Владимир ТЫЦКИХ
Четыре стихотворения * * *Так полетела осень журавлями,
Так по садам повеяли дымы,
Что сердце дорожить устало днями,
Которые остались до зимы.
И думал я: опять уносит дымом
Всё то, что сердцем хочется обнять,
И странно – всё вокруг невозвратимо,
А осень возвращается опять.
Безумно расцветавшая весною,
В моём окошке старая сирень
Последнею озябшею листвою
В вечернюю укутывалась тень.
И веточной одной такою ранью
Так начинала мне в стекло стучать,
Как будто обещала расставанье,
А встречи не решалась обещать.
И долго лист кружился легкокрылый –
Метель такая жёлтая мела,
Что я подумал: ты меня забыла,
Как будто ты и впрямь забыть могла.
И видел я: уже весь мир кружится
И верить он откажется сейчас,
Что скоро осень снова повторится
И, может быть, ещё застанет нас.
* * *
Когда сойдутся вновь и время, и пространство
Там, где живёт твоя и песня, и душа,
Никто не виноват, что нет в них постоянства,
Но и душа жива, и песня хороша.
Когда засентябрит, и, яблоки срывая,
Весёлые ветра ворвутся в грустный сад,
Никто не виноват, я это понимаю,
И только я один, возможно, виноват.
Когда в родном краю твои забудут речи,
Ты просто замолчи и сердца не тревожь.
В том нет ничьей вины,
что так случайны встречи,
Так мимолётны дни, которых долго ждёшь.
Когда, облокотясь на горизонт щербатый,
В глаза мои глядит задумчивый закат,
В нём свет и тайна есть, но нету виноватых,
А только я один, конечно, виноват.
Когда наш старый двор
ты вспомнишь ненароком,
За всё, что было там, ты извини меня.
Никто не виноват, что в нём так одиноко,
Так далеко стоит забытая скамья.
Когда ты вспомнишь всё, что помнил я когда-то, –
Всё снегом заметёт и унесёт дождём,
Ведь ты давным-давно ни в чём не виновата,
И я не виноват, что виноват во всём.
* * *
Пожалуйста, спи. Или сон посмотри, если хочешь.
Я свет погашу и тихонько уйду и вернусь
С балкона, из кухни, из этой задумчивой ночи,
Которую утром смогу рассказать наизусть.
Ковыль да полынь только ветром родным
беспокоя,
Родимая степь приласкалась к родимым горам.
Пожалуйста, спи. Знаешь, ночь – это дело такое…
Но я ни тебя, ни её никому не отдам.
Простор неоглядный на детстве и звёздах настоян,
И тени былого легли за ночной окоём.
Вдыхай нашу степь. Воздух родины дорого стоит.
Особенно если за далью скучаешь о нём.
Всё реже к родне и друзьям мы сюда приезжаем,
Всё меньше народа сидит за весёлым столом.
Пожалуйста, спи. Ночь, похоже, настала большая.
Но мы, даст Господь, до рассвета ещё доживём.
Луна обещает, что будет твой сон беспечален,
И с нею согласна за тёмным окном тишина.
Пожалуйста, спи. Ночь пока ещё в самом начале.
Мы утром узнаем, зачем приходила она.
* * *
Был ли мальчик? Давно ли?
Свидетелей встретишь едва ли.
Адрес почта забыла, и вычеркнул паспортный стол.
Отгорели костры, у которых друзья ночевали.
Улетел самолёт, и назад пароход не пришёл.
Появлялось, влюбляло, рвалось –
неохотно срасталось.
Пронеслось, потерялось и где-то кричит и молчит.
Это было и – всё. Это всё, что прошло и осталось,
может быть, только в сердце,
пока это сердце стучит.
Этот бедный пейзаж во дворе многодетной
державы,
что кормила чужих, а своих не умела беречь,
эти старые двери, открытые слева и справа,
этот смех, этот плачь, эта долгая тихая речь
непременных соседок на лавочке
возле подъезда,
этот блекнущий свет, отражённый
в вечернем окне, –
если это не Божий, то чей ещё дар безвозмездный,
если это не сон, то зачем он тревожит во сне?
Скоро всё, чем богат, ты оставишь кому-то
в наследство,
и в старинном вопросе проявится ваше родство:
был ли мальчик? Конечно.
Куда ему, светлому, деться!
Но тебе неизвестно родимое имя его.
Всё случилось уже. Всё опять повторится на свете.
Распорядок земной в небесах навсегда утверждён.
Был ли мальчик? Наверно, лишь небо само
и ответит.
Или спросит. За всё, чем успеет запомниться он.
Эльвира КОЧЕТКОВА
Коллекция странных дней* * *
Я спешила его проводить. Куда-то туда... в другой мир, о котором за всю жизнь не сложила ни малейшего представления. Валокордин не помог, сердце трепыхалось, било кровотоком в живые застенки. На осеннем асфальте – дорожка из красных гвоздик обрывается... и я останавливаюсь, как вкопанная, посреди большого, странного мира. Я – опоздала. Опоздала по правде, навсегда, безысходно.
А, может, так надо? Вспомнились живые серые глаза с прищуром и сдержанная мужская улыбка тонких, сжимающих сигарету губ.
Оглянулась. На крыльце – элегантный молодой человек с букетом нежно-лиловых роз. «Он тоже опоздал?» – неуверенно предположила я, машинально сосчитав розы: одна, две, три...
Через минуту розы оказались в руках улыбающейся длинноволосой блондинки, возникшей из прохладного чрева серого здания. Девушка потянулась на носочках, чмокнула парня в губы, и они живо устремились в счастливую неизвестность, скрестив позади себя нетерпеливые, горячие руки.
Я смотрела, как удаляются желтоватые локоны, и брела неизвестно куда в пространстве, бесконечно вместительном для печалей и радостей.
* * *
Ты не видишь меня – и слава Богу. Я сейчас некрасивая. Потому что плачу. А почему – не знаю. То ли год закончился, то ли снег будет. То ли ты сказал что-то не то. А, может, сделал.
Я чувствую, как тяжелеет слеза, срывается по горячей щеке. Мне неуютно от неизвестности. Что я должна сегодня понять и какою стать завтра? Я же чувствую. Трансформацию сознания, напряжение Космоса.
Слёзы кончаются, и я каменею. Слушаю. Минуту, две, пять... Спасибо… У мамы сегодня – день рождения.
Завтра для Настеньки
Странно... я думала Новый год наступит в воскресенье. Оказалось, в субботу. Значит, завтра. Значит, я ни к чему не готова. Но квартиру оглядываю в каком-то нездешнем спокойствии: пыльные листья неполитых цветов обмякли (сама развела), посуда громоздится в раковине неустойчивой пирамидой (накопила), холодильник «прозрачен» (кто-то был). Но тот, кто был, видимо, устремлён в высокие материи, где не моют, не убирают, не готовят, но всё же едят. А главное – ёлка. Большая красивая ёлка, обвитая серыми лохматыми верёвками пленница, уже два дня лежит на полу зала, испуская смолистый предсмертный аромат.
Так... мясо, мандарины, масло... подарок внучке. Ветер набрасывается с первых шагов, и пятнадцать градусов мороза превращаются в остервенелый обжигающий холод. Вместо снега зима в этот раз пуржит пылью, мечет дрожащими на лету пластиковыми пакетами, бряцает о голый асфальт мятыми банками из-под пива.
Мой разум увлечён тайной: в этой всеобщей круговерти я должна уловить торжество земного вращения, канун праздника, стихию радости? Но странно – необъяснимое необузданное веселье ума, подстрекаемое сарказмом, делает меня лёгкой, и я упрямо повторяю за своей мамой: тащу из магазина полные сумки продуктов, меняю на ходу руки, растираю вмятины на ладонях. Чувствую, многие бабы делают сейчас то же самое, унаследовав от матерей инстинкт великой ответственности за счастье семьи и детей, хотя у детей уже есть свои дети.
...В прихожей освобождаю руки. В квартире будто, и душе теплее. Но много счастья мне сегодня не положено. Двухлетняя Настенька выбегает навстречу, обнимает мои холодные с улицы ноги и растерянно шепчет: «Мама угает папу». «Вот странно, – думаю я, – другие слова лопочет – не разберёшь, а слово «ругает» произносит почти правильно». Непростое это слово для маленькой девочки. Но оно ей необходимо. Скажешь внятно – поймут быстрее. Смотрю в её распахнутые голубые глаза, прижимаю к себе и уношу в свою комнату.
– Хочешь мандаринку?
– Хотсю.
Мы очищаем яркий оранжевый мандарин, не спеша, словно раздеваем загадочного человечка, который прячется внутри.
– Это маме, – Настенька отделяет первую дольку и берётся за вторую, – это папе.
Я разглядываю её тоненькие, почти прозрачные пальчики, которые старательно делают серьёзное для них дело, и думаю о своём: через пару дней во дворах будут валяться растрёпанные, с остатками мишуры, никому не нужные ёлки.
И сама себе возражаю: ведь это будет потом. Потом ещё не пришло. А сегодня есть. Правда, какое-то ненастоящее, словно уже прожитое, словно ничего нельзя изменить...
Но вечером тридцать первого грязная посуда стала чистой. Ёлка поднялась во весь рост, держа широкими игольчатыми лапами гирлянды и шарики, подперев красной звездой потолок и мигая весёлыми разноцветными огоньками. Из кухни в зал потянулись тёплые ароматные дымы, и многочисленные блюда торжественно встали на праздничный стол, украшенный букетом роз и множеством маленьких свечей. Потом все громко звали Деда Мороза, который появился из кухни, загадочно постукивая посохом, и голосом дядьки Степана объявил, что привёз всем подарки, прямо на оленях, прямо из Великого Устюга. Взрослые весело читали стихи, а Настенька стала считать свои пальчики: один, два... а как называется следующий, от волненья забыла. Когда подарки медленно извлекались из большого малинового мешка, она ещё держалась ручонками за папу, за маму – кто его знает, этого деда – но, увидев свой подарок, отпустила обоих и начала нетерпеливо открывать коробочку. А потом оказалось, что подарков-то в мешке для неё больше всех!..
* * *
А у нас на земле – выпал снег.
Он мне кажется странным.
Словно он про тебя не знает…
Всё такой же белый, искристый,
как далёкой-далёкой зимой
среди белых берёз на «Весенней».
Помнишь, таял в тёплых ладонях?
Странно… Я иду на работу,
и у нас на земле
выпал снег...
* * *
А.В.С.
Какая странная весна –
она полна любви и силы,
дождя, и радуги, и сини,
она почти сошла с ума
в мажорах флейты и свирели,
она придумала цветы,
мечты, стихи и акварели.
Когда-то их придумал ты.
И вышел. Знаешь, пианино
уже расстроилось почти,
и на часах всё без пяти,
и под часами паутина...
А за окном – весна, весна!
А за окном весна земная.
Идёт-поёт, про нас не зная.
Такая странная она...
* * *
Как странны дни. И неуместно утро.
И свет торжественный, упавший на траву.
Я притворюсь, мой милый, что живу.
И завтра ты придёшь ко мне, как будто…
Всё в этом мире помнит о тебе –
и листья, что к ногам моим упали,
и ля-минор на стареньком рояле,
и каламбур шутливый на трубе…
Всё так же манит светлая дорога.
Смотри-ка, облака летят легки…
Ты не волнуйся, милый, ради бога –
Я напишу весёлые стихи.
* * *
Люблю ветра и зимние метели –
кураж и ликование Земли!
Как хорошо снежинки полетели!
Летят дома и тёплые постели…
А по весне кружили журавли.
Кружит Земля, не выказав упрёка
своей судьбе, и на круги своя
вернётся всё, и всё дождётся срока,
и затрещит весенняя сорока,
не думая о тайнах бытия.
А я, как будто нет проблем важнее,
начну опять раздумывать о том,
кто ж так искусно колдовал над нею,
над этими боками и хвостом…
* * *
Зачем грущу напрасно я –
повсюду лето красное,
а я уже расстроена грядущим сентябрём,
притихшими излуками,
снегами да разлуками,
а ты мечтаешь радостно: «грибочков соберём!»
Как часто по-над берегом
я шла и миру верила,
и этой яркой зелени, и солнцу, и цветам.
Как часто замирала я,
когда струилась алая
моя заря над сопками и угасала там.
Над берегами вечными,
избыточно сердечные,
всегда грустили барышни, летели облака,
играли ветры ситцами,
и зной дрожал над лицами.
...И проходили барышни, и годы и века.
Владимир Гаманов
Петровская коса
«Литературный меридиан» (№ 10, 2013 г.) познакомил читателей с некоторыми эпизодами эскадренного плавания яхт Морского государственного университета имени адмирала Г.И. Невельского, посвящённого 200-летию со дня рождения этого героического человека. Помимо общей цели – пройти на яхтах по пути, достаточно близкому к маршрутам, пройденным Г.И. Невельским и его сподвижниками, оживить у жителей этих мест память о первооткрывателях, была и цель конкретная: установить мемориальную доску на месте первой зимовки экспедиции. Зимовка была организована в 1850 году на Петровской косе, узенькой полоске земли недалеко от устья Амура, откуда осуществлялись планомерные экспедиции по исследованию великой реки и прилегающих территорий.
В 7.05 утра 27 июля «Командор Беринг», миновав мыс Пронге, вышел на Амурский фарватер, а в 14-10 пришвартовался у пассажирского причала порта Николаевск-на-Амуре в центре города. Первая, большая часть пути осталась за кормой. Теперь предстояло выполнить основную задачу путешествия на Петровской косе, а там уже – куда Бог пошлёт. Или дальше на Шантарские острова, как замышлялось ранее, или возвращаться домой, моделируя маршруты экспедиций сподвижников Г.И. Невельского.
Шантарские острова отпали почти сразу после моей беседы со знающими людьми. Оказалось, проход на косу и дальше, к островам, закрыт плавающими льдами. Нашим пластиковым корпусом их не пробить.
Самостоятельный выход на яхте исключался ещё и по другой причине. Для установки мемориальной плиты мы разработали под неё оригинальное основание. Главный университетский мастеровой Анатолий Хозицкий выстрогал из лиственницы несколько досок, собрал щит, подпираемый сзади укосиной. Одна треть щита и укосина закапывались в землю, а на фронтоне крепилась мемориальная доска. Конструкция получилась жёсткой, надёжной и хорошо смотрелась.
Подогнав детали и убедившись в работоспособности монумента, щит разобрали на составляющие. Крепёжные болты и гранитную плиту я взял под свой контроль, разместив в самом надёжном месте яхты – под матрацем на своей койке. «Дрова», то есть основание под плиту, раскрепили на более просторной палубе яхты «Отрада», которая до Николаевска-на-Амуре совершала вместе с нами эскадренное плавание. «Командор Беринг» уже стоял у причала, а «Отрада» с деталями монумента ещё бродила по морям, и о сроках её прибытия мы ничего не знали. Получилась совершенно дурная ситуация. Мы ни о чём не могли договориться конкретно по способам и срокам доставки с опекавшими нас представителями городской и районной администраций. Пришлось на свой страх и риск просить Василия Николаевича Григоревского, нашего куратора от администрации Николаевского муниципального района, помочь разместить где-либо заказ на изготовление кронштейна под крепление мемориальной доски. Заказ приняла рекламная мастерская, обещая сделать к 30 июля. Это нас устраивало. Размеры кронштейна подобрали так, чтобы он мог поместиться в багажнике джипа, который нам обещали для поездки к месту зимовки Г.И. Невельского.
А 29 июля нарисовалась «Отрада» с «дровами», и опять пришлось всё менять. Металлический, почти готовый кронштейн был уже не нужен. Понадобился и другой транспорт для доставки памятной плиты и деревянного основания на Петровскую косу. Опять помог Василий Николаевич: дал телефон руководителя фирмы «Амурские зори», которая предоставляла услуги по экотуризму, охоте и рыбалке, и за умеренную, как мы потом поняли, плату согласился предоставить катер для поездки на косу и обратно.
В половине шестого утра 30 июля к яхте подошёл небольшой катер, куда мы загрузили имущество и шестерых членов экипажей. Кроме меня в катер втиснулись: Андрюша Голенищев, Валера Янченко, Серёжа Заика, Лёня Лысенко и Пётр Пасюков. Двое последних – с яхты «Отрада». Катерок изрядно просел, потому что кроме нас в кокпите катера стояли несколько штук канистр общей ёмкостью 250 литров, полных бензина. Путь предстоял неблизкий. По карте в один конец около 65 миль. Отсюда такие серьёзные запасы топлива. Забегая вперёд, скажу, что его могло не хватить, если бы ни дозаправка на обратном пути на острове Байдукова, у друзей водителя катера. Другой возможности заправиться в этой глуши нет.
Шли Северным фарватером без карт, по местным ориентирам. Капитан Дима, относительно молодой человек, судя по всему, не один раз ходил этим маршрутом и в карте не нуждался. Да и малая осадка катера позволяла преодолевать отмели с глубиной чуть больше метра.
Обитаемость на катере оставляла желать лучшего. Носовая рубка ограничивала высоту тела, которое в ней находилось в сидячем положении. Чтобы не пробить головой крышу, следовало сидеть, согнувшись, на жёсткой лавке, подпрыгивая на крутой волне всем телом то в синхроне, то в противофазе с колебанием корпуса катера. Поэтому на первой же остановке у острова Байдукова, примерно через три с половиной часа пути, напрыгавшись до одурения, я благородно уступил место в салоне и под навес больше не заходил. Кстати, дальнейший путь проходил в более щадящих условиях.
На Байдуков зашли договориться о дозаправке на обратном пути. Расчётная валюта – две бутылки водки. Деньги не в счёт – на удалении примерно сорок миль в радиусе на них ничего не купишь. И сорок миль нужно ещё на чём-то преодолеть. На метеостанцию, расположенную на острове, топливо каким-то образом доставляют. Водку же нет, а пить-то хочется! Поэтому принятая с давних времён расчётная схема товарообмена действует здесь поныне.
От Байдукова путь лежал уже по Охотскому морю. Вода стала приобретать естественную для моря синеву, прилично похолодало. Следующий за Байдуковым –остров Чкалова. Названия эти не случайные. На этом острове, который в те годы назывался Удд, приземлился самолёт АНТ-25, управляемый легендарными пилотами и штурманом А.В. Беляковым. Как известно, беспосадочный перелёт из Москвы вдоль берегов Северного Ледовитого океана до Петропавловска-Камчатского был организован в июле 1936 года. Выполнив задачу, пролетев над Петропавловском-Камчатским, экипаж решил лететь дальше и приземлиться в Николаевске или в Хабаровске. Но погодные условия над Охотским морем не позволили это сделать. Обледеневший самолёт приземлился на острове Удд. За этот перелёт В.П. Чкалов, Г.Ф. Байдуков и А.В. Беляков получили звания Героев Советского Союза. В 1986 году на острове установлен памятник героическому экипажу. Мы его видели, проходя вблизи острова.
Дальше лежала та земля, к которой мы стремились. У Петровской косы попали в густейший туман, и похолодало ещё сильнее. Было ощущение, что рядом плавают ледяные поля, о которых нас предупреждали в Николаевске. В самом деле, лишь недавно сильный южный ветер угнал их к Шантарским островам, освободив проход в залив Счастья. Нам повезло.
Выгрузились на берег вблизи памятника в форме бетонного куба, установленного на Петровской косе на месте первого российского поселения, основанного 29 июня 1850 года Геннадием Ивановичем Невельским. Памятник открыт в 1974 году, в 1996 недалеко от него воздвигнут православный крест на месте предполагаемого захоронения умерших участников экспедиции и дочери Невельского Кати. Крест высотой пять метров хорошо виден и из залива Счастья, названного так Г.И. Невельским, и с Охотского моря. Место приметное. Рядом с кубом, примерно в десяти метрах, мы решили установить мемориальную доску.
Детали памятника перенесли к месту установки, собрали основание, вкопали его в грунт. На лицевой стороне дощатого щита прикрепили нержавеющими болтами мемориальную плиту. На плите рядом с портретом Г.И. Невельского написано: «Невельскому Геннадию Ивановичу, исследователю и патриоту, в год 200-летия со дня рождения от коллектива Морского государственного университета имени адмирала Г.И. Невельского г. Владивосток, 2013 год». Всю процедуру закончили в двенадцать часов тридцать минут, о чём в судовом журнале яхты «Командор Беринг» после возвращения была сделана соответствующая запись. Тут же, недалеко от монумента, по старинному русскому обычаю, приняли по чарке в память о замечательном человеке и его сподвижниках.
Обратный путь в Николаевск занял чуть больше времени, поскольку пришлось высадиться на остров Байдукова для дозаправки. Бензин, хотя и в небольшом количестве, около тридцати литров, нам реально пригодился. Катер, конечно, существенно облегчился, но в лимане пришлось идти против течения, а это удлиняет дистанцию.
В порт зашли в темноте, затратив только на дорогу около десяти часов.
На следующий день яхта «Командор Беринг» вышла в море и взяла курс на Де-Кастри.
