Меня попросили подготовиться к выступлению этого автора на нашем кампусе, таким образом я оказался одним из первых читателей этой книги, выходящей на английском языке в сентябре 2014 года. Роман «Шива математика» (или «Траур по математику») является литературным дебютом Стюарта Ройстачера, профессора гидрологии на пенсии, известного всей академической Америке благодаря его критике "инфляции оценок" (ситуации, когда профессора ставят студентам "пятерки" за то, за что 30 лет назад поставили бы "тройку") и многих других аспектов американской академической системы. Сюжет романа таков: скромный еврейский профессор метеорологии по имени Саша Корнакович пытается организовать похороны и "шиву" (семидневный траур) по своей матери Рахелле, блестящему математику, которая, по слухам, решила одну из сложнейших математических "проблем тысячелетия" – теорему о существовании и единственности решения уравнений Навье-Стокса.
Рахелла родилась во Владимире-Волынском в восточной Польше перед Второй мировой войной, попала в СССР, где оказалась с матерью в ссылке в Воркуте, проявила в школе необычные математические способности. Затем Рахелла стала ученицей академика Колмогорова, бежала из СССР и поселилась в Висконсине, где и прожила всю оставшуюся жизнь. На ее похороны съезжаются математики со всего света, многие из них люди "со странностями", представляющие собой стереотипный типаж "сумасшедшего профессора". Пересыпанный словечками на идише, польском, русском и иврите, реминисценциями холокоста и холодной войны, многоуровневый роман состоит из разговоров героев, воспоминаний, мемуаров самой Рахеллы, которая решила математическую проблему много лет назад, но предпочла не публиковать свое решение.
Ройстачер продолжает традиции американской еврейской литературы, представленной в прошлом такими именами, как Хаим Поток, Сол Белоу, Башевис-Зингер, а в наше время – Джонатан Сафран-Фоер (Everything is Illuminated, в русском переводе «И всё осветилось») или Майкл Шейбон ("Союз еврейских полисменов"). Роман Ройстачера во многом основывается на личном опыте, что сближает его и с "эмигрантской" англоязычной литературой, популярной в Америке далеко за пределами этнических общин. "Русско-еврейская" ветвь этой волны представлена такими литераторами, как Лора Вапняр, Лариса Матрос, Гари Штейнгарт, Давид Безмозгис или Ксения Мельник. Сюда же я бы отнес и роман-бестселлер крупного русско-американского математика Эдварда Френкеля Love and Math («Любовь и Математика»). Но популярность эмигрантской литературы, конечно, не ограничивается «русскими», достаточно вспомнить Джимпу Лахири с ее ставшим бестселлером романом The Namesake («Тезка») о бенгальце-иммигранте, названном по прихоти увлекавшихся русской литературой родителей «Гоголем» и всю жизнь «выходящем из гоголевской шинели». Сюжет о гениальном математике, решившем знаменитую задачу, тоже не нов – вспомним A Beautiful Mind Сильвии Назар или Goodwill Hunting.
Чем же интересна «Шива математика»? На мой взгляд, сочетанием нескольких уровней: еврейского юмора и восточноевропейского колорита, тонкого психологизма главного героя, описывающего свою научную работу на фоне неудачной семейной жизни, порой комедийных, но правдоподобных еврейских и университетских типажей, глубокого понимания реалий научной и еврейской жизни. Сюжетом, вращающемся как вокруг интеллектуального поиска, так и вокруг событий и исторических катастроф ХХ века. Не так много существует произведений о математиках и ученых, написанных с пониманием дела. Роман Ройстачера наполнен рассказами и анекдотами из истории математики, тут и Леонард Эйлер с семью мостами, и Давид Гильберт, и Георг Кантор. Лучше всего удался автору «еврейский» и «математический» компонент его сочинения.
В части, посвященной России и Советскому Союзу, Ройстачер не избежал натяжек и штампов. Главная героиня Рахелла родилась около 1930 года во Владимире-Волынском (известном у евреев как Людомир). После начала Второй мировой войны в 1940 году ее родители бежали, перейдя границу «по поддельным документам», в Одессу, где с трудом зарабатывали на жизнь торговлей на базаре, «ведь шла война». Однако Владимир-Волынский стал частью СССР в сентябре 1939 года, никаких поддельных документов для путешествия в Одессу новоиспеченным советским гражданам не потребовалось бы, да и войны в 1940 еще не было. Таких неточностей немало, например, после бегства Рахеллы, ученицы академика Колмогорова, на запад в 1951 году, ее муж настойчиво обучает в Москве ребенка английскому языку «используя книги и магнитофонные пленки». На деле магнитофоны широко распространились в СССР лет на 10-15 позднее. Неудачен и выбор многих «русских» (по мнению Ройстачера) имен: как вам нравятся такие фамилии, как Otrnlov или Grozslev?
Ройстачер пишет об обожании, с которым в СССР относились к математикам, и противопоставляет его отношению американцев к науке: «В столь глубоко антиинтеллектуальной стране, как наша, вполне объяснимо, что наши лидеры делают что могут, дабы не выглядеть слишком умными на публике. Если они закончили с отличием самый лучший университет, они вряд ли упомянут это достижение. A если их об этом спросят, скажут: «ага, я там выпил тонны пива и мне повезло!» Некоторые даже намеренно коверкают слова, чтобы выглядеть попроще, в качестве противоядия эрудиции и образованию». В книгу включены иронические сценки с президентом Клинтоном и с губернатором Висконсина. Ройстачер полагает, что в России математики пользовались всеобщей любовью, сам М.С. Горбачев якобы пришел на похороны Колмогорова в 1987 году (что не соответствует действительности). Автор упускает из виду, что любовь советских властей к математикам имела прагматическую основу: космос, ракеты, ядерное оружие, призванное «похоронить Америку» (Хрущев) или «превратить Америку в радиоактивную пыль»", как недавно сказал известный кремлевский пропагандист.
Это, однако, все поверхностные вещи. Но что же движет математиками, одержимыми решением знаменитой задачи? Честолюбие, желание славы, денег? В книге ни разу не упоминается имя Григория Перельмана, знаменитого петербургского математика, пока единственного, кто решил одну из семи «задач тысячелетия». Но, без сомнения, фигура Перельмана повлияла на сюжет. Напомню, что Перельман, по словам знающих его людей и журналистки Маши Гессен, человек довольно асоциальный, почти аутичный, отказался от всех премий и наград за доказательство «гипотезы Пуанкаре» и даже не оформил доказательство в виде подобающей публикации, сказав, что, если доказательство верно, то никакие награды ничего не изменят, а слава и деньги ему не нужны. По словам моих знакомых математиков, есть два типа исследователей. Одни берутся за решение какой-нибудь знаменитой задачи, мечтая из спортивного интереса получить приз. Другие развивают менее знаменитые области, способные однако продвинуть науку и дать новое понимание. Перельман – математик «олимпиадного» типа, способный длительное время концентрироваться на зубодробительной задаче, доводя решение до конца, что, помимо таланта и подготовки, требует определенного склада психики. Его решение настолько сложно, что на проверку его ушло несколько лет работы специалистов, а продвинуло ли концептуально это решение математику, привело ли к каким-либо новым методам или результатам, применимым к другим задачам – вопрос неоднозначный.
Героиня Ройстачера – несколько иной типаж, у нее есть семья, и она не чужда общественной активности, например, она активно уговаривает гастролеров из СССР остаться в Америке. Что же движет ею? Это, к сожалению, остается за кадром. По сюжету, она начинает работать над уравнениями Навье-Стокса еще в детстве, полностью решив задачу в 1973 году, но предпочитает не публиковать результат: «более тридцати лет Навье-Стокс оставался моим личным и изысканным предприятием. Это было самой прекрасной работой не только потому, что было сложно, но и потому, что было моим и только моим. Зародившись в самом невероятном месте, мое решение проблемы Навье-Стокса несло чистоту и невинность, в обладание которой я не могла поверить. Это был подарок: жить десятилетия с этой проблемой. И думаю, что это поддерживало мою молодость. Когда я завершила работу, я решила, что пусть то, что до сих пор было тайным, останется тайным. Мне больше не были нужны награды и признание. Я знала, что была лучшей в своем поколении, и это персональное знание – все, что мне требовалось». Рахелла также радуется превосходству над своим давним недругом, Владимиром Железняком, укравшим в молодости ее результаты. Возможно ли все это на деле? Не берусь судить, не будучи математиком, но мне представляется, что пока доказательство теоремы не подтверждено независимыми специалистами, не признано научным сообществом, оно не является завершенным.
Женщины составляют большинство населения развитых стран и подавляющее большинство среди читателей беллетристики. Среди математиков женщин мало, ни одного филдсовского лауреата, по крайней мере, до сих пор (весна 2014). Книга оканчивается завещанием Рахеллы, в котором она просит на деньги от Приза тысячелетия создать в Висконсинском университете «кафедру Софьи Ковалевской», которую будет занимать только женщина-математик. Не обсуждая вопрос о том, насколько законно в Висконсине в университетской системе создавать позицию, которую могут занимать только представители определенного пола (расы, религии?), замечу, что тему о женщинах в академии Ройстачер обсуждает в своей публицистической работе «Конец золотого века американских университетов», где говорит, что женщины страдают от того, что многие ищущие работу молодые мужчины, постдоки и профессора, убеждены, будто женщин нанимают на работу из-за их пола, потому что администрация университета имеет льготы, приняв женщину-профессора из соображений «политкорректности».
И все же, несмотря на все стереотипы и штампы, это хорошая, интересная книга! Будем надеяться, что через какое-то время появится и русский перевод.
Висконсин
* Stuart Rojstaczer. The Mathematician's Shiva (Penguin Books, 2014) http://stuartr.com
Напечатано в «Заметках по еврейской истории» #7(176)июль 2014 berkovich-zametki.com/Zheitk0.php?srce=176
Адрес оригинальной публикации — berkovich-zametki.com/2014/Zametki/Nomer7/MNosonovsky1.php
