директории – при взгляде на который можно представить и историю сделки, и ход ее заключения, и содержание конкретных материалов. Потом обращаюсь к заключительному договору: там было несколько удачных фраз, которые с модификациями можно использовать при оформлении других сделок. У меня имеется глоссарий таких выражений, фраз, абзацев, пунктов договора, и туда переношу удачные находки. Ну, вроде бы все итоги недели подведены. Тут появляется Нина, с сообщением, что обе квартиры убраны и готовы к дальнейшему использованию; она приносит также остатки еды, потому что по заведенному порядку на квартирах не держат ничего скоропортящегося. Все остатки помещаются в холодильник к Свете; и это будет доедено персоналом СП в самом демократическом порядке. Ну, теперь действительно конец – остается только дождаться Виталия с Валентином, загрузить коньяк в нижнее отделение сейфа, а в верхнее прибрать сдачу. Вот и они – легки на помине. "Слушай, – звонит возбужденный Виталий, – тут есть "Лимонная", ноль семьдесят пять, в экспортном варианте!" – "Берите на все", – твердо реагирую я.
К вечеру объявляются знакомые мужики генерального директора из Норильска с интересным предложением – относительно продажи их продукции дружески настроенным странам Запада. После посиделок мы еще раз внимательно изучаем принесенную ими документацию и сертификаты качества, и генеральный говорит: "Вообще-то есть вариант. Ты помнишь этого вертлявого француза… как его, Франца?" – "Во-первых, он не француз, – отозвался президент, – а вовсе голландец. А во-вторых – я и сам о нем подумал. Давайте, мужики, переспим с этой мыслью. А завтра соберемся не позднее половины десятого, подготовим факс и будем ждать ответа".
Назавтра к одиннадцати факс был уже готов, да и ответ не заставил себя ждать. Франц сообщил о принципиальной возможности сделки, но подчеркнул, что сертификат качества должен быть очень солидным. Слово VERY было набрано прописными буквами. "Ясное дело, что доморощенная норильская бумажка не пляшет", – убежденно сказал генеральный. "Есть вариант, – отозвался президент. – Позвоню ребятам в Президиум Академии Наук, попрошу позволения переписать эти цифры на солидном бланке, с весомой подписью". – "Уже лучше, – согласился генеральный, но все равно жидковато". – "Есть еще вариант Игоря", – ни к кому особенно не обращаясь, проговорил Андрей. – "Какого-такого Игоря?" – переспросил президент нарочито невинным голосом. – "Да того самого, твоего корешка". – "Это через Американское посольство, что ли?" – "Вещь не очень-то надежная, ведь и у них не всегда получается". – "А у нас получится, – убежденно сказал Андрей. – Наш зав международным отделом – мужик с честными глазами и умеет уговаривать. Особенно иностранцев. И тем более баб". – "Объясните, в чем дело", – взмолился я. И Андрей объяснил. Дело простое, как и всякая гениальная идея. Берется текст на русском языке, красиво напечатанный и на солидном бланке. Еще более красиво печатается на шикарной бумаге его перевод. А в конце перевода пишется – по-английски – следующая фраза: "Я, такой-то и такой-то, профессиональный переводчик, утверждаю, что выполненный мною вышеприведенный перевод является аутентичным английским вариантом прилагаемого русского оригинала. Москва, дата". И все. А далее этот такой-то идет на консульский прием в Американское посольство и предъявляет консульским дамочкам эти бумаги и свой паспорт. А вот дальше – главный цирк. Если девки в духе, а у просителя приличная морда и хороший английский, то они позволяют ему поставить при них свою подпись, после чего пишут: "Подпись господина такого-то заверяется". И ставят печать Консульского управления. При этом американки ничем не рискуют. Они же ведь не заверяют адекватность перевода или, Боже упаси, справедливость русского текста. Они всего-навсего подтверждают вполне бесспорную вещь – что господин такой-то поставил на этой бумаге в их присутствии собственноручную подпись. И все. А дальше уже вступает в свои права психология. Любой – ну, почти любой – гражданин планеты Земля, узрев печать с американским белоголовым орлом, автоматически лишается рассудка и полагает, что все сказанное в этой бумаге – святая истина, сошедшая с небес, гарантированная лично президентом США и обеспеченная всем золотым запасом форта Нокс. – "Выходит, любая шпана может проделать такую штуку?" – "Не совсем, – ухмыльнулся президент. – Нужен солидный оригинал. Нужен приличный перевод, потому что английский текст они все-таки просматривают. Нужен человек с достойной внешностью и прекрасным разговорным английским – к которому у них возникнет доверие. Все это у нас имеется, так что можно приступать к делу".
На практике все оказалось даже проще ожидаемого. Я подкатил к посольству на президентском "Мерседесе", без особых помех (хотя и не без внутренней и подколенной дрожи) прошел три кордона – советского мента, советских же охранников у первой двери и огромных размеров чернокожего морского пехотинца у второй двери, после чего оказался в искомом помещении. Народу не было просто никого. Я перекинулся парой фраз с одной из девиц, та без малейшего интереса взяла бумаги, бегло просмотрела английские страницы и спросила, вроде бы даже с искренним любопытством: "А не трудно делать такие вот технические переводы?" Поговорили немного на этот счет. Девица листнула мой паспорт и вдруг, понизив голос, спросила: "Что, действительно сейчас, во время перестройки, еврею легче устроиться на хорошую работу?" И на эту тему я имел что сказать, тем более вглядевшись в рыжеватые кудряшки американочки и уяснив глубоко личный характер вопроса. Далее я заплатил пошлину – смехотворную сумму, причем в рублях, а не в долларах; девица, получив квитанцию, прошила все страницы – и оригинал, и перевод – красной ниткой, после чего, подмигнув, пришлепнула концы нитки шикарной печатью. Поставила свою подпись с завитушками пониже моего скромного автографа и удостоверила ее личной печаткой, с обозначением имени и должности. Мы обменялись еще парой дежурных фраз, и я бочком протиснулся мимо мордастых черных и белых ребятишек на свежий морозный воздух.
Когда я продемонстрировал полученный документ начальству, президент сказал безо всяких эмоций: "Сделай ксерокс этой красоты и перекинь Францу. Если он сочтет, что все в порядке, пусть шлет приглашение – поедем на переговоры в Амстердам. Кто-нибудь из норильчан и мы с тобой". Будничность разговора о командировке в Голландию произвела на меня сильное впечатление. Правда, красивая жизнь задалась лишь отчасти. Через пару дней генеральный, отводя глаза в сторону, сказал, что норильчане согласны на все пункты, кроме одного: переводчица у них есть своя, вот она и полетит. Впрочем, помимо обозначенных двух штук рублями за американскую бумагу, я отспорил тебе еще отступные: две сотни зелеными как компенсация за отказ от поездки". Нельзя сказать, чтобы факт накрывшегося выезда в Европу сильно меня огорчил – я ведь как-то не очень поверил в Голландию с самого начала. Впрочем, и две тысячи, полученные в качестве вознаграждения за сорокаминутный визит в американское посольство, не произвели на меня особого впечатления: я уже стал привыкать к большим деньгам – ведь мой месячный оклад был с первого января тысяча триста (притом, что средний заработок по стране составлял двести с чем-то).
Из Амстердама вернулись ни с чем. По словам президента, все было организовано крайне несерьезно, и из девки этой переводчица – как из козла молоко. Вообще создалось ощущение, что норильский босс просто воспользовался этим делом как предлогом для вывоза своей дуньки в Европу. В Шереметьево, когда расставались, президент сделал официальное заявление: "Считаю, что провал переговоров определен чрезвычайно низким уровнем перевода. И нам следовало бы с вас еще кое-что получить как компенсацию за неиспользованные возможности". Сел в "Мерседес" и отчалил, оставив попутчиков в цепких лапах аэропортовских таксобандитов. Впрочем, для СП поездка оказалась не совсем бесполезной. Президент посидел с Францем и с его русской сожительницей вечерок в уютном месте и договорился о кое-каких путях развития отношений. В частности, Франц пообещал привезти в Москву группу голландских бизнесменов – человек пять-шесть – для поиска общих дел и точек соприкосновения. "Организовывать всю эту сходку будем мы, и получим с каждых переговоров свои комиссионные, а в случае совершения сделки – процент с прибыли. Я тут набросал черновичок договора с каждой из сторон-участников, надо его подработать с учетом наших интересов и сделать английскую версию. И вообще обдумаем, как провести всю сходку – в плане международной конференции, может быть, с разными прибамбасами, с синхронным переводом, с флагами, с освещением в средствах массовой информации. Кстати, там у Пахомыча твоего нет конференц-зала?" – "У Пахомыча, естественно, нет, – говорю я, – он же директор ресторана. Но в гостинице этой имеется все – и конференц-зал, и небольшие комнаты для переговоров, и люксы у них вполне приличные – не стыдно и миллионера поселить". – "Лады. Значит, организуем советско-голландскую встречу прогрессивных бизнесменов. Позовем народу побольше – человек двадцать пять-тридцать. Под соусом международного мероприятия, да под приманку банкета, можно будет вытащить больших людей – из министерств, из Моссовета, из Академии. Выглядеть будет все куда как солидно. Ну, справимся мы с таким делом?" – "Хорошо бы знать конкретную дату не позднее чем за месяц, – ответил я, – а остальное – дело техники. Ну, и денег, естественно". – "О деньгах не беспокойся. Каждый советский участник заплатит вступительный взнос, и уж ста рублями он не отделается".
Была у президента СП такая манера – оперировать старыми денежными масштабами. То скажет про какую-нибудь умопомрачительную красотку: "Хороша баба. И стольника на нее не жалко". В смысле тех годочков, когда сотня – это была месячная зарплата человека после окончания университета. Или вообще заявит: "Вот когда перцовка стоила двадцать один двадцать…" – что и вовсе до реформы шестьдесят первого года, и ведь уж самые памятливые пили ее, родимую, за два двенадцать, а у него в голове все старые цены так и сидят. Новые, впрочем, тоже. Сообразить насчет денежной стороны любой сделки он может лучше всех. Вот если по сути дела идет разговор – тут, конечно, генеральный директор лучше мыслит. Где взять, куда продать, кого привлечь в игру… А насчет того, что почем – это президент. У него к тому же связи – старинные комсомольские дружки сидят на всех уровнях и во всех структурах. За то он и меня уважает, что может его заведующий отделом похвастаться разветвленными связями в том мире переводчиков и международников, где у него самого нет никого. Ну, разве что на самых высоких верхах, на такой верхотуре, что не допусти Господь возникновения ситуации, когда придется за помощью обращаться туда. А у Андрюшки толстого – дружки в финансовых структурах. Занять где приличную сумму под умеренные проценты, с валютой разобраться, пройдя по лезвию ножа, но никуда не сорвавшись, деньги за границу перевести – это он пожалуйста. Красотка же Юлия хороша не своими бухгалтерскими способностями – для этого у нее есть заместительница, вострая, остроносая и сухопарая бабешка – впрочем, не без своеобразного чувства юмора. Главнее в Юлии – ее семейное положение, а именно, муж, занимающий приличное положение в Моссовете. Все способности, возможности и потенциал каждого были задействованы в полной мере, потому что на узком совещании верхушки СП решили выжать из советско-нидерландской встречи максимум не только для кассы СП, но и для его имиджа.
Франц обещал привезти пару финансистов, одного экспортера продовольственных товаров, одного электронщика и – без особых ожиданий на конкретный результат, а скорее для понта – своего приятеля, связанного напрямую со всемогущей "Шелл" (о чем впрямую сказано на его визитной карточке). Под такой состав принимающая сторона обещала Францу, что за столом переговоров будут сидеть "ответственные работники соответствующих правительственных органов, руководство столичной мэрии, представители научной элиты и капитаны индустрии". – "Так прямо и напишем ему – пока, разумеется, в общем виде", – заявил президент. – "А в частности?" – уточнил я осторожно. – "А в частности – пожалуйста, по пунктам. "Правительственные чиновники" – это элементарно. Обратимся от имени оргкомитета Международной конференции…" – "Какого-такого оргкомитета?" – удивилась Юлия. – "Женщина, молчи и слушай. И вообще твое дело – пункт второй, насчет мэрии столицы. Твой благоверный посидит на переговорах? Вот и лады. Значит, приведет с собой еще пару корешей, а на открытие и на заключительный банкет – и самого главного. Тот ведь не откажется выпить рюмку и покрасоваться перед телекамерами? А оргкомитет – это мы с вами, да Франц с евонной бабой. Лично я могу быть даже зампредом, пусть председателем значится Франц, а его телка – очень удачно, кстати, фрау Розанофф, Королевство Нидерландов – будет ответственным секретарем. В основном приглашения буду подписывать я, но наиболее серьезные, на самые верха, пусть исходят из-за рубежа: это впечатляет. Пока все ясно? Так вот, делаем стандартное письмо за их подписью, а список адресатов мы подработаем. Ну, Госплан, Госснаб, минфин, минпрод, министерства электроники, нефтяной и газовой промышленности – по одному-по двое точно придут, тем более мы будем заранее знать, кого конкретно следует позвать. А подскажут ребята из Президиума Академии. Их, естественно, тоже привлечем. Надо бы парочку академиков затащить, хотя бы на открытие и на первую сессию…" – "Я знаю одного мужика из Госбанка Союза, – вмешивается Андрей, – он придет железно, и даже с докладом выступит. Это у него такое хобби – шляться на все международные форумы и разевать там пасть. И ведь не зря: выступит, к примеру, на пяти-шести московских сходках – и непременно нарвется по меньшей мере на одно зарубежное приглашение. Хоть бы в Польшу – он не гордый. А уж ради Голландии – и сам притащится, и еще дружков приведет". – "Отлично. Значит, правительственные круги, финансовые круги, мэрия, научная элита – все имеется". – "Капитаны индустрии, – медленно заговорил генеральный, – как я понимаю, за мной? Есть мужики, как не быть. Есть и деловые, хотя и небольшого ранга, а имеется и парочка генеральных директоров, которые всегда не прочь на халяву выпить и повертеться в высших сферах". – "Под такую раскладку, – сказал я, – можно закрутить нечто грандиозное. Во-первых, название. Предлагаю скромненько: "Наука и технология на службе человечества. Первый советско-нидерландский симпозиум". – "А почему "Первый"?" – перебил Андрей. – "Для красы. Будет продолжение или нет – не важно, а так мы сразу заявляем о традициях и преемственности". – "Мудро", – согласился генеральный. – "Хорошо бы, – продолжил я, – чтобы Франц прилетел сюда за недельку до открытия; устроим пресс-конференцию, а потом ксерокопии газетных материалов можно переслать приглашенным в министерства и ведомства – и уж железно хотя бы два замминистра на открытие пожалуют. Тем более, если устроить открытие часика в три, а после него объявить банкет. Денег хватит?" – "Я же тебе сказал – о деньгах не думай. Сколько надо – столько достанем. Естественно, не у замминистров, а у коллег из других СП. Набежит ведь как муравьев на дохлую осу. Пардон, Юлечка, – на шоколадную конфету. Пригласим не только московских, а из других мест тоже. Расселить их сможем в той же гостинице?" – "Надо постараться, хотя и не обещаю. Пахомыч, конечно, поможет, но с директором гостиницы я не очень. Тем более что это – директриса". – "Да ладно тебе, не скромничай, – ухмыльнулась Юлия. – Знаю я твои возможности по части уговоров". – "А что, и тебя уже уговорил?" – заинтересованно спросил Андрей. – "К сожалению, нет", – сказала Юля. Все дружно заржали. – "Ладно, – подытожил президент, – идей у всех полно, надо их реализовывать. Давайте к завтрему каждый напишет страничку-другую своих планов. Пошлем Францу за моей подписью предложение о составе Оргкомитета, я завтра дам еще пару фамилий – ребята из Президиума, для солидности. А ты, Юля, сегодня же ночью пригласи мужа к участию".
Через пару дней я отправился с первым визитом к хозяйке гостиницы. Запугали меня со всех сторон насчет этой якобы недоступной и неприступной бабы, а на деле все оказалось гораздо проще. Я рассказал ей о планируемом симпозиуме, и она спокойно ответила, что давно уже хотела устроить в своей гостинице серьезное мероприятие, что надеется – этот симпозиум будет первым, но не последним, что она с удовольствием предоставит необходимое количество номеров и все прочие помещения. Я развил мысль о европейском резонансе мероприятия, о том, что все это широко будет освещаться прессой, в том числе и западной, о том, что среди участников будут и лица в ранге заместителей министра, а среди гостей – представители крупнейших транснациональных корпораций. Представил ей список требований, она внимательно изучила документ, после чего вызвала зама и при нем поставила на бумаге свою подпись. Со словами: "Надеюсь, проблем у нас с вами не будет". И я с легким сердцем покатил к себе в офис, навстречу новым – и столь же преодолимым – трудностям.
Не успел я войти в дверь, как охранник кинулся ко мне со словами: "Президент срочно просили зайти, как только появитесь". Президент встретил меня довольной ухмылкой: "Не ты один у нас молодец. Мне сегодня тоже кое-чего удалось. Звоню в МИД, приятелю, попросить содействия насчет приглашений на симпозиум. А он: "Хватит попрошайничать, пора самому решать такие вопросы". Как, спрашиваю? Это же через Консульское управление проходит, и право посылать свои приглашения имеют только крупные организации. А он: "Крупные-некрупные – какая разница – были бы зарегистрированы в Ка-У". Кто же нас зарегистрирует, удивляюсь я. А он смеется: "До вчерашнего дня – никто бы не смог. А сейчас там знаешь, кто сидит?" Оказывается, наш с ним старинный приятель, мы еще в райкомовском активе вместе состояли, в студенческие годы. Ну, я перезвонил ему, узнал, какие бумаги надо подготовить. Пока ты ездил, мы все уже сделали, и завтра в одиннадцать подскочишь в Ка-У". Спустившись к себе, я изучил подготовленные документы: вроде все было в порядке, и только одна мысль беспокоила меня: почему президент сам не воспользовался случаем лично возобновить старинное знакомство?
Ситуация стала более ясной назавтра, когда за десять минут до назначенного срока я звонил из вестибюля Консульского управления по внутреннему телефону. Соединили меня безо всякого энтузиазма, после чего в трубку выплеснулось начальственное негодование – подлинное или хорошо сделанное, кто его знает: "Что за СП? Что за договоренность? Я ничего не понимаю, кто с кем договаривался? А вы, собственно, кто? Какие бумаги привезли? Для регистрации? Нет, пропуск я выписывать не буду, к вам спустятся… впрочем, я сам сейчас спущусь – ждите…" Растерянный, я отошел в сторонку и тут столкнулся со знакомым – вернее сказать, увидел знакомое лицо. Поздоровались, перекинулись парой фраз, и я вспомнил – не имя, нет, а обстоятельства общения: вместе были на вечерних офицерских сборах, жутко морозной зимой, ехали рядом в автобусе на загородное стрельбище, автобус холодный, околели бы, если бы ни фляжка водки в кармане у консульского работника. А у меня, как помнится, бутерброды с домашней бужениной, и к ним жена – ну, словно чувствовала – положила два соленых огурчика. Отлично прокатились туда и обратно; правда, на полигоне в цель не попали, да не это главное. Припомнили, как орал на всех промазавших подполковник, командовавший стрельбами: "Раздолбаи, позорите звание советского офицера! А если завтра в десант, в снега Аляски, что будете делать!" Кто-то вякнул из задних рядов: "А что, уже война с Америкой?" – "Это я для примера, – тормознул подполковник. – Не обязательно на Аляску, можно…" – "На Чукотку", – докончил тот же голос. Пока вспоминали все это со смехом, по лестнице спустился важный господин и спросил, кто тут из СП. Я откликнулся на начальственный призыв и сердечно распрощался с однополчанином. "Вы что, знакомы?" – спросил господин вроде бы их обоих сразу. – "Естественно", – ответил я. – "Сто лет", – ответил однополчанин и пошел себе на выход. – "Так вы из наших? – переменил тон важный господин. – Что, тоже военный переводчик?" Я ответил утвердительно. – "Ну, это другой разговор. Своим не грех и помочь". Он просмотрел бумаги и кивнул головой: "Ладно, сделаем. А то звонит твой начальник, какую-то старину вспоминает, какую-то комсомольскую херню несет. Видал я это в гробу. А своим ребятам надо содействовать. Вот, возьми мою карточку, здесь прямой телефон, перезвони послезавтра – постараюсь все уладить. Будь здоров!"
По дороге в офис я задумался – открыть ли глаза президенту на реальное положение дел, и решил пока замять для ясности. И еще – обязательно пригласить консульское начальство на заключительный банкет симпозиума: пусть они там заново познакомятся, авось, на этот раз толку будет больше. Объективности ради надо отметить, что от других приятелей президента толк все-таки был, и список советских участников с каждым днем вырисовывался все солиднее. Помимо андрюхиного банкира, всегда готового к докладу перед любой международной аудиторией, согласился выступить молодой доктор экономики из Института управления, и еще один доклад выжали из Франца – в смысле, он клятвенно пообещал, что кто-нибудь из участников привезет страничек десять об экономическом положении Нидерландов на современном этапе. Собственно, больше ничего и не требовалось.
Через три дня я съездил в Консульское управление и подтвердил регистрацию. Теперь у СП появилось законное право посылать всем своим зарубежным партнерам письма (можно и в факсовой форме) следующего содержания: Совместное предприятие такое-то, регистрационный номер в КУ МИД СССР такой-то, приглашает для участия в переговорах с такого-то по такое-то таких-то – и дальше список хоть до конца страницы. Немедленно направили соответствующее послание Францу, чтобы зарубежные участники заранее запаслись визами. Кроме того, в адрес Франца периодически шли фамилии и должности советских участников, возвращаемые из Амстердама в форме солидных пригласительных документов к участию в симпозиуме, за подписью председателя Оргкомитета. Совгражданам попроще приглашения шли напрямую их Москвы, за подписью заместителя председателя Оргкомитета. Все приготовления пока развивались ровно, попытка сбоя случилась лишь вечером в пятницу, за неделю до открытия. Собственно, и не сбой это был, а так – скольжение. Уже после шести президенту позвонил очередной кореш из Президиума и сказал, что сегодня общался с замминистра (еще с одним, то есть третьим по счету, не считая двоих уже загарпуненных), который к тому же еще и член-корреспондент, почти академик. Тот вроде бы не прочь принять участие в Симпозиуме, но в воскресенье вечером он улетает на неделю, и если бы приглашение пришло к нему в ближайшие часы, причем неважно, на служебный факс или на домашний – вот и оба номера, на всякий случай… Кинулись звонить Францу – ни в офисе, ни дома нет ответа. Что же делать – обидно упускать такого кита. Сидим у президента в кабинете, пьем чай, названиваем Францу – глухо. К восьми часам Андрюша, поерзав на стуле, сказал человеческим голосом: "Есть, конечно, вариант…" – "Ну!" – отозвались все в один голос. – "Текст приглашения от Франца стандартный, так? Разница только в фамилиях. Текст этот, кстати, если я не ошибаюсь, мы же и сочиняли, потому что английский у нашего международника получше, чем у этого голландского… друга. Стало быть, берем любое приглашение из тех, что к нам уже пришли; ксерим его, потом старую фамилию замазываем, печатаем новую, дату изменяем – и все. А подпись Франца имеется, и бабы евонной. Снова бумагу на ксерокс – для четкости изображения, и можно отослать этому замминистра – и домой, и на работу". – "Я даже не об этике буду говорить, – возразил я, – а о самой что ни на есть прагматической стороне вопроса. Ты видел на факсовой страничке, вверху, такие буковки и циферки…" – "Ну?" – "И знаешь, что они означают?" – "Знаю, – ухмыльнулся Андрей. – Идентификационные признаки отправителя. Название фирмы и номер телефакса". – "Вот именно. Если мы пошлем эту туфту с нашего аппарата, получатель и прочтет наши координаты". – "Умный ты, вроде бы, а все-таки… Откуда эти циферки с буковками берутся?" – "Аппарат факсимильной связи, – издевательски выговорил я, – передает их в автоматическом режиме". – "Правильно. А откуда они в аппарат попадают?" – "Как – откуда? Владелец факса программирует его…" – "Сам?" – "Ну, вряд ли сам, скорее секретарша…" – "Именно. И кто же тебе мешает запрограммировать наш факс на манер францевского? Закодируй название его фирмы, номер телефона – и посылай приглашение отсюда. А замминистра получит его как бы из Голландии. В смысле, из Нидерландов". – "Это, конечно, все так, но…" – "Что – но?" – "Ну, как бы этическая сторона вопроса…" – "Ты что, – вмешался президент, – никогда в жизни горбатого не лепил?" – "Ну, что значит – никогда…" Президент, не слушая, позвал Свету и велел ей переналаживать факс. "А ты иди к себе, приготовь приглашение. Вот тебе имя-отчество и почетное звание. И давайте быстрее, домой охота".
Спускаясь к себе в кабинет, к компьютеру, я предался размышлениям. Конечно, многое из того, чем приходилось мне заниматься в этих стенах, имело ограниченную степень кошерности. В частности, большинство моих действий по созданию и поддержанию инфраструктуры услуг являлось никак не замаскированным взяткодательством. Но сейчас уже речь шла о более высокой ступени. Ведь происходящее – чистой воды мошенничество. Ладно, в данном случае речь идет о сравнительно безобидной бумажке. А если завтра велят таким же образом приготовить некий финансовый документ? Отбросив посторонние мысли, я сосредоточился на изготовлении документа и через четверть часа сделал его лучше настоящего. Отнес наверх. Президент сказал: "Вот и молодец. Аккуратная бумажка получилась". И передал Свете для отправки. Потом подмигнул мне и продолжил: "Ты пойми, старик, простую штуку. Да, работаешь ты хорошо и даже отлично, и удаются тебе самые необыкновенные вещи. Но ведь если бы ты действовал не на обработанной и удобренной почве, вряд ли у тебя все так гладко произрастало бы. А удобряем мы почву говном, и ни чем иным. Все твои дружки – и в ресторане, и в кассах, и в гостинице – они же не спрашивают, откуда деньги. Берут их у тебя – и все дела. Кстати – не в упрек, а к слову – ты ведь тоже получаешь в месяц столько, сколько твои бывшие коллеги зарабатывают за полгода. Это же не только за красивые глаза. Между прочим, Свете за ее действительно красивые глаза мы платим существенно меньше. Такие вот дела. Надеюсь, больше мы к этому разговору возвращаться не станем".
Франц со своей фрау Розанофф прибыли в среду, а в четверг утром в конференц-зале гостиницы, на фоне уже вывешенных флагов Союза Советских Социалистических Республик и Королевства Нидерландов была дана пресс-конференция. Численность представителей средств массовой информации уступала числу сидящих в президиуме (Франц с бабой, президент, генеральный, мужик из Академии, тот самый мужик из Госбанка плюс я – в качестве и пресс-секретаря, и переводчика); правда, с нами приехали еще и Виталик с Тамарой – посидеть в публике, чтобы аудитория не выглядела столь удручающе малочисленной. Организаторы рассказали о своих планах, в том числе и о стратегических, было задано несколько вопросов, после чего все пятеро корреспондентов были приглашены позавтракать. "Неплохо кормите", – заметил представитель "Труда", приведенный на аркане моим приятелем, главным действующим лицом со стороны пресс-корпуса. – "То ли еще будет на банкетах, – оперативно отреагировал я, – особенно для тех, кто не пожалеет сил и таланта на освещение нашей сходки". – "Принял к сведению и начинаю действовать", – был ответ. И действительно, в отличие от присутствовавших коллег, ограничившихся информашками, он дал полноценную заметку и даже на две колонки, что позволило набрать заголовок "Новый международный симпозиум" достаточно крупным кеглем. Ксерокопию этой заметки, вместе с уточненным вариантом программы, я собственноручно развез в пятницу с утра по всем основным участникам – в министерства, Госбанк, Президиум Академии, Моссовет, а также в Консульское управление, – вложив в каждый конверт полтора десятка пригласительных билетов: авось, захватят с собой сюрпризом еще кого-нибудь.
Разумность этих действий нашла свое подтверждение в следующий вторник, когда к половине второго начали съезжаться участники и гости Симпозиума. С первого же взгляда можно было сказать одно: их много. Я недаром настоял на полнометражной процедуре, с официальной регистрацией, которая одна только и давала право на нагрудную табличку с фамилий: участники, чьи имена были известны заранее, получили опознавательные бирочки компьютерной печати, а появившимся в последний момент пришлось довольствоваться написанными от руки, хотя и красивым светиными почерком, крупными печатными буквами. При этом как бы вполголоса намекалось, что граждане, не носящие свою фамилию на левой стороне груди, не будут допущены на последующий банкет. Когда, наконец, народ расселся и пошли заранее оговоренные речи, я скоренько, но внимательно просмотрел стопку регистрационных карточек и остался доволен увиденным. Не просто пришли практически все приглашенные, но: (а) каждый замминистра привел с собой своего начальника управления (или отдела) внешних связей; (б) доктора разных наук составляли едва ли не половину присутствующих; (в) Моссовет был представлен десятком ответственных сотрудников самых разных подразделений. Кроме того, появился мой безымянный знакомец из Консульского управления, как бы бывший однополчанин, который долго оглядывался с полным недоумением во взоре, потом, завидев меня, просветлел лицом и проинформировал: "Иду себе в конторе по коридору, никого не трогаю, подходит ко мне большой начальник и говорит: тут твой дружок какой-то симпозиум устраивает, сходи, зарегистрируйся и скажи, что я к банкету подскочу, может даже еще с парой ребят".
Начавшиеся на следующий день многосторонние и разнонаправленные переговоры проходили за несколькими – по интересам – круглыми столами. Я сидел в штабном номере как паук в паутине и ожидал клиентуру. Народ заходил – но в основном по мелочам. Откровенно говоря, заключения крупных контрактов не то что в первый же день, а и вообще в течение первого симпозиума никто не ожидал; дивиденды для СП были скорее нематериальные, выражающиеся в обзаведении новыми друзьями. А поскольку, как сказал великий политик, у его любимой Англии нет друзей – или там, скажем, врагов, – а одни только интересы, то, следовательно, СП обретало новые интересы. Новые области деятельности и новые сферы общения. Например, руководящие товарищи из братских СП, приглашенные на банкет, были реально поражены присутствием даже не замминистров – экая для них невидаль! – а председателя Моссовета и большого консульского начальника. Толстый Андрюша ходил по залу в обнимку с докладчиком из Госбанка и, пьяно улыбаясь, говорил абсолютно трезвым голосом, обращаясь к нужным людям: "Ну, видите, что мы собой представляем? И в следующий раз – никаких вопросов или подозрений: даешь кредит, и все тут!" Президент ублажал заместителей министра – всех по очереди и в различных комбинациях: с иностранными гостями, с мидовским начальством, с московской верхушкой. Капитаны индустрии, сгруппировавшись вокруг генерального, налегали на "Столичную" в экспортном исполнении и прикидывали варианты с перспективами.
Рабочие дни симпозиума пронеслись незаметно, хотя и не безрезультатно. В понедельник после обеда руководящий состав СП засел в президентском кабинете для подведения итогов и разбора полетов. Андрей с Юлией прикинули собственные затраты СП на организацию всего мероприятия (были они не так уж и велики – с учетом того, что на сей раз участники самостоятельно платили и за гостиницу, и за питание, и за транспорт, и за услуги переводчиков – моих друзей-приятелей, естественно), а также собственные чисто материальные доходы (доля организационных взносов – главным образом, советских, а в их числе главным образом немосковских участников – оставшаяся после выплат по таким общим статьям, как аренда конференц-зала, помещений для переговоров и штабного номера, оборудования для синхронного перевода, собственно синхронный перевод пленарных заседаний и еще по мелочам). Оказалось, что даже здесь выявился скромный, но все-таки положительный баланс. "Ну, что ж, ребята, – сказал генеральный, – это тоже деньги, и не самые плохие. Но все-таки основной наш доход – он как бы не материальный…" – "Одной только зависти вызвали на пять тысяч долларов", – ухмыльнулся Андрей. – "А то и на семь, – поддержал его президент. – Плюс репутация крутых мужиков, у которых все схвачено: это, считай, еще тысяч пятнадцать-двадцать. В смысле льготных кредитов, облегченных сделок и прочего разного. Теперь – продолжение следует. Тут кое-кто из периферийных товарищей – да и москвичи тоже – уже обратились с просьбой организовать им встречные визиты ко вновь обретенным корешам. Разумеется, мы пойдем им навстречу, но это им недешево станет. Что конкретно мы могли бы с них содрать?" – "Посчитаем на пальцах, – откликнулся я. – Во-первых, для немосквичей встреча-проводы в столице нашей Родины. Плюс наш транспорт. Перед отлетом за рубеж они могут пожить у нас на квартирах – все дешевле, чем в гостинице. Ну, разумеется, основные деньги за пакет оформления поездки – приглашение, визы, авиабилеты. Если нет загранпаспорта – это отдельный разговор. Посодействовать можно – но за особую плату. Дальше – подготовка документации к поездке. Ну, там составление спецификаций, договоров, их перевод… напечатать тоже денег стоит. Разумеется, поездка только с нашими переводчиками…" – "Тут можешь не волноваться, – перебил его президент, – больше такого, как было с норильчанами, не повторится. Это я тебе лично обещаю. Как и то, что ты будешь кататься с каждой третьей группой. И еще раз повторяю, причем при всех: переводчики отбираются только по согласованию с тобой. Ну, каковы наши дальнейшие действия?" – "Готовиться ко второму Европейскому симпозиуму", – твердо заявил я. – "Это само собой, как стратегическая задача, – согласился генеральный. – А в тактическом плане – организация делегаций за рубеж. Собственно, это даже и не тактическая задача, а вполне оперативная, потому что уже сегодня к вечеру заявятся мужики из Казани, которым вынь да положь Италию". – "Пусть приходят – обслужим!" – бодро отозвался я.
Казанских мужиков было трое. Довольно типовая компания, являющая собой социологически репрезентативный срез советских кооперативов и совместных предприятий той поры. Один – в районе полуста, явный хозяйственник, крепко знающий что к чему и где деньги лежат. Второй – вертлявый кобелек, безошибочно узнаваемый комсомольский вожак с пустыми и жестокими голубыми глазками, в итальянском пиджаке с подсученными рукавами. Третий мужик оказался, собственно говоря, крашенной оторвой лет тридцати, демонстрирующей все достижения французской текстильной и косметической промышленности, при вполне традиционных русских сережках и перстеньке (тянущих, как заявила потом глазастая Тамара, не меньше чем на пять каратов в общей сложности и явно не сегодняшней работы) – типичная же боевая подруга и доверенное лицо тамошнего коммерческого воротилы. Особых проблем тут не ожидалось: загранпаспорта были у всех, деньги – это вообще не вопрос, и они даже принесли техническое задание на командировку объемом в три страницы. Мы посидели, уточнили некоторые детали, причем выяснилось, что летят они вчетвером, включая и главного босса, боевого друга нашей собеседницы. Я тут же отослал факс итальянским партнерам, а наутро уже пришло и приглашение. Казанские товарищи малость оторопели от таких темпов работы, сказавши, что реально вылететь смогут не раньше чем через пару недель.
Через денек в Москву заявился казанский босс собственной персоной. Начались долгие переговоры с президентом и генеральным, причем звали меня туда не всякий раз. Какие-то странные личности стали появляться в здании СП, для участия в этих, ставших весьма многосторонними, переговорах. Личности с бегающими глазами, личности в кожаных пальто до земли, а кое-кто и в откровенных зеленых брюках. Я, как бы выпав из общей суеты и ощущая себя несколько потерянным, занялся разборкой завалов – недописанных отчетов, недооформленных смет, несоставленных протоколов. За неделю до отлета меня вызвал президент. И сказал, глядя чуть в сторону: "Тут такое дело. Я-то, честно говоря, полагал с самого начала, что у казанцев это просто как бы увеселительная прогулка. А оказалось – по всем признакам – очень серьезные планы. Вот уже неделю с ними прыгаем, и все это становится серьезнее и серьезнее… Короче, чувствую, что мне самому придется лететь с ними. Как там, с визой и вообще?" – "С визой плохо. По нормальным каналам – просто ничего не выйдет. Есть, правда, вариант, но он не из дешевых", – не очень довольным голосом отозвался я. – "Я же тебя не спрашиваю, сколько это будет стоить. Надо – заплатим. За расходами не постоим". – "Виза – ладно, А вот билет…" – "Я же тебе сказал – за ценой не постоим. Тем более, приплюсуй-ка сюда еще три сотни зеленых…" – "А это на что?" – "А это… ну, как бы выразиться… короче, старик, не обижайся… тем более, что я вроде бы тебе при всех обещал, а вот теперь… короче, перепиши свой билет на меня, не сердись и возьми триста… а в следующий раз, клянусь тебе чем хочешь – твоя очередь… Пойми меня правильно: очень уж эта поездка серьезной получается, а татары эти – ну, прямо на ходу подметки режут… если мне не поехать – все СП будет в пролете, как фанера над Парижем… а ты извини и возьми… Вот…" – и президент протянул мне конверт.
Ну, что было делать? Взял я конверт, сунул его небрежным жестом во внутренний карман пиджака и пошел к себе. Готовить факс в Италию, чтобы срочно прислали приглашение на президента. Звонить в хитрую московскую контору, где за хорошие деньги любую визу делают за три дня, а за очень хорошие – так и за полтора. Людмиле сообщить, чтобы билет переделывала – счастье еще, что билеты фактически еще не были выписаны, так что не пришлось сдавать его и терять на этом деньги. Но все равно проблема серьезная: выписан билет или нет, а как не верти – получается отказ (в смысле, мы от него отказываемся) и в принципе на освободившееся место имеет право пассажир, стоящий первым на листе ожидания. Значит, надо будет дать не только Людмиле, но и ее начальству, чтобы те закрыли глаза и не открывали рот. И ведь не приведи Господь, если кто-то из начальства сам претендует на освобождающееся место – в смысле, не сам, а его протеже… Ладно. Созвонился со всеми – к счастью, все на местах, отправил факс в Италию, а Виталия на Фрунзенскую, к Людмиле. С набором помады, теней и прочей боевой раскраски – но это только для затравки, чтобы дверь открыть и "здрасьте" сказать. Платить – и долларами, разумеется – надо будет по окончании операции и самому лично (чем меньше людей в такие дела замешано, тем спокойнее), Запустив машину, я сел у факса – ждать запрошенного приглашения, чтобы с ним поехать в хитрую контору. Прихватив бутылку виски – и это тоже только для затравки. Хорошо еще, что за работу там берут советскими и вообще по безналичному. Кстати, надо сказать Юле, чтобы завтра с самого утра была на месте – приготовить платежное поручение на сумму, которую назовут в этой самой конторе. Прошло полчаса, завздыхал факс, и из щели поползла бумага. Полученный факс в папку, вниз по лестнице: "Валентин, поехали!" Когда вернулся через час – нашел на столе записку Виталия: "На Фрунзенской все ОК. Во вторник можно забирать билеты". Со всеми положительными – для президента – новостями поднялся к нему, а его уже и нет. Уехал домой. Даже и не сомневаясь, что все будет улажено.
На следующий день президент, как ни в чем не бывало, воспринял мой отчет – впрочем, поблагодарив в долгих и цветистых выражениях и даже извинившись за то, что вчера укатил, не дождавшись. И тут же перешел к следующему делу – поездке в Германию, через два месяца ("Ну, это уж точно твоя, и не усмехайся так саркастически".) Для этой поездки паре московских деловых ребяток требовалось оформить загранпаспорта. Одним из результатов Симпозиума, как я уже говорил, был выход на хитрованскую контору, где паспорта и визы делались как нечего делать. А вышло это так. На заключительном банкете большой консульский начальник отозвал меня в сторонку и завел следующий разговор: "Тут твой босс пристает, чтобы я ему паспорта делал. Совсем обалдел, видать. Он, правда, и в комсомольской юности не блистал интеллектом. Но не в этом суть. Ему я хрен бы ответил, но ты мне нравишься. Слушай сюда: вот тебе телефон, зовут человека Фарид. Моего имени ни при каком раскладе не вздумай упоминать – а он и так знает, откуда ветер дует. Скажешь для отмазки, что с Сергеем из нашего управления вместе служили в Индии". – "Да я…" – "Ты что, вообще соврать не можешь? Служили-не служили, кого это фачит. Ты же с ним где-то пересекался по армейской части…" – "На сборах". – "Ну, а чем это не военная служба? Короче: Фарид делает все на свете. Официально, по прейскуранту. Только смотри – чтобы к нему никакой туфты не таскали. Сам будешь проверять и сам будешь нести ответственность. Если почувствуешь, что с исходными документами что-то неладно – сразу скажи: так мол и так – вот они, все бумаги, и вроде бы в порядке, но меня что-то скребет. Фарид – мужик умный, сразу поймет намек. Прямо говори: скребет меня. Он, конечно, спросит – а кто такой этот самый скр, но действовать будет с умом. И себя не подставит, и тебя не подведет. Все понял? Тогда давай выпьем!"
Первый же визит к Фариду произвел на меня большое впечатление. Хитрованский офис располагался в глубине арбатских переулочков; впечатляюще выглядели и бронированная входная дверь, и сидящий за нею охранник в пятнистом камуфляжном костюме и тельняшке, и изысканная мебель, и сам Фарид, имеющий вид преуспевающего американского адвоката из мыльной оперы. Мою бутылку он без каких-либо эмоций сунул в сейф, достав оттуда встречным движением компьютерную дискету и прозрачную папку с несколькими листками. "В папке – образцы заполнения и список необходимых документов. На дискете – макеты бланков. Заполнять на компьютере будете сами и приносить мне вместе с оригиналами документов. Никаких курьеров, никаких посредников. Все привозите самостоятельно и вручаете мне лично. Оплата по безналичному, в течение максимум трех банковских дней после выставления счета. Чем из дефицита можете похвастаться?" – "Билеты можем доставать…" – "Куда? В цирк?" – "Ну, почему же. Авиа. На загранрейсы". – "Не обижайтесь, это я шучу. С билетами у меня никаких проблем. Хоть в Большой, хоть в Нью-Йорк. А еще что есть?" – "Директор ресторана…" – и я назвал организацию, возглавляемую Пахомычем. – "А, знаю. Там неплохо кормят. Ну, а вам, наверное, на сливочном масле жарят? Как лучшим друзьям? Допустим, я позвоню с утра – ужин можно будет организовать? И чтобы обслужили как родных?" – "Нет проблем. Если я в бегах – мой зам, Виталий, полностью владеет обстановкой", – отчеканил я, поневоле переходя на заданный Фаридом тон. – "Заметано", – отозвался Фарид.
Получив от президента бумаги деловых ребят, которым предстояло оформить паспорта, я отправился к себе. Включил компьютер, вставил полученную от Фарида дискетку. На экране обозначился бланк овировской анкеты. Можно, конечно же, отстучать ее в требующихся пяти экземплярах под копирку. Но тот, кто хоть однажды заполнял бланки на пишущей машинке, несомненно помнит, какое это мучение. Как ни старайся ровно заправить все листочки – все равно, начиная с третьего экземпляра, буквы не попадают на нужные линии, и уж тем более в нужные рамки. А опечатки! Исправления ведь не разрешаются, и поэтому, просидев с высунутым от усердия языком полчаса над одной страничкой, делаешь вдруг опечатку в последней строчке – и привет. Вся работа – в мусорную корзинку. А с компьютером никакие опечатки не страшны. Набрал весь текст, проверил тщательно – и на печать в любом количестве экземпляров. И еще один нюанс: в ОВИРе к анкетам, сделанным таким образом – больше, ну, не доверия, скажем, так уважения. Тем более, когда они поступают из такого источника, как Фарид. Чем еще хорош компьютер – можно делать документ в несколько заходов, постепенно добавляя недостающую информацию. А с анкетами это вечная проблема. Например, надо указать предыдущие места работы с адресом и почтовым индексом. А кто же это помнит. Особенно индекс. Вот и приходится уточнять его, выискивая по справочникам, а это все – время. В результате сидишь не меньше часа над каждой анкетой, да и то, бывает, остаются лакуны. Поэтому, сделав вчерне оба документа, я принялся выписывать на листочек вопросы к заказчикам, и тут в комнату вошла красотка Юлия: "Сильно занят?" – "Для тебя я всегда свободен". – "Тогда почирикаем". – "Валяй". – "Ну, и как ты реагируешь на все происходящее вокруг?" – "Ты о чем, мать?" – "Не морочь голову ни мне, ни себе. Прекрасно знаешь, о чем. О твоих бесконечных поездках за рубеж, и главное о том, что почему-то всякий раз вместо тебя едет лицо куда как сомнительной репутации. Что норильское, что казанское. Что эти, земляки, которые на очереди. Ты-то человек невинный по природе своей, а через меня, между прочим, все финансовые документы проходят". – "Ну, и что?" – осторожно перебил я. "А то, – продолжала Юлия напористо, не давая сбить себя со взятого темпа, – а то, что ухожу я отсюда. Сообщаю тебе, дураку, как другу. Чтобы и ты задумался. Все на сегодня. А ты обмысли и сказанное, и ситуацию вообще…"
Сказанное Юлией только добавило ко всем моим ощущениям – в которых, если честно говорить, обида за отмену поездок занимала даже не первое место. В самом деле – какая-то складывалась вокруг… ситуация-не ситуация, а хрен знает что такое. Все эти новоявленные партнеры с шакальими мордами, медленно, но верно вытесняющие из офиса партнеров первого периода – тоже, конечно, рожи не ахти, комсомольские, но все-таки… И, по контрактам судя, передовые технологии, лазеры да компьютеры, уступают место металлу, мочевине и поношенной одежде (в частности, есть план приобрести в Италии контейнер у фирмы, скупающей старье, и переправить его в Казань, где после чистки и придания торгового вида это барахло будет сбыто с колоссальной прибылью). И вообще – если от меня откупаются, как бы между прочим, тремя сотнями долларов, то какими же деньгами ворочают без моего ведома. Знать, недаром удирает не просто красивая, но еще и сильно неглупая Юлия.
Первая половина следующего дня, проведенная в обществе двух московских ребятишек, не добавила мне оптимизма. Во-первых, их контракты и прочие деловые бумаги были… как бы это сказать… И еще во-первых, их рожи – при ближайшем рассмотрении, не смягченные короткофокусной оптикой и глянцевой фотобумагой… И еще, первее первого, они, по-видимому, не очень представляли, насколько ограниченной информацией я владею, и несколько раз у них срывалось с языка такое, что лучше бы мне никогда и не слышать. Очень похоже было, что намечаемая сделка в Германии – не более как ширма для крупных валютных дел.
После обеда, полный самых невеселых дум, я поехал к Фариду, отвозить документы. Размышляя, в какой форме дать понять, что меня – скребет. Фарид встретил приветливо, просмотрел принесенную папку с документами и сказал: "Чисто работаете. И аккуратно. Это я в качестве похвалы говорю. А вообще-то я человек на похвалу скупой. Чаю выпьем? Или кофе?" Я предпочел чай, дивясь про себя чуть ли ни дружескому поведению малознакомого и, судя по всему, весьма крутого человека. А тот, прихлебывая чай, как бы невзначай стал расспрашивать о связях, о контактах, о манере работы, о сотрудниках отдела. Я осторожно отвечал, не совсем понимая, к чему клонится разговор. Через четверть часа все стало яснее ясного. "Значит, так, – сказал Фарид, закрыв принесенную папку и прихлопнув ее ладонью. – Ребяток этих, – он еще раз хлопнул ладонью по папке, – я знаю. И очень хорошо. Не вы первые приносите ихние документы. И не вы первые понесете их обратно. Нет, не сейчас, конечно. Просто через пару недель я скажу, что ребята не проханже, и даже верну часть денег, которые вы мне все-таки выпишите по счету". Он сделал паузу, а потом неожиданно достал жестом фокусника из нижнего ящика стола бутылку и два стакана. "Выпьем-ка на "ты", и я еще скажу кое-что. Из тех вещей, что на "вы" плохо говорятся". Мы выпили, и Фарид продолжил: "Смотрю я на тебя и вижу – ты же там чужой. Я это сразу понял. А как ты мне позвонил и срочную свиданку назначил, я еще кое-что понял. Что визу твоему президенту делали не вместе с тобой, а вместо тебя. И что, значит, тебя держат от их делишек подальше. На твое счастье, кстати. А теперь – по сути. На прошлой неделе один мой клиент сказал, что организует с американцами некую контору. Такую, знаешь, гуманитарно некоммерческого стиля. И чтобы я поискал ему человека на международные связи. Тебе не кажется, что мы с тобой знаем такого человека?" – "Но, – растерянно сказал я, – я же не один…" – "А вот такая твоя первая реакция – вообще блеск, – улыбнулся Фарид. – Значит, ты еще более приличный мужик, чем я про тебя думал. Так вот, им нужен целый отдел. Значит, и твоему заму, и секретарше, и водителю – всем найдется место. Ну?" – "Фарид, надо подумать… Это все так неожиданно…" – "Правильно отвечаешь. Езжай к себе, по дороге подумай. Приедешь – тут же выпиши мне платежку, не забудь. С этими ребятами, – он кивнул на папку, – разговаривай как можно меньше. Только по делу. Вот тебе карточка моего клиента – свяжись с ним, как надумаешь. Иными словами – сегодня к вечеру, Хотя бы потому, что я ему прямо сейчас перезвоню и скажу, что с него ящик коньяка – потому что я нашел ему не просто человека, а классного специалиста, да еще с трудовым коллективом в придачу".
По приезде я тут же поднялся к Юле, отдать счет и выписать платежку. "Ну?" – спросила она с порога. – "Что – ну?" – "Не надумал ничего? А я уже сказала генеральному, и вот послезавтра буду подбивать бабки и сдавать дела". – "Кому же?" – спросил я, только для того, чтобы сказать хоть что-то. – "Пока Андрюхе. А дальше – их дело. Так все же – что надумал?" – "Права ты, наверное". – "Я-то права. Да только ты, смотри, не окажись неправым". – "Ну, неправым или правым, или левым – только бы не крайним". – "Вот-вот. Соображаешь. А ведь есть все шансы оказаться именно что крайним. У меня, по крайней мере, с моим-то правом финансовой подписи. Ты, между прочим, тоже кое-что подписывал – задумайся и об этом. Кстати – тебе есть куда линять? Или мне поговорить с мужем? Хочешь?" – "Спасибо, но острой необходимости пока не существует".
Я спустился к себе. Сел, положив локти на стол, и задумался. Потом достал из кейса кляссер с визитками и открыл его на последней странице – куда пару часов тому назад сунул карточку, данную Фаридом. Машинально глянул на часы и, как бы кидаясь с высокого берега в холодную воду, набрал номер. "А, здравствуйте, – отозвался чистого тембра баритон. – Очень рад. Откровенно говоря, жду вашего звонка. У вас какие планы на вечер? Может, поужинаем вместе и побеседуем о превратностях судьбы? Вы на машине? Тогда сможете через минут сорок быть у Хаммера? Я предлагаю такую программу: мы с вами посидим за отдельным столиком, познакомимся, а потом – если разговор у нас получится – перейдем за столик к нашим американцам. Просто так поболтаем, без всяких взаимных обязательств. Впрочем, если захотите – можно будет тут же обсудить и более конкретные вещи. Давайте, подъезжайте. И водителя своего потом отпустите, а домой мы вас как-нибудь доставим. Жду!" Полпути до Краснопресненской мы с Валентином ехали молча, а когда поворачивали у МИДа налево, я вдруг спросил: "Скажи, Валентин, ты с иномарками знаком?" – "Обижаешь, начальник, – осклабился тот. – Хоть "ауди", хоть "мерседес". Я, вообще-то, могу на работу и в галстуке ходить – если надо, конечно. В свитере просто привычнее, но могу и в костюме…"
На следующее утро, открыв дверцу машины Валентина, я обнаружил последнего восседающим за рулевым колесом в костюме и при галстуке. "Ты что, собираешься куда-нибудь сегодня?" – спросил я автоматически. – "А вдруг снова придется к Хаммеру поехать, или в какое другое приличное место", – неопределенно отозвался Валентин, старательно не отрывая глаз от дороги и демонстрируя полное равнодушие ко всему, что не касается его непосредственных производственных обязанностей. И я решил: в конце-то концов, не все ли равно, с кем первым завести судьбоносный разговор. И спросил безразличным голосом: "Если я уйду в другое место, ты пойдешь со мной?" – "Двести", – тут же отозвался Валентин, словно ждал этого вопроса. – "Чего – двести?" – удивился я. – "Согласен потерять в зарплате. Но не больше. И желательно, чтобы только на первых порах". – "Ты даже не спрашиваешь, чего и как?" – "А чего тут спрашивать. Ты же ведь сам на плохие условия не пойдешь. Ну, вот и значит…" – "Американские машины водил когда-нибудь?" – "Эка невидаль. А чего не знаю – за день обучусь. Не боись, командир, разберемся со всем". – "Ладно, ладно. Ты только помалкивай пока". – "Что ж я, валенком деланный, что ли!" – на полном серьезе отозвался Валентин. – "А про зарплату не беспокойся. Всем дадут больше, чем сейчас". – "Всем? Так ты и Томку с Виталием перетаскиваешь? Ну, ты, командир, молоток! Да с таким коллективом мы горы свернем, а не то что…"
Коллектив, как выяснилось в ближайшие полчаса, имел аналогичные взгляды на происходящие и потенциально грядущие события. Правда, совестливая Тамара заикнулась было: "А как же тут без нас?..", на что Виталий твердо сказал: "Раньше надо было думать, как без нас. Когда шефа в загранку не посылали. Когда нам отгулы пытались зажать. И вообще…" – "Не беспокойся, – ответил я – не то Тамаре, не то собственным мыслям, – мы подберем замену и передадим дела плавно и аккуратно. А пока учтите, что все это – разговоры завтрашнего дня. Конторы у них еще нет – вернее, сняли пятикомнатную квартиру на Горького, и сейчас приводят ее в порядок. А пока сидят в гостинице. Так что до наших конкретных действий – не меньше месяца по самым скромным подсчетам…" При этих словах дверь отворилась, и на пороге – со словами "Ой, да у вас тут совещание!" – возникла Света. Она положила на стол факсовый рулон – очередную порцию пришедших из Италии новостей. Только закрылась за ней дверь, как аккуратная Тамара, поджав губы, заметила: "Можно было бы и разрезать на странички – ведь самая ее секретарская работа…" – "Ладно, ладно", – примирительно сказал я и принялся за разбор присланного.
Коллектив тактично оставил меня в одиночестве, чтобы не мешать посторонними разговорами. Но сосредоточиться не удалось, потому что в комнату буквально ворвалась Юлия: "Имела сейчас получасовой тет-а-тет с генеральным. Незабываемые ощущения. Уговаривает не уходить – потому что буквально на днях открываются новые горизонты. Особенно по возвращении всей компании из Италии. Есть вроде бы мнение объединиться с казанскими ребятами – и тогда-то начнется подлинно масштабная работа. Ну, я прямо ему сказала, что именно такая масштабность и гонит меня отсюда. На что он выдал загадочную фразу – и я бы на твоем месте крепко задумалась. Мы, говорит, никого не гоним, даже тех, кто опасается принимать крутые решения. Мы их только поправляем и чуть-чуть отодвигаем в сторону, чтобы они не сдерживали наших действий. Ну, я спросила, о ком же это, например, идет речь. А он и отвечает – да хотя бы о нашем международнике: чуть какое нетрадиционное мероприятие, его надо полчаса уговаривать, будто целочку. Ну, я психанула и говорю: значит, по-вашему выходит, что я как раз и есть на все готовая блядь? Нет, говорю, я не такая. Я, конечно, не девочка, но все-таки разумная мужняя жена, и границы всему очень даже хорошо знаю. И к дверям – а он мне вослед: не торопись, подожди, пока президент вернется. Ладно, я пошла, а ты подумай. По-моему, намек тебе через меня передан – яснее и не надо".
После ее ухода я машинально принялся за присланные из Италии документы. Разобравшись с ними за считанные минуты, я еще какое-то время сидел над разложенными листочками, думая о своем. Потом встряхнулся, решительно позвонил по вчерашнему телефону и дал согласие – от своего имени и по поручению всего коллектива. Договорились в ближайший понедельник организовать встречу и представление коллектива руководству – "и я хотел бы, чтобы вы приступили к работе как можно скорее, буквально с этого же понедельника – хотя я и понимаю всю нереальность такого пожелания".
Оставшиеся до возвращения из Италии дни я безвылазно сидел за компьютером, уделяя около часа оперативным итальянским делам, а все остальное время приводя в порядок старую документацию, с переписыванием важнейшей на личные дискеты; в промежутках остервенело раскладывал пасьянсы. То были самые тихие денечки за все мои полтора с лишним года пребывания в этом кресле, столь противоестественно тихие, что и без юлиных предостережений можно было бы с легкостью почувствовать что-то неладное.
Итальянские гости вернулись в субботу. Когда я поднялся наверх, Света кивнула на дверь кабинета генерального директора. "А там, – она подбородком указала на президентский, – казанцы. Как у себя дома". Генеральный сидел за столом, а президент, примостившийся на одном из стульев для посетителей, показал мне на второй. И начал, не успел я присесть: "Что же так, мы приехали, а холодильник пуст, работников твоих на месте нет, чтобы в ресторан сгонять. Опять сбои идут". – "Какие еще?" – спокойно спросил я. – "Что значит – какие еще?" – осекся президент. – "Ну, если "опять сбои" – значит, до того тоже были проблемы". – "Это я так. Ну, сказалось так…" – пошел на попятный президент. А я продолжил: "Холодильник пустой, потому что никто не сказал мне о приезде иностранцев. А где они, кстати? Мы же ведь уговорились, что международный отдел обслуживает только иностранные делегации. Так у нас и в положении об отделе записано. И правлением, между прочим, утверждено". – "Значит, придется все это переутвердить. И вообще все пересмотреть", – вмешался генеральный. – "В каком смысле – все?" – переспросил я, делая вид, что ровным счетом ничего не понимаю. – "А в таком", – буркнул генеральный. Посмотрел на президента и с раздражением сказал: "Опять на меня все неприятные разговоры сваливаешь! Ладно, пусть". И продолжил: "У нас намечаются большие перемены. Меняем масштабы работы. Меняем ее стиль. И – я тебе прямо говорю, старик – ты в этот новый стиль плохо вписываешься". И замолк, ожидая, видимо, моей реакции. А какая тут может быть реакция, когда послезавтра я уже могу начинать работу на новом месте, о чем здесь – ни сном, ни духом. Тем более, что у меня мелькнула прекрасная мысль – повернуть дело так, будто не я ухожу, а меня уходят. И я решил молчать, ожидая развития событий. Собеседники явно не ожидали такого поведения и растерялись. После паузы генеральный продолжил: "Мы тут, как тебе известно, решили объединиться с казанцами". – "Нет, мне не известно, – нахально ответил я, – потому что не было заседания правления с участием иностранных партнеров. И Устав не переписывался – по крайней мере, я никаких изменений и дополнений не переводил… А как заведующий международным отделом я должен был бы знать обо всем в числе первых…" – "Ну, вот ты и узнал, – вступил президент, – а что касается завотделом…В новых условиях это должен быть новый человек…" – "Да вы никак гоните меня?" – усмехнулся я. – "Напрасно ты так, – осторожно ответил генеральный. – Ты очень много сделал для СП, и сможешь сделать еще больше… Только в качестве, скажем, заместителя завотделом. Мы все тебе оставим – и кабинет, и машину, а в зарплате ты даже выиграешь". – "И за границу стану ездить чаще, потому что дома будет меньше дел". – "Вот именно, – вздохнул с облегчением генеральный, принципиально не желая улавливать иронии в моих словах. – Хорошо, что ты все правильно понимаешь и не обижаешься".
Тут в кабинет сунул нос казанский комсомолец – и со словами "А, у вас тут беседа" закрыл за собой дверь. "Уж не это ли мой новый начальник?" – спросил я. – "Может быть…" – начал было президент, но генеральный перебил его, сказав: "Давайте обо всем поговорим в понедельник после обеда. Хорошо?" А пока разойдемся на отдых. И помни, старик, что ни в каком смысле ты ничего не теряешь. И Валентин твой при тебе остается. И вообще…" – "Ладно, – сказал я, вставая. – Встретимся в понедельник, после обеда. Кстати, ничего, если и я, и весь отдел возьмут полдня отгула?" – "Какие проблемы!" – сделал широкий жест генеральный.
И попал в самую точку. Потому что тем самым действительно решилась единственная стоящая на данный момент проблема: каким образом весь отдел в полном составе сможет прибыть на знакомство с новым руководством в понедельник утром. А теперь – все в порядке. Я спустился в свой – уже бывший – кабинет, открыл сейф и стал укладывать в припасенную сумку личные вещи. Потом методично обшарил письменный стол. Потом позвонил Тамаре и Виталию и назначил им свидание в девять тридцать у метро "Краснопресненская". Рассказав вкратце об имевшем место разговоре и велев вырядится не то чтобы в вечерние туалеты, но достойно. Потом позвал Валентина. "Что это? – спросил догадливый Валентин, глянув искоса на сумку. – Никак насовсем собрался, гражданин начальник? Ну, что – с вещами на выход?" Он отпихнул меня и, несмотря на все протесты, сам потащил сумку в машину.
